Танцующая с бурей Кристофф Джей

25. Дочь лис

Никогда раньше Юкико не видела столько людей в Доктауне. С того момента, как «Слава» пришвартовалась у причала, она стояла и смотрела с палубы корабля на целое море поднятых вверх лиц – тысячи и тысячи – в респираторах, в платках и без них, немытые тела, играющие бликами очки, указывающие вверх пальцы. Скромные сараримены и шустрые нео-танины, грязные каросимены и нищие, охранники, гайдзины и гейши. Очевидно, слух о звере уже распространился, и полгорода пришло поглазеть на легенду. Это слово передавали из уста в уста шепотом, который плыл нарастающей волной над толпой, пока не превратился в цунами – мысль о невозможном прозвучала вслух и с грохотом покатилась среди пыли и булыжников: «Арашитора».

Буруу просунул голову сквозь решетку, чтобы отпугнуть людей злобным видом, но толпа взорвалась громовыми возгласами. Вздрогнув от неожиданности, грозовой тигр скрылся из виду, поджав хвост. Он встряхнулся как мокрая собака, словно стряхивая с себя смятение.

КАК ИХ МНОГО. НАСЕКОМЫЕ. ВСЕ.

Я с тобой. Я здесь.

Я БЫ НИ ЗА ЧТО ЗДЕСЬ НЕ ОСТАЛСЯ.

Я знаю. Но у нас есть работа.

КОГДА МЫ ПОКОНЧИМ С ЭТИМ, УЛЕТИМ ДАЛЕКО-ДАЛЕКО ОТСЮДА. ДАЛЕКО ОТ ЭТОЙ ПАРШИ И ОТРАВЛЕННОГО ЕЮ НЕБА. МЫ БУДЕМ ТАНЦЕВАТЬ СРЕДИ БУРЬ – ТЫ И Я.

Но пока мы должны быть осторожны. Он должен думать, что я обычная девушка, а ты – глупый зверь.

Буруу снова посмотрел по сторонам, не обращая внимания на восторг толпы, глядя на колонну прибывающих моторикш с низкой посадкой. Блестевшие на солнце, как светлячки, они были набиты людьми со стрекочущими мечами и окружены хором завывающих обезьяньих детенышей. Воняло богатством, роскошь била в глаза, слепила безумная гордыня. Он еще не видел этого Йоритомо-но-мию, но уже презирал его.

Я СЫГРАЮ СВОЮ РОЛЬ. НЕ БОЙСЯ.

Юкико улыбнулась, погладив его по боку.

Я ничего не боюсь, когда ты рядом, Буруу.

Арашитора мурлыкнул и потерся о Юкико своей широкой, покрытой перьями щекой. Он потоптался рядом, нежно прикрывая ее крыльями, обвивая хвостом ее ноги. Юкико смотрела на него с улыбкой на лице, гладя пальцами его мех. Сзади раздался тихий кашель, и гильдиец, остановившись на почтительном расстоянии, проскрежетал:

– Сейчас мы спустимся и засвидетельствуем наше почтение сёгуну.

Юкико кивнула и зашагала в ногу с лотосменом, Буруу остался на носу судна. Она подошла к причальному шпилю и начала спускаться, и в голове снова возникли болезненные воспоминания о том дне, когда она впервые приехала в Киген. Она видела, как сидит на плечах отца. Когда он спускался, у ее ног раскинулся весь город. Теперь же в ушах звучали аплодисменты толпы и гул похоронного марша по ее матери.

Она задалась вопросом, где же они похоронили ее.

Юкико добралась до земли, и ее тут же всех сторон окружили наемники Гильдии и лотосмены. Воздух был наполнен звоном их костюмов и скрежетом их дыхания. Масляные испарения лотоса проникли под язык и в горло, и ее сразу затошнило. Девственно чистый воздух гор Йиши, терзаемых бурями, превратился в далекое воспоминание, в расплывчатую дымку на горизонте. Она попыталась вспомнить вкус чистого дождя и не сумела.

Толпа смотрела на нее с невозмутимым любопытством. Это грязная девушка в потрепанной одежде, которая приручила грозового тигра и привела его из самого сердца дикой природы, чтобы положить к ногам их господина.

– Араши-но-ко, – услышала она их шепот.

Она чувствовала, как Буруу нахмурился у нее в голове, озадаченный формой слова.

ЧТО ЭТО ЗНАЧИТ?

Она смущенно улыбнулась, опустив глаза.

Девушка шторма.

Его гордость согревала ее внутри.

МНЕ НРАВИТСЯ.

Первый моторикша, наконец, открылся, из него вышел глашатай Танака, отражая грязно-алый солнечный свет золотым нагрудником. Юкико прижала лоб к земле, пока Танака выкрикивал полный список титулов Йоритомо. Колонки на его горле усиливали голос до хриплого крика. «Хранитель Священной Империи», «Сияющий Клинок Четырех Тронов», «Сын Убийцы Нагараджи». Все это сливалось в монотонный гул, жужжание надоедливого насекомого в ушах, пустые лозунги и ничего не значащие слова до тех пор, пока не прозвучала последняя фраза, ожегшая ее, словно удар хлыста, – «Следующий Танцующий с бурей Шимы».

Опустив голову еще ниже, Юкико проглотила кипящую в ней ярость. Она представила, как вырывает свиток из рук Танаки, засовывает ему в горло и выкрикивает правду всем этим послушным овцам.

Насильник.

Убийца.

Палач нерожденных детей.

ТИХО. УСПОКОЙСЯ. ВСКОРЕ МЫ ИСПРАВИМ ЭТИ ОШИБКИ.

Она улыбнулась про себя, мысленно протянула руку и мысленно проникла в сознание Буруу. Не поднимая головы, она следила за происходящим его глазами.

Скоро.

Танака свернул свой свиток, дверца центрального рикши распахнулась, и оттуда важно вышел Йоритомо-но-мия. Вся толпа немедленно упала в пыль. На сёгуне был совершенно новый респиратор из чистого золота, изображавший морду орла – с каждой стороны от изогнутого клюва располагалось по цилиндру с двойным фильтром, глаза скрыты за янтарным стеклом. Рельефный нагрудник с тиснением был украшен небольшими золотыми крыльями на плечах. Через металлические шестеренки были протянуты углы красной шелковой накидки, взлетавшей под порывами грязного ветра.

СМЕШНО.

Она чувствовала, как в ее собственной груди грохочет презрение Буруу, и покрепче сжала губы, чтобы смех не выплеснулся наружу. Сёгун помог сестре выйти из рикши, когда глашатай произнес ее имя. Юкико рискнула взглянуть на женщину: безупречный облик, скрытые за зеркальными линзами глаза и лопасти вентилятора ее золотого респиратора. Из задней повозки выскочила целая дюжина служанок, которые подошли к своей госпоже, укутанной в скользящий красный шелк. Взглянув на Юкико, Аиша перевела взгляд на щенка у себя на руках и глазами мимолетно выразила признательность.

Йоритомо подошел к Юкико, положив одну руку на катану в ножнах, и остановился на расстоянии протянутой руки. Он снял респиратор, протянул его Танаке и, перекинув длинную косу через плечо, кивнул.

– Встань, Кицунэ Юкико.

В его голосе звучало превосходство. Жар, которого она никогда не замечала раньше.

Юкико стояла, не отрывая глаз от земли в притворном уважении. Кончики ее пальцев покалывало, танто в оби казался тяжелым, как кирпич. Она слышала пение матери у очага в их маленьком доме – ее голос наполняет ночь, усталость дня сменяется добрыми снами.

– Мой господин, – произнесла она.

Она почувствовала его руки на своем подбородке, и единственное, что она могла сделать, – это сдержать крик, не кинуться на него с ножом, чтобы перерезать ему горло и омыться его кровью. Он заставил ее оторвать взгляд от земли и приподнял ее подбородок. Они взглянули друг другу в глаза. Гейши тихо захихикали, в толпе послышался тихий шепот.

– Ты хорошо послужила своему сёгуну, дочь лис.

– Благодарю тебя, мой господин.

– Ты делаешь честь своему отцу. Я рад, что не убил его.

– Вы очень милосердны, мой господин.

– Это правда. Так и есть, – Йоритомо отпустил ее подбородок, окинув ее долгим взглядом с головы до ног, и внутри у нее все сжалось. – Итак, где мой арашитора?

Юкико отошла от него и пронзительно свистнула, сунув пальцы в рот. Над головой послышался стук когтей по дереву, воздух внезапно всколыхнулся, будто налетел ветер, и огромный силуэт закрыл солнце. Дети закричали, тыча наверх пальцами, взрослые задохнулись от изумления, когда Буруу спланировал вниз с палубы «Славы», расправив свои изувеченные крылья. Ему пока удавалось лишь недолго и неуверенно скользить по воздуху, поэтому спуск получился слишком быстрым, и испуганные морские пехотинцы Гильдии и собравшиеся бусимены метнулись в укрытие. Неуклюже приземлившись, он поковылял по булыжнику и гравию, оставляя за собой глубокие борозды от когтей.

Раскрыв клюв, он взревел. Оглушающий рык, короткие вспышки молний, мерцающие на распростертых крыльях. Ошеломленная толпа застыла в ужасе. Даже Йоритомо был поражен и отступил назад, сжимая плетеные рукояти своих мечей дайсё. Обнажили клинки и железные самураи, застрекотали чейн-катаны, но их звук затерялся в грохоте крыльев грозового тигра. Когда арашитора подошел к сёгуну, бусимены неуверенно придвинулись, держа наготове оружие. Йоритомо держался, но его лицо побледнело от страха, а костяшки пальцев на рукоятях меча побелели. А когда Буруу опустил голову и заскреб когтями по земле у ног сёгуна, собравшаяся толпа задохнулась от удивления.

Зверь кланялся своему господину.

Раздались аплодисменты. По толпе волной разлилось легкомысленное ликование, эйфория, от которой внутри у Юкико все перевернулось. Ужасный звук – хлопки желтоватых ладоней, словно пощечины, топот голых ног, ряды грязных платков, скрывающих тысячи пустых и кривых улыбок. Но толпа была вне себя от радости, наполняя воздух свистом и криками восторга от того, что этот зверь из старых сказок немедленно покорился, увидев их сёгуна. Воистину, этот человек заслуживает поклонения и от них. Это настоящий Господин, достойный всех своих титулов. Сын своего отца.

Йоритомо улыбнулся и кивнул, протянув руку к людям. По сигналу Танаки с кузова последнего моторикши откинули брезент, под которым оказалась большая клетка с толстыми чугунными прутьями. Йоритомо подошел к ней и сдвинул дверь, выжидающе глядя на арашитору.

– Прости за эту грубую транспортировку, – он насмешливо изобразил легкий поклон. – Но раз он не может лететь сам…

Юкико положила руку на бок зверя, провела пальцами по меху. Она чувствовала его страх, видела картины, мелькавшие у него в голове; воспоминания о том моменте, когда он проснулся в клетке на палубе «Сына грома» и обнаружил, что его крылья изуродованы.

Буруу, тебе не обязательно…

НЕТ.

Арашитора с вызовом качнул головой, отгоняя страх.

Я СКАЗАЛ, ЧТО СЫГРАЮ СВОЮ РОЛЬ.

– Ап, – отдала она команду хриплым от волнения голосом. – Забирайся туда.

Зверь подошел к клетке, уставившись сверкающим янтарным взглядом прямо на Йоритомо. А затем, когда толпа, затаив дыхание, притихла, он сложил крылья и прыгнул внутрь.

Снова аплодисменты. Тошнотворные, оглушительные аплодисменты.

– Мой господин, – сказала Юкико, глядя на таби Йоритомо. – С вашего позволения я поеду во дворец с арашиторой. Его раздражает городской шум.

– Видимо, вашему семейству нравится наслаждаться видами из-за решетки, – засмеялся Йоритомо, все еще маша толпе рукой. – Но как хочешь. Пусть не волнуется в дороге, пока мы не доберемся до арены.

– Арены, мой господин? – она сглотнула.

Надеюсь, он не собирается использовать Буруу для боев на арене?

– Увидишь, Кицунэ Юкико, – Йоритомо опустил руку и шагнул к своему рикше. – Все увидишь.

Буруу бродил по арене, и его хвост метался из стороны в сторону. Его цепь скрежетала по камням, покрытым соломой, и гремела, когда он двигался. Камни под его лапами были темны от крови тысяч гайдзинов – кровавых жертв развлекательных зрелищ для народа Кигена по выходным и праздничным дням. Здесь, под крики ревущей толпы, было перерезано бесчисленное количество глоток.

Арена диаметром сто футов была утоплена на десять футов в землю. По центру в каменном полу глубоко был вбит железный прут. Вокруг поднимались пустые каменные скамьи, а между ними, в огромном пустом пространстве, гулял, печально завывая, ветер. Над ними возвышалась пустая императорская ложа, над которой развевались флаги клана Тигра. Хотя сверху не было решетки, толстая цепь и искалеченные крылья крепко удерживали Буруу на ненавистной ему земле. Он посмотрел на красное солнце и, прищурившись, встряхнулся, как мокрый кот. На шее звякнул железный ошейник.

ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, МНЕ ПОКА ВИДНО НЕБО.

Прости, Буруу.

Я ВЫДЕРЖУ.

Мастер-политехник Гильдии прикреплял другой конец привязи Буруу к железному пруту в центре арены: дуговая горелка сияла ярко, как солнце, и по полу растекались капли расплавленного припоя. В прямоугольном глазе из черного стекла отражалось раскаленное добела пламя. Пока Юкико наблюдала, политехник отключил сварочный аппарат и нажал кнопку на своей груди. Черная панель над его глазами сдвинулась, и вместо нее появилась пластина дьявольски красного цвета. Юкико уставилась на медную маску, думая, кто же на самом деле внутри этого костюма и действительно ли они такие злобные, как рассказывали ей Кагэ.

Она подумала о Кине, который, весь в ожогах, лежал под дождем и снова и снова повторял про себя мантру Гильдии. Она подавила желание спросить, наказали ли юношу, потому что боялась, что проявленный девушкой-хаданаси интерес может только усугубить его положение. Поэтому она держала все свои вопросы при себе, вспоминая своего друга, стоящего под дождем на носу «Сына грома» и молилась Кицунэ, чтобы лис приглядел за ним.

Йоритомо уставился на гильдийца, который закончил работу и коротко кивнул. Сёгуна окружало полдюжины железных самураев в золотых накидках дзин-хаори элиты Казумицу. Воины ростом почти в восемь футов были одеты в отсвечивающие черным костюмы и доспехи о-ёрой. Из силовых блоков на спинах, шипя, вылетали клубы чи. Железные маски были выполнены в виде лиц они – кривые, ухмыляющиеся. На поясе висели чейн-катаны и вакидзаси, руки в тяжелых железных перчатках, не отрываясь, лежали на рукоятях. Рядом с сёгуном стояли глашатай Танака и согбенная фигура главного министра Хидео. В одной руке старик сжимал трость, в другой – трубку с лотосом, время от времени приподнимая респиратор, чтобы выпустить дым. Этот запах напомнил Юкико об отце.

Надеюсь, что с ним все в порядке.

Буруу поскреб лапой ошейник, взглянул на обрубленные крылья и ничего не сказал.

– Итак, – Йоритомо обратился к гильдийцу. – Вы немедленно приступите к изготовлению седла. Я нарисовал то, которое видел в сновидении. Оно должно быть точно таким.

Йоритомо щелкнул пальцами, и министр Хидео послушно протянул резной футляр из красного дерева со свитками мастеру-политехнику. Гильдиец принял его и медленно кивнул.

– Оно должно быть готово к дате празднования двухсотлетнего юбилея в следующем месяце, – Йоритомо с вожделением смотрел на Буруу, не отрывая взгляда. – Династия Казумицу правила этими островами в течение последних двухсот лет. И в следующий двухсотлетний период я намерен въехать на спине арашиторы. Все ясно?

– Как прикажете, великий господин, – прострекотал гильдиец, словно цикада.

– Лотос должен цвести.

– Лотос должен цвести, – повторил гильдиец, коснувшись двумя пальцами лба.

С шипением выбросив несколько клубов дыма чи и лязгнув дюжиной часовых механизмов, его фигура загрохотала по каменному полу под бдительным оком железного самурая. Два других гильдийца терпеливо, как пауки, ждали под одной из внешних арок. Юкико наблюдала, как эта троица обменивается краткими фразами, бросая светящиеся взгляды в ее сторону. У нее внутри все сжалось от страха, когда они двинулись к выходу. Раздался топот тяжелых шагов по камню, их тени сначала скользили по стенам, а потом выскользнули наружу, на приглушенный лотосом свет.

– Когда отрастут его перья?

Юкико не сразу поняла, что сёгун обращается к ней./p>

– А… – она запнулась, уставившись в пол, сложив руки перед собой. – Простите меня. Но я не знаю, великий господин.

– Спроси его.

Юкико осмелилась взглянуть в лицо сёгуна. Он пристально изучал ее: темные глаза переливались металлическим блеском, а улыбка приняла форму клинка. Ядовитый ветер играл его длинной накидкой дзин-хаори, по алому шелку которой рыскали золотые тигры.

– Великий господин?

– Принцесса Аиша сменила духи после нашей встречи в воздушной гавани. С тех пор ее собака ведет себя довольно спокойно. Странно, что ты догадалась о причине ее поведения буквально за несколько секунд. Такое чувство, что ты прочла ее мысли.

Юкико взглянула на Йоритомо, потом на его телохранителей, державших руки на рукоятках чейн-катан. Внезапно она заметила, что у самурая Йоритомо зеленые глаза.

