Невеста для графа Линден Кэролайн

Глава 31

Элиза не предупреждала о своем приезде заранее, поэтому не знала, как ее примут и примут ли вообще, – об этом можно было лишь гадать. Но она не ошиблась в миссис Эптон: как и двенадцать лет назад, когда Элиза была робкой восьмилетней девочкой, только переступившей порог школы, наставница встретила ее с радушной улыбкой. Далеко не сразу: может, на третий или на четвертый год учебы – до Элизы стали доходить слухи о том, что она оказалась в такой школе лишь потому, что ее отец пожертвовал крупную сумму на это учебное заведение. И еще говорили, что настоящей леди ей все равно никогда не стать. Но миссис Эптон, в отличие от многих других, не меняла своего отношения к Элизе; впрочем, она и к другим девочками относилась не хуже, на всех хватало ее душевного тепла – и на дочерей герцогов, и на дочерей менее знатных родителей. Что же касается Элизы, то ее старательность и стремление достичь совершенства во всем снискали ей особое расположение классной дамы, и та нередко помогала Элизе и после уроков.

Встретив Элизу уже в качестве графини Гастингс, пожилая наставница проводила свою бывшую воспитанницу в небольшую гостиную – там обычно принимали попечителей – и напоила чаем. Дел у миссис Эптон, как всегда, было много, и потому она, извинившись, вернулась к своим обязанностям, оставив гостью дожидаться в гостиной. Элиза ничего не имела против: ей хотелось побыть какое-то время в одиночестве, чтобы собраться с мыслями. Допив чай, она решила прогуляться по территории школы, где провела столько счастливых лет.

По счастью, школа находилась не очень далеко от Гринвича, так что Элиза могла не только приезжать на каникулы домой, но и приглашать к себе подруг. Осиротевшая Софи все каникулы проводила с Элизой в Гринвиче, да и Джорджиана предпочитала дом подруги своему – ей ужасно досаждали несносные братья. Но в школе Элизе было почти так же хорошо, как и дома: здесь, в школе, она была по-настоящему счастлива. Ей нравились занятия: учителя, требовательные и строгие, были при этом справедливыми и великодушными. И, конечно же, она стремилась стать настоящей леди – такой, какой была ее мать. Ей очень хотелось, чтобы отец ею гордился.

Остановившись у ограды, за которой располагалась площадка для выгула лошадей, Элиза какое-то время наблюдала за девочками, водившими по кругу лошадок. И на каждой из девочек была нарядная амазонка – настоящий дамский костюм для верховой езды, приятно посмотреть. А за их действиями внимательно наблюдал учитель по этикету и двое конюхов. Миссис Эптон считала, что настоящая леди должна многое уметь, но, что бы ни делала, выглядеть должна была при этом элегантно и стильно. Школа верховой езды появилась на территории академии как раз в том году, когда Элиза поступила сюда. Держась за прутья ограды, она смотрела на девочек и думала о том, что, эта школа, возможно, появилась здесь благодаря ее отцу, вернее – его деньгам. Отец очень так хотел, чтобы его дочь стала настоящей леди. Он настоял на том, чтобы она поступила именно сюда, в академию миссис Эптон, где получали образование дочери аристократов, пэров королевства. «Да, отец бы никаких денег не пожалел – лишь бы меня сюда приняли», – думала Элиза.

Тяжким грузом на ее душе была мысль, что она с самого детства послушно играла роль в пьесе, которую написал и поставил ее отец, – играла, не догадываясь об этом до вчерашнего вечера… Но она полюбила эту школу и вполне могла простить отцу первое действие пьесы. Другое дело – Хью. Как же мог ее любимый папочка подумать, что, купив дочке мужа, сделает ей подарок, который она примет не моргнув глазом? Элиза посмотрела на свои руки, сжимавшие прутья ограды. Костяшки пальцев побелели от напряжения. Лукавство и двуличие – вот что ранило больнее всего. И разве он оставил Хью выбор?

Вздохнув, Элиза пошла дальше. Вот сад, где она научилась выращивать розы и обнаружила, что любит цветы и садоводство. Она знала, как трепетно относился Хью к матери и сестрам. Ее отец предложил ему средство для спасения семьи, и Хью не мог ответить отказом. Вернее – ему пришлось согласиться. «Я сделал это только потому, что был шанс, что мы будем счастливы», – кажется, так он сказал.

