Последнее шоу Коннелли Майкл

12

Бэллард пришла на инструктаж чуть раньше срока, чтобы пообщаться с коллегами, послушать, о чем болтают в участке, и узнать, что творится на улицах. В кабинете уже сидели семеро полицейских в форме, среди них — Смит и Тейлор. А также две женщины. С ними Бэллард была хорошо знакома из-за частых встреч в раздевалке. Как и ожидалось, все обсуждали вчерашнюю стрельбу в «Дансерз». Один из полицейских говорил, что ОРОУ держит все новости по этому делу за семью печатями. С момента преступления прошло уже двадцать четыре часа, а никто ничего не знает. Неизвестны даже имена убитых.

— Ты же была там, Рене? — спросила Эррера, одна из двух женщин. — Расскажи про убитых. Что они за люди?

— Нечего рассказывать, — пожала плечами Бэллард. — Я работала по официантке, она второстепенная жертва. Видела трех мертвецов в кабинке, но кто они — понятия не имею. В первый круг меня не пригласили.

— Само собой. Там же заправляет Оливас, — заметила Эррера.

В полицейском участке не бывает секретов. Через месяц после перевода Бэллард в Голливуд все вокруг знали, как она подала жалобу на Оливаса и проиграла — несмотря на то что по закону подобную информацию требовалось держать в тайне.

Бэллард попробовала сменить тему:

— Кстати говоря, по пути в участок видела возле клуба фургон криминалистов. Вчера ночью что-то не доделали?

— Говорят, они оттуда не уезжали, — сообщил Смит. — Торчат там почти целые сутки.

— На рекорд идут, — добавила Эррера.

— Нет, рекорд — это дело Фила Спектора. Сорок один час кряду, — сказал Смит. — С учетом того, что там был только один труп.

Спектор, влиятельный музыкальный продюсер, подцепил в баре женщину, привел к себе домой и убил. То дело вел шериф, но Бэллард решила не акцентировать на этом внимания.

Вскоре в кабинет вошли другие копы, а за ними — лейтенант Манро. Заняв место за кафедрой, он объявил собрание открытым и сухо изложил обстановку. Ничего особенного: обычный перечень преступлений, включая кражу кредитной карточки, с которой вчера работала Бэллард. По делу «Дансерз» не было никаких новостей. Не было даже описания подозреваемого. Речь Манро длилась меньше десяти минут. Закончив, он передал слово Бэллард.

— Рене, есть что добавить?

— Не особо. Разве что вчера мы оформили потерпевшую с тяжкими телесными повреждениями. Она еще жива. Похоже, преступник подобрал ее на бульваре — там, где собираются проститутки-трансгендеры. Если кто-нибудь что-то узнает, буду признательна. У подозреваемого были кастеты. Поспрашивайте на этот счет. В остальном же все тихо, если не считать пяти трупов в «Дансерз».

Все засмеялись.

— Ладно, ладно, — сказал Манро и перешел к техническим объявлениям насчет расписания и семинаров по использованию нагрудного видеорегистратора.

Бэллард подмывало уйти, но такой поступок будет выглядеть некрасиво. Поэтому она достала телефон и положила его на бедро, чтобы незаметно проверять сообщения. Несколько минут назад Дженкинс прислал эсэмэску — просто чтобы узнать, как дела. Оба часто так делали, когда напарник трудился в одиночку.

Дженкинс:

Как жисть?

Бэллард:

Похоже, я нашла «Дом вверх дном».

Дженкинс:

Это как?

Бэллард:

Через арест по кастету.

Дженкинс:

Круто! Сегодня планируешь приступать?

Бэллард:

Нет, пока собираю инфу. Я дам тебе знать.

Дженкинс:

Хорошо.

Когда Бэллард набирала последнее сообщение, инструктаж закончился. Убрав телефон, она направилась к лестнице. Одолела первый пролет, и тут ее окликнул Манро:

— Бэллард, ты, случаем, не в «Дансерз» собралась?

Остановившись, Бэллард дождалась, пока лейтенант догонит ее.

— Нет, а что?

— Так… Хочу знать, чем заняты мои люди, — ответил Манро.

Строго говоря, Бэллард не была его человеком, но спустила это замечание на тормозах. Лейтенант Манро командовал патрулями «ночного сеанса», но Бэллард подчинялась начальнику детективного, или сыскного, отдела лейтенанту Макадамсу.

— Я же говорила на инструктаже: сегодня работаю по вчерашнему нападению на трансгендера. Макадамс доверил это дело мне.

— Да, — кивнул Манро. — Но я не получил служебной записки на этот счет.

— А насчет того, чтобы я держалась подальше от «Дансерз»? Получили?

— Нет. Говорю же — просто хочу знать, где кто.

— Что ж, теперь вам известно, над чем я работаю. Нужно ненадолго сгонять в больницу, но я буду на связи, если вдруг понадоблюсь.

Развернувшись, Бэллард одолела следующий лестничный пролет и вошла в зал детективного отдела, думая, о чем молчит Манро. Раньше она работала автономно, без присмотра со стороны начальника смены. Неужели Оливас или кто-то из Центрального управления велел лейтенанту не подпускать ее к расследованию стрельбы в клубе?

Обмен репликами с Манро вывел Бэллард из себя, но она, отбросив посторонние мысли, сосредоточила внимание на текущем деле. Взяла с дежурной стойки ключи от служебной машины, вынула из зарядного устройства свежий аккумулятор и, поставив его в рацию, вернулась к столу за сумкой, после чего направилась к выходу. Забравшись в машину, Бэллард тут же поняла, что днем ею пользовались — причем игнорируя запрет на курение в городских транспортных средствах. Опустив все окна, она выехала с парковки и повернула на север, к бульвару Сансет.

В Голливудском пресвитерианском центре, отмахнувшись жетоном от охранника и двух медсестер, Бэллард прошла в палату Рамоны Рамон. Та все еще была в коме. По пути Бэллард попросила медсестру по имени Наташа составить ей компанию — на тот случай, если в суде понадобится подтверждение показаний.

Сегодня потерпевшая выглядела хуже, чем вчера. Голова ее была частично обрита, а лицо распухло до неузнаваемости: должно быть, из-за операции по поводу трещины в черепе и последствий отека мозга. Кровать Рамоны стояла в центре гнезда из трубок, капельниц и мониторов медицинского оборудования.

— Расстегните, пожалуйста, ее халат. Мне нужно сфотографировать синяки на теле, — попросила Бэллард.

— По-моему, вчера вы уже фотографировали, — сказала Наташа.

— Верно. Но сегодня синяки будут выглядеть иначе.

— Не поняла.

— Вам и не нужно ничего понимать, Наташа. Просто расстегните халат.

Бэллард было известно, что синяки возникают, когда лопаются подкожные капилляры и эритроциты проникают в соседние ткани. Иногда по прошествии суток синяки темнеют и увеличиваются в размерах, потому что поврежденные сосуды продолжают пропускать кровь. Бэллард надеялась, что сегодня синяки Рамоны Рамон приобрели более четкие очертания. Возможно, удастся разобрать буквы.

Сдвинув несколько трубок, медсестра стянула термоодеяло к ногам пациентки. Расстегнула светло-голубой халат и распахнула его, обнажив тело. К пенису был присоединен катетер. У мочи в прозрачной трубке был красноватый оттенок — должно быть, от внутреннего кровотечения. Медсестра прикрыла гениталии Рамоны одеялом — то ли из скромности, то ли из-за отвращения.

Обе стороны тела были покрыты темно-фиолетовыми синяками. Кровь продолжала разливаться под кожей, и края отметин — те, что вчера четко вырисовывались на теле, — были уже смазаны. Если бы Бэллард видела эти синяки впервые, то не смогла бы определить, что удары были нанесены с помощью кастета. Склонившись над правым боком Рамоны, она пристально смотрела на фиолетовые пятна, и вскоре разобрала темные очертания буквы «Т» на более светлом фоне. Должно быть, буква из слова «СВЕТ».

— Наташа, вы не могли бы взглянуть?

Бэллард выпрямилась и отошла влево, уступая место медсестре. Указала на букву «Т» и спросила:

— Что это?

— Вы о синяке? — уточнила Наташа.

— Видите очертания?

— Ага… ну да, пожалуй. Похоже на крест или букву «Т».

— Точно. Позвольте, я сделаю фото.

Наташа отступила, и Бэллард, вытащив телефон, снова подошла ближе. Делая фотографии, она вспоминала рекламные плакаты, которыми пестрел весь город: потрясающие фото профессионального качества, снятые на камеру нового айфона. Фото из ее галереи вряд ли разместили бы на тех билбордах.

— Это следы от оружия? — спросила Наташа. — Такое ощущение, что у преступника на пальце был перстень с крестом.

— Что-то вроде того, — отозвалась Бэллард, продолжая делать снимки: со вспышкой и без нее.

Потом обошла кровать и рассмотрела синяки на левом боку Рамоны Рамон. Они были гораздо темнее, и Бэллард не увидела букв из слова «ТЬМА». Более насыщенный цвет синяков говорил о том, что травмы здесь были более глубокими. Скорее всего, удары наносил правша. Бэллард попробовала воскресить в памяти поведение Томаса Трента во время тест-драйва. Можно ли утверждать, что он правша? Одно можно сказать наверняка: отметины на пальцах его правой руки были весьма болезненными. И тут Бэллард вспомнила, что Трент записывал ее номер правой рукой.

Она сделала снимки левой стороны тела, чтобы зафиксировать тяжесть травм.

— Все, Наташа, можете ее прикрыть, — сказала она. — Пока что у меня все.

Медсестра начала застегивать халат.

— Вы же видели, что он мужчина? — спросила она.

— В биологическом смысле — да, — ответила Бэллард. — Однако она решила жить как женщина. И я уважаю ее выбор.

Наташа хмыкнула.

— Не знаете, к ней кто-нибудь приходил? Может, члены семьи?

— Насколько мне известно, нет.

— Ее переведут?

— Не знаю. Наверное.

Голливудский пресвитерианский центр был частной клиникой. Если у Рамоны не окажется ни семьи, ни страховки, ее переведут в окружную больницу с несколько иным качеством обслуживания.

Поблагодарив Наташу за помощь, Бэллард вышла из палаты.

Уехав из больницы, Бэллард остановилась под эстакадой шоссе 101. У Рамоны Рамон не было водительского удостоверения — ни на это имя, ни на прежнее. Бэллард знала лишь адрес: Гелиотроп-драйв. Тот самый, что был указан на двух «шмонках» в папке из отдела нравов. Его же Рамона сообщила во время последнего ареста.

Поначалу Бэллард решила, что адрес вымышленный, — и вовсе не потому, что в Голливуде не было улицы под названием «Гелиотроп». Бэллард неплохо разбиралась в гавайской флоре. В свое время их семье довелось поработать на томатных фермах и в питомниках рассады на горных склонах Мауи. Гелиотроп — растение с ароматными фиолетовыми и синими цветами, лепестки которых тянутся к солнцу. Бэллард решила, что в названии улицы скрыта какая-то метафора. Должно быть, Рамона Рамон выбрала его, чтобы подчеркнуть свое желание измениться — так сказать, потянуться лепестками к солнечному свету.

Теперь же, проехав по улице до самого шоссе, Бэллард обнаружила, что тут нет ничего, кроме стареньких домов на колесах и трейлеров, занимавших все пространство под эстакадой. Здесь располагалось одно из лос-анджелесских пристанищ для бездомного люда. За рядами потрепанных автомобилей был замусоренный пустырь с треугольными палатками и навесами, сооруженными из синего брезента и других подручных материалов.

Выбрав место для парковки, Бэллард вышла из машины.

13

Бэллард знала, что лос-анджелесские лагеря бездомных имеют особый общественный уклад. Народу в них была тьма-тьмущая. И город, и департамент постоянно подвергались нападкам правозащитников за дурное обращение с общинами бездомных и отдельными представителями этой прослойки. В результате департамент устроил специальные курсы подготовки личного состава, где полицейских по большей части учили лишь политике невмешательства. На этих занятиях Бэллард узнала, что любой лагерь бездомных во многом похож на обычный город с его социальной иерархией и управляющими структурами для обеспечения безопасности, принятия общих решений и утилизации отходов. Во многих лагерях были свои мэры, шерифы и судьи. Входя в лагерь на Гелиотроп-драйв, Бэллард хотела найти шерифа.

Если не считать непрерывного гула машин над головой, в лагере царила тишина. Было начало первого, температура опустилась градусов до пятидесяти[1], и почти все местные потихоньку отходили ко сну, скрываясь от возможной непогоды под пластиком или брезентом, а в лучшем случае — за алюминиевыми стенами автоприцепов.

Бэллард заметила человека, бродившего по свалке, которую устроили люди, выживающие за счет мусора других людей. Человек возился с пряжкой ремня, но молния на его брюках все еще была расстегнута. Оторвавшись от своего занятия, мужчина изумленно взглянул на Бэллард и осведомился:

— А ты, на хрен, кто такая?

— Полиция Лос-Анджелеса. А ты, на хрен, кто такой?

— Ну… я тут живу.

— Вы шериф? Мне нужен кто-нибудь из местных авторитетов.

— Нет, не шериф. Дежурю в ночную смену.

— Да ну? Охранник, значит?

— Ага, именно.

Бэллард сняла с ремня свой жетон и подняла его повыше.

— Бэллард, полиция Лос-Анджелеса.

— А я это… Денвер. Здешние кличут меня Денвер.

— Значит, так, Денвер. Я не собираюсь никого напрягать. Мне просто нужна ваша помощь.

— Ну ладно.

Сделав шаг вперед, Денвер протянул ей руку. Бэллард чуть было не отпрянула, но сдержалась. К счастью, в правой руке у нее была рация, и от рукопожатия можно было отказаться.

— Лучше стукнемся локтями, Денвер, — предложила Бэллард. Она выставила локоть, но Денвер не понял, что с ним делать. — Ладно, проехали, — сказала она. — Просто поговорим. Я здесь вот по какой причине: одна дамочка угодила в больницу с очень серьезными травмами. Думаю, из ваших. Хочу найти место, где она жила. Поможете?

— Вы про кого? Здешние то приходят, то уходят. Иногда бросают свои вещи.

— Ее зовут Рамона Рамон. Вроде как латиноамериканских кровей, невысокая. Говорила, что живет здесь.

— Ага, Рамону я знаю. Но вот что я вам скажу: на самом деле она не девушка, а парень.

— Да, я в курсе. Родилась мужчиной, но считает себя женщиной.

Денвер, похоже, запутался, и Бэллард продолжила:

— Значит, она и правда здесь живет?

— Ну, жила. Неделю назад куда-то делась, и мы решили, что уже не вернется. Как я и говорил: то приходят, то уходят, бросают здесь свои пожитки. В общем, ее дом уже занят. Так у нас все устроено, понимаете? Кто первый встал, того и тапки.

— А что за дом?

— «Мидас» семьдесят четвертого года. Где трейлеры стоят, в самой голове.

И он указал на ряд разношерстных домов на колесах, выстроенный перед пустырем, на котором раскинулся сам лагерь. Первым в ряду был грязно-белый «додж мидас». По боку его шла выцветшая оранжевая полоса, а на задний край кузова был накинут пластиковый звездно-полосатый флаг, — должно быть, в том месте крыша протекала. Трейлеру было сорок лет, и каждый год из этих сорока оставил на нем свою отметину.

— Слыхал, она купила его за четыре сотни баксов. Прежний жилец перебрался в джунгли. — Денвер ткнул пальцем в сторону пустыря.

Ясно было, что дома на колесах, независимо от плачевности их состояния, считались здесь весьма престижным жильем. В последнее время появилась новая отрасль экономики: предприимчивые граждане рыскали по авторазборкам в поисках старых нерабочих автоприцепов, буксировали их на парковки под эстакадами и по дешевке продавали бездомным или даже сдавали в аренду. Эти прицепы, переходя из рук в руки, нередко становились причиной конфликтов. Случались и незаконные выселения. Сейчас в департаменте собирали особую группу для работы с такими — и многими другими — проблемами подобных лагерей, ибо число бездомных неуклонно росло, и лос-анджелесская популяция стала самой крупной к северу от Нью-Йорка.

— Долго она здесь жила? — спросила Бэллард.

— Год, плюс-минус, — ответил Денвер.

— А сейчас там кто-то есть?

— Угу, один парень. Бурный Понедельник.

— Он сам так себя называет?

— Ну да. Здешние, знаете ли, называют себя по-разному. Прежние имена остались в прошлом.

— Ясно. Ну, пойдем поговорим с этим Бурным. Мне нужно заглянуть внутрь.

— Не советую его будить. Вряд ли ему это понравится. Он козел, каких мало. Даром что Бурный Понедельник.

— Мне такие не в новинку. Ничего, Денвер, мы с ним справимся.

Шагая вдоль ряда трейлеров, Бэллард включила рацию и запросила подкрепление. Диспетчер сообщил, что патруль будет на месте через четыре минуты.

— Когда сюда заявляется полиция, люди, бывает, нервничают, — заметил Денвер, когда она опустила рацию.

— Понимаю, — кивнула Бэллард. — Нам проблемы тоже не нужны. Так что все зависит от Бурного Понедельника.

Она предусмотрительно захватила из бардачка тактический фонарик с тяжелой стальной рукояткой и теперь постучала ею в дверь «додж мидаса», после чего отошла на комфортное расстояние: четыре фута назад и два влево. Ручки на двери не было: от нее остались два отверстия, сквозь которые была продета металлическая цепь, так что закрыть дверь на замок можно было с обеих сторон.

На стук никто не ответил. Внутри трейлера по-прежнему было тихо.

— Похоже, там кто-то закрылся, — сказала Бэллард.

— Угу, — кивнул Денвер. — Там он, там.

Бэллард постучала снова, на этот раз сильнее, так чтобы было слышно за гулом автомобилей. Звук эхом отразился от бетонной эстакады над головой.

— Эй, Бурный! — позвал Денвер. — Вылазь на минутку!

На Гелиотроп-драйв неспешно свернул патрульный автомобиль. Бэллард мигнула фонариком. Машина остановилась напротив «мидаса». Из нее вышли две женщины — те самые, что присутствовали на инструктаже: старшая, Эррера, и ее напарница Дайсон.

— Что тут у нас, Бэллард? — спросила Эррера.

— Нужно разбудить одного парня, — сказала Бэллард. — Денвер — кстати, вот он — говорит, что этот парень не любит, когда его будят.

Заскрипели рессоры, убитые за сорок лет службы: в трейлере кто-то зашевелился. Из-за двери донесся голос:

— Ну и чего тебе надо?

— Эй, Бурный, тут полицейские, — отозвался Денвер, хоть его и не просили. — Хотят заглянуть к тебе в хижину, потому что раньше здесь жила Рамона.

— Ну, больше она тут не живет, — заявил Бурный. — А я сплю.

— Откройте дверь, сэр! — громко сказала Бэллард.

— А у вас есть ордер или что-то в этом роде? Я свои права знаю.

— Нам не нужен ордер. Нам нужно, чтобы вы открыли дверь. В ином случае мы отбуксируем ваше транспортное средство на парковку полицейского участка, где дверь будет вскрыта силой. А вы будете арестованы за то, что мешаете следствию. Окажетесь в окружной тюрьме, и это роскошное место займет кто-то другой. Скажите, сэр, вы точно этого хотите?

Решив, что ничего не забыла, Бэллард стала ждать. Эррера, отступив в сторону, наклонила голову к наплечному динамику. Дайсон осталась на месте. Через тридцать секунд загрохотала цепь: Бурный Понедельник открывал дверь.

Судя по его прозвищу и словам Денвера, Бэллард ожидала увидеть сердитого амбала, готового к драке. Вместо него из трейлера вышел, подняв руки, невысокий седой очкарик. Сказав, что руки можно опустить, Бэллард препроводила его к Дайсон и Эррере и начала задавать вопросы: кому принадлежит трейлер и что в нем находится. Очкарик — как оказалось, его звали Сесил Битти — сказал, что всего лишь два дня, как въехал, а перед этим в трейлере пошарили другие ребята, так что вряд ли там остались вещи Рамоны Рамон.

Велев патрульным не спускать глаз с Битти, Бэллард пошла осматривать трейлер. Надела латексные перчатки, поднялась по двум ступенькам и оказалась внутри. Провела лучом фонарика по маленькому двухкомнатному помещению. Весь пол был усыпан мусором. В трейлере стояла кислая вонь: такая же, как в вытрезвителе Голливудского участка воскресным утром. Прикрыв нос и рот локтевым сгибом, Бэллард ступила на мусор, коим был завален не только пол, но и все остальные поверхности трейлера. Вокруг не было ничего, что могло бы принадлежать Рамоне Рамон. Осмотрев первую комнату, Бэллард прошла во вторую. Там стояла лишь двуспальная кровать с грудой простыней и одеял. И те и другие были в темных пятнах. Вдруг простыни зашевелились, и Бэллард чуть не вскрикнула от испуга. На кровати кто-то был.

— Дайсон, сюда! — позвала она. — Живо!

И тут же услышала, как Дайсон входит в трейлер. Навела луч фонарика на кровать и осветила грязное женское лицо, обрамленное неопрятными дредами. Это лицо, как и шея женщины, было покрыто струпьями. Конченая наркоманка.

— Уводи ее отсюда, — сказала Бэллард.

Дайсон подошла ближе, сдернула простыни с одеялами и вытащила из кровати женщину, одетую в несколько свитеров и курток, вывела ее из трейлера. А Бэллард продолжила обыск, но не нашла ничего, что могло бы представлять интерес для следствия.

Попятившись, она вышла из спальни. В трейлере было кухонное отделение, а напротив него — крошечная душевая, давно не видавшая посетителей. Двухконфорочной газовой плиткой в основном пользовались для того, чтобы готовить дозы героина и метамфетамина. Бэллард принялась открывать навесные шкафчики, подсознательно ожидая, что в них окажутся крысы. Вместо крыс она нашла пустую коробочку из-под одноразового телефона. По сравнению с остальным мусором коробочка выглядела почти новой.

Бэллард вышла из трейлера и направилась туда, где понуро стояли Битти с женщиной в компании обеих патрульных. Протянув коробочку Битти, она спросила:

— Это ваше?