– Я… да, я умею ладить с животными, мой господин, – она сглотнула, опустила взгляд, сжав руки в кулаки, чтобы остановить дрожь.

– Ты – ёкай-кин.

– Нет, господин, я…

Рука Йоритомо взметнулась вверх, как будто для пощечины, прервав ее на полуслове. Буруу подошел ближе, вздыбив шерсть на загривке, и не сводил глаз с железного самурая.

– Тебе нечего бояться, Кицунэ Юкико, – губы сёгуна раздвинулись в улыбке, которая никогда не касалась глаз. – Я не собираюсь раскрывать твои секреты Гильдии. Мне плевать на их фанатизм и кампанию «за чистоту». У «Книги десяти тысяч дней» много других толкований. – Указав на Буруу, он продолжил. – Этот зверь быстрее признает во мне хозяина, если ты с твоим даром поможешь нам обмениваться мыслями. Только это имеет для меня значение.

Сёгун провел рукой по боку грозового тигра, погрузив растопыренные пальцы в густую шерсть. Вдохнул запах арашиторы – пьянящая смесь мускуса и озона. Оглядел широкую черную полосу вдоль позвоночника Буруу.

– Он великолепен. Мое видение оказалось истиной. Видишь, Хидео-сан?

Он повернулся, чтобы взглянуть на министра.

– Конечно, великий господин, – низко поклонившись ответил Хидео голосом, искаженным пульсирующим респиратором. – Воистину, сам Бог Войны говорил с вами. Теперь ни у кого не возникнет сомнений, что вы – избранный Хатимана. Верхом на этом существе вы станете величайшим полководцем в истории Шима. Гайдзины задрожат и падут ниц перед вами. Вы победоносно завершите двадцатилетнюю войну, и орды варваров покорно склонят головы и провозгласят вас победителем и верховным правителем.

Юкико хмуро слушала министра, презирая его за эту льстивую речь. Йоритомо, казалось, был слишком увлечен Буруу, и ничего не замечал, водя пальцами по крылу арашиторы. Буруу дрожал от прикосновений, но сохранял каменное спокойствие. Сёгун растянул бескровные губы в улыбке, обнажив идеальные зубы.

– Итак, – взгляд на Юкико. – Когда?

Юкико не могла произнести ни слова, онемев от страха под этим железным взглядом. Признать свой дар здесь, перед сёгуном, означало подвергнуть себя смертельной опасности. Она вспомнила слова матери, предупреждавшей ее и Сатору никогда и никому не доверять этот секрет под страхом смерти. Признать его сейчас – значит накликать на свою голову клинок палача или, что еще хуже, страшную смерть в огне у Пылающих камней на Рыночной площади.

Потом она посмотрела на железного самурая и поняла, что ее жизнь уже и так в опасности. Независимо от того, знает Йоритомо или не знает, все равно жизнь и смерть любого человека в Шиме – мужчины ли, женщины или ребенка – в его власти и в его руках. Если он захочет убить ее, он это сделает – ему не нужен повод. И, конечно же, ему не нужно никакого признания. Он просто щелкнет пальцами, и ее не станет.

Поэтому к черту страх.

Просто обдумывай каждый шаг.

– Но он всего лишь зверь, великий господин, – сказала она. – Он не думает и не может говорить словами, как люди. Он чувствует запахи, хорошо видит. Я бы сказала, что он не умнее собаки. Конечно, его можно чему-то научить, как и любую собаку. И он понимает, что значит день и ночь, но что значат месяцы или годы – ему недоступно. Мне кажется, что линька начнется в конце осени, когда начнет отрастать зимняя шерсть.

– То есть почти четыре месяца, – прошипел сёгун.

– Может, и меньше, господин, – она не отрывала глаз от земли. – Но он с нетерпением ждет зимы. Не думаю, что он сможет полететь раньше.

НЕ УМНЕЕ СОБАКИ…

Тсс.

Сёгун зло ощерился, и кровь бросилась ему в лицо. Он сделал несколько глубоких успокаивающих вдохов, сжимая и разжимая кулаки. Юкико заметила, как напрягся Хидео, как занервничали самураи при виде растущей ярости их господина. Йоритомо закрыл глаза и глубоко вздохнул, красные пятна на щеках исчезли. Наконец он, стиснув зубы, кивнул.

– Да будет так, – затем он открыл глаза и впился взглядом в Буруу. – Ты укротишь этого зверя для меня, приучишь его к мысли о всаднике на спине, который будет управлять им при помощи узды и поводьев. Как только политехники закончат мое седло, мы начнем тренироваться. Ты останешься во дворце, и тебя будет постоянно сопровождать один из моих элитных стражей. – Тон его речи стал более жестким, в нем зазвучала сталь. – Напоминаю, что твой отец все еще в темнице. Если ты не справишься с заданием, то пострадаешь не только ты.

ТРУС.

– Могу ли я увидеть его, великий господин?

Казалось, Йоритомо удивился этой просьбе. Он долго смотрел на нее, раздумывая и барабаня кончиками пальцев по рукояти катаны.

– Хорошо, – наконец кивнул он, поворачиваясь к зеленоглазому самураю. – Хиро-сан, ты будешь повсюду сопровождать госпожу Юкико, пока она гостит у нас. Если возникнут проблемы у нее или из-за нее, ты заплатишь штраф. Все ясно?

– Хай! – самурай шагнул к Юкико и поклонился своему господину, прикрыв кулак ладонью.

Юкико поняла, что сёгун наблюдает за ней – что-то неприятное мелькнуло в его глазах. Когда она посмотрела на него, его взгляд на минуту задержался на ее лице, затем медленно стал спускаться ниже – к горлу, к груди. Она почувствовала себя обнаженной – как будто с нее сорвали ее изодранную одежду, сложила руки и снова уставилась в пол.

– Решено, – кивнул он. – Навести отца, потом Хиро-сан покажет тебе твои комнаты. Твое желание – приказ для него. Время от времени я буду проверять, как у вас… идут дела.

– Слушаюсь, великий господин.

Юкико прикрыла кулак и низко поклонилась. Сёгун водрузил на место респиратор и расправил воротник, щелкнув маленькой металлической защелкой на горле. Развернувшись на каблуках, он быстро покинул арену, позади него ярким знаменем колыхался алый шелк. Его свита двинулась за ним, отбивая тяжелый металлический шаг по камню. Следом потянулись небольшие клубы дыма чи, переплетаясь в воздухе и поднимаясь в красное небо над головой.

Когда ты начнешь линять?

ПАРА НЕДЕЛЬ. МОЖЕТ, ТРИ. КОГДА НАЧНЕТ УХОДИТЬ ЛЕТО.

Нам придется скрывать, что у тебя отрастают новые перья. Йоритомо должен думать, что ты все еще покалечен. Он не должен понять, что мы задумали.

ОН НЕ ПОЙМЕТ.

Наконец, Юкико повернулась к железному самураю, нависающему над ней. Сквозь клыки на маске с шипением вырывалось дыхание. Тело облачено в латы из тисненой черной стали, на плечах – широкие гладкие наплечники, утыканные заклепками, лицо полностью скрыто за перекошенной маской они. Юкико взглянула ему в глаза – в прорезях были видны зрачки цвета светлого нефрита. Рост у него был подходящий, но лица почти не было видно, и Юкико не могла подтвердить или опровергнуть свои надежды. И хотя в животе у нее порхали бабочки, крылья их были покрыты свинцом.

Неужели это и правда он?

ВЫ ОБЕЗЬЯНЫ – ТАКИЕ СТРАННЫЕ. ТАК МНОГО СУЕТЫ ИЗ-ЗА ОБЫЧНОГО СПАРИВАНИЯ.

Буруу!

ЧТО? ТЫ ХОЧЕШЬ ЗАМУТИТЬ С ЭТИМ ДЫЛДОЙ. ВЫ ПРИМЕРНО ОДНОГО ВОЗРАСТА. ЗНАЧИТ…

О боги, остановите его! Ты еще хуже, чем мой отец.

– Вот мы и встретились снова, дочь лис, – произнес самурай.

– Это точно ты.

Она вспомнила свои сны, и от этих воспоминаний кровь быстрее понеслась по венам, заливая щеки ярким румянцем. Она тутже отправила их подальше, в темный угол, захлопнув и заперев дверь.

– Вы помните меня? – в его голосе послышался намек на радость.

– Вы помните меня, – произнесла она, стараясь, чтобы это прозвучало равнодушно, и пожала плечами.

– Как я мог забыть? – он прикрыл кулак и поклонился. – Я – лорд Тора Хиро, присягнувший на верность элите Казумицу.

– Кицунэ Юкико.

– Я знаю, кто вы, госпожа, – теперь в его голосе открыто звучала радость. – Для меня большая честь служить вам.

БУДЬ НАЧЕКУ. В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ, ОН СЛУЖИТ СЁГУНУ. ОН – ОРУЖИЕ В ЕГО МАШИНЕ…

Может быть, он вовсе не такой.

НЕ ПОЗВОЛЯЙ ОСЛЕПИТЬ СЕБЯ ЖЕЛАНИЕМ…

Боги, если ты еще раз скажешь «спариться», я закричу.

ДА КАК НЕ НАЗОВИ – СУТЬ ОДНА.

Я знаю, кто он и кому он служит. Не каждый, кто клянется в верности сёгуну, есть зло, Буруу. Я тоже ношу ирэдзуми Йоритомо на теле, помнишь?

Буруу фыркнул, отошел и прилег у железного прута, к которому был привязан. Он тяжело выдохнул сквозь ноздри, подняв потоком воздуха соломинку, которая взметнулась вверх и, кружась, затанцевала в воздухе. Железный самурай разглядывал его, не смущаясь.

– Он прекрасен, – сказал Хиро. – Ты правда слышишь его мысли?

– Хай, – кивнула она, внимательно наблюдая за железным самураем. – Наверное, это вызывает у тебя отвращение.

Хиро оглянулся через плечо, убедившись, что они одни.

– Я не сторонник Гильдии или их взглядов, – пожал он плечами, звякнув своими доспехами. – Гильдийцы изобретают для нас множество удивительных вещей. Неболёты, чейн-катаны, о-ёрой. Но все же я не понимаю, почему это дает им право диктовать принципы морали моему господину или его народу. Они не следуют Кодексу Бусидо. Они – механики, ремесленники. Но не священники. Не для меня.

В его голосе звучало спокойное убеждение, вызвавшее покалывание в позвоночнике Юкико. Она уставилась ему в глаза, сопротивляясь единственному желанию – погрузиться и утонуть в них. И хотя она с радостью выслушала его признание в несогласии с Гильдией, предупреждение Буруу несмолкаемым эхом звучало в ее голове. По странному стечению обстоятельств, этот самурай оказался ее охранником. Ее тюремщиком.

Тюремщиком с самыми красивыми глазами, которые ей когда-либо доводилось видеть…

– Ничто в вас не может вызвать мое отвращение, госпожа.

Сердце в груди Юкико стучало так громко, что она едва слышала его голос.

РАЙДЗИН, ЗАБЕРИ МЕНЯ ПРЯМО СЕЙЧАС.

Она бросила на Буруу сердитый взгляд, когда тот перевернулся на спину и протянул лапы к небу.

СМИЛУЙСЯ НАДО МНОЙ, ОТЕЦ. ЗАБЕРИ МОИ КРЫЛЬЯ. ПРИКУЙ МЕНЯ К ВОНЮЧЕЙ ЗЕМЛЕ. НО ИЗБАВЬ МЕНЯ ОТ ЭТОЙ ПЫТКИ.

Заткнись, пожалуйста.

– Пойдем, – она взглянула на самурая и кивнула в сторону выхода. – Мне надо увидеть отца. Если ты теперь моя нянька, полагаю, тебе лучше пойти со мной.

Она повернулась, чтобы уйти, и бросила последний взгляд на прикованного цепью арашитору. Он выглядел совершенно несчастным – дитя грома и бескрайнего неба, заключенное в грязную клетку на арене, построенной для убийств и бессмысленных кровопролитий. Ее сердце захлебнулось от жалости. Она понимала, что он никогда бы не появился здесь, если бы не она.

Я вернусь, Буруу. Очень скоро.

Он моргнул ей глазами – цвета расплавленного мёда. Для посторонних выражение его морды показалось бы совершенно безразличным – ни губ, чтобы улыбаться, ни бровей, чтобы хмуриться. Просто маска из гладких линий и белых перьев, прилизанных и неподвижных. Но она видела и наклон его головы, и хвост, бьющий из стороны в сторону, и бока, вздымающиеся при вздохе и опускающиеся при выдохе.

Она чувствовала внутри него глыбу – каменную глыбу, на которую он опирался и которая была сутью его существа. Как компас, по которому он пройдет через тьму, выдержит эту пытку от рук насекомых, и смело вырвется на свободу – к свету молний и вою ветра. Он вернется домой.

Это была любовь.

Он кивнул и спрятал голову под искалеченным крылом.

Я БУДУ ЗДЕСЬ.

26. Знамения

Оно поджидало его каждый раз, стоило ему закрыть глаза. Тень в темной комнате, дыхание прерывается в ожидании, когда свеча оживит ее. Но он чувствовал его присутствие, зримое или незримое, даже в минуты пробуждения, как только уходила ночь. Оно – его неотъемлемая часть, как сердце, качавшее кровь, как металлическая кожа, защищавшая его тело.

Видение.

Оно появилось в момент его пробуждения, той ночью, когда они выдернули его из постели, заполнили легкие дымом и заставили открыть глаза, чтобы посмотреть на ожидавшее его будущее. И в тот ужасный момент он увидел, кем станет. Он увидел ужас и величие, услышал мрачный марш неизбежного, звучавший в его сознании. С того момента и до сегодняшнего дня этот сон таился в теплом темном пространстве мозга. Он спал и во сне думал, как избежать этого.

Теперь он слышал их голоса. Сотни кроваво-красных глаз направлены вверх, сотни лиц глядят на него с таким воодушевлением, какого трудно ожидать от гладкой безжизненной латуни. Руки высоко подняты. Металлические голоса звенят, эхом отражаясь от гладких камней. Они обращаются к нему, как обращались всегда.

– Кин-сан.

И он отвечает, как отвечал всегда.

– Это не мое имя.

– Киоши-сан.

Резкий металлический голос, словно жужжание голодной лотосовой мухи, выталкивает его из темной глубины на свет, бьющий в глаза. Он стряхнул остатки сна, давившего на веки в грязном свечении галогена, и поискал источник звука. Он лежал на серых простынях, на металлической койке, стоявшей у стены из желтого камня, покрытого испарениями. Он узнал гул системы фильтрации воздуха, шумный стон, стук и лязг двигателей на заднем плане. Эту мелодию он слышал со дня своего рождения – колыбельная дома капитула в Кигене. Воздух был влажным, кожа блестела от пота, и он, впитываясь в марлю, вызывал зуд. Он провел рукой по марле, и она скомкалась, как сухая бумага. Он понял, что все еще лежит без «кожи», но его уже подключили к мехабаку, у ключиц и под ребрами установлены штыковые устройства, вдоль позвоночника змеятся провода датчиков. Инстинктивно он щелкнул несколькими шариками устройства, чтобы проверить работу передающих кабелей, и получил краткое подтверждение.

– Киоши-сан.

Кин повернулся на звук – тяжелое, как скрежет бензопилы, дыхание – и увидел тень, закрывшую от него свет. Он увидел широкий силуэт гильдийца, склонившегося над ним в душном тепле. На гладких, скульптурно вылепленных линиях атмоскафандра мерцал тусклый свет, глаза горели, как задохнувшийся в смоге закат.

Страх насквозь пронзил Кина, и он облизнул внезапно высохшие губы. Он узнал этот скафандр – узор в виде тигровых полос из филиграни цвета серого железа по шлифованной латуни. В каждом слове, которое произносил гильдиец, звучала властность. И, конечно же, он узнал лицо. В отличие от жестких инсектоидных шлемов большинства лотосменов, уставившаяся на него сложная маска выглядела почти по-человечески. Вылепленные брови и округлые щеки юноши в расцвете лет изготовлены из гладкой шлифованной латуни – идеальная симметрия, которая по всем правилам должна была бы выглядеть красиво. Но что-то нарушало гармонию. Возможно, пучок сегментированных кабелей, льющихся изо рта, словно внутри рвотной массы из желудка железного кальмара находился ребенок. Возможно, горящие красным светом глаза, отбрасывавшие кровавое сияние на совершенные, безупречные щеки. Как бы то ни было, Кин всегда боялся этого лица-маски.

Человек, возвышающийся над ним, был самым близким человеком отца Кина. Если бы они были обычными людьми, он мог бы забрать Кина к себе после смерти старого Киоши. Если бы Кин был обычным ребенком, никому бы не показалось странным, если бы он называл этого человека «дядей».

Но, будучи тем, кем он был, Кин обращался к нему по званию, как и все остальные.

– Сятей-гасира, – он пытался говорить спокойным сильным голосом, прикрыл кулак ладонью и поклонился, как мог. – Рупор Капитула Кигена почтил меня своим присутствием.

– Вы пришли в себя. Хорошо.

Огромная фигура перекинула несколько шариков на мехабаке у себя на груди, передавая сигнал в главный центр хранения данных в Главпункте, где тысячи передатчиков ежеминутно собирали и записывали тысячи единиц данных, направляя их в министерства связи, предписаний, закупок, распределения. Внося свою лепту в постоянный гул машин в голове каждого подключенного к системе. Биение машинного пульса – звук, с которым он прожил всю свою жизнь.

– Как ты себя чувствуешь?

– Все болит, – Кин снова дотронулся до бинтов. – Мучит жажда.