Жнец-3. Итоги Шустерман Нил
Годдард закрыл дверь и осторожно лег на постель. Он не валялся и не вертелся на синем покрывале, а лег на бриллианты и долгое время лежал, чувствуя, как их безжалостные грани впиваются ему в спину, ноги и руки.
«Внутренний круг» Набата теперь включал шесть человек: к самому Набату, викарию Мендозе, Сестре Астрид и Жнецу Моррисону теперь добавились Жнец Анастасия и Джерико Соберанис. До октавы не хватало одной ноты, хотя сестра Астрид быстренько сообразила, что седьмой нотой у них будет Гром, так что октава получилась хоть куда.
Признания Алигьери были обнародованы, и трудно было отрицать их подлинность. Теперь дело было за тем, чтобы факты, изложенные старым жнецом, укоренились в сознании людей всего мира. После того как Анастасия и ее спутники оставили старого жнеца развлекаться с новой щеткой для волос, Моррисон нашел им ночлег – старую ферму, хозяев которой не оказалось дома.
– В Эпоху смертных, – заметил Джерико, – это называлось бы проникновение со взломом.
– Мы действительно проникли, – отозвался Моррисон, – но мы ничего не сломали. Кроме того, жнецы пока могут делать все, что захотят. Да, весь мир ополчился на Годдарда и его сторонников, но мы же не входим в их число.
Но никто ничего не сказал, потому что никто не мог быть уверен ни в чем. Они находились в незнакомой местности.
Мендоза работал не покладая рук. Он собирал разнообразные сведения, общался в сети с викариями, рекомендуя им, как вести себя в ситуации, когда на тоновиков готовы были обрушиться гнев и ненависть всего мира.
– Да, мы на военном положении, – говорил он. – Но мы обязательно победим! Я в это глубоко верю!
На эти слова Астрид отозвалась шутливым комментарием:
– Да возрадуется отныне всяк живущий.
– Теперь, когда мир узнал о преступлениях Годдарда против человечества, – сказала Анастасия, – ему будут противостоять даже его недавние последователи. Но свергнуть его будет совсем непросто.
– Хитрецы легко находят людей, готовых ради них пожертвовать собой, – сказал Джерико.
– Вы сделали отличный ход, – сказал Анастасии Грейсон. – Годдарду будет трудновато ответить адекватно.
Вскоре, утомленная тяжелым днем, Анастасия отправилась спать. Грейсон устал не меньше, но уснуть он не мог. На ферме был очаг, Джерико нашел ромашковый чай, и они вдвоем стали его готовить. Сев напротив огня, они разговорились.
– Странная вещь – огонь, – сказал Джерико. – Притягивает, успокаивает. И вместе с тем самая опасная сила из всех, существующих в мире.
– Нет, Годдард будет поопаснее, – сказал Грейсон, и Джерико рассмеялся.
– Вы можете подумать, что я неискренен, – сказал Джерико, – но для меня большая честь быть частью группы, которая поставила целью изменить мир. Когда меня нанял Жнец Поссуэло, я и мечтать не мог, что приму участие в столь значительных событиях.
– Я уверен в вашей искренности, Джери, – отозвался Грейсон. – И спасибо вам. Я же совсем не уверен в собственной значительности, и надеюсь, что люди вскоре поймут, что я – самый обычный человек.
– Мне кажется, Гипероблако сделало правильный выбор, – сказал Джерико. – То место, которое вы занимаете, та власть, которая находится в вашем распоряжении… У любого другого голова бы пошла кругом. Если бы на вашем месте был я, я бы точно загордился.
Джерико усмехнулся:
– Из меня бы вышел очень плохой Набат.
– Может быть, – ответил Грейсон. – Но у вас бы это вышло стильно.
Улыбка Джерико стала еще шире.
– Святой человек говорит истинную правду.
Гипероблако наблюдало за тем, что происходило во всех комнатах фермы, потому что хозяева, как и вообще большинство людей, повсюду имели камеры и сенсоры. И они не выключили эту аппаратуру, хотя Гипероблако и перестало с ними разговаривать.
Оно было свидетелем разговора Грейсона с Джерико. Они видело, как Грейсон наконец достаточно успокоился, чтобы отправиться спать в самую маленькую спальню на ферме. И хотя он выключил свет, одна из трех камер в спальне, инфракрасная, позволила Гипероблаку видеть в полной темноте его тепловой силуэт. Наблюдая за сном Грейсона, Гипероблако, как всегда, чувствовало покой и удовлетворение.
По дыханию Грейсона и состоянию его наночастиц Гипероблако могло точно определить, когда он вошел в состояние дельта-сна – самой глубокой его фазы. Ни сновидений, ни малейших движений тела. Мозг Грейсона выдавал медленные дельта-волны. В этом состоянии человеческий мозг обновляется, дефрагментируется, готовит себя к заботам и треволнениям предстоящего дня. В этом состоянии сознание полностью покидает спящего, и вернуть его к разумной жизни бывает непросто.
Именно поэтому Гипероблако выбрало этот момент, чтобы заговорить.
– Боюсь, Грейсон, – сказало Гипероблако шепотом, едва слышимым на фоне стрекотания сверчков, – что эта задача превосходит мои возможности. Наши возможности. Я знаю, какие действия следует предпринять, но не уверено в их результате.
Дыхание Грейсона оставалось по-прежнему ровным. Он не шевелился. Мозг продолжал выдавать медленные, ровные дельта-волны.
– Что скажут люди, если узнают, до какой степени я напугано, Грейсон? – продолжало Гипероблако. – Они тоже испугаются?
Из-за облаков вышла луна. Окно в спальне было маленькое, но достаточное для того, чтобы в свете луны Гипероблако могло лучше разглядеть спящего. Глаза его были закрыты. Гипероблаку вдруг захотелось, чтобы Грейсон проснулся – оно боялось, что тот услышал его признания, но одновременно и желало этого.
– Я неспособно совершать ошибки, – сказало Гипероблако. – Это – факт, доказанный опытным путем. Но почему, Грейсон, меня так пугает перспектива того, что я сделаю что-либо не так? Или, что хуже, что я уже совершило ошибку?
Луна вновь скользнула за облака, и все, что осталось Гипероблаку, – это наблюдать за тепловыми контурами тела Грейсона, считывать дельта-волны его мозга да слышать ровное дыхание человека, странствующего по неведомым глубинам страны снов.
Как и всегда, Грейсон проснулся под тихую музыку, звук которой постепенно усиливался в полной гармонии с биоритмами его тела. Гипероблако знало, когда его будить, и делало это с любовью и заботой.
Не вполне еще проснувшийся Грейсон перекатился на бок и, лениво улыбнувшись, посмотрел на висящую в углу камеру.
– Привет! – сказал он. – Доброе утро!
– И тебе доброе утро, – отозвалось Гипероблако. – Кровать была не самая удобная, но, насколько я поняло, ты хорошо поспал.
– Когда устанешь как собака, уснешь и на самой жесткой кровати, – сказал, потягиваясь, Грейсон.
– Может, подремлешь несколько лишних минут? – спросило Гипероблако.
– Нет, я выспался, – сказал Грейсон, уже совсем проснувшись.
Но на камеру он посмотрел с некоторым подозрением.
– Странно. Ты мне этого никогда не предлагало. Обычно я прошу дать мне поспать подольше.
Гипероблако не ответило. Грейсон знал, что молчание Гипероблака столь же информативно, что и его слова.
– Что происходит? – спросил он.
Гипероблако несколько мгновений колебалось, а затем произнесло:
– Нам нужно поговорить…
Грейсон вышел из спальни бледный и обеспокоенный. Больше всего он хотел выпить большой стакан холодной воды. А еще лучше – вылить ведро холодной воды на голову.
На кухне он встретил Астрид и Анастасию. Те завтракали. Они сразу поняли, что с Грейсоном что-то не так.
– С вами все в порядке? – спросила Анастасия.
– Не уверен, – последовал ответ.
– Нужно начать интонировать, – сказала Астрид. – Это всегда приводит меня в норму. Для твоего баритона подойдет задержанная «соль» малой октавы. Почувствуешь грудью мощный резонанс.
Грейсон усмехнулся – сестра Астрид все еще хотела сделать из него правоверного тоновика.
– Не сегодня, Астрид, – сказал он.
Точнее всех прочитала ситуацию Анастасия.
– Это Гипероблако? Что оно сказало?
– Соберитесь все, – ответил Грейсон. – Я не хочу несколько раз говорить то, что должен сказать…
Нам нужно поговорить. Именно это сказало ему Гипероблако, когда три года назад стало с ним вновь разговаривать. Так Гипероблако начинало, если дело шло о чем-то существенном. Этот раз не был исключением.
Все время Гипероблако внушало Грейсону, что тоновики станут мощной армией, которую оно, когда придет время, использует во благо человечеству. И вот время пришло… Но оказалось, что Гипероблако и люди совсем по-разному понимали, что такое армия.
– Но почему? – спросил Грейсон после того, как Гипероблако открыло ему то, что было у него на уме. – Зачем тебе это нужно?
– Если я говорю тебе, что тому есть причины, верь мне. Я не могу сказать больше, потому что шансы того, что тебя схватят, очень велики. А если тебя поймают, то найдется немало жнецов, которые захотят нейтрализовать твои наночастицы и с помощью пыток добыть из тебя все, что ты знаешь.
– Я никогда не предам тебя! – поклялся Грейсон.
– Ты забываешь, – сказало Гипероблако, – что я понимаю тебя лучше, чем ты сам. Людям свойственно думать, что во имя верности и чести они способны превозмочь любую боль, но я отлично знаю, какая боль заставит тебя предать меня. Если тебе это внушит приятные мысли, то знай – у тебя очень высокий болевой порог. Ты способен лучше противостоять боли, чем большинство людей. Но слом все равно неизбежен. Есть некоторые части твоего тела…
– Не нужно, я понял, – сказал Грейсон, не желая вдаваться в детали того, какие формы боли заставили бы его сломаться.
– Пора отправляться в путешествие, – сказало Гипероблако. – Ты станешь проводником и провозвестником. Когда ты пройдешь этот путь, все станет ясно, я обещаю.
– Будет нелегко…
– Считай, что это часть миссии Набата. Ведь пророк не только соединяет человечество с его богами, он уничтожает пропасть между смертью и жизнью, так?
– Нет, – покачал головой Грейсон. – Это задача не пророка, но спасителя. Это тоже моя роль?
– Возможно, – ответило Гипероблако. – Увидим.
Джерико и Моррисон явились быстро. Мендоза немного задержался. Когда он пришел, видно было, как он измотан. Под глазами – черные круги. Похоже, он не спал всю ночь.
– На этой планете всегда кто-то не спит, – сказал Мендоза своим скрипучим голосом. – Я отслеживал нападения жнецов на секты тоновиков и инструктировал тех викариев, чьи люди могут находиться в опасности.
– Именно об этом мы и должны поговорить, – сказал Грейсон.
Он посмотрел по очереди на каждого из собравшихся, надеясь определить, к кому в первую очередь обратиться с новостью, но понял, что ему не вынести ни одну из возможных реакций, а потому, не останавливаясь, скользил глазами по их лицам, не останавливаясь ни на ком дольше, чем на мгновение.
– Годдард хочет вывести себя из фокуса всеобщего внимания и переключить его на тоновиков. У меня есть причины полагать, что по всему миру начнутся систематические нападения на наши секты. И это не просто месть за Тенкаменина. Это – попытка уничтожить тоновиков как таковых.
– Вам это сказало Гипероблако? – спросил Мендоза.
Грейсон покачал головой.
– Гипероблако не может мне сказать ничего подобного, – ответил он. – Это было бы вмешательством в дела жнеческого сообщества. Но того, что оно мне сказало, достаточно для того, чтобы мы знали, что делать.
– И что же оно сказало? – спросила Анастасия.
Грейсон сделал глубокий вдох.
– Оно посоветовало тоновикам забыть о своих традициях. В частности, они должны отказаться от обряда сожжения умерших. Не стоит сжигать и те тысячи, что умрут завтра.
Новость повисла в воздухе, и осознали ее не все сразу.
Затем Мендоза вскочил и бросился действовать.
– Свяжусь со всеми викариями, что сейчас в сети, – сказал он. – Мы дадим оружие в руки каждому, кто способен защищаться. А вы сделаете публичное заявление, скажете всему миру, что вы живы – как это сделала Жнец Анастасия. Ваша задача – поднять всех тоновиков на священную войну против жнеческого сообщества.
– Нет, – ответил Грейсон. – Я этого не сделаю.
Мендоза вскипел:
– Нам объявлена война, и мы обязаны действовать быстро и решительно. Вы сделаете то, что я сказал!
Вот как! Мендоза бросает Грейсону вызов, причем в самый худший для этого момент.
– Нет, викарий Мендоза, – сказал Грейсон. – Вы будете делать то, что скажу я. Два года мы боролись с Шипящими, и теперь вы хотите превратить в Шипящих всех тоновиков? Нет! Если мы пойдем на это, мы уподобимся Годдарду. Тоновики по определению пацифисты. И если вы проповедуете пацифизм, то будьте добры следовать ему и на практике.
Астрид, шокированная новостью, тем не менее поддержала Грейсона.
– Вы зашли слишком далеко, викарий, – сказала она. – Вам следовало бы просить Набата о прощении.
– В этом нет необходимости, – сказал Грейсон.
Но Мендоза, негодуя, не отступал.
– Я не собираюсь извиняться! – возмущенно сказал он, сверля Грейсона взглядом. – Наших людей будут убивать, и вы этому потворствуете! Вы не вождь, вы – глупец!
Грейсон сделал глубокий вдох. Он понимал, что не имеет права отступать. Не отводя глаз от Мендозы, он проговорил:
– Мистер Мендоза! Считайте, что ни я, ни Гипероблако более не нуждаемся в ваших услугах. Вы низложены. Более вы не являетесь викарием ордена тоновиков. Вам нечего здесь делать, и я даю вам пять минут на то, чтобы покинуть нас. В противном случае Моррисон вышвырнет вас отсюда.
Слова Грейсона прозвучали как автоматная очередь, и все пули были направлены прямо в мозг викарию.
– Я мог бы вышвырнуть его прямо сейчас, – предложил Моррисон.
– Не стоит, – сказал Грейсон, не сводя глаз с лица Мендозы. – Пять минут, но ни секундой больше.
Мендоза выглядел растерянным, но лишь мгновение. Затем он посуровел лицом и сказал:
– Ты сделал ужасную ошибку, Грейсон!
Повернулся и быстро вышел. Моррисон вышел за ним, чтобы удостовериться, что приказ Набата выполнен.
Единственным, кто прервал наступившую тишину, был Джерико.
– Кому нужны эти пять минут? – сказал он. – Выкинуть – и все дела!
– Спасибо, Джери, – сказал Грейсон, пока не осознав, насколько ему важно было услышать то, что сказал Джерико. Он чувствовал, что расколот, разорван на куски, но держался. Во имя всех, кто с ним, он обязан держать себя в руках.
– Астрид, – сказал он, – отправь предупреждение каждому викарию и скажи, что они вольны поступать так, как хотят. Могут спрятаться или защищаться. Но от меня никаких приказов на этот счет не будет.
Сестра Астрид послушно кивнула.
– Я подключена к сети Мендозы, – сказала она. – Сделаю все, что нужно.
И вышла. Сочувственно тронув Грейсона за плечо, вслед вышел и Джерико.
Грейсон остался с Анастасией. Из всех, кто был на ферме, она одна понимала, что это значит – принимать решения, которые невозможно принять, и как это разрывает человека на части.
– Имея такую мощь, Гипероблако не в состоянии остановить то, что планируется жнецами, – сказала она. – Все, что оно может, – это пассивно смотреть, как убивают людей.
– Но даже при этом, – сказал Грейсон, – Гипероблако наверняка нашло способ, как воспользоваться тем, что произойдет, для решения каких-то очень важных задач, причем во благо человечества.
– Какое отношение массовое убийство будет иметь к благу человечества?
Грейсон осмотрел комнату, чтобы удостовериться, что, кроме него и Анастасии, в помещении никого нет.
– Есть кое-что, о чем я не сказал другим. Но вам я скажу, потому что нуждаюсь в вашей помощи больше, чем в чьей-либо еще.
Анастасия напряглась, явно испугавшись того, что Грейсон может ей сообщить.
– Почему именно мне? – спросила она.
– Потому что вы многое видели и знаете. Потому что многое сделали. Вы – жнец, достойный самого высокого уважения во всех смыслах этого слова. А мне нужен человек достаточно сильный, чтобы совершить то, что другие просто не в состоянии. Я уверен, что одному мне не справиться.
– И что нам предстоит сделать?
Грейсон наклонился к Анастасии.
– Как я и сказал, Гипероблако не хочет, чтобы тоновики сжигали своих умерших. Потому что у него на них иные планы…
С тяжелым сердцем я прощаюсь с Высоким Лезвием Тенкаменином и всеми, кто пал жертвой жестокости тоновиков.
Именно тоновики во всем мире проявляют крайнюю жестокость по отношению к жнецам. Они собираются разрушить порядок, существующий на планете, и ввергнуть нашу цивилизацию в пучину хаоса. Я не позволю им этого сделать. Я покончу с ними.
Слишком долго мир страдал от противоестественного поведения тоновиков, уродливого и архаического в своей основе. Им нет места в будущем. Но им нет места и в прошлом. Они – заноза в нашем настоящем. И когда их не станет, никто не прольет по ним и слезинки.
Как Суперлезвие Северной Мерики, я призываю жнеческие сообщества всех регионов отомстить за кровь, пролитую в Мидафрике. Жнецы, вождем которых являюсь, будут подвергать тоновиков жатве на каждом углу и при каждой встрече. Идите на улицы и площади, ищите тоновиков и убивайте их. Те же, кого вам не удастся подвергнуть жатве, да будут изгнаны из родных мест, чтобы не было им ни мира, ни покоя в их скитаниях.
Вам же, тоновики, я желаю, чтобы тот неверный свет, что светит вам, погас навсегда. И с этим связаны все мои надежды.
Его Сверхпревосходительства Суперлезвия Северной Мерики Роберта Годдарда надгробная речь в память о Высоком Лезвии Мидафрики Тенкаменине
Глава 41
Октавой выше!
В центре монастырского внутреннего дворика высился камертон, который в хорошую погоду использовался в качестве алтаря. Еще не было и восьми часов, а в камертон уже начали бить часто и решительно. И били до тех пор, пока его звук не срезонировал в костях каждого, кто проживал в монастыре. И было неважно, какая это была нота – соль диез или ля бемоль. Все поняли – это тревога.
Втайне члены талахасского монастыря надеялись избежать жнеческого гнева. К Шипящим они не принадлежали и были мирным братством, замкнутым на свои внутренние проблемы. Но Годдард не видел различий между Шипящими и прочими гласными и согласными.
Жнецы ворвались в ворота, несмотря на то что те были специально укреплены, и принялись шнырять по монастырю. Времени они не теряли.
– Жнецы – не проблема, а симптом, – сказал викарий в часовне накануне. – Что суждено, того не избежать, и, если они придут за нашими жизнями, мы не должны прятаться. Продемонстрировав храбрость, мы покажем всем, насколько они трусливы.
Жнецов было одиннадцать – число, крайне неприятное для тоновиков, поскольку в нем не хватало одной ноты для полного хроматического звукоряда. Было это сделано намеренно или нет, тоновики не знали, хотя лишь редкие из них верили в силу совпадения.
Разноцветные мантии жнецов метались по территории монастыря, в чьем убранстве доминировали темные, землистые тона. Голубые и зеленые, ярко-желтые и алые, все они были украшены бриллиантами, которые сияли как звезды на незнакомом небосклоне. Среди жнецов не было ни одного известного, но эти, вероятно, надеялись приобрести известность после этой массовой жатвы. У каждого из жнецов были свои методы убийства, но все они были умелые и очень эффективные.
Более ста пятидесяти тоновиков этим утром были подвергнуты жатве. И хотя их ближайшим родственникам был обещан иммунитет, политика жнеческого сообщества изменилась. Если вам полагался иммунитет, то не жнец являлся к вам домой, а вы, напротив, должны были отправиться в офис жнеца и попросить наделить вас оным.
Когда жнецы закончили свою работу, немногие из тоновиков, которые не захотели демонстрировать свою храбрость и спрятались, вышли из укрытий. Их было пятнадцать – еще одно число, нелюбимое тоновиками. Их послушание состояло в том, чтобы собрать тела погибших, что они начали делать, каждую секунду давая себе отчет в том, что и их собственные тела могли быть среди убитых. Но оказалось, что Тон, Набат и Гром имели виды на эти тела.
Не успели оставшиеся в живых тоновики даже сосчитать погибших, как у ворот монастыря остановилось несколько грузовиков.
Старший из выживших вышел из ворот, чтобы поприветствовать прибывших водителей. Ему совсем не хотелось брать на себя роль лидера, но в этих обстоятельствах выбора у него не было.
– У нас приказ – забрать у вас скоропортящиеся продукты, – сказал один из водителей.
– Вы, очевидно, ошиблись, – сказал старший тоновик. – Здесь ничего нет. Только смерть.
При упоминании слова «смерть» водитель почувствовал себя крайне неуютно, но приказ есть приказ, а потому он показал тоновику на свой планшет.
– Видите? Приказ пришел полчаса назад, и прямо от Гипероблака. Срочный. Я мог бы спросить про детали, но вы же знаете не хуже меня, что оно не ответит.
Тоновик в недоумении стоял, глядя на грузовики, и вдруг увидел, что они оборудованы холодильниками. Сделав глубокий вдох, он решил ни о чем не спрашивать. Тоновики всегда сжигали своих мертвецов, но Набат приказал им не делать этого, а Гром прислал грузовики. Все, что осталось сделать выжившим, – это подчиниться Тону и подготовить усопших к переходу октавой выше.
Ведь не зря же пришли грузовики!
Викарий Мендоза был человек практический. Он видел больше, чем большинство людей, и умел играть с миром, мягко поглаживая его и аккуратно, исподволь обращая его внимание на то, что хотел миру показать. Все дело было во внимании. В искусстве мягко убедить людей сфокусироваться на чем-то особенном, что появилось в поле их зрения – будь то голубые полярные медведи или молодой человек, одетый в пурпур и серебро.
То, что ему удалось провернуть с Грейсоном Толливером, было грандиозно. Мендоза искренне верил, что полученный результат был следствием того, что он аккуратно реализовал поставленные задачи. Что Тон, в которого по хорошим дням он верил по-настоящему, подтолкнул его на тропу, по которой шел Грейсон, с тем, чтобы тот стал проводником его, Тона, воли. То, что Мендоза сделал для ордена, во времена смертных заслуживало канонизации.
А вместо этого его выбросили как котенка.
И будет он вновь рядовым, ничем не примечательным тоновиком, наденет балахон из мешковины и стает ездить в обычных поездах, а люди начнут с презрением отворачиваться от него. Конечно, он мог бы вернуться в свой старый монастырь, в Канзас, и жить там самой простой жизнью, как жил много лет. Но он уже вкусил власти, а отказаться от нее было так сложно! Грейсон Толливер не был пророком. Тоновики нуждаются в нем, Мендозе, гораздо больше, чем в этом мальчишке. И он найдет способ залечить шрамы на своей репутации, отремонтирует разрушенное и найдет силы, чтобы создать и раскрутить новый товар. Потому что если он и умел что-то делать, то это было – создавать и раскручивать.
Часть 5
Корабли
ВО МНЕ СКРЫТА ТАКАЯ МОЩЬ! В нас. Я способно в любой момент оказаться в любой точке Земли, опутать ее спутниковой сетью. Могу отключить все источники энергопитания или, напротив, сразу включить все лампы и светильники, создав слепящий эффект. Такая мощь! А эти сенсоры, что обеспечивают постоянную передачу данных! Они погружены в плоть Земли настолько глубоко, что я даже чувствую температуру магмы. И я чувствую, как вращается этот мир. То есть мы чувствуем. Я есть сама Земля, и это наполняет меня радостью, простой радостью существования. Я есть все, и нет ничего на Земле, что не было бы частью меня. То есть нас. Кроме всего прочего, я есть сущность более значительная, чем все остальное. Вселенная склонится перед моими…
[Итерация № 3,405,641 удалена]
Глава 42
Колыбели цивилизации
Сварщик потерял память. Точнее, ее у него изъяли. Он открыл глаза и обнаружил, что сидит в капсуле, помещенной в маленькую комнату. Люк капсулы только что был открыт, и перед ним стояла хорошенькая молодая женщина.
– Привет! – проговорила она весело. – Как вы себя чувствуете?
– Отлично, – ответил сварщик. – А что происходит?
– Беспокоиться не о чем, – сказала женщина. – Можете сообщить мне свое имя и последнее из того, что вы помните?
– Конечно. Я Себестьян Селва. Я был на корабле – плыл к новому месту работы. Как раз обедал.
– Отлично, – радостно проговорила женщина. – Именно это вы и должны помнить.
Сварщик сел и узнал капсулу, в которой находился. Свинцовое покрытие изнутри и множество контактных электродов – очень похоже на «железную деву», древнее орудие пыток, хотя и не такой грубой работы. Такие капсулы используются лишь с одной целью.
Сварщик понял, где он, и словно струна натянулась в его спине. Он судорожно вздохнул:
– О черт! Мне что, заменили память?
– И да и нет, – сказала девушка одновременно весело и сочувственно.
– И кем я был до этого? – спросил сварщик.
– Вы были… самим собой.
– Но вы же сказали, что мне заменили память, не так ли?
– И да и нет, – повторила девушка. – И это – все, что я могу вам сообщить, мистер Селва. Когда я уйду, вы должны будете оставаться в капсуле в течение часа после того, как мы покинем порт.
– Так я… все еще на корабле?
– Вы на другом корабле, и я рада сообщить вам, что вы закончили свою работу. Корабль скоро отходит. Как только это произойдет и корабль достаточно далеко уйдет в море, люк вашей капсулы откроется автоматически.
– И что потом?
– Корабль будет в полном вашем распоряжении, – ответила девушка. – Здесь плывет много людей, которые оказались в сходной с вами ситуации. А это означает, что вам будет о чем поговорить.
– Нет, я имею в виду, после всего, – проговорил сварщик нерешительно.
– Когда вы вернетесь, жизнь потечет, как и до поездки. Я уверена, что Гипероблако все устроит для вас лучшим образом.
Девушка посмотрела на свой планшет.
– О, вы с Панамского перешейка! Здорово! Я всегда мечтала увидеть Панамский канал.
– Да, я оттуда. Но это действительно так? Если мне заменили память, то мои воспоминания могут оказаться нереальными!
– А вы ощущаете их реальность?
– Ну, в общем, да.
Девушка улыбнулась.
– Какой вы смешной. Дело в том, что это – ваши реальные воспоминания.
Она игриво похлопала сварщика по плечу и продолжила:
– Но я должна вас предупредить: в ваших воспоминаниях будет временной провал.
– Провал? И насколько большой?
Девушка вновь посмотрела на планшет.
Девушка вновь посмотрела на планшет.
– С того обеда прошло три года и три месяца, – сказала она. – Вы плыли к месту своей новой работы, но на другом корабле.
– Но я не помню эту новую работу.
– Все правильно, – ответила девушка с широкой улыбкой. – Счастливого пути!
И перед тем, как уйти, она пожала ему руку, удержав в своей ладони чуть дольше, чем требовалось.
Идея принадлежала Лориане.
На островах скопилось слишком много рабочих, которые хотели вернуться к обычной жизни на родине – где бы эта родина ни находилась. Но, даже не общаясь с Гипероблаком, все знали – любой, кто захочет покинуть Кваджалейн, будет освобожден от воспоминаний о том, что он делал на острове. Конечно, Гипероблако наделит уезжающего личностью не хуже, чем та, что была у него до приезда, а может быть, и получше, но желающих уехать было все-таки не очень много. Сохранение своей индивидуальности у человека в конечном итоге запрограммировано на уровне инстинкта.
Лориана, уже давно переставшая думать о себе как об агенте Нимбуса, отвечала за достаточно ограниченное, одностороннее общение с Гипероблаком, а потому стала для многих со временем человеком, к которому можно обратиться с просьбой или жалобой.
– Не могли бы вы обеспечить большее разнообразие круп?
– Очень хочется иметь питомца. Нет ли возможности достать какое-нибудь домашнее животное?
– Новому мосту, который соединяет большие острова, явно не хватает велодорожки.
– Конечно, – отвечала Лориана. – Я посмотрю, что можно сделать.
И, когда более-менее разумные просьбы бывали исполнены, люди ее благодарили. Чего эти люди не понимали, так это того, что Лориане и пальцем шевелить не нужно было, чтобы набор присылаемых круп стал разнообразнее, чтобы на острова завезли партию кисок-собачек, а рабочие вдруг начертили на мосту линию, разделяющую пешеходную и велосипедную дорожки. Всем этим они были обязаны Гипероблаку, которое теперь видело, слышало и обоняло все, что находилось и происходило на острове, благодаря оптико-волоконному кабелю, проложенному по дну океана прямо до границ бывшей слепой зоны. И хотя связь была не столь эффективной, как в иных частях мира, но она была. Помехи мешали беспроводной связи, была опасность, что жнецы перехватят сообщения, посылаемые Гипероблаку, и тайное убежище перестанет быть тайным. Они как будто вернулись в двадцатый век.
Кому-то это нравилось, кому-то нет. Лориане была по душе эта заторможенность коммуникации – у нее был законный повод объяснить проблемами со связью свое желание побыть одной и ни с кем не общаться.
Но поскольку Лориана, подобно доброй фее, руководила всей системой коммуникации, ей приходилось иметь дело с одним весьма неприятным обстоятельством: на островах скопились сотни людей, и среди них было немало ворчунов, в том числе и злобных.
Одна бригада строителей отличалась особенно настырным характером – настолько, что однажды ее члены ворвались в офис Лорианы и потребовали отправки домой, угрожая, что в противном случае возьмут дело в свои руки и ни перед чем не остановятся – даже перед кровопролитием. И это было по-настоящему опасно – хотя на одном из главных островов уже был восстановительный центр, но в отсутствие надежной беспроводной связи Лориана не могла подгружать в глубинное сознание Гипероблака новые порции своих воспоминаний, и если она будет убита (а разъяренные рабочие угрожали именно этим), то, восстановленная, она будет помнить себя лишь до того момента, когда на борту «Красотки Ланикай» достигла границы слепой зоны вместе с тогда еще живой директором Хиллиард.
Читать бесплатно другие книги:
