#на краю Атлантики Лазарева Ирина
– Как глупо! Куда там бежать? Только пропасть, – промолвил Костя, еще не осознав ужас происходящего.
И в этот миг они увидели, как фигура канарца размылась на темном небосклоне и исчезла, а затем раздался тяжелый всплеск воды, который не смог поглотить даже шум волнующегося океана. Юля снова вскрикнула. Алина зажала рот руками.
– Мама, он выживет? – спросила жалобно Марьяна.
– Ты что, Марьяш?! – ахнул Федя. – Там такая высота…
На несколько минут в воздухе развеялась тишина, прерываемая лишь гулом океана и завываниями ветра.
– Вот она, жизнь, – сказал наконец Костя. – Человек восстал и выбрал смерть, лишь бы не быть несвободным, не отчитываться перед людьми, возомнившими себя выше и лучше других… лишь бы не платить им дань за то, чтоб дышать свежим воздухом родной земли. Кто они такие, чтоб запрещать ему это делать? Если задуматься, те же феодалы. Земля общая, человеческая, но вот кто-то присвоил ее себе и берет дань за право ступать по ней.
– Неужели жизнь стоит меньше, чем эти несчастные 600 евро? Да даже не 600, а 300, если сразу оплатить со скидкой! – прервала его высокие рассуждения Алина. В голосе ее слышалась какая-то всечеловеческая безысходность, распространявшаяся не только на ее жизнь и судьбу, но и на судьбы всех людей. Она будто не думала о словах мужа, только раздражавших ее теперь. Она думала о чем-то своем, сокровенном, невысказанном.
Полицейские вглядывались в буйное покрывало океана, изрезанное скалами и камнями, светили фонариками и надеялись увидеть в нем всплывшего человека или то, что осталось от него, совершенно забыв о других задержанных.
– Быть может, это были его последние 300 евро, – ответил Константин. – Работал на туристов, а сейчас оказался без работы, без туристов, еще и без свободы. Попробуй прокорми семью на 500 евро, когда аренда квартиры в самом лучшем случае – 300 евро в месяц.
– Все это как-то неправильно, как-то бесчеловечно, – сказала Юля, возмущаясь и повышая голос. Ее тронула эта бессмысленная смерть, и ей хотелось, чтоб полицейские слышали, чтоб они знали, что она винит их, пусть они и не поймут ее языка. Это было так неожиданно для обычно тихой Юли, что Алина и Костя замерли и слушали ее, не перебивая. – Не они, простые люди, виноваты во всем, не они затеяли эту кашу, так почему расплачиваются только они? Почему их выставляют крайними? Почему старика, который пошел в одиночный поход в горы на Тенерифе, увидели с вертолета – и теперь ему выставили штраф? Что он совершил против людей? Кого обидел? Кого убил, ограбил? Для чего сейчас этот молодой юноша, чей-то сын, чей-то муж, чей-то отец, должен был отдать жизнь океану? Для чего эта нелепая смерть?
Озадаченные полицейские вернулись наконец к ним. Казалось, они были смущены, но не очень расстроены. Поняв, что от задержанных не добиться ни документов, ни испанской речи, они все же отпустили их. Но не из-за благородства и доброты полицейских, увы, все объяснялось намного проще, как потом узнали все взрослые: по закону полицейские обязаны были предоставить переводчика, а это были лишние трудности для них, ведь проще было отпустить иностранцев и продолжить ловить соотечественников, чтобы выписать как можно больше штрафов и получить премии.
Все шестеро побрели домой в угрюмом молчании. Пропасть ночи затягивала в свою тихую безысходность, она смотрела на них со всех сторон своими пустыми глазницами, пророчащими непреодолимость и необратимость смерти. Раз свершившееся нельзя исправить. И когда-нибудь так скажут о каждом из них. Жизнь была коротка – ох как она была коротка! – и лишь острые скалы и буйные волны могли вполне донести до сознания весь ужас и изуверство ее конца.
– Я скажу тебе, Юля, для чего нас выставляют преступниками, – сказал Костя, когда они уже подходили к дому. – Век цифровых технологий. Мы сами отдали им все права на себя – купили мобильники с отслеживанием наших данных, с прослушиванием. Сами снабдили их всей информацией через госуслуги и другие платформы. Так кого винить теперь? Самые свободные существа на земле – это животные, это океан, это…
– Это наш отшельник Милош, – сказала Алина, немного раздражаясь. Казалось, она говорила, потому что не могла не сказать, но все это обсуждение ей надоело. Костина словоохотливость все больше действовала ей на нервы, которые и без того были обострены. – Его что штрафуй, что не штрафуй – у него и прописки нет, он не будет платить, и они его не заставят. А главное, где заканчиваются границы его жилища? Он живет в скале, его подушка – камни, одеяло его – гладь океана, развлечения его – это охота на рыб, кальмаров, крабов. Человек, у которого ничего нет, свободнее всех людей, вместе взятых. Его не сковать.
– Потому что он слишком много времени провел в тюрьме, – ответил Константин, – а после освобождения выбрал свою свободу, иную, чем у нас, первородную. А что, – вдруг засмеялся зло Костя, – историки предрекают, что к концу века большинство людей будет жить, как Милош, отрезанными от благ цивилизации. Как знать? Лишь элита будет пользоваться технологиями. В детстве я читал цикл Владислава Крапивина, нашего замечательного советского писателя, – «В глубине Великого кристалла». Так вот, Крапивин задолго до современных фантастов, историков и футурологов предрек, что в будущем у каждого человека будет индекс, высвечивающийся лазером. В этом индексе будут и паспорт, и все счета в банке, и страховка, и пенсия, и оценки в школе… Но стоит только раз оступиться – твой индекс отключен, и ты не проживешь без своих накоплений ни дня. Так-то! К этому все и идет… Дети, вы вообще слушаете меня? Это я, Юля, вспомнил, потому что эти книги сейчас купил Феде и все привлекаю его к чтению.
– Ты когда-нибудь прекратишь? – вспыхнула наконец Алина. Они уже подходили к дому. – Не обращай внимания, Юля, он выпил много, поэтому говорит без умолку.
– Нет так уж я и пьян, – добродушно сказал Костя, который принадлежал к тому счастливому типу людей, которые всегда добрели, когда выпивали. – А что ты так злишься на меня? Что случилось-то?
– Ничего! – отрезала Алина.
– Нет, ты скажи, – Костя остановился перед калиткой и не желал пропускать никого внутрь комплекса, пока не получит ответ на свой вопрос.
Помявшись, Алина крикнула наконец:
– А то! Если б не твоя идея пройтись погулять, человек был бы жив!
– Что? – опешил Костя.
– Да! Ты что, не понял?! Ведь он кинулся в пропасть из-за нас, мы дали ему шанс. Если б мы не пошли гулять, этот мальчик не бросился бы бежать, они бы ему не позволили.
