Волчье озеро Вердон Джон

– То есть прошло несколько дней, не несколько часов?

– О нет, точно несколько дней.

– Хорошо. А правильно ли я помню, что Стиви рассказал вам о кошмаре сразу после того, как он впервые ему приснился, ночью того же дня, что он был на приеме у Хэммонда?

– Точно. Я в этом уверена. Потому что мы были здесь.

– В “Кукольном доме”?

– Да.

– То есть получается, он назвал Хэммонда омерзительным по крайней мере за пару дней до этого. Вы же сказали дней, да? То есть это произошло до его поездки на Волчье озеро. Вы, наверное, еще были во Флорал-Парке, когда он это сказал? Так?

В ответ до него доносились лишь звуки телевизора.

– Анджела?

– Да, я здесь.

– Вы слышали, что я спросил?

– Да, слышала.

И снова наступило молчание.

– Анджела, это очень важно. Откуда Стиви мог знать, что гипнотизер омерзителен, если он его никогда не видел?

– Видимо, кто-то ему рассказал.

– Тот, кто ему звонил?

– Этого я сказать не могу.

– Так как Стиви предупредил, что если вы будете об этом болтать, то вас могут убить?

– Ну зачем вы меня об этом спрашиваете? – отчаянно проскулила Анджела.

– Анджела, если вы не доверитесь мне и не выложите мне все, что знаете, нас всех могут убить.

Она снова молчала.

– Анджела, используя слово “омерзительный” относительно других людей, что Стиви обычно имел в виду?

– Ну откуда мне знать? – В голосе ее звучала паника.

– Но ведь вы знаете, Анджела. Я же слышу по вашему голосу.

Ее молчание подтвердило его догадку, и он продолжил.

– Вы знали, что он имел в виду, но вас это расстраивало?

Она всхлипнула, сглотнула, и снова всхлипнула.

Гурни выжидал. Плотину наконец-то прорвало.

– Стиви… предвзято относился ко всякого рода вещам. К некоторым людям. Но поверьте, он был хорошим человеком. Но иногда… В общем, он плохо относился к геям. Он говорил, что то, чем они занимаются, омерзительно.

– И что сами они омерзительны?

– Да, так он тоже иногда говорил.

– Спасибо, Анджела. Я знаю, вам было тяжело признаться мне в этом. Чтобы убедиться, что я не ошибаюсь, позвольте мне задать вам еще один вопрос. Человек, звонивший Стиви, который велел ему поехать к Хэммонду, это он сказал ему, что Хэммонд гей?

Молчание затянулось.

– Это чрезвычайно важно, Анджела. Это он сказал Стиви, что Хэммонд гей?

– Да.

– А вы не спросили Стиви, почему он хочет пойти на прием к психотерапевту-гею?

– Спросила.

– И что он сказал?

– Чтобы я перестала задавать вопросы, потому что это опасно.

– Он не говорил, почему это опасно?

– Он сказал то же самое, что и в тот вечер, когда ему позвонили: что нас могут прикончить.

Глава 34

К тому времени, как Гурни доехал до поворота на Оттервиль, облака рассеялись, и бледное зимнее солнце осветило пейзаж.

Он прикинул, не стоит ли провернуть то же, что и в Лейк-Джордже, чтобы скрыть, куда именно он едет, но решил, что оно того не стоит. Ничего страшного, если трекеры покажут, что он приехал в поселок в Оттервиле. Были веские причины скрывать местоположение Анджелы Кастро, но на Мо Блумберга они не распространялись.

Он проехал через деревушку Оттервиль, состоявшую из заброшенной автомастерской, закрытого ларька с хот-догами и заправки с двумя колонками. Километра через полтора навигатор указал ему свернуть на Брайтуотер-лейн, грунтовую дорогу, пролегавшую через лес к поляне возле небольшого озера, на которой были разбросаны с десяток маленьких домиков. В центре полянки был каменный фундамент и несколько обгоревших в пожаре балок – все, что сохранилось от когда-то стоявшего здесь дома. Рядом была припаркована подержанная “тойота камри”.

Гурни встал за “тойотой”. Вылезая из машины, он услышал, как кто-то позвал его:

– Идите сюда.

Он не сразу понял, откуда донесся голос, но потом увидел человека в окне одного из домиков.

– Обойдите кругом. Вход со стороны озера.

Когда Гурни подошел к дому и стал подниматься на веранду, дверь открылась, и показался пожилой, но на вид крепкий седой мужчина в бежевых брюках и синем пиджаке. Его костюм, как и два чемодана, стоявшие возле двери, свидетельствовали о предстоящем отъезде.

– Мистер Блумберг?

– Понимаете, вся фишка в озере, – сказал тот, словно Гурни подверг сомнению положение веранды, – поэтому домики и выходят на эту сторону. Вы, должно быть, детектив Горни, да?

– Гурни.

– Как корова?

– Коровы, кажется, с острова Гёрнси.

– Понял. Проходите, проходите. Вы в курсе, что у меня немного времени?

– Да, знаю, что вы улетаете в теплые края.

– Пятнадцать-двадцать градусов в это время года. Много солнца. Куда лучше, чем морозить свой тухес здесь. Были времена, когда зимы были мне нипочем, и я хихикал над стариками, сбегавшими во Флориду и другие места потеплее. Однако достаточно всего нескольких лет с артритом, чтобы понять, что это весьма благоразумно. Коли суставы здесь болят, а там нет, чего же тут думать? И да, отвечая на ваш вопрос, я – Мо Блумберг. Я, может, теперь в чем-то и путаюсь, но в этом твердо уверен.

Пока они пожимали друг другу руки, Гурни осмотрел домик. С того места, где он стоял, видна была только большая комната, обставленная частично как кабинет, а частично как гостиная; в центре стояла старинная чугунная буржуйка. Мебель была слегка обшарпанная.

– Садитесь, пожалуйста. Второй детектив как-то невнятно мне объяснил. В чем же все-таки дело?

Блумберг не сдвинулся с места, и Гурни тоже не стал садиться.

– Молодой человек по имени Стивен Пардоза умер недавно при подозрительных обстоятельствах. Может быть, вы что-нибудь про это видели по телевизору?

– Где вы видите телевизор?

Гурни огляделся по сторонам.

– У вас нет телевизора?

– Для человека, у которого есть хотя бы половина мозга, ничего стоящего по телевизору не показывают. Шум да всякие глупости.

– То есть вы впервые услышали о смерти Стивена Пардозы от детектива Хардвика?

– Он называл это имя. Но я до сих пор не очень понимаю, что произошло.

– Он сказал вам, что тринадцать лет назад Стивен Пардоза был в вашем лагере?

– Да, что-то такое он говорил.

– И вы не помните ни имени, ни человека?

– Я тридцать восемь лет руководил лагерем, каждое лето сюда приезжали сто двадцать мальчиков. Последняя смена была двенадцать лет назад. Вы правда считаете, что я должен помнить каждого из них? Вы знаете, сколько мне лет, детектив?

– Нет, сэр, не знаю.

– В следующем месяце мне исполнится восемьдесят два года. Я с трудом вспоминаю собственное имя и какой сегодня день. Или зачем я пришел на кухню.

Гурни сочувственно улыбнулся.

– Вы сказали, что двенадцать лет назад был последний год работы лагеря?

– Да, это я точно знаю.

– А Стивен Пардоза был здесь тринадцать лет назад. Получается, за год до закрытия?

– Довольно простая арифметика.

– Лагерь, по-видимому, много лет пользовался большим успехом?

– Это верно.

– А почему же вы решили его закрыть?

Блумберг вздохнул и покачал головой.

– Мы лишились почти всех наших клиентов.

– Почему?

– Произошла трагедия. Ужасное происшествие. А потом все пошло по нарастающей. Рассказы, слухи, полное безумие. Как говорят – хуже некуда. Вот так оно и случилось. Один год мы были на вес золота. А на следующий год оказались в полном дерьме.

– Что произошло?

Блумберг горько усмехнулся.

– Ответьте на этот вопрос и получите приз.

– Я не очень вас понимаю.

– Никто не знает, что произошло.

