Вечерняя звезда Соловьева Екатерина

Боже! Бедное чудовище. И моё, и другое. Оба чудовища.

Псина дрожала тёплым тельцем за моими ногами.

– Отдай мою собаку! – чётко разделяя слова, сказала она. И наставила на меня лук.

А что? Отличное решение. Не убегу, не отвечу, и морда потом будет жалобная. Наверное.

– Немедленно, – добавила охотница.

– Её здесь нет.

Она натянула тетиву.

Н-да… Недолгое вышло путешествие.

– Бэлла, опусти, пожалуйста, оружие. Я же говорил: нельзя целиться в людей.

На поляне появился муж Бэллы – крупный мужчина с гривой кудрявых чёрных волос и сумрачным выражением лица.

– Отстань, я охочусь. – Она прищурилась.

– Если ты не прекратишь, я позову доктора.

– Зови.

– Не того, которому ты воткнула кинжал в ягодицу, а того, который даёт горькое лекарство.

Охотница зажмурилась, бросила лук, сжала кулачки и истерично затопала ногами.

– Не хочу лекарство! Не хочу доктора! Если он опять… я ему горло перережу! Не смей подсылать ко мне этого подонка. Вы все подонки! Мерзавцы! Негодяи! – Бэлла шипела и рычала.

Её уводили два дюжих парня, она упиралась, лягала их ногами и пыталась укусить.

– Сударыня, вы не пострадали? – спросил Бэллин муж.

– Я – нет, ваше высочество. А вот она… – Я подняла перепуганную, выпачканную кровью собаку. Но раны от стрелы не заметила.

Он принял её, на его ручищах она улеглась, как на диванчике.

– Вам бы передохнуть. Пойдёмте, приведёте себя в порядок, перексите. Познакомлю вас с моей тёщей, графиней Стацци, она очаровательная женщина.

– Я наслышана о ней.

– Неужели?

– Помню вас, милочка. – Графиня любезно налила мне цветочного чая, их с зятем глубоко тронула моя история. – У вас было дивное голубое платье. И очень красивый кавалер.

Тёща его высочества подложила мне пирожок.

– Спасибо. А я, к своему стыду, не помню вас, ваше сиятельство.

– Радует ваша искренность, – кивнула она. – Вы и не видели меня. Я сидела на балконе. В мои годы балы – что театр, но с закуской и выпивкой.

– Матушка, какие годы? О чём вы? – возмутился принц.

Она похлопала его по руке.

– До чего мне повезло с зятем, Симона!

– Вижу, вы совершенно счастливы в обществе друг друга.

– Это правда, – усмехнулась она. – Кто бы подумал, что падчерица подарит мне такого сына! Адам – моё утешение на старости лет.

– Могу я задать вам нескромный вопрос? – я посмотрела на графиню.

– Извольте. – Она откусила пирог. – Ох! Рауль не жалеет масла в начинку! Вкусно, но после его пирогов пухнешь, как беременная кошка.

– Нет ли на её высочестве чёрной магии?

– Терзаюсь этой мыслью пятьдесят лет, дорогая. Кому только я не показывала падчерицу! Маги, лекари, ясновидцы. Моя тётя была не чужда чародейства, и, по утверждению знатоков, искусна. Представьте, после попытки расколдовать Бэллу она слегла на месяц! До сих пор никто не говорит ничего определенного. То её мать прокляли, когда она носила дочь, то бабушка отбила жениха у подруги, а та обиделась. А то дедушка не выполнил обещание, данное морскому чудищу. Кому верить? – Графиня подлила себе чая.

– Знаете, она ведь не всегда была такой, – вздохнул принц. – Под проклятием матушки характер Бэллы утих. Слепая и без раздражающего её обоняния она стала беспомощной… Трогательно слабой. Я заботился о ней, кормил с ложечки, наряжал, водил гулять. Но стоило чарам развеяться… – Он ненадолго замолчал и отпил из хрустальной рюмки. – В первую очередь она разбила старинную вазу. О голову управляющего. В зачарованном замке слуг не было. Ну, посуда ещё как-то справлялась: прыгала перед трапезой на стол, потом мылась, ставилась в шкаф, но очень небрежно – мы не досчитались трети сервизов. Уборка тоже производилась с грехом пополам. Платье стиралось, но было вечно то мокрым, то мятым, а то и грязным. Приходилось за всем следить и столько работать самому! Ужас. Дворец считался малым, но он мал, пока в нём толпа слуг, а когда ты один, сразу становится огромным. И вот, наконец, действие проклятия закончилось, я обрёл человеческий облик, Бэлла прозрела, к ней вернулись обоняние и аппетит… и она начала колотить слуг. Даром что миниатюрная, на это её сил хватало. Слуги разбежались. Молва пошла плохая. Наниматься к нам никто не желал. А ей требовались камеристки, чтицы, прачки тонкого белья. И непременно арфистка. Арфистки обычно сбегали первыми, хотя жалованье получали как вся струнная группа королевского оркестра. Ну, а кому понравится, когда его колошматят обломком арфы? В городе появилось выражение «Бэллкин слуга» – значит избитый, измученный человек на грани нервного срыва. Есть достоверные сведения, что все сбежавшие массово шли в разбойники. Кто их осудит? Бывали, правда, периоды просветления, когда за день – одна чашечка, за неделю – пара-тройка синяков. Но их всегда сменяли жестокие срывы.

– Извините, ваше высочество, и вы, ваше сиятельство, если мои слова прозвучат неучтиво, я прибыла издалека и не сильна в местных обычаях. Но нельзя ли расторгнуть столь неудачный брак?

Благородная тёща скривилась, будто на её любимую мозоль прилёг слон, и покосилась на зятя. Тот посмотрел с недоумением.

– Расторгнуть? Но куда же я дену неугодную жену? Она больше никому не нужна…

«Святой человек!» – умилилась я, глядя на красивого, нестарого мужчину без вредных привычек, с покладистым характером, змком, охотничьими угодьями, слугами и очаровательной тёщей, вернее, уже практически свекровью. И вспомнила о своих незамужних подругах. Где в мире справедливость?

– Советую вам, Симона, обратиться к волшебнику Доральду Сивому. Он хитёр и скуповат – да что там! – жаден как чёрт, но сведущ во многих делах, – напутствовала меня графиня.

Сердечно поблагодарив радушных хозяев, в их карете и с рекомендательным письмом я отправилась к волшебнику.

Современники из моего родного мира понятия не имеют, что такое конный экипаж! Скажу одно: через час езды хочется утопиться в ближайшем водоёме, а если водоёма поблизости нет, то поискать иной способ свести счёты с жизнью. Загрязнение окружающей среды, парниковый эффект и пробки кажутся сущими пустяками после тряски на ухабах и камнях, запаха лошадей, повёрнутых к вам самой душистой частью, и дорожной пыли, выбиваемой копытами. Да здравствует технический прогресс и углеводородное топливо!

Пироги Рауля подпрыгивали во мне, норовя выпрыгнуть совсем, цветочный чай рвался на волю к предкам, в изобилии растущим по обочинам, никакие прелести сельского пейзажа не отвлекали от мук. Я могла думать только о том, когда кончится этот кошмар.

Кончился он неожиданно и так резко, что я влетела всем телом в переднюю стенку кареты, предусмотрительно мягко обитую и выстеганную синим шёлком. Раздавались крики, конский топот и звуки, похожие на… взрывы. Запахло дымом.

Между занавесками просунулся блестящий клинок, вслед за ним в окне кареты показалась усатая голова.

– Кто тут у нас? О! Какая красавица! Выходите, вы приехали.

Я вышла. Вокруг стоял конный отряд. Одежда, оружие и выражение лиц наводили на мысли о съёмках очередной версии «Робина Гуда».

Здоровенный детина в грязной рубахе с кривым шрамом на щеке неожиданно тонким голосом просипел:

– Золото есть?

Я кивнула в сторону кареты. Через три секунды из неё вылетел мой рюкзак, содержимое которого подручные сиплого вывалили на землю. Пакетик с мамиными колечками и серёжками поверг разбойников в гомерический хохот, так же, как и нож в чехольчике. Один из них поводил у меня перед носом своим тесаком, вероятно, демонстрируя, каким должен быть настоящий нож. Я злорадно улыбнулась про себя, вспоминая лицо папы, вернувшего мне моего бритвенно-острого японца после ночной поездки с Анджелой в травмпункт: барышня решила на сон грядущий нарубить себе огуречную масочку. Крови было много. Больше, чем огурцов. Но кто делает маски на ночь? Можно спровоцировать отек.

Ещё они забрали всю обувь, тёмные очки и ножницы. И сняли наручные часы. Одежда и бельё головорезов не заинтересовали, то ли мода у них другая, то ли размер не подошёл, а вот сам рюкзак оценили. И с гиканьем умчались, угоняя карету принца Адама. Кучер плюнул с досады и поплелся в леса. Интересно, тут есть местный аналог ДПС[14]?

Я увязала поруганное барахлишко в клетчатую рубаху. Куда идти? Пошла вперёд.

Через пять минут меня нагнала ещё одна кавалькада. Почище и поприличнее, но профсоюз, несомненно, был тот же. Командовала парадом молодая черноволосая амазонка в алых шароварах, белоснежной рубахе с воротником апаш, затянутой полосатым шёлковым кушаком, и в широкополой шляпе.

– Стоять! – закричала она.

Ну, стою. И дальше что?

– Добрый день! – ответила я. – Впрочем… не очень и добрый.

Она поправила шляпу кинжалом.

– В смысле?

– Если вы планировали грабить, то опоздали. Вот, – я махнула клетчатым узелком, – больше ничего нет.

– Лось… – выдохнула она. – Рубить-колотить! Да ак он посмел, скотина вонючая, на моей дороге!.. Урод. Кастрат поганый. Да чтоб ему сдохнуть в горячке! Чтоб ему до конца дней везде фальшивое золото попадалось! А девки – плешивые и заразные! Чтоб ему печенку червяки прогрызли! Чтоб вся задница язвами пошла!

Какая прелесть! Прямо доставай ручку и записывай. Про кастрата, интересно, это эмоции или факт? Если факт, то зачем ему девки? Хоть плешивые, хоть какие.

– Карета была? – немного успокоившись и спрятав кинжал, спросила она.

– Ага. Новая. Снаружи – лак. Внутри – синий шёлк, ромбом выстеганный. Сиденья – бархатные. На полу – гобеленовый коврик. Латунные фонари надраенные – аж блестят. Лошади в яблоках.

– Рубить-колотить…

Вещички мои разбойницу вообще не зацепили. Она лениво поковыряла их черенком плетки и ещё раз помянула Лося.

– Куда ты ехала-то?

– К Доральду Сивому.

– К Доральду? – удивилась она. – На что он тебе сдался? Жадный как… И сравнить не с кем. Снега зимой не выпросишь.

– Ну, понимаешь… Длинная история.

– Люблю истории. До Сивого далеко, скоро солнце сядет. Заблудишься, и Лось, опять же. Давай ко мне. Взять с тебя нечего, но я же разбойница, просто так отпустить не могу – не положено. Расплатишься историей.

Меня посадили на лошадь за самым тощим разбойником. Дорожный кошмар продолжился. Если первую серию – «Карету» – я назвала слишком нервной, беру свои слова назад: это было милое семейное кино. Зато вторая серия – «Верхом» – стала настоящим триллером! С ароматом моего соседа по лошади в качестве спецэффекта. Нужно будет подбросить этому миру идею дезодоранта.

Разбойничье логово впечатляло: просторный, добротно отделанный дом в лесу за высоким забором. Территория была чистая, ухоженная, подчинённые вели себя с хозяйкой почтительно, на глаза старались не лезть, её указания выполняли неукоснительно, без возражений. Больше это походило на хорошо организованную заставу, чем на бандитскую малину. А внутри – на дворец. Всё сияло: натёртый паркет, серебро канделябров, зеркала, фарфор. Разбойники неслышно передвигались в войлочных тапочках.

Мы присели у камина на втором этаже – в её личных апартаментах. Нам принесли по чашке напитка, похожего на шоколад. Кофе, по-видимому, тут не знали. Прихромал толстый повар в белой куртке с меню ужина. Разбойница что-то вычёркивала, писала. Наконец он ушёл.

– Ну, теперь, – она вытянула ноги, – давай свою историю.

Я рассказала ей о Вольфраме, потом о себе, о маме и папе.

В маленькую столовую принесли ужин на двоих, зажгли свечи. Она тоже говорила – о детстве, о жестокой и требовательной матери, о равнодушном бессовестном отце, о непонимании, о своих разбойниках. Мы дружно плакали. По сути, разбойница осталась одна в тринадцать лет. Ей хватило ума и воли удержать банду матери, погибшей в очередном рейде, и похитить по дороге в королевскую тюрьму опального университетского профессора, который между её набегами на караваны и усадьбы учил своеобразную студентку языку, математике, ботанике, астрономии и истории, а также манерам, приохотил к чтению, давал уроки живописи. И теперь обязательным условием вступления в ряды её головорезов была грамотность и хотя бы минимальный кругозор.

– Если он мезонин от мажордома не отличает… какой из него разбойник? Как я его на дело пошлю: «Иди, пограбь в такой штуке, которая торчит над крышей»?

Да уж… Люсе Окуловой трудоустройство в её банду точно не грозило.

Разбойница мечтала встретить прекрасного благородного мужчину и выйти за него замуж в платье с юбкой в форме распустившейся розы.

Она поделилась своей сокровенной мечтой во время совместного купания в тёплой ванне размером с бассейн. Горели свечи, за окном пели ночные птицы.

– Здорово тут! – От лёгкого вина голова у меня немного кружилась.

– Иногда за день так умаешься, не то что ванну принять, сапоги снять сил нет!

Как я её понимала!..

Уснули мы только под утро, на её огромной кровати, утонув в перине, пышных подушках и кружеве постельного белья.

– Оставила бы тебя здесь, – сказала она за завтраком, – ты бы скрасила мою жизнь. Тяжело одной с толпой мужиков, а что делать, работа. Но ты должна спасти своего Вольфрама. Иначе – зачем жить?

Она так лаконично и чётко сформулировала аргумент в пользу моего отчаянного поступка! Как даже я не смогла. Потом надела мне на шею тонкую золотую цепочку с подвеской в виде маленького ключика.

– Теперь смело путешествуй, наши тебя не тронут. Даже Лось. Все знают: со мной шутить – себе дороже.

– А почему он Лось-то?

– Ему однажды настоящий лосяра засветил рогами и копытами, насилу откачали. С тех пор сипит.

– Куда засветил?

– Никто не говорит. Но, сплетничают, всего изукрасил и по голове приложил – характер у него окончательно испортился. А рожа и была – страшнее не найдёшь. Сватался ко мне. Давай, мол, банды объединим, станем вместе разбойничать. «Сам чёрт будет нам не брат». Ага, он будет мне муж.

– Отказала?

– Конечно! Я таких уродов в штат не беру, а не то что на соседнюю подушку. Проснёшься утром… Брр! Ужас. – Она передёрнулась. – И совершенно необразованный. Письма пишет с ошибками. «Преглашаю на общый розбой с паследующим абедом». Как тебе? Я нормального хочу, а не этого… представителя фауны. И ведь всех отвадил, скотина! Севернее нас Сокол промышлял, баронский бастард. Собой – картинка. И галантный, одуреть! Всегда побрит, в отглаженной рубашечке, сапоги начищены. А Лось… – Она шмыгнула носом.

– Убил?!

– Нет. Он же не совсем кретин.

– Угрожал?

– Что ты! Сокола не запугаешь. Хуже. На слезу взял: люблю, говорит, дышать без неё не могу! Не сплю, не ем, теряю вес, смысл жизни и нить судьбы. Рыдал как подружка невесты у алтаря. Специально в город ездил, студента пьяного у кабака отловил, тот насочинял ему этой белиберды. «У нас возвышенные отношения». Сук я бы ему возвышенный в лесу нашла! Сокол уступил. Дворянская кровь – ничего не попишешь. Слушай, у твоего Вольфрама друзья же были? Ну, до проклятия. Принцы, графы?

– Скорее всего. Я не спрашивала.

– Может, познакомишь с кем, когда найдёшь его?

– С удовольствием, – улыбнулась я, а она вдруг сникла:

– Хотя… зачем им разбойница…

Я вспомнила Бэллу. Да уж, разбойниц им своих хватает.

– Незачем, а верная подруга и хорошая хозяйка, думаю, кому-нибудь точно нужна. К тому же красивая, умная и с чувством юмора.

Она залилась румянцем. И дала мешочек с деньгами.

– Доральд без монет на порог не пустит, сквалыга. Держи. Много не могу, жалованье на носу. Ребята тебя до него проводят. Будет выпендриваться – покажешь ключ, притухнет. И вот, ещё, – она сунула мне аккуратный сверток. – Туфель твоего размера у меня нет, но, когда пойдёшь спасать чудовище, надень нарядное платье. Это же такая волнующая встреча!.. Ой! – Она подняла глаза к небу и прикусила пухлую губку. – Сейчас расплчусь.

С утра накрапывал тёплый дождик, но к нашему отъезду небо расчистилось. Разбойница на прощание помахала нам широкополой шляпой.

Через час из-за густых деревьев на повороте выехал Лось с группой сопровождения. Я выставила перед собой ключик, как герой фильма ужасов выставляет крест перед вампирами. Эффект был примерно такой же: Лось не обратил на него никакого внимания.

– Да знаю, – просипел он, моргнув подручному.

Я заметила, что у того перебинтованы обе кисти. «Банзай вам, шаромыжники!» – ехидно подумала я.

Перебинтованный кинул в нашу сторону рюкзак. Один из моих телохранителей ловко поймал его.

– Мы – благородные разбойники, – продолжил Лось. – Своих не грабим.

Интересная трактовка.

– Но, это… Браслет с часами мы… реквиди… рекви-зи…ро-вали. Для вашей же пользы. Есть подозрение, что в нём скрыта чёрная магия.

Ну конечно.

– В общем… Мы поехали.

Я снова была с тёмными очками и с ножом.

Судя по тому, как нас встретила стража на въездных воротах, разбойница завоевала авторитет не только в своём кругу.

Мы пересекли весь город, выглядевший декорацией к кинокартине «Золушка» сорок седьмого года в цвете, и остановились у перекошенной развалюх на окраине. Боже! Отдав строительному бизнесу одиннадцать (считая с институтом) лет жизни, компетентно заявляю: причина, по которой это сооружение ещё не рассыпалось, могла быть исключительно магической. Я боялась подняться на крыльцо. О том, чтобы взяться за перила, не было речи.

На мой стук никто не ответил. Открывая дверь, я думала, что дом сейчас сложится, погребая под грудой трухлявых досок и мусора все мои надежды. Но он не сложился.

Внутри было не лучше, чем снаружи. Такая же вопиющая нищета и разруха: щелястый некрашеный пол с креном в десять градусов, кривой замызганный стол в окружении колченогих табуреток, накрытый ветошью топчан, потолок, норовящий свалиться на голову, а вместо штор на окнах – драные тряпки. И неидентифицируемый хлам в каждом углу.

Здесь живёт волшебник?! Занавеску бы целую себе наколдовал!

– Кто вы такие? – раздался скрипучий голос, и от облезлой стены отделилась серая до пят рубаха, залатанная вдоль и поперёк, а в ней – долговязый тощий человечек. Лет за… непонятно, за сколько. Бледный, с седыми волосами по грудь и тревожно рыскающими глазками. – Воры?!

Ага, воры. Пыль воровать пришли.

– Уважаемая, – обратился ко мне разбойник, – мы больше не нужны? Мы тогда пойдём? Кобыла ваша во дворе привязана. Как дела закончите, хлопните по крупу четыре раза, три длинных и один короткий, она сама домой вернётся. Заговорённая.

– Спасибо. Передавайте привет госпоже разбойнице.

– Чем могу быть полезен? – пафосно спросил хозяин, с позволения сказать, дома, сложив на груди ручки и отставив ножку в дырявом носке.

– Вы, сударь, Доральд Сивый?

Тот с достоинством кивнул.

– Вас рекомендовала многоуважаемая графиня Стацци, тёща принца Адама.

Доральд при упоминании графини смягчился, пафос с него частично слетел, а нервные глазки подёрнулись влагой.

– В связи с чем рекомендовала?

Я вкратце обрисовала проблему.

– Нет! – заявил волшебник.

При общем согласии относительно его несусветной жадности он даже не попытался на мне заработать! Такой старт не внушал оптимизма.

– А в чём дело, господин маг?

– В колдуне.

– И?

– Колдун сильный.

– А вы – слабый, что ли?

Обычно мужчины на это ведутся. Маг дёрнул подбородком.

– И я сильный, но он ещё и сумасшедший.

– Вы знакомы с ним лично?!

– Разумеется. – Доральд плюхнулся на табуретку, закинув одну тощую ножку на другую. Табуретка покачнулась. Я аккуратно присела на край топчана.

– Расскажите о нём, пожалуйста.

– Сударыня, я не располагаю временем для подобных…

Ну вот. А то сразу: «Нет»…

Я выудила из рюкзака мешочек разбойницы и положила на стол монету, судя по всему, серебряную. Он криво усмехнулся. Прибавила ещё одну. Уставился на потолок. Дальше я выкладывала монеты, а маг косился в окно, насвистывал, разглядывал давно не стриженные ногти и сосредоточенно обследовал языком дёсны. После седьмой усмехнулась уже я и начала сгребать деньги обратно.

– Ну ладно, ладно, – он суетливо нахмурился. И отточенным неуловимым движением беззвучно смахнул серебро в невидимый до того карман. Принц, – сказал он. – Его проклял принц.

За это я отдала семь серебряных?!

– Простите, милейший Доральд, поголовье принцев в вашем мире зашкаливает.

– Э-э?..

– Много, говорю, принцев. Который из них?

– Не знаю, доводилось ли вам слышать историю сироты в хрустальных туфельках.

– Золушки?..

– Да.

– В общих чертах.

– Всё просто. – Волшебник уселся поудобнее и прочистил горло, готовясь к обстоятельному рассказу. – Наш колдун на заре юности был самовлюблённым эгоистичным мальчишкой, как и большинство принцев. Капризным, жестоким, надменным гордецом. Но очень красивым. Молодые девицы почему-то именно таких предпочитают приличным людям. Женщины вообще любят подонков. Конечно, он был богат. Другие принцы тоже не страдали от бедности, однако никого из них не осаждали столь обширные толпы поклонниц, готовых буквально на всё. Он ими беззастенчиво пользовался, а потом бросал очередную дурочку, объясняя её отставку в самых нелицеприятных выражениях: она-де нехороша собой, глупа, лишена манер, недостаточно состоятельна или родовита. Сколько было истерик, пролитых слёз! Случались даже самоубийства. Они не трогали его совершенно. Мерзкий тип, – поморщился волшебник. – И у этого холодного, как мраморные лестницы королевского дворца, негодяя имелась слабость: он был неравнодушен к маленьким женским ножкам. К очень маленьким. Но не любил малорослых девиц. Вот такой парадокс. Если двадцатилетнюю пигалицу с размером ступни двенадцатилетнего ребенка ещё найдёшь, то высокую девушку, покупающую обувь с детской полки обув- ной лавки, – сами понимаете. Его пристрастие было болезненным и однажды чуть не вылилось в международный скандал: дочь посла из далекого Танзибара, в котором прекрасная половина подданных закрывает лицо ниже глаз плотной вуалью, а южное солнце способствует быстрому созреванию не только персиков и айвы, в свои тринадцать была девушкой крупной и сложившейся, но её ноги оставались крошечными. К счастью, опасный порыв принца был вовремя замечен и пресечён (их полуголыми выволокли из кладовки), честь красавицы, таившей под вуалью усы и огромную родинку на кончике загнутого к губам носа, не пострадала. Однако нервный срыв отца несостоявшейся невестки обошёлся королю в кругленькую сумму.

Но принца это не остановило. Он пошёл дальше, вооружившись идеей: «Если желаемого в природе нет, создадим своими руками!» И вознамерился внедрить в масштабах королевства зловещую традицию из одной сомнительной книги. Автор трактата «О золотом лотосе», очевидно, страдавший той же манией, описал обычай вымышленной страны: с младенчества туго бинтовать девочкам ступни, заворачивая вниз пальцы и притягивая мысок к пятке[15].

Вымышленная страна? Знал бы ты…

– С садистским упоением лжеисторик живописал, как ломались при этом кости, причиняя жертвам невыносимые страдания, а со временем отмирали пальцы. Девочки не могли полноценно передвигаться, но ступни расти переставали. Принц воодушевился. Картинки изуродованных конечностей его не пугали, а вот рисунки детских башмачков на взрослых дамах приводили в экстаз.

– И что, удалось внедрить?

– Нет! Начались протесты. Негодовали дворяне, возмущалась чернь. Король на полгода удалил сына из столицы, чтобы успокоить общественность. Но странное отношение к женским ножкам было не единственным у его высочества. Больше крупных ступней он ненавидел ложь.

«Какой диапазон! К психиатру».

– И требовал правдивости во всём, в любых пустяках, в каждой мелочи. Не терпел недосказанности и скрытности, уже считая их ложью. И вот однажды сирота безвременно усопшего барона, оставшаяся на попечение мачехи, девушка восторженная и страстная, а вернее, помешавшаяся на принце идиотка, попросила свою крёстную, которая, на беду, была ведьмой, помочь ей завоевать каменное сердце правдолюба. На балу в честь дня его рождения. И та наколдовала хрустальные туфельки, делавшие ножки маленькими. Но беда заключалась в том, что в полночь злополучной даты у крёстной заканчивалась магическая лицензия, которую она не озаботилась продлить заранее. Золушка пришла на бал, танцевала с маньяком своей мечты, а он не спускал глаз с её туфелек. Золушки были ему до свечного огарка, он любил только их ноги. Часы во дворце, как всегда, отставали, ну, и хрусталь треснул прямо на лестнице. Вторую туфлю она успела снять, с ней и убежала. Принц велел склеить осколки и отрядил пол-армии на поиски беглянки. Через пару дней её нашли, несчастная предъявила уцелевшую туфлю, уже слыша в своей пустой головке звон свадебных колоколов. Параноик понял, что его цинично обманули, выдернул саблю из ножен и рубанул. Туфли натянулись без магии.

– Господи, помилуй!

– В эту минуту его душа почернела окончательно и бесповоротно. Он отверг весь мир и удалился от людей. И если прежде он прибегал к волшебству в основном для фейерверков и жестоких розыгрышей, то теперь решил посвятить себя изучению тёмных искусств. Прокляв напоследок девчонку.

– Он же её инвалидом сделал! Ещё и проклял?

– Конечно. С той поры Золушку нельзя вылечить.

– Ну и ужас. Кстати, а почему её звали Золушкой?

Было интересно услышать версию этого мира целиком. На примере истории принца Адама я уже убедилась, что с нашими они существенно различались.

– Ну, тут всё прозаично. Когда овдовевший барон привёз домой новую жену, две его другие дочки выбежали её встречать, а младшая перемазалась золой и залезла в камин. Захотела всех напугать, прикинувшись чёртиком. Им бы обратить внимание на странные фантазии ребёнка… Ну, ладно, посмеялись, замарашку отмыли и – время было обеденное – пошли к столу. А прозвище прижилось.

– Мачеха сильно мучила малютку?

– Никто её не мучил, жили дружно. Мачеха потом сокрушалась, что не уследила за младшей, баловала, жалела белокурую крошку. С её сестрами она была построже. Старшую выдала за богатого торговца, среднюю – за военного. И, заметьте, почти без приданого! Отец рано умер, часть земли пришлось продать, не голодали, но и не шиковали. Купчиха и полковница были вполне счастливы. Но этой, видите ли, принца подавай! Хочешь – получай. На тебе принца! Кушай.

Доральд, кажется, испытывал к принцам что-то личное. А насчёт версий… Да, версия была другая, но в целом – ничего нового.

– Почему он проклял Вольфрама?

– За ложь, – сказал Доральд. – Но ваш кредит, сударыня, исчерпан.

Ни одна Шехерезада, наверное, не получала таких гонораров за свою болтовню!

– Сколько?

– Ну… Э-э…

– Уважаемый Доральд, назовите вашу цену.

– Сударыня, мы не в лавке!

– Вот именно. Там у каждого товара есть ценник. А у вас нет даже приблизительного прейскуранта. Как вы налоги платите?

При слове «налоги» волшебник вздрогнул, опасливо посмотрел в окно и нервно облизал губы.

– Столько же.

Повторив свой виртуозный фокус по смахиванию денег в незримый карман, он продолжил.

– Когда матушка вашего принца…

– Он тоже принц?!

– Ну разумеется. Так вот, когда матушка вашего принца ждала первенца, мальчиков оказалось двое. Вызванная ради важного события гадалка бросила кости и настоятельно посоветовала его величеству половину радости скрыть. – И в ответ на мой недоуменный взгляд объяснил: – Спрятать одного сына. Его оставили во дворце (королева рыдала, что не переживёт разлуки), но подложили в колыбель верной придворной дамы, недавно разрешившейся от бремени дочкой. Король, в свою очередь, передал слова гадалки ближайшему кругу с просьбой хранить тайну. Ожидался грандиозный праздник, к королевскому столу свозили деликатесы и вина. Певцы, танцоры и лицедеи собирались услаждать высоких гостей своим искусством, повара – изысканной кулинарией, готовились благодарственные храмовые службы, блестящие охоты и балы. Приглашения разослали монархам, знати, иноземным послам и всем именитым чародеям. Кроме нашего колдуна. И он, естественно, обиделся. В счастливый день и час гости поздравляли венценосную чету, несли к трону щедрые дары, и вдруг зал наполнили клубы зловонного дыма…

«Запахло другой сказкой, – подумала я. – Вместо колдуна и фрейлины в ней были злая колдунья и толпа фей».

– …и в чёрном дыму возник любитель маленьких ножек! – театрально приподнял брови Доральд.

Артистично и в подробностях он поведал историю моего волка, которая сводилась к следующему.

Пока король отвлекал некстати явившегося колдуна, королева пошепталась с той самой придворной дамой, и старшего сына увезли в их с мужем родовое имение: злодеи любят вредить старшему сыну. Он не знал родителей, но получил блестящее воспитание и образование от дамы и её супруга, заменивших ему мать и отца. Нежно опекал свою якобы сестру. А младший сын, проклятый злодеем, вёл жизнь продолжателя династии.

– Не дай бог, сударыня, никому такого монарха! – скривился Доральд.

Гадостным характером он напоминал самого колдуна. Ноги, правда, его не интересовали, он больше тяготел к головам: ему очень нравилось их рубить. Или подвешивать за них. Ну, много ещё чего, на воображение принц не жаловался. Время шло, король старел и страшно мучился вопросом, актуальным, по-видимому, во всех мирах: что же делать? Кто виноват, сомнений не вызывало. Его величеству регулярно доставляли отчёты из имения, теперь это была целая провинция, которой за почтенным возрастом владельцев управлял его старший сын, и весьма успешно. Принц умножал земли приёмных родителей, следил за торговлей, приглашал учёных для развития сельского хозяйства и строительства дорог, покровительствовал ремёслам и искусствам. Великолепно выдал замуж сестру. Когда было нужно, воевал. В последней войне с соседним королевством возглавил местную армию и привел её к победе, заслужив уважение не только подданных, но и поверженных врагов – справедливостью и милосердием.

Король плакал, читая эти письма. На той же войне его младший сын прославился попойками и оргиями, трусливым бегством с поля боя и феерической жестокостью, добавляя пикантную нотку привычным развлечениям – теперь вместо косуль и зайцев он охотился на двуногих жертв, в основном – на гражданских. Короля печалило ещё одно: старший принц не хотел жениться. В отличие от брата, он не был распущен, но тратил время лишь на дела и обязанности. Слыл нелюдимым и надменным, предпочитая книги, фехтование и одинокие конные прогулки другим видам благородного отдыха. Терпеть не мог балов и приёмов. Был справедлив, вежлив в рамках этикета, но не любезен. И необоснованно требователен к дамам, считая их глупыми и пустыми. Других недостатков за ним не водилось.

В шаге от смертного одра король призвал высшее дворянство и обоих сыновей. Общему изумлению не было предела. Младший орал как резаный, требовал доказательств, обвинял отца в пристрастии и умысле, а двор – в заговоре. Старший с мрачной покорностью ждал вердикта его величества. И тут – гром и молния! – появился колдун, о котором все давно позабыли.

– Вы замыслили обмануть меня, жалкие людишки! – вопил он, похоже, возомнив себя высшим существом по отношению к человечеству. – Однажды я уже наказал вас за ложь и накажу снова. Если старший сын взойдёт на трон, младший умрёт. Страна обретёт прекрасного правителя и свежую могилку с именем ненавистного всем подонка и развратника.

Тогда старший сын отказался от трона и попросил колдуна снять с брата проклятие. Тот захохотал демоническим хохотом, свойственным злодеям.