– Выходит, это я виноват?
– Ты не виноват. Но твое стремление к свободе привело к смерти человека, – ехидно сказала Алина. – Есть над чем подумать, да? – Она зло рассмеялась.
– Вернее сказать, – заметил Костя, который все еще был ошарашен тем, каким причудливым и нелогичным образом сошлись факты в голове его жены, – что наше стремление к свободе высвободило в нем его собственный порыв к свободе. Простите за тавтологию. – Он стал расшаркиваться перед ними, и тут Юля заметила, что он был пьян намного сильнее, чем она думала, и ей показалось странным, как слова так стройно складывались в мысли в его пьяном уме. – Но не мы толкнули его в пропасть. А в тебе говорит женская логика.
– Да что ты! – крикнула Алина, которая все злилась и отчаянно пыталась найти виновного в случившемся.
– Он прав, – вдруг раздался спокойный голос Юли. – Канарец, возможно, не погиб бы, не пойди мы гулять. Но нашей вины в том нет.
– Но как вы не понимаете?! – вскричала Алина, теряя самообладание. – Он был бы жив! Жив! Стечение обстоятельств, но какое!
Тут только Костя понял, как сильно потрясла ее возможная гибель человека. Алина, не помня себя, бросала на них отчаянные взгляды. Внутри нее клокотало бешенство от совершенного бессилия что-то изменить. Тогда Костя заключил ее в свои объятия, как ребенка, и стал утешать.
– Ох, вечер еще долго не закончится, – сказала Катя; она так устала, что просто хотела спать, забыв обо всем. Дети никогда не понимают смерть так, как ее понимают взрослые. Для них все игра, все понарошку, будто репетиция настоящей жизни. Федя и особенно Марьяна едва стояли на ногах.
– Нет, вы идите домой, все будет хорошо, – сказал Костя, не глядя на Юлю с Катей.
– Вы тоже идите, дети падают от усталости.
Юля осторожно поцеловала Алину в макушку, провела по ее спине рукой, а затем повела дочь домой. Они шли парой, забыв о патруле, забыв обо всем. Прохладная свежая ночь трепала душу, напоминая о бессилии человека, когда его зажимает между системой или стихией – Сциллой и Харибдой 21-го века. Но еще оставались люди, которые, будучи загнаны в пролив между этими монстрами, выбирали последнего. Он приснится им этой ночью – молодой безумец, храбрец. Они будут думать о нем, будут думать до тех самых пор, пока история его не перевернется с ног на голову, став притчей во языцех.
Прошло несколько дней. Поздно вечером Катя вбежала в комнату Юли. Лицо ее, смуглое от загара, полученного большей частью на балконе, раскраснелось, а большие глаза, казалось, заполнили все лицо. Они странным образом поразили Юлю: в них горел яростный лихорадочный блеск.
– Мама, ты не представляешь: я прочла новость про нашего утопленника!
– Нашли тело? – выдохнула Юля. Она тут же отложила книгу в сторону.
– Нет, он жив! Жив! Он три дня прятался где-то в пещере, а затем пришел домой. Но за эти дни жена потеряла его и обратилась в полицию. Там поняли, что это их утопленник. Когда он явился домой, жена уговорила его пойти в полицию с признанием. Теперь эта история как смешная байка в Сети, все обсуждают.
Юля несколько мгновений смотрела на дочь, осознавая услышанное. Казалось, история никак не тронула ее, лицо ее было непроницаемо.
– Просто поразительно! Нас приучают постепенно к тому, что героизм всегда смехотворен, – сказала вдруг Юля с тем же холодным выражением. Она приподнялась на кровати и поставила подушки вертикально. Сон прошел, ей хотелось поговорить по душам. Катя присела на кровать.
– Но почему всегда смехотворен? Я не понимаю. Это ведь один случай.
– Да… а сколько их было! И не счесть. Человек, который идет против системы, всегда смешон, вот в чем беда. Если мои родители росли с другими идеалами, то я росла уже с такими вот новыми ценностями. Не высовываться, молчать, не возмущаться. Говорят тебе: капитализм лучше, – ты верь… Даже если все стоит: экономика, производство, кругом очереди, гиперинфляция. Наш герой – Ельцин – первым показал, как смехотворен героизм и к чему он ведет. Ох, тебе еще рано об этом знать…
Катя смотрела внимательно на мать. Она всегда понимала намного больше, чем думали взрослые, и всегда это было для них необычайным откровением, даже для Юли. А теперь мать вглядывалась в выражение лица дочери, в блеск ее глаз, пытаясь разгадать, насколько та понимала ее. Как ей хотелось высказаться, как хотелось говорить по душам! Но было бы странно начать говорить о своем, потому Юля молчала. Пока наконец не заговорила на общие темы.
– Что за фильм ты смотрела?
– А… это я все про Изабеллу искала фильмы, нашла «Фонтан» – невероятно интересный.
– Правда? – изумилась Юля. Ей всегда казалось, что фильм сложный, тяжелый, но никак не интересный, тем более для ребенка. – И ты поняла, о чем он? – спросила она с плохо скрываемым сомнением в голосе.
– Я поняла, потому что прочитала сначала описание в Википедии. Он о том, что не было смысла сходить с ума из-за болезни жены, ведь смерть неизбежна для любого человека. Никто не живет вечно. И герой это понял в конце. И в параллельной линии испанский конквистадор пытается найти Древо жизни, чтобы предотвратить смерть, но в конце, лишь только он находит это Древо, его убивает туземец из племени майя. Вывод фильма: смерть неизбежна.
