Великий Кристалл. Памяти Владислава Крапивина Зонис Юлия

«Милая Анна!

Наше судно два дня назад встало на якорь у берегов славного Китежа. Когда ты будешь читать это письмо, мы, вероятно, уже будем проходить мимо седого старика Буяна, имея в виду курс на Ютландию. Буду я стоять на палубе, держа секстант, и пытать созвездия: как нашему рулевому поворачивать? Вспомню и о тебе, как мы с тобой лежали на крыше и отыскивали в летней ночи двоих Медведиц.

В Ютландии наш капитан думает провести с неделю. Пополним припасы, дадим команде отдохнуть, местную оперу послушаем. А там недалече и конец нашего путешествия – Авалонский остров.

В первый день мы только и делали, что погружали да разгружали ящики. Портовики здешние работают степенно, не торопясь, зато и груза не побили. Много диковин мы привезли из южных земель, из Офира: павлиньи синие перья и розовые пеликановые, лазурь и золотые чаши, ладан, ткани узорные. Много добра увезем отсюда: рожь, меха да кружево, а сверх того – хрусталь. Китежский хрусталь, Анна – словно кружево, застывшее во льду!

На второй же день принимал нас с капитаном сам китежский князь. Оказал честь и усадил за свой стол в главной зале. Зала эта днем светла, словно облачко, потому как окна стрельчатые в ней поставлены от пола до потолка. Князь отблагодарил нас за честную торговлю и одарил ценными вещицами. Не по-денежному ценными, иначе.

Вот и подобрался я ко главной цели своего письма. Прилагаю в конверте одно из этих малых сокровищ. Пусть это будет мой тебе подарок на двенадцатилетие, раз уж к самому дню рождения ничего толкового не вышло прислать: мы шли тогда возле рифов Кокани, ох и дали они нам попотеть!

Теперь в твоих руках – путевой талисман. Пользуйся им, Анна, смело. Много миров есть в нашей Вселенной. Немало таких, где не хватает и доброты, и правды. Не знаю, бывает ли где-то настолько хорошо, Анна, как у нас дома, но пора бы тебе отправиться за пределы нашего уютного городка, нашего благословенного мира. Попробуй навестить другие и привнести в них немного радости. У тебя ведь по-прежнему ее полные карманы, а, рыбка моя шустрая?

P. S. Как будешь писать о своих успехах с новой игрушкой, то адресуй уже на Авалон. Чтобы письмо дошло быстрее, шли его в Новгород с воронами. Оттуда оно пойдет на северное побережье, дальше – заберут почтовые лебеди».

Отцовский подарок, да еще и талисман! Но где же он? Анна отложила письмо и потрясла конверт, что показался ей до того пустым. Оттуда на стол выскользнуло колечко.

Тонкие серебристые линии, потемневшие на перекрестьях, свивались в незнакомый замысловатый узор. В его середине блестел крохотный камушек. Анна забралась на подоконник и покрутила кольцо так и эдак. Но даже лучи полуденного солнца не раскрыли подлинного цвета камня: он казался и синим, и красным, и даже золотым одновременно.

– Аннушка, обедать! – послышалось за дверями.

– Сейчас, подожди минуточку! – крикнула девочка в ответ, продолжая разглядывать подарок. Послышался скрип ступенек: мать возвращалась в гостиную. – Я только попробую – и сразу обратно, – сказала себе Анна и надела кольцо.

Тогда она сразу поняла, что делать. Отчетливо и естественно, как в тот момент, когда удержалась и не разорвала конверт, чтобы не повредить письма.

Так знали мальчишки на спортивных занятиях, куда направить мяч, так находил учитель простые слова для сложных теорем и характеров. Так отцовская команда умела ценить груз, а незнакомый князь – благодарить за это.

В общем, обычное было дело – знать, как поступить верно.

– Идем по компасу, – прошептала Анна. Эту присказку повторял отец, когда нужно было принять трудное, но верное решение. С ней же много лет назад объяснял ей, еще совсем маленькой, как принять близко к сердцу правильную мысль, запустив ее в свои паруса, словно добрый попутный ветер.

Страшно не было, только волнительно. В груди так и распирало нетерпение. Как-то ее встретит другой мир? Вдруг она вломится туда в неподходящий час и помешает кому-нибудь? Глубоко вздохнув, Анна подошла к своему платяному шкафу, осторожно приоткрыла дверь и шагнула внутрь, а может – наружу.

* * *

Первое, что бросилось Анне в глаза, – комната иномирянки оказалась здорово неприбранной. Нет, вещи были аккуратно расставлены на полках и столе, но очень уж много их толпилось: всех этих статуэток, кукол с блестками в глазах, зверушек, сердечек, коробочек…

«Как будто у старой дамы на каминной полке», – подумала Анна и прыснула в ладонь. Смех не выдал ее, поскольку оказалась она, по-видимому, в местном шифоньере и теперь смотрела на комнату через приоткрытую дверь.

Сама иномирянка сидела к ней спиной за белым столиком, освещенным лампой, глядя в продолговатое ручное зеркальце. Темные волосы глубокого орехового цвета спадали с макушки, завязанные в высокую, но свободную прическу. Вот девочка чуть повернулась, разглядывая себя под другим углом. Анна увидела подмазанную румянами скулу. Ага! Наверное, перед ней актриса или балерина. Только вот простенькие обтягивающие штанишки и маечка… Нет, скорее гимнастка.

Тем временем владелица комнаты, все еще не замечая затаившуюся гостью, установила зеркальце на подставку и встала. Ну точно, ей не больше двенадцати! Отойдя к середине комнаты, она глубоко вздохнула и начала… Танцевать? Нет, скорее разминаться простыми ритмичными движениями. Почему-то девочка очень волновалась. Даже полумрак не скрывал стиснутых скул, жалобно изогнутых бровей, зажатости рук.

«Она стесняется зеркала! – догадалась Анна. – Может, там что-то не то отражается?» Ей стало ужасно любопытно. Пытаясь получше рассмотреть зеркало, Анна потянулась вперед. Увы! Дверь здешнего шкафа оказалась куда податливее, чем ее собственного.

Иномирянка замерла, вытаращив глаза.

– Прошу прощения за вторжение, – вежливо сказала Анна, поднимаясь с ковра.

– Ой капец, – прошептала на это иномирянка.

Еще бы она не испугалась! Нужно было что-то сказать.

– Меня Анна зовут, а тебя как?

– Я, ой, эм, я Настя. Анастасия. А ты кто? И почему так одета?

Анна взглянула на свой подол. О-о, на ней же так и остался вышитый школьный фартук. Не лучшая одежда для похода в гости к новым друзьям, но что поделать.

– Я только пришла из школы, и сразу сюда. А ты почему так одета? Ты гимнастка?

Настя смущенно разгладила густую россыпь золотых и розовых блестяшек на майке. Вдруг нос ее наморщился, губы скривились:

– Никакая я не гимнастка! Я вообще ничего не умею. На меня… Ах, на меня никто не смотрит!

– Где не смотрит? – уточнила Анна. – На сцене?

– Вон та-а-ам! – Настя махнула рукой в сторону зеркальца. – Я для них недостаточно крутая. Ничего не получается!

Заплаканная иномирянка выглядела настолько расстроенной, что казалось – случилось горе. Так не плачут, когда зашибут коленку или проиграют матч. Так опускают плечи, сжимая кулаки, когда шторм ломает посаженную тобой яблоню. Когда потерялся щенок. Когда застрял на необитаемом острове и целыми днями думаешь только: никогда больше не увижу родных, никогда.

– Почему тебя это так огорчает, Анастасия? Там кто-то важный для тебя? – осторожно спросила Анна.

