Железные амбиции. Мои победы с Касом Д'Амато Тайсон Майк

Глава 11

Я вернулся в Кэтскилл и пообщался с Камиллой и Джеем Брайтом. Братья Каса, его племянницы и племянники бродили по дому вместе с сестрами Камиллы. Я находился в каком-то тумане. Мне не с кем было поговорить, поэтому я просто начал перечитывать «Энциклопедию бокса» и размышлять о выполнении нашей общей с Касом миссии. Мне предстояло стать боксером первой величины. Том Патти активизировался и вообще сильно изменился за последнее время. Они с Касом вечно ссорились, причем мой учитель всякий раз проигрывал в этом противостоянии. Однако после смерти Каса Том взял все дела под свой контроль. Наблюдая, как он справляется с организацией похорон, я подумал, что Кас вполне мог бы гордиться им. По мере того как учитель старел, они с Томом становились все ближе. В конечном итоге из Патти получился настоящий боец. Кас часто говорил мне: «Видишь этого парня? Он проделал долгий и достойный путь, уж поверь мне». Самому Тому он никогда не говорил таких слов. И он прикончил бы меня на месте, если бы я передал их ему.

Том выбрал тех, кто должен был нести гроб: Паттерсон, Торрес, Джимми, Джей Брайт, Джерри Д’Амато, сын Тони, а также я и сам Патти. Он также распорядился, чтобы молитвы по четкам были прочитаны сначала в похоронном зале, а затем в католической церкви. Нужно было держать себя в руках, но в ночь перед погребением я находился в похоронном зале, и мне пришлось выйти в туалет, чтобы никто не услышал моих отчаянных рыданий. Вошел Том, обнял меня, и мы принялись плакать вместе. На следующий день во время церковной службы я не стал произносить речей. Я чувствовал себя совершенно опустошенным, словно зомби. После службы мы отправились на кладбище, а после обряда погребения вернулись домой. Сидя в лимузине вместе с Камиллой, я вновь разрыдался. «Камилла, мне до сих пор было неизвестно, что такое любовь, – сказал я ей. – Кас меня столькому научил». Я первый раз плакал на ее глазах.

Оказавшись дома, я, не переодеваясь, прямо в костюме вышел во двор к своим голубям. Это было то, что продолжало связывать меня с Касом. Через некоторое время я вернулся и встретил старого друга Каса, Морта Шарника. Он спросил меня, как я держусь. Я ответил, что без Каса чувствую, будто меня вырвали с корнем, но знаю, в каком направлении идти, и уверен в том, что достигну нашей с Касом общей цели.

Затем я подошел к Камилле, которая сидела в своем кресле. Присев на подлокотник, я обнял ее и погладил по голове: «Не волнуйся, мама. Я буду заботиться о тебе. Тебе никогда не нужно будет ни о чем беспокоиться, я все сделаю для тебя, родная». Она улыбнулась и ответила: «Теперь мы оба должны заботиться друг о друге». Позже она рассказала, что Кас взял с нее клятву заботиться обо мне после его смерти. И мы выполнили свои обещания. Мы действительно всегда оставались рядом. Если ей что-то требовалось, например деньги или лекарства, я всегда старался обеспечить ее всем необходимым. Мы начали решать дела, не задавая лишних вопросов. Нам просто было известно, что мы есть друг у друга. Камилла долго оплакивала Каса – эта сильная украинская женщина.

Кас умер без гроша в кармане. До своей кончины он составил завещание, назначив брата Тони своим душеприказчиком. В понимании Тони это означало, что он отвечает за спортзал, за меня, за все, к чему Кас имел хоть какое-то отношение. Исходя из этого, он начал говорить, что собирается взять на себя заботу о моей карьере, и это выводило всех окружающих из себя. Камилле пришлось позвонить его дочери Бетти, которая была единственной, у кого хватило смелости объяснить отцу ситуацию и заставить его отступить. Для этого Бетти внимательно изучила завещание Каса и выяснила, что в собственности дяди находился лишь старый потрепанный «универсал», который до этого сменил множество владельцев. Кас завещал автомобиль Кевину, чтобы тот мог развозить боксеров. Таким образом, все свелось к тому, что Тони как душеприказчику распоряжаться было нечем. Бетти объяснила это отцу, он уяснил свою ошибку и тактично отступил. Наблюдая эту сцену, я понял, что мне, в принципе, льстит выступать в роли товара повышенного спроса, за который многие готовы драться.

После смерти Каса у меня отключились все эмоции, кроме озлобленности. Мне хотелось как-то проявить себя, чтобы все увидели и поняли, что я настоящий мужчина, хотя я был всего лишь мальчишкой. На какое-то время я утратил присутствие духа и жизненную силу, необходимую для добрых дел. Я начал винить себя за смерть Каса. Я понял причину, по которой он всегда оставался верен Флойду, несмотря на предательство со стороны бывшего подопечного. Она заключалась в том, что тот подарил Касу чемпионство. Благодаря Флойду мой учитель испытал те эмоции, о которых мечтал всю жизнь, и поэтому он ощущал себя должником. Паттерсон сделал его менеджером чемпиона, поэтому Кас и занял такую позицию: «Я никогда не буду говорить о Флойде ничего плохого».

Мне требовалось вернуть себе Каса, а для этого нужно было перейти на следующий уровень. Мой наставник дал мне все необходимое для этого. Если бы я смог подняться на новую ступень, Кас продолжил бы свое сущестование. Эти мысли не оставляли меня. Однако в то время я еще был не очень хорошо подготовлен для столь решительного скачка. Я постигал мастерство недостаточно быстро. Может, если бы я выиграл Олимпиаду, у него было бы больше надежд. Получалось, сокрушаясь о том, что я не сложен так же, как Майк Уивер, он сомневался во мне.

Но сразу после того как Кас умер, у меня в голове что-то щелкнуло. Это случилось буквально за одну ночь. Как только я предположил, что он сомневался во мне, я перешел на тот самый новый уровень. Возможно, это произошло потому, что теперь я боролся за его наследие, которое было и моим. Я сражался со всеми, кто сомневался в Касе, кто утверждал: «Этот глупый старый итальяшка не знал, о чем говорил. Он просто не отвечал за свои слова». Вся стратегия Каса заключалась в манипулировании сознанием врагов, в том, чтобы сбить их с толку, перехитрить, используя особенности человеческого характера. Он был твердо убежден в том, что именно характер определяет личность. Учитель любил приводить следующий пример: у десяти студентов-юристов из Гарварда один и тот же профессор. Однако, когда они станут дипломированными специалистами и войдут в зал суда, в результате особенностей характера у каждого из них карьера сложится по-своему. Не все станут великими юристами, только характер позволит некоторым из них выдвинуться и выделиться из общей массы. Кас тренировал многих боксеров, но только некоторые из них могут понять, кем он был на самом деле. И дело не в том, что я какой-то особенный, просто он говорил со мной на моем языке.

Джимми Джейкобс попытался заполнить ту пустоту, которая образовалась после ухода Каса, но это было невозможно. Джимми был хорошим парнем, и я уважал его, но он не был Касом, хотя за все годы общения с ним и перенял некоторые черты характера моего наставника. Все, что знал и умел Джимми, он получил от Каса. Этот человек просто воплотил в себе и представил окружающим несколько модифицированный образ Д’Амато. Общаясь с журналистами, он говорил абсолютно бесстрастно, как актер, многократно повторяя одни и те же фразы. Я не хотел иметь ничего общего с Кейтоном, поскольку Кас его ненавидел, поэтому я всегда держался Джимми. В частной жизни это был очень доброжелательный парень. Став постарше, я понял, что Джейкобс был ловким жуликом, сочинявшим увлекательные истории о своем прошлом. И мне это оказалось по душе.

После смерти Каса в одном из интервью я сказал: «Раньше мне случалось скучать время от времени, однако стоило мне только пообщаться с Касом, и моей скуки как не бывало. Теперь же я тоскую без конца». Джимми должен был прочесть это интервью. Думаю, он понимал, что, когда я стану старше, без Каса мне придется для самоконтроля чем-то занимать себя в перерывах между поединками. Думаю, именно поэтому Джейкобс однажды заявил одному из репортеров: «Кас – жесткий воспитатель, и у него свой собственный кодекс принципов. Как мне видится, в скором будущем, когда Майку стукнет восемнадцать или девятнадцать лет, ему будет нелегко проводить за тренировками 24 часа 7 дней в неделю. Проблемы заключаются не в пятнадцатилетнем Майке, а в восемнадцатилетнем, когда он захочет узнать этот мир». Теперь, чтобы чем-то занять меня, Джимми начал показывать мне, как редактировать записи соревнований для телепрограммы Big Sports. Благодаря ему я научился достаточно качественно нарезать разные эпизоды и монтировать их, а также делать разные другие вещи.

Когда дело дошло до моих поединков, Джимми в точности следовал тем схемам, которые разработал Кас. С кем я должен драться и как – все это было заранее продумано. И это дало свои результаты. «У Майка за плечами уже 56 профессиональных и любительских боев, и у него никогда не было ни разбитого носа, ни рассечения, ни синяка, – обратил Джимми как-то внимание одного из тележурналистов на этот аспект. – Когда он после боя вытирается полотенцем, вы вряд ли узнаете, чем он занимается». Джимми и Кейтон после смерти Каса строго выполняли разработанный им план. Учитель создал его после того, как начал войну с Международным боксерским советом. Он смог заранее предсказать и эффективность этого плана, и появление того дома, в котором я сейчас живу, и покупку автомобилей, которыми я сейчас пользуюсь.

Мое очередное выступление должно было состояться в Техасе 13 ноября – то есть спустя всего лишь девять дней после смерти Каса. Моим противником стал Эдди Ричардсон. Меня это вполне устраивало. Я собирался исполнить пророчество Д’Амато. Теперь я был предельно сосредоточен. Это походило на прием порции адерала[172]. В то же время мне было горько и грустно. Я не мог избавиться от мысли, что был несчастен всю свою жизнь. Когда я сильно злился, мне хотелось трахнуть весь мир. Как мне казалось, после этого мне должно было стать легче. Таков был мой менталитет. Возможно, во мне тогда преобладало чувство жалости к самому себе. Сначала я потерял родную мать, теперь Каса. Может, для меня это была плата за то, что я не хотел вернуться в нищету и убожество, не желал вновь превратиться в ничто. Но вот ушел Кас, и теперь я – ничто.

Даже когда я совершал что-то неблаговидное, но делал это умело, про меня говорили, что я в чем-то преуспел. Я никогда не рассчитывал на то, что смогу быть в чем-то хорош. Тем не менее у меня отлично получалось грабить людей и вырубать их. Моя сестра как-то сказала про меня: «Он самый умелый карманник в Бруклине». Я гордился этой оценкой ничуть не меньше, чем успехами в боксе. Мне всегда казалось странным, когда про меня говорили просто: «Ты плохой». Хотя я крал кошельки и все такое прочее, у меня были живой ум и богатое воображение. И в этом мы с Касом были похожи, вот почему он смог втянуть меня во все это дерьмо. Он стал культивировать во мне самолюбие, позволив моему эго вырасти до невообразимых размеров. Я был готов облизывать себя с головы до ног. Я влюбился в себя, ведь Кас убедил меня в том, что я – божество. Он смог уверить меня в том, что я лучше всех, ведь у меня был лучший в мире тренер.

Кас ненавидел богатеев, при этом, по его мнению, я мог заслуженно пользоваться разными привилегиями и нигде не вкалывать. Он велел мне: «Когда журналисты будут спрашивать тебя, чем ты занимаешься, отвечай, что ни одного дня нигде не работал. Мне бы хотелось, чтобы ты говорил именно так». На самом деле я был не против поработать в парикмахерской, но Кас запретил. Как-то я спросил у него: «Кас, ты ненавидишь богатых людей, которые никогда не потели, и вместе с тем настаиваешь на том, чтобы я говорил, что всю свою жизнь занимался только боксом?» Тогда мне это казалось очень странным. Однако Кас все устроил так, что мне не нужно было беспокоиться об оплате счетов. У меня не было каких-либо обязанностей, я был совершенно свободен от всего. Я должен был лишь тренироваться и выполнить преначертанное. Прежде я считал себя «золотым ребенком». Теперь я стал «золотым сиротой».

На бой с Ричардсоном я прихватил фотографию Каса. Поcтавив ее рядом с зеркалом в своем гостиничном номере, я обратился к учителю за поддержкой. В ответ прозвучали рекомендации «качать маятник» и пробивать комбинации: «Постоянная агрессия! Выброс сильных ударов! Сбить его с ног!» Затем я продекламировал свои установочные фразы: «Я стану чемпионом мира! Я – величайший боксер, созданный Богом! Как этот парень посмел бросить мне вызов?» Я проговорил все это в своем гостиничном номере зеркалу, рядом с которым стояла карточка Каса.

Ричардсон не смог бросить мне серьезного вызова. Я нокаутировал его в первом же раунде. Давая интервью, я рассказал журналистам о Касе: «Глядя на мое поведение на ринге, все считают, что я подвержен эмоциям. Однако чувства переполняют меня, лишь когда речь заходит о моей семье. Теперь я остался один. Со мной нет Каса, который оценил бы, как я провел этот бой. Нет моей матери, которой можно было бы показать газетные вырезки о моих поединках. Как бы я ни старался, Кас всегда находил что-то, над чем мне нужно еще поработать. Он никогда не позволял мне зазнаваться. Теперь, когда Кас ушел, я должен из уважения к нему относиться к делу еще более серьезно. Когда мне было 17 или 18 лет, я был жутко самоуверен. Я считал, что уже достиг нужного уровня и мне больше не нужно тренироваться, но Кас старался держать меня под жестким контролем. Раньше я выступал на ринге, имея лишний вес в пять или десять фунтов[173], и все равно побеждал. У меня было неправильное отношение к делу, но Кас сделал все, чтобы изменить ситуацию. Отныне я стал более дисциплинированным. Теперь я знаю, что, когда два парня выходят на ринг, может случиться все, что угодно».

В телевизионном интервью я также упомянул о Касе: «Каждый день я скучаю по моему учителю. Он оказал огромное влияние не только на меня, но и на многих в боксерском бизнесе. Самое замечательное в Касе то, что он постоянно доказывал: каждый обязан во что-то верить, у любого человека должна быть вера, и тогда, вне зависимости от тяжести ситуации, он справится со всеми проблемами. Мне наплевать, кто передо мной на ринге – Эдди Ричардсон или чемпион мира. Мне все равно, какого он роста и веса, будь это хоть гора мускулов – я справлюсь с ним. Преодоление трудностей – обязательное условие для становления человеческого характера».

19 ноября в спортзале Gramercy состоялся поминальный вечер в честь Каса, но я не пошел на него. Помимо боксеров, на этом мероприятии присутствовали литературные деятели, которые пришли отдать дань уважения старому другу. Норман Мейлер сказал: «До знакомства с Касом я никогда не встречал такого человека, который, не будучи писателем, размышлял больше, чем любой представитель литературных кругов… Его новаторский стиль ведения боя оказал столь же громадное влияние на бокс, как творчество Эрнеста Хемингуэя – на становление молодых американских писателей». Гэй Тализ упомянул о том, что учение Каса вышло за границы бокса как вида спорта: «Он осознал, что есть нечто большее, чем просто победа, – то, благодаря чему жизнь продолжается даже после того, как ринг опустел. Это было то качество, которое я ценил в нем больше всего, имея честь быть знакомым с этим человеком». Джим Джейкобс напомнил присутствовавшим о длительной и ожесточенной борьбе Каса с Международным боксерским советом: «Кас Д’Амато яростно выступал против невежества и коррупции в боксе. Он был непреклонен по отношению к своим врагам и одновременно проявлял понимание, сострадание и невероятную терпимость к друзьям». Пит Хэмилл также заметил, что учение Каса не ограничивается одним лишь боксом: «Этот человек просветил меня относительно многих вещей вне сферы бокса. Бокс – это ремесло, которым можно овладеть. Он показал, ради чего стоит жить, рассказал, что такое жизнь, которая далеко не всегда поддается контролю». На вечере присутствовал и Том Патти. Ему не понравились хвалебные речи в мой адрес, которые произнес Джимми в своем выступлении. Однако, зная Каса, мне кажется, это именно то, что он хотел бы услышать.

По задумке Каса и Джимми, мне следовало постоянно выступать. Поэтому всего через девять дней после схватки с Ричардсоном я встретился с Конроем Нельсоном, бывшим обладателем титула чемпиона Канады. За год до этого Нельсон проиграл Тревору Бербику. Этот бой стал для меня настоящим испытанием, однако я смог провести хорошие удары по корпусу противника в первом раунде и сломать ему нос ударом правой во втором. В конечном итоге я одержал победу нокаутом. Поединок проходил на севере штата Нью-Йорк, и я осознал, что с уходом Каса закончились семейные празднования моих побед. Даже обычного торта больше не было. Позже Камилла пришла к выводу, что во многом наша связь с Джимми и Биллом была утрачена по той причине, что они не могли создать прежней атмосферы. И это было правдой. Они не могли в этом сравниться с Касом, который любую, даже рядовую вечеринку умел превратить в нечто грандиозное. После его ухода Кейтон ни разу не навестил меня в Кэтскилле. Однако я не был на него в обиде, напротив, даже возражал бы против его визитов. Как-то он прислал мне книгу о голубях, и я, даже не раскрыв ее, выбросил в мусор.

Две недели спустя я выступал на арене концертного зала Felt Forum в спорткомплексе Madison Square Garden. Моим противником был Колотящий Сэмми Скафф, добрый малый из Кентукки, весивший 250 фунтов[174]. В первом раунде два хука левой обрушились на его голову. В результате все лицо моего противника было залито кровью, а в копилку моих нокаутов в первом раунде добавилось еще одно очко. На пресс-конференции Колотящий Сэмми сказал: «Черт, у него мощный удар! Я думал, что все рассказы о силе его удара – рекламная шумиха, но, черт возьми, он врезал мне от души!» Без Каса я стал методично формировать образ Железного Майка. Поэтому после того поединка я заявил журналистам: «Это был долгожданный бой для меня! Я жаждал встретиться на ринге с Колотящим Сэмми, потому что он смог продержаться целых четыре раунда в бою с Тимом Уэзерспуном. Не хотелось бы выглядеть пещерным человеком, но я мечтал как следует поработать над ним, зубами вцепиться в его глотку». Когда меня спросили, считаю ли я бокс своей работой, я ответил: «Да, для меня это просто работа. Я иду на ринг, как другие люди шагают на службу. Что касается этого боя, то он не произвел на меня сильного впечатления. Если бы мой противник продержался дольше, он получил бы по полной от меня».

В следующих поединках против Марка Янга и Дэйва Жако я также победил нокаутами в первом же раунде. Оба боя проходили на севере штата, и обе победы я отметил вечеринками. После встречи с Дэйвом Жако я вернулся в Кэтскилл только на следующее утро. Камилла спросила, как у меня дела. Я ответил: «На ринге у меня все отлично, Камилла, но я чувствую себя жутко одиноким. В этом бою мне вновь не хватало Каса. Меня все хвалят и говорят, что я все делаю хорошо, но никто не говорит, что нужно исправить. Не имеет значения, насколько удачно я провел бой в этот раз. Кас всегда находил недочеты. Я пытаюсь выбросить из головы его смерть, но это трудно. Перед каждым боем я мысленно разговариваю с ним. Теперь, когда я начинаю нервничать или испытывать страх, мне приходится справляться с этим самому». И это было правдой. Даже если Кас хвалил мое выступление на ринге, он всегда указывал на какие-то промахи, например на то, что я опускал руки или недостаточно активно «качал маятник».

Теперь, когда Каса не было рядом, чтобы контролировать меня, я порой становился излишне самоуверенным. 24 января 1986 года у меня должен был состояться поединок с Майком Джеймсоном, здоровенным ирландцем. Я заявил местному журналисту: «Когда вы увидите, как я проламываю кое-кому череп, вам это понравится». Однако мне потребовалось пять раундов, чтобы одержать победу техническим нокаутом, потому что Джеймсон был опытным бойцом и знал, как нужно сдерживать мои атаки. 16 февраля мой следующий соперник, Джесси Фергюсон, позволил мне выйти на новый уровень. Это было мое первое выступление, которое транслировалось по национальному телевидению, и мне хотелось показать себя с лучшей стороны, потому что Фергюсон был чемпионом в тяжелом весе по итогам турнира спортивного телеканала ESPN. Он продержался в течение четырех раундов, но в пятом я провел мощный апперкот правой и сломал ему нос. Он едва дотянул до гонга. В шестом раунде я снова принялся избивать его, и он просто зажал мне руки в клинче и не отпускал. Рефери остановил бой и дисквалифицировал моего противника. Однако через несколько минут – после консультации с Атлетической комиссией штата Нью-Йорк – судьи поменяли формулировку результата с дисквалификации на технический нокаут[175], чтобы не портить мой послужной список и не прерывать мою серию побед нокаутами. Председателем Атлетической комиссии в то время был Хосе Торрес.

Однако после соревнований разразился настоящий скандал. Когда журналисты поинтересовались, как я намеревался поступить с Фергюсоном после того, как апперкотом сломал ему нос, я ответил: «Моей целью было еще раз сильно ударить его по носу, чтобы кость вошла в мозг… Врачи утверждают, что, если носовая кость проникает в мозг, человек, упав, не может тут же подняться. Это исключено». На следующий день многие газеты назвали меня отморозком и убийцей. Я даже получил письмо от своего прежнего социального работника Эрнестины Коулман, в котором она советовала мне «быть человеком, а не животным». Однако все это не имело никакого значения. У меня была цель, которую я должен был достичь. Я не собирался становиться чемпионом в тяжелом весе, просто оставаясь в глазах окружающих хорошим парнем Майком Тайсоном. Да, я был готов ради Каса стать великим боксером, однако обычные схемы тут не подходили. Все должны были знать, что любой, кто окажется на моем пути, заплатит жизнью или как минимум здоровьем и каждая схватка со мной станет для него тяжелым испытанием.

Именно так Кас и наказывал мне действовать. Он говорил менеджерам моих потенциальных соперников: «Вы хотите, чтобы ваш боксер сразился с моим мальчиком? Хорошо, тогда послушайте, как это будет выглядеть. Мой парнишка даже пальцем не тронет вашего бойца, он просто будет кружить вокруг него, пока тот не упадет замертво от сердечного приступа». Кас умел убедительно угрожать. Когда я был еще достаточно молод, он учил меня: «Я хочу, чтобы ты сломал этому парню руку. А еще ударь его снизу по ребрам – там они наиболее хрупкие – и вынеси их ударом прямо к самому носу. А еще попробуй вогнать ему носовую кость в мозг». Он произносил все это совершенно спокойно, обыденным тоном. Я был учеником Каса Д’Амато и постоянно помнил его наставления, поэтому, когда журналисты сказали: «Да, это был отличный апперкот, ты сломал ему нос», – я так и ответил им: «Да, я пытался вогнать его носовую кость прямо в мозг». Я понятия не имел, что подобное считается жестокостью. Мы обсуждали эту тактику во время тренировок в спортзале, говорили об этом по-мужски откровенно. И теперь я решил открыть новую эру в своих телевизионных интервью.

Кас, безусловно, никогда не позволил бы мне обсуждать такие темы на публике, но я уже высказал репортерам все, что думал по этому вопросу, и точка. Когда Каса не было рядом, некому было фильтровать мои высказывания. На следующий день Джим и Билл через Стива Лотта передали мне, что отныне они будут готовить для меня заявления для прессы, однако именно по этой причине я в конечном итоге перестал работать с ними. На меня нельзя было оказывать давление. Я хотел, чтобы все увидели, какой зверь сидит во мне. Когда Кас умер, я начал по-настоящему свирепствовать на ринге, и мы с Кевином наслаждались действом.

Теперь, оставшись без Каса, я начал чаще прикладываться к бутылке. Честно признаться, я всю жизнь страдал зависимостью. Сам я считал себя крутым торчком, однако на самом деле был безнадежным алкашом. Ты можешь даже не догадываться, что превратился в алкоголика. Я не мог у всех на глазах вынюхать дорожку кокаина или покурить травки, но мог пить в любое время, в любом месте и в любой компании. Впервые я попробовал спиртное в Браунсвилле, когда мне было девять. Участвуя в любительских турнирах, я баловался только пивом, однако после ухода Каса я стал пить и крепкое спиртное, в основном Bacardi и черничный бренди. На 3 мая у меня планировался бой с Джеймсом Тиллисом, и к этому сроку я отчасти потерял спортивную форму, потому что слишком много пил. Если бы Кас был жив, такого бы никогда не случилось.

Поединок продолжительностью в десять раундов, проходивший в северной части штата Нью-Йорк, вышел жестким. Я получил несколько серьезных ударов по корпусу. В ту ночь я даже не поехал домой, а остался в отеле, потому что у меня были сильные боли в области живота. Я впервые прошел всю дистанцию боя, но тем не менее один раз все же смог уложить Тиллиса на канвас. Скорее всего, я накануне слишком много выпил. Несмотря ни на что, я одержал верх, победив единогласным решением судей, хотя мне и пришлось нелегко.

Странно, но с уходом Каса пропущенные удары стали казаться мне более болезненными. Иногда после состязаний у меня возникало желание навсегда уйти с ринга, потому что мне не нравилось то, до какой степени я стал чувствительным. При этом я понимал, что не могу сейчас завершить спортивную карьеру, поскольку прежде обязан стать чемпионом. В общей сложности после смерти Каса я провел уже 16 боев, одержав победу во всех. У меня оставался шанс на чемпионство. Я побеждал всех противников и выглядел на ринге очень прилично. Пресса постоянно интересовалась мной: «Когда мы вновь увидим Тайсона?»

22 ноября 1986 года я получил свой шанс. На ринге мне противостоял Тревор Бербик, чемпион мира в тяжелом весе по версии Всемирного боксерского совета. Журнал Sports Illustrated, напечатавший накануне поединка статью на тему предстоящего боя, не преминул упомянуть Каса: «В эту субботу вечером на арене Hilton в Лас-Вегасе Тайсон намерен отобрать у Тревора Бербика титул чемпиона в супертяжелом весе по версии Всемирного боксерского совета. Майк не надеется, что ему окажут помощь с небес. Он рассчитывает на собственные силы, намереваясь осуществить предсказание Д’Амато и стать самым молодым в истории бокса чемпионом в супертяжелом весе. Сам претендент несколько дней назад достаточно скромно высказался на эту тему следующим образом: «Уверен, если кто-то умирает, он просто умирает – вот и все. Но в предстоящем бою я применю все, чему он меня научил, я вспомню все его уроки, все принципы». Такая здравая оценка искренне порадовала бы Д’Амато. Она может в какой-то степени успокоить тех, кто задается вопросом: «Насколько соответствует действительности боксерская карьера Тайсона – и, по существу, его жизнь? Возможно, все его достижения – лишь дань уважения выдающемуся наставнику, который умер от пневмонии в возрасте семидесяти семи лет в больнице Манхэттена ровно год назад?»

Джимми в своем интервью накануне соревнований также упомянул Каса: «Нельзя рассматривать как случайное совпадение тот факт, что и Флойд Паттерсон, и Хосе Торрес стали чемпионами мира именно под руководством Д’Амато. Каждый из них, в свою очередь, стал членом Атлетической комиссии штата Нью-Йорк. Этот удивительный человек, великий исследователь и выдающийся наставник не просто обучал боксу и боксерскому бизнесу. Он подготовил своих подопечных к достойной жизни. Они стали чемпионами не только на ринге площадью 20 квадратных футов, но и в собственной жизни».

К этому времени я уже научился контролировать свою болтовню и превратился для всех в прямолинейного наивного паренька: «Больше всего меня беспокоит то, что я часто оказываюсь в окружении людей, которые предпочитают вечные гулянки и отрыв на полную катушку. Такой образ жизни превращает тебя в неженку. Я прекрасно понимаю – тот, кто интересуется лишь весельем, ничего не добьется в жизни». Джим резюмировал наш подход: «У меня нет никаких сомнений в исходе предстоящего поединка. Майк – лучший тяжеловес в мире, и он собирается это доказать».

Существовала одна проблема – все мои громкие заявления о том, что я теперь избегаю неистовых пирушек и отвязных вечеринок, не соответствовали истине. До самого своего отъезда в тренировочный лагерь я пил не просыхая. К тому же я умудрился сойтись с одной особой, имевшей дурную репутацию и гонорею в одном флаконе, – спустя некоторое время она умерла от СПИДа. В моем распоряжении было шесть недель, чтобы привести себя в порядок и пройти курс лечения цефтриаксоном[176]. К концу тренировочного периода я пришел в норму. У меня не возникало сомнений в том, что мой соперник будет уничтожен, я просто пока не знал, как именно это сделаю. Конкретного плана не было, я просто планировал «качать маятник», уклоняясь от атак и выбрасывая свои удары. Вместе с Кевином мы были готовы противостоять на ринге целому миру. Лучшего нельзя было и вообразить. Включая Мэтта Барански, стоявшего в углу, мы были единой сплоченной командой.

У меня была дополнительная мотивация к победе, поскольку Бербика тренировал Анджело Данди, старый враг Каса. Мне всегда нравился мистер Данди, и, в принципе, я ничего не имел против него, но у Каса были с ним собственные счеты. Перед поединком Данди сообщил журналистам, что у Бербика «отработан ряд приемов, которые позволят как следует отделать Тайсона», и он «предвкушает победу». Конечно, если бы Кас был рядом, Анджело никогда бы не позволил себе высказаться обо мне неуважительно. Кас ответил бы ему: «Эй, послушай, Энджи, я же тебя знаю! Не веди себя так, будто ты гений. Ты просто смазливая девчонка из группы поддержки».

В ночь перед соревнованиями мне никак не удавалось уснуть. Я трепался по телефону с девушками, которые мне нравились, но с которыми у меня никогда не было секса. Я воображал себя Ницше: как известно, после первого же близкого знакомства с проституткой он заболел сифилисом и умер[177]. В моем сознании рисовалась следующая картина: я общаюсь со шлюшкой, собираюсь бороться за чемпионский титул и в это время – бах! – подхватываю трипак, что ставит жирный крест на моей карьере.

Когда я готовился выйти на ринг, с меня текло, словно я был порцией мороженого и меня выставили на июльский солнцепек. В раздевалке было тихо, как на похоронах. Никто не проявлял никаких эмоций. Я весь день мысленно повторял свои мантры, даже разговаривая с окружающими, поэтому оставался абсолютно хладнокровным. Ничто не могло отвлечь меня от предстоящего боя. Мне хотелось выйти под песню Фила Коллинза «В воздухе сегодня», появившись, когда прозвучат слова «Я ждал этого момента всю свою жизнь, о Боже!». Однако вместо этого организаторы поставили какую-то дурацкую композицию.

Участников боя представляли знаменитости, и на ринг вышел Мухаммед Али. Подойдя к моему углу, он шепнул мне: «Сделай его за меня!» Бербик победил Али в последнем поединке его боксерской карьеры. «Легко!» – заверил я. Моя самонадеянность била все рекорды. У меня не было никаких сомнений в том, что я войду в историю бокса, отомстив за поражение моего героя, как Шугар Рэй Робинсон поквитался за Генри Армстронга, победив Фрици Зивика. Мне не терпелось броситься на Бербика, но я держал себя в руках. Я знал, что все должно быть строго по правилам. После меня на ринг вышел Бербик, и я понял, что он уже проиграл. Он был достаточно опытен, чтобы выглядеть как крутой парень, но я видел его насквозь.

Рефери вызвал нас в центр ринга для инструктажа, а я просто изнывал от нетерпения, не в силах дождаться гонга, который оповестит о начале боя. Бербик походил на большой сэндвич с ростбифом. Мы вернулись в свой угол, и Кевин продолжал повторять мантру Каса: «Качай маятник, качай маятник! И не забывай про джебы!» Я не чувствовал никакой опасности со стороны Бербика и думал, что смогу просто перешагнуть через него. Ничто из того, что он умел и мог продемонстрировать, не впечатляло меня. Прозвенел гонг, начался первый раунд. Я был слишком возбужден и в первые же минуты пропустил несколько жестких ударов. Мне просто безумно хотелось добраться до этого ублюдка. Когда я вернулся в свой угол, Кевин сказал: «Хороший раунд. Расслабься, успокойся, приди в себя. Это был хороший раунд».

Через десять секунд после начала второго раунда я сбил Бербика с ног ударом правой, однако он тут же поднялся и стал отступать. Спустя полминуты я провел удар правой по корпусу, затем не совсем чисто апперкот правой в челюсть, затем хук левой в висок. Вначале я было решил, что промахнулся хуком, но это был один из тех чистых ударов, когда ты даже не успеваешь понять, что попал точно в цель. У бейсболистов на этот случай есть выражение «хоум-ран», то есть «в яблочко». Оно означает, что подача битой произведена абсолютно четко, и в первое мгновенье никто даже не понимает, что бьющая команда окончательно вышла вперед и игра автоматически завершена. В моем случае на ринге последовала запоздалая реакция на мой левый хук, когда Бербик просто рухнул на канвас. Он поднялся, шатаясь, но не смог удержать равновесие и вновь упал. Так повторялось три раза подряд. Я знал, что он уже не встанет, но продолжал мысленно повторять: «Поднимайся! Поднимайся же!» Мне очень хотелось вырубить его еще раз. Моей целью было, чтобы он окочурился.

Зал взревел от восторга. Все было как в тумане, однако я хорошо помню, как махал Камилле, обнимал Кевина и целовал Джимми. Ко мне подошел Хосе Торрес, и я воскликнул: «Брат, просто не могу поверить: я, мать твою, чемпион мира в двадцать лет! Это какое-то нереальное дерьмо: мне двадцать, и я чемпион мира! Я ведь еще пацан, понимаешь? Пацан!» Затем я спросил Джимми: «Как ты думаешь, Касу это понравилось бы?» Потом я мысленно поговорил с моим наставником: «Мы сделали это! Мы доказали, что все вокруг ошибались! Бьюсь об заклад, Бербик не ожидал, что я такой коротышка».

Уверен, Касу не понравилось бы то, как я провел этот бой. Я пытался просто снести своего соперника и дрался не слишком продуманно. При этом мне были не страшны его удары, мне было плевать на них. «Все, что ты делал на ринге, – полный отстой, – услышал я в своей голове голос Каса. – Но финал получился таким ярким, что он обязательно запомнится всем». Кас обязательно нашел бы, за что покритиковать меня, если бы он был там. Я был готов отдать весь свой выигрыш, только бы услышать, какие недостатки у меня он увидел.

После поединка у меня взял интервью журналист Ларри Мерчант:

«Вопрос: Каково это – надеть пояс чемпиона мира?

Ответ: Это момент, которого я ждал всю свою жизнь. Бербик очень сильный боец. Но я был уверен в себе. Я рассчитывал каждый свой удар по времени и силе. Каждый удар я наносил в жизненно важную область, так, чтобы вывести соперника из строя.

Вопрос: Как вы готовились к этой встрече?

Ответ: Я знал, что завершу бой нокаутом, потому что верил в себя. Мой тренер, Кевин Руни, и я – мы оба пожертвовали стольким, что просто не могли потерпеть поражение. Мой план состоял в том, чтобы выбрасывать как можно больше джебов противнику прямо в лицо, и каждый удар должен был привести к максимальному ущербу. Теперь я – самый молодой чемпион в истории этого вида спорта. Мой рекорд никогда не будет побит. Я надеюсь навсегда остаться в истории бокса.

Вопрос: Смог ли ваш соперник провести хоть один чистый удар?

Ответ: Он несколько раз попадал скользящими ударами, но, даже проделай он все чисто, я все равно устоял бы. Меня нельзя было сбить с ног, потому что я не мог проиграть этот бой. Я был с самого начала уверен в том, что уйду с ринга на своих двоих, что меня с него не вынесут.

Вопрос: Уже во втором раунде возникло впечатление, что ваш соперник просто пытается выжить.

Ответ: Ничего не могу сказать на этот счет. Если это так, то это его проблема. Я вышел сегодня на ринг, чтобы уничтожить соперника и выиграть чемпионат мира в тяжелом весе. И я сделал это! Посвящаю бой своему великому учителю Касу Д’Амато. Уверен, что он сейчас смотрит с небес, беседует с великими боксерами и хвастается перед ними победой своего парня. Теперь я намерен провести объединительный поединок за чемпионский титул.

Вопрос: Впервые увидев вас в тринадцатилетнем возрасте, Д’Амато сказал: «Если ты останешься со мной, то сможешь стать чемпионом мира в тяжелом весе». И вы удивились: «Откуда вам это известно?»

Ответ: Мой ответ звучал иначе. Я сказал: «Так может считать только выживший из ума белый старый хрыч». Но он был гением. Все произошло именно так, как он предсказал. Видите? Его слова стали пророческими… Я могу сразиться с кем угодно. И я способен победить любого. Готов принимать заявки от всех желающих».

Повидав Камиллу в ее комнате и проведя некоторое время на приеме по случаю состоявшегося поединка, мы с Джеем Брайтом, Мэтью Хилтоном и сыном Бобби Стюарта напились в кабаке отеля Frontier, расположенного прямо напротив стриптиз-клуба. В заведении было пусто, если не считать нескольких старых, побитых жизнью проституток. Я глушил чистую водку и напился вдрызг. После того как Мэтью отключился, я отправился шататься по знакомым девчонкам, хвастаясь чемпионским поясом. Я был не в состоянии заниматься с ними сексом, поскольку был в стельку пьян. Утром я, наконец, вернулся в отель и какое-то время пристально смотрел на себя в зеркало, надев тот пояс, ради которого мы с Касом стольким пожертвовали. Выиграть его было все равно что раздобыть Святой Грааль. Но Каса со мной не было, поэтому я не понимал, что мне теперь с этим делать. Я чувствовал себя опустошенным. Несмотря на то что я сказал в интервью после поединка, завоевание этого первого чемпионского пояса для меня было гораздо важнее, чем стать абсолютным чемпионом.

Я оставался на севере штата Нью-Йорк еще несколько недель после одержанной победы. Однажды вечером мы пришли на могилу Каса и вылили на нее бутылку его любимого Dom Perignon. С тех пор каждый раз, когда я выигрывал какой-нибудь бой, я брал бутылку этого шампанского, шел на могилу Каса и праздновал свою победу вместе с ним. После боя с Бербиком я слонялся по городу – заходил в магазин мороженого, в местную пиццерию и в другие места, надев чемпионский пояс. Затем я отправился в Браунсвилл, чтобы отпраздновать там свою победу, и прихватил пояс с собой. Я покупал бутылку коньяку и ошивался где-нибудь на углу улицы, а наркоманы и торговцы дурью тусили вместе со мной. Многие подходили ко мне, мы и смеялись, и плакали от радости – все в Браунсвилле были счастливы. К этому времени мои друзья детства стали местными наркобаронами. Они привыкли расправляться с разными ублюдками и выглядели зловеще, поэтому некоторые из моих знакомых шепотом интересовались: «Эй, а ты не знаешь, что это за бандюган?» И я отвечал: «А как же, конечно, знаю. Я в свое время учил его воровать».

На тот момент, став обладателем титула, я испытывал полное опустошение, был потерян, ведь я остался без наставника – рядом больше не было Каса. Все, о чем я мог думать прежде, – выиграть чемпионский пояс для него. Мы с Касом долго шли к этому, многое пережили вместе. Это стало нашей главной целью, которой мы были готовы добиваться любой ценой. Чемпионский пояс был наградой за все наши страдания и жертвы, за нашу самоотверженность и преданность делу. Получив его, я мог больше не беспокоиться о славе. И вот теперь меня начали одолевать сомнения. Что заставило меня так усердно работать? Что сподвигло добиваться этой дешевой жестянки любой ценой? В 1950-е годы, по крайней мере, пояс был из золота, поэтому его ценность еще как-то можно было оправдать. Но чем руководствовался я, переломавший всего себя ради обладания этой вещью, став, судя по всему, калекой до конца своей жизни, страдая теперь провалами памяти, – это не укладывалось в моей голове.

Я ведь никогда не был Касом, и хотя порой говорю, как он, но думаю вовсе не так же. И никто не думает, как он. Я остался незавершенным проектом, причем мне тогда было всего лишь двадцать лет. Одной из моих дочерей сейчас почти столько же, и, по ее мнению, она знает все. Должно быть, и я тогда считал, что все познал, став чемпионом. Очевидно, во мне в то время еще оставалась какая-то часть того Железного Майка, который был готов на все. Я по-прежнему чувствовал, что могу победить любого, я все еще умирал от желания драться. Но теперь я прекратил тренироваться, потому что рядом не было Каса, чтобы заставить меня работать в спортзале. Я всегда ненавидел тренировки, по существу оставаясь ленивым ублюдком. Мне требовалось, чтобы Кас толкал меня вперед. Оказавшись в спортзале, я превращался в настоящего зверя. Но главная задача состояла в том, чтобы меня туда затащить. И все же Кас все еще жил во мне. Я много думал о нем, продолжал смотреть в доме Камиллы фильмы с боксерскими поединками. Хотя у меня появилась своя квартира в городе, я проводил много времени с моей «белой мамой».

Джимми и Кейтон принялись формировать мой имидж, соответствующий новому статусу. Например, я участвовал в акциях социальной направленности, которые организовывали Полицейское управление и ФБР. Мои менеджеры хотели, чтобы я походил на Джо Луиса, но я не желал чувствовать себя фальшивкой. Я добрался до вершины не для того, чтобы целовать чьи-то задницы: «Да, мэм! Да, сэр! Именно так: я собираюсь превратиться в лучшего боксера в мире». В моей голове звучал голос Каса: «Став чемпионом мира в тяжелом весе, ты готов выступать в роли холопа? Считаешь, круглосуточно пахать надо для того, чтобы в конечном итоге превратиться в пешку? Вкалывать надо как раз ради того, чтобы никому не подчиняться». Мне нравилось быть первым, и я чувствовал, что никто не может сделать эту работу лучше меня. Я прекрасно знал, как ее следует выполнять. Эту роль я выучил назубок. Пусть остальные играют ее как угодно. Только не я. Я – чемпион в тяжелом весе и смету все препятствия на своем пути. Любой, кто занимается тем же и имеет такой же вес, как у меня, может считать себя трупом. К черту любовь окружающих! Меня учили калечить и уничтожать тех, кто встал поперек. Суть моей работы заключалась в том, чтобы крушить соперников. Именно этим я и занимался. В процессе я мог кому-то нравиться, но специально заботиться об этом не собирался.

Кейтон был специалистом по рекламе. Он задался целью смягчить мой имидж и придать ему больше респектабельности. Я же хотел предстать в образе вспыльчивого, злобного чемпиона. В свое время мне нравилось смотреть телик и листать комиксы. Особенно меня привлекал могущественный суперзлодей Апокалипсис из сериала «Люди Икс». Этому герою принадлежит следующая фраза: «Я не злой, я просто такой, какой есть». Билл Кейтон и его парни хотели, чтобы я был со всеми дружелюбен, общителен, приветлив. Однако, по моему мнению, человек, который приветлив со всеми подряд, – враг самому себе. Ты должен быть настоящим, именно это нравится людям. Мне близко утверждение Макиавелли: тот правитель, который всегда честен и искренен со своим народом, рано или поздно потеряет его уважение. Люди не хотят постоянно сталкиваться с честностью и искренностью, поэтому следует быть весьма осторожным с этими качествами. Я долгое время воздерживался говорить о том, что на самом деле чувствовал, и сам не верил в то, что произносил вслух. Когда, наконец, пришло время сказать правду, я спрятал ее под таким слоем лжи, что докопаться до сути стало непросто. Например, когда я в ходе интервью откровенно рассказывал о своей жизни, то мог признаться: «Меня воспитывали проститутки и женщины с дурной репутацией», – но никогда не упоминал о том, что моя мать тоже была из их числа.

Мы с Касом стремились получить чемпионский пояс, это была наша заветная мечта. Учитель постоянно рассказывал о бесчисленных привилегиях, которые меня ожидают в этом ранге. Однако я так и не увидел обещанных им льгот. Понимаете, о чем я? Я предвкушал приобретение сказочных богатств, мечтал, что мир окажется у моих ног и все будут мне угождать. Грезилось, что я смогу обладать любой женщиной, которую только пожелаю, и мне придется отбиваться от красоток. Как выразился Кас, мне предстояло отмахиваться от них бейсбольной битой. Однако ничего подобного не произошло. Мне самому приходится угождать окружающим, а вовсе не обороняться от девиц. Я смирный, покорный парень. Мне хочется попасть на ринг, но Кейтон и Джимми не подпускают меня к нему, и я протираю штаны на трибунах. Я зарабатываю миллионы долларов, но при этом выслушиваю отповедь после того, как мы со Стивом Лоттом прошлись по магазинам и купили стереосистему за 12 тысяч долларов. После поединка с Бербиком я начал выступать только ради денег. У меня больше не было мечты. Я хотел лишь напиться, повеселиться, гульнуть и купить немного ласки. А точнее, много ласки.

Как только я стал зашибать бабки, меня уже было трудно остановить. Я поднимался в офис Кейтона и брал там 25 тысяч долларов стодолларовыми купюрами. Одному из парней, которые работали на меня, я заявил, что не позволю деньгам развратить меня: «Самое главное – заботиться о людях. Даже если у меня будет миллиард долларов, меня все равно будут звать Малышом Айком»[178]. Я воображал себя этаким современным Робин Гудом, который занимается перераспределением материальных благ. Я приезжал в Браунсвилл, выходил из машины и раздавал взятые из офиса деньги алкашам и бездомным. Как-то я зашел в магазин спортивных товаров Lester’s и накупил кроссовок разных размеров, а затем раздарил их детворе на улице.

Однако вернувшись в свой уютный белый мир, я не знал, куда себя пристроить, – бродил по дому или часами пялился в телевизор. Я сторонился общества, тренировался и мысленно разговаривал с Касом о том, как мне стать великим боксером. Но я понятия не имел, что, черт возьми, мне бы хотелось сделать в своей жизни, чем бы таким достойным заняться. Я ничего не мог придумать. Мне приходилось иметь дело со всей этой фальшивой чушью о Майке-знаменитости. Я чувствовал себя дрессированной обезьяной. Все, что я делал, заранее продумывалось и просчитывалось, а затем все равно подвергалось критике. Поэтому неудивительно, что, давая после своей победы интервью на телешоу Джо Намата, я заявил: «Если бы Кас был жив, он наслаждался бы всем этим гораздо больше, чем я».

После самого долгого перерыва в своей профессиональной карьере 7 марта 1987 года я провел бой с Джеймсом Костоломом Смитом. Он защищал титул чемпиона мира по версии Всемирной боксерской ассоциации. Перед поединком Кевин сказал журналистам: «Майк сейчас реализует всего около 50 процентов своего потенциала. Кас научил своего подопечного множеству приемов, которые он пока не демонстрировал на ринге, но обязательно покажет, если сохранит интерес к боксу и будет выступать на ринге достаточно долго. В этом случае вам предстоит все это увидеть и убедиться в правоте моих слов». Возможно, это и было правдой, однако я выходил на ринг так, словно он принадлежал мне. Я говорил себе: «Это мой дом, и мне здесь комфортно. Я могу ориентироваться в нем с закрытыми глазами». Мне еще только предостояло стать опытным бойцом, хотя все и считали меня таковым. Думаю, несмотря на то, что я стал чемпионом мира, Кас сказал бы мне следующие слова: «Тебе пока далеко до профессионала». Многие смотрели на меня и думали: «О-о-о, вот настоящий убийца!» Но я все еще был незрелым мальчишкой, и в друзьях у меня ходили шестнадцатилетние подростки.

С моим самомнением в то время творилась какая-то чертовщина. Я просто захлебывался от восторга всякий раз, когда вспоминал, что стал чемпионом мира: «Нет никого на свете, кто мог бы одолеть меня! Я – победитель, и все должны поклоняться мне! Все эти годы я служил, а теперь собираюсь править!» Кас всегда напоминал мне: для того чтобы властвовать, нужно вначале послужить. Он говорил: «При встрече с чемпионом ты понятия не имеешь, как с ним общаться. Ты не можешь предсказать, как люди отнесутся к тебе, когда ты сам им станешь. Поэтому нужно смотреть во все глаза, как себя вести. Встретившись с чемпионом, прояви к нему уважение. И тогда, добившись таких же высот, ты получишь аналогичное отношение к себе».

Несмотря на всю свою браваду, без Каса я чувствовал себя не слишком уверенно. Мне было трудно справиться с постоянным давлением. Ко мне подходили незнакомые люди и говорили: «Я поставил на тебя все, что у меня есть. Ты должен победить, потому что иначе я потеряю дом и моя жена бросит меня». О боже! Я говорил себе: «Мне нельзя подвести самого себя, и я не должен обмануть ожидания этих людей!» На нервной почве у меня на голове в одном месте стали выпадать волосы. Пришлось попросить моего знакомого парикмахера выстричь по обе стороны от этого пятна две полосы, и он изобразил на этом месте чемпионский пояс. Тем, кто не знал, что у меня алопеция[179], я сообщал, что моя стрижка символична. Также у меня развился нервный тик, который свидетельствовал о повреждении седалищного нерва, появились боли в ногах и руке.

Впрочем, я напрасно переживал. Костолом не смог проявить себя в ходе поединка. Я выиграл решением судей во всех 12 раундах. Большинство спортивных журналистов подвергли это решение резкой критике. По их мнению, я не проявил своей обычной агрессивности и наносил только одиночные удары, отказавшись от комбинаций. Это была полная ерунда, ведь все эти липовые эксперты сами не дрались с Костоломом. На самом деле схватка далась мне нелегко. У моего противника были длинные руки, высокий рост – 6 футов и 6 дюймов[180] – и чертовски сильные удары. К тому же в течение всего боя у меня зверски болела шея. Я был уверен, что выиграю, но просто не ожидал от этого парня такого сопротивления. Перед поединком он наобещал невесть что, заявив, что устроит мне настоящее сражение, но у него ничего не вышло.

После этого боя я еще больше впал в депрессию. Месяц спустя Алекс Уоллоу взял у меня интервью для программы «Величайший тяжеловес», которая транслировалась по телеканалу ABC. В ответ на его вопрос, как мне живется без Каса, я сказал: «Раньше мы с ним обсуждали многие сокровенные вещи, которые мне требовалось прояснить. Теперь, когда у меня появляются подобные вопросы, я просто держу их в себе». Это был признак того, что я чувствовал себя отчужденным от всех, кто меня окружал. Алекс попытался разрядить обстановку: «Да ладно тебе! Разве за чемпионом мира в тяжелом весе не гонится целая толпа красоток?» «Им нужен не я, а мои наличные, – ответил я. – Я каждый день смотрюсь в зеркало и понимаю, что мне далеко до Кларка Гейбла[181]. Хочется найти девушку, которая считала бы меня хорошим парнем, даже когда я на мели. Кас не предупреждал меня о таком повороте событий. Он обещал, что я буду зарабатывать много денег, у меня будет куча девчонок и я буду счастлив. Но он никогда не говорил, что жизнь станет такой». Я был просто неудачником из Браунсвилла, который не мог справиться с атмосферой лести вокруг себя.

Пока я ждал, когда можно будет объединить три чемпионских титула, Кейтон и Джимми спланировали мой поединок с Пинклоном Томасом. Незадолго до смерти Кас хотел отработать со мной некоторые детали ведения боя, чтобы повысить мой уровень, но моим нынешним менеджерам было на меня плевать. Они были готовы бросить меня драться с кем угодно. Кас всегда контролировал ситуацию в боксерском мире. Он прекрасно понимал, с кем мне можно драться, а от встречи с каким соперником лучше пока воздержаться. В данном случае Кас наверняка сказал бы: «Нет, я не хочу, чтобы ты дрался с Томасом. Уверен, для тебя лучше сейчас сразиться вон с тем парнем. В схватке с ним ты будешь выглядеть очень хорошо, а с Томасом лучше повременить». И хотя в конечном итоге я победил Пинклона, показал я себя далеко не лучшим образом. Все решил нокаут в шестом раунде, он красиво завершил бой. Однако Кас был бы очень зол на меня, поскольку я допустил массу ошибок. Но теперь меня было больше некому контролировать. Незачем было беспокоиться о том, что в раздевалке кто-то сотрет меня в порошок, если я не выполню указаний или не слишком четко буду действовать на ринге. Теперь мне было некого выслушивать. А вы можете себе представить, до какой степени ты способен расслабиться, когда тебе на все плевать?

1 августа 1987 года я должен был провести объединительный бой с Тони Такером, чемпионом мира по версии Международной боксерской федерации. Однако примерно за четыре недели до этой даты я сбежал из тренировочного лагеря и отправился домой, в северную часть штата Нью-Йорк. Я завалился прямо в Septembers, мой любимый бар в Олбани. У всех, кто увидел меня там, округлились глаза: «Майк, какого хрена ты здесь делаешь? Ты же должен сейчас тренироваться!» «Не-а, – ответил я. – Я ушел на пенсию. Больше не хочу заниматься этим дерьмом». Честно говоря, мое поведение стало результатом постоянного стресса. Меня постепенно стал охватывать страх. Я боялся, что мне могут причинить боль, что меня могут покалечить. Однако спустя две недели я подумал: «Эй, ты что, совсем свихнулся? Если кто-то и окажется на ринге покалеченным, так это твой соперник. Если ты не собираешься его калечить, то и не надо, но пострадать на ринге может только он». И я полетел обратно в Лас-Вегас.

Непосредственно перед поединком я вернулся к практике заклинаний о своем великом предназначении: «Пришло мое время!» Меня вновь стали одолевать безумные мысли о том, что все великие боксеры и боги войны даруют мне благословение, приглашая присоединиться к их компании. Я накручивал себя, как мог. В моей голове звучал ободряющий голос Каса: «Настал момент, которого мы так долго ждали. Мы готовились к нему с тех пор, как тебе исполнилось четырнадцать. Мы репетировали эту победу снова и снова. Ты можешь побить этого парня с закрытыми глазами».

Я не успел достичь своей лучшей формы, и это проявилось в первых раундах. Однако начиная с четвертого раунда я полностью доминировал на ринге и победил единогласным решением судей. После боя промоутер Дон Кинг устроил для меня дурацкую коронацию: накинул мне на плечи мантию из шиншиллы и водрузил на голову корону, усыпанную, как он выразился, «побрякушками, рубинами и другой фигней». Затем он вручил мне украшенное драгоценными камнями ожерелье и скипетр. Он следовал практике Каса, стараясь завоевать мое доверие. Позже он даже устроил для меня парад в районе Джерси-таун, куда я переехал после того, как женился. Но я не стал утруждать себя появлением на этом мероприятии. Я чувствовал себя довольно глупо в этой короне и мантии, хотя в глубине души и ощущал себя в этом облачении гребаным профессионалом. Я думал про себя: «Ого, ниггер, да ты настоящий король!» Меня критиковали за то, что я в конце концов связался с Доном Кингом, но все забывают, что это произошло по инициативе Кейтона и Джимми. Именно они подписали соответствующие контракты.

Я продолжал свои успешные выступления. В ходе встречи с олимпийским чемпионом Тайреллом Биггсом я семь раундов гонял его по рингу, пока ему не был засчитал технический нокаут. Затем 22 января 1988 года я сразился с Ларри Холмсом. Кас всегда мечтал об этом поединке. Никогда не забуду, как учитель после поражения Мухаммеда Али в бою с Холмсом кричал о последнем: «Он никчемный боксер! Дилетант! Гребаная задница!» Поэтому, когда меня спросили, почему я не пригласил Холмса на пресс-конференцию, я ответил: «Просто потому, что не хочу. Мне не нравится Ларри Холмс». А когда он протянул мне руку, я отказался пожать ее. Иногда я вел себя как настоящий псих.

К этому времени мои выступления превратились в яркие шоу. На них приходили мэры и сенаторы, сутенеры и шлюхи. Я делал из своего противника отбивную, а после этого с важным видом шествовал через вестибюль отеля, переполненного зрителями и теми, кто был далек от бокса. И охранники услужливо прокладывали мне дорогу. Я выглядел злобным и одновременно высокомерным, как Демпси, а окружающие шептались: «Смотрите-смотрите, это же киллер, убийца!» Я слышал все это и наслаждался атмосферой восхищения. До сих пор никто не видел ничего подобного.

Кас предупреждал меня, что все именно так и будет. Он любил повторять: «Ты – просто зверь!» И я действительно воображал себя свирепым животным. Когда на улице ко мне пытались обратиться: «Майк! Майк! Братан!», я лишь смотрел с презрением. В моей памяти были живы воспоминания о том, как меня дразнили в детстве, и я был готов разорвать потенциальных обидчиков на части. Будучи едва оперившимся юнцом, я считал себя жестоким воителем.

Это касалось и моих выступлений на ринге. Прежде всего, я очень чутко реагировал на настроение аудитории, от него зависело каждое мое движение, каждый помысел, каждый вздох. Кас научил меня чувствовать это всем телом. Я стремился быть единым целым со зрительным залом. Поэтому, выходя на ринг, я поднимал руки, словно благословляя всех, и толпа буквально сходила с ума. После этого я был уверен в том, что между нами установилась тесная связь. Любой мой удачный выпад вызывал бурные аплодисменты. Полностью управляя ситуацией, я отмечал, как мой противник постепенно теряет энергию. Я тоже испытывал страх на ринге, но, контролируя состояние соперника, мог успешно делать свое дело.

При общении с журналистами я также стремился продемонстрировать свой тщательно продуманный образ: «Обожаю нападать. Большинство знаменитостей боятся агрессии со стороны других людей, а я, в отличие от них, с нетерпением жду, когда хоть кто-нибудь посмеет на меня броситься. Никакого оружия. Только я и он. Мне нравится вздуть кого-нибудь, причем жестко. Во время драки я стараюсь прежде всего сломить волю противника. Лишить его мужества. Я готов вырвать его сердце и показать ему».

В марте 1988 года я полетел в Японию, чтобы сразиться с Тони Таббсом. Мне потребовалось всего два раунда, чтобы разделаться с ним, однако, вернувшись домой, я узнал ужасную новость: Джимми Джейкобс умер в медицинском центре Mount Sinai в Нью-Йорке от пневмонии после девяти лет борьбы с лимфолейкозом. Он до последнего скрывал от окружающих свою болезнь. Меня словно стукнули молотком по голове. Джимми сказал, что не собирается лететь в Японию, поскольку планирует поездку в Новый Орлеан, где он разыскал фильмы и гравюры о жизни чернокожих в начале века. Этот человек умел убедительно лгать. В этом он был специалистом. Его смерть буквально раздавила меня. Без Джимми я почувствовал, что остался совершенно один. Все, от Хосе Торреса до Дональда Трампа, презирали Кейтона и разрабатывали различные схемы, пытаясь подобраться ко мне и надеясь, что я захочу иметь с ними дело. К тому времени я был женат на коварном дуэте – Робин Гивенс и ее матери Рут Роупер. Эта парочка ежедневно морочила мне голову. Они растаскивали меня в разные стороны, просто разрывали на части. Я мысленно воззвал к Касу и услышал совет: «Делай оттуда ноги, беги к чертовой матери!» В конце концов я именно так и поступил. Но сначала я должен был сразиться с Майклом Спинксом.

За несколько дней до поединка я совершал пробежку по дощатой набережной Атлантик-Сити. Одновременно мы беседовали с Джерри Айзенбергом, спортивным журналистом, который бежал трусцой рядом со мной. Джерри спросил меня: «О чем ты думаешь, Майк?» – «О Касе и некоторых вещах, которые узнал от него, а также о том, насколько он оказался прав. Размышляю о том, что его больше нет и не на кого положиться. Вспоминаю о разном и понимаю, насколько веселее мне раньше жилось. Мы жили одной семьей и думали не только о деньгах. Мы были все вместе, а потом пошла череда смертей, многие ушли в мир иной. Теперь все разговоры завязаны исключительно на бабках, на одних только проклятых бабках. Мне совершенно не с кем просто поговорить». После этих слов я бросился к Джерри, уткнулся головой ему в грудь и истерически зарыдал. Распрощавшись со мной, он был вынужден подняться в свой номер в отеле и сменить рубашку, насквозь промокшую от моих слез.

Меня учили, что нет ничего лучше, чем стать чемпионом мира. В моем понимании это было величайшим достижением. Мы с Касом добивались этого с тех пор, как мне исполнилось тринадцать, мы шли к этой заветной мечте, проливая кровь, пот и слезы. Впервые, поставив перед собой цель, я смог достичь ее. После этого я сказал себе: «Нет ничего восхитительнее, чем быть на одной ступеньке с Джо Льюисом и Мухаммедом Али! Теперь весь мир знает, кто ты такой!» Но одновременно я почувствовал себя опустошенным. На меня часто накатывала тоска, и я думал: «Черт, вот бы Кас сейчас оказался здесь!» Порой мне казалось: «Кас хотел бы, чтобы я сделал так-то и так-то». Я пытался получать удовольствие от собственных достижений, но одновременно испытывал вину за то, что наслаждался своим успехом без моего наставника. Я ловил себя на том, что мне совершенно безразличны окружающие, и ужасался про себя: «Боже, кем я стал! Неужели это теперь я? Разве мне плевать на всех остальных и меня волнуют только деньги?» Меня стали одолевать демоны, поскольку деньги начали калечить мою душу. Превращать меня в дерьмо.

Джимми мечтал о том, чтобы встреча между мной и Майклом Спинксом состоялась. Хотя на тот момент у этого боксера не было чемпионского пояса, Джимми полагал, что его вполне можно считать чемпионом-преемником. Дело в том, что Спинкс отобрал титул у Холмса, а тот, в свою очередь, был истинным последователем народного чемпиона Джона Салливана[182]. Эти обстоятельства мотивировали меня, и к соревнованиям я смог снизить вес до 218 фунтов[183]. За день до боя я сказал журналистам: «Не в моих правилах проигрывать. Будьте уверены, что этот поединок не станет исключением. На этой планете нет никого, кто мог бы победить меня».

В такой непростой момент я продолжал играть роль высокомерного придурка. Я изо всех сил старался походить на Джека Пэланса[184] или Ричарда Уидмарка[185], переняв амплуа чванливого социопата. По моей просьбе мой выход на ринг сопровождался похоронным маршем. Я выглядел мрачным и пресыщенным жизнью. Но это был как раз тот образ, которого добивался Кас. Ему хотелось сформировать для меня имидж антисоциального чемпиона: «Смотрите на меня и трепещите! Я предам ваш мир проклятию забвением!» Да, я действительно устроил весь этот дерьмовый спектакль.

После того как я в первом раунде за 91 секунду размазал по рингу Майкла Спинкса, междоусобицы в моем окружении обострились. Мои женщины убедили меня подать в суд на Кейтона. Проблема заключалась в том, что Тайсон стал намного большей величиной, чем на это изначально рассчитывали Джимми и Кейтон. Он стал чрезмерно велик для них. Думаю, он был слишком велик даже для Каса. Всех в моем окружении обуяла жадность. Меня превратили в величину первого порядка, и теперь всем захотелось трахнуть меня, словно горячую смазливую сучку. Кас тоже в этом отношении не был идеален. Сначала он не смог разобраться с Паттерсоном, а после начал строить планы на меня. Как он собирался справиться с ситуацией на этот раз? Его одурачили и Кон, и Фугази, и Новембер, и в итоге он обанкротился. Все вели на меня охоту, просто Дон Кинг смог дотянулся первым. Если бы у Дона это не получилось, до меня добрался бы Боб Арум или кто-то другой. За обладание мной велась настоящая война, словно за курицей, несущей золотые яйца. После ухода Каса и Джимми мне стало наплевать на все и всех, поэтому я сказал: «Я пойду с тем, кто предложит мне самую высокую цену и даст все, что я захочу». Для меня это было похоже на игру. Все думали только о себе, поэтому и я был вправе поступать аналогичным образом – думать только о себе. Все мои друзья в Браунсвилле все равно либо были при смерти, либо уже умерли, так что я пытался напоследок повеселиться и пожить в свое удовольствие. У меня не было никаких надежд на то, что я смогу прожить долгую жизнь. Я никогда не забывал своего прошлого. И теперь я каждый вечер отправлялся в Браунсвилл.

Хуже всего было то, что в результате внутренних междоусобиц я потерял Кевина как своего тренера. Мне кажется, это Кейтон смог выдавить Кевина из моего окружения. Очевидно, Кевину не нравилось мое знакомство с Доном Кингом, поэтому он уволился, никому ничего не сказав. Он просто перестал приезжать в тренировочный лагерь. Впоследствии он передал нам: «Я не смогу продолжать работать с вами, если в это будут вовлечены Дон Кинг и его парни. Отказываюсь участвовать в этом». Я не раз просил его вернуться: «Почему ты беспокоишься об этих парнях? Тебе платят, мы работаем вместе, все будет в порядке». Стив Лотт рассказал, что Майк Марли, спортивный журналист, организующий рекламные кампании для Дона, опубликовал сообщение о том, что это я уволил Кевина. На самом деле это было абсолютной чепухой. Однако, как только появилась заметка, Кевин, должно быть, увидел ее и ушел от нас окончательно. Сейчас он лежит в больнице с деменцией. Многие лживые ублюдки пышут злобой от того, что он заработал такие большие бабки. На самом деле он пал жертвой внутренних разборок в моем лагере. Никто не работал со мной усерднее этого парня. У него были свои заморочки, а у кого их нет? Ему требовалось выпить после моих поединков, и в этом не было ничего плохого. По большому счету нам с Кевином никто не оказывал помощи. Что мы знали о том, как следует жить, оказавшись в одиночестве и имея кучу денег? Никто не мог толком объяснить, что со всем этим делать.

Меня иногда спрашивают, стал ли Дон для меня отцом вместо Каса. Это полная чушь. Кинг просто позволил мне поступать так, как я хотел. И все, что я делал, – это следовал его деловым советам. Мы действовали сообща и были верны друг другу. Во многом это было обусловлено тем, что Кас научил меня верности. Но у Кинга не было и крупицы той власти, которую Кас имел над моей душой.

Когда Кейтон исчез из поля зрения, я полностью взял на себя заботу о Камилле. Это было то, чего хотел от меня Кас. При нашем последнем разговоре он не упоминал о церквях для черных, о судебной расправе над коммунистами, об убийстве правых республиканцев. Он вспомнил лишь о Камилле: «К черту все остальное, Майк, просто позаботься о ней». Ему в голову не пришла мысль о том, что после его смерти со мной может случиться что-то плохое. Его последняя просьба ко мне, вне зависимости от того, продолжу я заниматься боксом или нет, состояла в том, чтобы я «позаботился о Камилле». Я именно так и сделал. Кейтон всегда обирал ее, как только мог, и она жаловалась мне на то, что чувствует себя несчастной. А если она страдала, то страдал и я. Хотя, надо признать, Кейтон был все же лучше, чем Робин и ее мать. Когда Робин впервые приехала в Кэтскилл, она осмотрела особняк, а затем поинтересовалась, на кого он записан. Эти сучки намеревались переписать дом на мое имя, чтобы в последующем обокрасть Камиллу.

В то время я много разъезжал по стране, однако старался делать все от меня зависящее, чтобы Камилла продолжала жить так, как привыкла. Пусть я и последний ублюдок, но мне удавалось помнить о главном. Я приобрел для нее электрическую инвалидную коляску для подъема по лестнице. Каждый вечер мы созванивались. Приезжая на север штата Нью-Йорк, я всегда вместе со всей своей командой оставался у нее на несколько дней. Когда Робин еще на этапе нашего знакомства солгала мне и заявила, что ждет от меня ребенка, я пообещал Камилле, что буду воспитывать его. Каждый год на день рождения Камиллы я посылал ей цветы – по розе на каждый год ее жизни.

Я продолжал выступать на ринге и побеждать. Фрэнку Бруно был засчитал технический нокаут в пятом раунде, Карла Уильямса я нокаутировал в первом. Но мое сердце было далеко от ринга. Меня пришлось в буквальном смысле слова затащить в самолет, чтобы доставить на бой с Джеймсом Бастером Дугласом, запланированный на 11 февраля 1990 года в Токио. К тому времени, когда меня убедили выйти на ринг, у меня уже не оставалось времени для нормальной подготовки, если не считать за тренировки аэробные упражнения в виде траха японских горничных в отеле. Я сильно прибавил в весе и совершенно потерял форму. Сеансы гипноза у Джона Хэлпина уже не приносили должного результата. Те, кто видел этот поединок, могли подумать, что меня накачали наркотиками, поскольку я был совершенно не похож на самого себя. Но в этом плане со мной все было в порядке. Просто в тот вечер я откровенно схалтурил. Мне было свойственно бросаться в крайности: либо я был великолепен, либо совершенно безнадежен. Я хотел вырубить Дугласа, но физически чувствовал себя просто отвратительно. Когда он в десятом раунде сбил меня с ног, я впервые оказался на канвасе, если не считать поражения в период моей любительской карьеры.

Я никогда не считал, что, проиграв, подвел Каса. Напротив, в разговорах с окружающими я утверждал, что это был лучший бой за всю мою боксерскую карьеру, поскольку он помог мне на собственной шкуре ощутить горечь поражения. Кас не раз спрашивал меня: «Ты мог бы смириться с проигрышем? Сейчас ты всех бьешь, но что будет, когда кто-нибудь побьет тебя? Сможешь это принять?» Поединок с Дугласом доказал, что я способен пройти через это испытание. Вначале я не мог поверить в случившееся, но затем начал думать только о том, как снова стать чемпионом. Поражение не заставило меня впасть в депрессию. Кас всегда учил меня не зацикливаться на неприятностях. Я просто отрешился от своих эмоций и не переживал. Меня переполняла уверенность в том, что через полгода титул снова будет моим.

Через несколько дней после возвращения в Штаты я заехал к Камилле, вернулся к маме. Журналист из издания L.A. Times посетил нас в Кэтскилле, чтобы взглянуть, как я переживаю свое поражение. На вопрос о том, что посоветовал бы мне Кас в этом случае, я ответил:

– Он бы сказал: «Майк, ты забыл о боевом духе, дрался без энтузиазма!» Некоторое время он нещадно ругал бы меня, а затем велел бы: «Майк, сядь-ка рядом, нам надо серьезно проанализировать поединок!» А под конец он бы воскликнул: «Какого черта! Майк, хочешь мороженого?»

Мои попытки вернуть титул чемпиона в тяжелом весе провалились, когда меня признали виновным в изнасиловании и посадили в тюрьму в Индианаполисе. Я до конца отстаивал свою невиновность. Детали этого дела представлены в моей первой книге «Беспощадная истина». Тюремное заключение за преступление, которого я не совершал, могло разрушить мою волю и стремление продолжать спортивную карьеру. Но благодаря закалке, которую я получил при общении с Касом, все вышло наоборот. В результате я смог пройти одно из серьезных испытаний, к которым меня готовил мой наставник. Он учил восставать из пепла. Ты можешь оказаться в тюрьме, потерпеть поражение в соревнованиях, потерять жену – но это не означает, что ты должен поставить на всем крест и отказаться от жизни. Ты обязан взять себя в руки и вновь приготовиться к завоеванию мира! Нельзя жалеть себя. Настройся на следующую волну: «Мне причинили боль, но я не позволю сделать это вновь! Если для этого надо разобраться с моими обидчиками, я с ними обязательно расправлюсь!» Наметь себе цель, ради которой стоит жить, в противном случае ты будешь просто погружаться в глухую депрессию и безвозвратно растворяться в ней.

Я был готов сражаться до конца. Даже когда тоска подступала к горлу, я превозмогал ее. Во мне не угасло желание жить, и поэтому я заставлял себя быть сильным. У меня не было сомнений в том, что, выйдя из тюремных ворот, я вновь буду драться на ринге. И буду делать это до тех пор, пока вновь не стану победителем. Чтобы помешать мне в этом, моим врагам пришлось бы прикончить меня. Даже услышав мои мольбы о пощаде, они должны были бы покончить со мной, ведь всем известно – я никогда не сдаюсь. Я такой, какой есть, и порой ненавижу самого себя. Заявляя о своем поражении, я лгу. Это лишь уловка, возможность получить отсрочку, чтобы потом взять реванш. Мне известна эта хитрость с самого детства. Да, это звучит эгоистично, но я не просил внушать мне в четырнадцать или в пятнадцать лет: «Ты – лучший, ты станешь величайшим!» И мне тоже не следовало хвастать перед матерью своим намерением стать самым знаменитым человеком в мире. Все, что от меня требовалось, – это пожелать ей мирного путешествия на небеса. Да, у меня мания величия. Я черпаю силы в своей боли и страданиях, это побуждает меня усерднее работать. Если же я не чувствую боли и не испытываю страданий, то перестаю в полной мере ощущать себя личностью.

Сидя в тюрьме, я вспомнил один случай, который произошел со мной, когда мне было пятнадцать. Мы с Томом Патти отправились в Вудсток, чтобы прикупить кое-что по мелочовке. Для меня это место всегда казалось легендарным. Когда ты едешь туда, то понимаешь, что здесь состоялось грандиозное событие. В Вудстокском фестивале принимали участие самые знаменитые рок-группы: The Who, Grateful Dead, Santana, Sly and the Family Stone. На нем выступали Дженис Джоплин, Джими Хендрикс и Ричи Хейвенс. Последний именно благодаря Вудстоку сделал себе имя. Лично я узнал, кто он такой, как раз после его выступления здесь. Это единственный известный мне фолк-исполнитель. Я слышал истории про людей, которые поехали в Вудсток на фестиваль – и больше уже не вернулись домой. Они просто не смогли покинуть это место.

Мы с Томом шли по главной улице городка, когда мне на глаза попалась вывеска с рекламой гадания, в том числе на картах Таро. Я решил зайти в эту лавку. Гадалка оказалась миловидной женщиной около сорока пяти лет. Она была одета как хиппи, но не особо походила на них. В любом случае, это была вовсе не старая карга, как можно было ожидать. Мы остановились на гадании по руке. Взглянув на мою ладонь, она рассмеялась и произнесла: «Ты – метеорит, который осветит мир на короткое время».

Я не поверил ей, потому что она не была безобразной старухой. Может, именно по этой причине мне и пришло в голову заглянуть в ее лавку. Казалось, все это – чушь собачья, но она продолжала: «О боже! Тебя ждут неприятности. На твою долю выпадет много боли, но ты сильный и справишься. Тебе предстоит через многое пройти, но с тобой все будет в порядке, детка. Ты преодолеешь все. У тебя длинная линия жизни, и тебе придется столкнуться с разными вещами. Но и сам ты ходячая катастрофа», – закончила она и вновь захихикала.

Я никому не рассказывал об этом гадании и был слишком напуган, чтобы поделиться этим с Касом, хотя позже узнал, что он сам гадал по картам Таро в надежде узнать, стану ли я чемпионом мира в тяжелом весе. Я не мог рассказать об этом предсказании никому из своих друзей в Бруклине, потому что никто из них не поверил бы в него. Они отнеслись бы к нему как к обману белых: «Майк, какая-то белая сука втерла тебе, что ты какой-то особенный? Нигга, ты просто сбрендил!»

Однако когда в 1992 году я сидел в тюрьме, до меня, наконец, дошло, что гадалка была права. Выйдя на свободу, я все еще был далек от нормы и запросто мог еще пару раз загреметь обратно. Но в глубине души я знал – мне суждено выжить. Казалось, даже если в меня будут палить из ружья, со мной ничего не случится. Я чувствовал себя неуязвимым.

Пережить тюремный срок мне помогли книги, которые Кас заставил меня прочитать. Каждый раз, когда я чувствовал себя подавленным и растерянным, я брал в руки «Графа Монте-Кристо». Эдмон Дантес не просто сидел в тюрьме и мечтал о мести, он готовился к ней: изучил все необходимое для этого, подыскал себе мудрого наставника. Единственный способ добиться успеха в жизни – это встретить человека, которого ты будешь безгранично уважать, на кого будешь смотреть снизу вверх и кого захочешь сделать счастливым. Эдмон Дантес строил свои планы в личных интересах, но при этом восхищался тем стариком, который научил его самому главному. Сидя в тюрьме, я постоянно размышлял об этом и вспоминал о моем учителе. Я воображал себя Эдмоном Дантесом из сточной канавы. «Когда я выйду из тюрьмы, я тебе покажу! А ну-ка, посмотри на меня! Нет, ты не отворачивайся, смотри на меня!» Вот что помогло мне выстоять.

Как только меня освободили, я забросил вещи в свой дом в Огайо и прямиком направился в Кэтскилл, чтобы побыть с Камиллой. В спортзал я вернулся вместе с Джеем Брайтом, моим бывшим соседом. Теперь он стал моим основным тренером. К этому времени благодаря дисциплине, которую привил мне Кас, я привел себя в форму. Отбывая срок, я не ел мяса, снизив свой вес с 270 до 218 фунтов[186], чему также способствовали усердные тренировки – поднятие тяжестей и тысячи отжиманий и приседаний.

19 августа 1995 года я вышел на ринг впервые за последние четыре года. Мой первый бой был с Питером Макнили. Его имя кажется знакомым, поскольку отец Питера, Том Макнили, когда-то дрался с Паттерсоном. Ленни Дэниелс, который тренировался вместе с Касом, прежде чем стать полицейским штата Нью-Йорк, рассказал мне, что познакомился с Томом в одном из баров Бостона.

«Ты один из боксеров Каса? – спросил тот Ленни. – О, Кас психологически очень грамотно обработал меня перед встречей с Паттерсоном! Он посетил мой тренировочный лагерь и заявил: «Мне здесь многое показалось интересным. К примеру, я и не подозревал, что ты такой большой и сильный. Мой парень маленького роста, и тебе, возможно, будет не слишком трудно справиться с ним». Потом он понаблюдал за моей тренировкой и добавил: «Чувак, я и не знал, что ты так классно пробиваешь хук. Нужно как следует подготовить Паттерсона к этому удару». Он уничтожил меня морально еще до того, как я вышел на ринг».

Мне нравилось называть свои поединки в честь великих воинов. Вернувшись на ринг после тюрьмы, я посвятил свой первый бой королю Ричарду, назвав его «Возвращение короля». Ричард Львиное Сердце, покончив с Крестовыми походами, изгнал из Англии своего брата Иоанна. Перед схваткой я мысленно обратился к Касу: «Не волнуйся, Кас! Король скоро будет здесь. Король Ричард обязательно появится вновь».

Спустя несколько секунд после начала боя, когда Макнили бросился на меня с другого конца ринга, я нанес ему чистый удар правой. Спустя восемь секунд, которые отсчитал рефери, Макнили, стоявший все это время на ногах, снова атаковал меня. Мы обменивались ударами, пока я не уложил противника на канвас апперкотом. Когда он поднялся, стало очевидно, что он совершенно не контролирует себя. На ринг выбежали его секунданты, которые, таким образом, выбросили белое полотенце, ничего не сообщив своему боксеру.

С учетом того, что в тот вечер мне выдалось мало работы, Дон Кинг решил не теряя времени свести меня на ринге с Бастером Д’Амато Матисом, сыном боксера, которого Кас тренировал очень короткое время. Мы дрались в Филадельфии 16 декабря 1995 года. В моем углу находился Джей Брайт, который выкрикивал числа по методике «мешка Вилли». Проблема заключалась в том, что отец Бастера, тренируясь у Каса, научился этой методике и передал сыну сведения о схеме Каса. Как результат в течение первых трех раундов каждый раз, когда Джей выкрикивал, например: «Семь-семь-два!», Бастер совершенно точно знал, что сейчас последуют два джеба, а затем удар правой, и уже был готов к этой комбинации. Он был в курсе дела, как я собирался атаковать. Я жутко злился, потому что первые два раунда вообще не мог попасть в него. Все мои удары шли мимо. Кроме того, этот ниггер выставил меня полным придурком, взяв на вооружение мой собственный стиль ведения боя. Возможно, никто не обратил на это особого внимания, но я-то четко видел, как он «качал маятник», делая это порой даже лучше меня. В конце концов, за 38 секунд до конца третьего раунда я чуть отступил назад и провел мощный апперкот правой. Кас сказал бы: «Этот парень заставил тебя в течение трех раундов выглядеть любителем, пока ты не уложил его».

Теперь, когда на новом пути к вершине у меня за плечами числилось две победы, Дон поставил меня против Фрэнка Бруно, который имел титул чемпиона в супертяжелом весе по версии Всемирного боксерского совета. Я уверен, что при Касе мне пришлось бы провести десять боев, прежде чем встретиться с действующим чемпионом мира и драться за пояс. Когда 16 марта 1996-го я вышел на ринг, не успело пройти и года с момента моего освобождения. Но благодаря прокачке мозгов, полученной от Каса, я вновь был в строю. Вернуть чемпионский пояс – в этом для меня сейчас заключался смысл жизни. Снова стать чемпионом в тяжелом весе было для меня более значимым, чем выиграть президентские выборы. Когда ты – чемпион, все твои обычные человеческие качества сразу же становятся чемпионскими: твое телосложение, твой взгляд, твое отношение к окружающим, производимое тобой впечатление, даже твои самолюбие и эгоизм. Я именно в это верил с самого детства. Конечно, все поначалу смеялись надо мной, говоря, что я коротышка. Но их смех моментально прекратился, стоило только мне надеть на себя чемпионские пояса, не так ли? Поэтому я хотел отвоевать титул. Для самого себя и для Каса.

Когда Бруно вышел на ринг, я почувствовал запах страха, исходивший от него. К концу первого раунда я нанес ему серьезное рассечение над левым глазом. В следующем раунде он так много клинчевал, что судье пришлось вычесть у него очко. Спустя полминуты после начала третьего раунда я достал его двумя хуками левой. Он был оглушен, и я прикончил его двумя апперкотами правой. Он повис на канатах, и после нескольких новых жестких ударов рефери Миллс Лейн остановил бой. Я вернул себе чемпионский пояс. В первые мгновения я принялся расхаживать по рингу, впитывая всей своей эгоистичной натурой атмосферу восхищения, но потом на меня снизошло смирение, я упал на колени и вознес молитву Аллаху. Поднявшись, я начал думать о Касе, пытаясь представить себе, что он сейчас мог бы сказать мне. «Один низложен, осталось еще двое, Кас», – подумал я.

Следующим на очереди был чемпионский пояс Всемирной боксерской ассоциации. На тот момент его обладателем был Брюс Селдон. Мои усилия по возвращению чемпионских поясов имели мало общего с первоначальной миссией, задуманной нами с Касом. Парни, с которыми я дрался после выхода из тюрьмы, казались какими-то клоунами. Я победил Селдона в первом раунде техническим нокаутом, обойдясь без жестких ударов. После соревнований я спросил свою жену Монику: «Детка, а я, вообще, ударил его хоть раз?» «Ну да, ты вмазал ему!» – ответила она. «А у меня такое впечатление, что я к нему даже не прикоснулся», – сказал я. После того как рефери Ричард Стил остановил бой, зрители свистели и скандировали: «Добей! Добей! Добей!»

Это был последний чемпионский пояс, который мне удалось выиграть. Через два месяца Дон организовал мой бой с Холифилдом для объединения чемпионских титулов. Я был не совсем готов и проиграл. А потом произошел инцидент, после которого меня дисквалифицировали, – в ответном поединке я укусил противника за ухо. В результате на многие годы я погрузился в пучину пьянства и наркомании с разрушительными для себя последствиями.

После сумасшедших расходов и не менее безумных налогов, часть которых так и не была выплачена, я задолжал более чем 100 миллионов долларов. В августе 2003 года я подал заявление о банкротстве, процесс окончательного оформления которого занял у меня 13 лет. Однако благодаря учению Каса я ни разу за это время не испытал полного отчаяния. Я был полностью разорен, но жил как король, используя тактику выживания в гетто. Такая возможность у меня была, в том числе благодаря тому, что в самом начале процесса, когда производился учет моих активов, судебные бухгалтеры обнаружили оформленную на меня пожизненную пенсию в размере 250 тысяч долларов. После уточнения всех деталей они установили, что Кас за несколько месяцев до своей смерти оформил эту ренту на свои последние 5 тысяч долларов. Позже я узнал, что Кас вручил деньги Камилле со словами: «Это на случай, если наш ребенок не сможет обеспечить себя. Запиши тогда эту сумму на имя Майка». Узнав об этом, я не выдержал и заплакал. Я из тех парней, которые без жены забудут поесть. Люди моего сорта понятия не имеют, как позаботиться о себе. Мне никогда и нигде не приходилось этого делать – ни в тюрьме, ни на свободе, ни с Касом, ни без него. Мой наставник присматривал за мной с небес и, увидев, что я облажался, позаботился о моей черной заднице. Это вселило в меня надежду.

Даже когда я проходил курс лечения в реабилитационном центре, учение Каса помогало мне выздоравливать. В каком-то смысле я прошел курсы психотерапевтов. Мысленное общение с Касом уже само по себе являлось своего рода реабилитацией. Разговоры с ним помогали мне разобраться в собственной сущности, осознать свои недостатки, снять с себя слои обиды. Именно по этой причине я преуспел в реабилитации. Такие, как я, всегда отчаянно стремятся к тому, чтобы все сработало. Находясь в центре, я выполнял все предписания. Ведь я – солдат. Вот кто я на самом деле. Я всегда готов встать в строй. Именно поэтому я победил в этой схватке. Что я приобрел? Чертово звание «реабилитированный ниггер десятилетия». Я выиграл эту войну. И мне помогло в том числе стихотворение, которое висело на стене спортзала:

Иногда, когда ты уже подумываешь о капитуляции, надо вспомнить: «Нельзя отступать! Не сдавайся!» Что бы ты ни делал, просто не прекращай борьбу. Ты выиграешь, ты вырвешься из этой ситуации, просто не сдавайся.

Важная часть моей реабилитации заключалась в помощи другим наркоманам. Вся жизнь Каса была примером служения, начиная от заступничества за соседей в Бронксе и заканчивая поддержкой постаревших и ушедших с ринга боксеров. Я регулярно выходил на улицу со своим консультантом Шоном и действовал в соответствии с программой «Двенадцать шагов анонимных алкоголиков». Мы навещали тех подростков, у которых произошел тяжелый рецидив, и уговаривали их вернуться и пройти лечение. Когда Шон звонил мне, я ни разу не отказал ему. У меня не возникло и тени сомнения в необходимости этого дела.

Когда мне было пятнадцать, я часто спрашивал Каса: «Как ты думаешь, я когда-нибудь попаду в Международный зал боксерской славы?» Он не колебался ни мгновенья: «Если ты будешь меня слушаться и станешь великим боксером, Майк, то это обязательно случится. Ты заставишь всех забыть о прежних знаменитостях. Единственная причина, по которой их будут вспоминать, – это то, что ты будешь о них рассказывать». В 2011 году я тоже был включен в Международный зал боксерской славы, который находится в Канастоте, штат Нью-Йорк, всего в двух с половиной часах езды от Кэтскилла. В тот же период наряду со мной в Зал славы включили мексиканца Хулио Сезара Чавеса, чемпиона в полусреднем весе среди юниоров Костю Цзю, знаменитого мексиканского тренера Игнасио Беристайна, рефери Джо Кортеса и Рокки Сильвестра Сталлоне. Мое раздутое эго внушало мне: если имя Майка Тайсона не попадет в Зал славы, то и самого Зала быть не должно. При этом, будучи неуверенным в себе парнем, я считал, что просто не нравлюсь тем, кто ответственен за это чисто политическое решение, ведь в списке уже значились бойцы, с которыми я дрался, а про меня никто не вспоминал. Для себя я решил, что стал изгоем, которого в эту святая святых никогда не пустят.

Поэтому я был крайне удивлен, когда мне позвонили и пригласили приехать в Канастоту. Был дождливый день, и я постоянно думал о Касе. Когда пришло время получить награду и выступить с приветственным словом, я посмотрел в зал и увидел среди приглашенных Кармена Базилио, Джейка Ламотту, Кена Нортона и Аарона Прайора. Я понял, что это вершина моей боксерской карьеры и для меня на этом все заканчивается, хотя сам бокс остается. Выше я уже не смогу подняться. Поэтому я взял микрофон и постарался воздать должное Касу:

– Все началось, когда я познакомился с Касом и Бобби Стюартом, будучи воспитанником спецшколы для несовершеннолетних преступников. Я оказался там, потому что с детства занимался грабежами. Всю свою жизнь я наблюдал за этими парнями, – я указал на боксеров в зале и на сцене. – Теперь я смотрю на них по-другому. Почему же мне всегда хотелось быть на них похожим? Даже не знаю, как это объяснить…

К тому времени мне уже стало трудно сдерживаться.

– …Я могу сейчас ляпнуть какую-нибудь глупость или проявить свои эмоции, прошу простить меня… Когда я встретил Каса, мы с ним, конечно, говорили о деньгах, но прежде всего мы беседовали о том, как мне стать великим боксером…

С этими словами я начал тихо всхлипывать.

– …Парни, я даже не могу закончить свою речь. Спасибо вам всем! Спасибо!

Я вернулся и сел на свое место, и ко мне стали подходить, чтобы пожать руку. Я услышал в своей голове голос Каса. «Ведь я же говорил тебе, что ты будешь в этом гребаном Зале славы!»

Большинство людей не получают возможности поучаствовать во втором акте. А я искренне радуюсь киносъемкам или моноспектаклям, испытываю чувство настоящего восторга, ощущая себя членом великого братства артистов. Даже когда я выступал на ринге, для меня важнее всего было развлекать зрителей. Кас знакомил меня с такими замечательными людьми, как Норман Мейлер. Я привык находиться рядом с теми, кого при случайной встрече на улице останавливают, чтобы в восхищении поприветствовать. Я кое-чему научился у этих людей: харизме, умению привлекать внимание. Я многое узнал о том, как вызывать у окружающих эмоции, как нравиться или, наоборот, отталкивать от себя. Все это – настоящее искусство, а ведь Кас тоже посвятил свою жизнь подобным вещам. Даже когда он говорил, что побуждает других людей действовать, используя силу собственных мыслей, – ведь это тоже искусство. Пусть это сродни магии, и все же. Ведение войны, выживание, сохранение мира – все это творческий процесс. Да, я не слишком хороший артист, но кое в чем разбираюсь. Вероятно, это звучит как «я плохой боксер, но умею драться», и тем не менее я уверен, что не ошибаюсь. Конечно, мои возможности в этой сфере ограниченны, но я умею хорошо делать свое дело. То же самое и с актерством как отдельным видом творчества. Уорд Бонд[187] и подобные ему парни не смогли достичь такой бешеной популярности, как Джон Уэйн[188] или Эррол Флинн[189], и тем не менее их сразу же замечали, стоило им появиться на людях.

Я еще не избавился от кокаиновой зависимости, когда меня попросили сыграть эпизодическую роль в фильме «Мальчишник в Вегасе». Фильм еще только готовился выйти на экран, и я все еще находился в Вегасе. Какие-то детишки, выскочив из туристического автобуса, увидели меня на улице и стали скакать от радости. Они показывали на меня пальцем и истошно кричали: «А мы видели тебя в кино! Мы только что видели тебя в кино!» Судя по всему, они посмотрели в кинотеатре анонс фильма с моим участием. Эти дети не представляли, как я дерусь на ринге, и ровным счетом ничего обо мне не знали, кроме того, что я снялся в кино. Это стало для меня поворотным моментом. В мгновение ока случилось что-то крайне важное для меня. Я был накачан кокаином под самую завязку, и вдруг за один-единственный миг что-то изменилось. Но что, черт возьми? Все произошло так быстро, что мне стало не по себе. Полоса неудач длилась так долго и вдруг – бум! У меня появилась возможность все осознать и радикально изменить, а я оказался к этому совершенно не готов. Чтобы решительно перекроить свою уродливую жизнь, мне для начала нужно было перепрограммировать свой разум.

Все очень непросто. Вначале я убеждаю себя: «Я собираюсь измениться. Собираюсь вновь побеждать. Я не намерен завершить свою жизнь так жалко. Мое наследие будет другим. Мне предстоит множество побед. Я одолею всех». Затем я возвращаюсь к той чертовщине, которой Кас замусорил мне голову: «Нет никого, кто смог бы меня остановить! Мое царствование будет незыблемым!» Я накачан наркотой и даже не могу конкретизировать для самого себя, о каком царствовании идет речь, но твердо уверен в том, что скоро окажусь на троне. Понимаю лишь, что это не может быть миром бокса, что это какой-то другой мир, но с похожей идеологией.

Я был безнадежен, общался с плохими духами, разрушил все свои заветные мечты. Но мне было достаточно сыграть одну эпизодическую роль – и все принялись убеждать меня: «Майк, тебе нужно сниматься!» Выдающиеся актеры и не менее выдающиеся режиссеры наперебой твердили мне об этом: «Майк, ты должен и дальше исполнять эти забавные роли! Забудь о крутом парне на ринге! То, как ты играешь, выглядит очень занятно, Майк, потому что это то, кто ты есть на самом деле. Ты хороший парень, Майк! Все то добро, которое в тебя есть, тонет в дерьме, случившемся с тобой за годы жизни. Ты должен постоянно оставаться на свету, потому что в этом случае ты ярко сияешь». И они были правы. Раньше я играл роль темной силы. Эту роль мне навязал Кас: мрачное запугивание, Железный Майк, все дела. По существу, Кас использовал меня, чтобы оставить после себя яркое наследие. И играть роль его наследника было классно. Если бы он попросил меня сделать это еще раз, я бы не отказался. Только на этот раз сыграл бы еще злее.

В октябре 2009 года мы с моей женой Кики отправились в отель Venetian на моноспектакль Чезза Пальминтери «Бронксская история». Выступление произвело на нас огромное впечатление, и по дороге домой я понял, что мог бы создать подобный спектакль о своем личном опыте. Мы сели и написали для меня персональное шоу, основанное на моей истории. Название было выбрано такое же, как и для моей первой книги, – «Беспощадная истина». После того как мы показали шоу в Лас-Вегасе, Спайк Ли привез сценарий на Бродвей, и в конечном итоге телеканал HBO снял на его основе фильм. Выезжая куда-либо, мы периодически берем его с собой. Сейчас мы создаем новую версию этого моноспектакля для программы Брэда Гаррета Comedy Club, которая идет в гостинично-развлекательном комплексе MGM Grand в Лас-Вегасе. Много лет назад на арене этого комплекса состоялись одни из самых запоминающихся моих поединков, а теперь я ставлю здесь эстрадную версию собственного моноспектакля. Ни того, ни другого я не смог бы сделать без Каса. Общаясь с ним, я научился рассказывать захватывающие истории. Переняв от него умение оставаться бесстрастным, теперь я могу выйти на сцену и сыграть персонажа по имени Майк Тайсон. На сцене я обнажаю душу перед зрителями, как некогда делал это перед Касом, формируя характер, необходимый для завоевания чемпионского титула. И у меня не было бы даже минимального шанса успешно выступить со сцены, если бы Кас не укрепил мою уверенность в себе с помощью установочных фраз и техник самовнушения.

Кас всегда утверждал, что я могу преуспеть в любом деле, и говорил о моих задатках актера. Я даже не уверен в том, что мне было суждено стать именно боксером, я просто увлекся этим видом спорта в молодости. Когда я оказался рядом с Касом, мне понравилось развлекать людей. Приятно, когда ты входишь куда-то – и все бросаются пожимать тебе руку и не сводят с тебя глаз. Кас обычно так и расписывал мне это: «Если будешь слушаться меня, то каждый раз, зайдя куда-нибудь, ты почувствуешь, что все смотрят только на тебя. Ты завладеешь всеобщим вниманием». Вот чем соблазнял меня этот белый парень, а мне было тогда всего тринадцать лет.

Моя актерская карьера началась вследствие той решимости, которую Кас вселил в меня. Благодаря ему у меня достаточно веры в свои силы, чтобы делать то, о чем я раньше не имел ни малейшего представления. Уверенность, примененная должным образом, способна заменить гениальность. Я знаю, что достигну своей цели, выйдя на сцену этим вечером. Завтра может случиться все, что угодно, но прямо сейчас я собираюсь сделать то, чего никто в мире еще никогда не делал. В будущем нам может оказаться непросто, но сегодня пусть будет так, как будет.

Самое смешное, я не знаю, гордился бы Кас моими успехами в шоу-бизнесе или нет. Думаю, он стал бы допытываться:

– Раньше ты занимался боксом, теперь чем-то совершенно непонятным. Какие-то концерты у него. Это такая отмазка, чтобы не драться? Ты больше не любишь бокс? Намерен сосредоточиться вот на этом?

– Кас, но мне нравится выступать в своем персональном шоу! Мне интересно развивать свой эстрадный номер! Может, когда-нибудь я смогу достичь вершин Эдди Мерфи.

В ответ Кас только фыркнул бы и поинтересовался:

– С кем он дрался, этот Мерфи? Кто его тренировал? Из какого он спортзала?

Эпилог

Йо! Йо! / Смотри на нас. / Мы жахнем бутылкой и до отказа газ! / По башке бутылкой в самый раз! / Качай мозги, как Д’Амато Кас. / Раз кишка тонка, смотри на нас![190]

Car Freestyle (1999), рэперы Proof и Eminem

В процессе работы над этой книгой мне многое открылось о моем наставнике. Также я многое узнал о себе. Для меня стало еще более очевидным, как сильно Кас повлиял на судьбу других боксеров, с которыми он работал на протяжении многих лет. Связь между ними никогда не прерывалась. Я помню, как однажды вечером сидел с Касом в столовой и тот сказал мне: «Звонил Джо Джулиано. Он собирается заехать в гости. Ему нужно кое-что прояснить. У него сейчас непростой период». Джулиано не выступал на ринге уже много лет, но все еще ждал от Каса мудрого совета.

Что в этом человеке было такого, что заставляло его бойцов оставаться преданными ему? Джо Карузо, который тренировался у Каса в 1950-х годах, сказал:

– Когда ты идешь к психиатру, он, чтобы выяснить, что с тобой не так, заставляет тебя выговориться. Так же поступает Кас. Он внимательно тебя выслушивает, а затем, разбирая проблему, заставляет поверить в свои слова. Кас, словно ловкий продажник, зная о боксе все, внушает, что сделает для тебя все возможное и невозможное. Как-то он заверил меня: «Когда ты на ринге, я рядом – дерусь плечом к плечу с тобой».

Должно быть, Касу было трудно отказаться от собственных выступлений на ринге, однако он был вынужден уйти из-за травмы глаза. Тем не менее он незримо присутствовал во время боя. «Даже если ты сам не можешь участвовать в поединке, у тебя есть возможность добиться успеха через своего ученика, – поделился он с режиссером, который снимал о нем фильм. – Если ты возьмешь мальчика и от начала до конца научишь его драться, частичка тебя останется в нем. И когда он выйдет на ринг, эта частичка будет находиться там же».

Карузо восхищался харизмой Каса: «Он притягивал к себе людей. Все хотели быть рядом с ним. Даже тот, кто не собирался становиться боксером, все равно стремился оказаться возле этого человека. Кас обладал каким-то магнетизмом. Он говорил мне: «Эл, иди на ринг!» И я был готов ринуться вперед. Мне было наплевать, кто мог оказаться моим противником. Я знал: если Кас отправляет меня туда, я выиграю. У него был талант выявить то, что скрыто глубоко внутри. И при наличии у новичка малейшей предрасположенности и реального желания Кас мог заставить его не только полюбить бокс, но и полностью отдаться этому виду спорта. Д’Амато разжигал в тебе огонь, который начинал рваться наружу. Он мог это сделать как никто другой». Карузо был прав. Никто и никогда не мог увлечь меня так же.

«Кас Д’Амато был величайшей личностью в истории бокса, – сказал Хосе Торрес одному из журналистов. – Он понимал боксеров и учил их думать, причем в широком смысле этого слова, не только на ринге. Кас верил, что хороший менеджер должен защищать своих боксеров, получать для них больше денег при наименьшем риске с их стороны. Если его боец проигрывал, потратив при этом на ринге все силы, Кас всегда винил в этом себя. В таких случаях он считал, что совершил ошибку, выставив своего парня против более сильного противника».

Некоторые из боксеров Каса пошли по его стопам. Впечатлившись деятельностью своего наставника, который привел в бокс детей с улицы в Нижнем Манхэттене, Нельсон Куэвас открыл в Бронксе клуб Apollo. Там, в «курилке», я встретился в бою со своими первыми соперниками. Нельсон сохранил любовь к Касу спустя все эти годы. С трудом сдерживая слезы, он рассказал нам: «В то время мой собственный отец еще был жив, но Кас по существу занял его место, потому что мой родитель был погружен в бизнес и не особенно занимался мной. Я был последним, тринадцатым ребенком в семье. Кас обычно помогал всем, кто тренировался у него. Мы все: Джорджи и Бенни Кельн, Грег Гэвин, Флойд Смит, другие боксеры – каждую неделю получали от него чек. Мне причиталось целых 50 долларов в неделю, и я при этом получал меньше, чем остальные. Никогда не будет второго такого человека, как Кас Д’Амато!»

Я перенял от Каса его отношение к деньгам. Он всегда воспринимал их лишь как средство. Пит Хэмилл вспомнил, как однажды какой-то бродяга зашел в Gramercy. Кас дал ему доллар. На следующий день в спортзале появилось пять бродяг, и Кас вручил каждому из них по доллару. Молва о щедрости владельца спортзала стремительно распространилась по округе, и в один из дней перед Касом предстало сорок бездельников, жаждавших подачки. Они ее получили, а затем Кас сказал: «На этом точка! Иначе вы вернетесь сюда с чемоданами!» Через несколько лет после того как Кас объявил о своем банкротстве, его навестил Эззард Чарльз. Этого человека изрядно потрепала жизнь, и он был прикован к инвалидному креслу. Бывший боксер попросил у Каса немного денег, и тот одолжил ему тысячу долларов. Больше Кас ничего не слышал о Чарльзе.

Кас любил цитировать журналиста и сценариста Джина Фаулера: «Деньги – это такая вещь, которую надо выбрасывать за спину, сидя на крыше поезда». Мы оба следовали этому совету – и оба оказались банкротами.

В 1974 году из Мемфиса тренироваться к Касу приехал Джоуи Хэдли. Несчастный случай оборвал его боксерскую карьеру, Джоуи вернулся домой и стал заместителем шерифа. Однако уроки Каса остались с ним на всю жизнь. Он вспоминал в беседе с нами:

«Кас всегда говорил: «Профессионал делает все необходимое, независимо от того, что он чувствует». И эти слова помогли мне в жизни. Я знаю, Кас применял этот принцип по отношению к боксу, но мне пришлось вспомнить о нем за пределами ринга. Когда я работал в департаменте шерифа, мне приходилось вставать в 4:30 утра. Прекрасно помню, как я нажимал на будильнике кнопку повтора звонка и уговаривал себя: «Можно же взять больничный на несколько дней. Я так устал. Лучше останусь дома сегодня». А затем у меня в голове всплывала эта фраза: «Профессионал делает все необходимое, независимо от того, что он чувствует». И я выключал будильник, вставал и шел на работу.