Отрочество 2 Панфилов Василий
— Канешно, — на ходу оттирая руки куском ветоши, я подошёл к нему, — вот формула…
— Не надо! — поспешно сказал он, подымая руки вверх, и отступая на шаг назад, а потом, для надёжности, ещё на парочку, — Не моё это, и настолько не моё, насколько ты вообще можешь представить! Формулы эти… в самом деле интересно?
В голосе явственное сомнение и готовность помочь, если вдруг меня, бедного и несчастного, удерживает в научном плену некая безусловно тёмная сила.
— Ага! Это как головоломка, понимаешь? Чистая дистиллированная наука, знания ради знаний, это ни разу не ко мне. А вот к примеру… видишь? — тыкаю в чертежи, — Расчёты по аэродинамике, то есть штука вполне прикладная, и именно по расчетам и строю… хм, летадлу.
— Это вот… — он остановился около бамбукового каркаса, подвешенного на расчалках, и осторожно ткнул его пальцем, — летает? Летадла?
В голосе явственное сомнение и одновременно — надежда на чудо.
— Ну да, — жму плечами, — собственно, именно на этой топорной конструкции и сделал больше десятка вылетов, проводя разведку. Оставил для истории — Сниман просил, хочет потом музей организовать.
— Планеры Лилиенталя более птичьи, — сказал он, разглядывая летадлу, — даже подобие маховых перьев сделаны.
Вместо ответа жму плечами, потому как што тут сказать? Планеры Лилиенталя безусловно красивее, они прямо-таки просятся на картины, будят фантазии и тормошат людей поднять наконец головы к небу. Но вот летать… с этим похуже.
— А это, — не дожидаясь ответа, дядя Гиляй остановился у небольшого двигателя, присев на корточки, — никак мотоцикл сделать решил? Самое то, штобы гонять по африканским просторам!
— Самолёт.
— Што?
— Самолёт. Та же летадла, но с мотором.
Крякнув, Владимир Алексеевич встал, пробормотав што-то навроде «Выросли детки».
— Вот так, просто сел и придумал? — спросил он, снова встав у летадлы с видом самым задумчивым, тыкая то и дело пальцем, и глядя как покачивается конструкция.
— Ну… да, — мне делается неловко, потому как в таком разе получаюсь чуть ли не гением, а на самом деле… такое и Саньке не хочу рассказывать, а скорее даже — не могу, физически.
— Говорили мне… — вздохнул он, — вот так, по наитию?
— Да какое наитие! — прорезалась у меня досада, — буры наговорили? Ну да, они ж не видели… Это как с приснившейся таблицей Менделеева, помнишь? Што он работал над ней десять лет, это мелочи, обыватели запомнят только полувраки о сне!
— Ну, не скажи, — покачал он головой, но развивать тему, видя моё нежелание, не стал.
— Сниман очень серьёзно к этим… — он дёрнул весело ус, — летадлам относится. Буры твои, как я гляжу, тоже?
— Разведка, — подвинув на верстаке полуразобранный двигатель, полученный недавно с трофеями, и вполне целого скорпиончика, я уселся на расчищенное место, — мы после того, как охрану концлагеря перебили, два боя выиграли за счёт разведки с воздуха.
— Слепой со зрячим, — пробормотал он, делая пометки в блокноте.
— Угу. Два боя выиграли, одного избежали, ну и так — выбрать лучший маршрут, тоже никак не лишнее.
— То-то буры твои так впечатлились…
Завздыхав, я беспокойно завертелся на верстаке. Буры, они да… впечатлились. «Ангел Трансвааля», н-да… не прознал бы кто, мне ещё религиозной мути вокруг себя не хватало! Широкая известность в очень узких кругах — одно, а европейская, да в таком контексте, оно явно лишнее.
Единственное — попросил их молчать, и молчат… вроде как. По крайней мере, слухов пока не ходит, да и добровольцы, вызвавшие помогать по части охраны и хозяйственной деятельности, совсем даже не лишние. Полдюжины престарелых охранников, они же работники, да четыре прачки-стряпухи с расчетом на вырост отряда, они совсем не лишние.
— А испытания? — полюбопытствовал он, снова пхнув пальцем бамбуковую конструкцию.
— По ночам. Вот… — соскочив с верстака, откидываю брезент с самолёта, — видишь?
— На палатку похоже, — скептически сказал опекун, — только што колья к парусине привязаны. Несуразно выглядит.
— Так и задумано! — потянув за жерди, я показал, как сложенная летадла становится треугольной.
— А этом, — тыкаю носком ботинка, — лишнее. Отстёгивается, и всё. В фургончик загрузили от лишних глаз, да и перевезли.
— Эк… — крякнул он, присаживаясь у самолёта и с любопытством изучая простую, но изысканно хитроумную механику, — шпионаж? Потому так усложнил?
— Он самый! Иностранных граждан в войсках хватает. Доброволец там или нет, а зарисовать летадлу, с целью патриотично передать чертежи собственному правительству, это каждый второй восхочет.
— Ага… а механика?
— Отдельно. Вот… простейшая трёхколёсная гондола, если кто и посмотрит, так обычная мотоколяска, только што пропеллер сзади, ну да и это не новость. Што я слесарь и механик, многие знают, про инвалидную коляску в патентах узнать тоже несложно.
— Обманка, — в дяде Гиляе проснулся мальчишка, и он забрасывает меня сотней «почему?», пару раз поставив в тупик. Незамыленный глаз увидел более простые решения некоторых проблем.
— Где ты раньше был?! — вырывается у меня, и дядя Гиляй распушил самодовольно усы, — Не поверишь, как не хватает рук, потому как…
— Шпионаж, — кивнул понятливо Владимир Алексеевич.
— Он самый! Иностранных подданных не рискую, а буры… здесь не то штобы грустно — есть мужики, которые слесарить умеют и в механике мал-мала разбираются, просто они уже — в артиллерии да при пулемётных командах, да всё больше на командных должностях.
Крутнув пропеллер, опекун вздохнул креслицу, рассчитанному явно не на его седалище, и отошёл, вздыхая и дёргая себя за усы. Обнадёживать дядю Гиляя скорой перспективой полётов не стал, ибо разница в массе у нас такая, што я вместе с двигателем вешу чуть не меньше его. То бишь конструкцию придётся пересчитывать под другие характеристики, и возможно, под другие материалы.
— Ночью сегодня полечу, заодно и фотоаппарат испытаю, — тоном искусителя сказал я, — есть желание поглядеть?
— Плохим бы я был репортёром, — фыркнул он, чуточку приободрившись.
Самолёт выгрузили из повозки, и мы с Санькой принялись собирать его, расправляя, соединяя и защёлкивая фиксаторы. Легонькая гондола, плетённая из бамбука и шёлковых шнуров, мотор, фотоаппарат…
Перекрестившись и перекрестив меня, дядя Гиляй отошёл в сторону. Зафырчал мотор, и самолёт начал разбег, подпрыгивая слегка на казалось бы расчищенном поле, покачивая крыльями и грозясь завалиться.
Рули вверх… начался набор высоты, окрашенная в цвета ночи парусина растворилась в ночи. Лишь мотор тихохонько покашливает, выдавая моё месторасположение, но вельд и ночью полон звуков.
Набрав высоту, я отключил мотор, и принялся планировать на потоках воздуха, описывая круги над лагерем буров. Задача — выяснить, можно ли ночью, сфотографировав костры и кострища, сориентировать полученное с лагерем буров?
Планируется наступление на Дурбан, и вроде как… што удивительно для буров… секретоносителей пока менее двух десятков, включая нас с Санькой, Мишку и што неудивительно — дядю Фиму, то бишь командора Бляйшмана, как логиста и снабженца. Воздушная разведка в таком случае — козырь не из последних, но хотя бы пару вылетов желательно сделать бы ночью, штоб не спугнуть. А днём уже летать фотографировать не Дурбан вообще, а интересоваться конкретными районами.
Самое сложное в ночном полёте — ориентиры. Вроде бы и знаю Ледисмит, и более-менее понимаю, где нахожусь, но тяжко… Мозги будто наизнос работают, пытаясь одновременно держать в голове всё эту топографию, ловить воздушные потоки и фотографировать.
Благоразумно не снижаясь, потому как бурам хватит тяму стрельнуть, и главное — попасть в непонятную страховидлу на фоне неба, делал снимки. Израсходовав пластины и зазябнув, не без труда вернулся назад. Воздушные потоки переменились, и пришлось включать двигатель, дабы нормально подлететь к освещённой кострами посадочной площадке.
«— Дражайший Ники!
В высшей степени радостные события в Африке предоставляют мне самый приятный повод для письма! Британия наконец получила чувствительнейшую оплеуху своему самолюбию, и весь мир увидел, что это не незыблемый титан, а колосс на глиняных ногах.
Бесчестная война против заведомо слабейшего противника обернулась небывалым фиаско, и народы Европы поняли, что могут избавиться наконец от навязчивой британской опеки.
Более всего меня радует дружное „Нет!“, сказанное европейскими народами британскому льву. Добровольцы со всего мира сражаются против британской гегемонии, и патриотический подъём у моих добрых подданных совершенно небывалый!
Наконец-то у меня появилась общая граница с государствами буров, и я могу оказывать им помощь, не совершая дипломатических демаршей, и не запрашивая у португальской Короны о проходе германского экспедиционного Корпуса через Мозамбик в помощь Крюгеру!
Ведомый долгом рыцаря и христианского государя, я приложу все силы, чтобы всемерно помочь бурам, удерживаясь меж тем от войны. Безмерный аппетит британского льва, страдающего ожирением и подагрой, нужно ограничить к его же пользе!
Мои добрые подданные задыхаются, лишённые жизненного пространства, меж тем как Британия, не в силах переварить уже захваченные территории, пытается ухватить ещё и ещё. В содружестве с бурами, как родственные народы германского корня, мы можем встать крепкой ногой в Африке, неся бремя Белого Человека к вящей славе Германской Нации во благо отсталых народов!
Сейчас и только сейчас мы с тобой можем одним решительным ударом покончить с гегемоний Британии! Вся мировая общественность возмущена действиями британской Короны, и нам нужна лишь решительно придерживаться одной линии.
Тебе достаточно двинуть войска в Азию, и Британия, озабоченная сохранность Индии и Афганистана, окажется скована в своих действиях на Африканском континенте. В свою очередь, обещаю действовать решительно и не медля.
Разумеется, решительность твоя не останется безответной, и могу обещать самое горячее содействие в получении концессий на африканском континенте, пересмотре ряда таможенных соглашений, выделению кредитов и прочего. Важно лишь твоё принципиальное согласие, о деталях договорятся наши министры.
Вилли.
Потсдам. 11.02.1900 г.»
— … командир… Михаил…
— А?! — тяжело заморгал ночевавший прямо в штабе Мишка, пытаясь разодрать глаза и понять, что же хочет от него часовой.
— Ваш брат пришёл, — доложил бур, — говорит — срочно.
— Да? Пропустить! — зевая, он сел на походной постели, и в комнату тут же ворвался возбуждённый донельзя Егор.
— Карта есть? Любая, только штоб ненужная?
Всё ещё не проснувшийся до конца, Пономарёнок несколько успокоился — в таком состоянии он видел брата не раз, и обычно это означало, што в голову ему втемяшилась какая-то идея. Встав, прошлёпал босыми ногами по дощатому полу, зажёг лампу и закопался в столе.
— Вот…
— Ага! — Егор нетерпеливо вырвал карту и разложил на столе, тут же расчертив на квадраты и пронумеровав их.
— Не ново, — скептически отозвался Мишка.
— А так? — брат нарисовал в одном из квадратов… крестики-нолики?! Только почему-то с цифрами от одного до девяти, закрученного улиткой.
— Вот так, — отстранившись от карты, Егор выпрямился и приподнял на брата бровь.
— Ага, ага… — с азартом склонился Пономарёнок над ней, желая самостоятельно разобрать предложенную головоломку, — двадцать четыре по горизонтали на шестьдесят три по вертикали, и… добавочные по улитке?
— Да! — Егор вскинул Мишкину руку, будто объявляя победителя, — Улитку… ну да, пусть улитку, её не обязательно чертить, можно мысленно представить в нужном квадрате. Ну? С точки зрения артиллериста?
— Здорово! — оценил поднатаскавшийся в штабе Пономарёнок.
— Так вот! — брат задрал нос, и тут же опустил, зачастив.
— Я… — жест ладонью над столом от лишних ушей, и Мишка кивнул — дескать, понятно, дальше давай, — и подумал, што фотографии иметь, это канешно здорово, но вот с точностью артиллерийского огня, да вслепую, могут быть проблемы. Воздушный шар для корректировки, это канешно здорово, но мало! И вот…
С трудом подавив желание немедля будить Снимана, Мишка задумался над перспективами, обхватив голову руками, а повернувшись, увидел брата, сладко сопящего на его постели.
Вздохнув, он достал из шкафа ещё один постельный комплект, и за неимением кровати расстелил прямо на столе.
Глава 38
— Водичка — самое то! — довольно сообщился мне Санька, выйдя из мутноватых вод Тугелы и прыгая на одной ноге, вытряхая воду их ушей.
— Н-да? — поглядев на поднимающееся над горизонтом красноватое солнце, скинул с себя одёжку и влетел с разбегу в реку. Вдосталь наплававшись саженками и стряхнув недосып, вылез на берег и принялся одеваться прямо на мокрое тело.
— Уже? — потянулся Санька, не спеша одеваться, но и не вылезая благоразумно из-под полотняного навеса, растянутого у берега. Африканское солнце куда как свирепее нашего среднерусского, учёные уже!
— В штаб. Хочу пораньше, пока там сутолока не началась. Есть несколько идей по организации нашего авиаотряда, ну и по части разведки.
— Может, позавтракаешь сперва?
Прислушавшись к брюху, мотнул отрицательно головой и начал наматывать обмотки.
— Позже… ну или при штабе угощусь.
— А… там же Мишка! Да, голодным не останешься.
Под жакарандой, раскинувшей свои ветви над внутренним двориком, расставлены столы, на которых разложены карты и документация. Сниман, Бота, командир Европейского Легиона Вильбуа-Морейль, Максимов, Бляйшман и ещё с десяток офицеров рангом пониже, среди которых и Понмарёнок.
Карты, документы, штабная суета, взлохмаченные адъютанты… Не нужно быть асом шпионажа, чтобы понять — готовится наступление. Часовой из Мишкиного коммандо, поприветствовав меня кивком, перегородил дорогу во дворик, выставив в проходе руку с винтовкой, не переставая притом жевать табак.
— А, Егор! — радостно заорал повернувшийся в этот момент дядя Фима, — давай-ка сюда, нам сильно не хватает твоей шахматной головы!
— Ой-вэй, — схватился он шутовски за голову, — совсем забыл, шо здесь не говорят на одесском! Я уже здесь и да, а они ещё нет, ну ты представляешь?!
Наморщив лоб, Бляйшман продублировал всё это на смеси немецкого и голландского. Короткая команда от Снимана, и часовой пропускает меня, дружелюбно осклабившись коричневыми от жевательного табака кусалками. Пройдя во двор, услышал за спиной харчок, и коричневая жижа сбила с ветки куста в паре метров от меня крупную многоножку. Снайпер, ети!
По нервенному поведению дяди Фимы, с его неуместными одессизмами, издали ясно, што ситуация может и не ой-вэй, но где-то рядышком.
— Решил постучаться в дурака? — интересуюсь на голландском у компаньона, пожимая руки всем присутствующим. Переводить смысл идиомы не потребовалось, и колючие взгляды Бота и Вильбуа-Марейля потеплели. Самоирония без самоуничижения приветствуется в любом нормальном обществе.
— Проблема в логистике, — Бляйшман уже серьёзен, и даже говорит без всегдашнего акцентика, подтянув меня за рукав к столу, распихивая штабных без малейшего пиетета.
— Нужно подтащить вперёд как можно больше припасов перед грядущим наступлением на Дурбан, не слишком встревожив англичан, — добавил Мишка, пошевелив затёкшими плечами, — Ну и по возможности — отвлечь их на других направлениях.
— Угу… можно карты и документацию?
Требуемое выдали, я уселся чуть поодаль, упав жопой на складной полотняный стул, изучать представленное.
— Вы не смотрите на возраст! — слышу краем уха дяди Фиминое, а затем и многословный хвалебный панегирик моим талантам, начиная от шахмат, заканчивая умением сходиться с людьми, финансовыми и почему-то — мастерством кулачного бойца, на которое он напирал особо.
Стараясь абстрагироваться, изучаю ситуацию, и голоса штабных вроде как и доносятся, но будто через толщу воды, искажаясь до полной неузнаваемости.
— Ага… — делаю себе пометочку, потом вторую… черкаю карандашом по предоставленной карте, наконец разгибаюсь…
… и удивлённо гляжу на солнце, давно перевалившее за полдень, а потом и пустой кувшин воды рядом со мной. Ага, брат позаботился, а я и не помню…
Встал, потянувшись всем своим затёкшим телом, и направился к штабным на заклание.
— По грузам есть несколько идей, из Палестины ещё, — пустив записи по рукам, начинаю рассказывать о сложной схеме движения грузов из Палестины. Тот случай, когда не хочется мараться о прямую контрабанду, но использовать лазейки в законах не только можно, но и нужно.
В тех диковатых краях сложилась интереснейшая ситуация, когда формально тамошние земли находятся под юрисдикцией Османской империи, но с превеликими исключениями. Сеттельменты[73], всевозможные уступки мелким вождям — как де-юре, так и де-факто. Переплетённые интересы Британии, Франции, Германии… не говоря уже об Османской империи, Персии и племенных вождях, контролирующих важный оазис.
Сперва — чистой воды любопытство, а потом на любопытство легла прибыль от торговли антиквариатом и поделками обитающих там племён. Юридические лазейки переплелись с каким-никаким, но знанием политической системы тех мест, и в голове начали рождаться разнообразные схемы. Чаще — абсолютно бесполезные, но иногда и действенные.
— Ага, ага… забормотал Бляйшман, цепко схватив бумаги и дальнозорко отставив их от себя, — а я-то гадал! Да, это изящней традиционных наработок, а это… Нет, к сожалению нет — времени не хватит на выстраиванье схемы. Но интересно… влезть можно?
— Плюс два процента в Африканской транспортной компании.
Некоторое время меряемся взглядами, потом слышу вздох, нижняя губа печально обвисает, и мне становится стыдно за обдирание на деньги такого хорошего человека. Быстро борю это нехорошее чувство, и Фима наконец кивает, печально обвиснув носом и щеками.
— Ф-фу… — выдохнул он, — голова, а?! Посидел молодой человек несколько часов, и наша логистическая проблема стала чуть менее проблемной!
— Большая часть наработок, увы — рассчитана только на мелкие партии товара, или же требует наличия времени, — поясняю я, — но всё-таки вписал их. Быть может, вы сможете как-то поправить мои схемы под нынешнюю ситуацию.
— Сможем, сможем, — Фима выдернул бумаги у Вильбуа-Морейля, ошалевшего от такой непринуждённости, и начал вчитываться ещё раз, — ага…
— И… — останавливаюсь в нерешительности, — я тут подумал…
— Так, — рядом материализовался Мишка, плотно сжимая поднятый кулак, отчего затих всякий шум. Однако…
— Нам ведь нужно не просто штурмовать подготовленные позиции, а желательно как-то выманить их, верно?
— Верно, — доброжелательно отозвался Сниман, нутром почуяв интересное для карьеры.
— А если нам воспользоваться той же логистикой и изобразить подготовку к обороне? Глядите… — подошёл к обычной школьной доске, подвешенной на ветвях жакаранды, и мелом изобразил примитивный чертёж Дурбана и Ледисмита.
— Наши войска, опираясь на Ледисмит, как на опорный пункт, препятствуют нормальному продвижению британских войск вглубь континента.
— Недостаточно, — буркнул француз, и хотел было сказать ещё што-то, но замолк, покосившись выразительно в сторону буров. Ну да, ну да… в первые недели войны буры имели все шансы занять Дурбан без боя, но то ли от нерешительности командующего, то ли надеясь на решение конфликта дипломатическим путём, не стали.
— Если, — провожу линию от Ледисмита к Дурбану, останавливаясь на полпути, — наши войска выстроят оборонительную линию чуть ближе, это сильно усложнит позицию британцев?
— Существенно, — медленно сказал Бота, но… — а-а! Обозначить?!
— Да! Заказать шанцевый инструмент, партии… ну не знаю… землекопов… есть такие?
— Всё есть, — Сниман азартно подался вперёд, грызя трубку крепкими зубами.
— Я так понимаю, — гляжу на европейца, — идея блокирования британцев не только осуществима, но и имеет ряд выгод?
— Можно существенно затянуть войну, — согласился он, задумчиво глядя на меня, — Такая половинчатость вполне в традициях буров, да простят меня присутствующие, да и с политической точки зрения несёт ряд выгод. Затягивание войны менее выгодно захвата Дурбана, но даёт возможность как-то отреагировать на ситуацию европейским государствам.
— Изображая подготовку к блокаде, выманиваем бриттов из Дурбана, — оживился Бота, — А войска, засевшие в осаде, и войска, приготовившиеся атаковать, но перехваченные на марше, это совсем разные войска…
Буры переглянулись, перевели взгляд на меня, и понятливый адъютант притащил поближе тот полотняный стульчик. Опустив на него зад, я понял, што отсижу его сегодня, как никогда, пусть даже сугубо в метафизическом смысле.
Сколько в тот день было издано приказов, отправлено писем и телеграмм, знают только адъютанты, ведущие такой подсчёт. Разошлись, когда начало уже темнеть, хотя Вильбуа-Морейль с Максимовым и пытались было закрыть все дела, но… буры. Основательность и неспешность этого народа не всегда к месту.
Каких-то великих откровений я в тот день больше не делал, да и по совести — сырая моя идея никак не тянет на откровение, тем паче великое. Её быстро и весьма основательно переделали под текущий момент, оставив де-факто только суть — выманивание британцев из Дурбана.
Но «стучались в дурака» буры в тот день частенько. И вроде как даже с толком, по крайней мере — не прогнали.
А вот по логистике — таки да! Горжусь собой и нами! Мы с Бляйшманом и привлечённым железнодорожником-голландцем, которого пришлось посвятить в тайну, перерешали кучу задач, и кажется — удачно. Железнодорожник нервничал, потел, переживал за свою нейтральность, но обещание тайны, а если што — гражданства и денег, примирило его с прямым участием в войне.
Буры разошлись, и мы немножечко, но выдохнули. Оказывается, всё это время мы немножечко, но втягивали животы и расправляли плечи в присутствии генералов, в том числе психологически. А когда такое немножко, но целый день, оно сильно выматывает.
— Ой вэй, — вздохнул дядя Фима, растягивая сюртук в стороны, — мине опять стало меньше! Шо скажет Эстер, когда мы снова да, я таки и не знаю!
— Да! — он обернулся на нас с Мишкой, — Мальчики, я не знаю за ваши планы, но сегодня они меняются за ужин со мной! Давайте кафра за Санечкой, и снова — как раньше!
