Царь горы. Пробивной характер и психология конкуренции Бронсон По

Еще одно популярное объяснение состоит в том, что команды, играющие на чужом поле, могут испытывать усталость после долгих перелетов, смены часовых поясов и жизни в отелях. Это объясняет преимущество своего поля, но только частично, поскольку команда хозяев может потерять свое превосходство при отсутствии каких бы то ни было различий в методах игры с командой гостей. Специалист по статистике Ричард Поллард проанализировал показатели побед и поражений тридцати семи профессиональных команд, которые переехали на новые стадионы, расположенные в том же городе. Можно было бы предположить, что современный, усовершенствованный спорткомплекс должен помогать спортсменам, но полученные Поллардом данные говорят об обратном: вначале команды реже выигрывают на новом месте, чем на старом.

Если вы зададите этот вопрос болельщикам, они скажут, что преимущество своего поля обусловлено тем эмоциональным возбуждением, которым заполнены трибуны стадиона. Но это тоже объясняет далеко не все. Несколько лет назад бесчинства на трибунах во время футбольных матчей между итальянскими командами приобрели слишком большой размах, и некоторые команды предпочли играть на стадионах с пустыми трибунами — на игру не был допущен ни один болельщик. Но команды, игравшие на своем поле, все равно выигрывали.

Возможно, самое интересное объяснение домашнего преимущества заключается в том, что болельщики, наблюдающие за игроками и фиксирующие каждое их движение, выступают в качестве начальника или инспектора. В этом может быть и причина того, что преимущество своего поля со временем ослабевает. В прошлом команда могла беречь силы во время игры на выезде, и об этом знали бы только несколько болельщиков. Но когда широкое распространение получила трансляция матчей по телевидению, болельщики команды хозяев получили возможность всегда смотреть игры своей команды и требовать от игроков полной отдачи во всех матчах без исключения.

Однако у рассмотренных рассуждений есть один недостаток: они все главным образом относятся только к спортивным играм. Имеющиеся сегодня гипотезы о феномене домашнего преимущества не позволяют объяснить, почему он был обнаружен и в других областях конкуренции, где нет судей, нет болельщиков и нет переездов. Например, играющие дети имеют больше шансов на победу, если игра проходит в их классной комнате; а ребенок из соседнего класса занимает оборонительную позицию и готов отдать свое шоколадное печенье по первому требованию.

Люди чаще соглашаются на выпуск школьных облигаций, если голосование проходит в здании школы — находясь на ее территории, они элементарно не могут отказать ей в помощи. Среди спорящих студентов больше шансов на победу имеют те, в чьей комнате в общежитии проходит спор.

Учитывая эти и другие данные, исследователи пришли к выводу, что преимущество своего поля объясняется причинами эволюционного характера и связано с так называемым территориальным поведением — глубоко укоренившейся внутренней потребностью защищать свое жизненное пространство, когда вы готовы вступить в борьбу и дать отпор непрошеным гостям. Чувствуя возможную опасность, вы становитесь более уверенными в себе, мотивированными и агрессивными. Вы больше верите в собственные силы и контролируете окружающую среду способом, который больше всего отвечает вашим потребностям. Современные ученые изучают нейробиологические аспекты домашнего преимущества, но полученные ими данные говорят о том, что победа на своем поле активизирует центр подкрепления другим, более явно выраженным способом. Таким образом, достигнутый на своей территории успех представляет собой более волнующее событие, к которому стоит стремиться и которое приносит большее удовлетворение.

По мнению профессора Брауна, территориальное поведение представляет собой, в сущности, социальное явление, в основе которого лежит стремление не пускать в свой дом чужаков. Другими словами, недостаточно сказать: «Это мое!» Потребность оберегать свои владения заставляет нас говорить: «Это не твое, а мое!» Владение своим местом — будь то взлетная полоса аэропорта или офисный закуток — дает ощущение безопасности, формирует целостность личности и пробуждает чувство сопричастности.

Даже малейшее проявление чувства собственности вызывает в человеке рефлекс защиты своей территории. Для этого не потребуется долгих лет жизни. Это происходит мгновенно. В экспериментах с видеоиграми было сделано следующее наблюдение: если игрок добирался до пункта назначения всего на десять секунд раньше соперника, у него было больше шансов одержать победу в игре.

Так же быстро люди проникаются уважением и к чужому чувству собственности: те, кто приходит на встречу позже, легко соглашаются с ролью гостей и в большинстве случаев считаются с мнением пришедших раньше. Именно опоздавшие предпочтут скорее «спасаться бегством», чем удерживать свои позиции. Принцип территориального поведения объясняет, почему пешеходы часто просят прощения у проходящих мимо них: на подсознательном уровне у людей возникает ощущение, что кто-то уже «завладел» тем участком тротуара, на который они ступили, и всем остальным необходимо разрешение, чтобы пройти по нему.

Как только у людей возникает чувство собственности на то или иное пространство, желание встать на его защиту становится очень сильным. В одном торговом центре в Атланте исследователи подсчитали, сколько времени требуется автомобилисту, чтобы покинуть стоянку, если занять его место хотят другие водители, — он освобождает его в два раза дольше. Даже когда человеку необходимо срочно ехать, он будет медлить, прежде чем уступит свое место другому.

2

Около десяти лет назад исследователи Университета Трира предложили молодым людям, которым было немногим за двадцать, предстать перед строгой комиссией и произнести речь pro domo sua[10]: почему они считают себя самыми лучшими кандидатами на вакантную должность. Участникам эксперимента полагалось стоять перед микрофоном, а им в лицо безжалостно направлялась видеокамера, фиксирующая каждый их нервный жест и беспокойный взгляд.

Некоторым претендентам разрешили привести с собой приятеля, подругу, жену или мужа, которые могли бы их поддержать.

После собеседования каждый участник должен был смочить слюной специальную губку, чтобы по этим образцам исследователи могли определить их психологическое и эмоциональное состояние во время собеседования.

Перед проведением эксперимента ученые были совершенно уверены, что поддержка в лице близкого человека снизит уровень стресса при произнесении речи. С мужчинами именно так и случилось: присутствие подруги или жены заметно их успокаивало. Но с женщинами — к большому удивлению исследователей — все происходило наоборот: присутствие друга или мужа только повышало их уровень беспокойства. Внимание близких скорее смущало их, чем вызывало чувство комфорта. Они ощущали себя так, словно им выносили приговор.

Вряд ли открытие исследователей имело отношение к тонкостям супружеских отношений. Скорее всего, оно отражало парадоксальность ситуации: когда вы делаете что-то важное или принимаете участие в соревновании, то присутствие близкого человека, которое в таких случаях обычно помогает, иногда не приносит пользы.

Нечто подобное может вспомнить каждый, кто занимался в детстве спортом, выступал на танцевальных вечерах или принимал участие в прениях. Одним на самом деле было необходимо, чтобы в зале сидели родители. Другим совсем не хотелось видеть родителей, поскольку их присутствие порождало чувство страха разочаровать близких людей и только усиливало необходимость выглядеть еще лучше.

Если кто-то в вас верит, это укрепляет вашу уверенность в своих силах. Однако когда такая вера сопровождается слишком высокими ожиданиями, она только усугубляет трудности. Оправдать такие надежды очень сложно, поэтому участник соревнований начинает просчитывать каждый шаг, вместо того чтобы положиться на доведенные до автоматизма навыки.

Загадка вот в чем: почему так происходит? Почему поддержка со стороны (на самом деле кого угодно) иногда помогает людям, а иногда мешает? Мы уже упоминали, что болельщики обычно контролируют каждый ваш шаг и не дают уменьшить усилия. Но в данном случае мы говорим не о затраченных силах, а о психологическом эффекте: почему присутствие других людей в одних случаях подбадривает нас, а в других — заставляет волноваться?

Нам известно единодушное мнение матерей, чьи дети занимаются фигурным катанием: необходимо довольно долго ходить на все тренировки ребенка, чтобы он привык к вашему присутствию и чтобы в дальнейшем вы не мешали ему во время соревнований. Если вы приходите только на большие события, это может навредить, а не помочь вашему ребенку. Разумеется, присутствие мамы на тренировке приносит пользу не только ребенку. Она наблюдает за его занятиями, видит, как он старается, падает, делает ошибки, — и у нее не будет несбыточных ожиданий по поводу его будущих побед.

На рабочих местах складывается такая же парадоксальная ситуация. В некоторых случаях сотрудники прилагают больше усилий, зная, что руководитель обычно наблюдает за ними. Но верно и другое: чрезмерный контроль со стороны руководства повышает уровень стресса сотрудников и становится отвлекающим фактором, который ослабляет их сосредоточенность и снижает продуктивность.

Ли Трэвис из Университета штата Айова еще в 1925 году писал, что первокурсники гораздо лучше выполняют задания, если за ними наблюдают студенты старших курсов. Хотя в задачу последних не входило оценивать качество работы первокурсников — они просто внимательно следили за ними, — у новичков все равно возникало ощущение, будто их экзаменуют. А поскольку никто из них не хотел упасть в глазах старших товарищей, они становились более внимательными и упорными.

Работу Трэвиса сразу поставили в один ряд с выводами Нормана Триплетта: эффективность работы повышает не только конкуренция, но и присутствие наблюдателей. Ажиотаж вокруг исследования Трэвиса повлек за собой множество других экспериментов, в которых использовались всё новые и новые задачи, хотя и не столь изощренные, как «состязательная машина» Триплетта. Однако при всем разнообразии задач сохранялась основная идея, состоявшая в том, чтобы участники экспериментов не имели никакого предыдущего опыта в тех работах, которые им предстояло выполнять. По замыслу исследователей рабочие учились проходить лабиринты, солдаты Национальной гвардии начинали подавать световые сигналы, студенты запоминали бессмысленные слоги — причем все они выполняли это и в одиночестве, и в присутствии наблюдателей, руководителей или учителей. В итоге многих таких исследований были сделаны выводы, к которым пришел и Трэвис. Но, увы, в ходе многих экспериментов ученые обнаруживали негативное влияние присутствия других людей, сказывавшееся на эффективности выполнения поставленных задач. И в результате из-за столь противоречивых результатов исследователи потеряли интерес к данной проблеме.

Вновь эту тему поднял в 1965 году психолог Роберт Зайонц, работавший в то время в Мичиганском университете. Во всех предыдущих исследованиях он заметил определенную закономерность, объяснявшую, в каких случаях присутствие других людей способствует, а в каких препятствует эффективности работы. Зайонц выдвинул предположение, что ключевым фактором являлось следующее: находятся ли участники эксперимента на стадии обучения или уже овладели соответствующим навыком. Если они только учились делать что-то, присутствие наблюдателей негативно сказывалось на их успехах. Если у них уже был кое-какой опыт, присутствие других людей повышало эффективность работы. Зайонц писал по этому поводу: «Если говорить в общепринятых психологических терминах, присутствие наблюдателей способствует повышению эффективности и замедляет обучение».

Процесс обучения сам по себе вызывает стресс. Но когда вы уже освоили что-то, то можете извлечь для себя пользу из дополнительного давления, чтобы наилучшим образом выполнить задание.

В то время Зайонц называл свою идею «предварительным обобщающим выводом». Проанализировав результаты первых физиологических экспериментов над крысами и обезьянами, он выдвинул предположение, что присутствие сторонних наблюдателей повышает уровень возбуждения, что в свою очередь усиливает мотивацию и стремление к превосходству.

С тех пор выводы ученого стали нормой. Каждое очередное исследование показывало, что даже благожелательно настроенная аудитория может стать отвлекающим фактором для тех, кто пытается освоить новое дело, даже если это всего лишь видеоигра. Причем не имеет значения, насколько деликатно ведут себя наблюдатели — то есть ни во что не вмешиваются и не мешают. Само их присутствие создает эффект оценки. Идея, что новички и профессионалы по-разному реагируют на присутствие посторонних, полностью подтверждается результатами другого исследования: неопытным людям больше всего помогает положительная реакция окружающих, тогда как знающие свое дело специалисты предпочтут услышать критику — им необходим тщательный анализ действий, чтобы они могли двигаться дальше.

Продолжив такого рода исследования, Джек Айелло из Ратгерского университета убедился, что в присутствии сторонних наблюдателей простые задачи выполняются лучше. Однако чем сложнее задание, тем хуже люди с ним справляются, если за ними кто-то наблюдает. Например, когда начальство следит за сотрудником, который вводит простую информацию на компьютере, скорость его набора возрастает, но человек не в состоянии выполнить довольно сложную лингвистическую задачу, если кто-то заглядывает ему через плечо. Джек Айелло провел исследование среди сотрудников IBM и обнаружил, что те, кто трудится в удаленном режиме, каждый день работают на час больше.

Задумайтесь над этим. Продуктивность научных сотрудников IBM только повышается, когда им дают возможность работать дома, и им совсем не требуется надзор со стороны непосредственных руководителей. Возникает закономерный вопрос: нужен ли вообще контроль над работой людей, если речь идет о сложных видах деятельности, на которые все больше полагается наша экономика? Разумеется, мы говорим о высокоорганизованной творческой работе, требующей серьезных интеллектуальных затрат, а не мышечной силы. Никто не сомневается, что и в этих случаях необходимо умное управление, хотя бы для того, чтобы члены одного коллектива могли координировать свои действия. Но мы имеем в виду другое: насколько необходимо контролировать таких сотрудников? Причем только ради того, чтобы лишний раз убедиться: они действительно трудятся! Зачем взрослых ответственных людей постоянно, как детей, спрашивать: «А ты сделал домашнее задание?» Может быть, просто нанимать увлеченных, сознательных работников и предоставлять им полную свободу действий?

На этот вопрос есть два варианта ответа: короткий и длинный.

Начнем с короткого ответа. По мнению Айелло и его группы, лучшие результаты обеспечивает нерегулярный надзор; именно случайная проверка стимулирует подчиненных, не отвлекая их от выполнения обязанностей. Более того, это экономит и время руководителей. Нельзя не учитывать еще два обстоятельства. Интроверты работают более продуктивно, когда не чувствуют никакого давления, поскольку их отвлекают любые внешние воздействия, не имеющие отношения к делу. Экстраверты нуждаются как в дополнительном внимании, так и в сотрудничестве с коллегами; в противном случае они быстро устают от своей постоянной сосредоточенности на работе и теряют интерес к делу.

Длинный ответ подразумевает понимание того, что наша проблема неразрывно связана с вопросом: как стимулировать сотрудников и как должна оплачиваться их работа?

Нельзя рассматривать одно без другого, поскольку во многих отношениях свобода от контроля и оплата труда — две стороны одной медали. Контроль и надзор больше ассоциируются с наказанием, вознаграждение связано с поощрением, но цель и того и другого — повысить производительность труда. Вековая мудрость, да и простой здравый смысл подсказывают: чтобы люди вкладывали максимум усилий в работу, достаточно привязать оплату труда к полученным результатам. Большое вознаграждение повышает продуктивность; а если человек почувствует последствия плохой работы на собственном кармане, он сразу начнет трудиться усерднее.

Однако в последнее время связь между продуктивностью и оплатой труда все чаще ставится под сомнение. По мнению современных исследователей, многие люди в выборе работы предпочитают поступать в соответствии со своими желаниями и интересами, то есть для них труд согласуется скорее с их внутренними мотивами. Человек занимается тем, что считает для себя важным, и значимость работы может иметь для него бльшую ценность, чем количество нулей в зарплате. Таким образом, определенная категория работников не нуждается в поощрительной оплате труда; более того, эти люди воспринимают и систему поощрений, и меры контроля как личное оскорбление — они не стадо, которое нужно подгонять хлыстом. Не сочтите за парадокс, но чем больше вы доверяете профессионалам, чем больше свободы им предоставляете, тем более продуктивной работой они вас вознаграждают.

Если дело обстоит именно так, то скорее всего нет необходимости осуществлять тщательный надзор над сотрудниками. Верно ли это? Можем ли мы принять современную доктрину, будто профессионалы высокого класса, вступая в конкурентную борьбу, не думают ни о достойных наградах, ни о материальном вознаграждении? Свойственно ли людям, от которых постоянно требуют все более высоких результатов, не чувствовать зависимости от сумм, поставленных на кон.

Нужно ли платить людям больше, если вы ждете от них превосходной работы?

Это и станет следующей темой нашего обсуждения.

3

В фильме «Американцы»[11] рассказывается об агентах по операциям с недвижимостью, которым для повышения эффективности работы из центрального офиса присылают Блейка — лучшего специалиста по стратегии продаж. И вот герой Алека Болдуина, этот Блейк, преподает агентам-не­удачникам первый урок: «…К нашему конкурсу я добавлю пару мелочей. Вы уже знаете, что главный приз — “кадиллак”. Показать второй? Второй приз — набор кухонных ножей. Третий? Третий приз — увольнение».

Экономисты в таком случае употребили бы термин «разрыв в ценах». Ученых обычно интересуют конкретные вопросы. Насколько велик должен быть этот разрыв, чтобы усилить конкурентный дух и повысить эффективность труда? При какой разнице в вознаграждении люди ради выигрыша начинают терять нравственные ориентиры? Вплоть до того, что могут пойти на нарушения закона.

Воскресенье 18 февраля 1979 года выдалось на редкость холодным: в штате Нью-Йорк был зарегистрирован один из самых холодных дней; в деревне Олд-Фордж температура воздуха опустилась до рекордной отметки — минус сорок шесть градусов по Цельсию; в штате Джорджия разыгралась такая буря, что весь Персиковый штат покрылся десятисантиметровым слоем ледяной крупы; Вашингтон (округ Колумбия) оказался под слоем снега толщиной более шестидесяти сантиметров. В то воскресенье жителям восточных штатов не оставалось ничего другого, как целый день сидеть перед телевизором.

В воскресенье 18 февраля 1979 года гонки Daytona 500 стали первыми гонками NASCAR[12], которые были показаны в прямом эфире полностью, от начала до конца. В тот день в Дейтона-Бич стоял мороз, градусник показывал минус двадцать четыре градуса по Цельсию, но ночью прошел дождь, и трасса покрылась ледяной коркой. На тридцать втором круге лидер этого этапа Донни Эллисон потерял управление. Пока его машину разворачивало на трассе, в нее врезался Кейл Ярборо — соперник, дышавший ему в затылок. Попутно Донни подрезал и машину своего брата Бобби Эллисона. Все трое вылетели с трассы. Ярборо пришлось ремонтировать свой автомобиль, из-за чего он отстал от лидера гнок на два круга, но наверстал упущенное на безопасном участке трассы.

Донни Эллисон лидировал в девяноста трех из двухсот кругов. Однако на последнем круге Ярборо преследовал его буквально по пятам.

Происшедшее на гонках NASCAR стало легендой. При такой большой зрительской аудитории этот момент ознаменовал рождение национального вида спорта — гонок серийных автомобилей.

Победитель гонок Daytona 500 получил в том году приз в размере 73 900 долларов. Гонщик, пришедший к финишу на секунду позже и проведший на трассе более трех часов, получил почти на 15 тысяч долларов меньше. Третий гонщик, завершивший гонку сразу за вторым, получил 35 тысяч долларов. (Для сравнения: месяц спустя на гонках в Ричмонде победитель получил всего 16 275 долларов, а разница между призами за первые три места составила 5 тысяч долларов.) Безусловно, гонщики от природы наделены духом соперничества. Справедливо и то, что во время самых престижных соревнований они жестко, до последнего бьются ради победы. Но в какой степени именно размер денежных премий заставляет их каждый раз рисковать своей жизнью?

Экономисты заинтересовались этой проблемой в 1990-х годах и стали детально изучать результаты прошлых автомобильных гонок. Анализ показал: когда на кону стоят огромные суммы (как было на Daytona 500), когда разница между денежными премиями достигает значительных размеров, гонщики рискуют намного больше, что приводит к немалому количеству аварий. В прошлые десятилетия разрыв в цене был настолько велик, что о снижении уровня опасности даже не могло быть речи. Разница между призами вынуждала спортсменов вкладывать в гонку все жизненные силы и даже больше.

В Дейтона-Бич, когда на третьем повороте Ярборо сделал резкий рывок, пытаясь обогнать потерявшего управление Донни Эллисона — в результате чего оба лидера гонок сошли с трассы, — камеры национальных телеканалов переключили все внимание на Ричарда Петти, который вскоре первым доберется до клетчатого флага, опередив Даррела Уолтрипа на целый корпус. Но буквально через мгновение телевизионщики опомнились и вернулись к Ярборо и братьям Эллисонам, в то время уже вышедшим из своих машин и затеявшим жестокую драку. Гонщиков переполняли слишком сильные страсти, и они били друг друга шлемами и пинали ногами. Яростное соперничество между спортсменами — и на треке, и во время потасовки — привлекло внимание всей страны к этому виду спорта.

В данном случае свою роль сыграла не только разница между денежными премиями, равная 15 тысячам долларов. Ценность участия в Великой американской гонке (как обычно называют Daytona 500), возможность одержать победу в прямом эфире, на глазах у всей страны, врожденный дух борьбы, свойственный всем гонщикам NASCAR, — все эти факторы тоже сделали свое дело. И в довершение надо упомянуть, что доходившее до враждебности ожесточенное соперничество с Кейлом Ярборо братьев Донни и Бобби Эллисонов, получивших прозвище «банда из Алабамы», началось еще в 1973 году, когда Донни поставил под сомнение легальность двигателя автомобиля Ярборо после гонок National 500, проходивших в городе Шарлотт. Однако экономисты, анализировавшие гонки последних десятилетий, искали закономерность: при каких условиях спортсмены готовы пойти на любой риск. И они нашли ее. Гонщики мчались по трассе намного быстрее, постоянно подвергая свою жизнь опасности, когда разрыв в ценах был очень большой. Напротив, если приз за первые места не подкреплялся денежным вознаграждением, спортсмены практически никогда не рисковали. Но такие гонки не были ни захватывающими, ни зрелищными. Они не давали того, чего американцы обычно ждут от чемпионатов NASCAR.

Современные философы и социологи уже давно рассуждают по поводу спортивных соревнований: стоит или нет вознаграждать участников денежными премиями. Однако этот вопрос скорее практический, чем теоретический. Прежде всего нужно проанализировать результаты спортсменов. Допустим, они прилагают максимум усилий и ради победы делают все возможное — тогда нет необходимости в большой разнице между призами. Если же они пускаются во все тяжкие, вплоть до мошенничества, — то, видимо, разрыв в ценах слишком велик. Когда участники соревнований берегут силы и не отличаются особым упорством в достижении победы — в таком случае следует внести небольшие изменения в размер вознаграждений и увеличить разницу между ними.

Согласно имеющимся данным, во время турниров в рамках Ассоциации профессиональных игроков в гольф (Professional Golfers’ Association — PGA) с более крупным призовым фондом и большей разницей между денежными призами мужчины реагируют соответственно. Например, чтобы загнать мяч в узкую лунку с большого расстояния, несмотря на риск, они используют драйвер-клюшку. Или на лунке пар-5 они предпочтут рискнуть и бросить мяч на зеленое поле, а не совершать легких ударов для приближения мяча к лунке. Чем больше денежные вознаграждения и разница между ними, мужчины стараются использовать любую возможность, увеличивающую вероятность победы. Гольфистки, напротив, во время самых крупных турниров Женской ассоциации профессионального гольфа (Ladies’ Professional Golf Association, далее — LPGA) ведут себя более осторожно. Чтобы добиться победы, женщины не идут на риск, а избегают его.

На чемпионатах по гольфу среди женщин приз составляет около 1,75 миллиона долларов за победу в одном турнире, тогда как на мужском чемпионате размер денежного вознаграждения доходит до 6 миллионов долларов. Разница между размером призов за первые места среди женщин тоже гораздо меньше. Поэтому нет ничего удивительного, что гольфистки гораздо меньше рискуют ради победы. Делает ли это женский гольф менее привлекательным для зрителей, зависит от личных пристрастий каждого; но если нужна более рискованная игра, необходимо увеличить разрыв между ценами за первые места. Чтобы проверить, так ли это на самом деле, в Женской ассоциации провели эксперимент. Как правило, победительница чемпионата получала 15 процентов от общего денежного фонда соревнований. Однако с ноября 2011 года были внесены существенные изменения в правила распределения призового фонда за победу в завершающем турнире сезона — Первенства обладателей титулов LPGA. Теперь победительница турнира получает одну треть общего призового фонда. За год до внесения этих изменений лидер турнира заканчивала игру, сделав на пять ударов меньше, чем пар, а в 2011 году на том же поле, но с более крупным размером вознаграждения, победительница сделала на девять ударов меньше, чем пар. В мужском чемпионате ничего подобного нет.

Невольно возникает мысль об Олимпийских играх, где спортсмены добиваются великих результатов только ради медалей, а не из-за денег. Но Олимпиада бывает один раз в четыре года, и большинство спортсменов попадает на нее один раз в жизни, что еще больше увеличивает престиж участия в ней. Ситуация была бы совсем другой, если бы Олимпийские игры проводились почти каждые выходные в течение года, как это происходит с гонками NASCAR. Чем чаще спортсменам приходится соревноваться — тем более на одном и том же поле, — тем ниже психологическая ценность звания победителя и других форм нематериального вознаграждения. Когда люди вынуждены постоянно соперничать с кем-то, в частности на работе, поощрительная система оплаты труда становится более значимым фактором, определяющим характер их конкурентной борьбы.

Многие утверждают, что они конкурируют не за деньги и любимая работа сама по себе уже награда. Однако мотивация редко работает только на одном уровне. Существует мотивационная иерархия, в основе которой лежит внутренний стимул: когда люди занимаются чем-то исключительно ради любви к делу. Но если вы работаете вместе с другими людьми, вас может стимулировать желание превзойти их. В условиях структурированной конкуренции сама победа служит вознаграждением. Различные трофеи и титулы выступают в качестве символических наград, которые во многих случаях оказывают не меньшее воздействие, чем денежное вознаграждение. Денежные премии находятся на самом последнем уровне мотивационной иерархии.

Однако люди не всегда понимают, что на самом деле их стимулирует. Причина заключается в том, что восприятие вознаграждения происходит как на сознательном, так и на подсознательном уровне. Во время многочисленных исследований, которые провел со своей командой нидерландский ученый Хэнк Аартсз, участникам эксперимента поручали выполнить на компьютере разные задания. На экране появлялось изображение, подтверждавшее, что испытуемый получит денежное вознаграждение за выполнение поставленной задачи. Когда изображение не возникало, значит, денежное вознаграждение отсутствовало. Если испытуемые знали, что получат деньги, то прилагали больше усилий; в случае большего вознаграждения они работали еще упорнее. В этом нет ничего неожиданного или странного. В исследованиях Аартса поразительно другое: иногда изображение, сообщающее о денежном вознаграждении, появлялось на экране всего на семнадцать миллисекунд, то есть на 1,7 сотой доли секунды. Это так быстро, что сознание участников даже не успевало его зафиксировать. В итоге они думали, что не получат денег за выполнение задачи, но их действия говорили об обратном. Важно понимать, что центр вознаграждения в головном мозге — это чрезвычайно чувствительный инструмент; 1,7 сотой доли секунды достаточно, чтобы демонстрация возможности вознаграждения была зафиксирована в этом участке головного мозга, даже если остальная его часть не обработала эту информацию. Вот почему люди далеко не всегда отдают себе отчет в том, что именно их мотивирует.

Кроме того, центр вознаграждения каждое мгновение, постоянно и непрерывно перенастраивается, реагируя на награды любого уровня. В одно мгновение где-то внутри возникает чувство радости, в следующее — вашу мотивацию усиливает потребность в статусе, а затем все повторяется снова.

Недостаток финансового вознаграждения хорошо известен: порой оно вытесняет или разрушает внутреннюю мотивацию. Ощущение несправедливости, возникающее в случае неравной оплаты труда, может негативно сказаться на отношениях между сотрудниками. Материальное поощрение оборачивается той ямой, из которой трудно выбраться, — вы перестаете платить, и люди перестают стараться.

Эту мысль подтверждают сотни социологических исследований, но во всех них есть одно серьезное упущение, которое часто остается незамеченным.

В реальном мире люди обладают свободой воли. Они имеют возможность выбирать, где им работать или учиться. Свой выбор они делают самостоятельно и либо принимают участие в конкурентной борьбе, либо нет. Дело в том, что талантливых и честолюбивых людей привлекают рабочие места, школы и команды, создающие серьезные стимулы и обеспечивающие высокое финансовое вознаграждение.

Вовлечение людей в соперничество друг с другом и вознаграждение некоторых из них в большей степени, чем других, действительно влечет за собой ряд негативных последствий. Тем не менее этот недостаток полностью компенсируется тем, что со временем вам удастся привлечь гораздо более эффективных сотрудников. Рабочая среда может быть эгалитарной, то есть основанной на принципах равенства и лишенной какого бы то ни было конкурентного начала, но это оттолкнет самых ценных специалистов, которые будут опасаться, что не получат заслуженного признания и адекватной оплаты труда.

В этой главе мы задались вопросом: возможно ли иметь отличные результаты, если нанять увлеченных и ответственных сотрудников, предоставить им полную свободу действий, не прибегая к механизмам стимулирования: надзору или премиальной системе. Разумеется, если вы сможете — найдите таких сотрудников и попытайтесь удержать их. В противном случае вам придется предложить нечто большее. И не забывайте: этот вопрос не теоретического, а практического характера.

Мы рассмотрели базовые факторы, оказывающие влияние на всех участников конкурентной борьбы, и теперь переходим к формирующим факторам (биологическим и психологическим), воздействующим на результативность конкурентов. К факторам второй группы относятся гендерные различия, а также отношения в семье в детский период, от чего зависит наличие духа соперничества у взрослого человека. Даже условия в утробе матери во время созревания плода имеют долгосрочное влияние. Начнем мы с исходного кода — с нашей ДНК. Следующая глава посвящена гену, который определяет характер реакции человека на стресс, возникающий под давлением необходимости добиваться высоких результатов.

Часть II

Формирование

Всю свою жизнь я был против жесткой конкуренции. Но, право, не могу представить, как бы преуспел без нее.

Уолт Дисней

Глава четвертая

Когда паникеры побеждают воителей[13]

1

На протяжении пятидесяти лет после открытия генома человека было принято думать, что каждый ген отвечает за какое-то одно свойство организма. Подобно тому как они определяют пол человека, гены контролируют и все остальное. Высокий рост связан с одним геном, склонность к насилию — с другим; а за то, что вы не любите острой пищи, тоже отвечает определенный ген. При наличии трех миллиардов пар оснований геном обеспечивал практически бесконечное количество генетических вариаций.

Концепция взаимно-однозначного соответствия между признаками организма и определяющими их генами заняла центральное место и в науке, и в практических знаниях, и в мифах, которыми обрастало понятие генетического детерминизма. Однако пора признать — что весьма важно — ее ошибочность. Крайне редко случается так, что один ген контролирует все. Большинство признаков организма имеют полигенный характер, то есть их контролирует множество разных генов. Например, такой базовый признак человеческого организма, как рост, по мнению преподавателя Кейптаунского университета Росса Такера, на самом деле чрезвычайно сложен. Мы знаем, что рост на 20 процентов зависит от среды (в частности, от питания) и на 80 — от генов. Однако за рост человека отвечают не один ген и не несколько генов, и даже не несколько десятков.

По результатам исследования, в ходе которого были определены геномы около четырех тысяч человек, было установлено, что рост зависит от 294 831 гена. Именно их совокупность, а не какой-то один особенный ген определяет наш рост. Иными словами, нет такого «генетического переключателя», щелкнув которым вы сможете изменить рост человека.

Представить невозможно — 294 831 ген! И все — особенные!

Как девочка Дороти верила в могущество Волшебника из страны Оз, так и мы слишком многое возлагаем на отдельный ген.

Конечно, не все характеристики человеческого организма контролируются такими многочисленными группами генов. Ученый Клод Бушар, занимавшийся генетикой двигательной деятельности, изучал зависимость между аэробными возможностями организма и физическими тренировками. Собрав 473 добровольца, он на протяжении пяти месяцев пытался выяснить, насколько повысится их аэробная выносливость благодаря активным нагрузкам.

В ходе эксперимента аэробная выносливость повысилась в среднем на 40 процентов у двадцати четырех испытуемых. Эти люди могли бы стать выдающимися спортсменами, поскольку тренировки существенно меняли их физические качества. Однако другая группа добровольцев оказалась последней в списке: выносливость двадцати четырех человек повысилась лишь на 4 процента. Активные тренировки практически ничего им не дали — их организм отказывался учиться и адаптироваться.

Бушар определил генетический код каждого участника эксперимента, ввел полученные данные в компьютер и занялся поиском генов, отвечающих за реакцию организма на нагрузки. Компьютер выдал список, состоящий из двадцати одного гена, или двадцати одной генетической вариации.

Участники эксперимента, в геноме которых присутствовало девятнадцать или более благоприятных вариаций, хорошо реагировали на тренировки; их аэробная выносливость повысилась на 26 процентов. Испытуемые, имевшие не более девяти вариаций, плохо переносили физические нагрузки; их аэробная выносливость повысилась в среднем всего на 9 процентов.

Вывод простой: не каждому за счет активной нагрузки дано улучшить свою физическую форму.

Правда, мы должны признать, что до сих пор не выяснено, каким образом гены совершают свое волшебство. Сейчас мы знаем только одно: что-то там они делают. Науке неизвестно, какую работу выполняет каждый ген из того огромного множества, на которое возложена ответственность за наш рост. Сейчас неизвестно...

Небольшая преамбула о генах позволит нам шире взглянуть на тему настоящей главы. Ее главный герой — один-единственный ген по имени COMT[14].

Мы выбрали самого подходящего персонажа, поскольку сегодня наука располагает хорошими данными, что делает и как работает этот ген. От него одного в значительной степени зависит, насколько в условиях давления и стресса человек сможет действовать эффективно.

Однако, даже несмотря на всю мощь гена COMT, было бы неправильно считать, что, подобно Супермену, он делает всю работу сам, без помощников. Влияние этого гена очень велико, но не следует допускать банальную ошибку, утверждая, что от него одного зависит формирование духа соперничества.

2

Американский биохимик Джулиус Аксельрод стал лауреатом Нобелевской премии по физиологии и медицине в 1970 году; в те годы он работал в Национальном институте здоровья в Бетесде. Все события происходили на фоне масштабных мирных протестов против Вьетнамской войны, по всей стране звучал лозунг пацифистов и студентов: «Занимайтесь любовью, а не войной». Поскольку научные исследования часто использовали для создания бомб и разрушающих химических веществ, над всеми исследовательскими начинаниями нависла мрачная тень. Многим тогда казалось, что передовые технологии и научные открытия не улучшают наш мир, а только делают его хуже. Все это не могло не беспокоить такого ученого, как Джулиус Аксельрод.

В Стокгольме на банкете в честь вручения Нобелевских премий Аксельрод обратился к членам королевской семьи Швеции и членам Нобелевского комитета. Поднявшись на трибуну, он сказал: «Эта награда вручается в то время, когда наша молодежь и многие влиятельные люди убеждены, что фундаментальные научные исследования бесполезны или служат злу». Он поблагодарил Нобелевский комитет за то, что его работа стала известна широкой общественности: «Это дает нам возможность показать, что она неправильно информирована и глубоко заблуждается». Далее Аксельрод пообещал, что его работа и работа тех коллег, с которыми он разделил Нобелевскую премию, в будущем позволит объяснить причины таких заболеваний, как депрессия, болезнь Паркинсона и наркомания, и «укажет путь к лечению этих страшных недугов».

В основе деятельности головного мозга лежит электрическая передача сигналов (по нервным волокнам) и химическая передача сигналов (между нервными клетками). Нейроны выбрасывают нейромедиаторы в синапсы, а затем осуществляют обратный захват и обработку химических веществ. Этот процесс регулирует уровень нейронной активности.

Один из таких нейромедиаторов — дофамин, о котором за несколько лет стало известно всем благодаря его роли в качестве химического фактора внутреннего подкрепления, который активирует центр вознаграждения в головном мозге.

Нейромедиаторы вырабатываются в синапсах головного мозга, но их не должно быть слишком много. Снижение в синаптическом пространстве содержания дофамина имеет решающее значение, иначе в головном мозге образуется его избыточное количество. Представьте, что вы наполнили камеру сгорания двигателя слишком большим количеством бензина. Когда дофамин наполняет синапсы в других участках мозга, бльшая его часть выводится специальными белками-транспортерами. Но в префронтальной коре этого не происходит.

Префронтальная кора головного мозга отвечает за планирование, принятие решений, оценку последствий, разрешение конфликтов и координацию мыслей. Именно стремительное развитие префронтальной коры отличает человека разумного от неандертальца. Но наша эволюция пошла по пути, при котором в префронтальной коре имеется не слишком много белков-транспортеров дофамина. Закономерен вопрос: как человеческий организм избавляется от избытка дофамина в таком важнейшем участке головного мозга?

Ответ нашел в 1957 году Джулиус Аксельрод, раскрыв роль фермента, обеспечивающего расщепление и вывод дофамина на вторичном уровне, катехол-О-метилтрансферазы (catechol-O-methyltransferase, COMT). Он не настолько эффективно удаляет дофамин, как транспортные белки, тем не менее достойно справляется со своими функциями в префронтальной коре головного мозга. COMT можно назвать неустойчивым и чувствительным связующим звеном в системе, поддерживающей психическое равновесие.

Именно за открытие фермента COMT и объяснение механизма его работы Джулиус Аксельрод был удостоен Нобелевской премии.

Представьте себе мозг как огромную начальную школу, а молекулы дофамина — ее учеников. Во время каждого перерыва детей выпускают на игровую площадку, и классы пустеют. Ученики носятся по площадке как угорелые, а их энергия поднимается до пикового уровня. Перерыв заканчивается, звенит звонок, и учителя должны вернуть детей в классы. Штатные преподаватели так или иначе справляются с этим нелегким делом. А вот в новом крыле школы, где есть своя площадка, за детей отвечают внештатные учителя, и ситуация там становится слишком напряженной и вот-вот выйдет из-под контроля.

В том самом участке головного мозга, который отвечает за планирование, принятие решений и координацию мыслей, этот низкоэффективный фермент COMT защищает работу мозга, не допуская его перегрузки и поддерживая равновесие между состоянием высокой активности и состоянием расслабленности в условиях давления и стресса.

Однако есть один интересный нюанс: в конце 1990-х годов ученые обнаружили, что существует две разновидности фермента COMT. У одних людей COMT активный и трудолюбивый, у других — нелюбопытный, ленивый и медлительный.

3

Пойдем в своем воображении дальше и заглянем внутрь клетки: вот ядро, движемся вдоль 22-й хромосомы… приближаемся к полосе q11.21... доходим до положения 19.93… и наконец, в длинной цепи кодонов, фрагментов генетического кода, видим его. Это кодон 158. Посмотреть бы на него в электронный микроскоп! Вот тогда…

Мы ничего не увидели бы, поскольку увидеть генетический код невозможно. В надежде понять, что он означает, необходимо его транскрибировать, то есть считать, или расшифровать.

В лабораториях ученые записывают генетический код в виде трех букв из специального алфавита; каждая такая группа кодирует одну аминокислоту. В генетическом коде одних людей присутствует кодон GTG, других — кодон ATG. От этого зависит структура молекулы. Организм интерпретирует кодон GTG так: «Синтезировать аминокислоту валин», а кодон ATG так: «Синтезировать аминокислоту метионин».

Когда организм синтезирует белок фермента COMT, он расшифровывает генетический код и строит сотни аминокислот, связанных друг с другом. Наконец очередь доходит до кодона 158, и организм синтезирует ту аминокислоту, которую предписывает ему генетический код. У кого-то из нас в ферменте COMT на 158-й позиции в цепи из сотн аминокислот находится валин. У кого-то на этой позиции — метионин.

Следовательно, этот трехбуквенный код определяет различие между аминокислотами, и от этого зависит, является ваш фермент COMT активным или пассивным. Активный фермент действует в четыре раза быстрее, чем пассивный. В активном ферменте содержится валин, в пассивном — метионин.

Мы наследуем генетический код от своих родителей, получая по одной хромосоме от каждого. Для белой расы характерно такое распределение: у 50 процентов представителей имеет место сочетание активных и пассивных ферментов; у 25 процентов — только активные ферменты, и у оставшихся 25 процентов — только пассивные ферменты.

Собрав информацию воедино, мы можем вернуться к вопросу, какое это имеет отношение к эффективной работе в условиях давления и стресса.

В неокортексе головного мозга взрослого человека находится от 20 до 25 миллиардов нейронов и 164 триллиона синапсов.

Под воздействием стресса в синапсы префронтальной коры выбрасывается большое количество дофамина, что усиливает нейронную активность мозга. Однако если в синапсах образуется избыточное количество дофамина, происходит перегрузка мозга.

Мозг людей, у которых фермент COMT активный, способен справиться со стрессом, поскольку фермент избавляет его от избыточного дофамина.

Люди, у которых фермент COMT пассивный, не могут справиться со стрессом, поскольку их фермент не способен расщепить и вывести избыточный дофамин. В итоге мозг испытывает перегрузку, а бедных людей охватывает чрезмерное возбуждение.

У вас может сложиться впечатление, будто активные ферменты — хорошие, а пассивные — плохие. Совсем не так. Все зависит от того, находитесь вы в состоянии стресса или нет.

Активные ферменты действуют так быстро, что когда человек не испытывает никакого давления — то есть его организм находится в нормальном состоянии, а в клетках происходит обычный оборот дофамина, — то ферменты удаляют слишком много дофамина. У людей с активным ферментом уровень дофамина постоянно занижен. В камере сгорания недостаточно бензина. Префронтальная кора, конечно, работает, но не в оптимальном режиме. На самом деле таким людям жизненно необходим стресс (и дофамин), чтобы активизировать деятельность мозга до оптимального уровня. Чтобы успешно справляться со своими задачами, они нуждаются в реактивном состоянии. Им постоянно требуются испытания — предельные сроки, соревнования, экзамены.

Пассивные ферменты работают плохо, но это идет только на пользу людям — до тех пор, пока они не попадают в напряженные условия. Уровень дофамина остается высоким. В камере сгорания достаточно бензина. Префронтальная кора функционирует в оптимальном режиме. В большинстве случаев низкий уровень фермента COMT — хороший признак. Однако в неординарных ситуациях при избытке дофамина эти люди могут сломаться.

Таким образом, имеет место компромисс. Мозг некоторых людей работает лучше всего при отсутствии давления. Мозг других без стресса не может выйти на максимальный уровень эффективности.

Согласно теории эволюции, два генотипа COMT не сохранились бы, если бы каждая модификация при определенных условиях не обеспечивала эволюционного преимущества. Ген COMT, который кодирует активный фермент, есть и у других приматов, поэтому он присутствовал в ДНК человека изначально. Однако ген COMT, кодирующий пассивный фермент, есть только у человека разумного, следовательно, он сравнительно недавно стал участником естественного отбора. Какова же его цель?

Некоторые ученые выдвинули предположение, что все человечество делится на «воителей» и «паникеров». Люди, у которых фермент COMT быстро снижает уровень дофамина, — это бойцы, готовые к опасностям, способные быстро реагировать на нее и действовать максимально эффективно, несмотря на угрозу и боль. Люди, у которых фермент COMT медленно снижает уровень дофамина, — люди беспокойные, способные разрабатывать сложнейшие планы, просчитывать любые вероятности и думать о последствиях. Как одни, так и другие сыграли колоссальную роль в выживании рода человеческого.

Можно предположить, что «воителям» свойственна агрессивность, но это не так. Как раз всегда на грани агрессии находятся те, кто мучим вечными опасениями. Поскольку они весьма неуравновешенны, то довольно быстро теряют самообладание. Но их агрессия не всегда дает нужный эффект. Понятие удачной агрессии включает в себя, во-первых, своевременное распознавание враждебных намерений окружающих; во-вторых, их правильную интерпретацию; в-третьих, адекватную реакцию на них. «Паникеры» — люди беспокойные и сомневающиеся — склонны видеть враждебность там, где ее нет, но не замечать настоящей агрессии там, где она есть. Напротив, «воители» всегда готовы к реальной угрозе.

Вряд ли можно найти более подходящий пример реальной агрессии, чем гражданская война в Руанде, разразившаяся в 1994 году.

Группа ученых неоднократно бывала в 2006–2007 годах на юге Уганды, в лагере беженцев в Накивале, где почти тринадцать лет жили те, кто уцелел после геноцида. Ученые проверили ген COMT у 424 обитателей лагеря из разных семей, чтобы получить как можно более широкую генетическую выборку. Как и следовало ожидать, в этой общине был широко распространено посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР). Однако у каждого отдельного человека проявление ПТСР в значительной мере зависело от модификации гена COMT. Большинство беженцев-«воителей» сумели преодолеть это заболевание. Когда исследователи изучили историю тяжелых переживаний, то выяснили, что у «воителей» симптомы ПТСР появились только после череды травмирующих страшных событий. С беженцами-«паникерами» все было иначе. Им понадобилось всего одно травмирующее событие, чтобы приобрести ПТСР. Большинство из них по-прежнему страдали от ужасов, которые им пришлось пережить во время геноцида. Они так и не смогли излечиться даже спустя десять лет.

Прошло ровно пятьдесят лет после того, как Джулиус Аксельрод открыл COMT и предсказал, что однажды этот ген позволит объяснить причины серьезных психических заболеваний. Его прогноз сбылся.

Ниже представлен короткий перечень различий между людьми с разными модификациями гена COMT.

4

Генетический фактор может серьезно влиять на показатели академической успеваемости. Об этом свидетельствуют результаты последних исследований, проведенных на Тайване. Все тайваньские дети в девятом классе сдают тест на оценку базовых знаний (Basic Competency Test, BCT), от которого зависит, будут ли они переведены в среднюю школу старшей ступени. Тайваньский тест гораздо сложнее, чем американский тест SAT; вопросы BCT ближе к тем, на которые американцам приходится отвечать во время выпускных экзаменов в колледже. Кроме того, тест BCT проводится в течение двух дней. Только 39 процентов тайваньских девятиклассников успешно сдают его, и прежде всего потому, что он сопряжен с весьма интенсивной конкуренцией и вызывает у детей стрессовое состояние.

Давайте посмотрим, какими знаниями должны обладать тайваньские ученики, чтобы успешно сдать тест BCT. Вот один вопрос из раздела естествознания.

Джон опускает 1,4 кг металла (M) в серную кислоту. После завершения химической реакции получилось 3,4 кг MSO4. По представленному ниже фрагменту таблицы химических элементов определите, какой из следующих металлов вступил в реакцию с серной кислотой:

(A) Mg
(B) Ca
(C) Fe
(D) Cu
Элемент	H	O	S	Mg	Ca	Fe	Cu
Атомная масса	1	16	32	24	40	56	64

Вот это уровень! Чрезвычайно высокий! Очень сложно. И кажется, в этом тесте все задачи такие.

Теперь обратимся к вопросу по математике.

Похоже, у нас большие проблемы. Но именно на подобные вопросы приходится отвечать тайваньским детям, причем не при поступлении в колледж или магистратуру, а всего лишь для перехода в десятый класс!

На первом этапе исследования ученые Тайваньского государственного университета взяли образцы генетического материала у учеников младшей средней школы из четырех регионов Тайваня — всего в эксперименте участвовало 800 детей. Расшифровав их генетический код, ученые смогли выяснить модификацию гена COMT каждого. Ученые определили три группы испытуемых детей: с активным, пассивным и комбинированным ферментом.

При выполнении обычной работы в классе ученики-«паникеры» имели определенное преимущество. Благодаря высокому уровню дофамина многие показатели у них были намного лучше: память, концентрация внимания, высокий уровень способности к гуманитарным предметам. Они умели не только превосходно планировать работу, но и организовывать умственную деятельность. Однако по мере приближения теста BCT их нервозность усиливалась, а количество часов, потраченных на учебу, увеличивалось. Проводивший исследование Чунь-ень Чан заметил: «Многие ученики почти каждый вечер ходят на подготовительные курсы, чтобы глубже изучить все предметы, по которым проводится тестирование».

В условиях постоянно растущего напряжения менялось даже отношение к процессу обучения. Дети-«паникеры» испытывали чувство подавленности и безысходности, теряли способность мыслить стратегически и творчески. У них начинали возникать проблемы с усвоением незнакомой информации. Они были склонны впадать в панику при получении новых заданий и предпочитали придерживаться привычных методов решения задач.

В день проведения теста у таких учеников возникало ощущение, будто их кто-то подменил: их мозг работал не так эффективно, как раньше. Но они продолжали считать себя лучшими, поскольку действительно на протяжении большей части учебного года показывали самые высокие результаты. Бремя высоких ожиданий еще больше угнетало их. В итоге эти ученики думали только о том, чтобы не провалить тест.

Посмотрим на их результаты.

Средний балл, полученный учениками-«паникерами», оказался на 8 процентов ниже бала учеников-«воителей». Во время тестирования ученики, мучимые беспокойством, с трудом справлялись с теми предметами, которые больше всего обременяют краткосрочную память: естествознание, обществоведение и математика.

Создавалось впечатление, будто учащиеся первой и второй групп во время теста менялись местами.

Чем грозил неудачно сданный экзамен? «Разница всего в 1–2 процента переместит вас из хорошей средней школы, занимающей первое место, в школу под третьим или четвертым номером», — объяснил Чан.

В итоге умные дети попадают не в ту школу, на которую рассчитывают, — и только потому, что сдают экзамен в нервном состоянии. По всей вероятности, они хорошо владеют материалом и, если во время тестирования не было бы столь напряженной обстановки, смогли бы дать правильные ответы на вопросы. Единственный их недостаток состоит в том, что они не умеют вступать в борьбу, поскольку у них не тот генотип. «Я не считаю, что испытывать напряжение плохо. На самом деле кому-то конкуренция даже идет на пользу. Но на Тайване во время итогового теста ученики рискуют слишком многим, и это сильно на них давит», — говорит Чан.

Не должно ли общество найти какой-то другой способ оценки умственных способностей детей — способ, который не создавал бы тягостного напряжения?

Мы знаем случай — правда, экспериментальный, — когда уровень экзаменационного воздействия был по-умному снижен, что привело к поразительным результатам.

Исследователи Адам Олтер и Джошуа Аронсон провели эксперимент среди студентов Принстонского университета, отобрав 124 учащихся первого и второго курсов. Приготовленные для них вопросы были взяты из теста для поступающих в аспирантуру, то есть задание выглядело довольно трудным для людей с их уровнем знаний. Но ученым этого показалось мало. Они разделили участников на две группы. Для первой добавили испытания с сильным психологическим воздействием. Во-первых, студенты должны были сообщить, в какой средней школе учились и сколько из их одноклассников тоже поступили в Принстон. Цель вопросов состояла в том, чтобы вызвать у участников ощущение, будто они едва преодолели минимальный проходной балл и им очень повезло попасть в престижный университет. Во-вторых, главный тест, ради которого их собрали, раздали под строгим названием «Проверка интеллектуальных способностей». Исследователи хотели, чтобы заголовок вызвал у испытуемых чувство страха, породив в них сомнение, на самом ли деле их способности соответствуют уровню Принстона — что станет известно всем, когда будут обнародованы их плохие результаты.

Студенты первой группы, проходившие тестирование в таких стрессовых условиях, ответили правильно на 72 процента вопросов.

Для студентов второй группы ситуация складывалась не столь угрожающе. Им раздали тот же тест, что и первой группе, но назвали его «Решение интеллектуальных задач». Создавалось впечатление, будто содержащиеся в нем вопросы представляли собой всего лишь интеллектуальные головоломки, которые интересно решать. Кроме того, вопрос о школе и одноклассниках им задали уже после сдачи основного теста, то есть когда это уже не могло повлиять на результат.

Студенты второй группы ответили правильно на 90 процентов вопросов.

Снизив уровень напряжения для одних испытуемых и повысив его для других, Олтер и Аронсон получили разницу между группами в 18 процентов.

Конечно, можно возразить, что наша жизнь полна всякого рода сомнений и переживаний. И если итоговые квалификационные тесты отсеивают детей, которые не справляются с факторами, вызывающими стресс, значит, эти тесты позволяют довольно точно определить, кто преуспеет в реальной жизни.

Недостаток этого аргумента заключается в том, что он не учитывает одно существенное обстоятельство: уровень психической нагрузки, которую мы испытываем, в определенной степени поддается регулированию. Как показал эксперимент со студентами Принстонского университета, во многих случаях мы сами в состоянии повысить или снизить давление стресс-факторов. Кроме того, мы можем выбрать для себя те направления деятельности, которые больше соответствуют нашей стрессоустойчивости. Вы хотите учиться на юриста, врача или программиста? Тогда вам следует помнить: чтобы быть адвокатом с правом выступления в судах, нужно быть готовым вступать в схватку по любому поводу. Если вы на это не способны, вам лучше заняться исследованием правовых вопросов. Один программист умеет прекрасно справляться с поставленными задачами, но в строго ограниченные сроки; другой способен постоянно и планомерно поддерживать действующие компьютерные системы. Один врач больше подходит для работы в отделении экстренной медицинской помощи, тогда как другому уготована роль семейного врача. Но вы все равно можете быть юристом, врачом или программистом.

В связи со всем вышесказанным необходимо уточнить еще один момент. Упомянутые исследования не говорят о том, что «паникеры» обречены на неудачу в напряженной ситуации.

Недавно Куинн Кеннеди из Стэнфордского университета организовала продолжительное исследование, в ходе которого 172 пилота в условиях стресса проходили ряд тестов на симуляторах полетов. Но сначала у всех испытуемых проверили ген COMT, только после этого их допустили к эксперименту.

Пилоты работали очень напряженно: меняли высоту и направление полета, связывались с диспетчером на разных частотах, набирали новые коды приемоответчика — и все это сопровождалось повторением вслух инструкций в целях подтверждения. На протяжении всего полета самолет как будто проходил зону сильной турбулентности. Кроме того, возникали и другие проблемы: замерзал карбюратор, падало давление масла в двигателе или самолет попадал в полосу интенсивного воздушного движения, и пилотам приходилось обходить встречные самолеты. Во время приземления пилотов встречал боковой ветер со скоростью около восьми метров в секунду.

Учитывая все то, что мы узнали к настоящему моменту, можно предположить, что пилоты-«воители» хорошо справлялись со всеми трудностями. На самом деле именно так и было. Даже новички, у которых насчитывалось всего несколько сотен летных часов, еще не имевшие права летать по приборам ночью или в условиях тумана, — даже они выполняли задания на авиасимуляторе не хуже профессионалов. Но только те, у кого был соответствующий вариант гена COMT.

А что же пилоты-«паникеры»? Как они справились со сложной задачей? (Странным даже кажется то, что они вообще стали пилотами.)

Однако ученые из Стэнфордского университета пришли к совершенно другим выводам. Как и ожидалось, в условия стресса новички-«паникеры» действительно ослабили усилия. Тот хаос, в который они попали на авиасимуляторе, вызывал у них настоящее потрясение. Но чем больше летного опыта было у «паникеров», тем лучше они справлялись с поставленной задачей. Самые лучшие результаты показали профессиональные пилоты-«паникеры». Повышенный уровень стресса не снизил результативности их работы — напротив, в игру вступила заложенная в генах хорошая краткосрочная память и способность концентрировать внимание, благодаря чему они превзошли даже профессионалов-«воителей».

Эксперимент Куинн Кеннеди показал, что «паникеры», мучимые сомнениями и опасениями, могут справляться со стрессом и по своим результатам даже превзойти «воителей». Но только при одном условии: они должны быть подготовлены к преодолению конкретного стресс-фактора, присутствующего в определенных повторяющихся ситуациях. Приспосабливаясь на протяжении длительного периода к стрессогенной среде, они учатся действовать эффективно даже в самых напряженных условиях.

Принципиальное различие между американскими пилотами и тайваньскими девятиклассниками заключается в количестве накопленного опыта. Пилоты проводят в кабине целые годы, сотни и даже тысячи раз попадая в стрессовые ситуации во время полетов. У школьников при сдаче базового теста на оценку знаний есть только одна попытка. Преподаватель дает им подготовительные тесты, которые могут охватывать тот же материал, что будет у них на экзамене, но он не в состоянии воссоздать те же напряженные условия, в которых ученикам предстоит сдавать настоящий тест, — когда на карту будет поставлено их будущее.

5

В своей книге The Female Brain («Мозг женщины»), вышедшей в 2007 году, психоневролог Луэнн Бризендайн называет эстроген королем гормонов: «Могущественный, уверенный в себе, увлекательный; порой слишком деловой, а порой и агрессивный соблазнитель». Эстроген — основной женский половой гормон, усиливающий честолюбивый и напористый дух своей владелицы.

Эстроген пассивно проникает в клетки и изменяет транскрипцию огромного количества генов. Один из них — ген COMT.

Эстроген оказывает на COMT очень сильное воздействие, снижая скорость обратного захвата дофамина на 30 процентов, независимо от того, к какому генотипу принадлежит женщина. Другими словами, у женщин более высокий исходный уровень дофамина, чем у мужчин, особенно в момент его пикового выброса, наступающего два раза в месяц: перед овуляцией и перед менструацией. В условиях стресса женщины испытывают еще бльшую нагрузку. Некоторые из гендерных различий, о которых чаще всего вспоминают, еще более заметны в условиях стресса, что обусловлено скорее всего разным уровнем дофамина.

Николь Лайтхолл и Мара Мазер из Университета Южной Кали­форнии провели серию экспериментов, в ходе которых пытались определить, как гендерные различия становятся более заметными под воздействием стресса.

Чтобы вызвать стресс у участников эксперимента, Лайтхолл и Мазер использовали способ, отличающийся от того, что происходило в Принстоне. Они предложили испытуемым опустить руку в ледяную воду и держать ее там как можно дольше — до трех минут. Это вызывало у участников эксперимента весьма болезненные ощущения, что провоцировало очень сильную психоэндокринную реакцию. Физический стресс отличается от психического тем, что обрабатывается в мозговом стволе, тогда как психическое напряжение — в лимбической доле полушарий головного мозга. Однако при наступлении реакции на стресс результат в обоих случаях бывает одинаковый.