Она вспоминала день, проведенный на Примроуз-Хилл. Именно там муж признался ей в любви, и Элизе очень хотелось верить в его искренность. Но стоило ли верить? Возможно ли?.. Мог ли Хью полюбить ее после того, как его так бессовестно шантажировали? Она влюбилась в него – словно в омут с головой бросилась, – влюбилась бездумно, страстно… Хотя, если уж быть честной до конца, это было не совсем так. Любовь ее проросла, потому что семя упало на благоприятную почву, щедро удобренную девичьими мечтами. Замечая, что Хью не делал никаких признаний, она ведь не задавала никаких вопросов… возможно потому, что знала – или догадывалась, – почему он не признавался ей в любви. И Хью сказал вчера, что в этом вопросе был перед ней честен: сказал, что не признавался ей в любви до тех пор, пока в душе его не проснулось это чувство. Муж скорее всего не солгал, но, возможно, мог просто внушить себе, что любит ее, раз уж им предстояло жить вместе, пока смерть не разлучит.

Еще немного погуляв по саду, Элиза решила, что пора возвращаться в школу. Наставница встретила ее у дверей, и они вместе пошли к ней в кабинет. Элиза видела и чувствовала, что миссис Эптон искренне рада встрече. И она внимательно выслушала свою воспитанницу. Впрочем, Элиза много не говорила: сказала лишь, что не знает, как ей поступить. И еще добавила, что хотела бы провести какое-то время там, где ей никто не помешает все хорошенько обдумать. Миссис Эптон не докучала ей вопросами – это было бы неэтично, – поэтому они какое-то время говорили на общие темы, и этот ни к чему не обязывающий диалог успокоил Элизу, помог отвлечься. Умело вставляя в разговор «правильные» вопросы, миссис Эптон исподволь направила разговор в нужное русло, и Элиза в конце концов разговорилась. От своих впечатлений от столицы, от светской жизни и тех мест, где побывала недавно, она, сама того не заметив, перешла к рассказу о своей новой семье, а затем наконец заговорила о главном.

– Что вас так печалит, дорогая? – спросила перед этим миссис Эптон. – Полагаю, из-за пустяка вы бы сюда не поехали.

Элиза машинально помешивала ложечкой в чашке с чаем. «Как подобрать слова?..» – спрашивала она себя.

И тут собеседница вдруг спросила:

– Может, отец поступил с вами не так, как вы считаете правильным?

Элиза невольно вздрогнула: «Может, миссис Эптон умеет читать мысли?» и пробормотала в изумлении:

– Мэм, как вы узнали?..

– Я всегда боялась, что мистер Кросс когда-нибудь перегнет палку. Он готов был горы свернуть – лишь бы из вас получилась настоящая леди. Я помню, как он попросил, чтобы вас поселили в одну комнату с девочкой из одной весьма знатной семьи. – Миссис Эптон улыбнулась, встретив изумленный и одновременно испуганный взгляд Элизы. – Я отказалась давать ему какие-либо обещания. Считала куда более важным, чтобы вы оказалась в одной компании с теми юными леди, которые не только повлияли бы на вас положительно, но и стали бы вам хорошими подругами. Я знаю, что свет не щадит ни своих, ни чужих. Впрочем, девочки и девушки из высшего общества привыкли жить по законам света. Но ваше доброе сердце не выдержало бы испытания близким соседством со своенравной гордячкой. – Миссис Эптон пила чай мелкими глотками. – Увы, отец ваш упорно не желал соглашаться с моими доводами.

– Да, понимаю… – Элиза нахмурилась. Слова миссис Эптон были еще одним подтверждением того, что отец всегда распоряжался ее жизнью словно своей собственностью, не считаясь с тем, что у нее могли быть свои планы на будущее, отличавшиеся от его планов. – Вы правильно сделали, что не уступили ему. Спасибо вам.

Миссис Эптон улыбнулась.

– Да, я заявила мистеру Кроссу, что в своей академии правила устанавливаю только я. Я всегда считала: стоит мне хоть один раз пойти на поводу у родителей – и наш корабль, образно говоря, собьется с курса и в конечном итоге пойдет ко дну.

– Как вам удается противостоять родительскому диктату? – спросила Элиза. – Среди родителей ваших воспитанниц, должно быть, немало таких, как мой отец. Люди этого типа считают, что, оплачивая обучение дочерей, они заодно покупают право устанавливать свои порядки.