За ужином была еда, едва и ещё раз еда — даже и молча, настолько устали! Даже Саня — ему сперва все дела по отряду за моим неимением решать пришлось, а потом рисовать плакаты для агитации, а это не только работа, но и куча споров впополам с творчеством.
Мы трое, дядя Фима с Ёсиком, Ицхак Габбай, и тишина, а?! К десерту немножечко отдохнули, особенно дядя Фима.
— Вот, — мотанул он головой на Ёсика, — вторым секретарём взял, Ицхак в одиночку с таким объёмом не справляется. И не вздыхай мине и нам!
— Он думал, — пожаловался дядя Фима, — шо если приехал, такой весь красивый и почти образованный, я его сразу адъютантом возьму, с большим званием через родство! И будет он скакать по Африке с саблей и ружжом, совершая красивые подвиги и позируя для газет. А пока напозировался только на дизентирию!
Ёсик вздохнул и отмолчался так красноречиво, што я преисполнился сочувствия.
— Я бы тоже так думал, — ответил дяде Фиме солидно, накладывая себе чуть-чуть ещё печенек через немогу, но вкусно, — если бы имел образование, но не имел нехорошего жизненного опыта. Сейчас, на базу образования, ляжет вся эта гадотная война, и будет Ёся к её окончанию бравым интендантом с суровым взглядом и хорошими знакомствами.
— Вот! — поднял палец компаньон, — Слушай и мотай! Подвиги, они всё больше сами совершаются, помимо желания, ты уж поверь моему и нашему опыту!
Мы втроём согласно закивали, и очень даже выразительно. Ёся хмыкнул еле слышно, но приободрился, и стал ждать подвигов, которые сами.
«— Здравствуй, дражайшая супруга моя, Агриппина! Пишить тибе собственноручно супружник твой Серафим, из-за далёково моря-окияну, из самой Афреки.
Дотоптался када до Адесы, то грех за враки на душиньку брать ни стану — хорошо там, тёплышко. Жидовки, шта миня встретили Игоровы, бабы добрые, даром шта христапродавки. На работу устроили, с комнатой памагли, слова плахова проних ни скажу!
Работа тяжкая, но для миня по силам и уму, потому как справный мужик, а не прощилыга какой. Мужики здеся шутковать любят, но когда узнают про Сенцово и Игора с Санькой, а ищо про жидовок тех, то сразу в приятели набиваются. Ну и я не плошал, блюл себя за всех Сенцовских.
Тока мастер в порту, он миня сразу нивозлюбил, и начал гнобить за политику, подводить под каторгу иль увальнение. А я жа мужик справный, и терпеть такое невмочно, ну и по уху ему, а потом на пароход миня взял грек здешний — Коста, то бишь на русскам Констатин. Справный тожи мужик, но на здешний тока Адеский лад.
И доплыли мы с ним и ищё с другими многими до самой Афреки, воевать за Христа и против Нагличан. Воюем мы навроде пластунов, и я такой ухватистый оказался, што Синцовских всех прославляю.
На довольствии стоим денежном, хлебном и ином, а ишо трофеи бывают. Посылаю тибе, дражайшая супруга моя, девять гиней, а ишо шестнадцать фунтов и часы золотые две пары, одни даже целые. Ишо перстень сиребряный, мидалонов два, один который золотой…»
Услыхав про деньги, женщина спешно положила письмо, и трясущимися руками вскрыла засургученный пакет, лежавший до того в сторонке. На скоблённый дощатый стол вывалился кисет, тяжко звякнув металлом.
— Сходится, — помертвело сказала она, пересчитав, и глядя вокруг дикими глазами, — сподобил Господь…
— Гля-кось! — выдохнул восторженно маленький сынишка, ухвативший фотографическую карточку, также вытряхнутую из пакета, — Папка!
— В костюме, — выхватив фотографию, заблажила бабка, — почитай господском! С часами, ружжом, ну чисто наш пристав, тока лучше!
Сельчане, набившиеся в избу, молчали, не зная, што и сказать. Кхекнув, рябой Фёдор начал сворачивать самокрутку, и тишину разом прорвало… Начался гомон, споры, потом дочитывали всем скопом письмо, разбирая каждое словцо и буковку, пытаясь найти тайный смысл там, где его отродясь не было.
— А, ебись оно конём! — плешивый Кондрат остервенело шваркнул шапкой о пол, — Чем так жить, лучше там жить! Вы как знаете, а я пачпорт выправлять!
Глава 39
«— … Подполковник Гурко Василий Иосифович, подвизающийся военным агентом[74] при армии буров, человек безусловно авантажный. Всегда любезный, щеголевато одетый, сдержанный на слова и эмоции, он удивительно к месту смотрелся бы на приёме парижского МИДа или в офицерском собрании гвардейского полка.
Настолько же неуместен он средь буров…»
Прервав чтение, Посников снял пенсне и помассировал переносицу, собираясь с мыслями. Растёт мальчишка… ещё полгода назад он не задумываясь бы, опубликовал письмо против Гурко, добившись немалого общественного резонанса. Немалого, но вряд ли достаточного!
— Растёт, — хмыкнул он, — уже понимает, что такое политическая кооперация и отсроченный удар.
«— … Вся его щеголеватая авантажность смотрится средь вооружившихся фермеров совершенно попугайски, раздражая одних и вызывая недоумение у других. Безукоризненно вежливый, любезный и опрятный, он вольно или невольно противопоставляет себя бурскому сообществу, будто поучая, как надо себя вести.
Особо нужно отметить, что подполковник Гурко, неизменно предупредительный по отношению к людям своего круга, весьма небрежно относится к нижестоящим. Вежливый с рядовыми бурами, держится с ними он отстранённо, множеством мелочей подчёркивая своё превосходство.
Неискушённые светской жизнью, буры не принимают это за оскорбление, но в свою очередь относятся к нему отчуждённо, перенося это отношение и на Российскую Империю…»
— Очаровательно, — улыбнулся Александр Сергеевич акульей улыбкой. Гурко, как одного из ярких представителей монархистов, он недолюбливал особо. А тут такая прелесть…
Он хоть и перестал быть редактором «Русских Ведомостей», но влияние, и немалое у него осталось. Письмо Егора — серьёзнейший козырь для московских либеральных кругов! И серьёзная же заявка на вхождение в пул репортёров, способных значимо повлиять на общество. Были значимые статьи и до того, но мастерство репортёра заключается не только в написании статей, способных выстрелить в нужное время в нужном месте, но и в таких вот подковёрных играх!
Мысли перескочили с Егора на собственное настоящее, которое — в том числе и благодаря мальчику, выглядит весьма многообещающе. Ведутся переговоры о деканстве Посникова в петербургском Политехническом институте, и на кафедру экономического отделения можно будет придти в блеске славы. Лекции политической экономии будут собирать аншлаги!
«… — Гурко весьма прохладен по отношению к соотечественникам низкого происхождения, пробиться к нему на приём, не будучи хотя бы разночинцем, русскому подданному в Африке достаточно проблематично. Да и добившись приёма, можно увидеть только вежливое выражение скуки на лице, да иногда — формальные заверения в содействии.
К подданным Российской Империи, приехавшим в Африку прежде всего ради честной работы и достойных заработков, Василий Иосифович относится с заведомым предубеждением, подозревая во всех смертных грехах…»
— С фактиками?! — восхитился Посников, перебирая добрый десяток листков, на которых были запечатлены случаи, да непременно с датами, именами и фамилиям.
— О, как мило… — зубасто умилился он приписке, что реальных случаев много больше, но своё согласие на обнародование персональных данных дали преимущественно те российские подданные, которые не имеют планов по возвращению в Российскую Империю, — И добрая треть решила не возвращаться после разговора с представителем Империи? Мило, мило… Всколыхнуло, так сказать… Грёзы о родных нивах споткнулись о золотопогонную действительность в лице военного агента Гурко.
«… — Опираясь на собственный опыт, могу заверить в совершеннейшей правдивости этих историй, и если и есть какие-то расхождения реальностью, то как правило, это фактор человеческой памяти. Расспрашивал я пристрастно и дотошно, в чём могу ручаться.
Обратившись к нему за помощью, пытаясь хотя бы узнать о судьбе попавшего в английский плен Михаила Ильича Пономарёнка, был крайне обескуражен. Василий Иосифович принял меня, будучи слегка выбрит и до синевы пьян, хотя и пытался держаться молодцом, почти твёрдо держась на ногах и обдавая парами мускатного ореха. Выразив самое формальное сочувствие, он не предпринял ни малейшей попытки оказать помощь ни делом, ни даже дельным советом…»
— Одна-ако… — удивился Александр Сергеевич, — о попадании в плен Понамарёнка я знал, равно как и об освобождении, но Василий Иосифович подал эту новость чуть ли не как личную заслугу!
Не доверяя свой памяти, он поднял документацию, и с некоторым разочарованием констатировал, что доклады Гурко, отрывки из которых иногда попадали в редакции, достаточно обтекаемы. Прямо о спасении Пономарёнка из плена не говорится, но сама подача данных как бы намекает на участие военного агента в этой операции, как минимум о дипломатической и организационной помощи. А тут такое!
— Придержал, значит? Охо-хо! Аукнется, — посулил он злорадно, — ох и аукнется! Государь, возможно, и простит, а вот общество — нет! Будь это хоть кто иной, можно было бы и замять, но мальчишка, ставший кумиром подростков доброй половины цивилизованного мира, случай резонансный.
— Василий Иосифович, Василий Иосифович… — покачал он головой, не скрывая лёгкого злорадства, — Не думал, что мальчишка так прославится? Или что? Неглупый ведь человек, а поди ты… Впрочем…
Вернувшись глазами назад, он ещё раз перечитал о прохладном и высокомерном отношении к нижестоящим, покивав задумчиво. Пажеский корпус, лейб-гвардия, академия Генерального штаба, офицер для поручений, адъютант, снова офицер для поручений, но уже штаб-офицер. Каста!
Неглуп, образован, но настоящей народной жизни не знает, и вся его блестящая армейская служба просквозила мимо непосредственного командования нижними чинами. В привычных ему рамках, наверное, достаточно эффективен, а вот за их пределами…
— Впрочем, — Посников задумался, — а действительно ли он умён? Или просто… сын прославленного и влиятельного генерал-фельдмаршала?! Где там свои заслуги, где отцовы…
Толстое, многостраничное письмо Александр Сергеевич читал предельно внимательно, и добравшись до тетрадки, подписанной как «Африканские записки», потерял счёт времени.
— … дорогой…
— А?! — вскинулся он на супругу, и заморгал, глядя на висящие на стене часы, — Однако…
— Прости, — повинился он, спешно одеваясь на приём, — зачитался. Очень уж интересное письмо, а потом ещё и такая, знаешь ли… Майн Ридовщина! Всё, милая, всё… идём…
Блиндированный наш состав ползёт довольно медленно, задерживаясь при всяком косогоре и подозрительном месте. Чуть начинается подъём, и паровоз начинает пыхтеть надсадно, выбрасывая в воздух клубы чорного, едко пахнущего дыма, оседающего вдоль всего состава. Из графика мы никак не выбиваемся, но слышать этот надсадный кашель, ощущать всем телом рывки состава, и вдыхать кисловатую угольную пыль, приятного мало.
Настежь приоткрытая вагонная дверь даёт приток несвежего воздуха, но при закрытии её — вообще зась! Африканское солнце изрядно накалило вагоны, а моё предложение наварить поверху штыри и натянуть полотняные навесы, не прошло.
Идею признали дельной, но увы — в несгоревшей угольной пыли вылетают подчас и кусочки несгоревшего раскалённого угля, губительного для полотнища. Натурные эксперименты отложили на потом, и как водится, времени на них решительно не осталось.
В товарном вагоне только мы с Санькой, самолёты, да всякое оборудование с запчастями. Охрана и хозяйственное отделение в соседних вагонах с обоих сторон.
Взяв губную гармошку, Санька принялся уселся в дверном проёме, наигрывая што-то бравурное, мотая в такт головой и босыми ногами. Я глянул в сторону аккордеона, но лениво. Разлёгшись на походной кровати, начал было подрёмывать, но несколько минут спустя в вагон заскочил Мишка, воспользовавшись очередной остановкой.
— Опять псалмы, — пожаловался он после недолгого молчания, когда вагоны снова тронулись, скрипя и лязгая.
— Буры, — односложно отозвался Чиж, прервав игру.
— Угу… планы говорены-переговорены, всё до мелочей в кои-то веки расписано, — продолжил изливать душу Пономарёнок, — так они то молятся, то псалмы…
— Может, в шахматы? — сменил он тему.
— А давай!
Достав подаренную недавно доску, я принялся расставлять фигурки, любуясь искусной и работой. Чорное дерево с платиновыми вставочками, да слоновая кость — с золотыми. Один из буров в охране вырезал на досуге, а другие — также на досуге, намыли золоту и платину. Щедр африканский континент, ох и щедр…
«— Такое если продать, — мелькнула непрошенная мысль, — всё Сенцово год кормить можно!»
Всколыхнувшуюся совесть успокоил школьными обедами и трудоустройством земляков на работу — хоть в Москву, а хоть и в Одессу! Отчаявшиеся да лёгкие на подъём получили возможность, а оставшиеся — землю. Хватит!
Получасом позже в вагон влез дядя Фима с Ёсиком, и я было подумал, шо к мине, но тот завёл разговор с Санькой, сговариваясь на героический портрет на фоне не то горы вражеских черепов, не то крокодилов, положенных поверх прайда львов. В общем, типичная дяди Фимина вкусовщина, с которой брат пускай сам и борется!
— Прогрессируешь, — похвалил я Мишку, наново расставляя фигурки.
— Всё равно продул, — отозвался тот.
— И не раз ещё продуешь, — киваю я, — фору в две пешки дать? Ты когда играть-то начал? Без году неделя, а уже каждая пятая партия на ничью сводится. А я, знаешь ли, игрок не из последних.
Читать бесплатно другие книги:
