Вечерняя звезда Соловьева Екатерина
Пророчица подвинула мне колоду.
– Тащи карту.
Я вытащила совершенно чёрную, с двумя золотыми звездами.
– Ага… – задумчиво протянула она. – Ещё одну.
На следующей была свернувшаяся клубочком печальная собака.
– Ещё.
Теперь с карты ожидаемо высокомерно улыбался красивый кавалер средних лет в белом кафтане.
– Ну, это вообще… – пророчица покачала косматой головой и вытянула губы дудочкой. – Давай последнюю. – И посмотрела с опаской.
Я и сама испугалась. С башмаками и посохами был явный развод, но карты настолько точно описали моё прошлое, что стоило ожидать правдивого предсказания будущего. И окажется ли оно счастливым?
На сей раз кавалер, не менее красивый, чем предыдущий, и даже помоложе, окатывал нас презрением из-под массивной короны.
– Король, – выдохнула она. – Тебя ждёт король.
Какой король? Ничего не понимаю. Он же принц.
– Где ждёт?
Она полезла в толстенную книгу. Потом в другую. Кидала кости, таращилась в мутноватый шар, капала воском жёлтой свечи в воду и жгла какую-то едкую дрянь (мы дружно кашляли), пока окончательно не умаялась. Отодвинула стул, вытянула ноги и помахала на себя одним из свитков. Потом сосредоточилась и выдала, вернувшись к прежнему образу:
– Смерть за ним ходит, ворожит, лихоманка. Торопись, девица, купить железные башмаки до заката. И ступай в путь! – мрачно и с подвывом.
– Куда ступать?
Она зажмурилась, будто прорицая, издала утробный звук и торжественно провозгласила:
– На восток.
– У вас парик? – спросила я. Законы рынка везде одинаковы.
– Почему парик? – она инстинктивно поправила головной убор. Вместе с космами.
– Для антуража, наверное.
Пророчица устало вздохнула.
– Тебе к ведьме надо, она поможет. Сейчас адресок черкну. И забери свою цепочку.
Потом мы пили чай с печеньем в задней комнате, служившей кухней, столовой, гостиной и спальней одновременно. В печенье были спрятаны предсказания. Я вытащила бумажку: «Ждёт тебя чудище страшное, глаза у его – огнь жёлтый, а зубы – клинки вострые».
– Нужно писать не «его», а «него», и не «вострые», а «острые».
– Я уже не знаю, что им писать… – Люсинда уронила голову на руки, а потом манерно передразнила кого-то писклявым голосом: – «Вы мне в прошлый раз обещали неугомонного злодея. И где он?» Поэтому не обращай внимания.
– Ну почему же…
Я рассказала ей про Вольфрама. Она всплакнула, потом вытерла слёзы и оживилась:
– Винца?
И побежала за бутылкой. Метнула на стол стаканы, закуску: хлеб, сыр, кусок окорока, неведомые мне овощи и миску янтарных абрикосов.
– За знакомство! – подняла стакан пророчица.
Мы быстро выпили. От сладкого холодного вина в голове зашумело.
– Ты кушай, кушай! Еды много. Тут один приходил благодарить, – тараторила она, разгорячённая выпивкой, – сам – дед, сто лет, взял в жены молодуху. Сначала-то с гонором припёрся! Детишек ему подавай! Нет чтобы попросить по-людски. Дом – полная чаша, склады ломятся тканями заморскими, кожами сафьяновыми, перламутрами да самоцветами. Мироед. А наследников нету. Детишки от перламутров не родятся, между прочим. Нагадала ему двойню, край – через полтора года. Купи, говорю, белую суку и корми куриным мясом. Как понесёт она от белого кобеля, так времечко отсчитывай. Но к пёстрым кобелям не подпускай! Он и поверил. Прикинула: месяцев пять-шесть есть, а там сбегу, развернусь в другом королевстве. На то, что он заплатил (наверное, от счастья умом повредился), можно пару лет прожить. Тётке в деревне дом подправила, сиротам в приют пожертвовала, бродяжкам уличным, как положено, иначе денежки прахом пойдут. Тебе дали – и ты дай, закон. Спасибо Небесной Матери, приказчик этого старичины меня выручил. Разродилась купчиха двойней, и года не пролетело. А он опять, теперь уже с благодарностью: окорок, вино, мёда приволок. И деньжат подкинул. Давай, за щедрых мужчин! Чтобы нам скареды никогда не попадались.
Мы ещё выпили, и я наконец-то наелась. От души.
– Доконали, – жаловалась пророчица, – не передать! Ну как объяснишь, что не выходит гадание? Вот бывает: не ложится карта, кости врут, прямо нарочно насмешничают! Скрыто грядущее, хоть тресни! И денег не надо, только отстаньте. Ан нет, лезут. Плату не возьмёшь, гадать откажешься, завтра не придёт никто. «Выдохлась Люсинда! Конец ей». Ох, прямо бросила бы всё и махнула к тётке в деревню. У неё хозяйство, козы, курочки. Каждое утро свежее молоко, яйца. Зелень со своего огорода. Она до готовки охочая, что ни трапеза – разносолы! Река рядом. Бережок песчаный, ни камушка! По вечерам – на площади танцы. И парни симпатичные. А тут меня и замуж никто не возьмёт, кому нужна жена-пророчица?
– А чего ты ждёшь?
– Решиться не могу. Страшно, – она боязливо поёжилась. – Чёрная Люсинда – это же имя! На самом деле – псевдоним, конечно. Клиентура! И я больше ничего не умею, даже козу доить.
– Научишься.
– Думаю, вот ещё чуть-чуть заработаю, и тогда точно.
– Все так думают, – усмехнулась я.
– А жизнь проходит… – Она меланхолично посмотрела в окно.
– Кстати, держи подарок для твоей новой жизни. – Я вытащила из мешка платье разбойницы. Оно мне всё равно было велико. Где бы я его тут ушивала? Пророчица на своих печеньях и тёткиных яйцах была гораздо аппетитнее меня.
– Какое красивое! – глаза под густыми седыми бровями засияли. – Тебе не жалко?
– Жалко немного, поэтому надевай быстрее.
Она взвизгнула и бросилась за ширму, стаскивая с себя драную хламиду и патлы с тряпкой. Через пять минут передо мной стояла кудрявая девушка в красном разбойничьем платье. Совсем молоденькая, огненно-рыжая и белокожая. И терла полотенцем румяное после умывания хорошенькое личико.
– Ну ты даешь! Я бы тебя не узнала.
– Как мне? – она вертелась, приподняв юбку. – Ничего? – улыбалась, сверкала ровными зубками и не могла остановиться.
– Великолепно! Только чулки смени.
Слегка портили картину толстые чёрные чулки в резинку и остроносые мужские башмаки.
– Ой! Побегу к сапожнику и в мануфактурную, а то они скоро закроются! Ты подожди, не уходи!
– Не уйду.
А куда бы я делась? Солнце уже собиралось на покой, а вслед за ним и все добропорядочные граждане. Зато для остальных начиналась рабочая смена. Испытывать судьбу ещё раз не хотелось: после приключений двух последних дней она вполне могла на меня обидеться за излишне интенсивный график.
Пророчица купила алые туфли с пряжкой, на каблучке, и две пары тонких кремовых чулок.
– Теперь тебя точно можно замуж выдавать, – сказала я.
Она, смеясь и плача от избытка чувств, бросилась обниматься.
Проболтали мы с ней до полуночи, а потом завалились спать. Я так устала, что уснула, едва коснувшись головой подушки, а в следующий миг пророчица трясла меня за плечо:
– Вставай, соня!
– Слушай, ты точно не волшебница? – спросила она за завтраком.
– Да вроде нет.
– Сон приснился, будто рядом со мной спит солнце. Что бы это значило? Сны – не кости, не брешут.
– А у тебя нет магического дара?
– Ни капельки. – Она намазала булочку маслом. Еда тут была вкусная, как из фермерского магазина. – Один дар пророчества, и то – не ахти какой. Но ничего, на хлеб с маслом, – она отсалютовала булочкой, – спасибо Небесной Матери, хватает. – И с удовольствием откусила.
– Хочу признаться тебе кое в чем, но пообещай сохранить это в тайне.
Её огромные карие глаза вспыхнули любопытством и стали ещё больше. Она торопливо проглотила.
– Клянусь!
– Во мне горит свет истинной любви.
Пророчица открыла от изумления рот. Выдохнула и залпом выпила фруктовый чай.
– Вот сразу поняла, какая-то ерунда с тобой! В смысле, чудо. Гадания ведут себя точно полоумные. Что-то брякнут – до сути не докопаешься. А дальше – хоть кол на голове теши, молчат! Карты ищут путь к тебе, чтобы ты им поверила. Сначала прошлое покажут, а ведь мы о нём не спрашивали, и только потом – будущее. Но излагают не очень ясно.
– Почему?
– Так всегда бывает с избранными: с магами, ведьмами и с озарёнными.
– Это я – озарённая?
– Или светоносная. В старинных книгах вы так называетесь.
– Правда, что мой свет видят лишь маги?
– Да. Обычным людям с тобой просто хорошо. Они лечатся возле тебя, становятся умнее и добрее. И ещё твои желания должны исполняться, и не только желания, но даже слова и мысли.
– Заметно, – усмехнулась я. – За два дня меня чуть не застрелили из лука, трижды ограбили, отвампирили едва не до смерти, сутки я голодала. Желаний не осталось! Все исполнились.
– Одну книжку гляну, – засуетилась она. Мы перешли в лавку. – Подержи лестницу.
Люсинда сняла с верхней полки серый от пыли, покрытый паутиной фолиант. И звонко чихнула.
– У тебя в комнате чисто до блеска! Почему здесь такая пылища?
– Ну как же? Сама сказала, для этого… Как его? Ан-ту-ра-жа. Вот, смотри… «Свет истинной любви…» «Редчайшее явление…» Ля-ля-ля… О! «Светоносец принимает на себя тяготы озаряемого им мира и исправляет его». «Светоносца ведёт судьба». И ещё… «Наставление светоносцу». «Желай людям добра, ибо желания твои воплощены будут». «Приласкай сирого и убого, излечи калеку, накорми голодного…» Ля-ля-ля… «Того, кто нуждается в твоей помощи, у кого нет другой надежды, – спаси». Да уж… Не позавидуешь.
– И когда же мне за моими бесконечными обязанностями найти волка? – пробормотала я.
Пророчица пожала плечами:
– Найдёшь. У избранных всё наособицу. «Светоносца ведёт судьба», – назидательно повторила она.
Ведёт, чего уж. Вспомнилось изречение сэра Уинстона Черчилля, прицепленное Сашей Тихоновым над рабочим столом: «Success is going from failure to failure without losing enthusiasm»[17].
При этом предполагалось, что «from failure to failure» мне обеспечит новый волшебный мир, а вот «enthusiasm» – моя забота.
– Заходить не буду. – Люсинда решила проводить меня к ведьме. – Мы с ней не в ладах.
– Почему?
– Ой… Такая баба злющая! Жуть. Но сильная. И не шарлатанка.
– Она меня не ограбит? Свет истинной любви её не интересует?
– Да на что он ей? Соседей ночью пугать? Её воротит от любви, как сквалыгу от долговой расписки. Только не говори, что я тебя привела, ругаться начнет. Ух, и здорова ругаться! Сама убедишься.
Лавка была приличная. Опрятная, светлая, заставленная добротными деревянными шкафами. И практически без магических атрибутов. В глубине помещения, за массивным столом сидела дородная пожилая женщина, ещё не перевалившая тот возраст, после которого без раздумий с языка слетает слово «старуха». Она читала толстую книгу, вскидывая кустистые, сросшиеся на переносице брови, хмыкая басом, морща крупный красный нос с волосатой родинкой и кривя вурдалачьи губы под полоской чёрных усов.
– Здравствуйте! – сказала я.
– Вот, значит, что… – Её слова были адресованы не мне. – Как он его… Хрясь – и с концами! – она рубанула воздух ребром ладони. По-видимому, читала детектив.
– Здравствуйте! – я усилила звук.
– Чего тебе? – ведьма едва подняла голову.
Ни вам здрасьте…
– Мне нужно спасти одного человека.
– Ну, спасай… – Она вернулась к детективу.
– Я не смогу без вашей помощи.
– Да? Что так?
– Понимаете, его заколдовали.
– Ясное дело. – Она слушала вполуха и вдруг разразилась громовым хохотом. Наверное, детектив был с юмором. Потом спросила:
– Кто заколдовал?
– Э-э… Колдун.
– А я думала, почтальон. – И перелистнула страницу.
– Тот, который Золушке пальцы отрубил.
– О! Серьёзный парень! – ведьма наконец-то посмотрела на меня.
– Он превратил его в чудовище. В волка.
– Уверена? Может, он и был чудовищем? – Она презрительно цыкнула. – Люди!..
– Уверена.
– А что ж ты к феям не пошла? – в голосе сквозила издёвка. – Дурачьё влюблённое обычно к ним бежит. К тому же от тебя несёт истинной любовью, не продохнуть!
– Я была у них. Они после слова «волк» ничего слышать не хотят. Их рвёт цветами.
Ведьма зашлась беззвучным смехом.
– Феи!.. – И скривила мясистое лицо. Похоже, больше людей она презирала только фей.
– Свет истинной любви и деньги забрали, еле ноги унесла, но не помогли.
– М-м… Лихо. Сколько ж у тебя того света, если забрали, а ты всё ещё ползаешь? И светишь, – ведьма прищурилась, – аж глазам больно. Должны были до капельки выцедить. Ты совсем не остыла к своему… чудовищу?
– Нет. Нисколько.
– Поди ж ты!.. А с добрыми да, шутки плохи! Так отвесят – злой растеряется! – И деловито добавила: – Это дорого.
– А поточнее?
– От двухсот птенчиков.
– Каких птенчиков?
– Ты не местная?
– Нет.
– Понятно.
Она вынула из ящика стола монету с отчеканенной птицей. Деньги разбойницы выглядели иначе. Монета была старой и изрядно побитой, но…
– Золото?
– Ну не медь же!
Двести золотых монет. Да откуда же я их возьму! Что продать? На Земле я могу что-нибудь найти, в конце концов, продам машину, я на ней почти не езжу. Но хватит ли?
– Я посмотрю? – кивнула я на монету.
– Смотри, не жалко.
Граммов тридцать. Не меньше. То есть всего… шесть кило золота?!
«О-у-ужас…» – как говорит моя знакомая, объединяя в одно слово ужас и сопутствующее ему эхо, будто пробивает для него кругленький тоннель, чтобы было где погулять.
Я мучительно вспоминала бегущую строку финансовых новостей в телевизоре. Кажется, две с половиной тысячи рублей за грамм. Итого получается… пятнадцать миллионов рублей. Квартира. Но даже если так, квартира там, а золото нужно здесь.
– Нет денег? – поинтересовалась ведьма. – Ну, тогда расплатись кровью.
Я нервно закашлялась.
– Водички? – преувеличенно участливо спросила она.
– Не надо, – прохрипела я. Ещё отравит… Или усыпит. Плавали, знаем. Посидела минутку. Подышала. – А сколько нужно крови?
– Да сюсеньку. Стаканчик.
Феи тоже брали «самую малость».
Я с детства боюсь крови, а от её запаха меня мутит. Стоило на сытый желудок учуять его, рвало нещадно. За последний месяц я похудела до сорокового размера. Не представляю, что со мной будет после очередного донорства.
– Согласна. Начинайте.
Ведьма критически оглядела меня.
– Больно ты тощая. Не оттопыришься? Поешь сначала. И горячего побольше выпей.
– Я вроде завтракала. Чай пила.
Аппетита с утра никогда не было.
– Вроде… в огороде…
Она ставила дымящиеся тарелки на стол, а я думала: «Пусть отливает. Будь что будет! Какая уже разница…»
От еды (ведьма оказалась знатной кулинаркой) и травяного отвара с мёдом я охмелела. Веки потяжелели, а голова и вовсе налилась свинцом.
– Погоди минутку, – сказала она, – потом отоспишься.
Ага. Вечным сном.
Она сцапала мою руку, пошлёпала у локтевого сгиба и ловко чиркнула чем-то острым. Быстрый укол боли, и ровная струйка потекла в миску с краем, вырезанным ровно под моё предплечье. У них тут всё предусмотрено! Интересно, какого размера её «стаканчик»?
До чего омерзительно пахнет! Я отвернулась.
– Ну, готово! – радостно заявила ведьма, прилепляя на порез тонкий розоватый лепесток, похоже, от герберы. Кровь тут же остановилась. Она слила её в стеклянный фужер миллилитров на двести. И облизала миску. Меня передёрнуло. Потом подняла стакан, любуясь содержимым.
– Будем! – Причмокнула и начала пить.
Весь мой обед резко скакнул вверх, к выходу. Мыча, я зажала рот ладонью, но знала, что не поможет. Никогда не помогало.
– Тихо, тихо… – Ведьма оторвалась от недопитой крови, чтобы дотронуться до моего лба. – Спи.
И я провалилась.
Мне снился парк. Я, разодетая, как Мария-Антуанетта, то неспешно брела по его аллеям, то бежала, цепляясь длинной юбкой за ветки подстриженных кустов. И тогда ветер налетал рассерженным вороном, терзал причёску и рвал кружева, словно отзываясь на мучившие меня чувства. Я искала моё чудовище и нигде не находила его. Звала, но безответно. За деревьями белел дворец с тёмными глазницами окон, он был пуст, хозяин оставил его: дворцы не для чудовищ и не для волков.
Чей-то силуэт мелькнул за деревом.
– Вольфрам!
Нет, показалось. Я неслась дальше под грозовым небом. В тучах уже вспыхивали молнии. Крупные капли падали на голые плечи, катились по лицу, смешиваясь со слезами, и всё – под «Лунную сонату», которая имеет очень стороннее отношение к луне, но прямое – к разбитому сердцу.
– Хватит гонять, а то башку расшибёшь, – кто-то тряс моё плечо и басил прямо в ухо. – И соплей в доме не терплю.
– Пожалуйста, дайте воды, – попросила я заплетающимся языком. Рот пересох, почему-то саднило горло.
С трудом села.
– Тут тебе не лазарет. Дайте, подайте… – ведьма протянула стакан.
– Вы?..
– Нет, королева фей.
Она так изменилась, что я узнала её лишь по голосу: помолодела лет на двадцать, постройнела, брови «похудели» и расползлись от переносицы, уменьшился нос вместе с родинкой.
– Надевай, – она вынула из шкатулки широкий серебряный браслет, – свет твой гадский прикроет, хоть маленько.
– Спасибо. Вы… похорошели.
– Уж куда там! Сейчас в шелка выряжусь и побегу вприскочку жениха искать. Хм, как некоторые. Садись есть, а то будут потом говорить, что ведьмы людишек голодом изводят.
– Я же ела только что.
– Шесть часов назад ты ела. Приличные ведьмы отобедали уже.
Я глянула в окно: и вправду, солнце катилось к вечеру.
Вдруг что-то блямснуло по оконному стеклу. Из-за рамы показалось взволнованное лицо пророчицы, закиданное седыми патлами, спускавшимися на серую хламиду. Я замахала ей, успокаивая: «Всё нормально, не переживай!» Она ушла.
– Рыжая приходила? – язвительно спросила ведьма.
– Никто не приходил.
– А то я не видела! Терпеть не могу эту прохиндейку. Врушка драная. Дара – кот наплакал, а туда же – пророчествовать. Особенно выводит из себя доброта её идиотская! Сироткам – хлебушка, кошечкам – молочка, нищему – монетку! – кривлялась ведьма. – Пророчица? Так пророчествуй! А не… Дешёвый популизм.
Интересно, какое слово местного языка мой нитяной переводчик назвал популизмом?
– Извините. – Я с аппетитом обгладывала куриную ножку. – А теперь вы скажете, что мне делать?
– Снимать штаны и бегать. – Ведьма швырнула на стол миску с творожными клецками, щедро залитыми сметаной. – Ты точно хочешь спасать своё уродище?
– Не уродище, а чудовище.
– Один дрын. На чёрта он тебе сдался?
– Вы же сами видите. Я его люблю. – Я отодвинула миску. Настроение резко упало.
– Любит она его! – передразнила ведьма. – Вот всё зло от этой вашей любви. Все неприятности. Из другого мира за ним тащилась, балда?
– Заметно?
– Кому как. Знающему человеку заметно. Он тебе что-нибудь обещал?
– Нет, ничего не обещал.
Она прикрыла один глаз.
– И не беременная.
– Да у нас не такие отношения!
– Вижу. Истинная любовь у вас. Тьфу!
– У нас?.. Значит, у него ко мне тоже истинная любовь?
– Да уж наверняка. Так засиять – одной дуры мало. Тут и второй на растопку нужен.
– Ой, правда?
Я выбежала из-за стола и обняла её сзади за пышные плечи. Впрочем, уже не настолько пышные, как вчера.
– Уйди ты со своими сю-сю-сю, прямо тошниться тянет! Зря я обедала, что ли? По-настоящему, отстегать бы тебя да в чулан запереть. А лучше – домой закинуть, чтоб честных ведьм светом этим не бесила.
Я села напротив и замерла.
– Да не щемись, я ж не фея, раз обещала, помогу. Но не пожалей потом, если во что вляпаешься. Я тебя останавливала, – она потрясла передо мной помолодевшим пальцем.
– Не пожалею.
– Ну, ладно. Тебе нужен смягчитель сердца.