Убегай! Кобен Харлан

Глава двадцать четвертая

В последний раз Елена приземлялась в Портлендском международном аэропорту штата Мэн, когда прилетела сюда с Джоэлом. Племянница Джоэла, она же его крестница, решила устроить в расположенном в сельской местности детском лагере с каким-то индейским названием – что-то вроде «Ману», сейчас Елена уже плохо помнила – «тематическую свадьбу», и Елена ждала этого события без особого энтузиазма.

Хотя бы потому, что бывшая жена Джоэла, Марлен, шикарная, стройная и грациозная красавица, тоже собиралась приехать и Елене предстояло иметь дело с косыми взглядами родственников Джоэла, которые никак не могли понять, что нашел высокий и харизматичный красавец Джоэл, шесть футов и два дюйма ростом, в этой пухленькой, непривлекательной коротышке Елене росточком всего пять футов.

Елена и сама не совсем это понимала.

– Там будет здорово, вот увидишь, – уверял ее Джоэл.

– Там будет полный отстой.

– У нас будет уединенный домик на самом берегу, только ты и я.

– Точно?

– Хорошо, не уединенный, – признался он. – И не на берегу. И кровать двухъярусная.

– Вот это да, круто.

Даже в самых благоприятных обстоятельствах эта поездка казалась бы ей полным кошмаром. Елена терпеть не могла ни жить на природе в палатках с насекомыми, ни самой природы, она не любила стрелять из лука и плавать на каноэ, не любила вообще ничего из развлечений, предложенных в присланной «Программе свадьбы Джека и Нэнси». Было начало июня. Летние лагеря в штате Мэн во время занятий в школах сдавались для отдыха и разных мероприятий, чтобы, пока здесь нет детей, заработать немного денег.

Но к ее удивлению, праздник в общем и целом удался. В игре под названием «Цветные войны»[37] команда Елены выиграла: во время длившейся целый день битвы, целью которой был захват флага противника, ее бывшая профессия очень пригодилась. А вечером – это воспоминание до сих пор не дает ей покоя и навсегда останется у нее в сердце – Джоэл раздобыл два стакана и оставшуюся после пира бутылку вина. Он завернул стаканы с бутылкой в один огромный спальный мешок. А когда погасли огни и, как в настоящем лагере, прозвучал кем-то сыгранный на трубе сигнал отбоя, Джоэл потихоньку слез с верха двухъярусной койки, взял Елену за руку, потащил на футбольное поле и прямо под безоблачным, усыпанным звездами темно-синим небом штата Мэн занялся с ней любовью.

Почему с Джоэлом так хорошо было заниматься любовью?

Почему он всегда был способен добраться до самых потаенных глубин ее тела и ее души, к которым ни один мужчина не мог приблизиться? Она тысячу раз пыталась разобраться в этом и поняла, что секс, прекрасный секс связан с доверием и незащищенностью. Джоэлу она доверяла полностью. Перед ним она полностью раскрывалась и была абсолютно не защищена. Куда-то исчезали и здравомыслие, и колебания, и сомнения. Ей хотелось, чтобы ему было хорошо, и ему хотелось, чтобы ей было хорошо, ей хотелось, чтобы ее любили, и ему хотелось, чтобы его любили. И кроме этого – никаких других мыслей или желаний.

Такое в жизни бывает не часто. Может быть, всего один или два раза. У большинства людей – никогда.

Елена понимала: вопреки тому, что говорили ей исполненные благих намерений друзья, она больше никогда не будет иметь такого в жизни. Даже не стоит и пробовать. Она ни с кем не встречалась, и не потому, что у нее было не так много предложений, – ей было просто неинтересно начинать с кем-то новые отношения. Она не страдала, не хныкала, не жаловалась на судьбу. Елена просто знала, что с гибелью Джоэла умерла лучшая часть ее самой. Во всем мире не существовало никого, кто мог бы подарить ей испытанное с ним чувство доверия и незащищенности. Как это ни печально, но это факт, тем более что она постоянно слышала в условиях этой убогой политической конъюнктуры, что факт – вещь упрямая, ему наплевать на то, что ты чувствуешь. У нее в жизни были эти удивительные отношения, они были прекрасны, а теперь их нет.

Ее номер в отеле «Говард Джонсон» неподалеку выходил окнами даже не на одну, а на две заправочные станции и на магазин «Севен-Элевен». «Говард Джонсон» она предпочла относительно более престижным – это слово стоило бы взять в кавычки – отелям «Эмбаси Сьютс» и «Комфорт инн» чисто по ностальгическим соображениям. В детстве, когда ее семейство жило в Техасе, они, бывало, всей семьей ходили по вечерам ужинать и есть мороженое в мотель с издалека видной оранжевой крышей и башенкой с флюгером, принадлежащий сети «Говард Джонсон». Елена с отцом всегда заказывали жареные устрицы, и сейчас, когда мысли ее рассеянно блуждали, окунуться в прошлое, отведать их было бы очень приятно.

Она подошла к дежурному администратору и спросила, как пройти в ресторан, и тот посмотрел на нее такими глазами, будто она говорит с ним на суахили.

– У нас ресторана нет.

– Это «Говард Джонсон», и у вас нет ресторана?

– Именно так. Здесь неподалеку есть ресторан «Портланд пай компани». А еще в полутора милях дальше – «Докс Сифуд».

Елена отошла от стойки и, не выходя из холла, быстро погуглила. Как это она не заметила, что в гостиницах сети «Говард Джонсон» в течение нескольких лет закрывались рестораны? К 2005 году их, оказывается, осталось всего восемь, а теперь вообще только один в городе Лейк-Джордж, штат Нью-Йорк. Она даже посмотрела, долго ли ехать до этого города, оказалось, что часов пять.

Слишком далеко. Да и отзывы о нем далеко не блестящие.

Тогда она направилась в один из баров, устроенных в стиле пивоварни, смотрела игру и довольно много выпила. Все думала о двух наиболее значимых мужчинах в своей жизни: о своем отце и о Джоэле, о том, что судьба слишком рано забрала у нее обоих. На попутке вернулась обратно в гостиницу – отсутствие оранжевой крыши или хотя бы флюгера должно было подсказать, что времена изменились, – и завалилась спать.

Утром Елена надела синий блейзер с джинсами и посмотрела в Интернете, как добраться до агентства «Надежда и вера» в Уиндхэме. Полчаса, дорога свободна, пробок нет. В головном офисе Елены уже все подготовили, и теперь у нее есть полномочия выступать как от имени родственников пропавшего Генри Торпа, так и от имени родственников недавно убитого Дэмиена Горса.

Шансов на успех предприятия почти никаких.

Агентство по опекунству и усыновлению «Надежда и вера» располагалось в небольшом офисном комплексе позади кафе «Эпплби» на Рузвельт-трейл. Владелец, мужчина с буйной шевелюрой седых волос, представился как Мэйш Айзексон, он приветствовал ее нервной улыбкой и вялым рукопожатием – ладонь его была похожа на дохлую рыбу. На носу у Мэйша красовались стильные очки в черепаховой оправе, щеки заросли растрепанной бородой.

– Не знаю, чем могу вам помочь, – уже в третий раз проговорил Айзексон.

На лбу у него блестели капельки пота. Когда они сели, Елена вручила ему доверенности. Айзексон внимательно прочитал все, что там было написано.

– Давно ли были оформлены эти усыновления? – спросил он.

– Генри Торп – двадцать четыре года назад. А Дэмиен Горс – около тридцати.

– Повторяю еще раз: не знаю, чем я могу вам помочь.

– Я бы хотела взглянуть на все документы, касающиеся этих усыновлений.

– Которые имели место так много лет назад?

– Да.

Айзексон сложил руки на груди.

– Миз Рамирес, надеюсь, вам известно, что усыновления эти были совершены анонимно?

– Да, известно.

– Значит, если бы даже у меня была эта информация, вы должны знать, что по закону я не могу предавать гласности документы, касающиеся регистрации усыновлений.

Он лизнул палец с аккуратно подстриженным ногтем, выдернул из шкафчика листок бумаги и подвинул его через стол, чтобы Елена могла с ним ознакомиться.

– Законы сейчас уже не столь строгие, как прежде – что касается прав усыновляемых и все такое, – тем не менее вы должны следовать определенному протоколу.

Елена заглянула в эту бумагу.

– Первый шаг – пойти в канцелярию округа, я подскажу, где это, и написать заявление в окружной суд. Потом будет назначен день, когда вас примет судья…

– У меня на это нет времени.

– Тут я связан по рукам и ногам, миз Рамирес.

– Документы обеих семей хранятся здесь. У вас в офисе. Члены семей пользовались вашими услугами и хотят, чтобы я посмотрела все бумаги.

Он опустил глаза и поскреб затылок.

– При всем уважении, родственники не имеют права решать, что можно, а что нельзя. Оба усыновленных взрослые люди и теперь могут сами подать ходатайство в суд или в наш офис. Насколько я знаю, мистер Горс недавно скончался. Это правда?

– Да, он был убит.

– О господи, это ужасно.

– Именно поэтому я здесь, между прочим.

– Я очень сожалею об этой трагедии, но с юридической точки зрения это, скорей всего, означает, что потребуется написать какую-то другую бумагу. Мне просто неизвестно, что надо делать в случае, когда усыновленный уже умер…

– Был убит.

– …и одному из приемных родителей… его матери, как видно из этого документа… понадобилась информация о настоящих родителях усыновленного. Я не вполне уверен, что она имеет на это право. А что касается Генри Торпа, ведь он еще жив, так?

– Он пропал при подозрительных обстоятельствах.

– И тем не менее, – сказал Айзексон, – я не совсем понимаю, каким образом кто угодно – родитель, опекун, да кто бы то ни был – мог бы иметь право подавать ходатайство от его имени.

– Они оба были усыновлены здесь, в этом офисе, мистер Айзексон.

– Я в курсе.

– Эти два человека – их усыновление еще в детстве было оформлено здесь, в вашем агентстве – совсем недавно контактировали друг с другом. Насчет этого вы тоже в курсе?

Айзексон молчал.

– Теперь один из них мертв, другой пропал при весьма таинственных обстоятельствах.

– Я вынужден попросить вас уйти.

– Ну так попросите, – сказала Елена.

Она сложила руки и не сдвинулась с места. Сидела и смотрела на него в упор.

– Но я же связан по рукам и ногам, – снова попробовал он. – Я бы рад вам помочь, но…

– Документы об усыновлении оформляли вы лично?

– За эти годы в нашем офисе было оформлено много усыновлений.

– Аарон Корвал – вам о чем-нибудь говорит это имя? Может быть, вы помните его отца, Уайли. Эта семья владеет фермой с участком леса, а также гостиницей в Коннектикуте.

Он молчал. Но видно было, что Елена попала в точку.

– Мистер Корвал был вашим клиентом? – спросила она.

– Не знаю.

– Он тоже мертв. Я имею в виду Аарона Корвала.

Лицо его утратило последние остатки румянца.

– Его усыновление тоже здесь оформлялось?

– Не знаю, – повторил Айзексон.

– Проверьте в ваших документах.

– Я вынужден попросить вас уйти.

– Да не собираюсь я никуда уходить. Ведь вы тогда работали здесь – когда оформлялись эти усыновления.

– Я открыл это агентство.

– Да, я знаю. Очень трогательная история о том, как вы хотели спасти малых деток и соединить их с любящими приемными родителями, потому что у вас у самого проблемы с отцовством. И мне об этом известно все. Я знаю всю вашу подноготную. На вид вы достопочтенный человек, который из кожи лезет вон, чтобы помочь людям, но если в вашей документации по усыновлению что-то не так…

– Ничего такого нет.

– Но если есть, то я обязательно это найду. Я буду проверять каждый ваш шаг, и, если раскопаю хоть одну оплошность, вольную или невольную, я воспользуюсь ею как рычагом. Посмотрите мне в глаза, мистер Айзексон.

Он поднял глаза и попытался поймать ее взгляд.

– Вы что-то знаете.

– Нет, не знаю.

– Да-да, знаете.

– Каждое усыновление у нас оформлено совершенно прозрачно. А если один из моих сотрудников совершил за наш счет мошенничество…

Так, кажется, становится теплее. Елена наклонилась вперед.

– Если все дело в этом, мистер Айзексон, то я – ваш первейший друг. Я пришла, чтобы помочь вам. Позвольте мне посмотреть папки. Ваши папки. Не те, где с правовой точки зрения все в порядке. Позвольте мне выявить мошенничество и уладить это дело.

Он молчал.

– Мистер Айзексон?

– Эти папки я показать не могу.

– Почему?

– Они пропали.

Она ждала продолжения.

– Пять лет назад у нас был пожар. И весь архив сгорел. Но проблема не в этом. Все самые важные документы хранятся в окружной канцелярии. Как я и говорил. Но если бы я даже хотел показать вам эти папки – чего по закону я делать все равно не имею права, – они находятся в окружной канцелярии. Вам надо обратиться туда.

Она внимательно вглядывалась в его лицо.

– Вы что-то недоговариваете, мистер Айзексон.

– Мы не совершали ничего противозаконного.

– Ладно.

– И еще я думаю, что бы там ни было… в общем, мы старались, чтобы для детей было лучше. Меня прежде всего заботит только это. Я всегда думаю о детях.

– Не сомневаюсь, что это так. Но теперь на этих детей идет охота, их убивают.

– Не понимаю, какое это имеет отношение к нам.

– Может быть, никакого, – сказала она, но не стала упоминать, что агентство «Надежда и вера» пока у нее единственная зацепка. – Может быть, я смогу вас оправдать. Вы хоть помните эти дела?

– Отчасти – да. И отчасти – нет.

– Что вы хотите этим сказать?

– Для оформления этих дел требовалась некоторая дополнительная секретность.

– В каком смысле?

– Все матери были незамужние женщины.

– А разве мало у вас было незамужних матерей? Я имею в виду, даже тогда.

– Да, – медленно проговорил он и погладил бороду. – Но эти девушки принадлежали к довольно ортодоксальной ветви христианства.

– Какого толка?

– Я так и не узнал. Но я также думаю… они не любили мужчин.

– Что это значит?

– Не знаю. Действительно не знаю. Но мне не позволили узнать имена матерей.

– Но ведь хозяин здесь вы.

– Да.

– Значит, вы должны были подписывать документы.

– Я и подписывал. И видел имена матерей один-единственный раз. Сейчас ни одного не помню.

Он помнит. Конечно помнит.

– А имена отцов?

– В документах всегда указывалось, что отец неизвестен.

Он поглаживал бороду так энергично, что вырывал волоски и они оставались у него на ладонях.

– Вы упомянули о каком-то вашем сотруднике, – сказала Елена.

– Что?

– Вы сказали: «Если один из моих сотрудников совершил за наш счет мошенничество».

Елена изо всех сил старалась поймать его взгляд, но он не давал ей такого шанса.

– Значит, кто-то еще работал с этими делами?

Он шевельнул головой. Возможно, это был кивок, она не вполне была уверена, но расценила именно так.

– Кто?

– Ее имя Элисон Мэйфлауэр.

– Социальный работник?

– Да, – сказал он, потом подумал немножко и добавил: – Что-то вроде того.

– И именно Элисон Мэйфлауэр устроила вам эти дела?

Он понизил голос, говорил едва слышно:

– Наш разговор проходил в обстановке строжайшей секретности. Она сказала, что у нее есть несколько нуждающихся в заботе детей. Я предложил свою помощь, и она приняла ее, но на некоторых условиях.

– На каких условиях?

– Прежде всего, я должен был хранить тайну. И не задавать лишних вопросов.

Елена не спеша обдумывала услышанное. Когда она работала в ФБР, ее отряд проводил обыск в нескольких на первый взгляд «чистых» религиозных храмах и агентствах, которые занимались незаконным оформлением усыновления. В некоторых случаях белые дети пользовались таким спросом, что вступала в силу макроэкономическая реальность капиталистического общества, когда спрос рождает предложение, и цены резко подскочили. В других случаях в прошлом одного из потенциальных приемных родителей имелись обстоятельства, препятствующие законному оформлению усыновления. И снова дело решали деньги.

Порой очень большие деньги.

Елене приходилось вести себя крайне осторожно. Она явилась сюда не для того, чтобы устраивать у Айзексона обыск с целью найти доказательства, что он торгует детьми, чем он, возможно, занимался двадцать или тридцать лет назад. Ей нужна была только информация.

– Я действительно не знаю ничего такого, что могло бы вам помочь, – вдруг сказал Айзексон, словно прочитал ее мысли.

– А эта Элисон Мэйфлауэр. Она может знать?

Айзексон задумчиво кивнул.

– Вы знаете, где она сейчас?

– Она уже двадцать лет со мной не работает. Куда-то уехала.

– Куда?

Он пожал плечами:

– Я долго ее не видел, многие годы. Мы с ней давно утратили связь.

– «Долго»…

– Что?

– Вы сказали «долго», а не «давно».

Он запустил пальцы в свою шевелюру и глубоко вздохнул.

– Ну, не знаю… Наверное, она вернулась… В прошлом году я с ней случайно столкнулся. В одном кафе в Портленде, она там работала. В вегетарианском. Но когда она меня увидела… – Он замолчал.

– Что случилось, когда она вас увидела? – подтолкнула его Елена.

– Она ускользнула через заднюю дверь. Я пошел за ней, просто чтобы поздороваться, но ее уже нигде не было… – Он махнул рукой. – И вообще, может, это была и не Элисон. Она выглядела совсем по-другому – раньше у нее были длинные черные волосы. А у этой короткая стрижка, и волосы белокурые, так что…

Он подумал еще немного.

– Нет, все-таки это была Элисон. Я в этом уверен.

– Мистер Айзексон?

Он взглянул на нее.

– Где находится это кафе?

Глава двадцать пятая

Эш открыл глаза и первое, что он увидел, – прекрасное лицо Ди Ди.

Он мог бы подумать, что он уже умер, или у него галлюцинация, или еще что-нибудь в этом духе, но если бы дело было именно так, то увидел бы он и ее привычную, закинутую за спину светлую косу, а не эти золотисто-каштановые короткие локоны, которые ей пришлось носить поневоле.

А может быть, и нет. Может быть, после смерти ты видишь не то, что тебе больше всего нравится, а последнее, что видел при жизни.

– Все хорошо, – ласково сказала Ди Ди, но в голосе ее ему все равно послышалось нечто восхитительно неземное. – Только не шевелись.

Придя наконец в полное сознание, он осмотрелся вокруг. Ага, он все еще на территории секты. Обстановка в комнате не просто аскетичная – ее, можно сказать, вообще нет. Голые стены, никакой мебели. Стены окрашены все в тот же вездесущий серый цвет.

В комнате были и другие люди. Ди Ди попыталась помешать ему сесть, но он не послушался. В дальнем углу Эш увидел мать Адиону, глаза ее были опущены к полу, руки она сжимала перед собой. Ближе к нему, по обе стороны кровати стояли двое, которых он узнал по портретам в треугольной композиции на стене другой комнаты, – это были Визитер и Волонтер.

Один из сыновей Каспера Вартаджа (Визитер?), не говоря ни слова, вышел за дверь. Другой повернулся к матери Адионе.

– Вам повезло, – отрывисто проговорил он.

– Мне жаль, что так получилось.

– О чем вы думали?

– Он здесь чужой, его никто сюда не звал, – сказала мать Адиона, все еще опустив глаза долу. – Я защищала Истину.

– Это неправда, – сказала Ди Ди.

Сынок махнул рукой, приказывая Ди Ди замолчать, глаза же его все еще сверлили взглядом немолодую женщину.

– Не вам это решать, матушка.

Женщина не отрывала глаз от пола.

– Если у вас были какие-то опасения, вам следовало явиться на совет.

– Ты прав, конечно, – кротко кивнула мать Адиона.

– Вы можете идти, – сказал сын Вартаджа и отвернулся.

– Я сейчас уйду, но прежде, – пожилая женщина двинулась к Эшу, – я хочу принести ему свои искренние извинения.

Мать Адиона подошла к кровати, обеими руками взяла Эша за левую руку. Она поймала его взгляд и смотрела на него не отрываясь.

– Не могу выразить, насколько я сожалею, что заставила вас страдать. Да вечно пребудет Истина.

– Да вечно пребудет Истина, – как эхо, повторили за ней остальные двое.

Мать Адиона сжала руку Эша.

И в эту секунду он почувствовал в своей ладони клочок бумаги.

Эш посмотрел ей в глаза. Мать Адиона едва заметно кивнула, сложила его ладонь в кулак, в котором скрылся обрывок бумаги, и вышла из комнаты.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Ди Ди.

– Прекрасно.

– Тогда одевайся, детка. Истинный хочет с тобой познакомиться.

Елена заметила черную доску, на которой широкой палитрой разноцветных мелков вегетарианское кафе с выкрашенными в зеленый цвет стенами рекламировало свой ассортимент. Кроме уже привычного «вегетарианский», доска пестрела другими завлекательными словечками типа «органический», «взаимная выгода», «постный» «ферментированная соя», «фалафель», «тофу», «сырой», «100 % натуральный», «эко», «свежий», «безглютеновый», «выращенный местными производителями», «экологичный», «с фермы прямо на стол». Бросалась в глаза вывеска, которая гласила: КАПУСТА – ЭТО ВСЕ! И еще одна, с выложенными зеленой овощной мозаикой словами: ЕШЬ ГОРОХ, А НЕ СВИНИНУ! С правой стороны стоял пробковый щит, на котором кнопками были приколоты объявления о разного рода экологических выставках и ярмарках (с экологической точки зрения правильно ли тратить на это бумагу?), а также о занятиях йогой и семинарах по приготовлению вегетарианских блюд. Для продвижения идеи вегетарианства не мешало бы украсить здание кафе гирляндами из конопли и разноцветных резиновых браслетиков.

За стойкой стояла Элисон Мэйфлауэр.

Она выглядела как типичная, можно сказать, классическая, пышущая здоровьем вегетарианка: высокого роста, загорелая, может быть, несколько сухощава, с высокими скулами, сияющей кожей и, как и описывал Айзексон, с коротко стриженными волосами. Она была столь ослепительной блондинкой, что закрадывалось сомнение в том, что цвет волос натуральный. Зубы ее тоже сверкали ослепительной белизной, хотя в улыбке таились некая нерешительность, сомнение и неуверенность. Когда Елена подошла к ней, она часто заморгала, словно ждала, что та принесла ей дурную весть или даже что похуже.

– Могу я вам помочь?

На коробке для чаевых было написано: ПООСТОРОЖНЕЙ СО СДАЧЕЙ – ЛУЧШЕ ОСТАВЬ ЕЕ У НАС. Елене этот призыв понравился. Она вручила женщине за стойкой свою визитную карточку со всеми телефонными номерами. Женщина взяла и принялась читать.