– В том-то все дело, – шмыгнула Настя, размазывая по глазам тушь. – Негде взять важных. Никто со мной дружить не хочет, потому что никто про меня толком не знает. Нет, ну я общаюсь… Но там всего человек пятнадцать…

– Это же целый класс!

– Этого мало…

Тут Настин взгляд впился в расшитый подол. Не отворачиваясь, она бочком прошла к своему чудо-зеркалу, стащила его с подставки.

– Расскажи больше о своей школе! И… И вообще, возьми меня с собой, в свою сказку! Ты так похожа на ту самую Анну из мультика, я восхищаюсь тобой! – умоляюще зашептала она. – Ты ведь можешь меня забрать хоть на пять минуточек в свой супердворец или что у тебя там? Ну пожалуйста! – просила Настя, хватая Анну за руки.

– Конечно, пойдем ко мне в гости, – обрадовалась Анна. – У нас как раз обед готов. Держись за меня, Анастасия.

Рука с кольцом легла на дверку шкафа.

* * *

Когда они вышли в комнате Анны, мамины шаги еще слышались на лестнице. «Выходит, пока я там – здесь время стоит», – догадалась Анна и хотела было рассказать об этом открытии Насте, но та, похоже, не услышала бы ее сейчас. Иномирянка стояла посреди комнаты с открытым ртом, совершенно зачарованная.

– Как у тебя миленько… и тихо, – сказала она наконец. Тут Анна вспомнила, что в той, потусторонней комнате что-то гудело, стучало, глухо фырчало издалека. Еще она вспомнила, что новая подруга до сих пор щеголяет в своем гимнастическом наряде.

– Давай тебя принарядим к обеду. Я тоже заодно переоденусь.

– Ты мне дашь свое платье? Платье принцессы! – захлопала в ладоши Настя.

– Ну уж и принцессы… Вот, выбирай.

На кровать легло старое красное клетчатое платье с карманами, шитое на вырост, в котором Анна бегала на пирс, и поновее – зеленое, с расшитой цветами полосой от ворота, с дутыми длинными рукавами. «Деньрожденьское», прошлогодний бабушкин подарок.

– Какие-то они тусклые, – с сомнением заявила Настя, приподнимая зеленый рукав. – Это вообще как жухлая трава. Ой, ты только не обижайся… Знаешь, мне даже почти нравится, честно. Они, ну, подходят ко всему этому. – Она обвела рукой вокруг, указывая на шкаф, крашеные доски пола, карту и картинки на стене с обоями в светло-желтую полосу. – Они такие, короче, ретровые, тут вот эти штучки, вышивка.

– Я не понимаю многих твоих слов, Анастасия, – призналась Анна. – Надеюсь, это добрые слова, потому что шила и вышивала моя бабушка.

– Ой. Да. Конечно, добрые. Я возьму красное.

Девочка нырнула под клетчатую юбку, натягивая платье поверх своей легкой одежды. Уже разделавшись со своим переодеванием и сложив школьную одежду на полку, Анна обнаружила, что Настя все еще не успела одеться. Гостья беспомощно шарила рукой по разрезу на спине:

– А где тут молния?

– Молния? Известное дело, в облаке. Давай застегну тебе пуговицы.

Настя подставила ей спину, но тут же оглянулась, жалобно попросив:

– Только не смейся надо мной, ладно? У нас все проще застегивается.

– Я опять не понимаю, – призналась Анна, накидывая последнюю петельку. – Смеяться над? Это как?

– Смеяться над – это когда кто-то сделал глупость и все хохочут.

– Зачем? Нет, все равно никак не соображу.

– Аннушка, обедать! – снова раздалось из гостиной.

– Мам, я приду с подругой, хорошо? Поставь ей, пожалуйста, тоже тарелку, а мы пока вымоем руки, – крикнула Анна, высунувшись за дверь. Оглянувшись, она махнула Насте: пойдем, мол. Но пришлось окликнуть иномирянку, прежде чем та отвлеклась от своего зеркала. Зачем-то Настя вертела им во все стороны, как будто пыталась поймать в него всю комнату.

«Что за странное сокровище – ловит все и всех», – подумала Анна, спускаясь по лестнице. Настя шла за ней, тихонько вздыхая. Они прошли под лестницу, где возле двери в ванную висел рукомойник.

Услышав горестный вздох в двадцатый раз, Анна решилась спросить:

– Расскажешь про свой талисман? Ну, зеркальце? Никогда не слышала, чтобы вещь, наполненная чудом, приносила столько волнений. Если оно сломалось, только скажи – можно вместе поискать способ его починить.

– Это не зеркальце, а телефон. Там связь со всеми людьми на свете, и можно смотреть видео, в смысле запись, что они делают, едят, куда ходят. Такие у всех есть, это никакой не талисман, там внутри не чудо, а электричество в такой коробочке, – старательно объясняла Настя, переминаясь с ноги на ногу, пока Анна брызгала себе на руки из рукомойника. – Не помогай! – оборвала она, стоило Анне начать объяснять ей, откуда идет вода. – Я сама хочу попробовать.

Скоро из-под Настиной ладони тоже полилась вода, звонко ударяя в таз.

«Ну и дела. Радуется, будто ее на лодке кататься взяли, а ведь только что не находила себе места, – удивилась про себя Анна, однако тут же догадалась. – Наверное, дело в том, что у них там все под другим углом устроено. Как если бы камушек повернули другой гранью ко свету».

Вытерев руки, они поспешили в гостиную. У накрытого стола ждала мама. Анна подбежала и уткнулась в ее передник. От мамы всегда так приятно пахло! Теплая ладонь легла на ее макушку, потрепав по волосам.

– Вот наконец и ты, моя милая Аннушка. Прошу к столу. Представишь меня нашей гостье?

– Мам, это Анастасия. Анастасия, это моя мама, Ольга. Будьте знакомы, – сказала Анна, церемонно разводя руками, как это было принято. Знакомство – дело важное, спешки не терпит, так что вежливость тут не лишняя.

– Ого… Вот это и правда как в сказке, – прошептала Настя. Анна решила, что девочку восхитили тарелки золотистого супа и жаркого на столе – она ведь такая худенькая, наверняка недоедает. Однако Настя изумленно таращилась на них с мамой. – Ну просто вы, тетя Ольга, как королева разговариваете, – пробормотала она наконец.

* * *

Они поели, вымыли тарелки, а потом сели за убранным обеденным столом играть в гусек – непростую забаву, в которой две перелетные гусиные стаи старались обойти шторм. Игрокам здесь требовалась не только удача, но и устный счет, и внимательность. В открытую форточку проникал солоноватый воздух, казалось – не птицы-фишки летят над морем, а они сами. Анна так увлеченно следила за своей стаей, что не сразу заметила: новая подруга переживает. То и дело Настя отвлекалась от игры, которая, по правде, шла у нее довольно туго, и заглядывала с явной тревогой в свое черное зеркальце-телефон. Штуковина лежала рядом на столе, но так ни разу не засветилась. Анна сочувственно тронула девочку за плечо:

– Оно все-таки сломалось, да?

– Похоже. Ничего не показывает. Даже экстренного режима с часами.

– Это опасно?

Плечо вздрогнуло.

– Ну, в общем, да. Меня уже целых полтора часа нет на связи. Родители не хватятся, их все равно дома нет, но ведь я не знаю, что там в сети происходит. Может, кто-то показывает прямо сейчас что-то важное, а я пропущу и не буду знать. Надо быть в курсе, понимаешь?

Анна попыталась представить себе нечто настолько важное. Получилось такое, что она уронила стаканчик с кубиками.

– Ого! Так ты, наверное, вроде смотрителя маяка, да? Присматриваешь за людьми в сложных условиях и, когда нужно, реагируешь? Что же ты молчала! Вот это приключения у тебя!

– Нет, нет, я просто… Я же тебе говорила. Там те, кто может со мной подружиться, если я им понравлюсь. Надо их поддерживать, когда они себя показывают. Танец там, или что у них на обед, или покупки новые. Я все жду, вдруг за мной тоже кто-нибудь будет так следить, ах!

– Вот как… – разочарованно протянула Анна, высвобождая одну ногу. Поразмыслив, она добавила: – Конечно, ругать чужие миры некрасиво, но как по мне – у вас ужасно сложные, лишние традиции. Всего лишь танцы, а ты уже вся извелась, как будто на той стороне тонет судно.

Отодвинув телефон, Настя опустила плечи, закрыв лицо руками.

– Я должна тебе признаться. Я пошла с тобой только потому, что хотела поснимать твой другой мир на видео и всем показать. Тогда у меня тоже появилась бы уникальная фишка, меня бы ценили, понимаешь? На самом деле я ужасно испугалась, когда ты меня пригласила. Но ты оказалась доброй, а я… Я без разрешения пыталась снимать, а телефон не заработал. Наверное, он вообще того, сломался. Это такая магия здесь, да? Это мне за обман? За полтора часа там уже могло случиться что угодно, а я осталась за бортом, полностью, навсегда!

В ужасе от таких сильных переживаний, Анна принялась гладить бедняжку по голове, неосознанно повторяя за мамой:

– Ну не надо, не плачь ты так. Ведь это всего лишь полтора часа, как два урока с переменкой. Что могло стрястись? Просто прошло немного времени. Время… Время! Ну конечно!

Настя отняла ладони от мокрого лица.

– Что?

– Думаю, пока ты в нашем мире, то в вашем время не идет. По крайней мере, для меня не минуло и секунды между уходом и возвращением. Значит, ты вообще ничего не пропустила из того, что случилось на твоей стороне. Наверное, твое зеркальце не умеет работать вне своего времени, раз уж там внутри часы. Оно просто не понимает, что происходит. Когда ты вернешься, оно проснется, вот увидишь! Ну? Тебе легче, Анастасия? Ну же, улыбнись!

И Настя улыбнулась. Медленно она взяла в руку телефон, посмотрела в пустую черную поверхность.

– Значит, ничего не нужно? Я могу делать, что захочу, не беспокоясь о связи?

– Можешь, я уверена.

Настя вскочила со стула, выбежала на середину комнаты. Раскинула руки, завертелась на месте – подол платья расцвел маковым цветом, растрепалась прическа. Анна с интересом наблюдала, болтая ногами. Совсем это не походило на ту неловкую разминку, свидетельницей которой она стала в иномирье. Но вот наконец Настя осела на пол.

– Уф, голова закружилась… – прошептала она. Тут же приподнялась. – Ой, прости! Давай как будто ты этого не видела, а то я забылась чего-то.

– Что ты! Хоть и простой танец, а настоящий. Давай еще!

Они взялись за руки и заплясали по ковру.

– А теперь – на чердак! – заявила Анна, немного отдышавшись.

– Разве можно?

– Тебе – просто необходимо.

Сегодня даже вечно заедающая щеколда чердачного окна подалась легко. Их дом не весь загорожен был соседними, его надворный фасад выходил в небольшой цветочный садик, за ним виднелась нижняя улица, ее красные черепичные кровли, а дальше…

– Море! – выкрикнула Анна.

Настя подвинулась к ней, осторожно высунула голову в окно. Долго молчала, чуть приоткрыв рот. Глаза у нее стали совсем большие. Анна знала – так всегда бывает, когда в них затекает вечность.

– Оно такое, ну, – неуверенно сказала наконец иномирянка, – большое…

– Привольное, свободное, медленное, сильное, – подхватила Анна. – Сливается с небом. Как будто разом плывешь и летишь.

– Да, да… – прошептала Настя, снова надолго умолкая.

Анна спохватилась, когда легкая рябь вод порозовела.

– Мне ведь еще уроки делать! Давай, провожу тебя домой.

На пороге шкафа Настя обернулась и вдруг вцепилась в руку Анны:

– Ты ведь еще когда-нибудь придешь за мной? Пожалуйста! А то я даже не помню, когда у меня было столько радости.

– Приду, – пообещала Анна. – Папа говорит, у меня радости – полные карманы. Оставь себе платье, Анастасия. Будешь надевать сюда в гости…

* * *

В желтом свете керосиновой лампы контурная карта казалась выполненной из старинного пергамента. «Нужно потом поразмыслить, отчего такое хорошее слово, как связь, в одном из миров вызывает настолько ужасную тревогу», – подумала Анна, берясь за синий карандаш. Но она сделает это позже, а сейчас – поднять паруса, идем по компасу. Так много всего нужно выучить, столько в будущем неизведанных земель, раненых душ, а может, и опасностей. Нельзя, чтобы путевой талисман остался безделушкой для двоих подружек.

Пусть доброта прорастает в каждую грань, нигде не заглушаясь сорняками! Склонившись над картой, Анна ярко-синими, красными, золотыми пунктирными стрелками размечала течения вечности, блага и мира. На севере, в самом плотном их вихре нерушимо стоял Авалон.

Марина Маковецкая

Рисовальщики

– Проходи, ну? Чего стал?

– Он крысы испугался!

– Во дурак…

Щелкает выключатель.

– Вот это да!! – сразу несколько голосов.

– А кто все это рисовал?

– Пояснял же: кэтээр.

– А что это значит-то?

– Клуб тайных рисовальщиков. К вашему сведению, он появился еще тогда, когда даже нас с Серегой здесь не было. А не то что вас, малявок.

– Ух ты, сколько домов! И человечки все какие-то странные…

– Не ори.

– Я не ору. Правда, Леха, я не ору?

– Правда…

– Вот видите, он говорит, что я не ору. А чего у них по сторонам, уши, что ли?

– Нет, глаза.

– Как – глаза? По обоим бокам?

– Вот чудила! А куда ему, по-твоему, смотреть, как не в обе стороны? Не прямо же на нас! Мы-то не нарисованы!

Молчание. Потом задумчивый шепот:

– А действительно…

Опять молчание.

– А, это… чего у них ноги враскорячку?

– Чтобы ходить легче было.

– Так лучше б набок повернулся…

– Соображаешь? Как он повернется? У него там всего два измерения. Мир у них плоский. Ни взад, ни вперед. Усек?

Неуверенно:

– Да-а…

– Тут под ними еще чего-то подписано… ре… ы… рыжий. Это что, имя такое, или как?

– Прозвище. Тут у многих прозвища. Вон того зовут Хват. А который между ними, подписан – Димон. Без прозвища, значит.

– Они друзья ваши, да?

– Куда там – друзья… Когда нас зачислили в Школу, они уже давно окончили. Может, двадцать лет назад рисовали, может, больше. А вон, смотрите – мы с Серегой. В уголке.

Сплю я тревожно. Сквозь сон доносится не то шепот, не то шелест падающих листьев – тихий, странно далекий, но при этом назойливый звук. Порою он становится громче, превращаясь в звон или в голоса, порой ослабевает. Пробуждаюсь, прислушиваюсь и опять впадаю в дремоту. Непонятно, откуда приходят звуки.

Снится мама – она улыбается мне: «Садись завтракать, сынок». Даже не просыпаясь, я чувствую стыд: детское, глупое воспоминание. Ребятам такого не расскажешь.

Вот-вот… сейчас… завтра, через неделю или через месяц войдут люди в серых костюмах, и мама, закрывшись с ними в гостиной, будет долго-долго о чем-то говорить. Потом один из этих серых людей позовет меня: «Не бойся, мальчик. Тебе нравятся военные?»

Да кто же не любит военных? Они красивые, они в форме. Только на улице их встречаешь нечасто.

Я ответил: «Да…»

«Ты хочешь быть таким же, как они?»

Очнувшись, долго лежу в темноте, не пытаясь заснуть. Чувствую, что лоб покрывается испариной – почему?

– Все, пацаны, на сегодня довольно. Когда придем в следующий раз, вы тоже попробуете рисовать. Ты что-то хотел сказать, Леха?

– Я… это… я не умею рисовать.

– Неважно, тут уметь нечего. Главное, вы теперь – тоже тайные рисовальщики. Поняли?

– По-о-оняли, – хор голосов.

– Только смотрите, никому не проболтайтесь. По школьным правилам запрещено рисовать. Узнают – высекут. Ясно? Да еще неизвестно что с этой комнатой сделают.

– Ты знаешь, Серега… странно вообще, почему они до сих пор не пронюхали.

– А нас в обычной школе рисованию учили, – вклинивается тонкий голосок. – Не то что здесь. Здесь все время только – физкультура, физкультура…

– Заткнись, а?

Утро. В комнате светло. Я поднимаюсь, опершись на локоть; прыжок через спинку кровати – и приземляюсь по ту сторону, на полу.

Легкий ветерок пробирается в дом и щекочет под мышками – хорошее утро… Над крышей соседнего дома первые лучи солнца окрашивают небо в оранжевый цвет.

В два прыжка оказавшись у порога, резким ударом ноги распахиваю полоску-дверь, и она, протяжно заскрипев на единственной ржавой петле, зависает горизонтально. Выйдя на улицу, я подпрыгиваю и, ухватившись за конец двери, возвращаю ее в нормальное положение.

(Случилось однажды, мы с друзьями заспорили, отчего петли у дверей именно такие – не слева, не справа, а сверху. Димон утверждал, что есть в этом какая-то нелогичность, но какая – объяснить не смог. «Ну, посуди сам, – сказал я ему. – Если бы двери открывались вперед или назад, то как бы мы могли мимо них пройти? Ну?» Димон ответил: мол, все это понятно, но… А что «но», он и сам не знал.)

Соседний дом преграждает дорогу. Крыша дома раскрашена в ярко-алый цвет, стена зеленая, а линия стекла в окошке – светло-желтая. Перейти через дом по крыше очень просто. Нужно точно так же ухватиться за лестницу, приделанную к стене – снизу кажется, будто над тобой, зубцами вниз, нависает перевернутый забор, – и опустить ее. Идешь по ступенькам – и ты уже на крыше. Только нужно опять поднять лестницу. Иначе тем, кто попытается выйти из дома, лестница будет мешать.

По другую сторону дома я встречаю друзей. Димон, как обычно по утрам, в своей вечной рваной майке, а у Хвата длинные лохмы свешиваются до плеч. Воспитатели смотрят сквозь пальцы на то, что Хват не стрижется, хотя от всех остальных этого требуют.

«Привет, Рыжий», – говорят мне ребята.

«Привет», – отвечаю я.

– Юрий Иванович, я бы хотела вам сказать…

– Садитесь, Зина. Не волнуйтесь. Рассказывайте.

– Сегодня утром, часа в четыре, я убирала на первом этаже… и вдруг слышу: кто-то по лестнице поднимается. Идут так тихо, шепчутся… Человек десять, наверное. Ну, думаю, это мальчишки, они в подвале были. А меня им за стенкой не видно. Если выйду – так разбегутся, а я их еще в лицо не знаю. В общем, поднялась за ними потихоньку, до седьмого этажа – тут они свернули. А пошли-то они в ваше отделение, Юрий Иванович. Второй коридор.

– Постойте, Зина. Вам разве Семен Семенович ничего не говорил? Нет? Тогда слушайте. Никому о том, что было, не рассказывайте. Если еще увидите, что дети в подвал ходят – не попадайтесь им на глаза, и все.

– Да как же… А что они там делают-то, Юрий Иванович?

– Рисуют…

Солнце пригревает. Мы с ребятами расположились на крыше: Хват сидит на краю, болтает ногами, Димон лежит, зажмурившись, а я оседлал конек. Солнце лениво поигрывает нарисованными иголками лучей – они без труда проникают в открытые глаза и колются. Но это даже приятно.

«Может, пойдем куда-нибудь?» – говорит Димон, не открывая глаз.

«Куда?» – «Ну, не знаю. Сейчас у Дедугана урок. Про это самое… про внутренние ранения, по-моему. Он не взбесится, что нас нет?» – «Ну ты даешь! Когда это Дедуган сердился, что мы прогуливаем?» – «Когда-то сердился… Но давно. Не помню, когда». – «Вот и я не помню. Зато теперь все по-другому».

Димон молчит – тут спорить не о чем. Действительно по-другому.

«Тогда какой нам смысл, спрашивается, идти на урок?»

Не спорит Димон. И правда смысла нет.

«Да и вообще, внутренние ранения – сущая ерунда, – говорит Хват. – Зачем нам слушать про внутренние ранения?»

Мы снова молчим.

«А вот я думаю, – начинает Димон, – что если идти все, идти по крышам – придешь куда-нибудь или нет?»

«Должно же это когда-нибудь закончиться… – отвечает Хват. – Наверное».

«Наверное?»

И мы задумываемся, все трое. В самом деле, как далеко тянется наш мир? Все эти одноэтажные домики, веселые разноцветные крыши? И вдруг, если долго, долго идти, то на пути встретится мой старый дом, откуда меня забрали много лет назад, и на крыльцо выбежит мама? Стоп-стоп. Опять пошли детские мысли. Хват и Димон вряд ли о таком думают. Это я один среди нас странный.

– Ребята! Прошло уже два месяца с вашего вступления в Школу… – Докучливый голос, не по-мужски высокий, разносится по залу. – Вы все изменились. Вы научились многому, не правда ли? Хотя еще большему предстоит научиться. Рядом с вами стоят ваши старшие братья и соученики. Они помогут вам в нашем общем непростом деле, помогут одолеть все трудности, которые встретятся вам на пути к своему предназначению…

– Серега, а Серега…

– Чего тебе? Не шуми.

– А что это за толстяк?

– Замдиректора Школы.

– …И в готовности пожертвовать жизнью под лиловыми знаменами, ради будущего и ради всей Земли, – высшее счастье…

– Серега, а Серега… А следующей ночью мы пойдем в подвал?

– Умолкни, а то мне влетит вместе с тобой…

«Интересно, – говорю я. – Вот интересно бы узнать, кто нас нарисовал?»

Димон садится и пристально на меня смотрит, высоко задрав бровь.

«С чего ты взял, что это вообще когда-то было?» – «Ну, кто-нибудь ведь должен был нас нарисовать… Или наш мир таким и был всегда, без начала? Никем не нарисованный?»

«Глупые мысли», – говорит Димон.

«Дурацкие мысли, – откликается Хват. – Все равно ни до чего хорошего не додумаешься. Вспомни лучше, что завтра тебе исполняется шестнадцать лет».

А точно, я и забыл.

«Шестнадцать… Интересно, а когда мне не было шестнадцать лет?»

«То есть?»

Страницы: «« ... 89101112131415 »»

Читать бесплатно другие книги:

Если незнакомка на улице предлагает вам работу, подумайте хорошенько, стоит ли соглашаться. Быть мож...
Частный детектив Татьяна Иванова мечтала обновить ремонт в своей квартире, починить авто и наконец-т...
Михаил Хорс – клинический психолог, стаж с 2006 года; лауреат национальной премии «Золотая Психея»; ...
В Баррингтон-хаус, респектабельном доме в престижном районе Лондона, есть квартира номер 16. В нее н...
Неслыханная дерзость! Граф Нэйтан публично объявил, что его невестой станет та, которая одолеет его ...
Что может быть интересного в профессии специалиста по логистике? Особенно в то время, когда само это...