– Для этой цели я привлекаю на свою сторону так называемые «силы сдерживания», – с улыбкой ответила миссис Эптон. – И поверьте, по боевой мощи они не уступают родительским арсеналам. Но если серьезно, – сменив тон, продолжила она, – то свои стратегические запасы я чаще использую не против излишне настойчивых родителей, а для того, например, чтобы принять девочку, которую, строго говоря, принимать не имею права. К юным леди, растущим без материнской любви, у меня всегда было особое отношение. В этом мире женщине непросто выжить, а без матери – тем более.

Элиза часто задумывалась о том, каким был ее отец раньше, при маме, насколько отличался от того, каким его знала она.

– Отец внес разлад в мою новую семью, – сказала Элиза. – Боюсь, я не смогу ему этого простить.

– Ничего не скажешь, печальная история… Надеюсь, мистер Кросс поступил так не для того, чтобы предотвратить… злоупотребления со стороны лорда Гастингса.

– Нет-нет! Лорд Гастингс никогда не обидит женщину, – с уверенностью заявила Элиза.

– Тогда, возможно, вам стоит попытаться спасти ваш брак. Если вы здесь, а ваш муж где-то в другом месте… возможно, ваш брак трещит по швам, – осторожно заметила миссис Эптон.

– Я не знаю, как быть, – со вздохом сказала Элиза.

– К сожалению, я вам ничего подсказать не могу, – тихо проговорила миссис Эптон. – Если за время, проведенное в этих стенах, я чему-то вас научила, вы сами найдете решение.

– Да, конечно, – кивнула Элиза.

Миссис Эптон хотела, чтобы ее юные леди знали себе цену и могли не только принимать решения самостоятельно, но и претворить их в жизнь. Приятно, когда тебе преподносят на блюде готовое решение, но Элиза знала, что ей придется самой его найти.

– А как поступила бы настоящая леди? – все-таки спросила она.

Миссис Эптон улыбнулась.

– Настоящая леди – это воплощение грации и отваги, но еще и женщина со своими страстями, надеждами и эмоциями. Женщина должна решить, чего хочет. А после того, как решение принято, нужно добиваться желаемого, причем делать это красиво и бесстрашно.

В дверь постучали, и миссис Эптон пошла открывать. Элиза пила чай, размышляя над словами своей бывшей наставницы, а та тем временем с кем-то тихо переговаривалась у двери кабинета. Элиза знала, чего хочет, но как этого добиться? Как спасти брак, построенный на лжи и предательстве, да еще сделать это красиво и бесстрашно?

– Леди Гастингс, к вам пришли.

Погруженная в тяжкие раздумья, Элиза не сразу сообразила, что миссис Эптон обращается к ней.

– Кто пришел? – спросила она, вздрогнув.

– Вам не о чем беспокоиться, – ответила миссис Эптон. – Вас ждет очень приятный сюрприз: встреча с теми, чьим мнением вы всегда дорожили и чьи советы всегда высоко ценили, даже если мисс Грэм порой подбивала вас на шалости.

Софи здесь! Вероятно, подруги догадались, где смогут ее найти. Элиза с улыбкой кивнула, а в следующее мгновение в кабинет влетела Софи, а следом и Джорджиана.

– Мне следовало бы догадаться, что вы меня отыщете, – проговорила Элиза, пытаясь сдержать слезы.

– Мы бы приехали раньше, если бы ты написала, куда именно, – сказала Джорджиана и протянула подруге платок.

Элиза смутилась, потом засмеялась, утерла глаза и ответила:

– Я только утром решила, что поеду сюда. И провела тут всего несколько часов.

– Но эти несколько часов мы могли бы провести вместе, – веско заметила Джорджиана. – Тебе ведь нужна наша поддержка?

– Я так тронута вашим участием… – пробормотала Элиза. – Леди Сидлоу приехала с вами?

– Зачем она нам? – отмахнулась Джорджиана, но взгляд у нее был виноватый. – Я знала, что она не одобрит мой план, поэтому решила ничего ей не говорить.

– Значит, ты сбежала?

– Я поехала прямиком к Софи, – кивнув, сообщила Джорджиана, и Элиза в ужасе посмотрела на подругу, дивясь ее беспримерной дерзости. – Но не переживай: с точки зрения этикета и морали все в порядке. Я же не одна приехала. Меня сопровождает замужняя леди, притом герцогиня.

