Метро 2035: Питер. Специальное издание Врочек Шимун

– Я доброволец.

Мемов покачал головой.

– Не ты. Нужен здоровый человек.

Значит, он знает про Ивановы болячки? Нормально жизнь идет.

– А кто тогда? – спросил Иван.

– Почему это сразу я? – удивился Солоха.

Профессор добродушно улыбнулся. Приблизился, собственным крупным телом отсекая диггера от двери.

– Надо, Сеня, надо. Снимите очки, пожалуйста, молодой человек.

Солоха отступил на шаг.

– Предупреждаю сразу – у меня неадекватная реакция на некоторые лекарственные препараты! – Но очки все-таки снял.

– Аллергия? – деловито осведомился Водяник. – Что-нибудь смертельное?

– Вроде нет… э, вы что делаете?!

– Сейчас проверим, – сказал Водяник, натягивая противогаз. Взялся за баллон, повернул распылитель в сторону диггера. – Готов? – глухо спросил профессор.

– Мама, – сказал Солоха.

Коротко ударила струя жидкости под давлением, распыляя в воздухе мелкую водяную пыль. Бесцветное облачко повисло в воздухе, быстро рассеиваясь.

Солоха помедлил и сделал осторожный вдох. Все ждали. Ничего не происходило.

Диггер весело оглядел экспериментаторов и улыбнулся:

– Скажите, Проф. А Йозеф Менгеле – случайно не ваш кумир детства?

– В общем, испытаниями я доволен, – сказал Мемов. Кивнул в сторону, где лежал матрас с подопытным. – Он, похоже, тоже.

Иван хмыкнул.

Солоха радостно улыбался. И пожалуй, кроме расширенных зрачков, ничем не отличался от прежнего, не опрысканного Солохи. Разве что никто никогда не видел диггера таким расслабленным.

Солоха просто излучал счастье. В маленькой захламленной комнате от него шло своеобразное сияние, легко забивавшее слабый свет карбидки.

– Агрессии ноль, – сказал Проф, подходя к генералу с Иваном. – Кажется, наш мох имеет сходство с ЛСД – тот тоже блокирует адреналин. У реципиента отмечена повышенная внушаемость. Синестезия. При этом мягкий и быстрый приход. Отмечены некоторые довольно сильные признаки мышечного паралича, быстро, впрочем, проходящие. Причем очень мощная реакция, хватило одной десятой намеченной дозы…

– Профессор, все ясно, – прервал Иван, хотя половины слов не понял. – Ну что? – Он посмотрел на генерала. – Оставляем «Маяк»?

– Я нашел «точку сборки», – сказал Солоха, прежде чем Мемов успел ответить. – Слышите меня? Вам не передать… словами… Но я попробую. Смысл жизни – я вижу его: четко и ясно…

Генерал крякнул.

– Отличные новости, – произнес Водяник успокаивающим тоном. – Просто отличные. – И пошел к Солохе. Видимо, чтобы занести на бумагу найденный тем смысл жизни.

Мемов усмехнулся. Оглядел команду химиков.

– Приступаем к «Плану Меркулова», господа-товарищи.

– Станция Ушедших, – сказал профессор Водяник. – Это легенда, конечно. Однажды они собрались все – мужчины, женщины, дети, старики – и вышли из метро на поверхность. Открыли гермоворота и поднялись по эскалаторам. На что они надеялись? Что прорвутся через зараженную зону? Там от треска счетчиков Гейгера уши закладывало, наверное…

Что в отдалении от мегаполиса можно жить?

Не знаю.

Но никто из них не вернулся.

Не подал о себе известия. Может быть, они добрались до незараженной местности и устроились там жить? Или нашли там других людей, тоже поверивших?

Или погибли все от лучевой болезни, эпидемий и голода.

– Боюсь, мы никогда этого не узнаем. – Профессор Водяник покачал головой. – Мы – дети техногенной цивилизации. У какого-нибудь чукотского эскимоса или австралийского аборигена больше шансов выжить, чем у нас. Хотя бы потому даже, что его не пригибает к земле ощущение, что все – все! – закончилось. Даже Интернета больше нет. Впрочем… – Профессор оглядел Ивана и остальных, кто попал в метро еще в детстве. – Вам это слово все равно ничего не скажет… Выражусь иначе: все кончено. И виноваты в этом мы. Мы, человечество, все люди вместе – совершили групповое самоубийство. Сунули пистолет себе в рот и нажали на спусковой крючок. Ба-бах. И мозги по стенам. Я не знаю, на что в такой ситуации надеяться. Что наши мозги самопроизвольно стекутся в новую мыслящую форму жизни?

– Вы пессимист, профессор, – сказал Сазонов с иронией.

– Правда? Неужели?! – желчно откликнулся тот. – Целая станция оптимистов ушла искать лучшую жизнь. Шанс для человечества. И где они теперь? Кто их видел?! Нет уж, дорогой мой, позвольте мне и дальше оставаться пессимистом.

– А я вот думаю, что они нашли, – сказал Кузнецов неожиданно. – Лучшую жизнь, то есть. Ну… я бы хотел так думать.

Ему никто не ответил.

– На самом деле, – сказал профессор после долгого молчания. – Это история о том, как опасна надежда.

– Ложная? – Иван посмотрел на Водяника.

– Любая.

Бордюрщики не дураки. Неожиданное затишье на стороне Альянса должно было их насторожить, поэтому, несмотря на подготовку газовой атаки, решено было провести еще один, финальный штурм Восстания. Обманный маневр.

Сказано – сделано.

Когда Иван появился на «Маяковской», она была заполнена хмурыми, пропахшими порохом бойцами, вернувшимися из боя. Стонали раненые, их срочно грузили на дрезины и отправляли по туннелю к «Гостинке». Отдельно лежали мертвецы. Девять человек. Неслабо для обманного маневра.

Ивана встретил Шакилов – грязный и вымотанный. Пожали руки. Иван огляделся. У колонны раскинули лагерь скинхеды. Иван узнал Седого, пожилого скина со шрамом на затылке. Седой что-то разливал из коньячной фляжки.

Скинхеды подняли кружки и, не чокаясь, выпили.

– Что случилось? – Иван кивнул на скинов: – Умер кто?

На лице Шакилова жил один глаз, второй заплыл после удара. Узкая щель, вроде танковой. Половина лица фиолетово-черно-желтая, кожа туго надутая, как барабан. Впечатление Шакил производил ломовое.

– Да нет, фроде. – Речь Шакила по уровню понятности достигла минимума. – Командир ихний вроде осталша там. Убили его, нет, не шнаю. Но иш перехода он не вернулша.

«Так». Иван помедлил. Одним союзником меньше. Уберфюрер раздражал его с самого знакомства, но… Он вроде был фашист, расист и прочее – но нормальный. Слово держал, и дело с ним иметь было проще, чем с адмиральцами.

Иван скрипнул зубами. Снабжение из рук вон, организация через жопу. Бардак обычный, военный, одна штука.

Но скинхеда с его Киплингом было жаль.

«Прощай, Убер».

Баррикады, баррикады.

Иван спустился по ступенькам вслед за капитаном из невских. У него была фамилия Войнович, но все звали его «капитан Костя». Капитан Костя договорился с бордюрщиками о встрече.

Проходы в арках были заложены мешками с песком до самого верха, из маленьких амбразур выглядывали стволы ружей. Иван оценил наклон пола – нет, гранатой нельзя, скатится обратно. «Впрочем, ты не за этим пришел».

– Стойте! – приказали из-за амбразуры.

– Рамиль, это я, Костя, – крикнул капитан. Лампы дневного света на потолке не работали, но зато в сторону Ивана с капитаном били лучи двух фонарей-«миллионников». Глаза резало. Ни черта не видно.

Пауза.

– Кто с тобой? – спросили из-за баррикады.

– Друг. Он хочет кое о чем тебя спросить, Рам.

Долгая пауза.

– Даю слово, мы только поговорить, – сказал капитан Костя.

– Ладно, – сказали там.

В узкий проем вышел высокий человек. Лица его было не разглядеть. Иван щурился. Фонари били безжалостно.

– Садитесь, – велел человек.

Они устроились на полу, Иван из-под задницы вытащил гильзу, отбросил в сторону. Весь пол усыпан. В отличие от мертвецов, гильзы никто не убирал. Когда Иван и Костя уселись, человек подошел – под ботинками позвякивали гильзы – и сел напротив.

– Кто ты и о чем хочешь говорить? – обратился он к Ивану.

– Диггер. Зовут Иван. Мой друг пропал.

– Ты хочешь узнать, не у нас ли он?

– Среди убитых его не было, – сказал Иван.

– А какой мне интерес рассказывать тебе про твоего друга? – Голос негромкий, ровный. Равнодушный.

– Думаю, – сказал Иван, – мы могли бы договориться.

Человек медленно покачал головой.

– Вряд ли.

Иван наконец смог его разглядеть. Серо-голубой бушлат, на груди нашивка МЧС с восьмиконечной белой звездой. Лицо красивое, похоже, но толком не понять.

– Как он выглядит?

– Бритый налысо, рост выше среднего. Лет тридцать-сорок, не поймешь. Глаза голубые. Зовут Убер. Да… еще у него татуировка вот здесь, – Иван похлопал себя по плечу, показывая. – Молоток и нож круглый такой. И венок вокруг. Приметная татуировка.

– Не помню такого.

Иван на мгновение прикрыл глаза. Вечная память, Убер. Хоть ты и расист.

– Все? – спросил человек.

– Еще один вопрос. – Иван помедлил. – Зачем вам наш генератор?

Пауза.

– Думаешь, он у нас? – Человек покачал головой. – Ошибаешься. Мы ничего у вас не брали.

«Опять ложь», подумал Иван.

– Уходите, – велел человек. – Через две минуты мы открываем огонь.

Они поднялись наверх. Иван понял, что промок насквозь. Стянул шапку и вытер лицо.

– Кто это был? – спросил он у капитана Кости.

– Рамиль Кандагариев. Он у них один из главных. Начальник охраны Ахмета. Нормальный, но иногда… не совсем.

Что ж.

«Вы сами напросились», подумал Иван с ожесточением.

Зло должно быть наказано.

Вот так.

Вечером, перед самым началом операции Ивана вызвали к генералу.

– Что это?

Иван разглядывал знакомую эмблему – он уже видел такую у некоторых адмиральцев. Белый круг с серой каемкой, внутри круга – стилизованное изображение сжатого кулака. Пять серых пальцев.

– Символ, – сказал Мемов. – У каждой империи должен быть символ. Это наш.

Он поднял руку с короткими растопыренными пальцами, медленно сжал их по одному в здоровенный кулак.

– Пять станций – по отдельности слабы. Но вместе мы едины. Это будет нашим символом. Держи.

В ладони Ивана оказался вышитый круг.

– Иди спать, сержант, – сказал генерал. – Завтра тяжелый день. Я на тебя рассчитываю.

Разверни свою жизнь, как конверт с пометкой «срочно».

Конфиденциально.

Лично в руки.

После прочтения сжечь.

– Начинаем, – сказал Иван негромко. Мимо шли угрюмые и подавленные адмиральцы, невские, василеостровцы. Соединенные силы Альянса покидали «Маяк», – не понимая, в общем-то, зачем это делают.

– Ван, хоть ты объясни, – подошел к Ивану Кулагин. – Что за хуйня творится? Почему уходим?! Это же бред полный!

Иван мотнул головой. Вот они, проблемы секретности. Даже своим нельзя ничего сказать.

– Не знаю, Олежка, – сказал Иван нехотя. – Ты иди.

– А дизель?! – У Кулагина вздулись желваки у упрямого рта. – Как же наш дизель?

– Иди. Поверь, так надо.

Кулагин некоторое время рассматривал Ивана в упор.

– Спелся, да?

– Что? – От неожиданности Иван растерялся.

– Я смотрю, тебя генерал уже обработал, – с горечью сказал Кулагин. – Эх ты, диггер. Как был ты пришлый, так и остался, верно?

Иван окаменел.

От ярости потемнело в глазах.

– Олежка, – сказал он. – Только потому, что это ты, я тебе это прощу. А может, и не прощу. Пока не знаю. А сейчас – бери людей и веди, куда тебе сказано. Понял, придурок?!

Кулагин выпрямился… Иван смотрел на него равнодушным, омертвелым взглядом. Командир василеостровцев поперхнулся. Открыл рот…

– Еще одно слово, – предупредил Иван негромко. – Лучше не надо, Олег. Поверь мне.

– Я… – сказал Кулагин.

– Пошел ты, – тихо сказал Иван. Выпрямился, официальным тоном: – Выполняйте приказ генерала, товарищ капитан!

Огромный Кулагин качнулся, дернул головой. Потом махнул рукой и отправился догонять своих.

Иван резко выдохнул. Приступ ярости не отпускал. Ладонью размял лицо – оно напоминало противогазную маску. Жесткое, резиновое, бесчувственное. «Ничего, – сказал себе Иван. – Ни-че-го. Это нормально. Хоть разорвись для них, а все равно будешь пришлым. Навсегда».

«Василеостровская».

«Это мой дом.

Я вернусь и вырву язык каждому, кто скажет, что это не так».

Подошел Сазонов. Иван окинул взглядом его высокую фигуру в неизменном светлом плаще. Через плечо перевязь с кобурой, из нее высовывается черная рукоять револьвера.

– Все готово, – сказал Сазонов. – В вентиляционном пришлось заменить таймер – барахлил, зараза. Во второй ПК-шке баллон подтравливает, кажется. Но Проф сказал – нормально, до часа Икс давление не успеет упасть… – Сазонов внимательно вгляделся в лицо Ивана. – Ты чего такой?

– Какой?

– Не знаю… Взбаламученный.

Иван помолчал.

– А пошло оно все в задницу, – сказал он в сердцах. – Верно, Сазон? Мы с тобой сами разберемся со своей жизнью.

Сазонов улыбнулся.

– Точно, Ван. Начинаем?

Иван помедлил. Огляделся. Последние отряды Альянса покидали «Маяковскую».

Кивнул. Начинаем.

– Химическое оружие? – Профессор поднял брови. – Вообще-то оно активно применялось только в Первую мировую войну. Уже Вторая мировая обошлась практически без него.

Для Ивана все это были просто слова. Катастрофа тоже обошлась без химического оружия, и что, нам от этого легче?

– Были причины? – спросил Иван.

– Да. Во-первых, это негуманно, во-вторых, опасно для самих применяющих…

– А в третьих?

– Неэффективно, – сказал Водяник. – Возможно, это главная и основная причина отказа от применения химического оружия. По статистике, полученной по итогам Первой мировой – для того чтобы вывести из строя или убить одного вражеского солдата, нужно было примерно пятьдесят артиллерийских снарядов с ипритом или чем-то подобным. В то же время применение обычных боеприпасов дает лучший эффект – на одного убитого здесь нужно всего тридцать снарядов. Простая арифметика. К тому же обычные боеприпасы проще производить и хранить… Бухгалтерия действует надежней, чем все Гаагские соглашения вместе взятые.

– Так. – Иван помолчал. – Что еще?

– Американцы пробовали применить химоружие во время Корейской войны… Провал.

– Еще?

Профессор задумался.

– Серия экспериментов американского разведывательного управления под названием МК-УЛЬТРА. Они ставили целью контроль над людьми. Ученые работали сразу по нескольким направлениям: промывание мозгов, психологические пытки, электрошок, психохирургия, стирание памяти, электронные устройства контроля над поведением человека – потом это обозначили термином «психотроника»… Одним из направлений было исследование возможности применения препаратов типа ЛСД-25 для изменения личности человека. Повышение внушаемости и прочее. ЛСД распылили на протяжении ста двадцати километров, накрыв населенный пункт. Какой-то американский городок. Конечно, людей никто не предупреждал… Не знаю, чем закончился эксперимент, честно говоря. Как-то не особо копал эту тему. Но подозреваю, что этот город, если считать его базой вероятного противника, вряд ли мог после распыления оказать сколько-нибудь серьезное сопротивление. ЛСД не обязательно вдыхать или пить. Теоретически он может впитываться и через кожу.

– То есть…

– Не такая уж бредовая идея, Иван, – сказал Водяник. – Не буду касаться этики… Но ведь мы как раз хотим уменьшить возможные жертвы… Верно?

Иван помолчал. С этой точки зрения он проблему еще не рассматривал.

– Примерно так.

– Это интересно, – сказал Проф. Запустил пальцы в бороду, подергал, словно хотел оторвать. – Очень интересно.

Иван посмотрел на Водяника. Все-таки в каждом ученом живет мальчишка, выдергивающий ноги у кузнечика, чтобы посмотреть, как тот будет после этого прыгать.

Ученые-изуверы двигают науку куда эффективней, чем ученые-миротворцы.

Они бежали по туннелю, каждую секунду ожидая, что вслед им начнут стрелять.

Иван споткнулся, начал падать – Пашка мгновенно сориентировался, поймал его за рукав.

Сколько времени понадобится бордюрщикам, чтобы понять, что станция пуста?

«Маяк» остался позади – кроваво-красный, зловещий, точно залитый свежей кровью. И разграбленный. Даже часть ламп из светового карниза они сняли.

Теперь на станции царил полумрак.

И дым. Иван с командой отняли и подожгли запасы курительной травы у адмиральцев. Генерал своих до того выдрессировал, что никто и не пикнул. Молодец. Все-таки свою военную машину за эти две недели генерал создал. Хорошо это или плохо, непонятно. Но сделал.

Сейчас важно другое: дым, запах, полумрак – все для того, чтобы спрятать распыление фиолетовой субстанции.

Диггеры добежали до блокпоста. Здесь нужно задержать бордюрщиков до момента, когда будет время перейти в наступление.

Если мы все сделали правильно, время придет – Иван посмотрел на часы – через четыре часа. К этому времени бордюрщики осмелеют и займут покинутую станцию. По таймеру сработают и начнут распылять фиолетовую пыль баллоны.

Действие фиолетового ЛСД длится примерно двенадцать часов, самый пик – часа через три после употребления. К моменту нашего контрнаступления бордюрщики должны быть благостны, дезориентированы и не способны совершать действий сложнее почесывания носа, и то при полной концентрации воли. Посмотрим.

Будем держать кулаки, чтобы выгорело.

Они добрались до блокпоста, заняли места за пехотой адмиральцев. Иван огляделся. Слабый свет налобника высвечивал толстые неповоротливые фигуры в сферических шлемах с забралами. Таких бойцов Иван еще не видел. Бронежилеты, автоматы с подствольными гранатометами. У всех нашивки «серый кулак» на рукавах. Один товарищ сидел, а за спиной у него был цинковый бак. Сильный запах горючего не мешал солдату с аппетитом жевать лепешку.

– Огнемет, – кивнул Сазонов на солдата. – Распыляет керосин под давлением и поджигает. Убойная штука.

Иван промолчал. Вот как дело оборачивается. Огнеметы запретили в метро давно, еще во времена Саддама.

Круто генерал взялся.

Настоящая война.

– Ван, перекусишь? – Пашка всунул ему в руки котелок – каша с грибами, судя по запаху. Иван хотел отказаться, но потом решил, что еда поможет убить время. «Четыре часа – да у меня крыша поедет, пока буду ждать!» Иван покачал головой. А не выгорит «план Меркулова» – и что, в бой пойдут эти красавцы в спецназовских шлемах и с огнеметами?

Приятная перспектива.

Идите к черту.

Он вынул из сапога завернутую в тряпицу алюминиевую ложку. Верой и правдой она служила Ивану еще с тех времен, когда он только пришел на «Василеостровскую». Каша чуть подгорела и отдавала дымком, но все равно была вкусная.

Ложка заскребла по металлу.

Закончив, Иван попросил чаю. Дядя Евпат говорил, что до настоящего чая этому суррогату – как из питерского метро до Москвы, но что делать. В жестяных ваккумных упаковках чай сохранился в супермаркетах, в закрытых складах. Тот, что не сильно фонил, брали. Но на свой страх и риск. Впрочем, рак горла – это фигня по сравнению с голодом.

Основные запасы на поверхности разграблены еще в голодные годы. Тогда диггеры и сталкеры работали каждую ночь. Да и не диггеры пытались – в основном погибали, конечно.

Иван отхлебнул из кружки и закашлялся. «Горячий, черт».

Взгляд на часы. Прошло всего двадцать минут.

Н-да. Иван вздохнул.

Нет ничего хуже ожидания. Тут чокнуться можно.

В момент X газ под давлением распространился с помощью вентиляционных систем «Маяковской» по всей станции.

Спустя два часа после момента X силы Альянса перешли в наступление. Они обнаружили, что большая часть бордюрщиков не способна сопротивляться, но вот оставшиеся дрались до конца. Они были в противогазах, потому и удержались на ногах. Несколько бойцов воевали в черных морских бушлатах. Эти сопротивлялись особенно упорно.

Тяжелая пехота адмиральцев зажала их тупик и перебила всех до единого. Вспышки огнеметов. Вонь от сгоревших трупов заполнила туннели…

Василеостровцы загнали в межлинейник последний маленький отряд бордюрщиков.

– Мы сдаемся! – крикнули оттуда. – Не стреляйте!

Сазонов посмотрел на Ивана. Что мол, будем делать? Газ еще остался?

Иван кивнул: нормально все. Сазонов стянул противогаз, выпрямился, сложил ладони рупором:

– Бросай оружие! Выходи с поднятыми руками!

К ногам Сазонова, заскрежетав по граниту, вылетел 103-й «костыль». Вслед за ним полетели еще стволы.

Иван стянул противогаз с мокрого лица.

Все было кончено.

«Маяковская» и «Восстание» сдались на милость победителей.