– Как странно, – сказала Юля. Глаза ее застыли, но не на Кате. Они смотрели сквозь дочь. Это был ее любимый фильм, она часто обращалась к нему в мыслях. А сейчас Юля унеслась далеко отсюда: туда, куда стремился испанский конквистадор, в заоблачную даль, в тропические леса Южной Америки – по заданию самой Изабеллы Кастильской, чтобы найти для нее Древо жизни, источник вечной жизни. Эти леса были загадочные, колдовские, наполненные первозданной мощью, косматые, водянистые, болотистые, притом полные опасности, ядовитых змей, пауков и других дремучих сил, неизвестных ей. Они хранили или, быть может, похоронили свои древние секреты об истоках жизни на земле. А потом Юля заговорила: – Мне всегда казалось, что фильм о другом. Для меня он не о смирении, а о яростном сопротивлении болезни и неизбежному. Сила этого стремления столь велика, что герой взывает к прошлому, к поиску волшебного Древа жизни, потаенного и всесильного. Это желание в нем так велико, что оно как будто поглотило героя. – Она замолчала. Катя ничего не говорила, казалось, слова Юли тревожили неясные мысли в ее душе, которые, быть может, были все теми же, что у Юли, – ведь она во многом копировала мать, даже изъяснялась как она. Не встретив сопротивления и непонимания со стороны дочери, Юля продолжила: – Мне кажется, что фильм и обо мне тоже. Я чувствую, что готова на все, на любое безумство, лишь бы найти эликсир… ты понимаешь меня? Ты уже достаточно взрослая, я не могу это скрыть от тебя. Я готова на все, на все. Но есть люди, которые ограничивают меня в этом, и в этом моя несвобода. Но и это все ерунда… Главная моя несвобода – это невозможность забыть о болезни. Я пыталась, когда все было хорошо, но в последний год все стало не так оптимистично, и болезнь вновь начала преследовать нас. Прости меня, что я так говорю. Когда-нибудь у тебя будут свои дети, и ты поймешь мою откровенность и ту боль, что сжирает мою душу. Я боролась как могла со своим страхом за будущее, с невозможностью счастья, и, клянусь, были времена, когда я побеждала. Но теперь настала пора проигрывать. Каждый день – это отчаянная битва. И все чаще я уступаю и сдаюсь. Я готова на все, чтобы заполучить этот эликсир, и если встанет выбор, если нужно будет отречься от себя, своего счастья, то… Как другие люди с серьезными заболеваниями живут по всему миру в этих кошмарных условиях? Заперлись в четырех стенах, перестали видеть людей, позволили страху сковать себя? В каком-то сокровенном уголке души я не хочу в Германию, я не желаю открытия границ – как бы сильно я ни хотела увидеть Йохана. Но если так все устроить, запереться в бункер… то что это будет за жизнь нам с тобой? Я не хочу такого существования ни для тебя, ни для себя. Если самоизолироваться до конца своих дней – то и жить смысла нет.
По щекам ее давно текли слезы, но ни она, ни Катя не замечали этого. Однако теперь ее подвел голос – он дрогнул и сорвался обрывистыми всхлипываниями, теми самыми, которые Юля ненавидела в себе. И все же она на удивление быстро подавила их – привычным усилием воли. О, она была сильной женщиной, в том не было сомнения. А такие женщины со временем забывают о том, что такое безудержный плач, они словно перерастают его, как детскую слабость.
– А ведь мы уже в Испании, как герой фильма. Нужно только пересечь Атлантику… и там, за бескрайним океаном, быть может, и есть наше спасение.
– Мамочка, все будет хорошо, – Катя села к ней и погладила ее нежно по волосам. – Я постараюсь не расстраивать тебя.
Ни Катя, ни Юля не подозревали, что последние слова матери, словно заклятие, не растворились в воздухе, а отнеслись в особые отделы Вселенной, где каждый вздох, каждый звук – на счету. Как скоро ей придется платить за все мысли и обещания, изреченные в моменты неистового напряжения чувств!
Глава восьмая
2013 год, март
Сергей искренне верил, что события сегодняшнего дня, спонтанные и резкие, станут новой вехой в их отношениях. Когда машина въехала во двор домов в стиле сталинского ампира, их глазам предстал просторный сквер с липами и кленами, рассаженными по периметру. Они еще были сухими и растрепанными руками-нитями чернили небосвод. Центральная часть сквера поднималась валуном, но ухоженным и опрятным – он был огорожен белыми гипсовыми перилами, вдоль которых располагались пока пустые клумбы.
На этом же возвышении стояли изящные скамейки с изогнутыми спинками. Детская площадка в отдалении пустовала. Казалось, что жизнь людей здесь протекала в строгом, аскетичном спокойствии, то есть именно в том самом отталкивающем хладнокровии, когда все давно решено и продумано – все вопросы судьбоустройства и вопросы о смысле бытия, – продумано на двадцать лет вперед, а порой и на всю жизнь, и не предвидится ничего нового, буйного, разрывающего шаблоны и заготовленные сценарии. Так не предвидится ремонт в потрепанной квартире или строительство нового комплекса в плотно застроенном, но старинном районе. Одним словом, все было подернуто печальной дымкой увядания.
В старом лифте с полупрозрачными стенами из проволоки Вера почувствовала, как внутри нее нарастает неловкость. Неужели она не способна была справиться с тем волнением, что вызывала в ней предстоящая встреча с родителями Сергея? Голубые ее глаза бегали с предмета на предмет, а короткие черные локоны покачивались от смеха. Сергей волновался тоже, но не подавал виду. Он поцеловал Веру в лифте, не обнимая, будто боялся дотронуться до нее.
– Как это ты все время боишься меня обнимать! – сказала она с едва уловимым недовольством в голосе. – Почему?
– Ну что ты, – он смутился и неуклюже обнял ее. Веру еще никто так неловко не обнимал, но она мирилась с этим: у нее были отношения раньше, и она уже понимала, что в человеке важно, а что нет. Мужчина, который знает, как угодить женщине, тешит женское самолюбие, особенно в глазах подруг. Но Вере нужен был мужчина не для того, чтобы хвастать перед подругами, ей нужен был мужчина для себя, для своей долгой жизни, совместных планов, возможно – рождения детей, а затем старости. И она знала, что он это в ней чувствовал, считывал все ее здравые рассуждения, отражавшиеся на лице, словно в книге, и оттого привязывался к ней все сильнее.
Владимир Олегович и Ольга Геннадьевна оказались приветливыми настолько, насколько могут быть родители, когда они еще не знают о романе их младшего сына, а он вдруг звонит им в дверь и вводит свою возлюбленную в квартиру без каких-либо объяснений и предупреждений. Встреча оказалась напряженной.
Родители Сергея жили в просторной сталинке в девяносто квадратных метров. В ней было два балкона, большая кухня, уютная гостиная и две большие спальни, одна из которых теперь, после отъезда сына, служила Владимиру Олеговичу кабинетом. Оба они были на пенсии, двигались медленно, особенно Ольга Геннадьевна, много читали, смотрели телевизор, выходили во двор и магазин. При этом они часто ездили в театр, не в силах отказаться от своей страсти, даже несмотря на большое количество людей в залах и неудобные кресла, после которых они сутки отлеживались дома и жаловались на боли в спине и ногах.
Ольга Геннадьевна, строгая и властная мать, готовила Сергея к тому, чтобы он жил с ней и отцом даже после женитьбы и стал их подспорьем в старости.
– Ты врач, зарплата у тебя невысокая, даже если в двух местах работать. Зачем тебе ипотека или съемное жилье? Живи с женой с нами. Главное, найди хорошую.
Но всякий раз, когда Сергей пытался строить отношения и приводил в гости женщину, оба родителя начинали попрекать его. Нет, даже не его, а его возлюбленных.
– Что это за девушка такая, что сразу осталась у тебя ночевать? И почему ты не спросил у нас разрешения? – выговаривала Ольга Геннадьевна.