– О боже… – покачала головой Элиза.

У Софи – похоже, не оставалось иного выхода, кроме как поехать с Джорджианой.

– Софи, но как же… Ты что, пошла на конфликт с его светлостью?..

– Его светлость ждет снаружи, у дверей. Нет, он не мерзнет, – предупредив очередной вопрос, добавила Софи. – Ему тепло, он сидит в карете. Но довольно про нас. Что у тебя стряслось? – Софи была в своем репертуаре – не любила ходить вокруг да около.

Элиза тихо вздохнула. Как же об этом рассказать? Ведь все это так унизительно…

– Что сделал Гастингс? – Софи привыкла брать быка за рога. – Почему ты от него уехала?

– Мой отец подкупил Гастингса, и тот согласился за мной ухаживать, – ответила Элиза, не узнавая собственный голос. – Граф притворялся, что восхищается мной, и добился того, что я его полюбила. Но он… Он ничего ко мне не чувствовал.

Джорджиана беззвучно вскрикнула. Софи же нахмурилась и сказала:

– Тут нужны более подробные объяснения. А также чай.

Чай вскоре принесли, и Элиза начала свой рассказ с самого начала – с первой встречи со своим будущим мужем. Джорджиана сопровождала рассказ подруги то возмущенными восклицаниями, то сочувственными междометиями, тогда как Софи задавала вопросы – прямые и точные.

Когда Элиза закончила рассказ, Джорджиана вскочила со стула и, всплеснув руками, воскликнула:

– Какой ужас!

– Не горячись. – Софи смерила Джорджиану строгим взглядом и, обращаясь к Элизе, спросила: – Ты любишь Гастингса?

– Да, – призналась она. – Очень, даже после того, как обман раскрылся.

– И хочешь жить с ним в счастливом браке?

– Да, – кивнула Элиза.

– Тогда ты должна ему доверять, – мягко, но настойчиво сказала Софи. – Доверять, пока не доказано, что он не достоин твоего доверия. Ты сама мне советовала то же самое, помнишь?

– Но у тебя другой случай, – возразила Элиза.

Ее немного покоробило, что подруга ее же собственные слова обратила против нее. До замужества Софи хранила от герцога множество секретов, поскольку не была уверена в том, что герцог любит ее настолько, что сможет принять такую женщину со всем ее неоднозначным жизненным опытом. Но Элиза считала, что любящие люди не должны иметь друг от друга секретов, и не сомневалась в том, что герцог по-настоящему любил Софи. Разве можно не любить такую красавицу и умницу? Софи не разделала оптимизма Элизы, но той удалось убедить подругу в том, что если она откроет герцогу все свои тайны, то он полюбит ее еще сильнее.

– Герцог был влюблен в тебя до безумия и…

– Это ты так считала, – перебила Софи. – А я лишь надеялась на это, но ничего точно не знала, пока не выложила ему всю неприглядную правду. Я очень боялась, что он, узнав обо мне такое, больше не захочет меня видеть.

Элиза промолчала, но теперь ей стала понятна вся рискованность подобных откровений.

– Софи, он ведь притворялся, что любит ее, а сам не любил! – возмутилась Джорджиана. – И ты хочешь, чтобы Элиза ему все простила? Такие поступки нельзя оставлять безнаказанными.

– А притворялся ли он? – спросила Софи, пристально глядя на Элизу. – Он же сказал ей, что не говорил о любви, пока по-настоящему ее не полюбил, не так ли?

Джорджиана презрительно фыркнула.

– Говорил, не говорил – какая разница? Он позволил ей поверить в то, что она любима!

«Я поверила в это потому, что хотела, чтобы это было правдой», – со щемящей болью в груди подумала Элиза.

– Точно так же как ты позволяешь леди Сидлоу думать, будто отправила Надин за светской хроникой, а не за очередным бульварным романом, – съязвила Софи.

Подруги по-прежнему находили особое – непонятное Элизе – удовольствие в такого рода пикировках.

– Надин и газеты мне приносит, – возразила Джорджиана. – Да, я вынуждена хитрить и изворачиваться, и умею это делать. Но от того, что я прочту несколько лишних романов, никому вреда не будет, а вот Гастингс…

– Хью не разбивал мне сердце, – тихо сказала Элиза. – На нем этого греха нет.

Джорджиана и Софи одновременно к ней повернулись и, обменявшись взглядами, опустили глаза; они поняли, что хотела сказать их подруга. Сердце ей разбил не Хью, а ее отец, мистер Кросс, который и им обеим был как отец.

А Хью действительно не лгал, думала Элиза, просто держал язык за зубами, потому что не хотел причинять ей боль, а вовсе не потому, что стремился извлечь из этого какую-то личную выгоду. Другое дело – ее отец. Обман был важной составляющей его хитроумного плана. Даже не важной, а основной. Хью был поставлен в такие условия, при которых не видел для себя иного выхода, кроме как начать ухаживать за ней, и они стали мужем и женой только потому, что Хью решил: у них есть шанс стать счастливой семейной парой. А если бы он не верил в такую возможность, то не стал бы делать ей предложение и не женился бы на ней. Суммы возможной «неустойки», обещанной ее отцом, и так хватило бы Хью на приданое сестры. У Элизы не было повода сомневаться в том, что вчера муж сказал ей правду. Возможно, ей следовало лучше подумать, прежде чем набрасываться на него с обвинениями.

Элиза в ужасе вздрогнула. Неужели она совершила роковую ошибку? Но развить эту мысль помешал стук в дверь – это миссис Эптон предупреждала о своем приходе.

– Прошу прощения, леди, но к нам пожаловал еще один гость. Лорд Гастингс внизу дожидается вашего разрешения.

Сердце Элизы радостно вспорхнуло, а грудь наполнилась счастливым томлением. Она сказала «да», не успев ни о чем подумать, ничего не решив. Но еще до того, как успела произнести это «да», она услышала знакомые шаги. И Хью не шел, бежал, перепрыгивая через ступени. Не успела миссис Эптон выйди за дверь, как в комнату, задыхаясь, влетел граф Гастингс.

– Элиза!.. – Увидев ее, он выдохнул с облегчением и добавил: – Слава богу…

– Вы пришли вымаливать прощение, сэр? – с холодной надменностью поинтересовалась Джорджиана.

Элиза вспыхнула, а Хью, не сводя с нее глаз, прохрипел:

– Да, именно так.

– Ну что ж… – начала Джорджиана, но Софи тотчас ее перебила:

– Пойдем-ка лучше проведаем Вэра. Может, расскажет нам что-нибудь новенькое.

Взяв Джорджиану под руку, Софи, не реагируя на протесты подруги, вывела ее из комнаты.

Хью закрыл за ними дверь, и теперь в комнате остались только они с Элизой.

Хью выглядел ужасно: был небритый, растрепанный, с покрасневшими от недосыпания глазами и темными кругами вокруг них, в несвежей одежде.

– Элиза, ты… здорова?

Ей хотелось подбежать к нему и расцеловать, успокоить, приласкать. Даже после всего случившегося желание заботиться о нем никуда не исчезло.

– Да, я здорова, – ответила она и, судорожно сглотнув, добавила: – Ты очень плохо выглядишь, Хью.

Едва заметно усмехнувшись, граф окинул взглядом свой костюм и пробормотал:

– Да, стоило бы побриться, а еще переодеться, но я не мог ждать.

«Он не мог ждать, не мог ждать…» – обрадовалась Элиза и зачем-то спросила:

– Как ты догадался, где меня искать?

– Не я, Генриетта.

Из горла Элизы вырвался возглас удивления, и Хью расплылся в улыбке, сразу сделавшей его похожим на самого себя, на того сдержанно-ироничного и чуть насмешливого Хью, которого она так любила.

– Ты рассказывала ей о своей бывшей школе, и она поняла, что школа так же тебе дорога, как и дом, в котором ты выросла. В Гринвиче я тебя не застал, потому и поехал сюда.

– Ты ездил в Гринвич? – удивилась Элиза. Голос ее дрогнул, несмотря на все старания сохранять хладнокровие. Что же сказал ему папа? И что он сказал отцу?

– Да, сегодня утром. – Хью коснулся подбородка, поросшего щетиной. – Мы с твоим отцом никогда не были друзьями, но…

Муж внезапно умолк, и Элиза замерла в напряженном ожидании.

– Но он очень любит тебя, – продолжил Хью. – И готов ради тебя на все. Нет такого преступления, на которое он не пошел бы ради счастья своей дочери. И, поверь, совесть не будет его мучить.

Элиза промолчала. Было ясно, что папа не стал перед Хью извиняться, как впрочем, и перед ней.

– Отец не прав, – прошептала Элиза. – То, что он сделал, отвратительно, ужасно…

Хью кивнул.

– Да, разумеется. Но я почти готов его простить за одну фразу.

Элиза вздрогнула.

– Какую?..

– Он сказал, что хотел лишь одного: чтобы я на тебя посмотрел. Потому что, узнав тебя, я бы не смог не понять, какое ты сокровище. – Хью помолчал, давая Элизе осмыслить услышанное. – И он прав. Абсолютно прав. Конечно, мне очень не нравятся его методы, но у меня нет к нему ненависти. Я благодарен ему за то, что познакомил меня с тобой. А за все, что было после нашего знакомства, несу полную ответственность я, и не хочу перекладывать ее на других. Я был не прав, обманывая тебя, даже если этого требовал от меня твой отец. Я поступал дурно, ведя игру с дальним прицелом, ухаживая за тобой не по зову сердце, а по холодному расчету. – Хью тяжело вздохнул и добавил: – Но я не жалею, что женился на тебе. А ты не жалеешь, что вышла за меня?

Лишь усилием воли Элиза заставила себя не броситься мужу на шею и проговорила:

– Мое приданое принадлежит тебе по закону. И у тебя его никто не отнимет, так что не надо меня жалеть. Я могу выдержать любую правду, какой бы она ни была. Говори все как есть.

Хью нахмурился. На скулах его заходили желваки.

– Твой отец купил меня за восемьдесят тысяч фунтов, – сказал он, – и я намерен вернуть ему все, до последнего фартинга. А что до твоего наследства, то мне на него плевать. Пусть отпишет все больнице для бедных. Повторяю, мне плевать! Я приехал сейчас за тобой не ради твоих денег. Я действительно полюбил тебя, несмотря на шантаж твоего отца, несмотря на его интриги! Я корю себя лишь за то, что не разглядел тебя в первый свой приезд в Гринвич. Я должен был влюбиться в тебя уже тогда, когда ты, мокрая и грязная, пропахшая псиной, растянулась передо мной на полу.

Сердце Элизы гулко колотилось. Два чувства боролись в ее душе – тревога и надежда. Которое из них возьмет верх?

– Это правда? – прошептала она.

– Правда. До последнего слова. Отныне и впредь между нами будет только правда.

Сама того не замечая, Элиза шагнула к мужу. Оказавшись в его объятиях, она крепко к нему прижалась, с жадностью вдыхая знакомый запах. Неужели меньше суток прошло с той поры, когда они кружились в вальсе на балу Монтгомери? Казалось, прошла целая вечность…

Хью достал из кармана какой-то листок, сунул ей в руку и попросил:

– Сохрани его. Храни до тех пор, пока я не отдам твоему отцу все, что должен. А потом можешь вернуть эту бумагу мне или порвать – как тебе будет угодно. Но только, пожалуйста, дай мне шанс доказать, что я тебя достоин.

Элиза взглянула на листок и узнала свидетельство об их с Хью браке.

Он обхватил ладонями ее лицо и, глядя в глаза, проговорил:

– Я хочу, чтобы мы всегда были вместе, любовь моя, потому что мне нужна ты – ты, и больше ничего. Если же ты этого не хочешь…

– Хочу, Хью, хочу, – пробормотала Элиза, сморгнув набежавшие слезы. Она и до этого точно знала, что хочет прожить с любимым всю жизнь.

Прижавшись лбом к ее лбу, Хью выдохнул с облегчением и прошептал:

– Спасибо, любимая.

Элиза еще крепче к нему прижалась и, улыбаясь, подумала: «А ведь Хью, пожалуй, прав: поступкам отца действительно нельзя найти оправдание, но простить его можно… когда-нибудь в будущем». Да-да, если он был прав насчет ее и Хью и без его вмешательства она коротала бы свои дни, ухаживая за садом и собаками, – что ж, тогда, наверное, несмотря ни на что, отца следовало простить.

«Но сейчас, когда боль от того, что я узнала, еще не прошла, с прощением нужно повременить», – решила Элиза.

– Я так рада, что ты за мной приехал, – прошептала она, целуя мужа в щеку. – Спасибо тебе, Хью.

И тут она вдруг заметила, что плечи его трясутся. С удивлением заглянув ему в лицо, Элиза поняла, что он с трудом удерживается от смеха.

– Я знал, что промедление смерти подобно, – пробормотал он и тут, наконец, рассмеялся. – Ведь задержись я хоть на час, и все три мои родственницы набросились бы на меня как разъяренные фурии. Мать и сестры тоже хотят твоего возвращения. И даже… – Хью снова хохотнул. – Знаешь, твоего возвращения они хотят больше, чем моего. Ведь я признался им в содеянном.

– Нет-нет, просто они…

– Элиза, дорогая… – перебил Хью и обхватил ладонями ее лицо. – Все дело в том, что до этого я не рассказывал им, в каком бедственном положении отец нас оставил. Я думал, что так для них будет лучше. Выходит, что я, в сущности, лгал им. Но в конце концов я понял, что ложь – оправдание трусости. Да, я просто-напросто трусил. А вот ты – храбрая. Храбрая, чуткая, участливая и щедрая. Ты была с ними самой собой, и, подобно мне, они узнали тебя и полюбили. – Хью выдержал паузу и с улыбкой добавил: – Конечно, не в том смысле, как я тебя люблю, и, смею предположить, не так сильно. Но все же они очень к тебе привязались и потребовали, чтобы я во что бы то ни стало уговорил тебя вернуться. А без тебя они просто не пустят меня в дом.

– Ты уже меня уговорил, – с улыбкой сказала Элиза.

Хью тоже улыбнулся.

– Но ничего, если я повторюсь? Ведь я люблю тебя…

– А я тебя, – сказала Элиза.

– Я люблю тебя, люблю… – проговорили они одновременно и тут же радостно рассмеялись.

– Моя прекрасная леди, моя горячо любимая жена, – сказал Хью и ослепил ее по-мальчишески задорной улыбкой.

– Мой горячо любимый муж, поехали домой, – отозвалась Элиза и, приподнявшись на цыпочки, чмокнула его в губы.

Эпилог

Четырнадцать месяцев спустя, Розмари, Корнуолл.

Солнечный луч проник в щель между портьерами, скользнул по кровати и, наконец, добрался до ее лица. Элиза наморщила нос. Она еще не хотела просыпаться.

– Любимая… – шепнул ей на ухо знакомый голос. Ладонь мужа замерла у нее на бедре, затем медленно заскользила вверх. – Знаешь, мне приснилась красивая женщина в одной постели со мной – и сон оказался пророческим. Вот она, рядом, спящая красавица.

Элиза улыбалась, не открывая глаза.

– Спящая красавица с роскошными формами… – протянул Хью, накрывая ее грудь ладонью.

– Но я же не сплю, – заметила Элиза.

– Тем лучше, – сказал Хью и поцеловал ее в затылок. – Бодрствующие красавицы легче поддаются уговорам.

Элиза засмеялась и повернулась к мужу лицом.

– Надеюсь, ты сможешь меня уговорить.

– Ты уверена? – Хью пристально посмотрел на нее.

Элиза с улыбкой кивнула. Они так давно не занимались этим в полную силу!

Хью со стоном перекатился на нее и стал покрывать поцелуями лицо. Элиза засмеялась – ей стало щекотно.

И вдруг оба, как по команде, замерли, прислушиваясь, а Вилли, до этого мирно спавший в своей корзине, насторожился. Элиза с беспокойством посмотрела в дальний угол спальни, куда еще не добрался проворный солнечный луч. Хью прижал палец к ее губам и тихо прошептал:

– Ни звука, Элиза.

– О, Хью, нет, мы не…

Хью зажал ей рот ладонью. Другая его рука пробралась под ее ночную сорочку и приступила к активным действиям. Элиза отчаянно мотала головой и делала большие глаза, но ноги, однако же, раздвинула пошире. Прошло еще немного времени, и она забыла обо всем на свете.

Хью любил ее страстно и нежно, любил в полной тишине, и всякий раз, как с губ Элизы готов был сорваться стон, зажимал ей рот поцелуем. Когда же ей хотелось кричать в пароксизме страсти, он крепко прижимался губами к ее губам. Они изнемогали от желания и торопили долгожданную разрядку. Еще секунда-другая – и вот они оба на вершине блаженства.

Они еще качались на ласковых волнах усмиренной страсти, и тела их еще помнили только что пережитый восторг, когда из дальнего угла вновь послышался тот же звук, потом кряхтение сменилось попискиванием.