Гробница тирана Риордан Рик
Я посмотрел на Фрэнка. Они с Калигулой кружили друг напротив друга, и время от времени один из них пытался нанести удар, проверяя защиту противника. Из-за стрел в плече Фрэнку приходилось прикрывать левую сторону. Он двигался скованно, оставляя на асфальте цепочку кровавых следов, напомнивших мне – весьма неуместно – о схеме бального танца, которую я когда-то получил в подарок от Фрэда Астера[62].
Калигула следовал за ним, излучая уверенность. На лице его играла та же самодовольная улыбка, с которой он вонзил копье в спину Джейсону Грейсу. Эта улыбка не одну неделю являлась мне в кошмарах.
Я стряхнул с себя оцепенение. Нужно что-то делать. Не умирать. Да. Это дело – главное в моем списке.
Я с трудом поднялся на ноги, попытался нащупать меч, но вспомнил, что у меня его нет. Единственным моим оружием теперь было укулеле. Играть и петь для врага, который шел за мной, ориентируясь на слух, было не очень умно, но я схватил укулеле за гриф.
Коммод, видимо, услышал, как тренькнули струны. Он повернулся и выхватил меч.
Для того, кто закован в усыпанные драгоценностями латы, он двигался слишком быстро. Не успел я решить, какую песню Дина Мартина ему сыграть, как он нанес удар, едва не вспоров мне живот. Кончик его клинка чиркнул по бронзовому корпусу укулеле. Он поднял меч над головой обеими руками, собираясь разрубить меня напополам.
Я сделал выпад и ударил его в живот музыкальным инструментом.
– Ха-ха!
Тут стоит отметить две проблемы: 1) его живот прикрывали доспехи и 2) корпус у укулеле округлый. Я отметил про себя, что если останусь жив, нужно будет разработать новый дизайн инструмента: с шипами на основании и, возможно, встроенным огнеметом – укулеле в стиле Джина Симмонса[63].
Если бы Коммод не покатился со смеху, его ответный удар убил бы меня. Я успел отпрыгнуть в сторону, и его меч, рухнув вниз, застрял в том месте, где секунду назад был я. В сражении на шоссе есть лишь одно преимущество: от взрывов и молний асфальт размягчился. Пока Коммод пытался вытащить свой меч, я ринулся в атаку и что было сил толкнул его.
К моему удивлению, мне и правда удалось лишить его равновесия. Коммод споткнулся и приземлился на свой бронированный зад, оставив меч болтаться в мягком асфальте.
Меня императорская армия ликующими криками почему-то не наградила. Суровая публика.
Я сделал шаг назад, стараясь отдышаться. Кто-то прижался к моей спине. Я вскрикнул, испугавшись, что Калигула сейчас проткнет меня копьем, но это оказался всего лишь Фрэнк. Калигула в двадцати футах от него, ругаясь, протирал глаза от песка.
– Не забудь о том, что я сказал, – напомнил мне Фрэнк.
– Зачем ты это делаешь? – прохрипел я.
– Других вариантов нет. Если нам повезет – выиграем время.
– Выиграем время?
– Чтобы дождаться помощи от богов. Все ведь в силе?
Я сглотнул:
– Может быть?
– Аполлон, прошу, скажи, что ты провел ритуал призыва.
– Да!
– Значит, будем тянуть время, – настаивал Фрэнк.
– А если помощь не придет?
– Тогда тебе придется довериться мне. Делай как я сказал: по моей команде убирайся из туннеля.
Я не очень хорошо понимал, о чем он говорит. Мы не были в туннеле, но времени болтать больше не осталось. Коммод и Калигула приблизились к нам одновременно.
– Песок в глаза, Чжан?! – прорычал Калигула. – Серьезно?!
Их мечи скрестились, и Калигула толкнул Фрэнка в сторону туннеля… или Фрэнк позволил ему себя толкнуть? Звон металла о металл заскользил эхом по пустому коридору.
Коммод вытащил меч из асфальта:
– Так, Аполлон. Это было весело. Но теперь тебе пора умереть. – Он заревел и бросился на меня, стены в глубине туннеля отразили его крик.
«Эхо», – подумал я.
И побежал к туннелю.
Тем, кто полагается только на слух, эхо может сильно помешать. Внутри мне было бы гораздо проще уворачиваться от Коммода. Да… это и была моя стратегия. И вовсе я не улепетывал в панике, спасая свою жизнь. Переместиться в туннель было моим взвешенным, обоснованным решением, и – да, вопил на бегу я тоже специально.
Я успел повернуть прежде, чем Коммод схватил меня. И только я замахнулся укулеле, намереваясь припечатать его корпусом Коммода по лицу, как он разгадал мой план и выхватил инструмент у меня из рук.
Спотыкаясь, я отбежал от него, и Коммод совершил самое гнусное из преступлений: огромным кулаком он смял мое укулеле как аллюминиевую банку и отбросил его в сторону.
– Кощунство! – взревел я.
Меня охватил ужасный, отчаянный гнев. Посмотрел бы я, что было бы с вами, если бы у вас на глазах уничтожили ваше укулеле. У любого человека сознание помутилось бы от ярости.
Мой первый удар оставил в золотом нагруднике императора вмятину величиной с кулак. «Ого, – промелькнуло в дальнем уголке моего сознания. – Привет, божественная сила!»
Выведенный из равновесия, Коммод яростно замахал мечом. Остановив его руку, я врезал ему по носу. Раздался чавкающий звук, показавшийся мне восхитительно мерзким.
Император заорал, и по его усам потекла кровь:
– Ты ударил бедя?! Я тебя убью!
– Ты бедя де убьешь! – крикнул я в ответ. – Ко мне вернулась сила!
– ХА! – воскликнул Коммод. – Боя бедя дикогда и де покидала! И я больше тебя!
Ненавижу, когда замечания злодеев, страдающих манией величия, оказываются справедливыми.
Он понесся ко мне. Поднырнув под руку императора, я пнул его в спину, и он отлетел к отбойнику, который шел вдоль стены туннеля. Соприкоснувшись с металлом, его лоб нежно, словно треугольник, дзинькнул: ДИНЬ!
Этот звук меня очень порадовал, правда ярость, охватившая меня при виде уничтоженного укулеле, уходила, а вместе с ней и божественная сила. Я чувствовал, как яд зомби течет по моим капиллярам все дальше и дальше, прожигая себе путь в каждую часть моего тела. Рана на животе, похоже, открылась, и мои внутренности грозили разлететься вокруг, как если бы я был потрепанным олимпийским медвежонком Винни-Пухом.
А еще я вдруг заметил множество больших ящиков без опознавательных знаков – они стояли вдоль одной из стен туннеля, занимая весь приподнятый над шоссе тротуар. Обочина вдоль противоположной стены была перерыта, и вдоль нее стояли оранжевые сигнальные бочки… Само по себе это не было странно, но мне пришло на ум, что в них как раз уместились бы сосуды, которые таскали рабочие Фрэнка, когда мы связались с ним через голографический снимок.
Вдобавок ко всему на асфальте примерно через каждые пять футов виднелись тонкие поперечные желобки. Опять же, само по себе это не было странно: возможно, дорожное управление затеяло тут ремонт. Только вот в каждом желобке поблескивала какая-то жидкость… Масло?
Все вместе это наводило меня на крайне неприятные мысли, а Фрэнк все отступал вглубь туннеля, вынуждая Калигулу следовать за ним.
По всей видимости, командующего войсками Калигулы Грегорикса это тоже насторожило. Германец, стоящий у входа в туннель, крикнул:
– Мой император! Вы уходите слишком далеко…
– Заткнись, ГРЭГ! – заорал Калигула. – Не учи меня сражаться, иначе я отрежу тебе язык!
Коммод по-прежнему пытался подняться.
Калигула ударил Фрэнка в грудь, но претор исчез. Вместо него появилась маленькая птичка – судя по раздвоенному хвосту, черный стриж, – которая полетела прямо императору в лицо.
Фрэнк разбирался в птицах. Пусть стрижи не такие уж большие и эффектные и вроде бы не представляют угрозы, как соколы или орлы, но они невероятно быстрые и маневренные.
Стриж клюнул Калигулу в левый глаз, император закричал и принялся колотить по воздуху, но птицы уже и след простыл.
Фрэнк превратился обратно в человека рядом со мной. Глаза у него запали и потускнели. Раненая рука висела плетью.
– Если и правда хочешь помочь, – тихо проговорил он, – обездвижь Коммода. Не уверен, что смогу сдержать их обоих.
– Что…
Но он уже снова превратился в стрижа и метнулся к Калигуле, который, ругаясь и размахивая мечом, старался попасть по крохотной птичке.
Коммод снова бросился на меня. На этот раз он был умнее и не стал предупреждать меня ревом. Когда я наконец заметил, что он приближается – с кровью, пузырящейся у ноздрей, и глубоким отпечатком отбойника на лбу, – было уже слишком поздно. Его кулак попал мне прямо в рану, ровно в то место, куда получить удар я желал меньше всего. Я обмяк, словно лишившись костей, и со стонами рухнул на землю.
Толпа солдат снаружи снова взорвалась восторженными возгласами. Коммод опять повернулся к ним, чтобы вдоволь насладиться льстивыми выкриками. Стыдно признаться, но вместо того, чтобы радоваться лишним секундам жизни, я злился, что он не убил меня сразу же.
Каждая клетка моего жалкого человеческого тела вопила «Покончи с этим!». Смерть едва ли принесла бы мне больше страданий, чем я испытывал в тот момент. А умерев, я, возможно, вернулся бы в виде зомби и сумел бы откусить Коммоду нос.
Теперь я был уверен, что Диана не придет на помощь. Возможно, как опасалась Элла, я испортил ритуал. Возможно, моя сестра пропустила звонок. А возможно, Юпитер запретил ей помогать мне, пригрозив, что в противном случае ей придется разделить со мной наказание.
Как бы то ни было, Фрэнк, тоже, по-видимому, понял, что наше положение безнадежно. Мы давно прошли фазу «тянем время». Наступила фаза «бессмысленной и наверняка мучительной гибели».
Я теперь мало что видел и словно смотрел на мир через размытую сужающуюся трубку красного цвета. Но мне удалось сосредоточиться на икрах Коммода, который разхаживал передо мной, благодаря своих поклонников.
На внутренней стороне его икры были закреплены ножны с кинжалом.
В прошлом он всегда носил при себе такое оружие. Если ты император, паранойя никогда тебя не покидает. Тебя ведь может убить экономка, официант, прачка, лучший друг. И в конце концов, несмотря на все предосторожности, твой божественный бывший, принявший облик тренера по борьбе, утопит тебя в ванне. Сюрприз!
«Обездвижь Коммода», – сказал мне Фрэнк.
У меня не осталось сил, но я обязан был исполнить последнюю волю Фрэнка.
Мое тело отчаянно сопротивлялось, когда я протянул руку и выхватил кинжал. Он легко выскользнул из ножен – его хорошо смазывали, чтобы можно было сразу достать при необходимости. Коммод ничего не заметил. Я ударил его по задней стороне левого, а затем и правого колена так быстро, что он не сразу почувствовал боль. Но потом он закричал и упал ничком, изрыгая латинские ругательства, каких я не слышал со времен правления Веспасиана.
Успешно обездвижен. Я безвольно выронил кинжал. Оставалось ждать, что же убьет меня. Императоры? Яд зомби? Тревожное ожидание?
Я вытянул шею, чтобы посмотреть, как дела у моего друга, черного стрижа. Выяснилось, что не слишком хорошо. Плоскостью клинка Калигула отшвырнул Фрэнка в стену. Птица бессильно упала, и Фрэнк превратился в человека – как раз вовремя, чтобы его лицо встретилось с асфальтом.
Калигула улыбнулся мне. Его раненый глаз был закрыт, но в голосе звучала гнусная радость:
– Ты смотришь, Аполлон? Помнишь, что будет дальше? – Он занес меч над спиной Фрэнка.
– НЕТ! – завопил я.
Я не мог смотреть, как умирает еще один друг. Каким-то чудом я вскочил на ноги, но двигался слишком медленно. Калигула опустил меч… который раскололся пополам как ершик для трубки, ударившись о плащ Фрэнка. Спасибо вам, боги военной моды! Преторский плащ Фрэнка отражал удары оружия – правда, мог ли он превращаться в накидку, так и осталось загадкой.
Калигула зарычал от досады и выхватил кинжал, но у Фрэнка уже было достаточно сил, чтобы стоять. Он швырнул Калигулу к стене и схватил императора здоровой рукой за горло.
– Пора! – заревел он.
Пора. Постойте… это же команда мне. Я должен был бежать. Но я не мог. Застыв от ужаса, я смотрел, как Калигула вонзил кинжал в живот Фрэнку.
– Да, – прохрипел Калигула. – Тебе пора.
Фрэнк сдавил горло императора сильнее, отчего лицо Калигулы вздулось и побагровело. Раненой рукой – что наверняка было очень мучительно – Фрэнк достал из мешочка деревяшку.
– Фрэнк! – всхлипнул я.
Он бросил на меня взгляд через плечо, молча приказав: «УХОДИ!»
Я не мог этого вынести. Только не снова. Не так, как Джейсон. Я смутно понимал, что Коммод пытается подползти ко мне, чтобы схватить за лодыжки.
Фрэнк поднес деревяшку к лицу Калигулы. Император бился и вырывался, но Фрэнк был сильнее – наверное, он бросил на эту борьбу все остатки своей человеческой жизненной силы.
– Если мне суждено сгореть, – сказал он, – то я сгорю ярко. Это за Джейсона!
Деревяшка вдруг вспыхнула, словно годами ждала этой возможности. Глаза Калигулы округлились от ужаса: наверное, только в этот момент он начал что-то понимать.
Пламя с ревом охватило тело Фрэнка, искры попали в один из желобков в асфальте. Жидкость загорелась, и огненные дорожки побежали в обоих направлениях – к бочкам и к ящикам у стены. Не только у императоров был в запасе греческий огонь.
Тем, что случилось дальше, я не горжусь. Когда Фрэнк превратился в столб пламени, а император Калигула рассыпался на раскаленные добела угольки, я исполнил последний приказ Фрэнка. Перепрыгнув через Коммода, я рванул к выходу. За моей спиной в туннеле Калдекотт раздался взрыв, подобный извержению вулкана.
37
Это не я
Взрыв? Я ее не знаю[64]
Наверное, это все Грэг
Ожог третьей степени – это меньшее, что мучило меня, когда я выбрался из туннеля.
Когда я вышел на шоссе, моя спина пылала, от рук валил пар, а каждую мышцу в теле будто исполосовали лезвиями. Я оказался лицом к лицу с остатками императорской армии – сотнями готовых к бою воинов. Вдали, в заливе, ждали, выстроившись в ряд, пятьдесят яхт, с заряженными смертоносными орудиями на борту.
Но больше всего меня мучило то, что мне пришлось бросить Фрэнка Чжана в огне.
С Калигулой было покончено. Я чувствовал это: казалось, сама земля вздохнула с облегчением, когда его сознание было уничтожено взрывом раскаленной плазмы. Но какой ценой. Фрэнк. Прекрасный, нескладный, неуклюжий, отважный, сильный, милый, благородный Фрэнк.
Я бы заплакал, но мои слезные протоки пересохли как ущелья в пустыне Мохаве.
Вражеские солдаты были ошарашены не меньше меня. Даже у германцев отвисла челюсть. А довести императорских стражников до такого состояния не так-то просто. Но можно: эффектно взорвите их боссов где-нибудь в горном туннеле прямо у них на глазах.
У меня за спиной раздалось клокотание:
– ЭГКХХХ…
Я обернулся.
Смертельная отрешенность настолько завладела мной, что я не почувствовал ни страха, ни отвращения. Конечно, Коммод был все еще жив. Опираясь на локти, он выполз из задымленного туннеля, доспехи его наполовину расплавились, а кожу покрывал слой пепла. Когда-то красивое лицо императора теперь напоминало подгоревшую буханку томатного хлеба.
Не слишком хорошо я его обездвижил. Умудрился не попасть в артерии. Я всё испортил, и даже последнюю волю Фрэнка не смог исполнить.
Ни один солдат не бросился на помощь императору. Они стояли столбом, не веря своим глазам. Может, они не узнали в этом покалеченном существе Коммода. А может, решили, что он разыгрывает очередной спектакль, и ждали подходящего момента, чтобы зааплодировать.
В это трудно поверить, но Коммод поднялся на ноги. Он шатался, как Элвис в 1975 году.
– КОРАБЛИ! – прохрипел он.
Язык так плохо его слушался, что я не сразу разобрал это слово. Наверное, солдаты тоже не поняли, что он хотел сказать, так как не двинулись с места.
– ОГОНЬ! – простонал Коммод, но, возможно, он просто хотел заявить «ЭЙ, ГЛЯНЬТЕ, Я ПРОСТО ОГОНЬ!».
Я стоял, словно язык проглотив.
Коммод криво улыбнулся мне. В его глазах сверкнула ненависть.
Не знаю, откуда у меня взялись силы, но я бросился на него и повалил на землю. Мы упали на асфальт: мои ноги упирались ему в грудь, а руки сжимали горло – как тысячи лет назад, когда я убил его в первый раз. Теперь в моей душе не было смятения, я не чувствовал сожаления, и память о прежней любви не тревожила меня. Коммод сопротивлялся, но его кулаки не вредили мне, словно были сделаны из бумаги. Я испустил гортанный крик: это была песня, в которой звучала лишь одна нота – чистая ярость; и гремела она на постоянной – максимальной – громкости.
Звук лавиной обрушился на Коммода – и тот рассыпался в прах.
Мой голос оборвался. Я уставился на пустые руки, встал и в ужасе попятился. На асфальте остался выжженный отпечаток тела императора. Я до сих пор чувствовал, как его сонные артерии пульсируют под моими пальцами. Что я сделал? За тысячи лет жизни я никогда никого не уничтожал голосом. Когда я пел, мне часто говорили, что я «убийственно хорош», но никто не понимал это буквально.
Воины императоров изумленно уставились на меня. Еще мгновение – и они бросились бы в атаку, но их внимание привлекла сигнальная ракета, выпущенная кем-то поблизости. Оранжевый огненный шар размером с теннисный мячик взмыл в воздух, описывая дугу и оставляя за собой дымный след апельсинового цвета.
Войско повернулось к заливу, ожидая фейерверка, который должен был разгромить Лагерь Юпитера. Признаюсь, несмотря на усталость, отчаяние и подавленность, я тоже мог лишь наблюдать за происходящим.
На корме каждой из пятидесяти яхт сверкнул зеленый огонек – заряды с греческим огнем в готовых к залпам мотрирах. Я представил, как техники-панды суетятся, вводя последние координаты.
«ПРОШУ, АРТЕМИДА, – взмолился я. – СЕЙЧАС САМОЕ ВРЕМЯ ПОЯВИТЬСЯ!»
Орудия выстрелили. Пятьдесят зеленых огненных шаров взмыли в небо словно изумруды в парящем ожерелье и осветили залив. Они поднимались ввысь по прямой, с трудом набирая высоту.
Мой страх сменился недоумением. Кое-что о полетах мне было известно. Взлететь под углом девяносто градусов невозможно. Если бы я попробовал проделать подобное на солнечной колеснице… ну, для начала я бы свалился вниз и выглядел бы круглым дураком. К тому же коням не по силам одолеть такой крутой подъем. Они бы попадали друг на друга и рухнули обратно в ворота солнечного дворца. Кончилось бы все тем, что солнце, взойдя на востоке, сразу же село бы там же под звуки сердитого ржания.
Почему мортиры были наведены именно так?
Зеленые шары поднялись еще на пятьдесят футов. Затем еще на сто. Замедлились. Все до единого вражеские воины на Двадцать четвертом шоссе следили за движением снарядов, вытягиваясь все выше и выше, пока наконец всем германцам, хоромандам и остальным плохишам не пришлось встать на носочки, почти зависнув в воздухе. Огненные шары застыли в вышине.
Затем изумруды полетели вниз, прямо к яхтам, с которых были выпущены.
Катастрофа вышла поистине императорских масштабов. Пятьдесят яхт взорвались, оставив после себя грибообразные столбы зеленого дыма, а вокруг словно конфетти разлетелись обломки дерева, металла и крохотные тела горящих монстров. Флот Калигулы стоимостью несколько миллиардов долларов превратился в ряд масляных пятен, полыхающих в водах залива.
Возможно, я даже засмеялся. Понимаю, это было совершенно бестактно, учитывая, какой вред нанес этот взрыв окружающей среде. И жутко неуместно: ведь я был убит горем из-за Фрэнка. Но ничего поделать с собой я не мог.
Императорские солдаты одновременно повернулись и посмотрели на меня.
«Ах да, точно, – напомнил я себе. – Я ведь все еще стою перед многосотенным вражеским войском».
Но враждебными эти воины совсем не казались. Их лица выражали потрясение и неуверенность.
Я уничтожил Коммода одним своим криком. Я помог испепелить Калигулу. И хотя выглядел я весьма непритязательно, солдаты наверняка слышали, что когда-то я был богом. Неужели они думают, что я мог каким-то образом взорвать флот?
По правде говоря, я понятия не имел, что случилось с корабельными орудиями. Едва ли это устроила Артемида. Это совсем не в ее духе. Что до Лавинии… я не представлял, как она могла такое провернуть, имея в распоряжении горстку сатиров, дриад да жвачку.
Но я знал, что это не я.
А вот императорские солдаты этого не знали.
Я собрал остатки храбрости. Постарался исполниться надменности, как в прежние времена, когда обожал присваивать себе заслуги других (если, конечно, это было что-то хорошее и эффектное). А затем одарил Грегорикса и его армию жестокой улыбкой в стиле императоров.
– БУУ! – выкрикнул я.
Воины сорвались с места и побежали. Улепетывая в панике, они бросились врассыпную по шоссе, кое-кто даже, перемахнув через ограждение, сигал в пустоту – лишь бы поскорее скрыться от меня. На месте остались лишь несчастные истерзанные пегасы, все еще запряженные в колесницу, колеса которой были прикреплены кольями к асфальту, чтобы кони не понесли. У них не было выбора. Но вряд ли они захотели бы последовать за своими мучителями.
Я упал на колени. Рана на животе пульсировала. Обгоревшая спина онемела. Сердце, казалось, перекачивало холодный жидкий свинец. Меня ждала скорая смерть. Или жизнь после смерти. Едва ли это имело значение. Оба императора уничтожены. Их флот разрушен. Фрэнка больше нет.
В заливе от горящих масляных пятен поднимались столбы дыма, которые в свете кровавой луны казались оранжевыми. Без сомнения, горящих мусорных баков красивее я еще не видел.
Город на побережье, затихший от потрясения, огласили звуки сирен – похоже, в службе спасения узнали, что произошло. Ист-Бэй уже объявили зоной бедствия. После того как въезд в туннель был закрыт, а на холмах вспыхнули странные пожары и загремели взрывы, сирены слышались и на равнине. На переполненных машинами улицах сверкали мигалки.
Теперь к веселью присоединилась и береговая охрана, суда которой мчались к пылающим масляным пятнам. Вертолеты с полицией и журналистами летели к месту происшествия со всех сторон, словно притянутые невидимым магнитом. Туман сегодня работал сверхурочно.
Мне хотелось просто лечь на асфальт и уснуть. Я знал, что если сделаю это, то умру, но это хотя бы избавило бы меня от страданий. Ох, Фрэнк.
И почему Артемида не пришла мне на помощь? Я не сердился на нее. Я слишком хорошо знал богов и понимал, что у них может быть куча причин не явиться на зов. И все же мне было больно оттого, что родная сестра бросила меня на произвол судьбы.
Кто-то возмущенно фыркнул рядом, вырвав меня из этих мыслей. Пегасы прожигали меня взглядом. Тот, что стоял слева, был слеп на один глаз, бедняжка, но он встряхнул уздечкой и издал неприличный звук губами, словно говоря «ВОЗЬМИ СЕБЯ В РУКИ, ЧУВАК».
Пегас был прав. Другие люди тоже страдали. И некоторым была нужна моя помощь. Тарквиний все еще жив… моя зараженная кровь говорила об этом. Вполне возможно, что в этот момент Хейзел и Мэг сражаются с нежитью на улицах Нового Рима.
Вряд ли им будет от меня какой-нибудь прок, но я должен попытаться. Либо я умру, сражаясь бок о бок с друзьями, либо они отрубят мне голову, когда я превращусь в пожирателя мозгов – ведь для этого друзья и существуют.
Я встал и нетвердым шагом направился к пегасам.
– Мне жаль, что с вами это произошло, – сказал я им. – Вы прекрасные животные и заслуживаете лучшего.
Одноглазый хрюкнул, словно говоря «ДУМАЕШЬ?».
– Если позволите, я освобожу вас.
Я неуклюже завозился с их хомутами и упряжью. Подобрав на дороге потерянный кем-то кинжал, я перерезал колючую проволоку и браслеты с шипами, впивающимися в тело животных, стараясь держаться подальше от их копыт – на тот случай, если им вздумается лягнуть меня в голову. И замурлыкал себе под нос песню Дина Мартина «Как обухом по голове», потому что на этой неделе моя голова и впрямь натерпелась.
– Ну вот, – сказал я, когда пегасы были свободны. – У меня нет права просить вас о чем-либо, но не могли бы вы помочь мне перебраться за холмы? Мои друзья в опасности.
Пегас справа, у которого оба глаза были на месте, а вот уши варварским образом обрезаны, заржал, выражая категорическое «НЕТ!», и припустил в сторону Колледж-авеню, но на полпути остановился и, оглянувшись, посмотрел на товарища.
Одноглазый хрюкнул и тряхнул гривой. В моем воображении молчаливый диалог между ним и Корноухим выглядел примерно так.
Одноглазый: Я подвезу этого жалкого лузера. Ты иди. Я догоню.
Корноухий: Ты спятил, мужик. Если достанет – лягни его в голову.
Одноглазый: Ты же меня знаешь. Лягну.
Корноухий умчался в темноту. Я не винил его за то, что он сбежал, и надеялся, что он найдет безопасное место, где сможет отдохнуть и залечить раны.
Одноглазый заржал: «Ну что?»
Я в последний раз взглянул на туннель Калдекотт, где все еще бушевало зеленое пламя. Даже без подпитки греческий огонь будет долго пылать, и этот пожар разожгла жизненная сила Фрэнка – последняя жгучая вспышка героизма, испепелившая Калигулу. Не буду кривить душой: я не понимал поступка Фрэнка, не понимал, что побудило его совершить такой выбор – но я понимал, что он не видел другого выхода. И он действительно сгорел ярко. Последнее, что услышал Калигула, прежде чем разлететься на крохотные частицы, было имя «Джейсон».
Я приблизился к туннелю. Не успел я пройти и пятидесяти футов, как у меня из легких вытянуло почти весь воздух.
– ФРЭНК! – закричал я. – ФРЭНК?
Я знал, что надежды нет. Фрэнк не мог выжить. Бессмертное тело Калигулы рассыпалось моментально. Истинная отвага и воля к жизни позволили бы Фрэнку продержаться разве что на пару секунд дольше, чтобы убедиться, что, погибнув, он заберет с собой Калигулу.
Если бы я только мог плакать! Смутно я припоминал, что когда-то в моем организме были слезные протоки.
Теперь мне остались лишь отчаяние и решимость: пока я жив, я не оставлю попыток помочь друзьям, и не важно, какие страдания мне это принесет.
– Мне жаль, – сказал я пламени.
Пламя не ответило. Ему не было дела до того, кого или что оно уничтожило.
Я взглянул на вершину холма. По ту сторону Хейзел, Мэг и последние воины Двенадцатого легиона сражались с нежитью. Мое место было там.
– Хорошо, – сказал я Одноглазому. – Я готов.
38
Скажу лишь два слова:
Единороги – швейцарские ножи, чувак!
Ладно, слов было четыре
Если вам когда-нибудь представится возможность увидеть боевых единорогов в действии – не надо. Развидеть это вы уже не сможете.
Когда мы приблизились к городу, я понял, что битва еще продолжается: в небо поднимались столбы дыма, языки пламени лизали крыши зданий, повсюду слышались визг, крики, звуки взрывов. В общем, всё как обычно.
Одноглазый довез меня до померия. Он фыркнул так, будто сказал «Короче, удачи», и ускакал прочь. Пегасы умные существа.
Я взглянул на Храмовую гору, надеясь увидеть грозовые тучи, божественный серебряный свет, заливающий склон, или Охотниц сестры, спешащих к нам на помощь. Но не увидел ничего. Я подумал об Элле и Тайсоне: интересно, они все еще меряют шагами святилище Дианы, проверяя каждые тридцать секунд, не испеклись ли осколки Сивиллиной банки?
Мне снова предстояло явиться на подмогу в одиночку. Прости, Новый Рим. Я поспешил к Форуму, где в первый раз увидел единорогов. Их точно нельзя было назвать обычными.
Возглавляла атаку Мэг собственной персоной. Верхом на единороге она не скакала. Те, кому дорога жизнь (и промежность), никогда не станут седлать этих животных. Но она с воодушевляющими криками мчалась вместе с ними на врагов. На еднорогах были кевларовые доспехи и у каждого вдоль ребер выведенное белыми печатными буквами имя: МАФФИН, БАСТЕР, ВАНГДУДЛ, ШИРЛИ и ГОРАЦИЙ, пять единорогов Апокалипсиса. Их кожаные шлемы напомнили мне те, что носили футболисты в 1920-х. На рогах животных были закреплены особые – как бы их назвать? – приспособления? Попытайтесь представить большой швейцарский армейский нож конической формы с разными отделениями, из которых выскакивают всевозможные смертоносные предметы.
Мэг и ее друзья врезались в толпу вриколакасов – бывших легионеров, которые, судя по перепачканным доспехам, были убиты во время прошлой атаки Тарквиния. Возможно, обитатели Лагеря Юпитера и испытывали затруднения, сражаясь с бывшими товарищами, но Мэг эти терзания были неведомы. Ее сабли мелькали, рубили и крошили врагов так, что вокруг образовались кучи нашинкованных зомби.
Ее копытные друзья взмахом головы меняли аксессуары: клинок, гигантскую бритву, штопор, вилку и пилку для ногтей. (Бастер выбрал пилку, что ничуть меня не удивило.) Они таранили толпу нежити, нанизывая зомби на зубцы вилок, впиваясь в них штопорами, пронзая клинками и пилками и отправляя в небытие.
Возможно, вы спросите, почему меня не ужасает то, что Мэг отправила единорогов в бой, хотя ужаснуло, что императоры запрягли пегасов в свою колесницу. Не говоря об очевидном (единорогов никто не мучил и не калечил), было ясно, что единорогам битва доставляла безумное удовольствие. Веками их считали прелестными сказочными существами, которые резвятся на лугах и танцуют под радугой, но теперь их наконец поняли и оценили по-достоинству. Мэг обнаружила у единорогов настоящий талант – они умели всыпать нежити по первое число.
– Привет! – Увидев меня, Мэг улыбнулась, будто я только что вернулся из уборной, а не спасал мир, оказавшийся на грани катастрофы. – Все идет отлично. Единорогам царапины и укусы нежити нипочем!
Ширли фыркнула, весьма довольная собой, и показала мне свой штопор, как бы говоря «Вот-вот! Я тебе не какой-нибудь радужный пони».
– Императоры? – спросила Мэг.
– Мертвы. Но… – Голос у меня надломился.
Мэг вгляделась в мое лицо. Она хорошо меня знала. Она была рядом в самые трагические моменты. Ее лицо помрачнело:
– Так. Скорбеть будем потом. Сейчас нужно найти Хейзел. Она где-то тут. – Мэг махнула рукой куда-то в сторону центра города. – И Тарквиний тоже.
При звуке этого имени мой живот свело страшным спазмом. Почему, ну почему я не единорог!
Вместе с табуном наших копытных швейцарских ножей мы побежали вверх по узкой петляющей улочке. За каждое здание шел бой. Семьи баррикадировались в домах. Витрины магазинов были заколочены. В окнах верхних этажей засели поджидающие зомби лучники. Повсюду рыскали банды эвриномов, нападая на все живое, что попадалось им на пути.
Какой бы ужасной ни была картина происходящего, от нее веяло странной сдержанностью. Да, Тарквиний наводнил город нежитью. Все канализационные решетки и люки были открыты. Но он не действовал в полную силу, не заполнил каждую улицу города зомби, пытаясь захватить власть. Вместо этого повсюду то и делопоявлялись небольшие отряды нежити, и римлянам приходилось бросаться к ним, чтобы защитить мирных жителей. Это было не вторжение, а скорее отвлекающий маневр, как будто Тарквиний желал заполучить что-то конкретное и не хотел, чтобы ему мешали.
Что-то конкретное… например, Сивиллины книги, за которые он отдал хорошую цену в 530 году до н. э.
Через мое сердце снова потек холодный свинец.
– Книжный магазин. Мэг, книжный магазин!
Она нахмурилась, вероятно соображая, с чего вдруг мне приспичило покупать книги в такое время, но затем в ее глазах засветилось понимание:
– О!
И она припустила так, что единорогам пришлось перейти на рысь. Не знаю, как я умудрялся не отставать. Наверное, в тот момент мое тело было уже настолько измучено, что смирилось: «Решил загнать себя до смерти? Давай. Пофиг».
На холме шли бои посерьезнее. Мы пробежали мимо ребят из Четвертой когорты, сражающихся с дюжиной слюнявых гулей возле уличного кафе. Пока легионеры, подняв копья над сомкнутыми щитами, пытались достать монстров, дети и их родители швырялись из окон в эвриномов чем попало – камнями, горшками, сковородками, бутылками.
В нескольких кварталах от них мы наткнулись на Терминуса, военная шинель которого была изрешечена шрапнелью, а мраморный нос отколот. За его пьедесталом пряталась маленькая девочка – Юлия, его помощница, догадался я, – сжимая в руке нож для стейка.
Терминус обернулся к нам с такой яростью в глазах, что я испугался, как бы он не превратил нас в пачки бланков для таможенных деклараций.
– А, это вы, – проворчал он. – Мои границы пали. Надеюсь, вы привели помощь.
Читать бесплатно другие книги:
