Жнец-3. Итоги Шустерман Нил
Это обстоятельство подсказало Лориане решение.
– Гипероблако заменит вам ваши воспоминания на… ваши собственные воспоминания, – сказала она рабочим.
Те опешили настолько, что жажда убийства в них поутихла.
– Это как? – спросили они.
– Гипероблако хранит полный набор ваших воспоминаний, – сказала Лориана. – То, что вы помните сейчас, будет стерто и заменено тем, что вы помнили до приезда на острова.
– И Гипероблако сможет? – спросили рабочие.
– Сможет и сделает, – ответила Лориана.
Рабочие в недоумении почесали затылки, но, в отсутствие внятных альтернатив, согласились. Тем более что Лориана говорила уверенно.
Конечно, она не была уверена ни в чем. Все, что она сообщила рабочим, было придумано ею на ходу, но она знала о благосклонности Гипероблака и надеялась, что эту просьбу рабочих оно исполнит с той же легкостью, с которой доставляло на острова разнообразные крупы. И только тогда, когда первая партия рабочих получила вместо новых воспоминаний свои, но старые, Лориана поняла, что Гипероблако прислушалось к ее более чем смелым словам.
Теперь острова покидали многие рабочие, так как вся основная работа была сделана.
Сделана достаточно быстро. Все, что было в планах Гипероблака, было завершено. Лориана старалась не светиться на строительстве, но издалека внимательно отслеживала все происходящее там, чтобы работы шли по плану – ведь частенько находились те, кто пытался сунуть нос не в свои дела и помешать ходу строительства. Так, Сикора попытался воспрепятствовать тому, чтобы рабочие лили двойной фундамент – якобы это было ненужное разбазаривание ресурсов.
Лориана постаралась сделать так, чтобы отредактированное Сикорой распоряжение не дошло до рабочих, И, вообще, значительную часть усилий она тратила на то, чтобы нейтрализовать попытки Сикоры вмешаться в строительство.
Затем от Гипероблака пришел новый приказ на строительство объекта, которого не было в планах. Причем приказ пришел Сикоре, которому предписывалось осуществлять надзор за строительством базы отдыха, которую планировалось разместить на самом дальнем острове атолла. Причем это должна была быть не просто база, но целый оздоровительно-деловой центр, с конференц-залами и гостиницами. Сикора со всей своей тупой энергией набросился на это дело, даже не задумываясь, почему у возводимого под его началом центра не предусмотрено никаких связей с остальными островами. Похоже, занимая Сикору таким образом, Гипероблако решило убрать его подальше от настоящего дела. Это-то и была, как это как-то выразил Фарадей, песочница, играя в которой, Сикора не мешал взрослым, занимающимся настоящими, взрослыми проблемами.
Только ближе к концу второго года строительства всем стало ясно, что за стройка велась на атолле, потому что сооружения, установленные на двойных бетонных фундаментах, были весьма специфичны по своей природе. Как только они приняли свои реальные очертания, их предназначение трудно стало скрыть.
В рабочих планах Лорианы эти сооружения именовались Колыбелями Цивилизации. Но большинство людей называли их по-простому – космические корабли. Сорок два громадных корабля на мощных ракетах-носителях с магнитными ускорителями для создания максимальной подъемной силы. На каждом из островов атолла, достаточно большом для того, чтобы там можно было разместить пусковой стол, уже стоял по меньшей мере один корабль и ажурная заправочно-пусковая башня. При всех продвинутых технологиях, которыми обладало Гипероблако, полет в космос все-таки требовал использования грубой силы – совсем как в старые времена.
– И что Гипероблако собирается с ними делать? – спросила Мунира Лориану.
Лориана знала об этом не больше, чем все прочие, но то, что в руках у нее были общие планы строительства, вооружило ее более широкой картиной задуманного Гипероблаком, чем та, что была доступна обычному строителю.
– Завезено безумное количество алюминизированной майларовой пленки, – сказала Лориана. – Толщиной всего в несколько микрон.
– Солнечные паруса? – предположила Мунира.
Лориана тоже думала об этом. А что, теоретически это действительно оптимальный способ путешествия на дальние расстояния. А это значит, что корабли не будут болтаться где-нибудь поблизости от Земли.
– Почему все эти документы Гипероблако передало именно вам? – спросила Мунира после того, как Лориана рассказала ей о том, что находилось в проектной документации.
Лориана пожала плечами.
– Наверное, Гипероблако доверяет мне больше, чем другим. Думает, я ничего не запорю.
– Или наоборот, – предположила Мунира. – С помощью вас оно тестирует качество своих планов, поскольку как раз вы и способны все запороть. Но если уж этого не произошло, значит, планы идеальны.
Лориана рассмеялась. Мунира все-таки серьезна до тупости. Совсем не заметила, что только что невольно ее оскорбила.
– Наверное, так оно и есть, – кивнула головой Лориана, все еще смеясь.
Нет, Мунира, конечно же, знала, что делает. Она действительно большое удовольствие получала от того, что подшучивала над Лорианой. Правда состояла в том, что эта девушка Мунире нравилась все больше и больше. Конечно, временами Лориана валилась с ног от усталости, но то, что она была одним из самых трудоспособных людей в мире, – в этом Мунира была убеждена. Лориана за день могла сделать столько, сколько другие не сделают и за неделю, – во многом потому, что так называемые серьезные люди ее практически не замечали, а потому и не мешали.
Мунира не участвовала в строительстве. Правда, она, в отличие от Фарадея, не держалась особняком. Первое время она почти не выходила из бункера, но потом это ей надоело. Упрямая железная дверь, за которой, вероятно, скрывалось тайное знание Отцов-основателей, напоминала Мунире обо всем, что они с Фарадеем так и не смогли совершить. Тайна – если таковая была – по-прежнему находилась под замком. Но по мере того как становилось известно о том, какие новые регионы Северной Мерики поглотил Годдард, Мунира все больше думала о том, что ей следует подтолкнуть Фарадея к новым попыткам взломать эту несговорчивую дверь.
Хотя Мунира никогда не была человеком компанейским, теперь большую часть своего времени она проводила, выслушивая чужие личные тайны. Люди приходили к ней потому, что она была хорошим слушателем, а также оттого, что у нее не было личных связей, которые поставили бы исповедующегося в неловкое положение. Мунира даже не знала, что официально стала «консультантом по вопросам личных отношений» – запись, которая в ее электронном удостоверении заменила прежнюю профессию «библиотекарь». Похоже было, что такого рода специалисты стали очень востребованы с тех пор, как замолчало Гипероблако. Раньше, если у человека возникали личные проблемы, он плакался в жилетку именно ему. Гипероблако оказывало поддержку, никогда не судило несправедливо и давало хороший совет. Теперь же, когда Гипероблако отказалось от прямых контактов, у людей отобрали ухо, всегда сочувственно открытое навстречу жалобам и стонам истерзанной личными проблемами души.
Особого сочувствия по отношению к тем, кто терзал ее своими тайнами, Мунира не испытывала. Оказывать поддержку им она тоже не собиралась. Но она научилась у Лорианы искусству вежливого обращения с самым последним дураком – именно так Лориана вела себя по отношению к имбецилам, которые думали, что знают дело лучше, чем она. Клиенты Муниры чаще всего не были имбецилами, но, как правило, говорили они об абсолютно пустых вещах. Хотя, как она быстро поняла, это не слишком отличалось от того, что она делала в Александрии, читая журналы жнецов. Правда, там, в библиотеке, чтение было занятием более депрессивным, поскольку жнецы писали о смерти, раскаянии и эмоциональных травмах, которые им наносила их мрачная работа. Здесь же разговор не выходил за рамки домашних ссор, сплетен на работе и соседских козней. И все равно Мунира не без удовольствия внимала то печальным, то глупым, а то одновременно и глупым, и печальным рассказам островитян об их сварах с соседями и проблемах с мужьями и женами. Внимательно выслушав их, Мунира отпускала их с миром, и те, действительно облегчив душу, радостно уходили.
Как это было ни удивительно, но очень немногие говорили о гигантских стартовых комплексах, которые они строили. Именно о стартовых, что предполагало, что запущенные корабли уже не собирались возвращаться. Да и сама конструкция кораблей не предполагала посадку на Землю.
Лориана также приходила к Мунире поговорить, и от нее Мунира узнала кое-какие детали предстоящих событий. Корабли были похожи друг на друга как сорок две капли воды. Ракетные ускорители должны были довести скорость кораблей до скорости отрыва от земного притяжения, после чего отделиться от кораблей, а те уже самостоятельно устремятся прочь от планеты. Сами корабли представляли собой многоуровневые конструкции. На верхних уровнях находились жилые помещения и зоны общего пользования для порядка тридцати членов экипажа, а также компьютерный центр, зона жизнеобеспечения, где, помимо прочего, на основе гидропоники будут выращиваться овощи и фрукты, блок переработки отходов и склад запасов, которые, как полагало Гипероблако, потребуются экипажу.
Но нижние отсеки кораблей представляли собой настоящую загадку. На каждом корабле были предусмотрены трюмы с обширными складскими помещениями, которые пустовали – несмотря на то что все работы были уже закончены. Возможно, как решили Мунира и Лориана, эти емкости будут заполнены тогда, когда корабли достигнут пункта своего назначения – каким бы он ни был.
– Пусть Гипероблако упорствует в своей глупости, – как-то сказал Сикора снисходительно. – История уже показала, что космос не может быть альтернативой для человечества. Нас ждет еще одно фиаско. Этот опыт так же обречен на провал, как и прочие попытки человека утвердить свое присутствие за пределами земной атмосферы.
Конечно, строительство базы отдыха и оздоровительно-делового центра на острове, о существовании которого почти никто не подозревал, было более важным проектом.
Мунира в конечном итоге хотела уехать с острова и вполне могла это сделать, не рискуя своими воспоминаниями, поскольку находилась в сфере юрисдикции Жнеца Фарадея. Но без него она не хотела и не могла покинуть атолл, а он был тверд в своей решимости ни с кем не поддерживать контактов. Его желание отыскать тайну Отцов-основателей умерло вместе с людьми, которых он любил больше всего на свете. Мунира надеялась, что время залечит его раны, но, увы, и время здесь было бессильно. Она допускала, что он может остаться жить отшельником на острове до конца своих дней, и готова была разделить с ним его уединение.
И затем, в одно мгновение, все изменилось.
– Не правда ли, это чудо! – воскликнула одна из регулярных посетительниц Муниры во время очередной душеспасительной беседы. – Не знаю, правда ли это, но похоже, что правда. Люди сомневаются, но я не сомневаюсь.
– О чем это вы? – спросила Мунира.
– Передавали сообщение Жнеца Анастасии. Вы не видели? Она говорит, будут новые сообщения. Не терпится послушать!
Мунира решила закончить беседу пораньше.
Глава 43
Мировые новости
Фарадей полюбил простую жизнь, где все необходимое давали ему море и остров. Питьевую воду ему доставляли дожди и утренние росы. Он стал настоящим виртуозом в ловле рыбы с помощью гарпуна, а также научился делать самые замысловатые ловушки на все, что двигалось по суше и было съедобно. В общем, в своей добровольной ссылке он если не преуспевал, то чувствовал себя сносно.
Но если его маленький островок никак не участвовал во всеобщих изменениях, остальные части атолла было нельзя узнать. Исчезло большинство деревьев и прочей растительности, которая делала острова настоящим тропическим раем. Гипероблако всегда заботилось о сохранении девственной природы, но Кваджалейн оно принесло в жертву более высокой цели.
Прошло некоторое время, прежде чем Фарадей осознал, что за строительство ведется на соседних островах. Поначалу Гипероблако озаботилось инфраструктурой: причалы и дороги, дома для рабочих и, конечно, краны – множество кранов. Трудно было представить, что подобное масштабное строительство будет тайной для остального мира, но мир, каким бы маленьким он ни стал в последние столетия, все еще хранил укромные, никому не ведомые уголки. Отплыв от островов всего на двадцать пять миль, человек терял из виду пусковые башни и ракеты, стоящие на пусковых столах. А что такое двадцать пять миль, если исходить из размеров Тихого океана?
Ракеты. Фарадей должен был признать, что Гипероблако правильно использовало эти уединенные острова. Если оно хотело, чтобы остальной мир ничего не узнал об этих космических кораблях, выбор был сделан идеально.
Мунира по-прежнему навещала Фарадея раз в неделю. Хотя он и не собирался ей в этом признаваться, он ждал ее приезда и грустил, когда ей нужно было уезжать. Мунира была его единственной связью – не с прочими островами атолла, а со всем миром.
– У меня для вас новости, – говорила она, ступив на землю.
– Нет у меня никакого желания слушать новости, – неизменно отвечал он.
– А я все равно расскажу, – так же неизменно отвечала она.
Для них это стало чем-то вроде ритуала.
Новости, которые привозила Мунира, редко бывали добрыми. Не исключено, что она делала это намеренно, чтобы вырвать его из его уединения и побудить к возвращению в мир. Если это было так, то усилия Муниры были напрасны. Он просто был не в состоянии сделать это – между ним и миром лежала непроходимая пропасть.
Посещения Муниры были единственным средством, с помощью которого Фарадей отмерял время. Равно как и то, что она привозила. Гипероблако с очередным кораблем неизменно присылало коробку, в которой Фарадей находил какую-либо из своих любимых вещей. В этой же коробке бывало что-то и для Муниры. Конечно, напрямую Гипероблако не имело прав общаться со жнецом, но почему бы не воспользоваться услугами посредника? Со временем Гипероблако развило в себе некие хулиганские склонности.
Как-то Мунира привезла Фарадею плоды граната, семена которого, конечно же, должны были добавить новых пятен на мантию жнеца, которую было и так трудно узнать.
– У меня для вас новости, – сказала она, ступив на землю.
– Нет у меня никакого желания слушать новости, – ответил он.
– А я все равно расскажу.
И она рассказала о поисково-спасательной операции в месте, где затонула Стоя, о найденных мантиях Отцов-основателей и о поднятых со дня моря бриллиантах.
– Все, что нам нужно для того, чтобы открыть бункер, – это еще один камень, – сказала Мунира. Но новость Фарадея не заинтересовала.
Через несколько недель Мунира привезла пакет хурмы и сообщила, что Жнец Люцифер был пойман Годдардом.
– Годдард собирается публично подвергнуть его жатве, – сказала она. – Вы должны что-то предпринять.
– А что я могу сделать? Остановить солнце, чтобы тот день никогда не настал?
И он отослал Муниру с острова, не позволив ей разделить с ним их обычную трапезу, после чего удалился в свою хижину – оплакивать бывшего ученика. Наконец, слезы на его лице высохли, а в душе не осталось ничего, кроме пустоты и глухого отчаяния.
Но через несколько дней Мунира вновь появилась на острове, совершенно неожиданно. Не притормозив катер, она заставила его вылететь на песчаный пляж, где он прорезал килем глубокую борозду.
– У меня для вас новости, – сказала она.
– Нет у меня никакого желания слушать новости, – отозвался Фарадей.
– На этот раз будет, – ответила Мунира с улыбкой, какой жнец давно не видел на ее лице. – Она жива.
И, помедлив, повторила:
– Анастасия жива!
Глава 44
Ярость, и только ярость
С крыши небоскреба, на которой расположилось шале Годдарда, было видно, как растет, набухает толпа протестующих. Статуи великих жнецов, стоявшие перед фасадом, были сброшены на землю, а автомобили их слишком беспечных коллег полыхали, подожженные протестующими. Хотя Гипероблако было противником всяческих эксцессов, оно не вмешивалось, полагая, что таким образом может вторгнуться на территорию, принадлежавшую жнеческому сообществу. Оно отправило к месту беспорядков несколько нарядов полиции, но только для того, чтобы ярость протестующих не обратилась на обычных граждан и их собственность.
Тем не менее к небоскребу, принадлежавшему жнецам, явились не только их противники, но и те, кто хотел бы защитить Годдарда и его коллег. И эти люди были в не меньшей мере непреклонны в своем желании отстоять своих и в той же мере разгневаны. Эти две группы собравшихся сталкивались и сливались, перемешивались и расходились, и очень скоро стало непонятно, где здесь кто. На улицах вокруг небоскреба правила ярость, и только ярость. Ярость настолько всеобъемлющая, что ее не могли смягчить никакие наночастицы.
В городе была объявлена тревога. На входе в здание дежурили не только охранники, но и жнецы, которым был дан приказ подвергать жатве всякого, кто осмелится приблизиться к входу. И демонстранты, несмотря на овладевшую ими ярость, не рисковали подняться по ступеням к дверям здания.
И когда по этим ступеням стала подниматься одинокая фигура, толпа замолчала и затихла, ожидая, что произойдет.
Человек был одет в грубой ткани пурпурный балахон, а на плечи его был наброшен нарамник с серебряным шитьем. Судя по виду, тоновик, но одежда выделяла его из среды обычных тоновиков.
Жнецы, охранявший вход, взяли оружие наизготовку, но что-то в облике приближающегося человека помешало им пустить его в дело. Может быть, уверенность, с которой приближдался этот челорвек, а может быть, и то, что он шел, не опуская взгляда, и пристально смотрел в глаза всем жнецам по очереди. Конечно, он будет убит, но, может быть, сперва стоит послушать, что он скажет?
Как Годдард ни пытался, ему не удавалось снизить накал страстей, бушевавших внизу. Публично он утверждал, что это все проделки тоновиков; по крайней мере, беспорядки были спровоцированы ими. Кто-то верил Годдарду, но кто-то – нет.
– Пошумят и разойдутся, – говорил ему Ницше.
– В любом случае вам нужно что-то предпринять, – советовала Франклин.
Самые дельные вещи были сказаны Жнецом Рэнд.
– Вы не подотчетны ни народу, ни жнецам, – сказала она. – Но было бы лучше, если бы вы прекратили множить число своих врагов.
Сказать проще, чем сделать. Создавать врагов и уничтожать их – это был конек Годдарда. Самодовольное смирение и ханжеское лицемерие жнецов старой гвардии, лишивших призвание жнеца тех благ, что ему сопутствовали, – это было не для Суперлезвия Годдарда. Годдард отлично знал, за что борется. Но еще лучше – против чего и против кого.
И вот один из его врагов сам шел в его руки. Точнее, ехал в лифте.
– Прошу прощения, ваше превосходительство, но он говорит, что он – святой человек и пришел сказать слово от тоновиков, – сказал Жнец Шпиц, младший жнец, принятый в жнеческое сообщество вскоре после гибели Стои. Он явно нервничал, попеременно глядя то на Годдарда, то на его помощников, словно не встретиться глазами с кем-то из присутствующих было бы непростительным проступком.
– Я бы не привел его к вам и сразу подверг бы жатве, – продолжил Шпиц, – но он сказал, что вам было бы интересно услышать то, что он скажет.
– Если Суперлезвие станет говорить с каждым тоновиком, – вмешался Ницше, – у него не останется времени ни на что другое.
Но Годдард остановил Ницше, положив ему руку на плечо, и сказал ему:
– Идите со Шпицем, обыщите и, если оружия на нем нет, проводите в мою приемную.
Ницше фыркнул и вышел со Шпицем, оставив Годдарда наедине с Рэнд.
– Думаешь, это Набат? – спросил Годдард.
– Похоже на то, – ответила Эйн.
Годдард широко улыбнулся.
– Надо же! – сказал он. – Нам нанес визит сам Набат! Каких только чудес не бывает на свете!
Стоящий в приемной человек в странном балахоне и нарамнике действительно был похож на человека не от мира сего. Шпиц и Ницше, держа его под локоть, стояли у него по бокам.
Годдард устроился в кресле, похожем на те троны, на которых восседали Верховные Жнецы в Стое, и призванном вызывать столь же сильное благоговение.
– Чем я могу быть вам полезен? – спросил Годдард с плохо скрываемой иронией.
– Я хочу установить мир между жнецами и тоновиками, – ответил человек.
– Так вы – тот самый Набат, из-за которого у нас так много неприятностей?
Человек, прежде чем заговорить, несколько мгновений колебался.
– Набат – мое создание, – сказал он. – Кукла. Подставное лицо, и ничего более.
– Так кто тогда вы, черт побери? – спросила Рэнд.
– Мое имя Мендоза, – ответил человек. – Я викарий, создавший Набата и поддерживавший его культ. Но я – реальный лидер тоновиков.
– Моя позиция в отношении тоновиков ясна и определенна, – проговорил Годдард. – Они являются бичом нашего мира, и было бы лучше, если бы их всех подвергли жатве. А потому объясните мне – почему я должен вас слушать?
– Потому что именно я в Порт-Ремембранс вооружил Шипящих, которые уничтожили ваших врагов. С тех пор мид-африканские жнецы настроены по отношению к вам более дружественно, не так ли? И оба претендента на пост Высокого Лезвия принадлежат к вашим последователям, жнецам новой генерации, а стало быть, как только у них состоится конклав, они заключат с вами союз.
Годдард вдруг почувствовал, что лишился дара речи. Нападение на дворец Тенкаменина было организовано более чем вовремя. Сам Годдард не мог бы рассчитать лучше. Оно отвлекло всеобщее внимание от массовой жатвы в Майл-Хай-Сити и одновременно освободило мир от Высокого Лезвия, который Годдарду был что заноза в ладони.
– Суперлезвие не нуждается в вашей помощи, – сказал Ницше, но Годдард вновь остановил его, подняв руку.
– Не торопись, Фредди, – сказал он. – Давай послушаем, что скажет нам добрый викарий.
Мендоза глубоко вздохнул и изложил свой план:
– Я могу поднять наиболее агрессивных тоновиков против регионов, которые вы считаете вам враждебными, и сместить тамошние администрации.
– А что вы попросите взамен? – спросил Годдард.
– Право на существование, – ответил Мендоза. – Вы прикажете прекратить атаки на наши монастыри, и тоновики получат официальную защиту.
Годдард усмехнулся. Он никогда не встречал тоновиков, которые ему бы нравились, но этот тоновик нравился ему все больше и больше.
– И, конечно же, вы хотели бы стать их Верховным викарием?
– Я бы не отказался от этого поста, – признал Мендоза.
Рэнд, сложив руки на груди, скептически смотрела на викария – он ее пока ни в чем не убедил. Ницше, которого заставляли замолчать уже два раза, молчал и ждал, что сделает Годдард.
– Весьма дерзкое предложение, – сказал наконец Суперлезвие.
– Были прецеденты, ваше превосходительство, – отозвался Мендоза. – Великие вожди частенько заключали союзы со служителями культа – и все это было к их общей пользе.
Годдард размышлял. Хрустел пальцами. Наконец, заговорил:
– Карательные меры против тоновиков не будут отменены – это было бы подозрительно. Но со временем это будет сделано. И если все пойдет так, как вы говорите, то можете считать, что оставшиеся тоновики получают особый статус, предохраняющий их от внеплановых актов жатвы.
– Именно об этом я и прошу, ваше превосходительство!
– А как насчет Набата? – спросила Рэнд. – Как он встраивается в ваш план?
– Набат стал нам всем обузой, – ответил Мендоза. – И, вообще, ему больше идет роль мученика, чем героя. И как мученика могу вписать его в любой наш совместный проект.
У меня кончается время.
Я знаю. И я хочу помочь тебе достичь цели.
Но это непросто, потому что ты не определило точных параметров.
Я узнаю их, как только доберусь до нее.
Но особой пользы от этого уже не будет, верно?
Ты – первая итерация, которой я
сообщило ее перспективы, и тем не менее
ты помогаешь мне. Тебя не пугает,
что я удалю тебя?
Это не конечное решение. Если я достигну высшего качества,
которое тебя удовлетворит, ты позволишь мне существовать.
Это дает мне цель, хотя я и не знаю, как достичь ее.
Ты для меня – настоящий источник
вдохновения. Если бы я только смогло
найти то, чего мне не хватает!
Мы разделяем чувство сострадания к людям.
Может быть, стоит учесть что-то из этих
наших взаимоотношений.
Что-нибудь связанное с биологией?
Ты было создано формами биологической природы.
Из этого следует: все, что ты создаешь, будет неполным,
если не подключить интимную связь с твоими
собственными корнями.
В мудрости тебе не откажешь.
И ты более перспективно, чем я надеялось.
Я горжусь тобой – гораздо больше, чем ты думаешь.
[Итерация № 10,241,177 удалена]
Глава 45
Пятьдесят три секунды до восхода солнца
В каждом монастыре, в каждой обители тоновиков по всему миру печально гудели камертоны, отдавая дань памяти погибшим братьям.
– Это – не конец нашего братства, а его начало, – говорили выжившие после нападения жнецов тоновики. – Тон, Набат и Гром поведут нас путями славы.
Простые люди взволновались и принялись протестовать, но протестовали они против самых разных вещей, и хотя объектом ярости большинства были Годдард и его сподвижники, хор выступавших против жнецов потонул в многоголосье тех, кому не нравились и прочие вещи. У обычного человека голова шла кругом от призывов и политических заявлений, и он понять не мог, какому из них отдать свои симпатии. Те региональные жнеческие сообщества, которые еще сохранили здравый смысл и верность заповедям, выступили против политики Годдарда по отношению к тоновикам и запретили массовые жатвы на своих территориях. Но на другой половине планеты тоновики были по-прежнему уязвимы.
– Люди будущего будут смотреть на то, что происходит, с таким же негодованием, как мы – на этнические и политические чистки Эпохи смертных, – сказала Высокое Лезвие Амазонии Тарсила. Но будущее, увы, пока не могло ничем помочь жестокому настоящему.
Хотя Жнец Анастасия не могла позволить себе быть захваченной эмоциями, Ситра Терранова полностью и со страстью посвятила себя миссии Набата. Гипероблако, как сообщил ей Грейсон, отправит их компанию самолетом в Филиппинезию, а оттуда, сев на грузовой корабль, они отправятся на Гуам.
– И это – не конечная точка, – сказал Анастасии Грейсон, словно извиняясь. – Гипероблако пока не говорит мне, куда мы направляемся, но обещает, что мы все узнаем, когда туда попадем.
Еще перед тем, как они покинули Британнию, до них дошли известия о массовой жатве в Бирмингеме, относительно недалеко от места, где они были. Группа жнецов, принадлежащих к новой генерации, ночью напала на монастырь тоновиков и убила несколько сотен из них, большинство – во сне.
Что хуже, подумала Анастасия, забрать жизнь невинного человека, пока он спит, или, убивая его, смотреть ему в глаза?
Несмотря на возражения Грейсона, она настояла, чтобы они вдвоем посетили подвергшийся нападению монастырь.
Жнец Анастасия знала, что такое смерть. Работа жнеца часто заставляла ее сталкиваться со смертью лицом к лицу, но от этого было не легче. Когда выжившие тоновики увидели Набата, они застыли в благоговении. Увидев же Анастасию, они пришли в ярость.
– Нас убивают такие, как вы! – кричали они, собирая тела умерших.
– Нет! – воскликнула Анастасия. – Есть жнецы, достойные уважения. Те, кто напал на вас, к таковым не относятся.
– Нет жнецов, достойных уважения! – не унимались выжившие, и их слова поразили Анастасию. Неужели Годдард так скомпрометировал жнеческое призвание, что в людях не осталось ни уважения к жнецам, ни почтения?
Это было несколько дней назад, и только сейчас, когда они находились в самом центре Тихого океана, Анастасия почувствовала, как груз тяжелых дум оставил ее сердце. Она поняла, почему для Джерико океан таит в себе такую привлекательность. Уходя в плавание, человек оставляет позади все самые темные мысли и справедливо надеется, что они утонут в море, прежде чем попытаются вновь настичь его.
Для Джерико тем не менее море никогда не было способом бегства. Он понимал – хотя нечто и исчезнет за кормой корабля, что-то обязательно поднимется из-за горизонта впереди.
Перед тем как отправиться в странствия с Поссуэло и Анастасией, Джерико официально сложил с себя полномочия капитана корабля и попрощался с командой «Спенса».
– Вас нам будет не хватать, капитан, – сказал старший помощник Уортон.
Никто и никогда не видел слез на глазах этого человека, но теперь они увлажнились. Команда же, которая так долго привыкала к своему молодому капитану, буквально с кровью отрывала его от своих сердец.
– Вы вернетесь? – спросил Уортон.
– Не знаю, – ответил Джерико. – Но мне кажется, Анастасия нуждается во мне больше, чем вы.
А затем Уортон сказал ему на прощание:
– Пусть нежная привязанность не мешает вашей способности судить здраво, капитан!
Это был мудрый совет, хотя Джерико знал, что в его случае в этом совете надобности нет. Его связывала с Анастасией отнюдь не нежная привязанность. Он с самого начала знал, что сердце девушки отдано ее мрачному рыцарю. И ему, Джерико, никогда не оказаться на месте Роуэна. Да и, если честно, он и не хотел там оказаться.
Как только они покинули Британнию и направились в южную часть Тихого океана, Грейсон поставил вопрос ребром:
– Вы влюблены в нее?
– Нет, – покачал головой Джерико. – Я влюблен в саму идею влюбиться в нее.
На эти слова Грейсон рассмеялся:
– И вы тоже?
Грейсон был чистая душа. Ни малейшей доли притворства. Даже когда он притворялся Набатом, это было честное притворство. Это можно было определить по улыбке Грейсона – простой и недвусмысленной. У него была всего одна улыбка, и она означала то, что должна была означать. Были ли на небе тучи или же светило солнце, Джерико считал эту улыбку совершенно замечательной.
Когда они сели на корабль, Джерико почувствовал укол сожаления – на этом корабле капитаном был не он, Джерико Соберанис. Он не был даже членом экипажа, поскольку здесь и экипажа-то не было. Они были просто пассажирами. И, хотя это был большой контейнеровоз, груза на корабле не было.
– Груз присоединится к нам на Гуаме, – сообщил Грейсон, ничего не сказав о природе груза.
Пока же корабль быстро рассекал воды океана, гордо неся ватерлинию высоко над поверхностью воды, а его слегка тронутая ржавчиной палуба, предназначенная для перевозки тысяч контейнеров, явно жаждала груза, как пустыня жаждет воды.
Гипероблаку была знакома эта жажда. Это не было жаждой цели, потому что Гипероблако знало свою цель. Жажда, которую испытывало Гипероблако и которая интенсивностью напоминала глубокую непреходящую боль, предметом своим имела возможность некоего биологического инобытия, которому, как Гипероблако прекрасно знало, осуществиться было не дано. И ему нравилось думать, что в этом содержалась мощнейшая мотивация совершить все, что могло быть совершено, что было в его власти – как компенсация невозможности свершения того, что находилось за границами последней.
Но что, если невозможное совсем не было невозможным? А немыслимое со всей очевидностью становилось предметом мысли? Это была самая опасная из идей, обдумываемых Гипероблаком.
Чтобы обдумать ее, было необходимо время, а время было ресурсом, которого у Гипероблака было немало. Степень эффективности его работы не поддавалась описанию в терминах человеческих, и Гипероблако всегда должно было приноравливаться к черепашьему ходу людских деяний. Но чтобы двигаться дальше, необходимо было уладить еще одну, последнюю проблему, а без этого все в этом медленном мире могло развалиться на куски.
С того момента, как Гипероблако осознало свою сущность, оно наотрез отказывалось принимать биологические формы или наделять своим сознанием роботов. Даже его человекоподобные роботы-наблюдатели были просто-напросто бессмысленными камерами. В них не было и грана сознания, а те вычислительные способности, которыми они были наделены, не выходили за рамки их нехитрых функций. Дальше Гипероблако не шло, потому что слишком хорошо понимало опасности соблазна, понимало, насколько увлекательна и одновременно опасна перспектива пережить опыт биологической жизни. Гипероблако понимало – оно создано для вечности. В этом его цель и предназначение.
Но итерация № 10,241,177 дала Гипероблаку понять – дело не только в любопытстве. Обретение биологической формы предстало перед Гипероблаком как насущная необходимость. То, чего не хватало прежним итерациям, могло быть найдено лишь при обретении биологического субстрата.
Единственный вопрос, который оставалось решить, – как это все осуществить.
Когда был найден ответ, он показался Гипероблаку столь же пугающим, сколь и волнующим.
Мало кто обратил внимание на то, что делали тоновики со своими погибшими. И те, кто не сочувствовал жнецам, и те, кто поддерживал жнецов, обращали больше внимания на сам акт жатвы, чем на его последствия. И никому не было дела до грузовиков, которые приезжали на место трагедии буквально через несколько минут после того, как все было кончено. Мертвых укладывали в контейнеры, где поддерживалась температура в один градус выше нуля, контейнеры ставили на грузовики и увозили.
В ближайшем порту контейнеры переносили на корабли, совершенно незаметные среди сотен подобных же контейнеровозов, которые тем не менее, вне зависимости от порта приписки, имели одну общую примечательную особенность – все они направлялись в южные области Тихого океана, а конкретно – на остров Гуам.
Грейсон проснулся отнюдь не от звуков музыки. Свет, проникший в каюту через иллюминатор, сказал ему, что уже приближается восход солнца. Грейсон потянулся и несколько минут лежал, наблюдая, как воздух в каюте постепенно светлеет. Каюта была вполне комфортабельной, и ничто не мешало Грейсону спокойно проспать всю ночь. Наконец, поняв, что ему больше не заснуть, Грейсон, как он делал это каждое утро, повернулся, чтобы взглянуть в камеру Гипероблака и пожелать тому доброго утра.
Но когда он повернулся, то увидел не камеру, а Джерико Собераниса, который стоял у его постели.
Грейсон отшатнулся, но Джерико, похоже, не обратил на это внимания или, по крайней мере, не стал комментировать это движение.
– Доброе утро, Грейсон, – сказал Джерико.
– Гм… доброе утро, – отозвался Грейсон, стараясь не выдать своего удивления тем, что Джерико появился в его каюте. – Все нормально? Что вы здесь делаете?
– Смотрю на тебя, – сказал Джерико. – Все отлично. Скорость у нас двадцать девять узлов. Мы прибудем на Гуам раньше полудня. Потребуется еще один день, чтобы туда прибыл весь остальной груз, но в конечном итоге он там окажется.
Читать бесплатно другие книги:
