Жнец-3. Итоги Шустерман Нил
В самолете находилось четыре пассажира, но ни одного пилота. Вело их машину само Гипероблако.
– Можно сказать, что нас ведет Святое Триединство, – сказала сестра Астрид.
Моррисон усмехнулся:
– Боюсь, вы ошибаетесь, потому что здесь я насчитал лишь двоих. Это Набат, – и он указал жестом на Грейсона, – и Гром.
Моррисон кивнул в сторону полностью автоматизированной кабины.
– Но никакого Тона, – завершил он.
Астрид ответила ему усмешкой:
– Ты неправ! Разве ты не слышишь, как он поет в шуме двигателей?
В самолете царило ощущение, что они летят не просто на встречу с очередной сектой Шипящих, но навстречу судьбе.
– Я викарий Мендоза, смиренный слуга Его Сонорности, Набата, которого вы видите перед собой и который есть Тон во плоти. Да возрадуется отныне всяк живущий!
– Да возрадуется отныне всяк живущий! – отозвались Моррисон и Астрид. Грейсон знал – будь его свита более многочисленной, хор бы получился поосновательнее.
Их самолет упал с небес и, затормозив в десяти метрах над землей, величаво приземлился у пещер Огбунике, в местности, которая раньше называлась Восточной Нигерией, а теперь стала частью Мидафрики. И сами пещеры, и леса вокруг них тщательно поддерживались Гипероблаком в состоянии первозданной дикости. Охранялось все, за исключением Шипящих, которые прятались в лабиринте этих таинственных пещер. В древние времена существовало поверье, что пещеры Огбунике разговаривали, и странно, что именно эти пещеры выбрали в качестве убежища тоновики, сознательно отказавшиеся от языка.
Когда самолет приземлился, Шипящих нигде не было видно. Они прятались в пещерах и, видимо, услышав рев двигателей самолета, забились в их самые дальние уголки. Но Гипероблако выкурило Шипящих, ультразвуковыми сигналами дезориентировав тысячи летучих мышей, которые жили в пещерах, и заставив их броситься на прячущихся в темноте людей. Атакованные раздраженными зверьками, тоновики были вынуждены бежать из пещер на свет, где их встретили не охранники и полиция, как они ожидали, а четверо людей, один из которых был одет в пурпурный балахон и нарамник, развевающийся под воздействием звуковых волн, стекавших по нему подобно водопаду.
Явление самолета и мрачной фигуры в одеяниях, приличествующих святым людям, заставило Шипящих остолбенеть.
– Где ваш викарий? – спросил Мендоза.
Шипящие стояли с видом самым вызывающим. Набат был мертв. Он был мучеником. Как посмел этот самозванец запятнать память о Набате? Это была обычная реакция Шипящих на появление Грейсона.
– Лучше было бы, если бы встретили Набата с должным уважением и позвали бы своего викария, – сказал Мендоза.
И вновь – никакой реакции.
Тогда Грейсон тихо попросил Гипероблако о помощи, и то с радостью отозвалось, нашептав что-то Грейсону в наушники.
Грейсон направился к тоновикам. Ближе всех к нему оказалась маленькая женщина, истощенная голоданием, которое, как решил Грейсон, было частью жизненного уклада, свойственного этой секте. По мере его приближения ее решимость сопротивляться постепенно улетучивалась. Отлично, решил Грейсон. После того, что сделали эти люди, сопротивление бесполезно.
Он наклонился к женщине, и она замерла. Тогда он прошептал ей на ухо:
– Это сделал твой брат. Все думают на тебя, но это был твой брат.
Грейсон и в малейшей мере не представлял, чем отличился брат этой женщины-тоновика, но Гипероблако знало и сообщило Грейсону достаточно, чтобы вызвать нужную реакцию. Глаза женщины расширились, губы задрожали, она негромко вскликнула от удивления. Можно было бы сказать, что она лишилась дара речи, если бы у нее, как и у прочих Шипящих, не был уже ампутирован язык.
– Покажи мне своего викария! – сказал Грейсон.
Женщина была не в состоянии сопротивляться воле Набата. Повернувшись, она указала на одного из стоящих позади нее людей. Конечно, Грейсон знал, кто здесь викарий, и без нее – Гипероблако указало на него в тот самый момент, когда Шипящие выбежали из пещеры. Но было очень важно, чтобы этого человека выдали свои.
Тот вышел вперед. Наиболее красноречивое воплощение того, что называется викарий Шипящих: всклокоченная седая борода, дикий взгляд и шрамы на руках – результат повреждений, которые, вероятнее всего, он нанес себе сам. Грейсон понял бы, что перед ним викарий, и без помощи Гипероблака.
– Это вы сожгли Высокое Лезвие Тенкаменина, Жнеца Бабу и Жнеца Мендозу?