– Мы вообще-то давно встречаемся, – отвечал Сергей.
– Почему с нами тогда так долго не знакомил?
– А зачем? – огрызался Сергей, потому что все эти допросы были ему крайне неприятны и повторялись с завидной регулярностью. К тому же он предчувствовал еще более оскорбительные нападки, потому начинал злиться заранее.
– Да! – махал рукой Владимир Олегович. – Такие Маши и Крым и Рим прошли.
– Что вы такое говорите! – разъярялся все больше Сергей. – Маша порядочная девушка, я даже обсуждать этого не хочу! Это просто смешно! Я не виноват, что у вас какие-то домостроевские взгляды на отношения!
– В твои годы, милый мой, можно было бы уважительнее относиться к родителям. Тем более что мы уже не так молоды, – отвечала Ольга Геннадьевна.
Он бы съехал раньше, намного раньше, если бы мог, – но учеба студента медицинской академии долгое время не позволяла мечтать ни о заработке, ни о подработке. Другой бы сын на его месте давно сдался, уступил напору родителей, стал бы ведомым, молчаливым и податливым, не встречался бы с девушками, но не Сергей. Мужская сила бурлила в нем и протестовала против любых попыток задавить его волю. Словно назло столь властным родителям, его угораздило родиться несгибаемым, упорным и волевым человеком. Ольга Геннадьевна ругалась, что не заслужила такого неблагодарного сына, Владимир Олегович разводил руками.
Упрямые, с самыми закостенелыми и неповоротливыми умами, какие можно найти в Москве, они упорно отказывались слышать и понимать его. Самое печальное было то, что Владимир Олегович, быть может, встал бы на сторону сына и поддержал бы Сергея в его желании независимости, но он слишком легко поддавался влиянию жены. Часто ему казалось, что ее мысли были его собственными, что ее возмущение было его личным возмущением, рожденным в глубинах его собственной души. Он попросту не умел отличить самое себя от жены.
Так это все удивительно сочеталось в них, ведь родители были люди неглупые, высокообразованные, интеллигентные, хорошо разбирающиеся в политике, истории, философии, литературе. В былые времена Ольга Геннадьевна занимала высокую должность в элитной больнице, а Владимир Олегович был чиновником в министерстве здравоохранения. У них до сих пор оставались широкие связи в медицинской сфере. Быть может, именно поэтому у Сергея не было выбора после школы – он поступил в медицинскую академию, пошел по стопам родителей.
Кончилось все тем, что лишь только Сергей начал зарабатывать, как съехал, вопреки всем протестам родителей. А через два года взял ипотеку в Подмосковье. Такое расположение квартиры было крайне неудобным – приходилось ездить на электричке в Москву, дорога отнимала по два часа, что было особенно убийственным после суточного дежурства. Но все-таки это была своя жизнь – своя, а не предписанная стариками-родителями, на своей жилплощади, и Сергей если не торжествовал, то с жадностью вдыхал воздух долгожданной свободы. Он доказал прежде всего себе, что был мужчиной, и это ли был не смысл!
Сколько ненависти в нем было к прежней жизни, к родителям, к тому, как тонко они издевались над ним, эта ненависть жила в нем, медленно растворяясь, как растворяется память с каждым днем, как выгорают чернила на бледнеющем чеке. Сергей часто спрашивал себя: если бы он не научился так сильно ненавидеть, научился бы он так сильно любить? Ему казалось, что тот, кто никого не ненавидит, тот никого и не полюбит. Так он оправдывал себя. Но все забывалось, забылось и это.
Вера вошла в просторную квартиру, немного испуганно оглядывая еще приличный, хотя и несвежий ремонт конца девяностых. Обои били в глаза пестрыми полосами, диваны были также неприятной коричневой расцветки, но это были уютные диваны, с мягкой обивкой. В гостиной стояла стенка – такая, как у Вериных родителей, когда она была еще девочкой. На кухне она увидела то же самое: кухонный гарнитур был когда-то очень стильным, но сейчас уже устарел. Казалось, что время в этой квартире остановилось. Однако при всем этом Веру не удивил ни ремонт, ни потрепанная и немодная мебель. Она сама снимала квартиру вдвоем с подругой, и их интерьер был намного хуже, чем то, что она увидела здесь.
Ольга Геннадьевна и Владимир Олегович казались приветливыми и ничем не выдавали себя. Они вежливо беседовали с Верой и Сергеем, наливали чай и подавали на стол угощения, которые привезли сын и его девушка. Но Вера знала, нутром чуяла, что что-то не так. По их холодным разочарованным глазам, причудливо сочетающимся с вялыми улыбками, она знала наверняка, что ей здесь не рады.
– Сергей рассказывал вам, Вера, какой он был проблемный мальчик в детстве? – говорила мать. – Особенно в подростковом возрасте. Это что-то с чем-то. Он такие вещи мне говорил, такие грубости!
– Да, – вторил ей супруг, – нрава он бешеного, конечно.
Вера подняла брови и посмотрела на Сергея, не понимая, верить рассказу родителей или нет.
– Не могу себе этого представить, – сказала наконец она и неловко засмеялась.
– Мама, ну зачем ты начинаешь, – немного раздражаясь, отвечал Сергей.
– Ну все-все, молчим, – сказал отец. – Сейчас-то он вроде бы не такой. Но предупредить стоит, чтоб Вера не пугалась, если что.
– Вы лучше расскажите про ваших родителей, Вера, – перебила мужа Ольга Геннадьевна. – Им не тяжело было отпустить вас в Москву? Не требовали, чтобы после института вы вернулись в свой родной город?
– Нет, конечно нет, – ответила Вера и рассказала, чем занимаются ее родители.
А затем на нее обрушился шквал вопросов, каждый из которых казался вежливым, но непременно с подтекстом, будто Веру все время пытались в чем-то уличить, будто ей не верили до конца и все искали повод упрекнуть ее в чем-то дурном, в каком-то преступлении, которое она скрывала. Не помня себя, она смотрела на старые морщинистые лица без бровей. Все сливалось, в ушах нарастал звон, она произносила какие-то слова, но не понимала, что говорит. Лицо Владимира Олеговича увеличилось и заполонило все вокруг, а его глаза, полные какой-то ехидной горечи, словно твердили ей одну только фразу: «Уж мы тебя выведем на чистую воду!» Она разнервничалась, щеки ее пылали. В какой-то момент она ушла на кухню, чтобы выпить лекарство. Сергей последовал за ней.
– Что ты пьешь? – сразу спросил он.
– Анальгетик, – сказала Вера. – Зуб болит. – Она кисло улыбнулась ему, превозмогая боль. – Похоже, от стресса разболелся.
