Утешительная партия игры в петанк Гавальда Анна
– My goodness![170] Вы такой же приставучий, как он! Не знаю… Он считает, что если Природа, или Бог, или кто там еще, создали такую тварь, такую маленькую, такую противную, но такую живучую, то это неспроста, и значит, у них была на то причина, и избавляться от них, разрубая лопатой – это оскорбление всему Творению. У него много подобных теорий… Он наблюдает, как Рене работает, и часами рассказывает ему о происхождении мира от первой картофелины до наших дней.
Мальчик доволен, его слушают, старик на седьмом небе, однажды признался мне, что благодаря Ясину получит образование перед смертью, ну а уж слизняки, те в полном восторге. Отправляются гулять по деревне… В общем, всех это устраивает… Пойдемте обратно другой дорогой, покажу вам наши пейзажи, а потом посмотрим, что они там творят… Когда их не слышно, это всегда не к добру…
Они миновали то, что осталось от стены, и пошли по тропинке, которая привела их на вершину холма.
Вдалеке, насколько хватало глаз простирались окаймленные изгородями холмистые луга, островки леса, огромное небо, а внизу – стайка полуголых ребятишек, кто-то из них верхом на каком-то животном, все смеются, кричат, вопят и носятся по берегу очень темной реки, которая теряется в лесах.
– Так… Все в порядке, – вздохнула она. – Мы тоже наконец можем ненадолго присесть…
Шарль не двигался,
– Вы идете?
– К этому привыкают?
– К чему?
– Вот к этому…
– Нет… Здесь каждый день все меняется…
– Вчера, – подумал он вслух, – небо было розовым, а облака синими, а сегодня наоборот, облака… Вы… вы давно здесь живете?
– Девять лет. Пойдемте, Шарль… Я устала… Я очень рано встала, хочу есть и немного замерзла… Он снял с себя пиджак.
Ничего особенного. Он проделывал это тысячи раз.
Конечно, ничего особенного – просто накинул пиджак на плечи красивой женщине по дороге домой, но новизна заключалась в том, что вчера он подносил ей бензопилу, а сегодня корзину, полную слизняков…
А завтра?
– У вас вообще-то тоже усталый вид, – призналась она.
– Работы много…
– Представляю. И что же вы строите?
Ничего.
Опустил руку.
На него неожиданно навалилась такая тоска…
Шарль не ответил на ее вопрос…
Кейт склонила голову. Подумала, что она тоже в сапогах на босу ногу…
Что платье у нее в пятнах, ногти обломаны, руки ужасны… И ей уже не двадцать пять. Весь день она торговала тортами во дворе закрывшейся на каникулы сельской школы. И она соврала. Ближайший ресторан в пятнадцати километрах, И наверно она смешна: устраивает ему экскурсию по грудам камней, словно бы это волшебный дворец! Тем более ему… Уж он-то повидал на своем веку… И зачем только она морочила ему голову своими историями про лошадей, куриц и невоспитанных детей?..
Все так, но… О чем другом она могла бы с ним говорить?
Разве сейчас в ее жизни было что-то другое?
Для начала сунула руки в карманы.
Остальное так просто не спрячешь.
Спускались с холма, плечом к плечу, молча, страшно далекие друг от друга.
У них за спиной садилось солнце, и тени их казались огромными.
– I… – прошептала она очень медленно, – I will show you something different from either
Your shadow at morning striding before you
Or your shadow at evening rising to meet you
I will show you your fear in a handful of dust.[171]
Поскольку он замер и смотрел на нее так, что ей стало не по себе, она сочла нужным уточнить:
– T. S. Eliot…
Но Шарлю было глубоко наплевать на имя этого поэта, но вот все остальное… как… почему она догадалась?
Эта женщина… Кто она? Царящая среди призраков и детей, у которой такие красивые руки, читающая на закате такие понятные для него стихи?
– Кейт?
– Ммм…
– Кто вы?
– Забавно, как раз об этом я сейчас думала… Ну что ж… Издалека, со стороны, вроде как толстая фермерша в сапогах, которая всякими грустными стихами старается привлечь к себе внимание мужчины, покрытого лейкопластырями…
И ее смех всколыхнул их тени.
– Пойдем, come along, Шарль! Сделаем себе гигантские бутерброды! Мы их заслужили…
7
Старый пес, лежавший на подстилке, заскулил при их появлении. Кейт присела на корточки, положила его голову себе на колени и потрепала за ухом, нашептывая ему ласковые слова. Потом – и тут Шарль офигел, по любимому выражению Матильды: она расставила руки, подхватила пса снизу, подняла с пола (прикусив губу) и понесла его во двор пописать.
Офигел настолько, что даже не решился пойти за ней.
Сколько может весить такая псина? Тридцать? Сорок килограмм?
Мда, видно, эта девушка никогда не перестанет его… Его – что? Изумлять. Сносить ему башню, если вернуться к лексикону четырнадцатилетних.
Ее улыбка, затылок, конский хвост, платье в стиле семидесятых, бедра, балетки, ватага детей на природе, ее планы по расчистке территории, мгновенная реакция: палец в рот не клади, слезы, когда их меньше всего ждешь, а теперь еще и транспортировка воздушным путем здоровенной собаки, вот так вот запросто, на раз-два…
Для него это был уже перебор.
Вернулась налегке.
– Что с вами? – спросила она, отряхиваясь. – Словно вам только что Божья Матерь в шортах явилась. Местные дети так говорят… Обожаю это выражение… «Эй! Микаэль! Ты там что, Божью Матерь в шортах увидел?!?»… Пива хотите?
Заглянула в холодильник.
Судя по всему, выглядел он полным идиотом – потому что она протянула ему бутылку пива, показывая, что это такое…
– Вы меня слышите?
Потом, никак не принимая его смятение на свой счет, ибо ничего особенного не делала, нашла ему более разумное объяснение:
– У него парализована задняя часть туловища… Он единственный, у кого здесь нет имени… – Мы называем его просто Большим Псом, и это он – последний дворянин в этом доме… Если бы не он, то и нас здесь, возможно, бы сегодня не было… То есть меня…
– Почему?
– Эээ… Вам еще не надоело? – вздохнула она.
– Что?
– Да все эти мои местечковые истории?
– Нет.
Она начала возиться у мойки – он взял стул, подошел и поставил его с ней рядом.
– Давайте я помою салат, я умею, – уверил он ее. – А вы лучше садитесь… Берите свое пиво и рассказывайте.
Она колебалась.
Прораб нахмурился, поднял указательный палец вверх, словно упражняясь в дрессировке:
– Sit![172]
Она, наконец, села, сняла сапоги, оправила платье и откинулась на спинку стула.
– Ох… – проныла она, – впервые присела со вчерашнего вечера. Больше не встану…
– Я просто не представляю, как вы тут готовите на всю эту ораву с такой неудобной мойкой. Это даже не стиль «рустик»… Это уже мазохизм какой-то! Или снобизм?
Не отнимая бутылку ото рта, она кивнула ему на дверь за камином:
– Наша подсобная кухня… Служанок там, конечно, нет, зато вы там найдете и большую мойку, и даже посудомоечную машину, если хорошенько поищете…
Потом она от души рыгнула. Как настоящая леди.
– Отлично… но… эээ… ладно, все равно я останусь с вами. Уж как-нибудь я и здесь управлюсь…
Удалился в подсобку, вернулся, засуетился, полез в шкафы, что-то там нашел и принялся за дело. Под ее насмешливым взглядом.
Сражаясь с улитками, добавил:
– Жду продолжения. Она повернулась к окну:
– Мы приехали сюда… кажется, в октябре… Позднее расскажу вам, при каких обстоятельствах, но сейчас умираю от голода и не выдержу допроса с пристрастием… И через несколько недель, когда стало темнеть все раньше и раньше, я начала бояться… Впервые в жизни поняла, что такое страх.
Я была совершенно одна с малышами, и каждый вечер вдалеке появлялся свет от фар… Сначала в конце аллеи, потом все ближе и ближе… И ничего особенного… Просто фары стоящей машины и все… Но это и было самое страшное: словно пара желтых глаз следила за нами… Я рассказала об этом Рене. Он дал мне охотничье ружье своего отца, но гм… Что толку-то… И тогда, однажды утром, отвезя детей в школу, я отправилась в ближайший центр Общества защиты животных, километрах в двадцати отсюда. Впрочем, Обществом-то это назвать трудно… Скорее что-то вроде приюта, да еще свалка для машин. Симпатичное, в общем, местечко… с весьма… скажем так, колоритным хозяином. Теперь-то мы с ним друзья, ведь с тех пор он нам столько этих уродов сбагрил. Но тогда, по правде говоря, мне было не по себе. Думала, либо меня задушат, либо изнасилуют и расчленят. – Она смеялась. – И говорила себе: Господи, кто же заберет детей из школы?
Но ничего такого не случилось. Бельмо на глазу, шрам на голове, нескольких пальцев не хватает, немыслимые татуировки – это просто… внешность такая. Я рассказала ему в чем дело, он долго молчал, а потом дал знак идти за ним. «Вон таво вишь? С таким-то к тее никто боше и близко не сунется, зуб даю!» Я вздрогнула от ужаса. В зловонной клетке похожий на волка зверь бросался в бешенстве на решетку, словно желая нас растерзать. «Поводок есть?» – спросил хозяин, сплюнув.
Эээ…
Шарль, отложил салат в сторону и обернулся смеясь:
– Так у вас был поводок, Кейт?
– Не было у меня никакого поводка, но главное, я совершенно не понимала, как я с таким монстром поеду в машине. Да он же сожрет меня живьем, как пить дать! Ладно… Я постаралась взять себя в руки… Он взял ремень, бранясь, зашел в клетку, вышел оттуда вместе с чудовищем, у которого слюнки текли в три ручья, протянул мне ремень, как ни в чем не бывало. «Надоб с тя взять чо-нить, из прынципа, денжишку каку, да энтова я по-любому думал кончать… Короче, пошел я, у меня – работа…» И он меня бросил. Именно «бросил» – так я себе это и представила в то же мгновение. Надо сказать, тогда я еще не так заматерела и не превратилась в эдакого Чарльза Инголза.[173]
Нашего Чарльза эта история забавляла настолько, что он не стал ее переубеждать.
– В конце концов мне удалось дотащить его до багажника, но тут…
– Что?
– Тут я струсила…
– Вы вернули его хозяину?
– Нет. Решила возвращаться домой пешком… Еще сотню метров он тащил меня за собой. А потом я отпустила этого придурка. Я сказала ему: «Либо ты идешь со мной и будешь жить, как король, а когда станешь старым, я буду протирать тебе мясо и по вечерам носить во двор на руках, или отправляйся обратно и из тебя сделают коврик для раздолбанной «Рено 5». Выбирай». Он, естественно, рванул прямо в поле, и я подумала, что уже никогда его больше не увижу. Но нет… Время от времени он появлялся… Я видела, как он гоняет ворон, исчезает в подлеске, нарезает круги вокруг меня. Большие крути постепенно становились все меньше и меньше… И, когда через три часа я добралась до деревни, он уже шел преспокойненько за мной, высунув язык. Я дала ему попить и хотела запереть в псарне на то время, пока Рене на мопеде отвезет меня к машине, но он опять взбесился, и тогда я попросила его дожидаться моего возвращения, и мы оставили его как был.
Глотнула пива и перевела дух:
– На обратном пути я все же тряслась…
– Боялись, что он удрал?
– Нет, что он сожрет моих детей! Никогда не забуду эту сцену… В то время я еще парковалась во дворе… Не знала, что мост рушится… Он лежал у двери, поднял голову, я заглушила двигатель и повернулась к детям: «У нас новый пес, на вид злющий, но, думаю, его внешность обманчива… Пойдем посмотрим. О'кей?»
Я вышла первая, взяла Хатти на руки и обошла машину, чтобы выпустить старших. Пес встал, я попыталась сделать несколько шагов, но Сэм и Алис намертво вцепились в мое пальто. Он с ворчанием подошел к нам. «Кончай, дурак, – сказала я ему, – ты же видишь, это мои дети», и мы пошли гулять. Не буду скрывать от вас, ноги у меня были… like jelly,[174] да и дети тоже совсем притихли… Но через какое-то время они отцепились от меня… Мы пошли к качелям, а он улегся посреди аллеи. Мы вернулись, поужинали, а он выбрал себе место у камина… Проблемы начались потом… Он придушил одного барашка, второго, третьего… Одну курицу, двух, десять… Все убытки я возмещала, но до меня стали доходить слухи, как всегда через Рене, что охотники часто обсуждают его, сидя в кафе. Еще немного, и они устроят на него облаву… Тогда однажды вечером я его предупредила: «Если будешь продолжать в том же духе, они тебя убьют, ты понял?!»
– И что? – спросил Шарль, пытаясь совладать с салатосушилкои времен йе-йе.[175]
– Поступил как всегда: послушался. Нам тогда еще кто-то принес щенка и… не знаю… быть может, он хотел показать малышу хороший пример… Так или иначе, но он угомонился.
До приезда сюда, у меня никогда не было животных, и мне всегда казалось, что люди слишком носятся со своими любимцами, но этот, понимаете, он…
Он хорошо меня выдрессировал…
Настоящий господин, как я вам говорила… Не знаю, что бы я делала без него. Он был моим ангелом-хранителем, nanny,[176] инструктором по плаванью, наперсником, посланником, антидепрессантом… в общем, всем на свете… Когда я теряла детей из виду, он мне их приводил, когда на меня нападала хандра, он вытворял бог знает что, лишь бы меня развлечь… То кинется за курицей, то за мячом, то цапнет за ногу почтальона, его любимое воскресное лакомство… О да! Он из кожи вон лез, чтобы я снова улыбнулась! Вот почему я… Я до конца буду выносить его на руках…
– А эти ваши вечерние посетители?
– На следующий день после его появления фары снова были на месте. Я стояла в ночной рубашке у кухонного окна, и мне кажется, он почувствовал, что мне страшно… Он стал рычать и лаять, как безумный, у двери… Я только успела открыть ее, как он был уже на другом конце аллеи. Думаю, всю округу перебудил… А я в ту ночь заснула спокойно. И потом тоже…
Поначалу местные жители называли меня женщиной с волком… Ну как там, – потягиваясь, спросила она, – готово?
– Готовлю заправку для салата…
– Прекрасно. Thank you, Jeeves.[177]
– А вот тут мой сад…
Они находились за домом, и Шарль никогда в жизни не видел столько цветов.
Сад был дикий, хаотичный, удивительный, под стать всему остальному.
Ни аллей, ни бордюров, ни цветников, ни клумб, ни газона. Только цветы.
Повсюду.
– Поначалу сад был великолепен… Его разбила моя мать, но потом… не знаю… с годами… все пошло наперекосяк… Конечно, я мало им занимаюсь… Времени не хватает… Всякий раз, когда мама приезжает, она расстраивается и весь отпуск проводит на четвереньках, пытаясь разобраться, где что сажала… В этом она намного больше англичанка, чем отец… Просто она великий садовод… Фанатка Виты Сэквилл-Вест,[178] член Королевского Садоводческого общества, Королевского Национального общества любителей роз, Британского общества любителей клематисов и всяких других… В общем вы поняли…
Шарль всегда думал, что розы – это такие цветы с удлиненными бутонами, и чаще всего они розового или белого цвета, или красного, те самые, из которых флорист помогает вам составить букет, чтобы поразить впечатлительную даму. Потому был крайне удивлен, узнав, что все эти кустарники, лианы, зонтики, ветвящиеся и ползучие, и даже те, с совсем простыми лепестками – все это тоже розы.
Посреди цветов – большой стол со стульями, еще более разномастными, чем в кухне, вокруг беседка, увитая самой разнолистной растительностью, какая только может расти и виться. Кейт с удовольствием принялась называть имена растений:
– Глициния… Клематис… Жимолость… Бигнония… Акебия… Жасмин… Красивее всего здесь в августе. Так приятно посидеть на закате, отдохнуть после трудного дня, когда все ароматы выплескиваются в вечернюю свежесть, это… это чудесно…
На застеленный скатертью стол поставили стопку тарелок, корзинку с колбасами, четыре больших батона хлеба, бутылку вина, салфетки, банки с маринованными огурцами, кувшины с водой, десяток стаканов (из-под горчицы), два бокала и большую салатницу.
– Ну вот… Вроде бы можно и в колокол бить…
– У вас озабоченный вид, – сказала она, когда они вернулись в дом.
– Могу ли я воспользоваться вашим телефоном? Их взгляды встретились.
Кейт опустила голову. Опять эти фары вдалеке…
– Ко… конечно, – пролепетала она, беспорядочно нащупывая на себе несуществующий фартук, – вон… вон там, в конце коридора.
Но Шарль не двигался. Ждал, когда она снова посмотрит на него.
И она посмотрела, на лице ее промелькнула вымученная улыбка.
– Мне надо позвонить насчет машины. Предупредить их.
Она нервно кивнула. Как будто хотела сказать, нет, ничего не хочу знать. И пока он воссоединялся с Парижем, вышла и присела у водокачки.
Ты же знала, что это была плохая идея, проклинала она себя, захлебываясь водой, становившейся все холоднее.
You silly old fool,[179] ты что думала, он приехал фотографировать мосты округа Мэдисон?
Это был старый аппарат, с дисковым набором. На таком набрать номер – небыстрое дело. Чтобы приободриться, начал с Матильды.
Автоответчик.
Передал ей поцелуй и подтвердил, что она может рассчитывать на него в понедельник утром.
Затем, контора по аренде машин.
Автоответчик.
Представился, объяснил ситуацию, заверил, что готов заплатить неустойку.
Наконец Лоранс.
До пятого гудка раздумывал, что он ей…
Автоответчик.
Другого в общем-то и не ждал.
«Будьте любезны, оставьте сообщение после звукового сигнала. Спасибо», – обращался ее голос ко всем сразу, очень изысканным тоном.
Будьте любезны? Что ж, Шарль был любезен. Пустился в невнятные объяснения, употребил слово «задерживаюсь» и только было начал посылать поце… как… «бип», – свободен.
Положил трубку.
Осмотрел следы плесени и трещины на стене. Потрогал облезлые стены и на какое-то мгновение замер, чувствуя себя так, словно это с него сползала краска.
Звон колокола вернул его к жизни.
Нашел Кейт во дворе.
Она сидела на третьей ступеньке каменной лестницы, снова надела свои балетки и теплый свитер.
– Идите сюда, представление начинается! – крикнула она ему, – я буду вашим голосом за кадром!
Подумал, стоит ли ему садиться у ее ног… Тогда она увидит его поредевшие волосы… Ну и пусть… Переживем.
– Первым появится Ясин. Он у нас самый большой чревоугодник, и к тому же он никогда ничем не занят… Ясин не играет ни в какие игры… Он боязливый и неуклюжий… Как ребята говорят, у него просто слишком тяжелая голова… Вместе с ним – Агли и Идиос, наши восхитительные Дюпон-Дюпоны собачьего племени[180]… Ага… Вот и они… За ними Нельсон со своей хозяйкой Алис, и следом Недра, которая тоже ее обожает.
Приоткрылась дверь мастерской.
– Ну, что я вам говорила… Теперь подростки… Троглодиты, только и реагируют, когда их к столу зовут. Им подавай три тележки на две недели, Шарль! Три доверху наполненные тележки! Плюс Рамон, капитан Хаддок и коза в придачу… И вот вся эта орава является за своей вечерней морковкой… Да, да, морковкой… – вздохнула она. – В нашем доме масса таких дурацких ритуалов… Не сразу, но все же я поняла, что эти самые, пусть дурацкие, ритуалы помогают жить.
Да еще собаки подтягиваются, кто откуда… и щенок, о котором я вам рассказывала, он вырос в великолепного… эээ, бассет-хаунда, если судить по длиннющим ушам, и last but not least[181] наш любимый Фрики, который в прошлой жизни, похоже, побывал в руках у Франкенштайна… Видели такого?
– Нет, ответил Шарль со своего места, приставив руку козырьком и с неизменной улыбкой на лице, – кажется, такого я еще не видел…
– Вы его узнаете, он маленький и толстенький, весь в шрамах, с одним плохо пришитым ухом и выпученными глазами.
Молчание.
– Зачем это? – спросил он.
– Что зачем?
– Все эти животные?
– Они мне помогают.
Она указала пальцем на холм:
– А вон и все остальные… Господи… Их больше, чем я думала… Вон там внизу, около ельника, не знаю, видно ли вам… Глядите-ка: наши наездницы Харриет с подружкой Камиллой верхом на пони, которые в кои-то веки скачут во весь опор. А хватит ли нам на всех морковки???
Торжественное шествие, последовавшее за этим, стало наглядной иллюстрацией ее рассказа. Двор наполнился криками, пылью и болтовней.
Кейт краем глаза следила за реакцией гостя.
– Я тут все пытаюсь поставить себя на ваше место, – в конце концов, призналась она, – говорю себе: И что он обо всем этом думает? Что попал в сумасшедший дом. Не так ли?
Нет. Он как раз думал о том, как сильно местное оживление отличается от его кабинетной возни.
Последнее время ему казалось, что он тратит жизнь на разговоры с автоматами…
– Вы не отвечаете…
– И не пытайтесь… – кисло-сладко пошутил он, – мое место намного более…
– Более – что?
Носком ботинка рисовал на гравии радуги.
– Менее оживленное.
Ему вдруг очень захотелось поговорить с ней об Анук.
– За стол! – крикнула она, вставая.
Воспользовавшись тем, что она ушла в дом, спросил у Ясина:
– Скажи мне… а как называются дети сыча?
– Сычада! – улыбнулась Алис.
Ясин изменился в лице.
– Да, ладно тебе! Не знаешь, и Бог с ними! – уверил он его. Но не тут-то было.
– Я знаю, что детенышей птиц называют птенцами, но вот маленьких сычей…
– А детеныши верблюда? – наобум спросил Шарль, чтобы как-то утешить ребенка.
Широкая улыбка.
– Верблюжата.
Уф!
Хотя… Его «уф!» оказался преждевременным… Большую часть ужина мальчишка донимал его всякими котятами, крысятами, гусятами, телятами, орлятами, страусятами, буйволятами, ослятами, окунятами, бобрятами, воробьятами и жирафятами?
Она сидела по другую сторону стола и забавлялась very much,[182] глядя, как он добросовестно кивает головой.
Их было двенадцать в зеленой беседке. Все говорили хором. Хлеб и огурцы ходили по кругу, вспоминали праздник в школе.
Кто что выиграл, как сын училки сжульничал, сколько стаканов пропустил папаше Жале.
Старшие хотели ночевать на сеновале, малыши утверждали, что они тоже, мол, взрослые. Шарль одной рукой подливал Кейт, другой отталкивал чью-то морду, слюнявившую ему плечо, а Кейт ругалась: «For Christ's sake! Ради всего святого! Кончайте кормить собак со стола!», но никто не внимал ее словам, словно она говорила по-китайски. Она вздыхала и потихоньку совала кусочки паштета своему любимцу, Большому.
Когда дело дошло до десерта, зажгли факелы и свечи. Самюэль со своей бандой убрали со стола и пошли за оставшимися от праздника сладостями. Небольшая потасовка. Никто не хотел яблочного пирога некой мадам, потому что от этой мадам плохо пахло. Старшие, то и дело протирая рукавами дисплеи своих новехоньких мобильных, обсуждали, где лучше ловить рыбу, когда отелится какая корова и новую бой-девку из семейства Ганьу. Особа ходила в белом топе с черным кружком на месте левого соска и упредительной стрелочкой, указующей на грозное «Не тронь – получишь», и это была не пустая угроза.
Ясин громко рассуждал, как правильно: китенок или китеныш, Недра смотрела на пламя свечи, а Шарль – на Недру.
Ну просто де Латур[183] какой-то…
Девицы, которых подвозил Шарль, отправились искать, где «ловит мобильник», Алиса мастерила божьих коровок из воска и шариков черного перца, выковырянных из колбасы.
Иногда в их разговор врывались ветер, раскачивающий деревья, и крики подрастающих птенцов.
Шарль, собранный и внимательный, впитывал все, как губка.
Их дурачества, лица, смех.
Этот островок посреди ночи.
Хотел все запомнить.
Она придержала его за рукав, когда он собрался было встать:
– Сидите, пускай теперь ребятня поработает… Вы кофе будете?
Алис вызвалась его приготовить, Недра принесла сахар, остальные, взяв с собой факел, повели животных обратно на луг.
Это был очень веселый ужин в порхании бесчисленных эфемерид.