Убегай! Кобен Харлан

Глава тридцатая

Эш поставил машину за домом. С дороги ее не было видно, но Ди Ди все равно стояла на страже, на тот случай, если кто-то свернет на эту длинную подъездную дорожку. Эш проверил заднее сиденье. Все сумки были на месте. Он расстегнул их и выложил на сиденье оружие.

Все было в наличии.

Он выбрал то, что ему нужно, остальное уложил обратно в сумку, сунул два пальца в рот и свистнул. Явилась Ди Ди, и он вручил ей пистолет «FN Five-seveN».

– У тебя было время подумать, – сказал он.

– О чем?

– О записке матери Адионы. Прежде всего – кто она такая?

– Прислуживает в гостиной. Это высшее положение, какого может достичь там женщина.

– Как ты думаешь, она верна вашей секте?

– Не называй это сектой, – сказала Ди Ди. – Да, конечно. Есть еще одна женщина с этим титулом, мать Абеона. Они настолько глубоко постигли чистую Истину, что он выбрал их для того, чтобы создать Визитера и Волонтера.

– То есть своих сыновей, – сказал он. – Они единственные сводные братья?

– Да.

– И кто из них сын матери Адионы?

– Волонтер.

– Выходит, мать Адиона – это мать Волонтера. А мать Абеона – это мать Визитера.

– Да, – сказала она, и они двинулись вперед, чтобы подойти к дому с тыла. – А почему тебя это волнует, Эш?

– Меня это не волнует. Но мне не нравится, когда кто-то внутри работает против нас. А тебе?

– Да я, в общем, не думала об этом.

– Мать Адиона заставила кое-кого пытать меня, чтобы узнать, что мы задумали. Потом незаметно передала записку с просьбой не делать этого. Это тебя не беспокоит?

– О, это очень меня беспокоит, – сказала она.

Эш внимательно огляделся, проверяя обстановку.

– Ди Ди!

– Что?

– Почему мне все время кажется, что ты говоришь мне не все?

Она с улыбкой заглянула ему в лицо. Сердце Эша застучало быстрее.

– Ты чувствовал это, правда? Когда был с ним.

– Вартадж – личность яркая. Это надо признать.

– А Прибежище Истины?

– Тихое местечко, спокойное, – согласился он.

– И не только. Главное, там на душе спокойно.

– И что?

– Ты помнишь, какой я была раньше?

Да, он это помнил. Просто кошмар. Но не она была виновата. Слишком много опекунов, учителей, школьных психологов, духовных наставников, особенно тех, кто, прикидываясь святошей, не мог удержать шаловливых ручек и справиться с грязными помыслами.

– Помню, – сказал он.

– Разве я не стала лучше, Эш?

– Стала. – Солнце светило в глаза, а ему не хотелось отрывать от нее взгляд, и тогда он поднес руку ко лбу, то ли отдавая честь, то ли прикрываясь от яркого света. – Но тут не обязательно должно быть «или-или».

– А для меня обязательно.

– Мы можем сбежать. – Он услышал в своем голосе нечто доселе небывалое. Отчаяние. Тоску. – Я бы нашел для нас местечко не хуже. Тихое, как это твое пристанище. Спокойное. Где душа отдыхает.

– Можно было бы, – сказала она. – Но это все ненадолго.

Он хотел еще что-то сказать, но она приложила палец к его губам.

– В вашем мире, Эш, для меня слишком много соблазнов. Даже вот когда я здесь с тобой, мне нужно постоянно держать себя в руках, иначе я снова подсяду. Скачусь на самое дно. А мне нужно больше.

– Больше?

– Да.

– И эта слепая вера в твою якобы истину, во всю эту чушь, дает тебе больше?

– О-о, в это во все я не верю.

– Погоди, что ты сказала?

– Эш, большинство религиозных людей в догматы не верят. Из учения мы берем только то, что хотим, а то, чего не хотим, отбрасываем. Мы сами формируем себе образы, какие нам хочется, какие нам нравятся: образ Бога доброго, Бога мстительного, деятельного Бога или спокойного, который ни во что не вмешивается, – словом, любого. И просто стараемся что-то взять от этого для себя. Может быть, получаем вечную жизнь, а те, кого мы презираем, – вечные муки. А может, имеем нечто более конкретное: деньги, работу, друзей. В зависимости от твоей установки.

– Чего-чего, а этого я никак не ожидал от тебя услышать, – сказал Эш.

– Правда?

Он сложил ладони лодочкой, приставил их к стеклу и приблизил лицо, чтобы разглядеть, что происходит на кухне. Пусто. Свет выключен. Более того, кухонный стол накрыт длинным куском белой ткани, как делают, когда уезжают надолго.

– Когда Истинный отправился в Аризону, чтобы в пустыне найти заветный символ – тот самый, что выражает основу нашей веры в единую Истину, – знаешь, какое он обнаружил в нем предсказание?

Эш отвернулся от окна.

– Предсказание о том, что Истинный, как нынешнее воплощение Истины, умрет и вознесется на иной уровень бытия и на смену ему придет не другой мужчина – истина воплотится и упрочится союзом двух людей, представляющих все человечество. Мужчиной и женщиной. И это будет особенная женщина.

Ди Ди широко улыбнулась.

Эш смотрел на нее.

– Ты, – сказал он.

Она развела руками, подтверждая, что он понял ее правильно.

– И в символе в самом деле есть эта чушь насчет мужчины, а теперь вот и женщины?

– Нет, Эш, конечно нет.

Эш скорчил гримасу, видно было, что он ничего не понял.

– Это просто последняя, – пальцами Ди Ди обозначила кавычки, – «интерпретация».

– Так, выходит, ты знаешь.

– Что знаю?

– Что все это чушь.

– Нет, Эш, ты опять ничего не понял. Повторяю, как и всякий другой, я беру отсюда только то, что мне нужно. И это меня подпитывает. Моя вера не становится слабее оттого, что я понимаю: учение не нужно воспринимать буквально. Наоборот, она становится еще крепче. Это дает мне в руки власть.

– Другими словами, – сказал Эш, – ты нашла способ встать во главе своей секты.

– Это твоя точка зрения. И ты имеешь на нее право, – ответила Ди Ди и посмотрела на часы. – Пошли. Уже пора.

Она двинулась вверх по склону. Эш пошел за ней.

– Эти наши заказы, – сказал он. – Это они вдохновили Истинного, и он придумал новую… мм… интерпретацию в твою пользу, так?

Ди Ди продолжала идти не останавливаясь.

– Неисповедимы пути не только Господни, – сказала она.

– Профессор ван де Бик? – спросил Саймон.

– Прошу вас, зовите меня Луи.

Выглядел ван де Бик совершенно так же, как и на своей страничке с биографией: молодой, по-мальчишески обаятельный, гибкий, стройный и подтянутый. Как и на фотографии, на нем была черная, плотно облегающая футболка. В момент рукопожатия взгляд его упорхнул куда-то в сторону, но он успел одарить Саймона лучезарной улыбкой. Небось, на студенток действует неотразимо, осуждающе подумал Саймон. Может быть, и на его дочь. Или это мысли сексиста?

– Я очень сожалею о Пейдж, – сказал ван де Бик.

– В каком смысле?

– Простите?

– Вы сказали, что сожалеете. О чем конкретно?

– Но вы же сказали по телефону, что она пропала.

– И именно об этом вы сожалеете, Луи?

Саймон проговорил это таким тоном, что Луи съежился, и Саймон сразу обругал себя за то, что был слишком напористым.

– Ради бога, простите меня, – мягко произнес он. – Просто… в мою жену недавно стреляли. В мать Пейдж.

– Что? О, это ужасно. Она…

– Она в коме.

Краска отхлынула с лица профессора.

– Привет, Луи! – послышался голос.

Это его заметили двое студентов – между прочим, оба юноши, – поднимающиеся по ступенькам Библиотеки Лоу. Они остановились, ожидая ответа, но их приветствие осталось незамеченным.

– Луи! – проговорил второй студент.

Саймон терпеть не мог, когда к профессорам обращались просто по имени.

Ван де Бик словно вышел из транса, в который его вогнал Саймон.

– О, привет, Джереми, привет, Дэррил.

Он заулыбался, но видно было, что улыбка натянутая и он серьезно встревожен. Смущенные студенты продолжили свой путь.

– Вы хотели рассказать мне о чем-то, – напомнил ему Саймон.

– Что? Да нет, это ведь вы присылали мне сообщения.

– Да, но когда вы перезвонили, то дали понять, что у вас есть что рассказать.

Ван де Бик принялся жевать нижнюю губу.

– У Пейдж вы были любимым профессором, – добавил Саймон. – Она очень вам доверяла.

Эта информация, в лучшем случае полученная из третьих рук, тем не менее, скорее всего, соответствовала действительности и была, как минимум, лестной.

– Пейдж была чудесной студенткой, – отозвался тот. – О такой мечтает любой преподаватель.

Чувствовалось, что эти слова он повторяет довольно часто, но прозвучали они вполне искренне.

– Так что же случилось тогда? – спросил Саймон.

– Не знаю.

– Я привез к вам умную, любознательную девушку. Она никогда до этого не жила одна, далеко от дома и семьи, среди чужих людей, – сказал Саймон, и его захлестнули чувства, не так-то легко поддающиеся описанию, – смешение ярости, печали, сожаления и отцовской любви. – Я доверил ее вам и надеялся, что вы о ней позаботитесь.

– Мы стараемся, мистер Грин.

– Однако неудачно.

– Вы ничего об этом не знаете. Но если вы приехали, чтобы порицать…

– Нет, это не так. Я приехал потому, что хочу найти ее. Поэтому прошу вас…

– Но я не знаю, где она.

– Расскажите мне все, что помните.

С возвышения, на котором они стояли, он посмотрел на людей внизу.

– Давайте пройдемся, – сказал ван де Бик. – Не очень удобно беседовать, стоя на этих ступеньках.

Он стал спускаться. Саймон не отставал и шел рядом.

– Как я уже говорил, Пейдж была очень хорошей студенткой, – начал он. – Чрезвычайно активной в учебе. Впрочем, многие дети так начинают. Слишком горячо берутся за дело. Хватаются за все подряд, за любую возможность, все хотят успеть. Горят на учебе… как свечка с обеих сторон. Вы помните свои студенческие годы?

– Помню, – кивнул Саймон.

– Позвольте спросить, где вы учились?

– Здесь.

– В Колумбийском?

Они пересекли Университетскую аллею и направились к Библиотеке Батлера.

– А оказавшись здесь, уже знали, кем хотите стать?

– Понятия не имел. Начинал с технических дисциплин.

– Говорят, что колледж открывает перед тобой целый мир. В каком-то смысле это, конечно, правда. Но в большинстве случаев бывает как раз наоборот. Ты приходишь сюда, уверенный в том, что, когда выйдешь отсюда, тебе все будет по плечу. Выбор у тебя богат до бесконечности. На самом же деле с каждым проведенным здесь днем твой выбор сокращается. И ко времени окончания реальность как будто схлопывается.

– Какое отношение это имеет к Пейдж? – спросил он.

Улыбаясь, профессор смотрел на него в упор.

– Она проделала все это быстро. Но наилучшим образом. Она почти сразу нашла свое призвание. Это генетика. Она хотела стать врачом. Лечить людей, как ее мать. И нескольких недель не прошло, а она уже поняла это. И стала посещать мои занятия, очень часто, приходилось даже ограничивать ее рвение. Она хотела понять, какой выбрать курс, чтобы стать моей ассистенткой. Мне казалось, что у нее все очень хорошо получается. А потом вдруг все изменилось.

– Как именно?

Он продолжал идти, не останавливался.

– Существуют некоторые правила, мистер Грин. Я хочу, чтобы вы это поняли. Например – что нам можно сообщать о студентах родителям, а что нельзя. Если студент просит о конфиденциальности, мы должны обеспечить ее, в пределах допустимого, конечно. Вы знакомы с правилами жизни в кампусе из раздела девять?

Саймон похолодел. Эйлин Воган говорила ему что-то об этом, когда он приезжал в Лэнфорд. Будто подруга Пейдж и Эйлин Джуди Зискинд заподозрила, что на одной студенческой вечеринке Пейдж стала жертвой сексуального насилия. Саймон старался об этом не думать, потому что, во-первых, думать об этом было страшно, а во-вторых, что более важно, когда Джуди открыто подняла этот вопрос, Пейдж все отвергла. Именно этот факт успокаивал Саймона. Джуди продолжала наседать на Пейдж, но, по словам Эйлин, Пейдж не только все отрицала, но в конце концов замяла всякие разговоры на эту тему.

«Она сказала, что у нее какие-то проблемы дома…»

Они свернули с дорожки и подошли к зданию из стекла и бетона, которое называлось Лернер-холл[41]. На нижнем этаже его было кафе. Ван де Бик собрался было открыть дверь, но Саймон взял его за локоть.

– Подвергалась ли моя дочь сексуальному насилию? – спросил он.

– Думаю, да.

– Вы думаете?

– Однажды Пейдж пришла ко мне и сказала, что хочет поговорить конфиденциально. Она была крайне расстроена. Оказывается, на вечеринке в кампусе с ней произошел инцидент.

Кулаки Саймона сжались сами собой.

– Она сама вам об этом рассказала?

– Начала рассказывать, да.

– Что значит «начала»?

– Прежде чем она перешла к подробностям, я сразу предупредил, что должен следовать рекомендациям раздела девять.

– Что это за рекомендации?

– Об обязательной отчетности.

– Что это значит?

– Если студентка или студент сообщает мне о сексуальном насилии, хотят они этого или не хотят, я обязан сообщить об этом ответственному за исполнение положений этого раздела.

– Даже если жертва не желает, чтобы вы это делали?

– Да, вы совершенно правы. Если честно, мне самому это правило очень не по душе. Я, конечно, все понимаю. И мотивировку, и прочее. Но мне кажется, не всякий захочет довериться своему учителю, когда знает, что, нравится это кому-то или нет, учитель обязан об этом доложить куда следует. Жертва замыкается, уходит в себя. Вот и здесь случилось то же самое.

– Пейдж не захотела с вами говорить?

– В общем, да. Рассердилась и убежала. Я попытался ее догнать, но не смог. Потом я звонил ей. Посылал сообщения. Писал по электронной почте. Один раз заглянул в ее комнату. Она отказывалась со мной разговаривать.

Кулаки Саймона сжались еще крепче.

– А вам не пришло в голову сообщить ее родителям?

– Я думал об этом, конечно. Но насчет этого опять же существуют определенные правила. Я специально консультировался с ответственным по этому разделу.

– И что она сказала?

– Это был мужчина.

«Ты это серьезно?» – подумал Саймон.

– И что он сказал?

– Он поговорил с Пейдж. Она отрицала, что с ней такое случилось.

– И вам опять не пришло в голову позвонить родителям?

– Именно так, мистер Грин.

– И моя дочь, которую, вероятно, изнасиловали, молча страдала одна.

– Существуют инструкции. И мы должны их исполнять.

Какой-то бред. Когда все это закончится, Саймон сделает все, чтобы отплатить этому хлыщу, но сейчас он должен сосредоточиться на первостепенной задаче. Ему этого не хотелось. Хотелось одного: рухнуть на землю и плакать о своей несчастной дочери.

– Значит, именно тогда у Пейдж все пошло наперекосяк?

Ван де Бик немного подумал. Его ответ удивил Саймона.

– Вообще-то, нет, не совсем. Я понимаю, как это звучит, но когда я в следующий раз увидел ее…

– Когда это было?

– Через несколько дней. Пейдж пришла на занятия. Казалось, она уже была более или менее в порядке. Помню, стою я за кафедрой, гляжу на нее – я даже несколько удивился, что она появилась, – а она так кивнула мне, знаете, будто хотела сказать: «У меня все хорошо, не беспокойтесь об этом». Через несколько дней она опять стала приходить на мои занятия. Вы не представляете, как я был рад ее видеть. Я попробовал снова поговорить с ней о том случае, но она сказала, мол, это все пустяки, она слишком близко все приняла к сердцу. Я не хочу сказать, что она полностью пришла в норму. Я понял, что она просто пытается от этого отгородиться. Я предлагал помощь, убеждал поговорить с кем-нибудь. Пожалуй, самое тяжелое то, что девушки продолжают жить в том же кампусе, что и предполагаемый нападавший.

– Насильник.

– Что?

– Не надо называть его «предполагаемый нападавший». Говорите прямо: «насильник».

– Я ведь этого не знаю.

– Но знаете, кто это, так?

Он не ответил.

– Так знаете или нет?

– Она мне не сказала.

– Но вы знаете имя этого парня.

– Могу догадываться. По крайней мере, сейчас.

– Что вы хотите этим сказать?

Ван де Бик запустил пальцы в волосы и тяжело вздохнул.

– Как раз здесь вся эта история и принимает странный оборот, мистер Грин.

«Куда уж более странный?» – подумал Саймон.

– Не знаю, в каком порядке это было, – продолжал ван де Бик. – Не очень хорошо помню, что было сначала – резкое ухудшение с Пейдж или…

Он замолчал.

– Или что?

– В кампусе случился еще один… – он замолчал, посмотрел в небо, словно пытался найти нужное слово, – …инцидент.

– Инцидент, – повторил Саймон.

– Да.

– Вы имеете в виду изнасилование?

Ван де Бик сощурился.