– Милая моя! – прошептал Сергей и на этот раз сам чуть обнял ее, все так же неуклюже, как и прежде. – Что-то мне не нравится, как идет беседа. Они какие-то дотошные, хотя… если честно, ведут себя намного лучше, чем в былые времена. Когда я съехал отсюда, то думал, что никогда больше не познакомлю их со своей девушкой. Просто – ни-ког-да. Но вот момент настал, я все забыл и простил им, привел тебя, наивный, поддавшись самым высоким помыслам. И все равно все не так! Они просто неисправимы. Я сам не понимаю, как это в них все уживается, как сочетаются ум и глупость. Они были такими умными, начитанными, но в какой-то момент просто разучились воспринимать новую информацию, слушать людей, меня слушать. Я не понимаю, как так возможно, но клянусь, что возненавижу себя, если даже в сто лет стану хотя бы на каплю похожим на них. Брату повезло: он женился и съехал отсюда, когда я только родился, сейчас у него уже внуки…
Поздно вечером, когда Сергей позвонил ей, чтобы пожелать спокойной ночи, Вера не удержалась и спросила его:
– Что сказали твои родители про меня?
– Да ничего не сказали. Я не спрашивал. Зачем? И так понятно, что понравилась.
Вера в ответ усмехнулась: быть может, он и не лгал, быть может, он и в самом деле не стал спрашивать. Зачем? А Сергей тем временем вспомнил, как мать ругала его сегодня, когда он позвонил ей:
– Ты только подумай: ты интеллигентный, высокообразованный человек! Кто твои родители, какая у нас была карьера! И Вера – приезжая, не из Москвы… Любит ли она тебя? Или, может, обрадовалась, что у тебя своя квартира, да еще от нас квартира в наследство достанется?
– Мама, прекрати! – взревел Сергей по телефону, нисколько не щадя мать. – Прекрати! Я запрещаю! Слышишь?! Запрещаю так оговаривать Веру…
– Но, сынок, – в разговор вмешался отец. Он стоял возле Ольги Геннадьевны и кричал в трубку. – Я согласен с мамой. Мы о ней ничего не знаем. Все приезжие девушки одинаковые – мечтают выйти замуж за москвича. И уж точно не во имя любви. Это простой расчет.
– Она хорошо зарабатывает в банке! – воскликнул Сергей. – Она закончила МГТУ имени Баумана! А вы… вы непробиваемые люди!.. Вера… да Вера… она еще всех за пояс заткнет!
– Будем надеяться, – засмеялась Ольга Геннадьевна, но засмеялась зло, словно совсем не веря сыну. – Да дело даже не в этом, отец меня сбил. Дело в ее родителях. Они занимаются торговлей… Какое воспитание она получила в такой семье?
– Ты же их не знаешь, – устало сказал Сергей. Он вдруг расслабился и решил, что если это был их единственный довод, то он победил. – Ты их никогда не видела. Ужасно глупо судить о людях исходя из одной их профессии.
– С тобой бесполезно спорить, ты ничего не хочешь слушать! – не выдержала Ольга Геннадьевна.
– Ты нас не слышишь! – вторил ей Владимир Олегович.
Но все эти неприятные вещи, сказанные матерью и отцом, не могли вытравить из души счастье от близости и единения с неповторимой, ни на кого не похожей, дерзкой, порой капризной, но все же чуткой, доброй Верой.
«Она способна понимать наш огромный мир, – думал Сергей. Сам того не осознавая, он наделял ее желаемыми качествами, которых в ней еще не было. – Она способна жить жизнью предметов, жить жизнями других людей, проникать в умы, словно входить в комнаты… а значит, мы с ней едины. Лишь бы только это в ней не угасло». В жизни каждого человека наступает пора, когда чужой, неродной человек – женщина или мужчина – становится роднее родных, ближе и дороже всех любимых людей твоей жизни. И этот момент настал для Сергея.
Но сегодняшняя встреча встревожила Веру. Она не могла не думать о том, что пока еще ничего не ясно: Сергей не сделал ей предложения, они не жили вместе, и неизвестно, уживутся ли. А теперь к этому еще добавилась тревога о том, что родители могут начать тихо влиять на Сергея и он, сам того не сознавая, разрушит отношения. Ведь рушились же его отношения прежде, он ей сам признался! И чаще всего виноваты были его родители.
Как ей было все это пережить? Всю эту затянутую неизвестность, отвратительное ощущение быть чьей-то девушкой, но еще не женой, быть дорогой, но еще не единственной. Ей хотелось определенности, хотелось знать, что они вместе и именно навсегда вместе, – но ничего этого знать теперь было нельзя, нельзя было взглянуть на звезды и увидеть свой путь. Он был затуманен, как были затуманены звезды – дымом московского смога. Никак нельзя было до конца освободиться от сомнений и раздражающего чувства неудовлетворенности.
О, Вера накручивала себя, она знала, что накручивала, знала, что говорила самой себе много лишнего, пустого – того, что не стоит озвучивать и в мыслях. Кто знает, быть может, причина крылась глубже: ведь была еще одна тревога, еще одна печаль – такая, о которой она и не знала как сказать Сергею, а сказать все равно придется, потому что проблема никуда не уходила, как она надеялась прежде, а, наоборот, все разрасталась в ней. Но впереди было путешествие… Так зачем что-то говорить сейчас, когда можно все отложить на потом?
2013 год, апрель
Тенерифе! Да, именно туда направились наши герои, потому как в апреле выбор мест отдыха невелик и не все путешественники любят вечно жаркую Азию. Сначала Сергей и Вера перебрали различные варианты в Европе – Кипр, Мальту, Ибицу, Грецию, Черногорию, Сицилию, но везде было по-весеннему холодное море. И тут Алексей Викторович подсказал им, что апрель – один из лучших месяцев для поездки на Тенерифе, когда океан не горячий, но пригодный для купания, а сам климат изумительный – по-летнему теплый, предсказуемый и надежный, с прохладным освежающим ветром. Поскольку билеты до острова были дорогостоящими, они решили сэкономить на аренде квартиры, позвав с собой лучшую подругу Веры – Лизу. Лиза уже полгода встречалась с мужчиной и позвала его с собой.
Они сняли апартаменты в портовом городке, севернее Лас-Америкас и ближе к Лос-Гигантес с его древними скалами-исполинами. Апартаменты располагались в десяти минутах ходьбы от пляжа с черным вулканическим песком. Этаж был высокий, и с балкона они могли все вместе любоваться на полотно океана, словно расписанного чьей-то искусной рукой и пропитанного волнистыми золотыми мазками, которые даже порой казались совершенно белыми, так они сверкали, так слепили глаза. В их довольно открытой бухте не было волнореза, и океан то свирепствовал, то затихал, и уже от этого зависело, рисковали ли туристы и местные жители заходить в воду.
В первый день Вера, Сергей, Лиза и Артем лишь наблюдали за тем, как огромная волна медленно скатывается, засасывает воду, набирает силу, а затем ударяет о песок и рассыпается вдоль берега шипучей пеной. Опытные пловцы с разбегу заскакивали в океан и быстро плыли в ту часть, где полотно лишь волновалось, поднимаясь высокими изгибами, и где волны не закручивались опасной трубой. Там можно было плавать на качающихся волнах и не опасаться ударов стихии.
Люди неопытные, напротив, боялись холодной воды и стояли на кромке берега, надеясь привыкнуть к холоду. Именно там океан настигал их, сначала засасывая, а затем окуная в сильной и жесткой волне. Но самым болезненным было приземление на песок – если погружение в воду можно было пережить, то на берегу волна прокатывала человека по песку, по маленьким остроугольным камням, раздирая кожу или оставляя ссадины. И все это сочеталось с безотчетным страхом, пронзающим все тело словно ток, оттого что ты не знаешь, что будет дальше, что волна сделает с тобой – быть может, вновь засосет в океан, быть может, нет. Знаешь только одно: ты бессилен, ты песчинка, ты совершенное ничто. Даже здесь, на берегу, в окружении людей ты можешь погибнуть, стоит только океану неосторожно швырнуть тебя и свернуть тебе шею. Все твои амбиции, важность, чины, должность, зарплата, счета в банке, красота, сила, молодость, успех – все иллюзия, эфемерный туман, замок на песке… Ты – только ты, в чем тебя мать родила.
На второй день Вера, Сергей и Лиза стали плавать на глубине.
– Рискованное место, – сказал Артем и отказался заходить в воду. – В драфт попадете, и все. Унесет в открытый океан.
– Нужно просто плыть вдоль берега, – сказала Лиза, но Артем не слушал ее. Он уже лег на полотенце и накрыл лицо панамой. А она продолжила: – И тогда выплывешь из течения, попадешь в другое, тебя перестанет относить от берега.
– Да, я слышал подобное, – сказал Сергей.
Видя, что Вера не поняла, о чем речь, они стали наперебой объяснять ей, что такое драфт. Отходя от Артема, Вера бросила на него взгляд, полный неудовольствия. Тот почти сразу заснул, обнажив здоровое мускулистое тело, не защищенное от солнца ни футболкой, ни зонтом.
Уже в самолете начались странности, которые смущали Веру и Сергея. Дело было в том, что Артем легко заговаривал с молодыми красивыми девушками: в аэропорту, в транспорте. Причем выбирал именно таких, которые не походили на Лизу, – тонких, стройных, высоких, часто без выпуклых форм. Они все казались ухоженными, утонченными, обласканными мужским вниманием. Лиза же, напротив, была среднего роста, с невероятно широкими бедрами и узкими плечами – типичная фигура-треугольник. У нее были большие доверчивые глаза на пол-лица, волосы от природы светлые, при улыбке на щеках появлялись игривые ямочки, отчего она казалась шаловливым ангелом, совершающим порой безрассудные поступки, но ангелом добрым, безотказным и все-таки не способным защитить себя. Вера любила Лизу и знала, что все эти качества были не просто видимостью – подруга действительно часто позволяла другим манипулировать собой.
Но главное, Артем совсем не разговаривал с Лизой. Что бы она ни говорила – он не поддерживал беседу с ней. Это выглядело фантастически невежливо, уничижительно, и во всей манере его общения с Лизой чувствовалось такое чудовищное пренебрежение к ней, что ни Вера, ни Сергей не смогли бы это потом кому-то объяснить и описать, все равно бы никто не поверил… Это нужно было раз увидеть, чтобы представить себе.
Артем отвечал Сергею, он с особенным интересом общался с Верой, заглядывал ей в лицо, сразу оживляясь, стоило Вере что-то сказать, хотя бы слово. Но на Лизу – свою девушку – почти не смотрел, а когда смотрел, то глаза его были пустыми, сонными, словно присыпанными песком. Вере казалось, что он презирал Лизу, и от этой мысли у нее внутри клокотало.
– Лиза, а почему вы с Артемом почти не разговариваете? – спросила Вера, лишь только они отплыли от берега и стали качаться на волнах, словно маленькие лодки.
– В смысле? – засмеялась Лиза. Сергей плыл в стороне и не мог слышать их разговор. – Мы занимаемся более взрослыми делами, – по-прежнему смеясь, отвечала Лиза. – И очень часто, Артем такой горячий!
Вера покраснела.
– Но ты любишь его или… нет? Я не понимаю.
– Конечно люблю. – Лиза тоже не поняла ее и удивилась вопросу. Казалось, она совсем не чувствовала, что в их отношениях что-то выглядит неестественно, – это стало открытием для Веры, и на несколько мгновений она потеряла дар речи.
– Ладно, потом поговорим, – сказала наконец Вера. – На выходных у нас поездка в горы, помнишь? Сергей обожает длинные прогулки… С ума сойти, как я выдержу? 9 километров в одну сторону и 9 обратно!
И она откинулась назад, опуская голову в воду.
Океан шумел и что-то шептал в уши, делясь своими тайнами и пророча судьбу. «Вот только понять бы его язык, понять его пророчество, – думала Вера, – природа в миллионы раз старше и мудрее нас, и сколько она могла бы поведать нам! Сколько рассказали бы нам эти исполинские черные скалы, словно обрубленные огромным топором, сколько бы поведал вечный и беспощадный океан! Но мы совсем не умеем слушать. Однако разгадка близка, я чую это». И Веру вновь охватило неясное предчувствие, которое преследовало ее в последние дни и омрачало настроение. Незваное, нежданное, оно всегда являлось в тот момент, когда она готова была расслабиться и забыть о заботах, суете, о бренном.
– Разгадка близка, – вновь повторила Вера, сощуренными глазами глядя в небо, залитое пылающим экваториальным солнцем, словно горячим топленым маслом.
Но на выходных все пошло совсем не так, как они планировали. С самого утра планы начали рушиться один за другим, словно недавно прошедший ураган на острове ворвался теперь в их жизнь и начал швырять друзей вместе с их желаниями и ожиданиями, тонкими как паутина, оттого рвущимися первыми.
Рано утром Сергей взял машину напрокат в местном офисе и подъехал к дому. Вера к тому моменту уже умылась, высушила волосы после душа и оделась; она собиралась выходить, но ей помешала Лиза.
Та украдкой вошла к Вере в комнату. Она была в одной легкой хлопковой майке и шортах. Волосы ее были растрепанными, глаза – сонными, словно она никуда не собиралась. Брови ее поднялись, придавая лицу выражение извинения и мольбы.
– Слушай, я, наверное, не поеду, – сказала она. – Артем так и не отдал мне деньги за квартиру, тут еще арендовать автомобиль, я не могу себе это позволить.
– Ты хочешь сказать, что он отказывается платить за себя? – Вера изумилась. Лиза никогда прежде не рассказывала о проблемах в их отношениях. – А билеты на самолет кто из вас покупал?
– Билеты он купил, но я ему сразу перевела свою долю. Апартаменты он попросил забронировать, но свою половину стоимости не перевел. А сейчас я его бужу, а он говорит, чтоб я одна ехала. То есть опять расходы на мне, получается.
Вера покачала недовольно головой. Ведь и для нее, и для Сергея этот отпуск был затратным, они рассчитывали, что на четверых выйдет дешевле. Ну что же, не портить же себе настроение из-за Артема и его детского поведения! Поедут вдвоем, однако чаша терпения, предназначенная для Артема, была переполнена, и слова сами сорвались с уст…
– Лиза, ты считаешь это нормальным? – сказала она наконец то, что беспокоило ее последние дни. – Почему он так себя ведет?
– Да… ему, наверное, просто в голову не пришло. А я не могу сказать ему, понимаешь, напомнить. Не решаюсь.
– Мне кажется, что он не испытывает к тебе глубоких чувств.
– Как это? – Лиза опешила. Тут только Вера поняла, что столь очевидная мысль даже не приходила подруге в голову, что было поистине странно. Лиза начала защищаться: – Если бы ты знала! Сегодня ночью, когда вы спали, он уговорил меня пойти на пляж… Там никого не было, знаешь, что мы там делали? Океан ночью свирепствует, волны доходят до самых лежаков. Мы зарылись в черном песке и катались по нему. – Она хихикнула. – Мои крики сливались с ревом океана.
– Лиза! – возмутилась Вера. Как бы ей ни было завидно, ведь Сергей никогда бы не предложил ничего подобного, да и она не согласилась бы, но смысл был в другом – в том, что по-прежнему ускользало от понимания подруги, однако было важнее всего, важнее шалости Лизы и Артема, и эту самую мысль нужно было непременно внедрить Лизе в голову, чтобы она одумалась и не ломала свою жизнь. – Пойми! – Вера отвернулась от туалетного столика и взглянула на нее в упор. – Пойми, это говорит лишь о том, что ему нравится быть с тобой физически. Но я сейчас о другом. О любви, настоящей любви, понимаешь ты? Артем не смотрит на тебя, не разговаривает с тобой, не интересуется твоими делами, заботами, проблемами. Еще и хитрый такой, взваливает на тебя расходы. Сергей вообще не хотел принимать от меня перевод за поездку, но я сделала его, потому что знаю, что у него невысокая зарплата. Как вы вообще познакомились? Он всегда себя так вел, неужели и ухаживал так же?
Лиза на мгновение смутилась.
– Да он и не ухаживал. Я за ним бегала, звонила, писала, звала на свидания.
– Тогда понятно, – протяжно сказала Вера. – Нельзя бегать за мужчиной, так он никогда не влюбится. Я, например, Сереже не звонила и не писала, как бы мне ни хотелось. Он всегда сам звонит.
– Но это как-то глупо.
– Глупо не глупо, но по-другому нельзя. Мужчинам нравится игра, охота, это биология, с ней не поспоришь. Я не очень-то понимаю в этом, но знаю, что это работает. Стоит только начать бегать за ними – их и след простыл. Теперь уже ничего не сделаешь, ты изначально себя неправильно вела.
Но ее слова задели Лизу, и та сказала, обижаясь:
– Но почему, если секс фантастический, то сразу не любит?
– Да нет же, я о другом…
– Ты просто завидуешь, потому что у тебя не так…
– Почему это не так?
– Вера! Сергей даже не обнимает тебя, не трогает, как будто ты ему не интересна как женщина, а вы ведь только начали встречаться… Он вообще странный, во всем: эти акции МММ, которыми он закупился в прошлом году, потратил только зря деньги… еще секс ему не так важен, потом… тебе не кажется, что он поддается сектантским штукам разным?
– Что?! – Вера засмеялась от того, как ловко и неожиданно разговор был переведен на нее саму. – Ну и что? Разве это все важно в отношениях? – Но червь сомнений, брошенный подругой, незаметно проник в ум, она это почувствовала и от досады вскочила с табуретки. – Так, знаешь что, Лиз? Я тебя предупредила. Я людей насквозь вижу, ты сама это прекрасно знаешь. Все закончится тем, что ты будешь говорить: «Ах, Вера, ты была права! Но как же поздно я поняла это!» – Вера передразнила Лизу, и та не выдержала и рассмеялась. – Я сейчас поеду, Сережа уже ждет. Давай быстро оденься – и поехали с нами. Расходы на нас.
– Нет, я так не могу! Да и не успею собраться быстро. Останусь с Артемом лучше.
Вера покачала головой и пошла к выходу. Но в дверях остановилась – видимо, слова подруги ее глубоко задели, подняли ворох пыльных мыслей, которые теперь раздражали что-то в уме, и вот она сказала:
– Ты просто не представляешь, о чем говоришь. Сергей – он особенный, не такой, как все, и нельзя ждать от него следования условностям. Он намного больше любит меня душой, чем телом. Но не потому, что телом – мало, а потому что душой – намного больше.
– Я не понимаю, что ты говоришь, – сказала Лиза.
– Я знаю.
Вера хотела было тут же уйти, но подруга ее задержала:
– Вера, ты мне вот что скажи… Ты как сама-то? Не говорила ничего пока Сереже?
– Пока нет!
Вера взмахнула короткими черными волосами и скрылась, оставив Лизу одну в темной комнате с зашторенными окнами. Лишь тонкая полоска света робко стелилась по холодному кафельному полу, словно лента.
Тут только Лиза поняла, как ей хотелось спать, как не хотелось никуда ехать, идти на пляж, готовить, есть – словом, делать все то, что должен делать нормальный здоровый человек с силой воли и жаждой жизни в отпуске. У нее не было этой самой жажды, она вдруг улетучилась, растворилась в воздухе вместе с ее дыханием. Хотелось забраться в теплую белоснежную постель и спрятаться от всех сомнений, разъедающих душу, от всех тревог и забот. Ну и что, что она много заплатила за этот отпуск? Разве теперь заставлять себя каждый час проводить у океана или в горах?
Но она не пошла к Артему, не легла рядом с ним. Она зарылась в постели подруги, словно в поиске приюта у тех, на кого – точно знала – могла положиться. Как это странно выходило: страсть истончалась от времени, как хлопковое полотно истончается от носки. И человек, самый дорогой твой человек, становился не более чем бликом на воде – сверкнул и исчез. Те же, кто был не самым дорогим, не самым значимым, оставались рядом. Она вдыхала их ароматы в постели без брезгливости, без стыда, чувствуя какое-то странное родство с этими людьми оттого только, что они по-настоящему любили друг друга, – она вдруг поняла, что знала это точно, знала и теперь, и несколько минут назад, несмотря на все то, что сама же зачем-то наговорила Вере.
Между тем Сергей и Вера поднимались по трассе все выше, туда, где ровная дорога встречалась с бескрайним небом. Они проехали через длинный тоннель и выехали в тихую зеленую долину, окруженную с одной стороны скалами и с другой – покатыми горными пиками, на которые нанизывались белые облака.
Машина неслась по трассе, и чудеса происходили прямо перед глазами – белый пар стал подступать к дороге, скрывая все вокруг. Они видели только синюю трассу, все остальное съедал туман облаков.
– Очень жаль Лизу, – говорил Сергей, – такая хорошая, красивая девушка. Зачем она связалась с Артемом? Если бы она бросила его, то быстро бы нашла себе нормального парня.
– Да, – сказала Вера, – ей бы научиться держать себя, знать себе цену, не давать себя в обиду. Ах, да что об этом говорить! Все равно она не слушает меня и никогда не послушает. Она должна сама все понять, невозможно именно заставить ее понять.
– А зря она не слушает тебя. Ты очень мудрая в этом плане. Хотя, конечно, и у тебя есть странности… меня всегда расстраивает, что ты не звонишь мне, – сказал он с укором. – А когда я звоню тебе на работу, ты разговариваешь как робот – без эмоций.
– Извини, – засмеялась Вера. – На работе я никакая просто, коллеги выжимают все соки.
Они въехали в Сантьяго-дель-Тейде, вечно холодный, вечно туманный – по крайней мере, им так показалось. В окнах пробегали простые дома в аскетичном испанском стиле, финки, старинный мост, за которым простиралось кладбище. Они выдохнули, когда вдруг справа увидели широкую площадь и величественный для столь маленького городка белый собор.
А затем начались бесконечные серпантины, видовые площадки. Сергей ехал медленно, он не привык к столь резким поворотам и вечно петляющей дороге. За ним сгрудилась вереница автомобилей.
Спустя полчаса они прибыли наконец к месту, откуда намеревались начать свой поход. Эта точка была отмечена на карте как горная тропа для любителей ходить. Про этот непопулярный маршрут Сергей прочел на форуме. Они оставили машину, взяли рюкзаки с водой, чиабатами и выпечкой из «Супердино» и отправились в путь.
Поначалу они шли в низине, в которой простирался небольшой тихий городок. Долина была окружена мягкими горными пиками, тонувшими в перевернутом океане растекающихся облаков. Вдруг Вера заметила:
– Смотри вон на ту гору! Это же слоеный пирог!
И действительно, гора, стоявшая в центре долины, начала с одной стороны опадать гармоничными слоями, обнажая землистые внутренности, отчего она была похожа на разрезанный торт.
Каждый сантиметр площади здесь использовался под плантации: кукурузы, виноградников, оливок. Влажный прохладный климат, богатая минералами вулканическая земля – все вместе создавало идеальные условия для земледелия.
– Как здесь все ухожено, каждый клочок земли, – сказал Сергей. – Люди так аккуратны, так неравнодушны, что хочется всегда быть здесь и никогда – не быть.
– Может, останемся тогда? – засмеялась как-то через усилие Вера, как будто не верила в то, что говорила. – Я слышала про семью, которая приехала на Тенерифе в отпуск с детьми и так и осталась тут. Врачи, между прочим.
– Может, и останемся, – сказал Сергей. Казалось, он готов был убежать на край света, лишь бы быть подальше от родных.
Вскоре тропа повела их через горы, затем она сузилась и отступила к стене из скал, с одной стороны обрываясь и гранича с пропастью. Незаметно Вера и Сергей оказались во власти тропического леса Монтеверде. Лавровые деревья, окотеи и персеи – реликты третичного периода – сплетались тонкими ветками над головой, создавая причудливые извилистые арки. Их гибкие стволы и ветви покрылись мхами от влаги, отчего они казались полностью зелеными. Под ногами росли древние папоротники. Деревья задерживали свет своими кронами, пропуская лишь его пучки, отчего в арках было причудливо темно.
Вера шла медленно и норовила отстать от Сергея, а он, наоборот, словно заряженный какой-то непостижимой силой древнего леса, все торопил ее.
– Ты еле идешь, – несколько раз сказал он Вере. Она лишь кисло улыбнулась. – Тебе не нравится наш поход? Здесь хорошо так, свежо, сыро.
– Да, – запыхавшись, крикнула Вера, – но я очень устала. Давай сядем отдохнем.
– Так рано?
– Да! Хочу пить, хочу есть. – Она попробовала засмеяться, но не смогла, плюхнулась на первый широкий пенек. Сергей быстро вернулся к ней. Он так легко ступал по горной тропе, словно совсем не устал. Они сняли рюкзаки и достали еще теплую выпечку.
– Как вкусно здесь готовят, – сказала Вера, закрывая глаза. – Я хочу остаться на Тенерифе только ради их хлеба и мучных изделий.
– На мучном можно и поправиться, – заметил Сергей.
– Я не поправляюсь, я в этом плане ведьма.
Он засмеялся. Но Вера почему-то не смеялась. Она двигалась медленно, говорила тоже неторопливо, словно несколько километров дороги выжали из нее все силы. Даже улыбка едва натягивалась на лицо.
– Зуб болит, я выпью таблетки, – сказала она наконец и достала анальгетики.
– Ты же обещала вылечить его до поездки, – удивился Сергей. – Месяц назад еще.
Вера выпила таблетки, а затем посмотрела на него долгим, тягучим взглядом, от которого по его телу прошел внезапный ток. Она как будто говорила ему: «Неужели ты ничего еще не понял?», она как будто осуждала Сергея за его недогадливость.
– Я… Это уже другой зуб, – сказала Вера и потупила взор.
– Два сразу заболели?
– Похоже, что да. – Она чуть пожала плечами. – Я давно не была у стоматолога, накопила проблем. – Ее тягучий взгляд исчез, словно Сергею все привиделось. Теперь она смотрела на него просто, не скрываясь.
– Понятно, – сказал он, решив, что ему показалось.
Когда они поднялись, собрали вещи и вновь пошли, Вера снова шла медленно, как будто не отдохнула, ноги ее тяжело ступали, руки безжизненно висели, она чуть сгорбилась. Сергей остановил ее и забрал рюкзак.
– Странная девушка эта Лиза, – говорил он, замедлив шаг, чтобы Вера поспевала за ним. – Пока она молода, как раз и нужно искать свое счастье, человека, который с тобой и в огонь, и в воду. С которым можно построить крепкую семью.
– Для тебя будущая семья – главное в отношениях? – спросила тихо Вера.