Освобождение Несс Патрик

– Да, но не одни. И не на другой берег.

– На другом берегу ничего нет.

Тут Энцо улыбнулся.

Земли на противоположном берегу озера считались частью заповедника. Но в действительности – главным образом из-за урезанного природоохранного бюджета – там нелегально выращивали травку. А еще ходили нелепые и жуткие слухи о каком-то лесном культе: якобы люди встречали там полуголых мужиков в шкурах невиданных зверей.

– Мы же не ночью едем, – сказал Энцо. – Средь бела дня.

– Скоро темнеть начнет.

Адаму не нравилось, что одна мысль о поездке на другой берег озера так его пугала. Но она в самом деле пугала. Причем он боялся не столько умереть или попасть в какую-то передрягу, сколько реакции родителей. Вдруг они узнают? Этот вопрос в последнее время частенько не давал ему покоя.

– Знаю. Это я и хочу тебе показать.

Словом, они поехали. Энцо подсказывал путь по извилистым лесным дорогам. При свете дня эти места выглядели мирно и безобидно (хотя именно здесь находился коттедж, в котором позднее убили Кэтрин ван Лювен, так что в легендах, видимо, все же была доля правды).

– Куда едем? – спросил Адам.

– В одно секретное местечко.

– Откуда, интересно, ты о нем узнал?

– Да не помню толком… В интернете прочитал. – Энцо поглядел на Адама. – Когда думал, что тебе подарить.

– Ты обо мне думал?

У Адама сразу отлегло от сердца. Заодно чуток встал член и пробило на «ха-ха».

Бред!

– Поворачивай. Кажется, мы на ме…

– Ого! – вырвалось у Адама, когда они остановились на небольшой парковке.

Парковка совсем не выглядела заброшенной. Деревья впереди живописно расступались, заключая в рамку пик Рейнир. Наглый, как мартовский кот, он купался в лучах закатного солнца, приобретая неприлично розовый окрас.

– Лучший вид на гору открывается отсюда, – сказал Энцо. – Вроде как.

– Круто…

Словечко было совершенно неуместное, но Адам не придумал, как еще описать эту внезапную красоту. Казалось, что гора – предмет объяснимой гордости всех местных жителей – явилась сюда специально для Адама и предстала во всей красе ему одному. По приглашению Энцо.

Это ведь любовь, так? Энцо потратил время, думал о нем, хотел сделать ему подарок в честь получения прав. Заранее позаботился о том, как провести этот вечер.

– Я люблю тебя, – сказал Адам, не сводя глаз с горного пика.

– Знаю, – ответил Энцо, тепло и с любовью констатируя простой факт.

– Мои родители… – Адам с трудом проглотил подступивший к горлу ком. – Понятия не имею, что бы я без тебя делал.

– Это я тоже знаю.

Он положил ладонь сперва ему на руку, потом притянул его к себе и поцеловал, еще раз и еще.

– Между прочим, эта парковка славится не только видом.

И плевать, что Энцо не забыл про презервативы – они занялись любовью прямо там, на переднем сиденье маминой «Киа», – подумаешь! Это не отменяло факта, что он вспомнил про живописный вид и приберег его для Адама, а потом, когда они разделись, сказал: «Ты такой красивый». Судя по одухотворенному выражению его лица, он явно имел в виду не только внешность.

Ну, разве не любовь?

– Я люблю тебя, – повторил Адам.

Бледный и голый, он лежал под смуглым и поразительно волосатым телом Энцо.

– А уж как я тебя люблю, Адам Терн, – ответил Энцо, в такт ритмичным толчкам целуя ему веки.

«А уж как я тебя люблю». Впоследствии Адам слишком часто вспоминал эту фразу. Слишком часто. И надо же, спустя год все переросло в банальное: «Мы просто прикалывались»…

Судя по всему, Энцо себя в этом убедил.

Адам не рассказал про подробности их расставания даже Анджеле. Хотя ей он рассказывал вообще все. Вместо этого соврал, что расстались они по обоюдному желанию – ну, не совсем… Примерно 60:40. Хотя в действительности – 100:0. Это не помешало Анджеле выразить горячее желание сжечь Энцо на костре.

– Убью гада! – прошипела она.

– Брось, все нормально…

– Явно же не нормально!!!

– Да я просто… расстроен. Но мы решили остаться друзьями. Все о’кей.

– Не понимаю, зачем ты врешь. – Она стиснула его ладонь, совсем как в тот день, когда их машина перевернулась. – Возможно, тебе так просто легче это пережить. Я понимаю и не обижаюсь. Но я рядом. Если ты оступишься и упадешь – я поймаю. Хотя нет, такого здоровенного, пожалуй, не удержу… Ну, хоть за лейкопластырем сбегаю.

Адам не мог объяснить ей простую вещь: если он произнесет это вслух, если расскажет обо всех своих надеждах и планах, о том, как много для него значил Энцо, если заплачет, то этим раз и навсегда положит всему конец. Да, Энцо ушел – то ли испугался, то ли не выдержал серьезности происходящего, то ли еще что случилось; родители у него, в конце-то концов, были католики.

Когда-нибудь он вернется. Может вернуться. А значит, мосты сжигать нельзя.

Они расстались десять месяцев назад. Все это время Анджела закрывала глаза на то, что Адам и Энцо продолжают общаться – хоть и по-дружески. Постепенно напряжение стало сходить на нет, не в последнюю очередь благодаря Линусу, которого Адам любил. Хотел любить. И пусть для настоящих чувств было рановато, не так давно они признались друг другу в любви. Мостик к Энцо не сгорел, но движение по нему было перекрыто. Адам научился по несколько часов подряд не думать о бывшем возлюбленном.

Но иногда все же думал. Например, когда человеку по ту сторону моста вдруг понадобилась пицца для прощальной вечеринки.

Может быть, Марти имел в виду именно это? Когда говорил, что любовь Адама – ненастоящая? Так все же: прав он или не прав?

Адам ощутил в глазах слезы. Удивился. Но не слишком. Эта рана у него в груди, засевший в сердце терновый шип… Любил он по-настоящему или нет (любил, любил), ему было больно расставаться с Энцо.

– Он разбил мне сердце, – вдруг сказал Адам.

Карен и Рене уставились на него сквозь пелену складской пыли. Он еще никогда не был с ними так откровенен.

– Знаем, – кивнула Рене.

– Бред какой-то, – прошептал Адам себе под нос и вытер слезы руками.

– И теперь он уезжает, – сказала Карен. – Это и хорошо, и плохо.

– Угу.

– Зато у тебя есть Линус Бертулис, – вставила Рене. – Да ведь?

– Линус клевый, – добавила Карен. – Такой ботаник!

– В хорошем смысле, – сказала Рене.

– Может, хватит уже трепаться о моей личной жизни…

– Во-во, завязывайте, ушлепки! – Из-за угла внезапно вышел Уэйд. – Зря я разрешаю друзьям работать вместе, да? Надо поменьше часов вам давать, вот что.

Карен и Рене тут же вернулись к работе – принялись сканировать оставшиеся журнальные столики. Адам хотел им помочь, но Уэйд схватил его за локоть.

– Как закончишь с оружием, жду тебя в кабинете.

Адам держал схваченную Уэйдом руку на весу, словно перед прививкой.

– Я ухожу в час. Важное дело…

– Тогда шевели булками и поскорей разберись с оружием, ясно?

Уэйд играючи (но все равно больно) ударил Адама под дых и отбыл.

– Вот козел!.. – прошептала Карен.

– А вас он хоть раз звал в кабинет? – спросил Адам.

Сестры помотали головами. Карен убрала сканер в чехол.

– Давайте сперва оружие сделаем. Все равно никому нет дела до пропавших ароматизированных свечей.

– Уф, – сказала Рене. – Ненавижу оружие!

Она видит свою смерть: чужие руки стискивают горло, на посеревшей коже вновь появляются кровоподтеки. Она прикладывает ладонь к тому месту на полу, где все случилось. Из-под пальцев начинает виться дым, и грудь вновь спирает – легкие помнят тот вдох, который никак не могли сделать, невыносимое – и неисполненное – желание проглотить огромный ком в горле. Страх все нарастал, рвался из груди, но куда ему было деться, если глотка перекрыта?

Так странно: не было никакой злобы, никакой враждебности в его глазах… В глазах…

– …Тони, – говорит она вслух, когда на кончиках ее пальцев начинают плясать первые язычки пламени.

Да, он был конченый человек, все наркоманы – конченые люди, но Тони никогда не злился, не распускал кулаки. Прежний ее парень – Виктор, больной на всю голову и вечно злой – вот его она боялась, да, но не Тони, Тони – никогда.

«Ты взяла мою заначку», – говорил Тони, стискивая ей шею.

«Неправда, – отвечает она теперь. Огонь кругами расходится от нее по иссохшему деревянному полу. – Неправда».

Они ширнулись вместе. Он сам ее угостил. Она и близко не подходила к…

«Ты взяла мою заначку», – повторил Тони, и в этот миг ее охватил страх, он пробился даже сквозь приход, от которого сердце делало тысячу ударов в минуту.

– Я умру, – говорит она.

А ведь ты действительно взяла его заначку.

– Неправда.

Правда.

Правда. Пора, наконец, в этом признаться. Она спрятала пакетик в карман, когда Тони закрыл глаза во время первого прихода. Но ведь она не украла, просто припрятала – для надежности, чтобы он не потерял, как в прошлый раз…

– И я верю, что все это – чистая правда, – говорит она вслух. Но правда ли?

Чтобы ухватиться покрепче, Тони с силой надавил большими пальцами на основание ее горла. Ее сразу вырвало в те крошечные просветы, что на мгновение образовались в глотке. Но теперь кислород был перекрыт полностью. Ни единого шанса на вдох.

Тони плакал.

«Я тебя любил», – выл он, убивая ее. – Я тебя любил».

«Правда? Любил?» – думала она, чувствуя, как остатки кислорода покидают мозг: огромная дымящаяся дыра прожигала сознание, и в нее уходил весь мир.

«Толпы козлоногих, – вдруг сказал Тони. – Думаешь, я их не вижу? Ошибаешься! Они там, у озера. Выходят, когда никто не смотрит».

Огонь перекидывается на наркоманский мусор, разбросанный по полу. Комната наполняется дымом, но она не замечает.

Тони вдруг отстраняется, вскакивает над ее телом. Несмотря на действие наркотиков, тупая ярость понемногу исчезает с его лица.

«Кейт? – растерянно спрашивает он. – Кейти?»

Она видит, как он пятится. Медленно, неуклюже. На его лице – глуповатое потрясение.

«Черт, – бормочет он. – Вот черт».

Тони хватается за шприц, ширяется, ждет прихода. Еще раз проверяет ее пульс.

Она по-прежнему мертва.

– Ах, нет! – восклицает она теперь. – Ой-ой! Ты меня убил, да? Ой-ой-ой!

Тони встает и, рыдая, перекидывает ее тело через плечо. Она такая легкая, такая пугающе легкая. Рыдая, он находит два кирпича и засовывает их в карманы ее платья. Рыдая, проходит сквозь огонь, полыхающий в доме, выбирается на улицу и относит тело к воде.

– Нет, – говорит она теперь. – Нет.

Одна стена хижины внезапно обваливается. Потом вторая, а следом и крыша. Третья и четвертая стены коттеджа тоже падают. Она остается одна в центре пожара: огонь не трогает ни ее саму, ни ее одежду.

Она поднимает голову.

– Я была не мертва. Я была жива, когда ты бросил меня в озеро.

– Да, моя Королева, – неслышно отвечает фавн сквозь грохот разрушения. – Именно поэтому вам грозит такая опасность.

С оружием они почти закончили. Сами пушки, разумеется, лежали в клетках под замком, в «безопасном месте» – в другой части огромного склада. Впрочем, при большом желании любой мог туда проникнуть и разжиться всем необходимым для кровавой бойни среднего масштаба.

Адам и Рене открывали двойные замки клеток, а Карен залезала внутрь со сканером, пытаясь как можно скорее покончить с неприятным делом. Но спешить тут было никак нельзя: если обнаружится недостача, придется вызывать полицию. Впрочем, сам факт, что инвентаризацию в отделе оружия проводят трое несовершеннолетних, тоже заинтересовал бы полицейских – куда ни плюнь, всюду сплошной криминал.

– Ненавижу оружие, – повторила Рене.

– А у нас пушек шесть дома, – сказал Адам.

Рене потрясенно вытаращила глаза. Он пожал плечами.

– Папа с братом – охотники.

– Но ты-то нет, – заявила она скорее приказным, нежели вопросительным тоном.

– Кому придет в голову взять с собой на охоту такого сына и кого-нибудь при нем убивать? Первые четыре раза я рыдал, на пятый меня оставили дома.

– Господи, ну и семейка, – сказала Карен.

Адам вздохнул:

– Сегодня утром я узнал, что подружка Марти залетела.

Тут обе потрясенно умолкли.

– В этом их суперхристианском универе?

– Ага.

– Чем жестче мораль, тем проще ее прогнуть, – сказала Рене. – Так моя мама всегда говорит.

– Причем девчонка черная, – сказал Адам. – И очень, очень симпатичная.

– Боже, у них будут такие красивые дети, – охнула Карен почти с омерзением. О физической привлекательности Марти давно ходили легенды – даже после того, как он окончил школу.

– Или безобразные, – сказал Адам. – Если два гена красоты взаимно уничтожатся.

– Так что они решили делать? – спросила Рене.

– А ты как думаешь? Поженятся, нарожают еще красивых или безобразных детей, он станет проповедовать в церкви и нагонять на людей тоску, а те все равно будут с удовольствием приходить каждое воскресенье – просто чтобы на него полюбоваться. – Он запер последнюю клетку с огнестрельным оружием, и они с Рене переключились на охотничьи луки. – Красивым быть проще.

Карен и Рене согласно хмыкнули. У обеих не было парней. Они клялись, что наверстают упущенное в универе, где парни «хоть немного повзрослее». Ну-ну. Если судить по Марти – единственному студенту, которого Адам близко знал, – перспективы у девчонок не самые радужные.

Карен посмотрела на телефон.

– Тебе через десять минут уходить. Хочешь, замедлимся, чтобы ты не успел поговорить с Уэйдом?

– Да ладно, лучше уж сразу отмучиться, – сказал Адам, отдавая ключи Рене. Замки на луках были куда проще, чем на огнестреле. – Но спасибо.

– Увидимся вечером? – спросила Рене, опять застенчиво.

– Ну да. А что?

Она пожала плечами.

– Да так… приятно знать, что ты там будешь.

Внутри у Адама сразу потеплело. В словах Рене не было никаких намеков, никакого подтекста. Она сказала то, что имела в виду – просто и открыто. От этого Адама накрыло такой волной чувств, что он опять с трудом сдержал слезы. Ну и бред!..

– Ага… Я-то точно буду.

Он помахал им на прощанье и пошел к кабинету Уэйда на другом конце склада. Надо же, первое приятное чувство за день! Осадочек после разговора с Марти никуда не делся, но еще не все пропало – глядишь, к концу дня и забудется. Позитивного настроя хватило ровно на минуту: из двери кабинета высунулся Уэйд.

– Проходи и садись.

– А надо?

– Боюсь, что да. – Вид у Уэйда был на удивление серьезный, и Адам протиснулся в кабинет – такой тесный, что ему пришлось закрыть за собой дверь, чтобы сесть. А когда он сел, они с Уэйдом едва не уперлись друг в друга коленками.

Адам с ужасом заметил на его камуфляжных штанах недвусмысленный бугор и на всякий случай отсел подальше.

– Чего тебе надо, Уэйд? У меня времени нет…

– Вот-вот. – Уэйд развалился на стуле и закинул руки за голову. От этого нижняя часть его тела выдвинулась вперед, и коленом он уперся в колено Адама. – В этом вся проблема. Ты вечно куда-то спешишь, Терн, вечно торопишься уйти с работы.

– Ты про что? Я еще ни разу не опаздывал, не болел, исправно отрабатываю все часы…

– Да, но не более того. Ты не стараешься делать больше положенного. Никогда не задержишься, не пройдешь лишнюю милю, так сказать. Вот сестренки-хохотушки сегодня будут работать до ночи – пока всю инвентаризацию не сделают. И плевать они хотели на график.

Адам нахмурился:

– Ты сам говорил, что за переработку компания не платит.

– А им и не заплатят. Они готовы работать бесплатно – просто чтобы приносить пользу людям.

– Нет, они боятся, что ты их уволишь.

Уэйд склонил голову набок.

– А ты, значит, не боишься? – Он подался вперед и ткнул сомкнутыми пальцами в колени Адама – без сексуального посыла, разумеется, а так, чтобы при необходимости все объяснить, списать на тесноту кабинета… Однако он потрогал его за ногу, хотя никто его не просил. – Я все жду, когда же ты пройдешь эту лишнюю милю…

Адам попытался отодвинуться еще дальше, но уперся спиной в дверь. Изо рта Уэйда пахло кофе и кукурузными хлопьями.

– Я же в школе учусь, – ответил Адам, с трудом проглотив ком в горле (и выругав себя за это). – И отцу в церкви помогаю.

– Это весьма похвально, – сказал Уэйд. Он развел пальцы в стороны, погладив Адама по коленкам. – Но тебе следует проявлять усердие и на работе.

– Уэйд, брось…

– Мы ценим тебя, как сотрудника. Да, мы с тобой иногда обмениваемся шуточками и смеемся…

– Я не смеюсь…

– Серьезно, Адам! – Он шлепнул Адама по бедрам, но ладони не убрал. Да, этот жест при желании можно было расценить как дружеский – старший сотрудник ободряет младшего…

Вот только Уэйд сидел практически вплотную к Адаму, и тому было видно, как под его усами выступили капли пота.

– Магазин не хочет тебя терять. Я не хочу тебя терять.

Адам опять сглотнул.

– А с чего вы должны меня потерять?

– Экономический спад. Бюджет урезают…

– Экономика вроде пошла на подъем.

– Мы вынуждены сократить нескольких сотрудников, Адам. И я не хочу, чтобы сократили тебя. – Уэйд не шевелился, но его руки вдруг стали тяжелее.

– Я тоже не хочу.

– Рад слышать, рад слышать. – Уэйд по-прежнему был близко. Слишком близко. Адам ощутил запах его тела: пота, прелой кожи, стариковского одеколона и за всем этим чего-то еще, о чем даже думать не хотелось.

– Начальство подумывает для начала сократить рабочие часы, – выдохнул Уэйд. – Но я что-нибудь придумаю. Если, конечно, ты убедишь меня, что способен играть в команде.

Бугор между ног Уэйда заметно шелохнулся и увеличился – как будто в кабинете появился третий человек. К Адаму уже не раз приставали и мужчины, и женщины. Он был молодой и высокий блондин. Даже близко не Марти, но все же молодой и высокий блондин, а этого для многих более чем достаточно. Некоторым посетителям бассейна, к примеру, с трудом удавалось натянуть плавки, если рядом переодевался Адам. А когда он в возрасте тринадцати лет развозил газеты по округе, одна женщина открывала ему дверь топлес три раза подряд (пока он не пожаловался отцу). Даже в христианском лагере нашелся вожатый, чьи половые органы Адам видел гораздо чаще, чем это обычно случается в общественных душевых. Тот же вожатый весьма настойчиво (хоть и «шутя») предлагал Адаму пойти искупаться в озере голышом.

Если не считать той полуголой тетки, всем остальным подкатам при желании можно было найти приличное объяснение. Вот и Уэйд наверняка попробует отшутиться – прямо сейчас, сию секунду…

– Я не буду с тобой спать, Уэйд, – без обиняков сказал Адам.

Что-то вспыхнуло и тут же погасло в глазах Уэйда – однако этой доли секунды хватило, чтобы Адам не на шутку испугался. Ему показалось, что сейчас Уэйд его схватит, зажмет, изнасилует в этой душной тесной каморке…

Но тот снова откинулся назад.

– Ах ты сучонок, – почти что шепотом выдавил он.

– Мы закончили? – спросил Адам, стараясь унять дрожь в голосе (это удалось ему лишь частично).

– Ты пришел ко мне работать, – гневно заговорил Уэйд, пропустив вопрос мимо ушей, – и теперь ходишь, сверкаешь своей мясистой задницей, трясешь жопой у меня перед носом, точно свиноматка во время течки, умоляешь, чтобы я тебя лапал…

– Ты в своем уме?!

– И вот… И вот! – Что-то странное случилось с голосом Уэйда: похоже, он пытался выдавить из себя смех. – Теперь ты умышленно извратил мои слова. А ведь я пригласил тебя на серьезный деловой разговор! Но ты перевернул все так, будто… – Уэйд вытер пот с усов. – …будто я к тебе подкатываю?!

– Я же вижу твой стояк, Уэйд.

– Какая мерзость! – Он тотчас прикрыл руками свой пах. – И теперь ты всем скажешь, что те невинные шуточки, которыми мы обменивались всегда, с самого начала, каким-то образом натолкнули тебя на мысль…

– Если ты урежешь мне часы, я звоню в отдел кадров.

Лицо Уэйда окаменело: у Адама возникло чувство, что камера сфокусировалась на осином гнезде.

– Слишком поздно, сопляк. Ты уволен.

– Что?

– Собирай вещи и катись отсюда.

– Ты не имеешь пра…

– Кому они поверят, Терн? Тебе? Ты еще ребенок!

– Ты не можешь…

– Уже смог.

Паника сдавила Адаму грудь.

– Уэйд, мне нужна работа. У нас нет денег, а брат…

– Надо было думать об этом, прежде чем врать.

– Я не врал. Я никому ничего не сказал! – Он сглотнул (опять!) – Пока.

Уэйд приподнял одну бровь.

Адам услышал собственное дыхание. Ну, и чего он добился?

– Пожалуйста, – выдавил он. Слабак!

– Да ты никак меня умоляешь? – с самодовольной полуусмешкой спросил Уэйд и сразу расслабился. Он все еще прикрывал свой стояк, но рука висела между его ног как бы ни при делах, будто случайно там оказалась.

– Нельзя… нельзя так с людьми.

– Какими людьми? Не вижу тут никаких людей. Только мелкое ссыкло, явно переоценившее свою привлекательность. Я двадцать лет проработал в этой компании. Думаешь потягаться со мной? Думаешь, у тебя есть шанс на победу?

– Я всегда могу подать в суд.

– И тогда мне придется поведать миру, как ты со своей озабоченностью мешал мне работать. А я, между прочим, имею право работать в безопасной и спокойной обстановке. – Тут Уэйд разулыбался. Адам невольно стал гадать, найдется ли на свете другой человек, которого бы настолько уродовала улыбка. – Как думаешь, понравится моя история прихожанам «Дома на камне»?

– Козел! – едва слышно процедил Адам сквозь зубы.

– Все могло сложиться иначе, Терн. Мы могли достигнуть взаимопонимания. Но теперь…