Существовали секты тоновиков, которые дали обет молчания и общались с помощью знаков, но у этих Шипящих был лишь набор самых примитивных жестов, словно не только язык, но и сама коммуникация была их врагом.
Поэтому викарий просто кивнул.
– Ты веришь в то, что я – Набат? – обратился к нему Грейсон.
Тот не реагировал. Тогда Грейсон, напрягая диафрагму, произнес громче:
– Я задал тебе вопрос. Ты веришь в то, что я – Набат?
Шипящие как один повернулись к своему викарию, чтобы посмотреть, что тот сделает. Викарий прищурился и медленно покачал головой.
Тогда Грейсон приступил к работе. Он внимательно посмотрел на членов секты и заговорил, обращаясь к ним по очереди.
– Бартон Хант, – сказал он. – Твоя мать посылала тебе письма в течение шести лет, трех месяцев и пяти дней, но ты возвращал их ей даже неоткрытыми. Аранза Монга, – обратился Грейсон к стоящей рядом с Хантом женщине, – ты тайком просила Гипероблако, чтобы то заменило твое сознание памятью твоей лучшей подруги, которую подвергли жатве. Но, естественно, Гипероблако не стало это делать.
К моменту, когда Грейсон повернулся к третьему из Шипящих, первые два уже в слезах стояли на коленях, ухватившись за кромку его фиолетового балахона. Они уверовали.
Когда же Грейсон посмотрел на остальных – они сжались так, словно ожидали некоего страшного удара.
– Зоран Сарабо! – выкрикнул Грейсон.
– Уууу… – замычал стоящий поодаль человек, качая головой, – уууу…
И вдруг он, не дожидаясь той страшной правды, что готовился открыть перед всеми Грейсон, бросился перед ним на колени.
Наконец, Грейсон обратился к викарию.
– А ты – Руперт Роузвут, – произнес он. – Ты заставлял своих последователей в полной мере испытать боль при ампутации языка. Но сам ты, когда тебе удаляли язык, не почувствовал ни малейшей боли, потому что операция проходила под наркозом. И это потому, что ты – трус и лицемер.
И хотя викарий пребывал в ужасе, он не сдавался. Только покраснел от ярости.
Грейсон набрал воздуху в грудь и проговорил глубоким сильным голосом:
– Я есмь Набат, я – Тон, обретший плоть. Я единственный, для кого звучит Гром. Этот человек, который называет себя вашим викарием, недостоин этого звания. Он предал все, во что вы верите, и он вел вас неверной дорогой. Он замарал вас и ваши идеалы. Он – ложь. Я – правда. Поэтому скажите мне: кому вы служите?
Он сделал паузу, вновь набрал воздуха и проговорил голосом, которым мог бы заставить и горы склонить свои вершины:
– КОМУ ВЫ СЛУЖИТЕ?
И один за другим тоновики упали на колени, смиренно склонив головы. Некоторые из них даже простерлись перед ним на лесной подстилке. Все, кроме одного. Викария трясло от ярости. Он открыл было рот, начал интонировать, но издал лишь слабый, жалкий звук. Он был один, и никто к нему не присоединился. И тем не менее он держался до последнего, пока не кончился воздух в легких.
– Введите им свежие наночастицы, – сказал Грейсон, обратившись к Мендозе. – Пусть у них отрастут новые языки. Теперь они свободны от власти этого ужаса.
– Да, Ваша Сонорность, – с поклоном ответил Мендоза.
Затем Грейсон подошел к викарию Шипящих. Он думал, этот человек ударит его, даже надеялся на это. Но тот стоял неподвижно.
– Тебе конец, – сказал он с отвращением. Затем повернулся к Жнецу Моррисону и произнес слова, которые и не надеялся услышать из собственных уст:
– Подвергни его жатве.
Ни секунды не медля, Жнец Моррисон обеими руками захватил викария, рванул его голову в одну сторону, а тело в другую. Через долю секунды викарий был мертв.
– Скажи мне, что я был неправ!
Грейсон расхаживал по палатке, которую для него разбили в лесу, расстроенный так, как не бывал расстроен до этого никогда.
– Почему я должно тебе об этом говорить? – спокойно спросило Гипероблако.
– Потому что, если я был неправ, когда приказал убить этого человека, я должен об этом знать.
Потому что в ушах его все еще стоял звук хрустнувших шейных позвонков.
Это был самый ужасный звук из всех, что он когда-либо слышал. И тем не менее этот звук ему понравился. Смерть этого чудовищного викария принесла ему настоящее удовлетворение. Неужели именно это чувствуют все жнецы новой генерации? Примитивная хищническая страсть убивать – так это называется? Он хотел отвязаться от этого ощущения, но не мог.
– Я ничего не могу сказать о смерти – это за пределами моей компетенции. Ты же знаешь это, Грейсон.
– Мне все равно.
– Ты ведешь себя несколько иррационально.
– Я знаю, что ты не можешь говорить о смерти, – кивнул Грейсон. – Но ведь ты знаешь разницу между добром и злом, верно? То, что я отдал приказ Моррисону, – это было зло?
– Это известно только тебе, – ответило Гипероблако.
– Ты ведь должно меня направлять, руководить мной, помогать, чтобы я попытался сделать этот мир лучше.
– Ты этим и занят! – сказало Гипероблако. – Но, в отличие от меня, ты способен совершать ошибки. Если ты спрашиваешь меня, способен ли ты совершать ошибки в своих умозаключениях, то я дам положительный ответ. Ты делаешь ошибки постоянно – как, собственно, любой человек. Способность ошибаться – прерогатива человека, и именно за это я так люблю человечество.
– Ты мне совсем не помогаешь!
– Твоя задача – объединить тоновиков, чтобы они были более полезны миру. Я могу лишь оценивать, насколько ты продвинулся в решении этой задачи. Но мне не дано оценивать способы, которыми ты ее решаешь.
Нет, этого достаточно! Грейсон сорвал наушники. В ярости он готов был забросить их подальше, но затем услышал в них негромкий голос Гипероблака.
– Ты – ужасный человек, Грейсон! – сказало оно. – И одновременно ты – чудо.
– Так кто же я?
И ответ пришел – тихий и едва слышный. Причем не ответ, а новый вопрос:
– А почему ты не хочешь учесть оба варианта?
Вечером Грейсон вновь надел свои наряды и приготовился обратиться к тоновикам. Пообещать им прощение. Он поступал так много раз, но ни одна из сект до этого не совершала столь чудовищных преступлений.
– Мне не хочется их прощать, – сказал он Мендозе перед выходом.
– Гарантируя им прощение, вы приводите их в истинную веру, – ответил Мендоза. – И это соответствует нашим целям. И, кроме того, простит их не Грейсон Толливер, а Набат. А это означает, что ваши личные чувства здесь не будут играть никакой роли.
Когда Грейсон вновь надел наушники, он спросил Гипероблако, насколько прав был Мендоза. Хотело ли оно, чтобы Грейсон простил Шипящих, виновных в убийстве Тенкаменина? Или, что ближе соответствовало истине, простило ли их само Гипероблако? Было ли оно настолько великодушным, чтобы простить даже викария?
– А, этого несчастного? – печальным голосом переспросило Гипероблако.
– Несчастного? Ты называешь несчастным это чудовище, которое даже не заслуживает твоего сочувствия?
– Ты не знаешь его так хорошо, как знаю я, – ответило Гипероблако. – А я наблюдало за ним с самого его рождения. Я видело, какие силы оказывали на него воздействие, постепенно превратив в жестокого, заблуждающегося, эгоистичного человека. Поэтому я скорблю о его смерти – так же, как и о смерти других людей.
– Мне никогда не удастся быть таким же милосердным, как ты, и всех прощать, – сказал Грейсон.
– Ты не понял, – возразило Гипероблако. – Я его не прощаю. Я его просто понимаю.
– Так значит, – проговорил Грейсон, все еще не остывший от своего спора с Гипероблаком, – ты – не бог? Потому что бог прощает.
– А я никогда не утверждало, что я – бог, – ответило Гипероблако. – Я просто подобно богу, но я не бог.
Тоновики ждали появления Набата из палатки. Ждали они его несколько часов и могли бы ждать всю ночь.
– Не пытайтесь говорить, – сказал Грейсон, когда увидел, что тоновики пытаются поприветствовать его. – У ваших языков нет мышечной памяти. Должно пройти некоторое время, прежде чем вы вновь научитесь ими владеть.
Они смотрели на него с благоговейным почтением, и по их взглядам Грейсон понял, что они отказались от своего прошлого. Более они не были Шипящими. И когда Набат простил их, на глазах бывших Шипящих появились слезы раскаяния в прошлых проступках и одновременно слезы радости оттого, что им дан второй шанс. И они пойдут за Набатом, куда бы он их ни повел. Потому что, как окажется, он должен будет провести их через темноту, чтобы вывести к свету.
Итак, мы заложили основания для создания жнеческого сообщества во всех регионах мира, каждый из которых будет подчиняться нам и соотносить свою политику и действия с нормами, которые мы установили. Таким образом, нам удастся обеспечить порядок и единство. Также мы начали разработку планов создания города, который будет существовать независимо от регионов, что обеспечит нашу беспристрастность. Прометей стал Верховным Лезвием, и идут разговоры о том, чтоб каждый из континентов представлял некий Верховный Жнец. О, как же мы озабочены собой и собственными проблемами! Тайно я надеюсь, что очень скоро наша работа окажется ненужной, а должности – излишними. И тому есть причины.
Облако объявило о планах создания лунной колонии. Это первый шаг человечества во вселенную. Если этот шаг будет удачен, в перспективе он обеспечит лучший способ контроля за численностью людей на Земле, чем тот, который предполагает наличие жнеческого сообщества. Я бы предпочел жить в мире, где избыточному населению дают возможность покинуть место рождения и отправиться на другие планеты, а не убивают. Остается тем не менее нерешенным вопрос: можем ли мы в будущем доверять искусственному разуму? Хотя у меня есть некоторые сомнения, в целом я положительно отвечаю на этот вопрос. Те немногие «мировые лидеры», которые никак не хотят покинуть свои посты, всячески клевещут на разумное облако, говоря, что со временем оно превратится в угрозу человечеству, так как любое облако в перспективе – это грозовая туча, несущая смерть и разрушения. Но в конечном счете эти «пророки» потерпят поражение, потому что время их кончено. Что бы они ни говорили об облаке, его добрая предрасположенность к человечеству красноречивее всех слов, которыми его пытаются опорочить мелочные политики и последние тираны этого мира.
Из «утраченных страниц» журнала Жнеца да Винчи, одного из Отцов-основателей
Глава 37
Нет в этом утре ничего хорошего
Когда Джерико Соберанис очнулся после восстановления, он увидел Жнеца Анастасию, которая, сидя в кресле у его кровати, спала, уткнувшись лицом в коленки. Поза эмбриона, подумал Джерико. Нет, скорее защитная поза, поза черепахи в панцире. Нежели она так остро чувствует угрозу, что и во сне старается принять наиболее безопасное положение и держится начеку? Наверное, для этого у Анастасии есть все основания.
Одета была Анастасия в простую одежду. Джинсы, белая блузка. На ней не было даже кольца. Ничто не говорило о том, кто она в действительности. Всемогущий жнец, чья жизнь протекает по ту сторону жизни и смерти, исчез, и на его месте оказалась обычная девушка. Джерико, возвращенный к жизни, переживал странные ощущения, которые вряд ли бы смог измерить и описать словами.
Он осмотрелся. Мягкие цвета, в которые выкрашены стены, общая атмосфера чистоты и уюта. Да, это, вне всякого сомнения, восстановительный центр. Значит, его смерть была ненапрасной – им удалось привлечь внимание дрона. Неужели Анастасия была с ним в этой комнате все время, пока врачи занимались возвращением его к жизни? Стояла на страже?
– Я так рада, что вы проснулись, – сказала медсестра, входя в палату и поднимая штору на окне, за которым, прямо над горизонтом, стояло солнце. Медсестра быстро просмотрела в своем блокноте историю восстановления Джерико и, кивнув, произнесла:
– Крайне приятно с вами познакомиться.
Ситра спала и видела себя летящей. Сон ее был не так уж далек от реальности, которую она пережила. Уцепившись за руку Джерико, она взмыла в небо, и дрон пронес их над городом, натужно ревя моторами, которые вынуждены были нести двойной вес. Она была уверена, что вывихнула плечо Джерико, но для мертвого это ровным счетом ничего не значит, а все повреждения будут исправлены к моменту, когда капитан проснется.
Во сне Ситры рука Джерико оказалась вдруг покрытой чем-то скользким. Ситра не смогла ее удержать, но не упала, а полетела самостоятельно, почему-то, правда, не контролируя своего полета. Она пролетела над заливом, после чего направилась дальше, через Атлантику, в сторону далекой Мерики. Она и представления не имела о том, что ее там ожидает, но догадывалась, что кошмары ей обеспечены.
А потому Ситра была искренне благодарна медсестре за то, что та разбудила ее звуками своего тихого голоса.
Она выпрямилась и соскользнула с кресла, после чего потянулась, поглаживая затекшую шею. Джерико был жив, и даже более жив, чем она.
– Доброе утро, – произнесла Ситра нетвердо, после чего сообразила, что для жнеца она прозвучала слабовато. Даже для такого жнеца, который вынужден жить инкогнито. Она откашлялась и проговорила с большей степенью уверенности в голосе: – Доброе утро.
– Нет в этом утре ничего хорошего, – сказала медсестра. – Я никогда не видела на улицах столько охранников. Жнецы ищут этих ужасных тоновиков, которые убили Высокое Лезвие, но те исчезли, и никто не знает, где их искать.
Анастасия прикрыла глаза, вспомнив ужас той жуткой ночи. Так много людей было убито, и хотя многие были восстановлены, дронов, чтобы спасти всех, не хватило. Десятки, а может быть, и сотни людей были брошены в костер. А если у тоновиков был план нападения, они наверняка припасли и план отступления.
Сестра объяснила, что через полтора дня после того, как их принес сюда дрон, Порт-Ремембранс был заблокирован. Ситуация в Северной Мерике была, вероятно, еще хуже. То, что совершил Годдард на стадионе в Майл-Хай-Сити, породило разлом в обществе – и среди обычных людей, и среди жнецов. Каждый был поставлен перед выбором – либо ты принимаешь политику Годдарда, либо спасаешься и бежишь. Многие люди так и поступили.
Анастасия понимала, что ее могут узнать. Теперь, когда она обратилась к людям со своими посланиями и люди узнали, что она жива, спрятаться ей было трудно.
– Теперь, когда вы проснулись, я уверена, что жнецы захотят вас увидеть, – сказала Джерико медсестра. – Конечно, не для того, чтобы подвергнуть жатве, а чтобы задать какие-то вопросы. Вы же оба работали во дворце, верно? Они захотят узнать, что там происходило.
Джерико посмотрел на Анастасию, а та успокаивающе погладила его по плечу, которое сама и вывихнула.
– Отлично, – сказал Джерико. – И, наверное, мне придется поискать новую работу.
– О, не беспокойтесь об этом, – проговорила медсестра. – Хотя Гипероблако нынче и молчит, оно по-прежнему дает списки вакансий по всему миру. Если хотите себе что-нибудь найти, там много чего есть.
После того как сестра ушла, Джерико присел в кровати и улыбнулся Анастасии.
– Ну и как это – ездить верхом на дроне? – спросил он.
– Это было… немного не так, – отозвалась Анастасия, решив не вдаваться в детали. – И я еще не поблагодарила вас за то, что вы сделали.
– Это моя работа, – сказал Джерико.
– Ваша работа – поисково-спасательные операции.
– А разве я не занимался поисков средств спасения в ситуации, когда спастись было невозможно?
– Да, занимались, – улыбнулась Анастасия. – И сделали это успешно. Теперь же наша задача – выбраться отсюда, пока кто-нибудь не пришел нас допрашивать.
Но не успела она произнести это, как дверь в палату распахнулась. На пороге стоял жнец. Сердце Анастасии сжалось, но через мгновение она узнала вошедшего. Зеленая мантия, озабоченный взгляд.
– Радость, которую я испытываю, видя вас, сравнима лишь со страхом, что кто-то еще вас увидит, кроме меня, – сказал Жнец Поссуэло. – Местные жнецы уже интересуются, что я здесь делаю.
– Меня еще не узнали, – сказала Анастасия.
– Узнали, и наверняка, – покачал головой Поссуэло. – Я уверен, что местный персонал тайком уже перешептывается по вашему поводу. Но, к счастью, пока вас не сдали жнецам – в противном случае вы были бы уже на пути к Годдарду. Я здесь, чтобы препроводить вас в безопасное место, откуда вы сможете продолжить свои передачи. Вас слушает все больше и больше людей. И они сами находят информацию по тем ключам, что вы даете им в руки. Годдард в ярости. Он угрожает подвергнуть жатве всякого, кого застанут исследующим глубинное сознание, но это не останавливает людей.
– В любом случае ничего у него не получится, – сказала Анастасия. – Глубинное сознание – за пределами юрисдикции жнеческого сообщества.
И, поговорив это, Анастасия вспомнила, как много работы ей еще предстоит.
– И какое безопасное место вы предлагаете? – спросил Джерико. – Разве такие еще остались?
– Трудно сказать, – отозвался Поссуэло. – Теперь, когда количество наших врагов так выросло, безопасных мест становится все меньше.
Он сделал паузу, что-то напряженно обдумывая.
– Ходят слухи, – наконец, сказал он, – о месте, так хорошо укрытом от посторонних глаз, что о нем не знают даже те жнецы, кто больше всех любит путешествовать.
– Трудно полагаться на слухи, – покачал головой Джерико. – Желаемое в них чаще всего выдают за действительное. Где вы это слышали?
Поссуэло пожал плечами, словно извинялся.
– Слухи, – сказал он, – это как дождь, текущий сквозь старую крышу. Дешевле покрыть новую, чем найти течь в старой.
Он вновь сделал паузу, после чего продолжил:
– Есть еще слухи иного порядка, которые могут быть нам более полезны. Это слухи о Набате, так называемом пророке тоновиков.
Тоновики! Одно лишь упоминание этих людей способно было у Анастасии вызвать ярость.
– Нет никаких доказательств того, что Набат когда-либо существовал, – проговорил Джерико. – Он запросто может быть выдумкой Шипящих, которые таким образом хотят оправдать то, что делают.
– А я думаю, он существовал, – сказал Поссуэло. – Более того, есть свидетельства того, что он существует и сейчас и что он борется с Шипящими. У нас в Амазонии есть их секты. Так Набат, как говорят их члены, являлся к ним и вернул на путь истинный. Если это действительно так, у нас мог бы быть сильный союзник.
– Ну что ж, кем бы он ни был, – сказала Анастасия, – ему придется многое нам всем объяснить.
Эзра Ван Оттерлоо не носил одежд, которые предпочитали тоновики. Он не цитировал банальности. Он не настаивал на том, чтобы путешествовать группой по семь или двенадцать человек, и он не любил интонировать. Единственное, на что он согласился, – это на то, чтобы его называли Брат Эзра. Но это была с его стороны единственная уступка, которую он сделал с тех пор, как за два года до этого аудиенция у Набата привела его в секту, дала ему цель в жизни и указала верную дорогу. Был ли Набат святым или нет, Эзру ни в малейшей степени не интересовало. Важно было то, что с этим человеком в расшитом нарамнике говорило Гипероблако, а потому его последователем быть стоило.
Эзра странствовал по миру, писал то, что хотел и где хотел – точь-в-точь как предложил ему делать Набат. И куда бы он ни приезжал везде он оставлял свои бунтарские фрески. Как Набат и обещал, явились к нему и вдохновение, и радость творчества. Дело свое он делал быстро, тихо, и его ни разу не поймали.
Приехав в новую страну, Эзра говорил местным тоновикам, что у него миссия, одобренная Набатом, и тоновики давали ему стол и кров. Но затем он все чаще начал сталкиваться с сектами, которые утверждали, что Набат являлся им после того, как был подвергнут жатве. Они утверждали, что до встречи с Набатом были радикальными Шипящими, но он их реформировал. Поначалу Эзра им не верил, но продолжал выслушивать их свидетельства. А потом, ночью, он писал в городе, в тех местах, где настенная живопись была запрещена, сцены явления Набата людям.
После того как Эзра столкнулся с третьим за все последнее время случаем обращения Шипящих в истинную веру, он принялся сознательно искать новых свидетельств. Он искал группы Шипящих, известные своим радикализмом, и, найдя, убеждался, что по крайней мере половину из них Набат направил на путь истинный, а другая половина ждала своей очереди.
Затем однажды он оказался в аэропорту, но не знал, куда направить свои стопы, и тут – о, чудо! – в системе оказался билет, выписанный на его имя. Он понял, что Гипероблако следит за его путешествиями и предусмотрительно направляет в места, где живут реформированные Набатом секты, с тем, чтобы он, художник, создал по этому поводу прославляющую пророка фреску. Так Эзра узнал, что стал частью свиты набата, частью его легенды – несмотря на то, что сам Набат вряд ли об этом знал.
Потом его поймали в Амазонии, и он подумал, что это также часть плана, который разработало Гипероблако. С другой стороны, если ему просто не повезло, Гипероблако и это его невезение использует как надо.
Пока все жнецы Мидафрики искали Шипящих, убивших их Высокое Лезвие, о местонахождении убийц знал жнец из Амазонии – благодаря тому, что держал в пленниках художника-тоновика.
– Мы его задержали, когда он писал Набата, превращающегося в стаю птиц, на стене резиденции нашего Высокого Лезвия, – сказал Поссуэло Анастасии.
– Все правильно, – сказал Эзра, улыбнувшись.
Они находились в полной безопасности на борту самолета, принадлежащего Поссуэло. Тот был настолько предусмотрителен, что даже запасся новой бирюзовой мантией, и Анастасия с радостью переоделась в свой обычный наряд.
– Наказание за порчу имущества, принадлежащего жнецам, – смерть, но наше Высокое Лезвие Жнец Тарсила не захотела убивать художника. А тот рассказал нам, что делал все это время.
– Я мог бы написать ваш портрет, Жнец Анастасия, – предложил художник. – Конечно, мои работы не так совершенны, как работы мастеров Эпохи смертных. Но все равно по качеству они выше среднего уровня.
– Экономьте краски, – отозвалась Анастасия. Может быть, с ее стороны это было проявлением тщеславия, но ей не хотелось, чтобы для потомков ее запечатлели на полотне «выше среднего уровня».
– Он сидел у нас несколько месяцев, – продолжал рассказывать Поссуэло, – но потом, после гибели Тенкаменина, в системе появились два билета на его имя. Один – в Онитшу, маленький городок в Мидафрике. Второй же билет нас сбил с толку, потому что это был туристический билет в пещеры Огбунике, которые находятся в центре охраняемых территорий, где туристов не было уже сотни лет.
На это Эзра улыбнулся:
– Да, со мной все непросто.
И вновь предложил Анастасии:
– Вы действительно не желаете портрет?
То, что билеты появились в системе после того, как Эзру задержали в Амазонии, значило лишь одно: Гипероблако хочет, чтобы жнецы Амазонии узнали, где укрываются Шипящие и Набат.
– В обычных условиях мы бы долетели туда за несколько часов, – сказал Поссуэло Анастасии. – Но теперь нам придется сделать крюк и изобразить, что у нас важные дела в каком-то другом месте. В противном случае мы можем, не желая того, навести жнецов Мидафрики прямо на Набата.
– Правильно, – согласилась Анастасия. – А мне нужно время, чтобы покопаться в глубинном сознании и найти материал для следующей передачи. Я близка к открытию причин марсианской катастрофы.
– А как с орбитальной станцией? – спросил Поссуэло.
Анастасия вздохнула и покачала головой:
– Нельзя заниматься двумя делами одновременно.
На Марсе находилось девять тысяч восемьсот тридцать четыре колониста. Еще больше погибло на Луне во время первой в истории человечества массовой жатвы. А ведь были широкие планы по превращению этой планеты в дом для миллионов, если не миллиардов людей. Но что-то пошло не так.
Вы выполнили домашнее задание по Марсу? Просмотрели список имен колонистов? Я не хочу, чтобы вы запоминали эти имена или даже узнавали тех, кто эти имена носил, – даже тех, кто в ту пору был знаменит. Слава приходит и уходит, а слава тех людей по большей части уже угасла. Но посмотрите на этот список еще один раз, потому что я хочу, чтобы вы увидели это имя.
Карсон Ласк – так зовут этого человека.
Он был на Марсе, когда произошла катастрофа, и он был одним из немногих, кто спасся. Ласк оказался в нужном месте в нужное время – ему удалось сесть на борт единственного корабля, который не превратился в пепел после взрыва реактора.
По поводу возвращения выживших на Земле был устроен большой праздник, но затем Карсон Ласк исчез из поля зрения.
Или не исчез?
Но пока вернемся во времени за три месяца до того, как взрыв уничтожил колонию. Посмотрите на транспортные отчеты и имена прибывающих и убывающих с Марса. Я уверена, вам встретятся знакомые имена. Например, имя Ксенократа. Тогда он был молодым жнецом и единственным из них, кто посетил марсианскую колонию. Это было странно, потому что предполагалось, что жнецы продолжат свою работу и на Красной планете. Но зачем здесь нужны жнецы, если у нас есть целая планета для того, чтобы население росло и развивалось? По предварительным подсчетам, нужда в жнецах на Марсе могла бы возникнуть не меньше чем через сто тысяч лет.
Но Ксенократ, как он говорил, не собирался никого подвергать жатве. Он просто удовлетворял свое любопытство. Ему хотелось посмотреть, как люди будут жить на Марсе, и он сдержал свое слово. Он просто путешествовал по планете и беседовал с колонистами. И все было мило и благопристойно.
Но я должна вам кое-что показать.
Это – видео прибытия Ксенократа.
Его непросто узнать, верно? Он был строен, и мантия его не была так отягощена золотом, как в те времена, когда он стал Высоким Лезвием. Вот его встречает губернатор колонии, сопровождаемый официальными лицами. А здесь – видите? Молодой человек на заднем плане! Видите? Это – Карсон Ласк. Пока Ксенократ находился на Марсе, Карсон Ласк работал его личным камердинером. Здесь его видно не так хорошо, но чуть позже картинка станет лучше.
Помните? До катастрофы остается всего несколько месяцев. За это время колонисты забыли о визите Ксенократа. Но этого времени было достаточно, чтобы тайные бригады подготовили все для акта саботажа, который выглядел бы как очередной несчастный случай.
Что касается Карсона Ласка, то вы ничего не найдете о нем в свидетельствах, относящихся ко времени, когда он вернулся на Землю, потому что меньше чем через год он поменял имя. А вот и он, поворачивается к камере. Видите? Знакомо вам это лицо? Нет? Добавьте несколько лет, сделайте волосы покороче, прикиньте самодовольную, самоуверенную усмешку. Узнали?
Этот молодой дворецкий – не кто иной, как Его Сверхпревосходительство Суперлезвие Северной Мерики Роберт Годдард.
Глава 38
Великое воссоединение воскресших
Набат и его свита нашли убежище в тех же пещерах, что и бывшие Шипящие. Теперь бывшие радикалы искренне раскаивались в содеянном, в присутствии Набата сразу же падали ниц и клялись, что недостойны даже лежать в пыли у его ног. В иной ситуации Грейсон не допустил бы столь гиперболизированных форм поклонения, но, приняв во внимание то, что совершили эти тоновики, убившие стольких людей, он решил, что ползание в пыли – это еще мягкое для них наказание. Естественно, Гипероблако напомнило Грейсону, что наказание тоновиков лежит за пределами его, Гипероблака, компетенции.
– Исправление состоит в том, что человек поднимается над своими дурными прошлыми решениями и плохими поступками. Если раскаяние является искренним и человек действительно желал бы загладить свою вину, в страдании пользы нет.
И все-таки Грейсон не возражал против того, чтобы бывшие Шипящие лежали физиономиями вниз, уткнувшись в гуано, слоями лежавшее на полу.
Раскаявшиеся тоновики украсили грот Набата с помощью драпировок и подушек и постоянно просили его, чтобы он дал им возможность послужить себе.
– Для ожидания это место ничуть не хуже всех прочих, – сказало Гипероблако.
– Не хуже? – переспросил Грейсон. – Тебе хорошо, ты не чувствуешь запахов, но, как мне кажется, воняет здесь ужасно.
– Мои сенсоры гораздо совершеннее человеческого обоняния, – напомнило Грейсону Гипероблако, – и, как я полагаю, человек вполне может выдержать запах аммиака, который выделяют местные отложения.
– Ты предложило нам подождать, – сказал Грейсон. – И чего мы ждем?
– Гостя, – ответило Гипероблако.
– Ты можешь, по крайней мере, сказать, кто это?
– Не могу.
Так Грейсон понял, что в гости к нему направляется жнец. Но если учесть растущую среди жнецов враждебность по отношению к тоновикам, становится непонятно, почему Гипероблако благосклонно смотрит на этот визит. Может быть, жнецы Мидафрики обнаружили укрытие Шипящих и хотят отомстить? Но, если это так, почему бы Гипероблаку не предложить ему «отправиться в путешествие» – так, как это было в аббатстве, когда по его душу пришел Жнец Моррисон? Как ни крутил, как ни вертел Грейсон в голове возможные варианты ответа на мучащие его вопросы, ни к чему он не пришел.
– Отдыхай спокойно, – в темноте негромко сказало ему на ухо Гипероблако. – Я с тобой, и ничего дурного не случится.
У Жнеца Анастасии были сомнения по поводу этого так называемого святого человека. Во-первых, ей нужны были свидетельства того, что с ним говорит Гипероблако. Не косвенные, а прямые, из первых рук. Это было в ее привычках с детства – чтобы поверить во что-то, она должна была либо увидеть это, либо потрогать собственными руками. Этот «Набат», вероятнее всего, был просто интриган с приличной харизмой. Искусный мошенник, паразитировавший на доверчивости людей, он говорил им то, что они хотели услышать, и был тем, кого они хотели в нем видеть. И все это – ради решения каких-то своих проблем.
Анастасия хотела в это верить. Потому что альтернативный вариант – то, что Гипероблако в качестве единственного звена связи с человечеством выбрало тоновика, – ее не устраивал совсем. Нет, то, что Гипероблако решило не порывать с людьми окончательно – это разумно. Но почему их связь осуществляет тоновик? Так как Гипероблако по определению было неспособно на ошибку, причины у него быть должны. Но пока Анастасия не ведала об этих причинах, она предпочитала считать Набата обманщиком и самозванцем.
Конечной целью их путешествия был негостеприимный мид-африканский лес, густой непроходимый хаос деревьев, кустарников и разнообразных колючих растений, которые цепляли Анастасию за края ее новой мантии и кололи сквозь ткань, оставляя на коже зудящие следы. Так они продирались к пещере, где в уединении их ждал Набат. Когда они наконец добрались до пещер, путь им преградили стоящие на страже тоновики. Они были без оружия, но вид у них был угрожающий. Они окружили прибывших и схватили их за руки.
– Никаких активных действий! – предупредил Анастасию Поссуэло.
Ей было трудно подчиниться – она понимала, что за люди перед ней и что они совсем недавно наделали. Она внимательно рассматривала их лица. Не этот ли швырнул Жнеца Тенкаменина на землю? А этот – Жнеца Бабу на костер? Анастасия могла поклясться, что узнает этих людей. Хотя, может быть, в ней всего-навсего говорит воображение?
На подходе к пещерам Поссуэло настоятельно предложил ей оставить оружие. Теперь она поняла – он не просто спасал ее вооружение от конфискации. Он опасался, что она даст волю своей ярости. Каждая ее клеточка требовала возмездия, но она боролась с этим, продолжая напоминать себе, что истинный жнец, жнец, достойный уважения, никогда не совершит акта жатвы, подчинившись злобе или ярости. Но, конечно, если кто-то из тоновиков подступится к ним с оружием, она обрушит на него самые свирепые свои приемы Бокатор, сокрушая спины и ломая шеи без всякого милосердия.
– Мы просим аудиенции у Набата, – сказал Поссуэло.
Анастасия хотела было напомнить ему, что члены этой секты ампутировали себе языки, но, к ее удивлению, один из тоновиков ответил.
– Два года назад Набат был поднят на две октавы выше, – сказал он. – Он пребывает с нами лишь в гармонии.
Но Поссуэло нельзя было сбить.
– У нас иные сведения, – сказал он. – И мы здесь не с целью провести жатву. Наша цель – общая польза.
Читать бесплатно другие книги:
