Каждый час ранит, последний убивает Жибель Карин
Они вошли в дом, их лица раскраснелись от холода, и ей показалось, что она как будто возвращается к себе домой. Домой.
Потому что на данный момент все ее воспоминания были связаны только с этим местом. И ни с чем иным.
С этой старой постройкой, с этим камином, с этой комнатой и с этим мужчиной. Ее единственные зацепки.
И это было страшно.
Она переоделась, пошла в кухню и посмотрела, что есть в холодильнике и в ящиках. Габриэль запер входную дверь и положил ключ в карман джинсов, а потом устроился в кресле и стал наблюдать за своей незнакомкой.
– А мяса нет? – удивилась она после осмотра холодильника.
– Нет, никогда не бывает, – подтвердил хозяин.
– Да? А почему?
– У меня пропадает аппетит, если я начинаю есть мясо животного, которое мучили.
– А…
Габриэль взял в руки книгу, начатую накануне вечером, а девушка потихоньку стряпала. Он незаметно на нее поглядывал. Она готовила уверенно, точно и быстро.
– Мне кажется, что я всегда этим занималась! – бросила она.
– Да, похоже на то.
– Может, это было моей профессией… и я работала поваром!
Девушка с головой ушла в готовку, и теперь Габриэль не сводил с нее глаз.
Он снова спросил себя, что за затмение на него нашло. Он не только не убил свою незваную гостью, но еще и позволяет ей делать что вздумается.
Девушка постепенно заполняла его одиночество. Одиночество, которым он очень дорожил. Одиночество, которое было ему нужно для того, чтобы вести свой собственный бой. Но хуже всего то, что к нему вернулись эмоции. Они остались в таком далеком прошлом, что он и не чаял уже пережить их заново.
Ему начинало нравиться присутствие девушки рядом.
Хотя Габриэль чувствовал, что это безобидное создание мешает его безопасности. И, кроме того, его преследовал один вопрос.
Что я буду с ней делать?
95
Этим вечером у моего палача были гости. Я приготовила ужин, накрыла на стол на Грега и его троих гостей. Эти мужчины знали, кто я и чему подвергаюсь.
Предатели.
Они работали на Изри и Маню, но перешли на сторону врага. На сторону Грега.
Они смеялись надо мной. Оскорбляли, позволяли себе неприличные жесты. В какой-то момент я даже подумала, что они мной воспользуются, но Грег уточнил, что я только его добыча.
Пока что.
А когда я ему надоем, то смогут поразвлечься и они.
Они вчетвером решили поделить империю Маню. И боюсь, что у них это может получиться. Если я правильно поняла, они уже начали «чистку». Под видом того, что это клан противника сводит счеты. Клан Сантьяго.
В два часа ночи «гости» ушли, мой мучитель разваливается на диване в гостиной, попивает вино и смотрит телевизор. Кажется, ложиться он не торопится.
Чтобы не терять меня из виду, он приказал мне стоять на коленях на ковре. В гостиной темно, но я замечаю, что он начинает клевать носом и вот-вот уснет. Поэтому я жду. Я оглядываюсь и обращаю внимание на статуэтку, которая стоит на этажерке. Одно из немногих украшений этого проклятого дома.
Готово, Грег закрыл глаза.
Я бесшумно поднимаюсь, беру статуэтку и осторожно подхожу к дивану. Поднимаю руку, чтобы проломить ему череп.
Грег открывает глаза.
В момент удара ему удается увернуться, но я попадаю по больному плечу. И вероятно, у меня получается раздробить ему ключицу. Он орет и резко вскакивает на ноги. Бросается на меня. Он весит под сто килограммов, и я отлетаю к стене. У него действует только одна рука, но он гораздо сильнее меня. Он наваливается на меня всем телом, я задыхаюсь, не могу пошевельнуться. Я сдаюсь.
– Ты за это дорого заплатишь, сучка! – шипит он. – Очень дорого!
Здоровой рукой он тащит меня по коридору и запихивает в шкаф.
– Клянусь, ты об этом пожалеешь! Нет, об этом пожалеет Из!
Он хлопает дверью, и я падаю на пол.
Еще одно поражение.
Я прячу лицо в ладони.
Господи, в чем я перед Тобой провинилась?
Я меряю шагами свои девять квадратных метров. Как дикое животное, бьюсь об стены. Меня раздирают ненависть и печаль, горькое чувство предательства.
Я схожу с ума.
Колочу матрас, стол, стулья. Мой сокамерник вжался в свою койку и в ужасе на меня смотрит, боится, что я вымещу свою ярость на нем.
Правильно делает, что боится.
Мне нужно кого-нибудь ударить, изуродовать, выпустить наружу свое страдание, которое мешает мне дышать. Но бью я стену. Пока наконец мне на помощь не приходит боль.
Тогда я падаю на нары и накрываю голову подушкой.
Тама… Я должен увидеть твое лицо! Услышать, что ты все еще меня любишь. Любишь только меня. Что не можешь без меня жить.
Я должен знать, что ты меня ждешь, что я кому-то нужен.
Я должен знать, что что-то значу для тебя, что что-то для кого-то значу.
Ты должна мне сказать, что ты меня не предавала.
Ты не могла так со мной поступить! Только не ты, Тама…
Прошел час, я снова на ногах. Моя правая рука вся в крови, я не могу пошевелить пальцами. И тогда я слышу какой-то шум. Он нарастает, приближается, распространяется по коридорам, будит камеру за камерой.
Я слышу голоса, звуки, шаги. Слышу боязливое перешептывание.
Что-то произошло. Но в тюрьме постоянно что-то происходит.
Я закуриваю и подхожу к окну. Я вижу, как на носилках выносят какого-то заключенного, он до подбородка накрыт белой простыней в пятнах крови. Он слишком далеко, я не могу различить его лица. Да и какая разница.
Его зарезали, он умрет.
Повезло.
Мне было шестнадцать, и я уже не знал, как жить дальше. В школу я больше не ходил и проводил время на улице и в барах.
Мне было шестнадцать, и я уже совершил убийство.
Вернее, это была самозащита, ведь убивать Даркави я не планировал.
Я жил на деньги, которые просил у Межды, когда они у нее водились. С парой друзей, которых я после этого потерял из виду, мы грабили частные дома, или я угонял машины. Мы нашли мужика, который скупал краденые вещи, и хозяина гаража, который платил нам за тачки сущий бесценок.
Маленькие воришки с мелкой добычей.
Я был царьком-самозванцем, заблудшим ребенком.
Я был никем.
Мне было шестнадцать, и я уже попробовал все существующие наркотики, но никак не мог забыть, что убил собственного отца.
Каждую ночь мне снилось, как я помогаю матери избавиться от тела.
Каждую ночь я умирал под градом его ударов.
Каждую ночь я плакал. И каждый день проклинал судьбу.
Мне было шестнадцать, и я стал алкоголиком, как Даркави.
Я пил, но не забывался, занимался любовью без любви, имел деньги, воруя их у других.
Пустое существование.
Так продолжалось до того дня, когда я встретил Маню. Однажды субботним вечером, который я не забуду никогда.
Я как раз собирался угнать тачку на одном паркинге у ночной дискотеки, и тут подошел он.
Это была его машина.
За пару секунд я оказался у него в багажнике.
Он остановил машину в пустынном месте. Поставил меня на колени и приставил к виску пистолет. Не ту машину я выбрал и должен был за это заплатить ценой собственной жизни. Мне эта жизнь была уже не нужна. Поэтому я не молил меня пощадить, я вообще не сказал ни слова. Я просто на него смотрел.
После этого мы больше не расставались.
После этого я узнал, что Маню – такой друг, о котором можно только мечтать.
Он заменил мне отца.
Удар такой сильный, что я падаю на колени. Прямо посреди тюремного двора. Вокруг меня стоят люди, которые молча на меня смотрят.
Молчание здесь вещь редкая. И это плохой знак.
Меня окружают. В глазах некоторых застыл немой вопрос. В глазах иных – безучастность или сострадание. Для прочих я лишь добыча. Больное животное, которое можно убить при первом удобном случае.
Я, Изри, не устоял на ногах. Я упал. Позабыл о гордости, о своей значимости. Я уже не знаю, кто я.
Тот тип на носилках не выжил. Его страдания закончились. Для меня же лишь начинается медленная агония.
Тот тип на носилках умер по дороге в больницу.
Тот тип на носилках был Маню.
96
– Кстати, Тама, прикол хочешь? Маню сдох. Горло перерезали… Кровь хлестала, как из свиньи… В душевой замочили, как тебе?.. Голым… Ужасная смерть, ужасная… Представляю, как себя чувствует наш бедненький Изри… А все из-за тебя!
Грег пристально на меня смотрит, ждет реакции. Криков, слез. Но мне так плохо, что я даже не двигаюсь.
– А знаешь, что самое смешное? За убийство Маню я заплатил денюжками нашего дорогого Изри!..
Я сползаю по стенке в шкафу, пока мой палач запирает дверь.
Маню умер из-за меня.
Изри потерял того, кого почитал, как отца.
Я больше не могу плакать. Сил нет. Конец близок.
Я жила в постирочной, на лоджии. Думала, что хуже не бывает. Как я ошибалась.
Я жила в прекрасном доме с бассейном.
А теперь живу в шкафу. Выживаю. Без света, без надежды.
Я была рабыней, работала на тех, кому неизвестна жалость. Я познала страх и одиночество. Я звала на помощь, звала до потери голоса, я потеряла невинность, потеряла честь.
Я познала всеобщее молчание, пережила смерть дорогих людей, научилась прислуживать.
Я ненавидела, люто ненавидела. И я любила, как только можно любить.
Мне всего шестнадцать. Но я как будто прожила тысячу жизней. Я знаю, что такое ад. Я могу нарисовать ад с закрытыми глазами. Могу говорить о нем часами.
Если бы только было с кем…
Папа, мама, Афак, Вадим, Маргарита… каждый день я думаю о вас.
Изри… О тебе я думаю каждую секунду. Ты единственный луч света в этом мрачном мире, который я пыталась понять, но так и не поняла. Я сходила по тебе с ума. И питала сумасшедшую надежду, что в этом мире есть место и для меня.
Теперь все кончено. Я уже ничего не хочу, ни о чем не мечтаю. Я превратилась в персонажа из кошмарного сна.
Я знаю, что скоро полностью потеряю рассудок.
Изри пожимает руку Тармони. Падает на стул и смотрит на адвоката.
– Мои соболезнования, Изри, – тихо говорит Тармони.
Изри ничего не отвечает. Его глаза ничего не выражают.
– Я… Хотел сказать, что… Хамед тоже погиб.
Изри еще больше горбится:
– Не может быть…
– Его убили два дня назад. Вчера я видел Грега, он думает, что за всем этим стоит клан Сантьяго.
– А почему он не пришел и сам об этом не сказал?
– Думаю, он тебя боится, – вздыхает адвокат. – Таму не удержал и…
Изри вскакивает и опрокидывает стул:
– Правильно боится!
– По всей видимости, за племянника Сантьяго решили отомстить по-крупному. Убили Марко, Шарли и Кадера.
Из прижимается лбом и ладонями к стене. Нет больше его верных помощников.
– Мне надо выбираться отсюда, – шепчет он. – Помоги…
– Я ищу способ, – быстро добавляет Тармони. – Подожди еще немного. И держись, Изри.
Молодой человек снова садится напротив адвоката и смотрит ему прямо в глаза:
– Им удалось убить Маню. Как думаешь, когда они убьют меня? Сегодня? Завтра? У меня нет времени ждать…
Изри сидит в тюремном дворе, курит, смотрит в пустоту. Над ним серое небо, с Севеннских гор дует холодный ветер.
Изри думает о Маню, о Таме.
Один удар в сердце, другой в спину.
Охранник объявляет, что прогулка окончена, что пора возвращаться обратно в клетку. Изри поднимается и собирается последовать за остальными заключенными. К нему подходит какой-то тип, Изри его уже несколько раз тут видел. Такой самопровозглашенный имам, ярый последователь джихада, который с видом всезнающего человека проводит свои дни в поисках новых заблудших овец.
– Как ты, брат?
Изри даже не удосуживается ему ответить.
– Я уже несколько дней за тобой наблюдаю, и мне кажется, что у тебя проблемы, – продолжает бородач.
– Обо мне не беспокойся! – бросает Изри.
– Наш Бог мог бы помочь тебе.
– Слушай новость, «брат»: твоего Бога не существует.
– Если ты Ему доверишься, то я смогу тебя защитить, – не отстает незнакомец.
– Защитить? Меня? – улыбается Изри. – Мне не нужны защитники, отстань, лады?
Изри ускоряет шаг, чтобы отделаться от этого проповедника, и оказывается в длинном коридоре. Крики, вопли, звук свистка. Где-то в глубине коридора драка. Охранники бросаются вперед. Изри опирается плечом о стену и ждет.
Ужасный удар по затылку. Изри падает.
Он не успевает встать на ноги, на него набрасываются двое. Вокруг импровизированного ринга собираются зрители.
Изри удается откатиться, схватить одного из нападающих за ногу. Тот тоже падает, Изри бьет его ногой по голове и наконец поднимается с пола. Но сразу получает удар в челюсть, отлетает к стене, второй удар в живот заставляет его согнуться пополам.
Бородач стоит, скрестив руки, и наблюдает за этим линчеванием. Его взгляд красноречив. От моей помощи ты отказался, так что сдохни.
Но Изри все еще жив. Он испускает яростный вопль и бросается на того, кто хочет его убить, бьет его головой. Кто-то хватает его сзади, валит наземь. Его бьют, снова и снова.
Сколько их, тех, кто хочет его смерти?
Их слишком много.
Изри безуспешно пытается защититься. Он чувствует, что скоро потеряет сознание.
И на этот раз действительно умрет.
Он видит над собой белый потолок. Но только одним глазом, второй никак не хочет открываться.
Изри понимает, что лежит в лазарете. Он пытается пошевелиться и кричит от боли.
К кровати подходит женщина. Ей лет пятьдесят, на ней белая блуза, она сдержанно ему улыбается. Объясняет, что он чуть не умер, что охранники подоспели вовремя. Что у него сломано два ребра, легкое сотрясение мозга и вывихнуто плечо.
– Не все так плохо! – шепчет он и храбро улыбается.
– Точно, – соглашается врач. – А теперь отдыхайте, завтра обратно в камеру.
– Спасибо, доктор.
Изри пытается уснуть, но ему страшно.
Завтра или послезавтра его опять изобьют.
Это лишь вопрос времени.
Вопрос нескольких дней.
Изри знает, что они его достанут. И его вынесут из тюрьмы на носилках, так же как и Маню.
Изри знает, что сдохнет в этом мрачном месте. И никогда больше не увидит Таму.
97
Я иду по коридору, прохожу мимо охранника. Это молчаливый мужчина, ни рыба ни мясо.
Почти слился со стенкой, потому что проводит тут целые дни.
Как можно вообще согласиться на такую работу? Как люди решают, что будут всю свою жизнь следить за такими, как я? Но, наверное, на самом деле они об этом не думают.
Меня обыскивают, и еще один охранник сопровождает меня в переговорную. Меня хочет видеть Тармони. Какую еще дурную весть он мне принес?
Как только я вхожу в эту маленькую комнату, он улыбается, и во мне зарождается слабая надежда. Может быть, он нашел Таму?
Когда Тармони видит мое лицо, его улыбка исчезает. Я сажусь напротив, охранник закрывает дверь.
– Что случилось?
– На прошлой неделе меня избили три или четыре парня… Если бы не вмешались охранники, я бы тут с тобой не сидел.
– Черт…
– Ну, что нового? – спрашиваю я, закуривая.
Тармони снова улыбается:
– Ты свободен, Изри.
Я с трудом осознаю смысл этих слов.
– Что ты сказал?
– Ты свободен, – повторяет он.
– Но… Как это?
– Вот так! У тебя хороший адвокат!
Мне не удается улыбнуться в ответ, не удается даже поверить в то, что он сказал.
– Мы выиграли апелляцию, ты свободен. Они тогда не вынесли вовремя решения, поэтому оно недействительно.
Я смотрю на Тармони, открыв рот, не могу и слова вымолвить.
– Это называется процессуальным нарушением!
– И когда я выхожу?
– Завтра около полудня.
Я собрал сумку и сижу на постели, жду освобождения из-под стражи. Еще несколько часов.
Я должен быть счастлив, что выхожу из тюрьмы.
Но счастливым я себя не чувствую. Потому что Маню уже никогда из нее не выйдет.
Я не смог с ним попрощаться. Хуже того, мы поссорились, и эти подонки прикончили его в душевой.
Маню, друг мой, клянусь, я за тебя отмщу. Если потребуется, положу на это жизнь, но найду того, кто тебя заказал.
Маню умер, Тама меня предала.
Я все потерял.
Меня освобождают во второй половине дня, отпускают под подписку о невыезде. Но выполнять предписания полицейских я не собираюсь. Иначе они быстро найдут, за что снова бросить меня за решетку.
Тармони подыскал мне укрытие, я еще не знаю, где именно. Уехать из Монпелье, пуститься в бега, постоянно быть начеку, забыть, что такое сон.
Вот что меня ждет.
Кроме того, я рискую потерять последнее, что у меня есть. Во время моего отсутствия у меня могут отобрать мой бизнес. Ничего. Если нужно, начну с нуля, как только со всеми рассчитаюсь.
Со всеми без исключения.
Я встаю, закуриваю и бросаю взгляд в окно. Сегодня небо затянуто облаками. Даже солнце не спешит встречать меня.
Тама, как бы я хотел, чтобы ты ждала меня у ворот этой проклятой тюрьмы. Чтобы я мог обнять тебя, поцеловать, заняться с тобой любовью.
Почему ты так со мной поступила?
Как ты осмелилась так со мной поступить?
Но, клянусь, мы еще встретимся.
98
