Каждый вдох Спаркс Николас

Любовное письмо

Без десяти три Тру вышел из дома и спустился на пляж. На улице заметно похолодало. Небо было серым, и с океана дул сильный ветер, поднимавший волны. На пляж выносило обрывки пены, они выкатывались на песок и напоминали перекати-поле из вестернов, которые Тру в детстве смотрел по телевизору.

Он услышал Хоуп раньше, чем увидел, – она кричала Скотти, чтобы тот не тянул поводок. Тру заметил, что она набросила легкую куртку, а темно-рыжие волосы стали короче, и в них как будто появились проблески. Скотти тянул хозяйку все ближе к Тру.

– Привет! – сказала она, подойдя. – Как ваш день?

– Спокойный, – отозвался он, отметив, что ее голубые глаза, в которых сейчас отражалось серое небо, приобрели какой-то неземной вид. – Утром ходил рыбачить.

– Я знаю, я видела, как вы пошли в ту сторону. Удачно?

– Более-менее, – согласился он. – А вы? Все сделали, что планировали?

– Сделала, но с самого утра ношусь без продыху.

– Волосы выглядят великолепно.

– Спасибо. Мастер отрезала больше, чем я ожидала, но я рада, что вы меня узнали, – Хоуп застегнула куртку, нагнулась и отстегнула Скотти поводок. – Может, вам взять что-нибудь потеплее? Становится холодно, а идти долго.

– Ничего, я не замерзну.

– А, в ваших жилах течет горячая зимбабвийская кровь!

Скотти, обретя свободу, рванул вперед, только песок из-под лап разлетался. Тру и Хоуп пошли за ним.

– Вы, наверное, считаете его неуправляемым, – сказала Хоуп, – но я водила его на занятия для собак. Он просто слишком упрямый.

– Поверю вам на слово.

– Вы мне не верите?

– Отчего же.

– Или вы считаете, я превращаюсь в кисель, когда дело доходит до моей собаки?

– Не уверен, что существует безопасный для меня способ ответить на этот вопрос.

Хоуп засмеялась.

– Пожалуй. Вам удалось поговорить с Эндрю?

– Да. Но мне показалось, я скучаю по нему больше, чем он по мне.

– О, это со всеми детьми. Когда я ездила в летний лагерь, там было так интересно, что я и думать не думала о родителях.

– Буду знать, – отозвался Тру и окинул ее взглядом: – А вы сами никогда не хотели завести детей?

– Постоянно хочу – призналась Хоуп. – Я не представляю себе жизни без детей.

– Вот как?

– Наверное, я просто по натуре наседка. Свою работу я люблю, но жить только ею не готова. Когда сестра родила первую дочку и позволила мне взять ее на руки, я так и поплыла – ну, растаяла. Будто поняла свое предназначение в жизни. С другой стороны, я всегда мечтала об этом, – глаза Хоуп засияли. – Когда я была маленькая, то ходила по дому с подушкой, засунутой под рубашку, играя в беременную, – она засмеялась, вспомнив об этом. – Я всегда представляла себя мамочкой. Отчего-то мысль вырастить внутри себя нового человека, привести его в этот мир и любить с первобытной неистовостью казалась мне очень глубокой. Я сейчас редко хожу в церковь, но мое отношение к детскому вопросу очень близко к чему-то сакральному и духовному.

Тру смотрел, как она заправляет прядь волос за ухо, словно стараясь затолкать подальше болезненную правду. От такой нежности и ранимости ему захотелось обнять Хоуп.

– Но ведь в жизни не всегда бывает так, как мы хотим, да? – Вопрос был риторическим, поэтому Тру ничего не ответил. Спустя несколько шагов Хоуп заговорила снова: – Жизнь не всегда справедлива. Вот недаром же говорят: хочешь насмешить Бога – расскажи ему о своих планах. Но я никак не ожидала, что к этому возрасту все еще буду незамужней и бездетной. Словно моя жизнь где-то задерживается. Все было как у людей: я встретила прекрасного человека, мы строили планы, а потом… ничего. Мы там, откуда начали шесть лет назад. Не живем вместе, не создали семью, даже не обручены, просто встречаемся… – Она покачала головой: – Простите, вам, должно быть, неинтересно.

– Это не так.

– Да нет, ну с какой же стати…

«Потому что ты мне небезразлична», – подумал Тру, а вслух сказал:

– Иногда все, что человеку нужно, – это чтобы его выслушали.

Хоуп обдумывала его слова, пока они молча шли по песку. Скотти, неугомонный, как всегда, убежал далеко вперед, за пирс, вспугивая одну стаю птиц за другой.

– Наверное, зря я вам это сказала, – пожала плечами Хоуп. – Во мне говорят досада и раздражение. Я просто не могу не думать, что готовит нам будущее… Если бы вы задали мне подобный вопрос в тот момент, когда у нас с Джошем был бы мирный период, я стала бы расписывать, какой он хороший.

Она замолчала. Тру искоса посмотрел на нее:

– А вы спрашивали, хочет он жениться или нет? Заводить детей он собирается?

– В том-то и дело! Говорит, что хочет. Раньше говорил, во всяком случае. Мы редко обсуждаем эту тему, а когда я недавно начала разговор о семье, почти сразу произошел скандал. И теперь, вместо того чтобы пойти со мной на свадьбу Эллен, он укатил в Лас-Вегас с приятелями.

Тру вздрогнул – о Вегасе слышали даже в Зимбабве. Хоуп продолжила:

– Не знаю, может, я сама виновата. Надо было по-другому все преподнести, не доводить до ссоры. В моем описании Джош получается законченным эгоистом, но ведь это не так! Просто иногда кажется, что он не желает взрослеть.

– А сколько ему?

– Почти сорок. А вам, кстати, сколько?

– Сорок два.

– И когда вы сочли себя взрослым?

– В восемнадцать лет, когда ушел с фермы.

– Да, но это произошло не вдруг. Учитывая, что вам пришлось пережить, у вас не было иного выбора.

Они уже дошли до пирса, и Тру заметил, что сваи выступают из воды. Отлив, как и предупреждала Хоуп.

– И что вы будете делать? – спросил он.

– Не знаю, – призналась Хоуп. – Сейчас мне кажется, что мы снова сойдемся и попытаемся продолжить оттуда, где остановились.

– А вы хотите этого?

– Я люблю его, – призналась она. – А он любит меня. Я знаю, что сейчас Джош ведет себя по-свински, но в целом по жизни он просто… замечательный.

Хотя это было ожидаемо, в глубине души Тру не хотел, чтобы Хоуп произносила эти слова.

– В этом я не сомневаюсь.

– Почему?

– Потому что вы по собственной воле встречаетесь с ним уже шесть лет, – отозвался он. – Из всего, что я о вас знаю, можно заключить, что вы никогда бы так не сделали, не обладай он многими достойными восхищения качествами.

Хоуп остановилась подобрать яркую ракушку, но та оказалась разбитой.

– До чего же мне нравится вас слушать… Выражаетесь как настоящий британец. Никогда еще не слышала фразу: «достойные восхищения качества».

– Прискорбно.

Она выбросила ракушку и засмеялась.

– Хотите знать, что я думаю?

– Что же?

– Мне кажется, ваша Ким сделала ошибку, отпустив вас.

– Очень лестные слова, но она не ошиблась. Вряд ли я гожусь в мужья.

– Вы хотите сказать, что больше не женитесь?

– Я не уделял этой теме сколько-нибудь долгих размышлений. У меня есть работа и Эндрю. Романтические встречи занимают едва ли не последнее место в списке моих приоритетов.

– А какие в Зимбабве женщины?

– Незамужние, вы имеете в виду?

– Ну да.

– Таких единицы, можно сказать, наперечет. Большинство женщин, которых я вижу, уже замужем и приезжают на сафари со своими мужьями.

– Может, вам сменить страну?

– Зимбабве – мой дом. К тому же я никогда не смогу оставить Эндрю.

– Да, это было бы неправильно, – согласилась Хоуп.

– А вы? Вы не думали уехать из США?

– Никогда, – призналась Хоуп. – А сейчас это и невозможно, поскольку отец болен. Да и как это – все бросить и уехать? У меня здесь семья, друзья. Но я очень хочу побывать в Африке. И отправиться на сафари!

– Если поедете, остерегайтесь чар наших гидов. Порой они бывают неотразимы.

– Уже убедилась, – она шутливо толкнула его плечом. – Ну что, готовы к «Родственным душам»?

– Я до сих пор не знаю, что это.

– Это почтовый ящик на пляже, – объяснила Хоуп.

– А кому он принадлежит?

Она пожала плечами:

– Кому угодно. И всем сразу.

– И я должен написать письмо?

– Если захотите, – сказала Хоуп. – Когда я ходила впервые, то писала.

– Давно это было?

Она помолчала.

– Лет пять назад.

– Я думал, вы ходите туда с самого детства?

– Ну, ящик не так давно появился. Кажется, папа говорил, что его установили в восемьдесят третьем, но я могу ошибаться. Я была там всего несколько раз и даже прогулялась в прошлом году на второй день после Рождества, когда только сумасшедший мог на это решиться.

– Почему?

– Потому что снега выпало на пять дюймов! Я единственный раз видела снег на пляже. Мы еще слепили снеговика у крыльца – снимок лежит где-то в коттедже…

– А я никогда не видел снега.

– Что, вообще никогда?

– В Зимбабве снега не бывает, а в Европу я ездил только летом.

– В Роли редко идет снег, но родители возили нас кататься на лыжах в Сноушу в Западной Виргинии.

– Вы хорошо катаетесь?

– Нормально. Никогда не любила мчаться по склонам. Я не рисковый человек, я люблю получать удовольствие, скользя на лыжах…

На горизонте Тру заметил вспышки в клубящихся серых тучах.

– Это что, молнии?

– Наверное.

– Означает ли это, что нам пора повернуть назад?

– Это над морем, сюда не пойдет, – объяснила Хоуп. – Дожди надвигаются с северо-запада.

– Вы уверены?

– Уверена, – сказала она. – Я бы рискнула, если вы не против.

– Хорошо, – кивнул Тру, и они пошли дальше, оставив пирс позади. Вот уже закончился Сансет-Бич и впереди показался Берд-Айленд. Им пришлось пройти у самой дюны, чтобы не замочить ноги. Тру поймал себя на мысли, что не может забыть, как Хоуп шутливо толкнула его плечом. Он все еще ощущал ее прикосновение – точно небольшая волна пробегала по коже, напоминая о себе легким покалыванием.

– Это же почтовый ящик, – удивился Тру.

Они дошли до «Родственных душ». Хоуп следила, как Тру рассматривает ящик на столбе.

– Я вам так и сказала.

– Я подумал, это метафора.

– Нет, – ответила Хоуп, – настоящий почтовый ящик!

– А кто за ним смотрит?

– Понятия не имею. Вот папа бы вам ответил. Думаю, кто-то из местных. Пойдемте.

Шагая к почтовому ящику, она поглядывала на Тру, всякий раз отмечая ямочку на подбородке и взъерошенные ветром волосы. Сзади Скотти, свесив язык, что-то вынюхивал у подножия дюны, утомившись от бесконечных попыток не позволять птицам садиться на песок.

– Можете позаимствовать эту идею для Зимбабве. Почтовый ящик посреди буша! Как вам мысль?

Тру покачал головой.

– Термиты источат столб меньше чем за месяц, да и не смогут люди носить туда письма или сидеть рядом и читать. Слишком опасно.

– А вы ходите в буш один?

– Только с оружием и только зная, что это безопасно – если мне известно, какие поблизости животные.

– А какие звери самые опасные?

– Зависит от времени, местности и настроения животного. Если вы в воде или у водоема, то крокодилы и гиппопотамы. В буше днем – слоны, особенно в период гона. В буше ночью – львы. Ну, и черные мамбы, эти – в любое время. Очень ядовитые, укус обычно смертелен.

– В Северной Каролине водятся щитомордники, их еще называют медноголовками. Однажды к нам на «скорой» привезли ребенка с укусом, но у нас была антисыворотка, так что он поправился… Стоп, а как это мы свернули на эту тему?

– Вы предложили мне установить почтовый ящик посреди буша.

– Ох, да, – вспомнила Хоуп, хватаясь за ручку ящика. – Ну что, готовы?

– А что, существует какой-то протокол?

– Конечно, – серьезно ответила Хоуп. – Сначала сделайте десять прыжков ноги вместе – ноги врозь, затем спойте «Старое доброе время»[6], и нужно было принести с собой торт «Красный бархат», который полагается оставить на скамье.

Тру уставился на нее. Хоуп засмеялась:

– Попались! Разумеется, нет никакого протокола. Подходите и читаете то, что лежит в ящике. А если захочется, можете и сами написать.

Открыв дверцу, Хоуп вынула целую стопку писем и принесла ее на скамью. Тру сел рядом, достаточно близко, чтобы Хоуп чувствовала тепло его тела.

– Давайте я буду читать первая и передавать вам?

– Что ж, последуем вашему предложению, – ответил он. – Приступайте.

Она округлила глаза:

– Приступайте… Достаточно было просто сказать «о’кей»!

– О’кей.

– Надеюсь, вот это хорошее… Я тут иногда читала потрясающие письма.

– Расскажите, какое вам больше всего запомнилось?

Хоуп подумала.

– Ну, вот один человек искал женщину, которую увидел в баре ресторана. Они несколько минут проговорили, а потом приехали ее друзья, и она ушла к ним за столик. Но мужчина понял, что она и есть его единственная. Там была очень красивая фраза, что-то вроде: «Звезды столкнулись, и лучи от их столкновения пронзили мою душу…» Он писал в надежде, что кто-нибудь знает ту женщину и передаст ей, что он мечтает о встрече. В письме были даже имя и телефон.

– И это после двух минут разговора в баре? Больше походит на навязчивую идею.

– Нет, вы бы почитали, как он пишет, – возразила Хоуп. – Очень романтично. Некоторые вещи просто чувствуешь.

Тру смотрел, как она взяла из стопки открытку с «Северной Каролиной», американским военным кораблем времен Второй мировой войны, прочитала и молча отдала ему.

Тру пробежал глазами написанное:

– Это же список покупок для того, кто планирует барбекю!

– Знаю.

– Не понимаю, что здесь интересного.

– И не надо понимать, – ответила Хоуп. – В этом и суть. Алмаз найти нелегко, и кто знает, – сказала она, принимаясь за следующее письмо, – может, это он и есть.

Тру отложил открытку. Хоуп, дочитав, протянула ему письмо. Юная девушка сочинила стихи о своих родителях. Эндрю мог бы такое написать, когда был помладше. Читая, Тру чувствовал бедром движения и прикосновения Хоуп, сидевшей почти вплотную. Когда он закончил, ему была предложена стопка листов, вырванных из записной книжки. Тру не знал, осознает ли Хоуп, что они прикасаются друг к другу, или с головой ушла в мир анонимных авторов и ничего не замечает? Время от времени она поднимала глаза посмотреть, как там Скотти: птиц вокруг не было, и пес улегся на песок недалеко от воды.

Ниже нашлась новая открытка, затем стопка фотографий с комментариями на обороте, а потом письмо отца своим детям, с которыми он редко общается. В письме было больше обиды и обвинений, чем грусти из-за испорченных отношений, и Тру показалось, что человек вообще не видит своей вины в том, что жизнь так сложилась.

Когда он отложил письмо, Хоуп еще читала свое. В тишине Тру заметил пеликана, пролетевшего над прибрежными волнами. Океан потемнел, став у горизонта почти черным. Поломанные ракушки, оставленные недавним отливом, испещряли гладкий твердый песок. Волосы Хоуп были слегка взъерошены ветром. В сером пасмурном свете она казалась единственным ярким элементом пейзажа.

Она все еще не отдала ему письма, и Тру заметил, что Хоуп перечитывает послание. Послышался тихий всхлип.

– Вот это да, – сказала она наконец.

– Что, опять про столкновение звезд и пронзающие душу лучи?

– Нет. Кстати, вы правы: тот тип, наверное, действительно помешанный.

Тру засмеялся. Хоуп отдала письмо, не прикосувшись больше к стопке и не сводя глаз со своего спутника.

– Вы же не станете смотреть, как я читаю? – спросил Тру.

– У меня есть идея получше, – объявила она. – Почему бы вам не прочесть это вслух?

Предложение застало его врасплох, но Тру взял письмо, нечаянно коснувшись руки Хоуп, и в сотый раз подумал, как легко и спокойно им в обществе друг друга и как естественно полюбить такую женщину. Может быть, он уже влюбляется в нее и не в силах ничего поделать, чтобы остановиться.

В тишине Тру почувствовал, как Хоуп подвинулась ближе. До него донесся запах ее волос, чистый, сладкий и свежий, как цветы, и он поборол желание обнять ее за плечи. Набрав воздуха в грудь, Тру начал читать выведенные нетвердой рукой строки:

«Дорогая Лена!

Песок в наших часах всю жизнь сыпался немилосердно быстро, но я заставляю себя помнить о благословенных годах, прожитых с тобой, особенно сейчас, когда волна скорби неодолимо тащит меня в пучину горя.

Я стараюсь понять, кто я без тебя. Даже когда я был старым и немощным, ты помогала мне встречать каждый новый день. Иногда у меня создавалось впечатление, что ты читаешь мои мысли – ты всегда знала, что я хочу или что мне нужно. Пусть у нас и бывали ссоры, но я, оглядываясь на прожитые вместе полвека, могу точно сказать, что мне невероятно повезло. Ты увлекала и воодушевляла меня, и я шел, расправив плечи, потому что рядом шагала ты. Всякий раз, обнимая тебя, я чувствовал, что больше мне ничего не нужно. Я бы отдал все на свете за возможность обнять тебя еще раз.

Я хочу вдохнуть запах твоих волос и сесть с тобой за обеденный стол. Хочу смотреть, как ты жаришь курицу, от которой у меня всегда текли слюнки и которую мне запретили есть врачи. Хочу наблюдать, как ты продеваешь руки в рукава синего свитера, который я купил тебе на день рождения, – в нем ты обычно устраивалась рядом со мной по вечерам в маленькой комнате. Я хочу сидеть с нашими детьми, внуками и Эммой, нашей пока единственной правнучкой. «Как вышло, что я так состарился?» – думаю я, обнимая малышку, но, привычно ожидая твоей шутки, не слышу твоего голоса, и это разбивает мне сердце.

Я не умею жить один. Мне не хватает твоей лукавой улыбки и звука твоего голоса. Иногда мне кажется, что ты зовешь меня из сада, но когда я подхожу к окну, там только кардиналовые овсянки, для которых ты заставила меня повесить птичью кормушку.

Я до сих пор кладу туда корм – ради тебя. Я знаю, ты бы хотела, чтобы я это делал. Ты всегда с радостью наблюдала за этими птицами. Я, хоть убей, не понимал, что в них такого, пока продавец в зоомагазине не сказал, что кардиналы создают пары на всю жизнь.

Я не знаю, правда ли это, но хочу верить, что правда. Когда я смотрю на них, совсем как ты раньше смотрела, то думаю про себя, что и ты всегда была моей птичкой, а я – твоей парой. И я безмерно по тебе тоскую.

С юбилеем тебя, дорогая.

Джо»

Дочитав, Тру некоторое время смотрел на письмо: оно произвело на него более глубокое впечатление, чем он хотел показать. Тру помнил, что Хоуп наблюдает за ним, и, повернув к ней голову, поразился открытой, незащищенной природе ее красоты.

– Вот ради таких писем, – тихо сказала она, – я и прихожу к «Родственным душам».

Сложив листок, Тру убрал его в конверт и положил на маленькую стопку рядом с собой. Глядя, как Хоуп протянула руку к нечитанной почте, он подумал, что среди оставшихся посланий такого больше не попадется. Так и вышло – большинство были написаны серьезно и искренне, но ни одно не тронуло так, как письмо Джо. Они с Хоуп уже поднялись со скамьи и убрали письма обратно в ящик, а Тру все думал об этом человеке: где он живет, как справляется, учитывая преклонный возраст, как смог дойти в эту безлюдную часть практически недоступного острова.

Они направились в обратный путь, изредка перебрасываясь фразами, но в основном молчали. То, как легко было молчать в компании Хоуп, снова напомнило Тру о Джо и Лене, об отношениях, основанных на душевном тепле, доверии и неизменном желании быть вместе. Он гадал: не думает ли Хоуп о том же самом.

Впереди Скотти носился зигзагами от края дюны к воде и обратно. Тучи сгущались, меняя форму, и через несколько минут стал накрапывать дождь. Начался прилив, и чтобы спастись от волн, захлестывавших берег, пришлось идти вдоль дюны, но Тру скоро убедился, что нет смысла даже пытаться остаться сухим. Сверкнули две молнии, одна за другой, ударил гром, и все вокруг словно заволокло мутной пеленой. Мелкий дождичек все усиливался, а через минуту превратился в ливень.

Хоуп с визгом бросилась бежать, но пирс был далеко, и вскоре она снова перешла на шаг. Обернувшись, Хоуп подняла руки.

– Я ошиблась насчет запаса времени! – крикнула она. – Простите!

– Не стоит беспокоиться, – отозвался Тру, подходя к ней. – Да, идет дождь, но на улице не холодно.

– Не просто дождь, – поправила Хоуп, – а настоящий ливень. Но это же приключение, правда?

На мокром от дождя лице поплыла тушь – крошечное несовершенство в женщине, в остальном казавшейся Тру идеалом во всех отношениях. Он не знал, почему она появилась в его жизни и отчего уже стала ему так дорога. Все его мысли были только о Хоуп. Тру не думал о Зимбабве или о том, зачем прилетел в Северную Каролину. Замерев в восхищении перед ее красотой, он вспоминал время, которое они провели вместе, – череду живых, ярких образов. Это был настоящий прилив чувств и ощущений, когда он вдруг понял, что каждый шаг в жизни вел его к ней, что она и есть его конечная и главная цель.

Хоуп тоже застыла на месте. Тру показалось, что она догадалась о его чувствах, но он не знал, ощущает ли Хоуп то же самое. Узнать наверняка было невозможно, но Хоуп не шевельнулась, даже когда Тру все-таки решился положить руку ей на бедро.

Они долго так стояли, и энергия, передававшаяся от одного другому через это простое прикосновение, заставляла кровь бурлить в жилах. Они смотрели друг на друга, время словно остановилось, и наконец Тру медленно-медленно двинулся вперед и наклонил голову. Лицо Хоуп оказалось совсем близко, и тут он почувствовал, как ее рука аккуратно легла ему на грудь.