Каждый час ранит, последний убивает Жибель Карин
Я попала в лапы к хищнику, который играл со мной в кошки-мышки. И будет продолжать эту игру.
Я подтягиваю ноги к груди и прижимаюсь лбом к изодранным коленкам. И начинаю беззвучно плакать.
Изри, клянусь, больше я этого не допущу. Никогда.
Лучше умереть.
Грег возвращается в спальню уже ночью. Зажигает свет, я зажмуриваюсь. Когда я открываю глаза, он стоит, склонившись надо мной, и улыбается. Эту его улыбку я сейчас ненавижу больше всего.
– Все путем, Там-там? – ухмыляется он.
– Иди к черту.
– Ух… Храбрая малышка!
Он гладит меня по окаменевшему лицу.
– Сейчас расскажу, как все будет… Будешь обо мне заботиться, готовить, убирать… В общем, начнешь играть свою обычную роль!
Он садится возле меня на корточки, закуривает и выдыхает мне дым прямо в лицо.
– Тебя же для этого из Марокко привезли, нет? Прислуживать!
Я отворачиваюсь, чтобы не видеть его отвратительное лицо.
– Я тут поговорил с матерью Изри… Милая женщина, не находишь?
Межда, Грег. Худший из всех альянсов.
– Она тебя ненавидит, – продолжает мой палач. – Она уверена, что все из-за тебя. Что ее сын гниет за решеткой по твоей вине…
– Она узнает, что это ты!
– Нет, Тама… Ничего она не узнает. Она мне все про тебя рассказала. Теперь мне все о тебе известно… Ты будешь меня обхаживать, а когда я буду уходить, то буду тебя запирать. Как тебе шкаф в коридоре, нравится? Или лучше в сарае во дворе?
Он, похоже, от души развлекается. Если бы у меня не были скованы руки, я бы заткнула уши.
Вырвать ему сердце, выцарапать глаза. Я превратилась в дикое животное.
– Ну и, естественно, если мне захочется потрахаться, я свистну – и ты примчишься. Как сучка, ясно? Будешь мне уборщицей и секс-рабыней. Считай, что это повышение, Там-там! – издевается он.
Я поворачиваю голову и смотрю ему прямо в глаза:
– Тебя не Изри убьет…
– А кто же?
– Я.
Он улыбается с деланой жалостью:
– Да, забыл уточнить. Если не будешь слушаться, то я займусь твоим парнем. Тюряга – место очень опасное, правда? Достаточно заплатить кое-кому или самому вертухаю, и Изри найдут с заточкой в брюхе. Все, конец.
У меня замирает сердце.
– Хочешь, чтобы я его убил, Тама?
Он хватает меня обеими руками за шею и притягивает к себе.
– Хочешь, чтобы я его прикончил? – повторяет он, повышая голос.
– Нет!
– Будешь себя хорошо вести, Тама?
– Да!
Удовлетворенный ответом, он меня отпускает, и я снова вжимаюсь в стену, чтобы оказаться от него как можно дальше.
– Есть хочу, – говорит он. – Иди сделай пожрать. И повкуснее, а то рожу разукрашу.
Я готовлю ужин, а Грег не сводит с меня глаз. Сидит с бутылкой пива в руках и следит за каждым моим движением. Он кое-что не учел. Кое-что важное. Что я могу отравить еду. Поэтому ему приходится сидеть рядом, а не валяться на диване.
– Кстати, хочешь знать, что я Изри сказал, когда с ним виделся?
Я застываю у плиты.
– «Сначала она плакала, а сейчас уже получше. Даже совсем хорошо».
Я оборачиваюсь и бросаю на него яростный взгляд. Он опять отвратительно ухмыляется.
Я мысленно готовлюсь к худшему. Но такого я представить себе не могла.
– Я ему сказал, что тебя часто не бывает дома… Ну, ты Изри знаешь, он затрясся, как припадочный!
Грег гогочет и делает глоток пива.
– Ревность – штука неприятная… Короче, он хотел, чтобы я за тобой проследил, посмотрел, где ты целыми днями пропадаешь.
Он подходит ко мне и касается опухшей щеки.
– На прошлой неделе, помнишь, ты разговорилась, вот я и сообщил ему, что узнал, где ты проводишь вечера. У какого-то Тристана.
Я стараюсь сдержать слезы, чтобы не доставить ему еще большего удовольствия.
– Я думал, его удар хватит! – ржет Грег. – Видела бы ты его… Он как с катушек слетел! И знаешь что?.. Он попросил, чтобы я помешал тебе выходить из дому. Любыми средствами. Короче, чтобы я тебя запер. Так что я просто делаю то, что он мне велел!
Я плюю Грегу в лицо:
– Сволочь!
Он стирает ладонью плевок и ставит бутылку пива на стол. Потом с такой силой бьет меня по щеке, что я глохну на левое ухо.
Ну что ж, хотя бы не буду слышать его насмешки.
За ужином он приказывает мне встать на колени на ковре в столовой около камина. Если ему что-то надо, я вскакиваю и бегу в кухню.
Теперь я знаю, что он способен убить Изри. Он уже начал его убивать, рассказывая обо мне разные гадости. Я представляю, как Изри мучается в камере, думая, что я его предала. Представляю, как он плачет во сне.
В эту секунду я дала себе обещание. Однажды этот ублюдок подавится своей отвратительной улыбкой.
Когда Грег заканчивает есть, он хватает меня за руку и тащит к шкафу в глубине коридора:
– Хороших снов, дорогая Там-там!
Он запирает дверцу, и я падаю на пол. И тогда наконец меня раздирают рыдания.
Я курю у закрытого решеткой окна. Думаю о Таме. Я вообще думаю только о ней.
Как она могла меня так быстро предать?
У меня даже не получается ее ненавидеть. Я продолжаю любить, хотя мне хочется убить ее.
Надеюсь, Грег сделает, что нужно, хотя уже слишком поздно. Я не могу спать, не могу расслабиться. Мне тяжело, грустно, я все ненавижу. Мое сердце больше не бьется, оно трепещет.
Иногда я говорю себе, что она меня вовсе не обманула. Что просто ходила его проведать. Что они беседовали о книгах и пили кофе. Что он не украл ее у меня, пока еще не украл.
Но, несмотря на проблески надежды, что-то во мне сломалось.
Тама была моим убежищем, домом, берлогой.
Моей силой и слабостью, желанием жить.
Тама была цементом, который скреплял во мне трещины и не позволял развалиться на части.
Маяком во время шторма. Парусом, под которым я шел вперед.
Тама была для меня всем.
Я валюсь на нары и слушаю, как храпит мой сокамерник. Он спит, поэтому я могу реветь и не бояться, что об этом узнают другие.
Потому что здесь, чтобы выжить, нельзя показывать слабость. Надо быть наготове, заковаться в броню, защищаться мечом. Бить первым, уметь держать удар.
И все же я скучаю по Таме. По ее коже, взгляду, рукам, улыбке, звуку голоса. Я закрываю глаза и представляю, что обнимаю ее. Но картинка сразу же сменяется – вот она с Тристаном, и сердце у меня холодеет.
Сколько я без нее здесь продержусь?
Я стискиваю зубы, сжимаю кулаки. Я бессилен, опустошен. Я утыкаюсь лицом в подушку, чтобы никто не услышал моих криков, моей ярости, моих всхлипов.
Проходят часы, мое отчаяние усиливается.
Посреди ночи я вижу привидение. Оно похоже на Таму, ловит меня в свои сети. Протягивает руку, зовет нежным голосом. Обещает золотые горы.
Обещает забвение.
Ни Даркави, ни Тамы, ничего.
Ни боли, ни предательства, ни унижений.
Больше не будет ребенка, которым я был, больше не будет взрослого, которым я стал.
Я понимаю, что я всегда желал смерти. Что шел к ней всю жизнь. Когда брал в руки оружие, когда грабил банки и инкассаторские машины.
Я всегда хотел умереть.
И теперь у меня осталось только одно желание. Принять смерть.
Я сижу в шкафу, меня трясет. Мне нечем укрыться, и холод пробирает меня до костей.
Шкаф – два или три квадратных метра. По обеим его сторонам располагаются полки с бесконечным количеством коробок. Выключатель – снаружи, поэтому я сижу в полной темноте. Над дверью есть небольшая щель, и когда Грег включает в коридоре свет, в моей камере становится хоть что-то видно.
У меня все болит от побоев.
Болит намного сильнее, чем когда меня бил Изри.
Я так хочу принять душ, смыть с тела следы Грега, его тошнотворный запах, который я постоянно чувствую на себе.
Я грязная, я разбита. Я безостановочно думаю об Изри в идиотской надежде, что он может меня услышать.
Но я должна держаться. Ради него, ради нас.
Должна найти способ выбраться отсюда, поговорить с Изри. Он должен узнать правду, потому что ложь может его убить.
Идет время, и я все больше погружаюсь в пропасть.
Изри, любовь моя, я знаю, что обязана бороться. Знаю, что не имею права умирать. Но я не знаю, сколько еще продержусь…
Когда я открываю глаза, начинается день.
Я не спала, просто была без сознания. Я удивляюсь тому, что еще могу дышать, что еще могу жить.
Из-за боли я не могу подняться на ноги и продолжаю стучать зубами от холода.
Думается, именно холод и спас меня из ночной бездонной пропасти. Когда я пытаюсь встать, все мое тело начинает сотрясаться от ледяного озноба. Этим серым утром у меня болит каждое сухожилие, каждый мускул, каждое движение превращается в ад. Каждый сантиметр кожи горит, каждый вдох дается мне с невероятным усилием.
Но я давно поняла: жизнь и есть невероятное усилие.
Мне кажется, что я снова и снова проживаю один и тот же кошмар. Что это никогда не прекратится. Какое божество я обидела, чтобы заслужить такое наказание?
Я смотрю на свои расцарапанные руки и спрашиваю себя, сколько еще сможет вынести мое тело.
Я смотрю на засохшую на бедрах кровь и спрашиваю себя, сколько еще сможет выдержать мой мозг, пока я не сошла с ума.
А еще этим утром я спрашиваю себя, не будет ли смерть лучше жизни.
Жизни вдали от Изри.
91
Она привыкла к Гайе, та была послушной, как и говорил Габриэль.
С того момента, как они выехали со двора, он не произнес и двух дюжин слов, но ее это не беспокоило. Тишина, величественные пейзажи, дикая, подчас волнующая природа – все это придавало ей желание жить.
Желание вспомнить, храбро взглянуть в прошлое, каким бы ужасным оно ни было.
Они выехали из лесу, проскакав недалеко от ее могилы.
Это просто передышка? Закончит ли она свое существование в этой жуткой яме?
Надо приручить едущего рядом мужчину. Убедить его в том, что она должна жить, что она не представляет для него опасности.
Они пересекли продуваемое ветрами плато и спустились вниз по узкой дороге, протянувшейся вдоль глубокой до головокружения расщелины.
Здесь все пронизывала мятежная красота.
Настоящая красота.
Ей бы так хотелось, чтобы эти великолепные пейзажи пробудили в ней воспоминания о прошлом, вызвали какое-нибудь чувство. Она не знала, от чего бежала, кто ее мучил или держал в плену, но оказаться здесь случайно она не могла. Она не просто так искала это богом забытое место.
– Вы ведь говорили, что я попала в аварию? – неожиданно спросила она.
– Верно.
– А что вы сделали с машиной?
– Оставил у себя в одном из гаражей, – ответил Габриэль.
– Можно будет посмотреть? Вдруг я что-нибудь вспомню… Что это за марка?
– «Ауди», мощная машина. Уж всяко не девчачья!
– Понятно… А по номерам…
– Думаешь, я сам не догадался? – отрезал Габриэль. – Номера нигде не фигурируют.
– Странно.
– Да уж. На них нет цифр региона. Ты появилась из ниоткуда!
– Откуда – не знаю, куда – не знаю, кто – не знаю… Я даже не знаю, кто вы.
– Жизнь – одни сплошные вопросы… Будем надеяться, что смерть даст на них ответы.
Странная философия.
– Хочешь, поедем быстрее? – вдруг предложил он.
– Ну… Нет, не очень! – пробормотала она.
– Когда водишь такую машину, скакать на лошади – детские игрушки!
– Но…
– Держись крепче. Вперед!
Он что-то шепнул на ухо Майе, и та перешла на галоп. Гайя последовала за ней, и девушка попыталась сдержать нахлынувший страх.
Три минуты спустя лошади снова перешли на шаг, и Габриэль обернулся, чтобы проверить, не выпала ли его гостья из седла.
– Ну как?
– Страшно, но здорово! – призналась она.
– Я был уверен, что тебе понравится! – улыбнулся Габриэль.
92
– Привет, дорогуша! – говорит Грег, открывая шкаф.
Десять утра, он только что проснулся.
– Чего ждешь? Быстро готовить завтрак!
Тама идет впереди, высоко подняв голову. Он следует за ней в кухню, садится на стул и смотрит, как она хозяйничает.
Грег уже три дня как снял свою маску милого паренька. Уже три дня, как Тама не смыкает глаз. Уже три ночи он ее насилует. Следы есть у каждого. У него все лицо расцарапано, новый укус на руке и даже синяк под глазом.
Но в игре «кто больше пострадает» Тама заранее проигрывает.
– А классно иметь рабыню! – говорит он, потягиваясь. – Жаль, что раньше не додумался.
Лучше бы Тама оглохла. Или умерла. Она готовит своему мучителю кофе, мюсли, греет молоко. Хоть бы он подавился…
Она уже три дня ничего не ела. Ее силы убывают.
Тама машинально готовит, как будто бездушный робот.
– Я спал, как младенец! А ты?
Она ставит перед ним чашку так, что половина выплескивается на стол.
– Ай, кажется, служанка сегодня не в духе!
Он завтракает, а она моет посуду.
– Включи радио, – приказывает он.
Она подчиняется, и Грег начинает фальшиво подпевать. Конечно, все в нем фальшиво. Пока он издевается над песней «I’m Going Slightly Mad»[10], Тама берет нож, который «забыла» положить в посудомойку.
Она это уже делала. Она уже убила человека таким же оружием. Почему бы не совершить это снова.
Она оборачивается и молча бросается на Грега. Тот откидывается назад, лезвие встречает поднятую для защиты руку. Он кричит и валится со стула. Тогда Тама пытается ударить его ножом в живот, но он защищается ногами. Она теряет равновесие и падает на своего врага.
Но ее рука не дрогнула.
За Изри, за себя. За них.
Грег откатывается в сторону, и нож втыкается ему в плечо, Грег снова орет. Они одновременно встают на ноги и смотрят друг на друга.
В глазах Тамы пылает жажда крови.
Она уже не ребенок, не девушка. Но еще и не женщина.
Она чувствует себя преступницей, сильной, воинственной, она – само отмщение.
Грег отступает на шаг, Тама делает два шага вперед. Он хватает стул и кидает его в Таму, потом переходит в атаку.
Тама падает. На этот раз нож вываливается из ее слабеющей руки.
Ее мучитель отрывает ее от пола и бросает об стену. Тама сильно ударяется лбом и теряет сознание.
Когда она разлепляет глаза, то обнаруживает, что снова лежит в шкафу.
Голова раскалывается.
У нее связаны руки и ноги, рот заклеен клейкой лентой.
Она совершает немыслимые движения и наконец садится напротив двери, переводя дыхание.
Нож, стул, стена. Поражение.
У нее набухают веки, и по щекам начинают течь горячие слезы.
Я попыталась, любовь моя. Я попыталась, клянусь тебе! Лучше бы ты научил меня не машину водить, а бить, нападать, убивать.
Вдруг она слышит чей-то знакомый голос. С трудом собирается с мыслями и понимает, что это голос врача, который помог Изри, когда в него стреляли. «Свой» врач. Который, наверное, сейчас зашивает проклятого Грега.
Быть может, это ее последний шанс.
У нее не получается позвать на помощь, и, чтобы привлечь внимание, Тама начинает биться головой в дверь шкафа. Это безумно больно, но врач должен понять, что она здесь.
– Что это за шум? – спрашивает доктор.
– Так, – отвечает Грег. – Собаку в шкафу закрыл, чтобы она на вас не набросилась. А она этого не любит! Очень агрессивная стала, но это из-за того, что мы еще не выдрессировали ее как следует…
Тама продолжает биться в деревянную дверь, она бьется все сильнее, так, что у нее начинает дрожать спина. Она бьется с регулярным интервалом, но этот доктор ничего не соображает. Разве «собака» могла бы так?
Или же он не хочет понимать.
– Ну вот, все в порядке, – говорит врач. – Я вам оставлю антибиотики, принимайте три раза в день, и еще перекись. Надо бы, чтобы медсестра пришла вас перевязать, но…
– Ничего, доктор, у меня есть кому перевязать, – отвечает Грег. – Спасибо.
Врач быстро уходит, и Тама отползает в глубину шкафа. Спустя несколько минут дверь открывается. Грег долго на нее смотрит. Он без рубашки, его левые рука и плечо перевязаны. Он наклоняется, хватает Таму за волосы и сжимает ей горло:
– Ты, наверное, плохо меня поняла… Я тебе сказал, чтобы ты была послушной, а если не будешь, то Изу – конец. Припоминаешь?
Тама не может ничего ответить, ее рот заклеен. Но она начинает паниковать. Грег тащит ее в комнату и толкает так сильно, что она падает у кровати на колени. Он садится на матрас и вытаскивает из кармана телефон. Тама стонет, ее взгляд умоляет. Грег выбирает из списка контактов имя и подносит трубку к уху, чуть ухмыляясь:
– Мэтр? Я вам звоню, потому что у меня возникла проблема. Серьезная…
Тама закрывает глаза, представляя, что придумает этот сумасшедший.
– Тама ушла. Вчера вечером… Я искал ее всю ночь, но так и не нашел!
Тама не слышит, что отвечает Тармони, но догадывается, что он удивлен.
– Вы завтра увидите Иза? Скажите ему, что я продолжаю поиски… Вчера я был у Тристана и…
И он рассказывает, что Тама встречалась когда-то с этим человеком и что, по всей видимости, они вместе куда-нибудь уехали, но он не уверен. Пока Грег нагло врет, он продолжает пристально смотреть на Таму и отвратительно скалиться.
Как эта сволочь могла быть лучшим другом Изри? Как мужчина, которого она любит, мог годами не замечать его коварства? Его притворства?
– Да, мэтр. Конечно, буду держать вас в курсе. Спасибо, до скорого.
Он выключает телефон и срывает скотч со рта Тамы.
– Не хотел, чтобы ты это пропустила, Тамочка! Завтра наш друг-адвокат расскажет о случившемся твоему бывшему, и я уверен, что он вскроет себе вены…
– Ублюдок! – орет Тама.
Грег снова хватает ее за шею и бросает на кровать:
– А теперь закончим с дрессировочкой.
Грег не пришел.
Конечно, это плохой знак.
Читать бесплатно другие книги:
