Жнец-3. Итоги Шустерман Нил

Я верю, жребий наш брошен. И ждет нас славный апофеоз всего, что есть в нас человеческого и что делает нас бессмертными. Хотя, как я знаю, достичь высоких целей невозможно без титанических усилий и наделенных ясным умом вождей.

Год Хищника принес нам всем страшные потери, но в самом начале Года Альпийского Козла мы начали оправляться от полученных ударов. В Год Короткохвостого Кенгуру мы смогли укрепить наше идейное единство и более четко определиться с приоритетами. Сегодня, накануне нового года, я с надеждой смотрю в будущее.

Открывая первый Континентальный Конклав, я хочу публично поблагодарить Высокое Лезвие Западной Мерики Пикфорд, Высокое Лезвие Восточной Мерики Хаммерстайна, Высокое Лезвие Мекситеки Тизока, Высокое Лезвие Крайнего Севера Макфайла за то, что они поверили в меня. То, что они, как и вы, жнецы их регионов, поручили мне играть роль пастыря Северной Мерики в должности ее Суперлезвия, не нуждается ни в чьей авторизации. Ваше решение дает в мои руки надежный мандат, реализуя который, я позабочусь о конечном торжестве тех принципов, которыми руководствуются жнецы новой генерации. Все вместе мы создадим мир не только совершенный, но и способный к постоянному совершенствованию. Мир, в котором усилия каждого жнеца и совместные усилия нас всех приведут нас к нашей общей цели.

Я знаю, что среди вас до сих пор есть те, кто, подобно непокорному Техасу, все еще сомневаются, что моя дорога – это единственно верная дорога. Есть и такие, кто ищет, как они говорят, «логику в безумии». Но я спрашиваю вас: является ли безумием желание поднять человека к новым высотам? Разве плохо иметь перед собой ясную и гармонично очерченную картину, подобную бриллиантам наших колец? Конечно, нет!

Хочу, чтобы все поняли ясно и однозначно: ваши Высокие Лезвия не лишаются своих постов. Они остаются главами соответствующих регионов и несут ответственность за работу местных администраций. Вместе с тем я освобождаю их от тягостного бремени решения вопросов общей политики – эти вопросы я возьму на себя. И я обещаю, что единственно моей целью будет без устали вести вас к светлому будущему.

Из торжественного адреса по случаю вступления в должность Его Превосходительства Суперлезвия Северной Мерики Роберта Годдарда.1 января, Год Кобры

Глава 24

Крысы на развалинах

Форты Сен-Жан и Сен-Николя были построены во времена Людовика Четырнадцатого по обеим сторонам входа в порт Марселя – города, который теперь является одним из крупнейших поселений Франко-Иберии. Самое интересное в конструкции этих фортов – это не их массивные пушки, а то, что пушки эти направлены на сам город Марсель. Вероятно, создатели фортов думали не столько об обороне от внешних захватчиков, сколько о том, как правители будут противостоять восстаниям горожан, недовольных властью короля.

Роберт Годдард, Суперлезвие Северной Мерики, воспользовавшись опытом короля Людовика, установил тяжелую артиллерию вокруг своего стеклянного шале на шестьдесят восьмом этаже и направил орудия на бегущие внизу улицы Фалкрум-Сити. Сделал он это задолго до своего самоназначения на должность Суперлезвия, но вскоре после того, как объявил об уничтожении Набата.

Он полагал, что, подвергнув жатве их так называемого пророка, он напомнит тоновикам во всем мире, что жнецов следует уважать, что, если жнеца не уважать, его придется бояться. Но тоновики не только не перестали быть для жнецов источником постоянного беспокойства, но и превратились в растущую угрозу.

– Мы были готовы ко всему! – провозглашал Годдард. – Изменения всегда вызывают сопротивление, но мы обязаны двигаться вперед, невзирая ни на что.

И никогда Годдард не признавался себе, что эскалация протестов против деятельности жнецов во всем мире была вызвана его приказом подвергнуть жатве Набата.

– Ваша главный недостаток, – рискнул сообщить ему Жнец Константин, – состоит в том, что вы не понимаете самого феномена мученичества.

Годдард мог бы на месте отстранить Константина от должности, но тот нужен был Суперлезвию, чтобы поставить под его начало упрямых техасцев. Бежавшие из Северной Мерики тоновики нашли приют именно в Техасе.

– Сами виноваты, – говорил Годдард о техасских жнецах. – Пусть поживут на своих развалинах в соседстве с крысами.

Стеклянное шале Суперлезвия за последние годы изменилось. И не только потому, что по периметру теперь стояли орудия. Внешние стены были усилены и обработаны кислотой, в силу чего потеряли прозрачность. В результате, если смотреть изнутри шале, Фалкрум-Сити днем и ночью казался погруженным в густой туман.

Годдард был уверен, что у тоновиков есть дроны-шпионы. Он также считал, что есть и иные противостоящие ему силы, а недружественные регионы эти силы поддерживают.

Соответствовало ли это истине или нет, было неважно. Годдард вел себя таким образом, словно все было так, как он считает. А значит, это было истиной не только для Годдарда, но и для всего мира. Или, по крайней мере, тех мест на глобусе, где он оставил отпечаток своего испачканного в крови пальца.

– Все успокоится, – говорил Годдард перед лицом двух тысяч жнецов, собравшихся на первый Континентальный Конклав. – Люди привыкнут к новому положению вещей, поймут, что это – для их же пользы, и все успокоится.

Но пока это не наступило, стены шале будут покрыты туманом, недовольные будут подвергаться жатве, а молчаливые орудия будут хищно всматриваться в улицы Фалкрум-Сити.

Годдард все еще негодовал по поводу неудачи, которую потерпела Высокое Лезвие Пикфорд во время своего рейда в Амазонию. Ведь она так и не смогла захватить Жнеца Анастасию. Не в первый раз Высокое Лезвие Западной Америки разочаровывала Годдарда, но пока он ничего не мог с этим поделать. Со временем, конечно, он станет назначать на эти посты во всех регионах Северной Мерики своих людей, заставив местных жнецов отказаться от процедуры голосования на конклавах.

Извиняло Мери Пикфорд то, что она смогла-таки поймать Роуэна Дэмиша, которого в этот момент как раз везли в Фалкрум-Сити. Так что у Годдарда будет чем заняться, пока не поймают и эту девицу. К счастью, Анастасия наверняка настолько озабочена тем, где и как ей спрятаться, что времени на то, чтобы доставлять ему, Годдарду, неприятности, у нее не будет. Да, теперь он понимал, что нужно было гораздо более последовательно и жестко поддерживать «периметр благоговейного почитания» вокруг места гибели Стои. А вдруг спасательные команды раскопали или раскопают какие-нибудь свидетельства против него? Страшно представить, к чему это может привести.

Утро пришло вместе с другими текущими делами, и Годдарду пришлось отставить тяжелые мысли о Стое, хотя сделать это было труднее, чем он предполагал.

– Высокое Лезвие Шельфа Росса Сирасэ, в сопровождении большой свиты, – доложила помощница Годдарда Жнец Франклин.

– Или свита в сопровождении Высокого Лезвия! – хмыкнула Рэнд.

Годдард улыбнулся шутке, лицо же Франклин оставалось бесстрастным.

– Кто кого сопровождает, не так важно, как то, что они сопровождают, – сказала она.

Годдард встретил делегацию в конференц-зале, заставив их подождать себя в течение пяти минут, – так Годдард давал понять своим гостям, что его расписание гораздо важнее, чем их.

Наконец, он вошел.

– Нобу! – произнес он и подошел к Высокому Лезвию Шельфа Росса с распростертыми объятиями, как к старому другу. – Как приятно вас видеть! Как там дела в Антарктике?

– Все отлично, – ответил Нобу Сирасэ.

– Не сахар, поди?

– По-всякому бывает, – сказал Верховное Лезвие, не захотевший прочитать в вопросе Суперлезвия пренебрежительного отношения к себе и возглавляемому им региону. – Переложишь сахара – вот тебе и диабет.

Теперь усмехнулась помощник Франклин, но ее усмешка только усилила возникшее напряжение.

Сопровождавшие Высокое Лезвие охранники держали небольшие ящики из дорогого дерева. Всего ящиков было восемь. Годдард пересчитал их. Прочие регионы явились с десятью ящиками каждый. Но то, что ящиков было меньше, могло просто означать, что их содержимое было более плотно упаковано.

– Чему же мы обязаны вашим визитом, ваше превосходительство? – спросил Годдард, как будто это никому не было известно.

– По поручению жнеческого сообщества Шельфа Росса я имею честь преподнести вам этот дар. Надеюсь, он позволит нам упрочить наши отношения и перевести их в более официальное русло.

Произнеся эти слова, Высокое Лезвие кивнуло охранникам, которые поставили ящики на стол и открыли их. Как все и ожидали, ящики были доверху заполнены бриллиантами.

– Эти бриллианты являются долей, которую получил Шельф Росса после того, как со дна океана был поднят Подвал Реликвий, – сказал Сирасэ.

– Впечатляет! – отозвался Годдард. – И здесь все бриллианты, которые вы получили?

– Абсолютно все.

Годдард оценил сияющее содержимое ящиков, после чего обратился к Сирасэ.

– Я принимаю ваш дар с покорностью и глубочайшим уважением к духу дружбы, в ознаменование которой этот дар нам преподнесен. Уверяю вас – когда бы вам ни понадобились ваши бриллианты для посвящения новых жнецов, они будут вам предоставлены.

Затем он указал на дверь и сказал:

– Прошу вас проследовать за Жнецом Франклин. Она проводит вас в столовую, где для вас приготовлен завтрак. Традиционные антарктические блюда, а также кое-что, характерное для местной кухни. Пусть этот небольшой пир в еще большей степени послужит укреплению нашей дружбы и сотрудничества. Я присоединюсь к вам через несколько минут, и мы обсудим вопросы, важные для наших регионов.

Франклин увела гостей, и тотчас же в дверях появился Ницше.

– Надеюсь, вы с хорошими новостями, Фредди? – спросил Годдард.

– Мы проследили ее маршрут до самого юга, – сказал Ницше. – Если она продолжит движение в том направлении, то мы сможем ее перехватить в Терра-дель-Фуэга.

Годдард вздохнул.

– Боюсь, Огненная Земля не станет сотрудничать. Попробуйте взять ее до того, как она доберется туда.

– Мы делаем все, что в наших силах, – покачал головой Ницше.

– Попробуйте сделать больше.

После этого он повернулся к Жнецу Рэнд, которая перебирала бриллианты в одном из ящиков.

– Будем пересчитывать, – спросила она, – или вы доверяете Сирасэ?

– Дело не в количестве, Эйн, – ответил Годдард, – а в самом акте передачи. Бриллианты, которые мы получаем, – это не цель, а средство. Символ того, что обладает гораздо большей ценностью, чем сами камни.

Но, произнося эти слова, Годдард не сказал главного – он готов был выбросить все эти бриллианты в океан, лишь бы в руки его попала Жнец Анастасия.

Глава 25

Свет и тени

Помогая бегству Жнеца Анастасии из Амазонии, капитан Соберанис рисковал (рисковала?) навлечь на свою голову большие неприятности, но образ этих неприятностей постепенно тускнел за горизонтом по мере того, как «Спенс», превратившийся из поисково-спасательного корабля в чисто спасательный, уходил все дальше от берегов континента.

Море было спокойным, опасность осталась позади, а впереди вставало солнце. К девяти часам утра земля исчезла из виду, и ясное утреннее небо лишь местами было затенено легкими облаками, хотя Джерико предпочла бы низкую облачность, да еще и с густым туманом – если мид-мериканские жнецы вычислят, что Анастасия плывет морем, они потопят «Спенс».

– Будь уверен, – сказал Поссуэло Джерико перед тем, как тот покинул крепость в сопровождении Анастасии, – жнецы вас не достанут. Они перехватили мое «секретное послание» и заглотили наживку. Теперь жнецы Северной Америки думают, что Анастасия движется круговым маршрутом, на поезде, до самой Огненной Земли, где тамошнее Высокое Лезвие предоставит ей убежище. Чтобы они еще больше уверились в этом, я поручил своим верным людям оставить по всему этому маршруту явные следы ее ДНК. Пройдет несколько дней, прежде чем люди Годдарда поймут, что их отправили по ложному пути.

Сделано было умно! Северо-мериканские жнецы были невысокого мнения об умственных способностях жнецов Амазонии и не подозревали, что те способны на такую хитрость. К тому же, как было известно Джерико, жнецы Огненной Земли, по самой своей природе народ буйный, не станут общаться с людьми Годдарда.

Что до «Спенса», то через три дня путешествия на полной скорости они достигнут спасительной гавани.

С капитанского мостика Джерико смотрела на бирюзовый силуэт Жнеца Анастасии, стоявшей в одиночестве у правого борта и всматривавшейся в морские просторы. Ее ни на минуту нельзя было оставлять одну, как то определил Поссуэло. И, вероятно, его обеспокоенность была оправдана, если учесть, что сам он стал жертвой предательства со стороны своего ближайшего окружения. Джерико безгранично верила членам своей команды, которые, со своей стороны, хранили верность капитану. Но даже в этих условиях предосторожность не была бы лишней. Единственной причиной, по которой Жнеца Анастасию можно было бы оставить в одиночестве, – это ее собственное требование. Приказ капитана – почти ничто по сравнению с приказом жнеца. И хотя Джерико видела, что офицер, приставленный к Анастасии и отосланный ею, все-таки исполняет свои обязанности, внимательно наблюдая за нею с верхней палубы корабля, она решила – вернее будет, если и она сама будет охранять жнеца.

– Да, капитан, – сказал Уортон, когда они только отчалили, – мы с ней еще хлебнем.

– Не сомневаюсь, – отозвался Джерико. – Вопрос только – чего.

– Горя?

– Может, и горя, а может, и чего другого.

И Джерико покинула мостик, чтобы присоединиться к Анастасии.

Анастасия не смотрела на бегущую за бортом воду. Но не смотрела она и на горизонт. Взгляд ее был обращен к тому, что не было открыто физическому зрению.

– Раздумываете, не прыгнуть ли за борт? – спросила Джерико, разбивая то, что выглядело как толстый слой льда. – Мне как-то беспокойно.

– Я устала ходить взад-вперед по каюте, – ответила Анастасия. – Здесь, на палубе, проще прийти в себя и успокоиться. Вы говорили с Поссуэло?

– Говорила.

– Что он сказал про Роуэна?

Джерико, прежде чем ответить, выждала паузу.

– Он ничего не сказал, – ответила она, – а я не спрашивала.

– Значит, его захватили, – сказала Анастасия и в отчаянии ударила ладонью по поручню. – Я плыву к свободе, а он пойман.

Джерико подумала – а вдруг Анастасия прикажет повернуть корабль и отправиться за Роуэном. Если она сделает это, Джерико придется подчиниться – она же жнец! Но Анастасия ничего не сказала. В ней достало мудрости понять – так будет только хуже.

– Я не могу, убей меня бог, понять причин вашей привязанности к Жнецу Люциферу, – рискнула сказать Джерико.

– Вы ничего про это не знаете, – отозвалась Анастасия.

– Я знаю больше, чем вы думаете. Я была рядом с Поссуэло, когда мы открывали куб. И я видела вас в объятиях друг друга. Это была та степень близости, которую даже смерть не в состоянии скрыть.

Анастасия отвела глаза.

– Мы сняли одежду для того, чтобы нас убил холод, а не отсутствие кислорода.

Джерико улыбнулась.

– Мне кажется, это правда, но лишь наполовину.

Анастасия повернулась и долго вглядывалась в лицо Джерико.

– Джерико – необычное имя, – сказала она наконец. – Джерико, Иерихон… Вспоминается история из анналов Эпохи смертных. Помнится, там шла речь о разрушении стен. Вы – разрушительница стен?

– Лучше сказать, что я ищу разные вещи в обломках стен, уже кем-то разрушенных, – произнесла Джерико. – Правда, если честно, наше фамильное имя никакого отношения к Иерихону не имеет. Но если вам оно не нравится, можете звать меня Джери. Так делают.

– Хорошо. А какими местоимениями вы пользуетесь, Джери?

Джерико понравилось, что Анастасия не ходит вокруг да около, а спрашивает прямо – в отличие от людей, которым почему-то неловко оттого, что они видят в Джерико гендерную амбивалентность. Как будто она появилась у нее случайно, а не намеренно.

– Он, она, оно… какая разница? – покачала головой Джерико. – Эти местоимения – такая нудная вещь! Мне больше нравится называть человека по имени. Но я могу ответить и на ваш более глубокий вопрос. Во мне сочетаются мужское и женское начала. Это оттого, что я с Мадагаскара.

Анастасия понимающе кивнула и сказала:

– Должно быть, вы считаете обычных людей странными?

– Да, в детстве и ранней молодости, – ответила Джерико. – Пока я не повзрослела, я не встречала людей с четко определенными гендерными характеристиками. Но со временем я научилась мириться с этим вашим странным свойством и даже ценить его.

– То есть в вас совмещаются оба начала, верно? – спросила Анастасия. – Но я полагаю, в определенное время на первое место выступает одно, а в других случаях другое, так?

Не только прямодушна, но и глубока, подумала Джерико, которой все больше нравилась эта возрожденная к жизни девушка-жнец. Какие правильные вопросы она задает!

Вслух же она произнесла:

– Все решается на небесах. Если небо чистое, я – женщина. Когда на нем облака – мужчина.

Джерико повернулась к морю и, прищурившись, посмотрела на солнечные зайчики, пляшущие на невысокой ряби. Тени от редких облаков местами скользили по поверхности моря, но – в стороне от корабля.

– Сейчас я – женщина.

– Понимаю, – отозвалась Анастасия тоном бесстрастным и спокойным. – Мой отец, специалист по культуре Эпохи смертных, говорил, что солнце в древних мифологиях почти всегда рассматривается как носитель мужского начала. То же самое, за некоторыми исключениями, относится и к луне. Поэтому, выбирая роль женщины в свете солнца и луны, вы создаете некое равновесие, гармонию противоположных начал. То, что именовалось «инь» и «ян».

– Это же относится и к вам, – проговорила Джерико. – В конечном итоге бирюзовый цвет – цвет равновесия.

Анастасия улыбнулась.

– Я этого не знала, – сказала она. – Этот цвет выбирал мой брат.

Тень скользнула по лицу Анастасии – словно острая боль пронзила ее сердце при воспоминании о брате. Джерико решила не развивать эту тему – слишком личной она была для ее собеседницы.

– А это не слишком хлопотно, – спросила Анастасия, – всегда зависеть от погоды? Такой человек, как вы, должен предпочитать большую степень свободы от внешних обстоятельств. Кроме того, все это, вероятно, страшно неудобно при переменной облачности, как, например, сегодня.

И, словно послушавшись слов Анастасии, солнце скользнуло за облако.

Джерико рассмеялся.

– Да, это могло бы приносить неудобства, – сказал он, и в этот момент солнце вновь появилось из-за облака. – Но я привыкла. Даже полюбила. Непредсказуемость стала частью моей натуры.

– Мне всегда было интересно, что чувствуют люди, рожденные на Мадагаскаре, – сказала Анастасия. – Не то чтобы я серьезно думаю о том, что это значит – быть мужчиной. Но то, что в самом раннем возрасте человек может попробовать и то и другое – это страшно интересно!

– В этом – суть дела, – сказала Джерико. – И именно поэтому так много людей предпочитают именно на Мадагаскаре воспитывать своих детей.

Анастасия вновь задумалась.

– Если бы я делила свою жизнь между морем и сушей, как это делаете вы, – сказала она, – я бы и свои гендерные характеристики определяла в зависимости от того, где нахожусь. Тогда бы я не зависела от ветров.

– Вашим обществом я наслаждалась бы и там, и тут, – сказала Джерико.

– Вот как? – усмехнулась Анастасия. – Вы флиртуете со мной даже при солнечном свете. Что же будет в непогоду?

– Одно из преимуществ малагасийцев состоит в том, что мы видим в людях прежде всего людей, и когда речь заходит о симпатии, гендер не становится частью уравнения.

Джерико взглянула на небо, где солнце стало вновь заходить за облако.

– Видите, – сказал он через мгновение. – Солнце исчезло, но ничего не изменилось.

Анастасия отошла от поручней, по-прежнему с мягкой улыбкой на лице, повернулась к Джерико и сказала:

– На сегодня мне хватит и света, и тени, капитан. Хорошего дня!

Анастасия пошла в свою каюту, и шлейф мантии устремился за ней, словно парус, раздуваемый легким утренним бризом.

Глава 26

Объект всеобщей ненависти

Роуэн ничего не знал о том, что произошло за время его трехлетнего отсутствия. Ситре, хоть и порционно, но рассказали все. Ему – нет. Все, что он узнавал, он узнавал по косвенным признакам. Не знал он и того, что Годдард теперь заправлял большей частью Северной Мерики, что было плохо для всех, и особенно для самого Роуэна.

Он стоял привязанный к стеклянной колонне в центре шале, в котором жил Годдард. Ему вспомнилась поговорка, пущенная в обиход с легкой руки древнего автора: «Живешь в стеклянном доме – не бросай камнями». Если бы у него, Роуэна, был камень, он не стал бы швырять его в стеклянные стены этого дома. Приберег бы для более подходящего случая.

Его оживили накануне, как то и обещала Высокое Лезвие Пикфорд. Смерть была бы слишком мягким наказанием для Жнеца Люцифера. Хорошо зная Годдарда, Роуэн мог с уверенностью сказать, что его конец будет обставлен с максимальной показухой.

Годдард появился, как обычно, в сопровождении Жнеца Рэнд. На его физиономии не было и тени злобы. Напротив, Годдард был само радушие. Радушие и теплота – если теплота вообще была свойственна столь хладнокровному существу. Не очередная ли это ловушка? Роуэн не мог понять, что происходит. Рэнд же, в отличие от Годдарда, выглядела обеспокоенной, и Роуэн знал почему.

– Мой дорогой Роуэн! – сказал Годдард, двинувшись к Роуэну с распростертыми объятиями, но остановившись в нескольких шагах.

– А что, удивлены увидеть меня? – спросил Роуэн настолько дерзко, насколько смог.

– Ты, Роуэн, не можешь меня ничем удивить, – ответил Годдард. – Но должен признать, на меня произвело сильное впечатление, что тебе удалось спастись после гибели Стои.

– Которую вы и погубили.

– Напротив, Роуэн, – улыбнулся Годдар. – Это ты погубил Стою. Именно это говорят имеющиеся свидетельства, и всегда будут говорить.

Если Годдард хотел спровоцировать Роуэна, то это у него не получалось. Роуэн привык к тому, что за ним тянется дурная слава. Выбрав путь Жнеца Люцифера, он был готов к тому, что станет для жнецов объектом ненависти. Что касается остального мира, то, как он думал, простые люди вряд ли станут относиться к нему с презрением и злобой.

– Похоже, вы мне рады, – проговорил Роуэн. – Вероятно, здесь дело в физиологии тела, которое вы украли. Тигр Салазар счастлив ощущать присутствие своего лучшего друга.

– Возможно, – отозвался Годдард, разглядывая ладони Тигра так, словно на них должны были открыться рты и что-то ему сказать. – Но и все остальное из того, что принадлежит мне, счастливо видеть тебя. Понимаешь, как страшилка для дураков Жнец Люцифер – большой зануда. Но как реальный человек он может быть использован во благо человечества, ради улучшения его природы.

– Во благо Годдарда, вы хотели сказать.

– То, что во благо мне, во благо и миру, и тебе давно пора это понять, – сказал Годдард. – Я вижу все более широко и глубоко, Роуэн. Как и всегда. Теперь же, показав человечеству, что Жнец Люцифер может быть подвергнут справедливому суду и наказанию, мы позволим людям спать спокойнее.

На протяжении всего этого диалога Жнец Рэнд молчала. Она устроилась в кресле и наблюдала. Ждала, что сделает Роуэн. С какими обвинениями он выступит. В конце концов, именно она освободила Роуэна в Стое. Он мог бы быть ложкой дегтя в ее бочке меда. Но это ничуть не лучше, чем бросаться камнями в стеклянном доме.

– Если ты надеешься остаться в памяти человечества, то не волнуйся, это произойдет. Как только тебя подвергнут жатве, имя твое станет объектом всеобщей ненависти. Более дурной славы, чем у тебя, и найти нельзя, Роуэн. Привыкни к этому. И это все, что тебе достанется, хотя и этого ты не заслуживаешь. Пусть эта мысль будет тебе подарком во имя всего, что нас связывает.

– Вы, как мне кажется, получаете удовольствие?

– Чрезвычайное! – признал Годдард. – Ты не представляешь, как часто, стоя здесь, я думал о том, как стану тебя пытать.

– А кого вы будете пытать, когда меня не станет?

– Найду кого-нибудь, ты уж не беспокойся, – улыбнулся Годдард. – А может быть, в том и нужды-то не будет. Может быть, ты будешь последним шипом в моей заднице, с которым мне придется иметь дело.

– Ничего подобного! Всегда будут новые и новые шипы. Была бы достойная задница.

Годдард захлопал в ладоши, радуясь совершенно искренне.

– Как мне не хватало этих разговоров с тобой! – сказал он.

– Это когда я привязан, а у вас развязаны руки и полный дом охраны?

– То, как ты сразу берешь быка за рога, по-настоящему освежает, – проговорил Годдард. – И я получаю от этого огромное удовольствие. Я бы держал тебя в качестве домашнего питомца, если бы не опасался, что ты сбежишь и ночью превратишь меня в пережаренный тост.

– Именно это я и сделаю, – сказал Роуэн.

– Абсолютно уверен в этом. Но не сегодня. Сегодня ты не убежишь. Этого идиота Брамса с нами нет.

– А где он? Сожрали акулы?

– Уверен, что так и было, – покачал головой Годдард. – Хотя он был уже мертв, когда они до него добрались. Он был наказан за то, что позволил тебе бежать.

– Вот и отлично! – только и сказал Роуэн.

Но уголком глаза он заметил, как Рэнд заерзала в кресле, словно ей неожиданно стало жарко.

Годдард приблизился к Роуэну на расстояние вытянутой руки. Голос его стал тише и мягче.

– Ты можешь мне не верить, Роуэн, но мне тебя действительно не хватало.

В этой простой фразе была искренность, которая начисто убила свойственное Годдарду стремление к показухе.

– Ты – единственный, кто рискует говорить со мной как равный. Да, у меня есть противники, но все они слабаки. Их легко сломать. Ты с самого начала был не такой.

Он отошел на шаг назад и оценивающе посмотрел на Роуэна – таким взглядом могут осматривать потускневшую от времени картину.

– Ты мог бы быть моим первым помощником, – продолжил он. – И моим наследником как властитель мирового сообщества жнецов – не удивляйся, в конце концов, у нас будет мировое сообщество! И когда я ушел бы от дел, ты занял бы мое место. Это было бы твое будущее.

– Только в том случае, если бы я забыл, что такое совесть.

Годдард с сожалением покачал головой.

– Совесть – такой же инструмент, как и прочие. Если ты не управляешь ею, она начинает управлять тобой. И, насколько я вижу, твоя совесть сделала тебя безмозглым тупицей. Нет, Роуэн, миру нужно единство, которое я предлагаю, а не твои примитивные рассуждения о том, что такое хорошо и что такое плохо.

Самое опасное в аргументации Годдарда было то, что он так глубоко влезал во внутреннюю сущность собеседника, что это выбивало у того почву из под ног. Он был способен вывернуть наизнанку его мысли, и они принадлежали уже Годдарду, а не тому, с кем он беседовал. Это делало Суперлезвие по-настоящему опасным.

Роуэн чувствовал, как его уверенность в себе и твердость духа улетучиваются. Неужели Годдард прав? Внутренний голос убеждал Роуэна, что это не так, но этот голос стихал и со временем был уже едва слышен.

– И что со мной будет? – спросил Роуэн.

– Будешь платить по счетам.

Жнец Рэнд думала, все это давно позади. Когда пришла новость, что Жнец Люцифер жив и находится в Амазонии, она была в отъезде – в очередной раз общалась с конструктом Тигра Салазара, и доставка Роуэна из Амазонии происходила без ее участия. Она была еще в пути, когда Годдард сообщил ей «радостную новость».

Рэнд не хватило времени. Если бы новость пришла к ней раньше, она нашла бы способ убить Роуэна до того, как тот предстанет перед Годдардом, и таким образом заткнула бы ему рот.

Но Роуэн уже здесь и тем не менее рта не раскрывает. По крайней мере, по ее поводу. Он что, наслаждается тем, как она корчится в муках беспокойства и тревоги? Интересно, какую игру он затеял?

На этот раз Годдард не стал играть радушного хозяина и не оставил Роуэна в комнате одного. Рядом с ним появились два охранника. Им был дан приказ держаться от преступника чуть в отдалении, в разговоры не вступать, но ни на минуту не спускать с него глаз.

– Проверяй его каждый час, – приказал Годдард Жнецу Рэнд. – Чтобы ему не удалось ослабить свои путы или склонить на свою сторону охранников.

– Вы могли бы проткнуть им барабанные перепонки, – сказала Рэнд. – Тогда ему не удастся совратить их.

Это была шутка, но Годдард принял ее вполне серьезно.

– К сожалению, они восстановят слух в течение часа, – сказал он.

Поэтому вместо того, чтобы глушить охранников, Годдард, чтобы добиться в комнате полной тишины, распорядился использовать старый добрый метод – кляп. Тем не менее, когда Рэнд в полдень пришла проверить, как дела, она увидела, что Роуэн смог освободиться от кляпа. Связанный по рукам и ногам, он тем не менее широко улыбался.

– Привет, Эйн! – сказал он весело. – Как дела?

– Разве ты не знаешь? – усмехнулась Рэнд. – С тех пор, как Годдард стал Суперлезвием, дела идут лучше некуда.

– Простите нас, ваша честь, – сказал один из охранников, – так как нам приказали находиться на расстоянии, мы не могли вернуть кляп на место. Может быть, это сделаете вы?

– Что он говорил? – спросила Рэнд.

– Ничего, – ответил второй охранник. – Пел песню, которая была популярна несколько лет назад. Он хотел, чтобы мы пели вместе с ним, но мы не стали.

– Отлично! – сказала Рэнд. – Вша сдержанность заслуживает аплодисментов.

Пока шел разговор, улыбка не сходила с лица Роуэна.

– Ты знаешь, Эйн, – проговорил он, – я мог бы сказать Годдарду, что это ты освободила меня в Стое.

Вот прямо так все и выложил! При охранниках!

– Ложь тебе не поможет, Роуэн, – сказала Рэнд, но слова ее предназначались в первую очередь для охранников.

После этого она отправила их прочь из комнаты. Оттуда, где они стояли, благодаря стеклянным стенам они могли все видеть. Но, по крайней мере, стекло глушило звук.

– Я не думаю, что они тебе поверили, – сказал Роуэн. – Ты была неубедительна.

– Ты прав, – отозвалась Эйн. – А поэтому мне придется подвергнуть их жатве. И их кровь будет на твоих руках.

– Лезвие-то будет твое, а не мое!

Рэнд посмотрела на охранников, которые, ни о чем не подозревая, стояли по ту сторону стеклянной стены. Проблема состояла не в том, чтобы убить их, а в том, чтобы скрыть ее, Рэнд, роль в их смерти. Ей придется найти какого-нибудь жнеца, приказать ему подвергнуть охранников жатве, а потом заставить его покончить с собой, причем так, чтобы это ни у кого не вызвало подозрений. Сколько сложностей!

– Решение освободить тебя было самым неудачным в моей жизни, – сказала Рэнд.

– Я бы так не сказал, – отозвался Роуэн.

– Так почему ты ничего не сказал Годдарду? – спросила Эйн. – Что у тебя за причины?