– Вы сказали, что хуже не бывает. Что вы имели в виду?

– Наперекосяк пошло все, что могло пойти наперекосяк.

– Расскажите мне. Это может оказаться весомой информацией.

– Может оказаться? Это было достаточно весомо, чтобы уничтожить лагерь “Брайтуотер” – лагерь, который, к вашему сведению, работал пятьдесят лет до того, как я стал его руководителем еще на тридцать восемь лет. Старинная организация. Традиции. Все развалилось.

Гурни молчал. Он ждал, зная, что Блумберг все ему расскажет.

– Конечно, не все всегда было стабильно – были и благополучные времена, и периоды похуже. Я сейчас не о бизнесе говорю, не о финансовых делах. С этим всегда все было в порядке. Я про коллектив – всякие ребята приезжали. Эмоциональное взаимодействие. Общий настрой. Как говорится, одна паршивая овца все стадо испортит. Были годы, когда здесь чувствовались чистота и свет – лучшие годы. Но в тот год, тринадцать лет тому назад, все с самого начала не задалось. Воздух был пропитан чем-то дурным, злобным. Чувствовался страх. Вожатые увольнялись. Некоторые ребята написали родителям, чтобы их забрали. Теперь есть такое выражение: “токсичная обстановка”. Вот так и было. И все это еще до самого происшествия.

Блумберг снова покачал головой и, казалось, провалился в воспоминания.

– Вы сказали, происшествие? – подсказал Гурни.

– Один из ребят пропал.

– Пропал… навсегда?

– Он был на ужине. А на завтрак уже не пришел. И больше его никогда не видели.

– Полиция принимала участие в поисках?

– Разумеется. Какое-то время его искали. А потом решили, что он просто сбежал, и потеряли всякий интерес. Они прочесывали лес, расклеивали объявления о его пропаже, проверяли автобусные остановки, даже поместили его фотографию в местные газеты. Но, увы, все это ни к чему не привело.

– С чего все взяли, что он сбежал?

– Возможно, он истосковался по дому, ненавидел лагерь. Возможно, над ним здесь подтрунивали. Вы должны кое-что понимать. Это было тринадцать лет назад – до того как поднялась вся эта шумиха насчет травли. Не поймите меня неправильно. Мы, конечно, этого не приветствовали. Но дело в том, что в те годы травля была неотъемлемой частью взросления. Реалией жизни.

Реалией жизни, подумал Гурни. А временами и смерти.

– И что, когда полиция остановилась на версии о побеге, на этом все и закончилось?

Блумберг снова горько рассмеялся.

– Если бы! Конца этому было не видать. Лагерь мог пережить исчезновение или побег. Но, увы, лагерь не смог пережить весь это бред собачий.

– Это вы о чем?

– Пошли слухи. Домыслы.

– Какого рода слухи?

– Все самое страшное, что только можно себе представить. Я же говорил, атмосфера в лагере была скверной и до исчезновения парня, а уж потом пошло-поехало. Россказни некоторых мальчишек, да и кого-то из родителей просто в голове не укладывались.

– Например?

– Все, что в голову взбредет, чем страшнее, тем лучше. Что пропавшего мальчишку на самом деле убили. Что его принесли в жертву сатанисты. Что его утопили, разрубили на маленькие кусочки и скормили койотам. И тому подобная чушь. Ходила даже история, что какие-то пацаны, как раз из тех, что были паршивыми овцами, вбили себе в голову, что паренек был фейгеле, забили его до смерти и закопали в лесу.

– Просто потому что он был геем?

– Геем? – Блумберг покачал головой. – Какое слово, а? Как будто это какое-то особенное, счастливое состояние. Лучше бы называли их чертовыми извращенцами – так точнее.

Гурни стало нехорошо от мысли о том, что пережил тот мальчик в лагере, где самый авторитетный взрослый так к нему относился.

– Полиция отработала все эти жуткие версии?

– Ничего из этого не вышло. На эту тему ходило столько безумных легенд, что уже ни одна из них не выглядела правдоподобной. У подростков очень изощренное воображение. Мое мнение? Я согласен с полицией – думаю, что он сбежал. Нет никаких доказательств, что произошло что-то страшное. Только все эти сплетни. А сплетни, они как электричество. Опасная штука.

– Значит, сплетни уничтожили лагерь?

– И поставили крест на его могиле. Следующим летом у нас было занято меньше трети коек, и половина ребят уехали до конца смены. Сплетни вернулись, как инфекция. Лагеря просто не стало. Чертовски жаль.

– А про паршивых овец – вы не помните имен?

Блумберг покачал головой.

– Лица помню, а вот с именами беда. Кажется, у них были какие-то клички. Но опять же, я не помню.

– А имя мальчишки, который пропал, вы помните?

– Ну, это легко. Оно столько раз всплывало. Скотт Фэллон.

Гурни записал имя.

– А кто-нибудь расследовал пожар в главном здании, который уничтожил картотеку с именами и адресами?

– Ага, расследование, которое привело в никуда.

– Но несмотря ни на что, вы остались здесь. Переделали лагерь в коттеджный поселок. Вы, должно быть, очень привязаны к этому месту.

– Лагерь “Брайтуотер” был когда-то волшебным местом. Счастливым местом. Я стараюсь об этом не забывать.

– Вы молодец. А как идет дачный бизнес?

– Бизнес – дерьмо. Но выживаем.

Гурни улыбнулся и протянул Блумбергу карточку с номером телефона.

– Спасибо, что нашли для меня время. Если вы вдруг вспомните что-то еще, какие-то события, может, имена или клички, пожалуйста, позвоните мне.

Блумберг, нахмурившись, смотрел на карточку.

– Вас зовут Гурни.

– Так точно.

– Не как корову?

– Нет, не как корову.

Глава 35

По пути обратно на Волчье озеро Гурни пытался соотнести новую информацию от Мо Блумберга со всем тем, что уже было ему известно.

Гомофобия явно была общим знаменателем, и ему не терпелось узнать, не вылезла ли она в разговоре Хардвика с детективом из Тинека.

Он съехал на обочину, достал мобильный и набрал Хардвика.

Тот сразу поднял трубку, что было хорошим знаком.

– Ну что, орел?

– Просто любопытствую, удалось ли тебе встретиться с человеком из Тинека?

– Удалось, посидели, поговорили. Если вкратце, он по горло сыт политикой в этом деле.

– Политикой?

– Какие-то непонятные приказы сверху. Приказы серьезные – нужно их выполнять, но в то же время довольно неоднозначные. Ясно одно: они спускаются с верхних слоев атмосферы, от тех, кто твою карьеру одним щелчком пальцев может спустить в унитаз, как дохлую муху.

– И что твой новый друг обязан делать, чтобы избежать судьбоносного щелчка?

– Держаться в стороне, подальше от минного поля, и поверить, что дело под контролем у надежных людей.

– И снова это минное поле.

– Чего?

– Фентон сказал мне, что я как слепец на минном поле.

– Приятно, когда все на одной волне.

– А он не знает, в чьих надежных руках находится дело?

– Ему намекнули, что про этих людей даже заикаться не стоит.

– Слышу отголосок предостережений Робин Вигг. Как ты думаешь, что вообще происходит?

– Хрен его знает. А парень в Тинеке знает только, что ему не положено что-либо знать, говорить или делать. И его это страшно раздражает.

– Его раздражение может сыграть нам на руку.

– Я тоже об этом подумал. Я сказал ему, что нам бы очень хотелось узнать бывал ли Бальзак в лагере “Брайтуотер”, не было ли у него предвзятого отношения к геям, а также не был ли он в прошлом знаком с Голлом, Хораном или Пардозой.

– И?

– Он сказал, что будет счастлив нам помочь и выяснит все, что сможет, главное, чтобы никто об этом не узнал. Я его успокоил – сказал, что с радостью сообщу, что это дело развалил я, и запихну его в задницу этим ребятам из верхних слоев атмосферы.

– Думаю, ты растопил его сердце.

– Посмотрим, какую информацию он для нас раздобудет. А ты-то доложи, как прошло твое свидание с Мо.

– Он рассказал, что то лето, когда Пардоза ездил туда, было жутким. Пропал один из мальчишек. А потом ходили слухи, будто его убили за то, что он был геем. Но проблема в том, что нет никаких доказательств.

– Но снова всплывает все тот же лейтмотив.

– Вот-вот.

– Что еще он говорил?

– Все твердил про паршивых овец в стаде. Но имен не вспомнил. Имя Пардозы ему якобы ни о чем не говорит. Может, я ему звякну еще раз, пока он не улетел в Тель-Авив, может, фамилии Бальзака, Хорана и Голла пробудят какие-то воспоминания.

– Что в остальном? Как Мадлен?

– Очень нервничает. К слову сказать, мне пора. Я слышал, приближается неслыханная снежная буря.

Чем дальше на север он продвигался, тем чернее все вокруг становилось. Доехав до вершины последней гряды перед Волчьим озером, он остановился на обочине. Наконец-то попав в зону покрытия сигнала, он набрал Мо Блумберга.

Включилась голосовая почта. Гурни оставил ему сообщение: назвал имена жертв, которые не упомянул при встрече в Оттервиле, и для пущей верности имя Ричарда Хэммонда, и спросил, не вызывают ли эти имена каких-нибудь воспоминаний о том ужасном лете.

Когда он выехал обратно на дорогу, небо над ним приобрело зловещий иссиня-черный оттенок, а в лучах фар видно было, как падали редкие снежинки.

На середине извилистой дороги от вершины горы к озеру фары его осветили сосновую чащу, и он заметил какое-то движение. Гурни затормозил и включил дальний свет, но зверь, кем бы он ни был, уже исчез в дремучем лесу. Он слегка опустил стекло и прислушался. Но в лесу стояла полная, оглушительная тишина. Он двинулся дальше.

К тому моменту, как он припарковался под навесом у гостиницы, невероятная тьма окутала озеро и окружающие его горы, пошел снег.

Старинные часы в холле показывали половину пятого. Он проверил, нет ли в каминном зале Мадлен, и поспешил наверх.

В номере горела лишь одна керосиновая лампа возле дивана. Сначала он решил, что электричество снова отключили, но услышал голос Мадлен:

– Не включай свет.

Он обнаружил ее в спальне. Она сидела в пижаме посередине кровати, закрыв глаза и скрестив ноги в позе лотоса. Спальный альков был залит янтарным светом второй керосиновой лампы, стоявшей на письменном столе. С планшета Мадлен играла гитарная музыка. Сам планшет лежал на ручке кресла, стоявшего под портретом Хардинга.

Она показала ему три пальца, что, как он понял, обозначало, сколько еще минут она будет оставаться в этой позе. Гурни сел на стул между кроватью и письменным столом и стал ждать. Вскоре она открыла глаза.

– Здесь мы можем разговаривать? – ее голос был намного спокойнее, чем за все последние дни.

– Да, здесь, в алькове, пока там играет музыка – можем. – Он присмотрелся к ее лицу. – Ты выглядишь… расслабленной.

– Я и чувствую себя расслабленной.

– А зачем керосиновые лампы?

– Мягкий свет успокаивает.

– Как прошла твоя встреча с Хэммондом?

– Замечательно.

Он пристально смотрел на нее, ожидая еще подробностей.

– И все?

– Он знает свое дело.

– Какое?

– Знает, как уменьшить тревогу.

– И как он это делает?

– Это трудно описать словами.

– Ты как будто под валиумом.

Страницы: «« ... 1516171819202122 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

«Алая буква» – самый известный из романов Натаниеля Готорна. Об этом романе спорили в гостиных всей ...
Где рассказы Аверченко – там улыбки, хохот, веселье… Похождения любвеобильного Кораблева, встречающе...
Патрик Зюскинд относится к числу самых популярных писателей ХХ века. Правда, нередко его называют ав...
На войне нет победителей – проигрывают все. Эту жестокую правду можно увидеть в глазах каждого солда...
Древние ацтеки изобрели необычный музыкальный инструмент, звук которого убивал и калечил. Он также б...
Мы приходим в этот мир такими же беспомощными, как первый человек на голой и небезопасной земле, и, ...