Жнец-3. Итоги Шустерман Нил

О, эта проклятая дверь!

Я не видел ее почти год. Я дал себе обещание не стремиться к тому, что, может быть, лежит по ту сторону этой двери. Я устал о ней думать, так же, как устал думать и обо всем мире. И, тем не менее, дня не проходит без того, чтобы я не вспомнил о ней!

Неужели Отцы-основатели были сумасшедшими? А может быть, наоборот, они были гораздо мудрее, чем мы. Не случайно же они придумали такое: безумец-одиночка вроде меня никогда не сможет открыть дверь, за которой таится спасение человечества. Только двое жнецов, которых связывает абсолютное согласие, способны проникнуть в это тайное помещение и выручить жнеческое сообщество.

Но мне-то какое до этого дело? Пусть мир разорвет себя на куски. Пусть секреты Отцов-основателей навеки останутся спрятанными за этой дверью! Поделом им за то, что, пряча свои секреты, они приложили слишком много усилий. Окружили их ореолом мифа и в качестве шифра придумали детскую считалочку. Похоронили их местоположение на старинных картах, которые спрятали в укромном местечке, куда никто не наведывается. Неужели они серьезно полагали, что кто-то придет и будет решать их шараду? Да пусть все летит в тартарары! Да не потревожат мой сон все слезы мира! Отныне я несу ответственность только за себя. Никакой жатвы. Никаких угрызений совести. Я теперь – простой человек, вполне удовлетворенный самыми простыми мыслями. Как покрыть крышу? Что определяет последовательность приливов и отливов? Простые мысли, простые дела. Помни, Майкл – не усложнять! Только не усложнять! Все просто!

Но как быть с этой чертовой дверью? Вероятно, эти самые Отцы-основатели совсем не были мудрецами. Глупые, напуганные и безмерно наивные в своем идеализме люди. Все двенадцать из них. Представляли себя ангелами смерти, облачались в пышные мантии, чтобы их заметили. Должно быть, они выглядели нелепо до той самой поры, когда действительно изменили мир.

Сомневались ли они в себе? Уверен в этом – иначе бы они не оставили запасной план. Но могли ли эти насмерть перепуганные революционеры в качестве такового оставить нечто достойное? Не исключено, что от этого плана разит посредственностью. В конце концов, не этот же план они выбрали в качестве рабочего, верно?

А что, если альтернативное решение хуже, чем то, которое было принято за основное?

Я допускаю, что так оно и есть, и это – еще одна причина, по которой я не хочу думать об этой двери. Я запрещаю себе делать это! Я буду держаться подальше от нее и от того, что хранится в помещении, которое находится за ней. Я ненавижу эту дверь, ненавижу яростно и страстно!

Из «посмертного журнала» Майкла Фарадея.1 июня, Год Альпийского Козла

Глава 19

Островок одиночества

Фарадею больше был неинтересен этот атолл, как и все, что с ним связано. Он видел, как на горизонте поднимаются некие строения, как каждую неделю на остров с очередной порцией запасов прибывают новые корабли, как рабочие, словно роботы, без остановки трудятся, чтобы превратить остров в то, чем он никогда не был. Что Гипероблако собирается сделать с этим местом?

Но разве Кваджалейн не был его, Фарадея, находкой? Его триумфальным открытием? А Гипероблако бесцеремонно его открытием воспользовалось. И хотя Фарадею было любопытно, что оно задумало, воли своему любопытству он не давал. Он был жнецом и наотрез отказывался иметь какое-либо отношение к работе Гипероблака.

Конечно, если бы он захотел, он мог бы прогнать Гипероблако с атолла – в конце концов, жнецы выше закона; он может потребовать все что угодно, и Гипероблако вынуждено будет согласиться с его требованиями. Заявит, что Гипероблако обязано отвести свое оборудование и рабочих на сто морских миль от Кваджалейна, и ровно на сто миль оно и ретируется.

Но Фарадей не сделал этого. Он не стал запрещать Гипероблаку проводить работы на атолле. Потому что, по большому счету, инстинктам Гипероблака он доверял больше, чем своим. Поэтому он запретил вмешиваться в жизнь острова не Гипероблаку, а самому себе.

Атолл Кваджалейн состоит из девяноста семи островов и островков, которые сформированы почти полностью погруженной в воду кромкой вулканического кратера. Конечно, у Фарадея были все права объявить один из этих островов своим. Когда Гипероблако явилось на Кваджалейн, Фарадей забрал себе небольшую лодку, прибывшую с первыми кораблями, и уплыл на ней на один из дальних островов. Гипероблако, уважая его выбор, оставило Фарадея в покое и даже не прикасалось к тому острову, где поселился жнец.

Чего нельзя было сказать о прочих островах атолла.

Некоторые из них были так малы, что на них с трудом мог устоять человек, но на всех кусочках суши, где можно было бы укрепить какое-нибудь сооружение, Гипероблако что-то строило.

Фарадей делал все возможное, чтобы не замечать этого. С помощью инструментов, которые он забрал у строителей, он построил себе хижину. Кроме этих инструментов, имущества у него не было никакого, но ведь он был неприхотлив. Его островок был местом спокойным, где вполне можно было бы прожить вечность. И в случае Фарадея это действительно будет вечность или, по крайней мере, ее солидный кусок – поскольку он не собирался подвергать себя жатве, хотя соблазн был велик. Но он поклялся себе жить так долго, как будет жить Годдард; он будет делать это назло новому Высокому Лезвию – пусть даже тот об этом ничего и не узнает.

У Фарадея как жнеца были обязательства перед миром, но он решил забыть о них. И он не чувствовал никаких угрызений совести, когда вспоминал, что не исполняет первую и главную заповедь жнеца: Убивай! Он многих убил, и с него хватит. Зная Годдарда, можно было не беспокоиться – в отсутствие Фарадея крови не станет меньше.

Что дурного в том, что он решил уйти от мира, который презирает? Однажды он уже попытался это сделать – на Плайя-Пинтада, что находится на северном побережье Амазонии. Но тогда было одно, но существенное отличие от его теперешнего состояния. Да, он был измучен, но он не презирал мир. Может быть, слегка недолюбливал – только и всего. И вернула его в мир Ситра. Да, Ситра… Таков этот мир! Самые добрые намерения самых лучших людей – все здесь обречено на гибель!

Постепенно недовольство миром и людьми превратилось у Фарадея в настоящую мизантропию. Но есть ли в мире место жнецу, который ненавидит и сам мир, и живущих в нем людей? Нет, на этот раз его не смогут вернуть в эту мясорубку. Попытаться сделать это может Мунира, но у нее ничего не выйдет, и она сдастся. Пока этого не произошло, но с ним ей не сладить. Мунира приплывала к нему на остров раз в неделю, привозила еду, воду и семена, которые можно было бы выращивать – хотя его клочок земли был так мал, а почва столь камениста, что много здесь не вырастить. Привозила она также фрукты и сласти, которые Фарадей тайно любил. Но он не благодарил Муниру за ее труд в надежде, что его сухое поведение заставит ее в конце концов все здесь бросить и вернуться в Израэбию, в Александрийскую библиотеку, откуда он ее вытащил. Зря он сбил Муниру с ее пути – еще одна жизнь, разбитая его бездумным вмешательством.

Однажды Мунира принесла Фарадею пакет артишоков.

– Они здесь не растут, – сказала она, – но, как я думаю, Гипероблаку показалось, что они тут нужны, вот оно их и прислало с последним кораблем.

Хотя Мунира не увидела в этом ничего необычного, появление артишоков оказалось значительным шагом вперед. Моментом, достойным того, чтобы его отметили как нечто особое. Ибо артишоки были излюбленным блюдом Фарадея, и их появление на острове не было случайностью. Хотя Гипероблако избегало контактов со жнецами, оно хорошо знало этих людей. И отлично знало самого Фарадея. Поэтому, прислав артишоки, Гипероблако пусть и в непрямой форме, но пыталось вступить с ним в отношения. Напрасно! Фарадей был не тем жнецом, кто легко мог пойти на контакт в знак признательности за доброе отношение. Правда, он взял артишоки вместе с прочими продуктами, но заявил достаточно сухо:

– Съем их, если захочется.

И вновь – ни слова благодарности.

Муниру, как и раньше, не отвратило от Фарадея очередное проявление его суровости. Она была готова к этому. Более того, она привыкла полагаться на его такое к ней отношение. Что касается ее жизни на атолле Кваджалейн, то ее существование здесь мало чем отличалась от того, как она жила в Александрии до того, как познакомилась с Фарадеем. Там она была так же одинока – даже когда ее окружали люди, работавшие вместе с ней в библиотеке.

И теперь она жила в одиночестве в старом бункере на острове, где за последние недели стало довольно многолюдно. Правда, со всеми этими людьми она общалась только тогда, когда ей было нужно. У нее не было доступа к журналам жнецов, с которыми она работала в библиотеке, но и здесь, на острове, было немало различных печатных материалов. Растрепанные книги, оставленные жившими здесь людьми Эпохи смертных, которые населяли остров до того, как в мире воцарились жнецы и Гипероблако. Тома, насыщенные замысловатыми фактами и фантазиями людей, которые жили с мыслью о неизбежности старения и смерти. Хрупкие рассыпающиеся страницы несли на себе истории, окрашенные мелодраматическими интригами и близорукими страстями, которые теперь, в Эпоху бессмертных, казались достойными лишь улыбки. На страницах этих книг жили люди, верившие в значимость своих мелочных поступков, в то, что их мечты смогут осуществиться до того, как смерть настигнет их самих, а также тех, кого они знают и любят. Читать про это было забавно, хотя поначалу Мунира не понимала, как прочитанное она может приложить к себе. Но чем больше она читала, тем лучше понимала страхи и желания смертных. Краткий срок их бытия был насыщен и даже перенасыщен страстями и несчастьями, но, кроме этого срока, больше у них ничего не было.

Кроме этих книг на острове сохранились журналы военных, которые в Эпоху смертных заправляли на Маршалловых островах, как они когда-то назывались. Это были отчеты о широкомасштабных испытаниях оружия массового уничтожения, такого, как, например, ядерные бомбы. В основе этой деятельности также лежал страх, хотя и прикрытый маской профессионализма и научности.

Мунира читала все это подряд, и за сухими и бесстрастными отчетами ей открывалась живая драматическая ткань истории человечества. Она чувствовала, что постепенно становится экспертом в понимании того, что это значило – быть смертным и жить в мире, лишенном благосклонного покровительства Гипероблака и мудрецов в жнеческих мантиях.

Увы, утративших былую мудрость.

Из рассказов приехавших на острова рабочих она узнала об актах массовой жатвы – и не только в Мидмерике, но и в прочих регионах мира. Неужели современный мир стал, в известном смысле, копией мира, в котором жили смертные? Но рабочие не были слишком напуганы.

– Никто из нас не стал жертвой жатвы, – говорили они. – Как и люди, которых мы знаем.

Потому что в конечном итоге какая-то тысяча людей, уничтоженная жнецами за один присест, была лишь каплей в море человечества, и потеря была неощутима.

Что было ощутимо – так это то, что люди стали сторониться театров и клубов, равно как и то, что всеми силами старались ясно обозначить свою непричастность к социальным группам, не подлежащим защите.

– Зачем провоцировать жнеца? – спрашивали они друг друга, и этот вопрос стал почти поговоркой. И вот с того момента, как Годдард воцарился в Мидмерике, а жнецы новой генерации, во всем следующие его воле, стали доминировать в большинстве регионов, человечество в своем социальном бытии изрядно измельчало. Установилось некое подобие феодализма, где человек обречен жить в своем маленьком мирке и где его совершенно не заботят ни общемировые проблемы, ни то, что происходит с такими же, как он, людьми в поместье соседнего феодала.

– Пусть я простой каменщик, – сказала одна из рабочих Мунире, – но работаю в раю. Мой муж наслаждается тропическим солнцем, а мои дети – песчаным пляжем. Почему я должна думать о чем-то ужасном, что меня не касается?

Отличная философия – пока нечто ужасное не коснется самого философа.

В тот день, когда Мунира привезла Фарадею артишоки, они вместе пообедали за маленьким столом, который он сам смастерил и поставил на берегу, чуть выше полосы прибоя. Местоположение стола позволяло Фарадею наблюдать за строительством, происходящим в отдалении. Словно забыв о том, как сухо он поприветствовал Муниру, он сам приготовил артишоки на двоих.

– Кто там всем заправляет? – спросил Фарадей, глядя на строительство, разворачивающееся по ту сторону обширной лагуны. До этого он ни разу не спрашивал про то, что происходит на атолле, и в его вопросе Мунира увидела добрый знак.

– Агенты Нимбуса, – ответила Мунира. – Шныряют повсюду, суют свой нос везде, куда пока не добралось Гипероблако. Рабочие называют их Гипергеморроем.

Она сделала паузу, надеясь, что Фарадей хотя бы улыбнется, но в лице его ничто не изменилось.

– Сикора шумит больше всех, считая, что у него все под контролем, – продолжала Мунира. – Хотя всеми делами управляет Лориана.

– Какими делами? – спросил было Фарадей, но потом, словно спохватившись, сказал:

– Не нужно, не говорите мне. Я и знать не хочу.

Тем не менее Мунира продолжала рассказывать, надеясь, что возбудит его любопытство:

– Вы не узнаете атолл. Он стал… аванпостом цивилизации. Колонией.

– Странно, что Годдард пока не прислал сюда своих эмиссаров, чтобы узнать, что здесь за шум, – покачал головой Фарадей.

– Внешний мир пока не знает, что это место существует, – ответила Мунира. – Вероятно, для всех остальных людей острова остаются слепой зоной.

Фарадей посмотрел на Муниру с сомнением.

– Вы считаете, – произнес он, покачав головой, – что моряки, которые привозят сюда разные грузы, вернувшись, не рассказывают дома о месте, которое отсутствует на картах, но в действительности существует?

Мунира пожала плечами.

– Гипероблако ведет разные проекты в дальних странах, – сказала она. – А из тех, кто сюда приплыл, пока никто не отправился назад. Кроме того, люди даже не знают, где они находятся и что строят.

– И что же они строят?

Прежде чем ответить, Мунира сделала паузу.

– Я не знаю, – сказала она наконец. – Правда, кое о чем я подозреваю. Я поделюсь с вами своими сомнениями, когда найду им подтверждение и когда вы наконец перестанете дуться на весь свет.

– Дуться? – переспросил он, горько усмехнувшись. – Обычно человек подуется и перестанет. Но это не мой случай. Я больше не хочу иметь дел с этим миром. Ничего хорошего мне этот мир не принес.

– Зато вы сделали этому миру много добра, – напомнила Фарадею Мунира.

– И не получил от него ничего, кроме боли.

– Я не думаю, что вы делали это ради награды.

Фарадей встал из-за стола, дав понять Мунире, что обед и, соответственно, разговор закончены.

– Когда приедете ко мне на следующей неделе, – сказал он, – привезите помидоры. Давно я не ел хороших помидоров.

Поле 1: подтвердить фамилию (инициал).

Поле 2: подтвердить имя и второе имя, если таковое имеется (инициал).

Поле 3: прижать кончик указательного пальца правой руки и держать, пока поле не загорится зеленым.

Поле 4: обратиться к инструкции по использованию ланцета-копья.

– Вымыть руки водой с мылом. Тщательно высушить.

– Выбрать точку на кончике пальца слегка в стороне от центра.

– Вставить ланцет-копье в корпус, снять защитную крышку, сделать прокол кожи.

– Смочить каплей крови поле, указанное в п. 3 идентификационной формы.

– Надеть защитную крышку, утилизировать ланцет-копье в соответствии с инструкцией.

Глава 20

Логическая спираль

Никогда у Лорианы Барчок от неожиданности так не кружилась голова. Она попыталась найти опору в том, что знала более или менее твердо, но поняла, что ей не справиться. Нужно сесть, чтобы не упасть. Лориана села, но в тот же самый момент вдруг обнаружила, что не сидит и даже не стоит, а меряет комнату широкими шагами. Потом – пристально смотрит на стену, потом вновь садится. И так – по кругу, несколько раз.

Бандероль с документами пришла утром. Чтобы открыть ее, потребовалась процедура идентификации по отпечатку пальца, а также по ДНК, для чего нужно было выдавить капельку крови на соответствующее поле идентификационной формы. Лориана даже не знала, что существуют такие меры обеспечения безопасности почтовых отправлений. Но кому оказались нужны эти сложности?

На первой странице вложенной в бандероль папки оказался список рассылки. Такие листы содержат список всех, кому отосланы копии документов. Иногда масштабные списки включают сотни адресатов. У папки, которую получила Лориана, был всего один адресат – она сама.

Интересно, что там себе Гипероблако думает? Наверняка в его работе произошел сбой, если оно посылает ей, Лориане, высшей степени секретности документ, предназначенный только для чтения. Разве Гипероблако не знает, что Лориана не умеет хранить секреты? Да конечно знает! Оно знает все про всех. Поэтому возможны два варианта. Первый: Гипероблако намеренно послало эти документы Лориане, чтобы та рассказала их содержание всем и всюду. Второй: Гипероблако понадеялось, что Лориана будет держать язык за зубами и останется единственным хранителем той бомбы, которую содержат присланные документы.

Неужели Набат почувствовал нечто подобное тому, что чувствует она, Лориана, когда понял, что он – единственный, с кем говорит Гипероблако? И у него тоже кружилась голова? И он так же, как она, не мог понять – сидит он, вперив взор в пространство, или ходит из угла в угол? А может быть, Гипероблако избрало кого-нибудь более мудрого и опытного, чтобы тот стал его голосом в мире? Кого-нибудь, кто без особых пререканий взвалил бы на себя эту ношу ответственности?

О Набате они слышали только от прибывших рабочих. Некоторые люди верили, что Гипероблако действительно говорит с Набатом. Другие полагали, что это обычные бредни тоновиков.

– Да нет, этот парень вполне реален, – рассказывал Сикора Лориане. – Я его однажды встретил, вместе с Хиллиард и Цянем. Он нас сюда и послал – дал нам эти чертовы координаты. Конечно, все это было до всех его «святых дел». Все это пришло потом. А так он был вполне заурядным типом, если вам интересно мое мнение.

То, что Сикора был единственным выжившим из троих агентов Нимбуса, видевших Набата, внушало недоверие к его словам.

Как будто он может определить, кто заурядный, а кто нет, подумала Лориана, но вслух ничего не сказала, и Сикора пошел дальше заниматься делами.

Когда бывшие агенты Нимбуса принялись год назад обживаться на острове, Лориане не предложили должность помощника Сикоры. Эта должность ушла другому младшему агенту, который на всех углах восхвалял Сикору за его организаторские способности и буквально ходил за ним хвостиком. К тому же, если бы этот пост предложили Лориане, она бы отказалась. В конечном итоге то, что они здесь делали, было лишь иллюзией настоящей работы. Никому ничего не платили – даже базовый, минимальный доход им не был обеспечен. Люди работали потому, что просто не знали, чем себя занять, а поскольку корабли теперь прибывали регулярно, то дел находилось немало. Бывшие агенты Нимбуса либо вливались в строительные бригады, либо организовывали разные мероприятия. Один из них открыл бар, который стал излюбленным местом строителей, желающих освежиться после напряженного рабочего дня.

Деньги на атолле тоже были не нужны, потому что на кораблях привозили все, что необходимо. Сикора, понятно, взял на себя труд по распределению привезенного и решал, кто сегодня ест бобы, а кто кукурузу, к чему, собственно, и сводились его властные полномочия.

Чтобы понять, чего хочет Гипероблако, нужно было проанализировать его действия. Начало оно с одинокого самолета, который пролетел так высоко над головами, что почти никто и не заметил. Потом начали приходить корабли.

Когда первый из кораблей появился на горизонте, радость охватила бывших агентов Нимбуса. Прошел месяц, в течение которого они вынуждены были существовать на скудные ресурсы, которые мог предложить атолл, и, наконец, Гипероблако услышало их мольбы о помощи и решило спасти.

По крайней мере, так они думали.

Прибывавшие корабли все, как один, работали в режиме автопилотирования, и людей на борту не было. Не было никого, кого можно было бы попросить забрать бывших агентов Нимбуса домой. Как только привезенные грузы оказывались на суше, корабельная автоматика объявляла всех агентов, которые помогали в разгрузке, нежелательными на корабле элементами. Конечно, любой из них мог вернуться – Гипероблако редко запрещало людям делать то, что им хочется, – но, как только они оказывались на борту после окончания разгрузки, их идентификационные карточки выдавали голубой сигнал тревоги, гораздо более яркий, чем буква «Ф». Таким образом, любой человек маркировался для немедленной процедуры замены содержимого сознания. А чтобы кто-нибудь не подумал, что его пугают, рядом немедленно появлялась консоль, готовая стереть все воспоминания и заполнить мозг новой, искусственно созданной памятью. Памятью людей, которые даже не догадывались, что судьба и Гипероблако забросили их на Маршалловы острова.

Увидев на своих карточках голубое сияние, бывшие агенты Нимбуса как горох сыпались с корабля на сушу. Как только они покидали палубу, тревожный сигнал исчезал. И тем не менее среди спутников Лорианы оказалось несколько человек, которые так хотели уехать, что предпочли стать кем-нибудь другим, но не оставаться на атолле.

У Лорианы был приятель детства, которого в свое время подвергли подобной процедуре. Она не знала об этом и, встретив его в кафе, бросилась обниматься, потом стала болтать, пытаясь выведать у того, что он делал с тех пор, как они закончили школу.

– Мне очень жаль, – сказал бывший приятель, – но я вас не знаю. Если я вам кого-то и напоминаю, то я теперь – не он.

Лориана была ошеломлена и смущена невероятно. Тем не менее этот человек предложил ей кофе, и они разговорились. Оказалось, что тот занят разведением собак, и у него есть полный набор воспоминаний о жизни на Крайнем Севере, где он разводил хаски и маламутов для собачьих упряжек.

– А тебя не беспокоит, что все твои воспоминания – это все неправда? – спросила Лориана.

– Любые воспоминания – это неправда, – ответил этот человек. – Возьми десять человек, и об одной и той же вещи они будут вспоминать по-разному. Кроме того, моя прежняя личность не имеет для меня никакого значения, и она никак не повлияет на меня нынешнего. Мне нравится быть тем, кто я есть сейчас. Может быть, с моей прошлой личностью было что-то не так – иначе зачем бы я стал ее менять на теперешнюю?

Это был даже не логический круг, а какая-то… логическая спираль. Принятая за аксиому ложь, которая многократно выводится из самой себя, пока правда и вымысел не поглотят друг друга и не растворятся в сингулярности, основанием которой станет полное безразличие ко всему, кроме собственного удовольствия: на кой черт мне ваша истина, если я счастлив?

Прошел год с того момента, когда пришел первый корабль, и все, что происходило на атолле, выродилось в рутину. Дома строились, улицы мостились, но самыми странными сооружениями стали залитые на разных островах многочисленные бетонные полосы в метр толщиной. Никто не знал, зачем они нужны. Рабочие, не задумываясь, следовали техническому заданию и, поскольку все задания Гипероблака вели к появлению чего-нибудь вполне разумного, они полагали, что все станет ясно, когда работы будут завершены. Чем бы все ни кончилось.

Лориане было поручено возглавлять группу связи, которая отправляла сообщения Гипероблаку. Сообщения шли в один конец, и это было мучительно долго – шифровать информацию примитивным кодом, после чего налагать несущие код электромагнитные импульсы на белый шум, который глушил любые формы радиокоммуникации в регионе. Это была странная работа, поскольку Лориана не могла прямо направлять какие-либо просьбы – фрики ни о чем не могли просить Гипероблако. А потому Лориана вынуждена была отправлять нечто лишь в форме утвердительных предложений.

Очередной корабль с грузом прибыл.

Экономим мясо.

Строительство пирса затягивается из-за некачественной заливки бетона.

И когда через пять дней прибывал корабль с дополнительным грузом мяса и свежей бетонной смесью, всем становилось ясно, что Гипероблако получило сообщение и выполнило просьбу, хотя формально никто его ни о чем не просил.

В обязанности Стерлинга, оператора, входил набор сообщений. Составляла же их Лориана. Она стояла у врат, через которые с острова шла информация. А поскольку информации было много, Лориана должна была отбирать, что пропускать, а что нет. Хотя Гипероблако к этому моменту везде на атолле уже установило камеры, они не могли передавать ему картинку и звук непосредственно; все записывалось и уже на носителях вывозилось за границы слепой зоны, откуда и отправлялось Гипероблаку. Была мысль проложить по дну старомодный оптико-волоконный кабель – до самой границы слепой зоны, но, вероятно, этот проект не входил у Гипероблака в разряд приоритетных, потому что на приходящих кораблях не оказывалось ни самого кабеля, ни оборудования для его прокладки. Поэтому Гипероблако видело то, что происходило на острове, с опозданием – самое меньшее на день. И поэтому же группа связи была столь важным подразделением местных структур самоуправления – именно от ее работы зависело, насколько хорошо будет Гипероблако информировано о том, что происходит на атолле.

В тот день, когда Лориана получила и открыла бандероль с секретными документами, она принесла и сунула поверх стопки ждущих отправки сообщений лист бумаги с двумя словами: Почему я?

– «Почему я» что? – спросил Стерлинг.

– Так и напиши, – попросила Лориана. – Гипероблако поймет.

Она даже не стала говорить Стерлингу о бандероли, потому что знала: тот не отстанет от нее, пока она ему все не расскажет.

Стерлинг вздохнул и принялся набирать текст.

– Ты же понимаешь, – сказал он, постукивая ключом, – что Гипероблако тебе ничего не ответит. Пришлет кисть винограда, а ты уж и думай, что бы это значило.

– Если оно пришлет виноград, – отозвалась Лориана, – я сделаю из него вино и напьюсь. И это будет мой ответ.

По пути из бункера она столкнулась с Мунирой, которая возилась в маленьком огороде, устроенном недалеко от входа. Хотя корабли привозили почти все, что было нужно островитянам, Мунира в своем огороде выращивала, что могла.

– Так я чувствую себя полезной, – говорила она. – Выращенное своими руками кажется мне вкуснее, чем то, что выращивает Гипероблако.

Лориана остановилась возле Муниры и после секундного раздумья произнесла:

– Я кое-что получила от Гипероблака.

Муниру она считала единственным человеком, которому можно доверять.

– И я не знаю, что делать, – закончила она.

Мунира даже не подняла головы.

– Я не могу с тобой говорить о чем-либо, что имеет отношение к Гипероблаку, – сказала она. – Ты же знаешь: я работаю на жнеца.

– Я знаю… Я просто… Это страшно важно, и я не знаю, что с этим делать.

– А что считает Гипероблако? – спросила Мунира.

– Оно хочет, чтобы я держала это в тайне, – ответила Лориана.

– Вот и держи. Проблема решена.

Но и здесь таилась логическая спираль. Потому что Гипероблако никогда не сообщало то, что не имело бы определенной цели. Надежда лишь на то, что цель эта сама собой станет очевидной, и здесь важно лишь не ошибиться.

– Как там Жнец Фарадей? – спросила Лориана. Она не видела жнеца несколько месяцев.

– Все так же, – отозвалась Мунира.

Да, жнец, лишившийся цели в жизни, – одного поля ягода с безработным агентом Нимбуса.

– Не собирается вернуться к жатве? – продолжала задавать вопросы Лориана. – Я имею в виду, здесь, на островах, сотни рабочих. Довольно много. Не подумай, будто мне хотелось бы, чтобы Фарадей кого-нибудь лишил жизни. Просто жнец, не занимающийся жатвой, уже мало похож на жнеца.

– У него нет никаких планов, – покачала головой Мунира.

– И тебя это беспокоит?

– А тебя бы не беспокоило?

Следующей остановкой Лорианы стал распределительный центр – наскоро построенный рядом с причалом склад, где царствовал Сикора, направлявший свой указующий перст то на одну кипу груза, то на другую. Лориане нужно было присмотреться к Сикоре – не изменилось ли нечто в его поведении. А вдруг он тоже получил ту же информацию, что и она, – пусть даже в рассылочном списке стояло лишь ее имя. Но Сикора вел себя так же, как обычно – наслаждался своей ролью управленца и бюрократа. Не допускающий ничьих сомнений в собственной значимости мастер бить баклуши.

Через несколько секунд он заметил Лориану.

– Могу ли я быть вам полезен, агент Барчок? – спросил Сикора.

Хотя они уже больше года не были агентами Нимбуса, он вел себя так, будто они все еще ими оставались.

– Мне интересно, – сказала Лориана, – что вы думаете по поводу причин, по которым Гипероблако послало нас сюда, на Кваджалейн?

Сикора отвел глаза от планшета с номенклатурой грузов и посмотрел на Лориану.

– Я думаю, Гипероблако хочет основать здесь колонию, а мы станем ее населением, – ответил он. – Разве это не ясно?

– Да, я это знаю, – согласилась Лориана. – Но почему?

– Как почему? – переспросил Сикора таким тоном, словно вопрос Лорианы был совершенно абсурдным. – Почему люди живут в разных местах? Нет ответа на такие дурацкие вопросы.

Продолжать разговор смысла не было. Лориана понимала – Гипероблако хочет, чтобы Сикора думал и говорил именно так, как думает и говорит. Наверное, именно поэтому Сикора не получил никаких документов. Если бы он их получил, то стал бы настаивать на участии в деле и благополучно это дело бы завалил. Лучше ему вообще ни о чем не знать.

– Не обращайте на меня внимания, – сказала Лориана. – Просто у меня сегодня был непростой день.

– Все идет так, как должно идти, агент Барчок, – сказал Сикора отеческим тоном. – Делайте свою работу, а контролировать общую картину предоставьте мне.

Лориана так и делала. День за днем она отправляла сообщения, которые необходимо было послать, и наблюдала за продолжающимися масштабными работами, где каждый участник общего дела самозабвенно и слепо трудился с упорством рабочей пчелы, не обращая внимания ни на что, кроме своего конкретного задания, – пока его мир не становился таким маленьким, что он уже ничего не видел дальше заклепки, которую собирался приварить здесь и сейчас.

Мир становился маленьким для всех, кроме Лорианы, которая, в отличие от Сикоры, действительно видела общую картину.

Потому что в секретных документах, которые пришли в бандероли, содержались чертежи и схемы всего, что Гипероблако собиралось построить на атолле Кваджалейн. И Лориана должна была оставить на них свои инициалы, отпечаток своего пальца и каплю крови не только потому, что таким образом получала к ним доступ. Таким же образом она должна была одобрить эти планы и схемы, а также стать чем-то вроде администратора всего проекта. Целый день и целую ночь она размышляла, листала бумаги и вновь размышляла, но утром следующего дня, оставив свои инициалы, отпечаток пальца и еще одну каплю крови – уже на внутренней идентификационной форме, – она дала добро на продолжение строительства.

Теперь Лориана точно знала, что должно появиться по воле Гипероблака на атолле Кваджалейн. Она сомневалась, что среди островитян есть хоть кто-то, кто подозревает, что в действительности здесь происходит. Конечно, со временем догадаются все. Через пару лет это будет уже невозможно скрыть. Что до Лорианы, она не знала, радоваться тому, что она узнала, или, наоборот, испытывать по этому поводу страх и отчаяние.

Дорогие коллеги, жнецы Западной Мерики!

В качестве избранного вами Высокого Лезвия считаю своим долгом умерить ваши страхи и развеять непонимание, вызванное союзом, который мы заключили с Мидмерикой. Простая и непререкаемая истина состоит в том, что мир – с тех пор, как мы потеряли Стою, – не изменился. Гнусные тоновики нагло отрицают наше значение для человечества, а молчание Гипероблака оставило миллиарды людей без должного руководства. И именно в этот момент мы, жнецы, обязаны проявить силу и убежденность.

Подписание официального соглашения о сотрудничестве с мид-мериканским жнеческим сообществом есть наш шаг в данном направлении. Мы с Высоким Лезвием Годдардом полностью разделяем убеждение, что жнеца в его желании исполнять свой долг не должны ограничивать никакие старые обычаи и традиции.

Мы, рука об руку с Годдардом, намереваемся как равные идти по намеченной дороге вперед, и в этом движении к нам присоединятся жнеческие сообщества Крайнего Севера, Восточной Мерики и Мекситеки, которые вскоре подпишут с нами соответствующие соглашения.

Уверяю вас, что мы ни в коей мере не поступаемся нашим суверенитетом; мы лишь подчеркиваем общность наших целей, которые состоят в дальнейшем укреплении и просвещении вверенных нам региональных жнеческих сообществ.

Его Превосходительство Высокое Лезвие Западной Мерики Мери Пикфорд.Обращение к Весеннему конклаву.28 мая, Год Короткохвостого Кенгуру

Глава 21

Жертвы доноса

Более чем через два года после того, как Лориана Барчок с помощью своей ДНК дала одобрение секретному проекту Гипероблака, и через год после того, как Западная Мерика официально объединилась с Мидмерикой, Жнец Поссуэло сидел за столом напротив Жнеца Анастасии и пытался просветить ее насчет событий, которые произошли в мире в ее отсутствие. Дело происходило за завтраком. И чем больше Анастасия слышала новостей, тем хуже становился ее аппетит. Анастасия была не готова встретиться лицом к лицу с миром, где над целым континентом повисла тень Годдарда.

– Мы здесь, в Амазонии, пока успешно сопротивляемся его экспансии, – говорил Поссуэло. – Но некоторые другие регионы Южной Мерики объединяются с ним. И он делает серьезные пассы в сторону Пан-Азии.

Поссуэло отер рот, и Ситра удивилась – как это он не потерял аппетита? Она же, чтобы не показаться невежливой, могла лишь перемещать еду по своей тарелке. Хотя что тут удивительного? Как только нечто, немыслимое ранее, становится нормой, большинство людей по отношению к нему начинают демонстрировать полную бесчувственность. Нет! Она, Ситра, никогда не будет бесчувственной к таким вещам!

– Чего же он еще хочет? – спросила она. – Разве он уже не набрал сверх всякой меры? Отменил квотирование и теперь может удовлетворять свою страсть к убийству. В его власти – вместо одного пять регионов Северной Мерики. Любому бы хватило!

Поссуэло посмотрел на Анастасию с покровительственной улыбкой, которая едва не вывела ее из себя.

– Ваша наивность освежает, Анастасия, – сказал он. – Правда же состоит в том, что власть – это как наркотик. Годдард был бы не удовлетворен даже в том случае, если бы поглотил весь мир.

– Нужно как-то его остановить!

Поссуэло вновь улыбнулся. На этот раз не покровительственно, но заговорщицки. Ситре эта улыбка понравилась больше.

– И именно здесь вы выходите на сцену, – сказал он. – Возвращение Жнеца Анастасии из царства мертвых привлечет внимание людей. Оно способно будет вдохнуть жизнь в разрозненную и деморализованную старую гвардию. И тогда, вероятно, мы сможем с ним сразиться.

Ситра вздохнула и, пожав плечами, спросила:

– А что думают обычные люди об изменениях, которые принес с собой Годдард?

– Для большинства из них дела жнецов – тайна за семью печатями. Их единственное желание – держаться от нас подальше и избежать жатвы.

Ситра покачала головой и проговорила:

– Но они же должны видеть, что происходит и что он творит…

– Конечно, они все видят. В массе своей люди его боятся и… уважают.

– А как насчет актов массовой жатвы? Я уверена, он их проводит еще чаще, чем раньше. Разве это не волнует людей?

Поссуэло подумал несколько мгновений и ответил:

– Для массовой жатвы он очень аккуратно выбирает объекты. Это обычно незарегистрированные, незащищенные группы. Когда эти группы уничтожаются, большинство людей и ухом не ведет.

Ситра с ненавистью посмотрела на стоящую перед ней тарелку с едой. Как бы она хотела швырнуть ее об стену, чтобы услышать звон разбивающегося фарфора! Случаи, когда жертва выбиралась заранее, причем на основе предвзятого отношения, случались и в прошлом, но тогда виновники в нарушении второй заповеди подвергались наказанию со стороны Верховного Лезвия соответствующего региона. Но когда виновником нарушения заповеди становится сам Высокое Лезвие, кто его остановит? Единственный, кто мог бы вмешаться, – это Роуэн, но вряд ли Поссуэло позволит ему вновь вернуться к работе.

Годдард же будет искать все новые и новые незащищенные группы населения, и, пока люди будут молчать, все ему будет сходить с рук.

– Все не так мрачно, как может вам показаться, – сказал Поссуэло. – Если это способно будет вас утешить, то мы здесь, в Амазонии, свято чтим дух Заповедей, равно как и многие прочие регионы. По нашим подсчетам, против Годдарда, его идей и методов готова выступить половина, если не больше, жнецов Земли. Даже в тех регионах, которые Годдард контролирует, у него есть противники, которые смогли бы ему успешно сопротивляться. Поверите вы или нет, но существенной базой сопротивления могли бы стать тоновики – особенно после того, как приспешники Годдарда подвергли жатве их пророка.

– Пророка?

– Были люди, которые считали, что Гипероблако продолжало говорить с ним. Хотя какое значение это имеет теперь?

Итак, все складывается в пользу Годдарда. Именно этого боялась Мари – все они этого боялись. Мы стали свидетелями того, что Жнец Азимов назвал «худшим из возможных миров». Теперь же, когда Мари нет, в муках умирает и последняя надежда.

При мысли о Жнеце Кюри эмоции, готовые прорваться наружу, захлестнули Ситру. Последнее, что успела сделать Мари, – это спасти их с Роуэном. По-настоящему бескорыстное деяние, на которое способны лишь самые благородные из людей Эпохи бессмертных. И вот ее больше нет! Да, все произошло несколько лет назад, но душа Ситры по-прежнему кровоточила слезами горя.

Она отвернулась от Поссуэло, чтобы вытереть слезы, но вдруг разразилась рыданиями, которые уже не смогла удержать.

Поссуэло, обойдя стол, подошел к Ситре, чтобы успокоить ее. Она не хотела, чтобы он приближался, чтобы видел ее в таком состоянии, но, с другой стороны, понимала, что одной вынести эту боль невозможно.

– Все хорошо, meu anjo, – проговорил Поссуэло. – Как вы и сказали, надежда не умерла, она просто сменила облик, и я уверен, что именно вы ее отыщете.

– Мeu anjo? – спросила Ситра. – Сидней! Я не ангел и тем более ничей.

– Вы неправы, – покачал головой Поссуэло. – Ибо миру нужен именно ангел, если мы хотим победить Годдарда.

Ситра дала волю своему горю. Затем, когда слезы иссякли, а рыдания прекратились, она заставила себя успокоиться. Ей так нужен был этот момент! Нужно было попрощаться с Мари. И теперь, совершив этот обряд прощания, Ситра чувствовала себя иначе, чем несколько минут назад. В первый раз после восстановления в ней было больше от Жнеца Анастасии, чем от Ситры Терранова.

Через два дня Анастасия переехала из восстановительного центра в более безопасное убежище, которое представляло собой старую крепость на восточном побережье Амазонии. Место было уединенным и поистине прекрасным в своей уединенности – словно замок на поверхности Луны, при условии, что на Луне есть реки и моря.

Современные удобства сочетались в крепости с древними каменными бастионами, что делало это местечко одновременно и комфортным для жизни, и страшноватым. В комнате Анастасии стояла постель, достойная королевы. Поссуэло между делом оговорился, что здесь же содержится и Роуэн, хотя, конечно, не по-королевски.

– И как он? – спросила Анастасия, стараясь выказать как можно меньше озабоченности. Поссуэло ежедневно навещал ее и проводил с ней достаточно много времени, рассказывая о тех переменах, что произошли в мире после гибели Стои.

– О Роуэне заботятся должным образом, – сообщил он. – Я лично присматриваю за этим.

– Но он же не с нами! Значит, вы считаете его преступником?

– Преступником его считает мир, – ответил Поссуэло. – Что я о нем думаю, не имеет значения.

– Это имеет значение для меня.

Поссуэло внимательно посмотрел на Анатасию.

– В своей оценке Роуэна Дэмиша вы не можете быть объективной, – сказал он, наконец, – поскольку вы его любите, meu anjo. Поэтому ваша оценка не вполне надежна. Хотя и полностью ненадежной ее назвать нельзя.

Анастасии дали возможность странствовать по всей крепости, но с обязательным сопровождением. Она воспользовалась этим разрешением, сославшись на интерес к старинным фортификационным постройкам, хотя, по сути, интересовало ее лишь местонахождение Роуэна. Одним из ее провожатых был надоедливый младший жнец по имени Пейксото, который смотрел на Анастасию как на богиню, и она всерьез боялась, что он вспыхнет, если случайно тронет кончик ее мантии. Идя с ним по сырому помещению древней трапезной, она должна была что-нибудь говорить, потому что в противном случае он останавливался и зависал, отслеживая каждое ее движение широко открытыми, пустыми глазами.

– Верните свои глаза на место, в глазницы, – сказала она.

– Простите меня, ваша честь! – говорил Пейксото. – Но мне по-прежнему трудно поверить, что я вижу перед собой Жнеца Анастасию.

– Видеть можно и не таращась.

– Простите меня, ваша честь, – смущался провожатый. – Больше это не повторится.