Железные амбиции. Мои победы с Касом Д'Амато Тайсон Майк

Тем временем Флойд упорно тренировался в старом заброшенном ночном клубе в Коннектикуте. Компанию ему составляли только его тренер Флорио, спарринг-партнер и крысы. «Его скандальный и лишенный лицензии менеджер Кас Д’Амато не приближается ни к гостинице, где проживает Флойд, ни к импровизированному спортзалу, а также редко звонит ему по телефону», – писал один из журналистов. Флойд был согласен с этим. В автобиографии он пишет: «Кас обычно звонил в ньютаунский лагерь один или два раза в неделю, и я разговаривал с ним, если у меня было что сообщить, но бо`льшую часть времени он ограничивался разговором с [тренером] Дэнни [Флорио]. Ближе к завершению тренировочного периода он приехал в лагерь и провел там несколько дней, но атмосфера между нами была уже не той, что прежде».

В июне, за неделю до поединка, Кас прервал молчание, пригласив репортера New York Times к себе домой, который одновременно являлся офисом. По словам Каса, ранее он избегал интервью, потому что «это могло повредить организации поединка». Он не считал себя беспомощной фигурой в мире бокса. Вот выдержка из статьи.

«Я по-прежнему поддерживаю связь с боксерским миром, – рассказывает Д’Амато. Во время разговора он полулежит в одном из двух кресел в своей квартире недалеко от Бродвея, обставленной в духе пятидесятых годов. Под этой фразой следует понимать поддержание связи с Паттерсоном и его лагерем. – Мне нет нужды каждый день наведываться к Флойду и беседовать с ним. Я в курсе дела, над чем он работает, и знаю, что он делает успехи. Для меня этого вполне достаточно… После поединка я обязательно поднимусь на ринг, когда все будут чествовать Флойда Паттерсона как первого чемпиона в тяжелом весе, вернувшего себе свой титул».

Кас не преминул слегка приукрасить ситуацию относительно его трений с законом: «Думаю, решение этих вопросов поможет Флойду, поощрит его быть на высоте. Те проблемы, с которыми мы столкнулись, вдохновят нас на новые достижения». Кас упомянул в интервью, что ему придется отказаться от своей цели иметь сразу трех чемпионов. Журналист New York Times представил это в следующем свете: «Из беседы с ним было понятно, что он чувствует себя генералом, который проиграл битву, но имеет хорошие шансы выиграть войну. Он, в частности, заявил: «Я всегда симпатизировал военным. В основе всех моих действий лежит военная стратегия. Мне своейственно все заранее продумывать, чтобы внешние обстоятельства не могли повлиять на принятое решение. Конечно же, на войне, как и в шахматах, иногда приходится жертвовать некоторыми фигурами или уступать по некоторым пунктам, чтобы достичь конечной цели». Кас мало что рассказал о своей войне с Международным боксерским советом. Он лишь иронически заметил: «Я боролся с мафией, а в конечном итоге сам оказался преступником и злодеем». Возможно, Д’Амато вспомнил при этом Конфуция, изучением трудов которого он заполняет долгие часы одиночества. Также ему нравятся научно-популярная литература и мемуары на военную тему, в том числе воспоминания фельдмаршала Бернарда Монтгомери[120], еще одного индивидуалиста, предпочитавшего резать правду в глаза. Детективные истории помогают Д’Амато расслабиться. В его квартире есть бар, постеры на тему бокса, фотографии боксеров, раковина, выцветший коричневый ковер на всю стену и телевизор. Д’Амато смотрит новостные программы и боксерские поединки, иногда ковбойские фильмы. Он часто гостит у друзей и где-то трижды в неделю выезжает за город. «Мне не нравится быть слишком предсказуемым в своих действиях», – признается он. Когда-то его телефонные счета превышали полторы тысячи долларов в месяц, поскольку он пристально следил за событиями в мире бокса в стране и за рубежом. Эти счета по-прежнему высоки, так как ему постоянно названивают промоутеры или представители боксерского бизнеса, которые нуждаются в финансовой помощи. Д’Амато пытается оказывать содействие тем, кто «на его стороне», хотя его собственный долг составляет 100 тысяч долларов, включая 47 тысяч долларов судебных издержек».

Два дня спустя уже в другом штате еще один репортер Times побеседовал о Касе с Флойдом. В разговоре журналист упомянул, что, «поскольку Кас Д’Амато, отстраненный менеджер Паттерсона, теперь держится поодаль и не вмешивается со своей болтовней и промыванием мозгов, тренировки должны стать более спокойными». На этот выпад Флойд, продемонстрировав свою преданность Касу, ответил: «Без него действительно стало спокойнее. Однако вы не можете иметь все, что хотите. Приходится чем-то жертвовать, чтобы заполучить желаемое. Добившись своей цели, он сможет использовать ситуацию в своих интересах». По мнению репортера, ситуация выглядела вполне прозрачной: «Если Д’Амато вернет для поединка со своим боксером чемпиона-тяжеловеса из шведского клуба Smorgasbord Smasher, то Паттерсон сможет драться только там, где Каса признают в качестве его менеджера».

Критика коррупции в боксерском бизнесе достигла пика в трех журналистских расследованиях New York Times, опубликованных после первого поединка с участием Йоханссона. В результате поднятой шумихи в дело вмешалось федеральное правительство. Эстес Кифовер – сенатор от штата Теннесси – созвал Сенатский подкомитет по антимонопольной политике и начал расследование влияния организованной преступности на спорт. Этот процесс затянулся на четыре года. Эстес Кифовер приобрел национальную известность в начале 1950-х годов благодаря своей критике в адрес мафиозных структур на слушаниях, транслировавшихся по ТВ. Сенатор не очень хорошо разбирался в боксе и поэтому вышел на Джона Бономи, помощника окружного прокурора Хогана в штате Нью-Йорк, который в конечном итоге и покончил с Фрэнки Карбо. Таким образом Бономи стал главным экспертом и специальным советником Эстеса Кифовера.

Джон Бономи наработал опыт в офисе окружного прокурора, расследуя дела о мошенничестве, воровстве и вымогательстве. В период службы в Бюро по пресечению обманной практики он осудил Джонни Дио, коррумпированного профсоюзного чиновника. Путем прослушивания телефонных переговоров было установлено широкомасштабное влияние мафии в этом виде спорта. Все лица, причастные к боксу, говорили о криминальном боссе, который был известен как Мистер Большой, Дядя или Посол. У Бономи было предчувствие, что это Карбо, и он устроил засаду: несколько местных копов сообщили Хайми Уоллману – менеджеру, связанному с мафией, – о своем намерении переговорить с его другом Карбо. Уоллман тут же позвонил другому мафиози и предупредил, что Дядю ищут копы. Попадание в десятку!

Теперь, накануне июньских слушаний 1960 года, Джон Бономи предупредил общественность, что Карбо продолжает контролировать боксерский бизнес даже из-за решетки. В беседе с журналистом издания Cavalier он отметил: «Карбо хвастается, что у него есть друзья в высших кругах, и мне хорошо известно, что многие лица, включая бизнесменов-миллионеров, извлекли выгоду из финансового контроля над боксом со стороны Фрэнки Карбо. Информация о финансовых махинациях дошла до сенатского подкомитета и, очевидно, заслуживает дальнейшего расследования». Далее в статье говорилось:

«Джон Бономи не откроет своей стратегии никому, кроме сенатора Эстеса Кифовера. «Не хочу показаться параноиком, – заявил он, – но никогда не знаешь, кому можно доверять». Прежде чем продолжить, он какое-то время задумчиво смотрел на купол Капитолия: «Имея дело с такими влиятельными рэкетирами и аморальными магнатами, иногда быть немного параноиком – чертовски разумная идея». Он встал, и тщательно запер в сейфе свои папки, произнеся при этом с добродушной улыбкой: «Совсем чуточку параноий». «Влиятельные рэкетиры и аморальные магнаты» – похоже, он сражался с теми же парнями, что и Кас».

14 июня, за шесть дней до матча-реванша, сенатор Кифовер открыл слушания заявлением о поставленной задаче: «В последние годы уголовные расследования в штате Нью-Йорк привели к осуждению Фрэнка Карбо и Габриэля Дженовезе за тайную деятельность в боксерском бизнесе. Также был разоблачен Энтони (Толстяк Тони) Салерно, финансировавший первый поединок в чемпионате мира между тяжеловесами Йоханссоном и Паттерсоном. В результате расследования на Западном побережье Карбо, Фрэнку (Блинки) Палермо и другим было выдвинуто обвинение в попытке путем вымогательства завладеть чемпионским титулом в полусреднем весе. Как показало следствие, многие промоутеры и менеджеры бокса были в сговоре с преступным миром, о чем я неоднократно упоминал. Я поручил сотрудникам сенатского подкомитета выяснить, не продолжается ли сговор преступного мира с некоторыми влиятельными фигурами в профессиональном боксе с целью его монополизации».

Начавшееся расследование касалось прежде всего сфальсифицированных результатов поединков и взяток, которые обеспечили Джейку Ламотте титул чемпиона в среднем весе. Позже, в том же году, сенатор Кифовер намеревался начать противоборство с Фрэнки Карбо и Джимом Норрисом.

За три дня до матча-реванша Кас появился в лагере Флойда на открытом спарринг-бое и ответил на вопросы журналистов. Он мог сделать это публично, поскольку штат Коннектикут не подпадал под юрисдикцию штата Нью-Йорк. Кас утверждал, что по-прежнему часто консультирует Флойда и уверен в том, что тот вернет себе чемпионский титул, потому что Йоханссон «боится Паттерсона». После завершения тренировки уже Флойд стал давать интервью, Кас же затерялся среди остальных присутствующих. «Кас – мой менеджер, – заявил Флойд. – Он занимается решением различных деловых вопросов. Однако во время поединков я не обращаюсь за советами ни к кому из своего угла».

Говард Коселл взял интервью у Флойда за день до поединка. В глазах боксера он увидел «ярость». На этот раз Паттерсон воспринимал предстоящий бой как возможность личной вендетты. Он был вынужден целыми месяцами наблюдать, как Ингемар принимает участие в различных ток-шоу, высокомерно демонстрируя свою правую руку – «Молот Тора». Ингемар походил на шведского Джо Нэмета[121]: он самовлюбленно красовался перед камерами и явно наслаждался чемпионским титулом, общаясь с журналистами с такой раскованностью, которой Флойд никогда не обладал. Паттерсон же все время посвящал тренировкам, на многие месяцы уединившись в своем лагере. И теперь он накопил в себе такую ярость, о которой сам не подозревал.

Ингемар считался у букмекеров фаворитом, за него давали 8 против 5. Многие репортеры, включая Мартина Кейна из Sports Illustrated, ставили на то, что Йоханссон сохранит свой титул. Поединок проходил на Polo Grounds, огромном бейсбольном стадионе, где обычно выступала команда клуба New York Giants. Рой Кон и его помощники показали себя полными дилетантами при организации поединка. Многотысячная толпа сломала ворота и бесплатно прорвалась на стадион, игнорируя охрану. Повсюду шла драка за зрительские места. Зоны, выделенной для прессы, оказалось недостаточно.

Кас сидел в шести рядах от ринга, нервно теребя в руках черную фетровую шляпу. Когда во втором раунде Ингемар нанес сильный удар правой в голову Флойда, Кас вздрогнул и закусил губу. За 30 секунд до конца раунда он схватил себя за горло, словно начав задыхаться. В течение следующих двух раундов тело Каса дергалось в такт ударам, словно помогая Флойду на ринге, а его ноги вытанцовывали что-то наподобие стремительных движений Мухаммеда Али.

Четыре раунда прошли относительно ровно, а в начале пятого Флойд левым хуком уложил Йоханссона на канвас. Тот смог подняться на счет «восемь», однако было очевидно, что он дезориентирован. Флойд, продолжая натиск, провел несколько ударов по корпусу противника. Когда Йоханссон опустил руки, Паттерсон выбросил идеальный левый хук, который отправил Ингемара в нокаут. Пока рефери считал до десяти, левая нога Ингемара дергалась в конвульсиях. Как только Йоханссон упал, Кас вскочил со своего места и стал пробираться к рингу через зону для прессы с криком: «Флойд, Флойд! Я здесь!» Однако из-за хаоса Паттерсон не слышал его. Кас дождался, пока фотографы перестанут щелкать камерами, и встретился глазами с Флойдом. После этого он вернулся к своим друзьям, выкрикивая: «Ведь я же говорил, что он умеет бить! Теперь все знают, что он умеет бить!»

Тем временем на ринге оказался Коселл, чтобы взять интервью для радио. Ему хотелось поговорить с Ингемаром, однако тот все еще был без сознания. Тогда Коселл обратился к Уайти Бимштейну, тренеру Йоханссона: «Ради всего святого, Уайти! Он мертв?» «Пусть это будет ему уроком, – ответил Бимштейн. – Я предупреждал этого сукина сына, чтобы он опасался левого хука!»

На следующий день Флойд встречался с журналистами в отеле Commodore. Паттерсон сидел, а Кас стоял позади, положив руки ему на плечи. Флойд заявил, что он вел поединок, испытывая «бесстрастную злость», и эти слова, должно быть, понравились его наставнику. Когда его спросили, считает ли он этот бой самым большим достижением в своей жизни, он самодовольно улыбнулся: «Конечно, считаю. Хотите знать, почему? Я вам отвечу. Отныне читатели будут вправе не верить ничему из того, что вы, ребята, напишете обо мне… Я – снова чемпион. На этот раз настоящий». Один из журналистов задал Флойду на первый взгляд безобидный вопрос: «Флойд, тот удар, которым ты нокаутировал Ингемара, был самым сильным твоим ударом?» – «Я не могу сразу дать ответа, потому что мне придется опросить всех остальных парней, которых я бил». Кас от избытка чувств схватил Флойда сзади и радостно встряхнул. Затем другой журналист спросил у Флойда, кто больше других помог ему в процессе борьбы за чемпионский титул: Джо Луис, который дал ему несколько советов по ведению поединка с Ингемаром, или его менеджер Кас. После того, как вопрос был задан, Кас наклонился к уху Флойда, и тот послушно повторил его слова во всеуслышание: «Флойд Паттерсон».

Пресс-конференция Флойда заставила бо`льшую часть враждебно настроенных к нему средств массовой информации смиренно проглотить обиду, признав свою ошибку. В частности, Дэн Паркер писал: «Трудно найти объяснение странному поведению Паттерсона на ринге в первом поединке или примечательному заявлению, которое его менеджер Кас Д’Амато сделал телевидению, когда его боксер находился в полубессознательном состоянии после нокаута. Как мы помним, тогда он сказал, что Флойд станет первым тяжеловесом, который вернет себе чемпионский титул в матче-реванше. Этот невозмутимый прогноз – не совсем то, что можно ожидать от менеджера, чей чемпион в супертяжелом весе только что потерял титул. Но как бы этот прогноз ни выглядел в тот момент, он оказался гораздо более точным, чем те пророчества, которые щедро раздавал ваш покорный слуга, опростоволосившийся Дэниел». Даже Джимми Кэннон отдал должное Флойду.

Ненавистники Каса восприняли победу Флойда как предлог, чтобы снова выступить с критикой. Артур Дейли, журналист New York Times, начал свою колонку словами: «Когда-нибудь в далеком будущем, когда Флойд Паттерсон присоединится к Джо Луису как один из старейшин бокса, ему, по всей видимости, понадобится достаточно длительное время, чтобы в деталях вспомнить поворотный момент своей карьеры. Когда сварливому Касу было отказано в лицензии менеджера в штате Нью-Йорк, Паттерсону пришлось действовать самому. И оказалось, это именно то, что ему нужно. Он вдруг обнаружил, что ему не требуется чрезмерная опека из серии «мама-лучше-знает» и постоянное промывание мозгов. Флойд вычеркнул это из своей жизни – и обрел зрелость».

Однако Роджер Кан, писавший для еженедельника The Nation, был всерьез обеспокоен возвращением Каса в мир бокса после того, как Флойд вернул себе чемпионский титул: «[Д’Амато] планирует отомстить своим обидчикам, реальным и воображаемым, что, вероятно, приведет к заключению множества контрактов под его давлением. Он больше не заявляет о создании идеальной системы для боксеров и менеджеров. Похоже, его кампания теперь направлена исключительно на восстановление могущества и славы Д’Амато».

На самом деле Кас вел активную закулисную деятельность по восстановлению могущества и славы Паттерсона. Он убедил Джеки Робинсона и телевизионную суперзвезду Эда Салливана стать сопредседателями намеченного на 21 июля благотворительного ужина с участием Флойда. Все средства предполагалось направить в Уилтвикскую школу для мальчиков, альма-матер Флойда. Помпезное мероприятие было организовано в большом банкетном зале отеля Commodore. Кас собрал полный зал знаменитостей, включая Рокки Марчиано, Джерси Джо Уолкотта, Барни Росса[122], мэра Нью-Йорка Вагнера и Бранча Рики[123]. Проанализировав принцип рассадки гостей, можно было проникнуть в тайну борьбы за власть в боксерском мире, которая по ожесточенности вряд ли уступала закулисным интригам Кремля. Флойд, Кас и Говард Коселл сидели на подиуме вместе с Роем Коном, который утверждал, что лично продал в тот вечер треть мест в зале. Тедди Бреннер, Нед Айриш и остальные бывшие члены руководства Международного боксерского совета из Madison Square Garden были сосланы за столик номер 36. А почетные места за третьим столиком были отданы мистеру Чарли Блэку с супругой – близкому другу Каса, из-за которого он, по существу, лишился лицензии менеджера по боксу и своей репутации после участия (с подачи Блэка) Толстяка Тони Салерно в организации первого поединка между Паттерсоном и Йоханссоном. Кас был способен годами держать обиду на кого угодно из-за малейших колкостей в свой адрес, но Чарли Блэка он продолжал ценить и уважать невзирая ни на что.

Кас приготовил для присутствующих гораздо больший сюрприз, чем присутствие Чарли Блэка: в ходе ужина он подарил Флойду корону. Настоящую корону в буквальном смысле этого слова. Он попросил ювелиров разработать для нее специальный дизайн. Журналу Sports Illustrated Кас рассказал: «Она будет из чистого золота с настоящими драгоценностями. Не знаю, во сколько мне это обойдется, может быть, в 20 тысяч долларов, а может, даже в 35 тысяч. Понятия не имею, мне все равно. Ведь Флойд подарил мне самый грандиозный вечер в моей жизни». Кас утвердил дизайн короны из 14-каратного золота, усыпанной 174 бриллиантами, 248 рубинами и сапфирами и 250 жемчужинами. У нее было девять гребней, на самом высоком из которых красовался золотой глобус, означавший господство Флойда на всей планете. Корону украшала пара боксерских перчаток, инкрустированных драгоценными камнями. В передней части короны сияли выложенные из алмазов инициалы Флойда высотой в один и три четверти дюйма[124]. Для устойчивости венец был окаймлен лентой из горностая. «Когда корону вручат, я хочу услышать восхищенные возгласы!» – заявил Кас. Он безумно гордился этой чертовой штукой и показывал ее фотографию бесчисленное количество раз, не забывая упомянуть, что это обошлось ему в 250 тысяч долларов. Судя по всему, он учитывал инфляцию.

Только один подарок значил для Флойда столько же, если не больше, – телеграмма с благословением от папы Иоанна XXIII. Для новообращенного католика это многое значило.

Через неделю после благотворительного ужина Кас – или, согласно закладной, Камилла – продолжил тратить деньги, правда, в гораздо меньших масштабах. 27 июля 1960 года произошла передача недвижимой собственности, принадлежавшей жителю Кэтскилла Кресте Сициньяно (он же Оресте Суиньяно), Камилле Эвальд, проживавшей по адресу 5005, 43-я авеню, Вудсайд-Куинс, – это было любовное гнездышко Каса. За один доллар Камилла получила в свое распоряжение поместье Old Thorpe на Гудзоне. Недвижимость включала огромную усадьбу в викторианском стиле и внушительных размеров гараж. Это была явная мафиозная сделка. Разве могут быть сомнения на этот счет? Цена мафиозной дружбы была очень точно определена в один доллар. Неужели найдется человек, способный поверить в то, что можно продать дом за доллар? Эта история дурно пахнет. Свихнуться можно: гребаный особняк за один гребаный доллар!

Камиллу, вероятно, использовали как прикрытие. Мало кому известный бревенчатый домик в Фишкилле, наличие которого у Каса вскрылось в ходе слушаний в Атлетической комиссии штата Нью-Йорк, тоже был записан на другое лицо – на брата Тони. Схема была схожей. Как мне кажется, конечная цель приобретения поместья в Кэтскилле на имя Камиллы – заполучить для Каса боксеров и разместить их там. Во главе угла всегда оставался бокс.

Корона Флойда еще не успела потускнеть, а Рой Кон уже умудрился не на шутку разозлить и Флойда, и Каса. Кон и его команда объявили, что третий поединок между Паттерсоном и Йоханссоном состоится в Лос-Анджелесе 1 ноября 1960 года. Единственная проблема заключалась в том, что они предупредили об этом всех, кроме Флойда и Каса. Паттерсон узнал об этом из телевизионных новостей. Обозлившись, он поклялся не драться в этот день: «Я почему-то полагал, что, поскольку я стал чемпионом, организаторы в лице корпорации Feature Sports могли бы проявить элементарную вежливость и обратиться ко мне с соответствующим вопросом. Очевидно, за всем этим стоит Рой Кон. Он считает меня тупым бессловесным провинциалом. Перед последним поединком мой адвокат Джулиус Новембер спросил у Кона, не следует ли мне взглянуть на контракт. Тот ответил: «Флойду? А он умеет читать?» Неужели после подобного я позволю этим людям определять дату, когда я буду драться?»

Кон заявил, что слова Флойда звучат «абсурдно» и что он всегда питал к этому бойцу глубочайшее уважение. Однако это признание не смягчило Паттерсона: «В Нью-Йорке Кас – мой советник. А окончательные решения принимать буду я сам. После поражения в поединке с Йоханссоном у меня открылись глаза. Я видел, как изменилось отношение ко мне. Когда я проиграл, меня с Касом обвинили во всех грехах: в бандитизме, в хулиганстве, во всем. Хотя мое имя напрямую не связывали со всеми красочно описанными дурными делами, читатели могли додумать эту связь. Поэтому я решил, что если когда-нибудь снова завоюю чемпионский титул, то буду сам устанавливать правила. И я постараюсь, чтобы такого больше не повторилось… Кас слишком доверял людям. Не то чтобы я кого-то в чем-то подозреваю, но сейчас мы должны проявлять крайнюю осторожность. Мошенники встречаются везде, и нас очень часто обманывали в прошлом».

Теперь Рой Кон изо всех сил старался добиться расположения Паттерсона. Ходили слухи, что он за солидную мзду переманил Новембера на свою сторону. Адвокат, который, похоже, и сам давно имел виды на Флойда, присоединился к предложенной мошеннической схеме, и они оба начали пичкать Паттерсона дезинформацией о Касе и его деловых проектах. Между Флойдом и Касом никогда не происходило открытых ссор, но те истории, которые постоянно вбивали молодому боксеру в голову, заставили его постепенно дистанцироваться от старого менеджера. Чтобы закрепить успех, Рой Кон разработал хитроумный план по завоеванию доверия Флойда.

Кон был близок к кардиналу католической церкви в Нью-Йорке Спеллману. Тот, как и Кон, был скрытым геем. Биограф кардинала Джон Куни писал, что «в церковных кругах Нью-Йорка сексуальная жизнь Спеллмана многих смущала. Ходили слухи о том, что он соблазнял алтарных служек и мальчиков из хора. У него были фавориты среди красивых молодых священников. Он также имел любовников в светских кругах». Один из них пел в бродвейском мюзикле 1940-х годов «Прикосновение Венеры». Молодой хорист похвастался этим романом Кларенсу Триппу, исследователю трудов доктора Алфреда Кинзи[125]. Паренек сообщил Триппу, что однажды поинтересовался у Спеллмана, как тому такое сходит с рук: несколько раз в неделю посылать за ним лимузин, чтобы доставлять к себе домой. Спеллман ответил: «А кто в это поверит?» Однако Роя Кона и Спеллмана никогда не связывали интимные отношения. Когда Спеллман отдыхал на яхте Кона, его сопровождал человек, которого он называл дядей Фрэнком.

План Роя Кона состоял в том, чтобы привлечь Спеллмана к религиозному обольщению Флойда. Кон устроил ужин в Stork Club, элитном заведении, принадлежавшем Шерману Биллингсли, ярому антикоммунисту и хорошему другу Эдгара Гувера. Кон пригласил на этот банкет своего делового партнера Билла Фугази, а также Гувера, кардинала Спеллмана и еще несколько друзей. Он усадил Флойда прямо напротив себя, но не обращал на боксера никакого внимания, весь вечер перебрасываясь шутками с кардиналом. На следующий день Флойд, встретив Каса, заявил: «Думаю, Кон – хороший парень!» – «Что ты имеешь в виду?» – «Он был с кардиналом на ужине, они с ним – лучшие друзья». Этот ужин положил начало реализации хитроумного плана Кона по выводу Флойда из-под влияния Каса.

5 декабря 1960 года сенатор Кифовер объявил о втором этапе своего расследования, целью которого было доказать факт господства криминала в боксе. За три месяца до этого он обвинил Джима Норриса в «уклонении от сотрудничества с сенатским комитетом», что провоцировало задержку в его работе. В сентябре в офис Кифовера пришло письмо от анонима, который был в курсе ситуации, сложившейся в боксерском бизнесе: «Будьте уверены, Джим Норрис не станет обманывать вас, утверждая, что никак не связан с мафиозными структурами. Он не раз признавался в этом в Нью-Йорке, причем с очевидной гордостью. Блинк [именно так] Палермо, и никто другой, руководит Сонни Листоном. Пеп Бароне[126] всего лишь марионетка, которую используют для прикрытия. Мафиози встречались в чикагском приюте для мальчиков, где получали всю информацию о результатах поединков, которые транслировались по средам. Для них это было нечто вроде Аппалачинской встречи[127] под председательством Гибсона и Норриса. Они загнали бокс в угол и пытаются контролировать его. Все их надежды связаны с тем, что Листон выиграет чемпионский титул, благодаря чему они восстановят свою монополию… Продолжай бить их. Аноним».

Главным свидетелем на заседании сенатского комитета должен был выступить Фрэнки Карбо. Кифовер начал с расспросов Трумэна Гибсона, официального представителя Международного боксерского совета. Гибсон проходил обвиняемым по делу Джеки Леонарда, поэтому он счел за лучшее врать напропалую и дистанцироваться от своих подельников Карбо и Палермо. Начав давать показания, он попытался представить влияние Карбо на Международный боксерский совет как минимальное: «Я готов неустанно повторять уважаемым членам комитета, что Карбо не было позволено влиять на решения Международного боксерского совета и организуемые им соревнования… Никто никогда не говорил нам: «Заплатите такому-то боксеру такую-то сумму»… Как только стало понятно, что давление со стороны Карбо может создать для нас проблемы, мы немедленно прекратили контактировать с физическими лицами… Мы никогда не сотрудничали с личностями, которые славятся неподобающим поведением, хотя нам и приходилось как-то уживаться с ними».

Тем не менее, когда Гибсону был задан вопрос, «контролирует» ли Карбо большинство менеджеров бокса и организаторов боксерских поединков или хотя бы просто «влияет» ли на них, он вынужден был ответить откровенно и признать, что у Палермо, Уоллмана и Гликмана были «весьма дружеские и близкие отношения с Карбо». Когда всплыло имя некоего Лу Вискуси, Гибсону пришлось определяться с тем, находился ли, по его мнению, этот человек под контролем Карбо: «Выражение «находиться под контролем» в связи с Вискуси вызывает определенные проблемы. Вискуси, безусловно, был дружен с Карбо на протяжении многих лет. Тем не менее он, возможно, олицетворяет то, как действуют менеджеры этого типа. Когда ему на руку организовать состязание с нашим боксером, Вискуси делает это, а когда ему выгодно поступить по-другому, он будет следовать лишь своим интересам. Например, он отвечал за бой в Калифорнии между Роем Харрисом и Флойдом Паттерсоном, боксером нашего заклятого врага Каса Д’Амато. А в период подготовки поединка между Лондоном и Паттерсоном в Индианаполисе Вискуси присутствовал на встрече промоутеров, инициированной Касом Д’Амато и Ирвингом Каном для создания своего нового объединения».

«Бономи: Не хотите ли вы сказать, мистер Гибсон, что, хотя Вискуси и находился под контролем Карбо, он действовал в интересах обеих сторон?

Гибсон: Несомненно, именно так и есть».

Что же до Каса, то Гибсон без колебаний причислил его к тем, кто находился по другую сторону баррикад. Он упомянул его, ведя речь о менеджерах, «враждебно относившихся к Карбо»: «Важно не количество, а качество тех боксеров, которыми руководит менеджер или менеджеры. Например, в боксе ценность одного менеджера, отвечающего за чемпиона в тяжелом весе, будет соответствовать значимости 80 процентов всех других менеджеров, вместе взятых… В супертяжелом дивизионе, где доминировал Флойд Паттерсон, – это Кас Д’Амато. Надо иметь в виду, что основная часть финансов всегда крутится в тяжелых весовых категориях».

В ходе заседания Бономи попытался выяснить, когда Норрис принял решение платить Кернсу, менеджеру Демпси и Мура, а также Виоле Мастерс, подруге Карбо, «волонтерскую» зарплату за обеспечение постоянного потока боксеров на свои телешоу. Кернсу, который ненавидел Карбо, в итоге было выплачено 115 тысяч долларов, а Виоле 45 тысяч долларов. Она также получила некоторые бонусы. «Во время одного поединка в Чикаго Норрис в знак своего особого расположения к Карбо подарил его подруге Виоле Мастерс норковый палантин», – засвидетельствовал Гибсон. На вопрос, почему девушку Карбо наняли для этой работы вместо него самого, Гибсон ответил: «Для нас так было лучше, уж не говоря о том, что более предпочтительным был вызов в следственный комитет сената Виолы Мастерс, а не мистера Фрэнка Карбо».

Розенсон при даче показаний постарался воспользоваться предоставившейся возможностью, чтобы живописать свою короткую карьеру в качестве промоутера. Он заявил, что Толстяк Тони и Чарли Блэк поддерживали с Касом близкие отношения, а Салерно, Блэк, Кас и Кан выгнали его, Розенсона, из собственной корпорации. Затем он сделал выпад в сторону Атлетической комиссии штата Нью-Йорк, отозвавшей у него лицензию: «Я провел много часов, давая показания перед Комиссией и пытаясь оказать ей всяческое содействие. Я обоснованно рассчитывал на то, что при вынесении окончательного решения меня оправдают, приняв во внимание мои благие намерения. Вместо этого Атлетическая комиссия штата по причинам, которые мне не совсем понятны, приостановила мою лицензию антрепренера на три года. На этом я завершаю свои показания». Сенатор Дирксен спросил у него: «Каковы ваши планы на сегодняшний день?» «Мои мечты заслоняются пережитыми кошмарами», – ответил Розенсон.

Гибсона вызвали повторно для дачи показаний о Сонни Листоне, восходящей «звезде» в супертяжелом весе. Гибсон не смог вспомнить, говорил ли ему Палермо, что располагает правами на долю доходов Листона. Зато он вспомнил жалобу Палермо на то, что «его боксер Листон» никогда не снимал сливок с доходов от трансляции собственных поединков по телевидению. Это упущение было немедленно исправлено. В процессе заседания старший следователь Бономи указал на одну интересную деталь:

«Бономи: Вы присутствовали в зале 27 сентября 1960 года, когда я брал показания у мистера Норриса. Если вы помните, мистер Норрис, по существу, признался в том, что обеспечивал Листону боксерскую карьеру, испытывая враждебные чувства по отношению к Касу Д’Амато. Это верно?

Гибсон: Полагаю, что он сказал правду. Наряду с этим, как мне кажется, были и другие факторы. Думаю, тогда он определенно стремился провести чемпионат или отдельные бои за чемпионский титул в Чикаго.

Бономи: Однако в то время наблюдались серьезные противоречия между руководством Chicago Stadium и мистером Д’Амато, не так ли?

Гибсон: Да, верно. Такая ситуация продолжалась довольно долго.

Бономи: Верно ли, что, таким образом, мистер Д’Амато, будучи менеджером Флойда Паттерсона, отказывался от его участия в поединках с боксерами, представлявшими интересы Международного боксерского совета?»

Таким образом, Гибсон признался в том, что Норрис активно поддерживал Листона как потенциального соперника Флойда и его менеджера Каса.

Далее разговор зашел о дивидендах Международного боксерского совета. Гибсон засвидетельствовал, что в удачный год общая прибыль Совета составляла 7 миллионов долларов, чистая – 300 тысяч.

«Кифовер: А какое жалованье вы получали?

Гибсон: Оно абсолютно не соответствовало затраченным усилиям, сенатор».

Гибсон показал, что Норрис и Вирц вообще не получали жалованья, поскольку их доходы складывались за счет огромной общей прибыли корпорации, а не жалких 300 тысяч долларов чистой прибыли: «В их ведении находилось такое количество взаимосвязанных друг с другом компаний, что практически невозможно было определить чистую стоимость активов. Одна компания являлась дочерней структурой другой, та, в свою очередь, входила в состав третьей. Если бы вам захотелось разобраться во всем этом, то, начав с документов корпорации Chicago Stadium и завершив изучением документации отеля Bismarck, вы так и не смогли бы понять, какая именно компания чем именно владела. Вам бы стало ясно только одно: все акции принадлежат мистеру Вирцу и мистеру Норрису. У них только в боксерском бизнесе было 16 компаний!» Конечно же, у самого Гибсона не было никаких акций.

Спустя чуть больше года после слушаний Гибсон решил встретиться с Вирцем, чтобы обсудить с ним вопросы, связанные с компенсационным пакетом. Перед самой встречей Вирц отправил Гибсону письмо, в котором утверждал, что тот задолжал корпорации Chicago Stadium 6 тысяч долларов. Это было слишком даже для Гибсона. Он многие годы скрывал преступную деятельность Норриса, в конечном итоге был обвинен в Лос-Анджелесе за сокрытие информации о деятельности Международного боксерского совета – и его вот так отблагодарили за все! Вот что он пишет в мемуарах: «Мои славные дни в качестве лучшего боксерского промоутера страны закончились. [Норрис и Вирц] не сделали богачом ни меня, ни Джо Луиса, если уж на то пошло. Они направляли прибыль в свои холдинги, минуя Международный боксерский совет. Мне платили меньше 10 тысяч долларов в год, а соглашение, которого я достиг с Вирцем в 1949 году, определяло мое жалованье на уровне 7200 долларов».

Именно эти обстоятельства побудили Гибсона написать Вирцу письмо следующего содержания: «Вы упоминаете 6 тысяч долларов. А как насчет остатка тех финансовых средств, которые причитались мне, но не были выплачены?.. На нашей встрече их также надо будет учесть, наряду с упомянутыми 6 тысячами долларов. Вы все измеряете деньгами. Вероятно, Вы правы, иначе Вам не удалось бы достичь такого успеха. Но чем Вы меряете человеческую жизнь? Умышленно ли Вы устроили эту хитрую сделку со мной во время нашей последней встречи? Я ведь никогда не имел дел с Карбо до создания Международного боксерского совета, ни о чем не договаривался с ним при организации чемпионатов и вообще крайне редко разговаривал с этим человеком. Я ни с кем не обсуждал результаты поединка между Акинсом и Джорданом. Об этом позаботился кто-то другой, и раз это был не я, значит, меня подставили. Раз уж Вы заговорили о прошлых долгах, пожалуйста, не забудьте также вспомнить о том, что я не получил прибыли – равно как и Джо Луис, несмотря на существовавшую с ним договоренность, – от раздельного проведения финансовых операций Международного боксерского совета, о чем мало кому было известно. Я много размышлял на эту тему в Вашем кабинете, но никогда бы не упомянул и не написал об этом, если бы не Ваше последнее письмо. Предлагаю включить все это в повестку дня нашей предстоящей встречи».

Норрис получил копию этого письма в своем доме в Корал-Гейблз. О дальнейшей судьбе своего послания Гибсон так ничего и не узнал.

Когда подошло время вызвать Норриса, сенатский комитет сделал заседание закрытым. Адвокат Норриса ранее предупредил комитет, что его клиент страдает от тяжелого сердечного заболевания и напряжение в процессе дачи показаний может спровоцировать очередной приступ. С учетом этих обстоятельств был достигнут компромисс – Норрису позволили отвечать на вопросы без посторонних лиц.

Вначале Норрису задавали отвлеченные вопросы. Выяснилось, что ему 54 года, его родители были канадцами и больше всего он интересовался хоккеем. Затем сенатор Дирксен из штата Иллинойс, хорошо знакомый с семьей Норриса, перешел к расспросам, которые могли представить главу Международного боксерского совета в наиболее выгодном свете. Сенатор-добряк назвал глубоко ошибочными сведения о том, что Блинки и Карбо могли выступать «партнерами» этого выдающегося бизнесмена. Их партнерство было не чем иным, как «чисто формальным поддержанием отношений с представителями определенной сферы бизнеса, с которыми невольно приходится иметь дело». Норрис намек понял: «Я никогда не пил кофе с Фрэнком Карбо, пока не приехал в Нью-Йорк, чтобы попробовать себя в боксерском бизнесе. Боксом я больше не занимаюсь, поэтому и сидеть за одним столом с Карбо не планирую. Вся эта история чрезвычайно смутила мою семью. Также она отвлекла меня от увлечения лошадьми, которых я считаю своей второй страстью после хоккея… Вряд ли меня можно отнести к числу поклонников гангстеров. Думаю, что они интересуют меня не больше, чем вас, сенатор, такова моя жизненная позиция». В его речи было одно утверждение, которому можно смело доверять: Норрис не собирался когда-либо пить кофе с Карбо. Они оба предпочитали виски.

Остановившись на утверждении Норриса о том, что он презирает гангстеров, Бономи поднял вопрос о Сэме Гольфисте Ханте – главном киллере Капоне. Норрис был вынужден признаться в давней дружбе с этим человеком, заявив при этом: «Как вы выразились, он действительно слыл мафиозо. Такова была его репутация… Однако для меня он не был той личностью, какой его изображали, и мне не верилось, что Сэм был способен на то, в чем его обвиняли».

Затем Норрис дал Карбо весьма экстравагантную характеристику, изображая бывшего киллера альтруистом по отношению к «падшим менеджерам»:

«Норрис: Разные менеджеры на протяжении многих лет говорили мне, что совершенно неуспешный, полностью проваливший свое дело представитель их профессии мог пойти к Карбо и пожаловаться ему: «Мне нечем платить за квартиру» или «У меня нет денег даже на еду» – и Карбо, сам располагая лишь 30 или 40 долларами, мог ссудить ему 10 или 20. Это известный факт. Такова была репутация Карбо среди этих людей.

Кифовер: Вы ведь сейчас не защищаете Карбо, я надеюсь?

Норрис: Нет, конечно. Просто я не думаю, что он как-то контролировал боксерский бизнес, о чем заявлялось в некоторых свидетельских показаниях».

Бономи спросил Норриса о букмекере Максе Кортни, который был нанят им за 2 тысячи долларов в месяц и в общей сложности получил 76 тысяч за то, что продавал телевизионным компаниям записи боксерских поединков из собрания Международного боксерского совета: «Он что-нибудь смог продать?» «Думаю, кое-что он реализовал, хотя и не очень много», – ответил Норрис. Как отметил Бономи, Гибсон тем самым продемонстрировал, что он понятия не имел, какую пользу Кортни принес корпорации. Норрис ответил, что его партнер Вирц должен был лучше знать, чем занимался Макс. Существовало такое множество взаимосвязанных друг с другом компаний, что даже Норрису было сложно разобраться в их деятельности.

«Кифовер: Просто немного странно, что вы заплатили кому-то 76 тысяч долларов, и, похоже, никто не знал, чем же этот человек занимался.

Норрис: Я знал, чем он занимался, сенатор. По крайней мере, я считал, что знаю. Он отвечал за продажу записей боксерских поединков, которые, как я понимаю, когда-нибудь будут представлять большую ценность. Думаю, мы просто немного опережаем остальных на этом рынке.

Кифовер: А с чего вы взяли, что он способен успешно продавать записи? Ведь он букмекер.

Норрис: Ну, я хорошо знаю мистера Кортни. Это очень представительный и приветливый человек. Он внушает доверие. У него обширные знания и множество знакомств по всей стране. Кроме того, у меня было желание сделать для него что-нибудь, что было в моих силах. Я хотел привлечь его в нашу организацию, дать ему работу.

Кифовер: Почему вы хотели что-то сделать для него? Просто потому, что он вам нравился?

Норрис: Да, это единственная причина, других нет».

Далее Норрис признался, что никогда не делал ставок через Кортни и тот все еще работал на Норриса в филиале их корпорации в Сент-Луисе.

Затем Бономи попросил Норриса объяснить его цитату в колонке Грейсона: «Сонни Листон – мой боксер». Норрис принялся рассказывать, что эта фраза проскочила у него в то время как он излагал Грейсону свое мнение о способности Листона за один вечер победить и Паттерсона, и Ингемара: «И я в ходе беседы произнес: «Он – мой боксер» – в том смысле (причем я уже неоднократно пытался это объяснить), что он был моей кандидатурой на чемпионский титул, и после просмотра множества поединков с участием различных боксеров мне казалось, что у него хорошие шансы стать чемпионом в супертяжелом весе. Я старался по мере сил тактично изложить это мнение в разговорах с журналистами и окружающими. Мне было важно донести до них свое мнение о том, что Сонни Листон – великий боксер. Именно это имелось в виду».

«Сенатор Левин: То есть вы не хотели сказать, что он принадлежит вам?

Норрис: У меня нет таких возможностей. Я никогда не встречался с Листоном, никогда не здоровался с ним, ни разу не жал ему руку.

Бономи: Вы встречались с Блинки Палермо, не так ли?

Норрис: Конечно».

После этого Бономи сделал решающий ход.

«Бономи: Вы должны помнить, что 27 сентября, когда я с мистером Уильямсом опрашивал вас, вы подтвердили, что, по существу, серьезно содействовали карьерному росту боксера Сонни Листона, испытывая враждебные чувства к Касу Д’Амато, менеджеру Флойда Паттерсона, не правда ли?

Норрис: Это была одна из причин.

Бономи: Другими словами, вы посредством Международного боксерского совета строили спортивную карьеру Сонни Листона, рассчитывая использовать его в качестве претендента на чемпионский титул в супертяжелом весе, не так ли?

Норрис: Я пытался построить боксерскую карьеру Сонни Листона, потому что считал, что он способен хорошо выступать на ринге. Я считал, у него большие возможности.

Бономи: Но вы оказывали ему содействие в карьере?

Норрис: Да. Я имею в виду содействие на вполне законных основаниях. Если бы какой-нибудь журналист спросил меня: «Как вы расцениваете ситуацию с тяжеловесами, похоже, сейчас нет ярких, перспективных боксеров, не так ли?» – то я бы непременно возразил: «Черт возьми, неверно! Есть такой боксер! Это Сонни Листон! Считаю, он станет одним из величайших боксеров, которые у нас когда-либо были». Я имею в виду, что именно таким образом я мог оказывать содействие этому боксеру, в первую очередь, чтобы сделать его известным, и мне доставляло удовольствие помогать ему.

Бономи: В то время вы не могли заполучить Паттерсона, чтобы он выступал от Международного боксерского совета, не так ли?

Норрис: Я никоим образом не мог заполучить Паттерсона, когда организовывал поединок, в котором он выиграл чемпионат в тяжелом весе.

Бономи: Вы хотели обеспечить карьеру Листона, чтобы он получил шанс принять участие в чемпионате в супертяжелом весе и, возможно, смог выиграть его, верно?

Норрис: Да, это верно.

Бономи: Он, конечно же, выступал от Международного боксерского совета?

Норрис: От Международного боксерского совета…

Бономи: В период с 1958 года по настоящее время выступал ли он в каких-нибудь состязаниях, которые транслировались по телевидению, от каких-либо других организаций?

Норрис: Не было таких организаций.

Чумбрис: Другими словами, только вы располагали эксклюзивными контрактами с ними?

Норрис: Нет, сэр. Разве его поединки могли бы демонстрироваться по телевидению, если бы он выступал не от нашей организации?

Бономи: Однако в вашем понимании Листон был «вашим боксером» в том смысле, что вы строили его карьеру при поддержке Международного боксерского совета, верно?

Норрис: Ну, у меня ни с кем не было договора на этот счет. Иными словами, я делал это сам, по своей воле.

Бономи: Как вы знаете, 26 июня 1959 года Йоханссон выиграл чемпионат мира в тяжелом весе.

Норрис: Да, сэр.

Бономи: В то время вы все еще были вовлечены во вражду с Касом Д’Амато, менеджером Флойда Паттерсона, не так ли?

Норрис: Я бы не называл это враждой.

Бономи: Давайте назовем это расхождением во мнениях.

Норрис: Не был.

Бономи: Была ли у вас возможность организовать выступления Паттерсона от Международного боксерского совета?

Норрис: Я и не пытался делать это. Он в свое время не соизволил поблагодарить меня за хлопоты. Когда я сделал все возможное и невозможное, чтобы заполучить для него Арчи Мура, победив которого он выиграл чемпионат в тяжелом весе, этот человек просто ушел, повернулся ко мне спиной. Он сделал массу заявлений на сей счет, чтобы оправдаться: дескать, я был монополистом, я был этим, я был тем. Он не доверял телевизионщикам и поэтому попытался навредить мне через прессу. После этого мне оставалось только умыть руки и никогда больше не иметь с ним дела. С тех пор у нас не было контактов с этим боксером и я не обращался к нему с просьбой выступить на ринге от Международного боксерского совета.

Бономи: Как бы там ни было, в июне 1959 года Паттерсон принимал участие в состязании не от Международного боксерского совета, не так ли?

Норрис: О нет! Он не представлял на ринге Совет с тех пор, как выиграл чемпионат в супертяжелом весе».

В ходе последующих расспросов Норрис признался, что он оплатил перелет и расходы председателя Атлетической комиссии штата Нью-Йорк Юлиуса Гельфанда, когда тот вылетал на Кубу, чтобы посмотреть поединки, организованные Международным боксерским советом. Не стоит забывать, что Гельфанд был тем самым человеком, который активно добивался отзыва лицензии у Каса.

«Бономи: У нас есть документы, которые указывают на то, что Международный боксерский совет оплачивал расходы некоторых государственных спортивных чиновников, например мистера Гельфанда.

Норрис: Если такие документы имеются, значит, так оно и есть.

Бономи: Как вы считаете, если Международный боксерский совет покрывал значительные затраты этих государственных чиновников, то они должны были чувствовать себя в долгу перед организацией?

Норрис: Конечно же, нет. Это совершенно не обязательно.

Бономи: То есть вы полагаете, что даже если Международный боксерский совет платил за них, они все равно действовали независимо. Я правильно вас понимаю?

Норрис: Именно так».

Последний вопрос Бономи касался того, есть ли у предпринимателя скаковая лошадь по имени Мистер Серый. Норрис ответил утвердительно.

– Фрэнки Карбо известен в боксерском мире как Мистер Серый, не так ли? – уточнил Бономи.

– Да, сэр. Некоторые его так называли, – согласился Норрис.

– Давая такую кличку своему коню, имели ли вы в виду и мистера Карбо?

– Скорее, это была шутка, – ответил Норрис.

– Это был хороший конь?

– Он не стоил и пяти центов.

Показания Норриса попали на страницы всех спортивных изданий, однако именно обозреватель New York Mirror Дэн Паркер указал на их несоответствие реальному положению дел. Как отметил журналист, Норрис показал, что Карбо был просто его знакомым, но в интервью Эдди Бордену в 1953 году он заявил следующее: «Фрэнки [Карбо] – мой друг. Если бы у меня был выбор: отказаться от его дружбы или заниматься организацией боксерских поединков, я бы совершенно точно отказался от этого бизнеса».

Слушания выявили некоторые интересные моменты, которые позволили мне сложить мозаику из разрозненных фрагментов. В оперативной группе Бономи, занимавшейся разработкой Карбо, состоял детектив Бернард, офицер под прикрытием из Нью-Йорка. Согласно его показаниям, как-то он с напарником сидел в одном из ресторанов Вашингтона и наблюдал по телевизору за соревнованиями боксеров. Там же присутствовали Карбо, Палермо и Билли Браун. В процессе беседы Мистер Серый заявил, что Норрис расстроен, ведь Листон – его боец. Мафиози, который, по его собственным словам, устроил в Новом Орлеане поединок между Фрэнки Риффом и Ральфом Дюпасом, заявил при этом: «[Вилли] Кетчум [известный менеджер] пожадничал и взял тысячу долларов. Я позвонил Чарли Блэку и все уладил». Получается, Блэк был так же близок к Мистеру Серому, как и Толстяк Тони.

Тот же полицейский под прикрытием 23 марта 1958 года присутствовал на торжественном обеде в честь Джима Норриса в Чикаго. Как отмечено в отчете детектива, Карбо находится в отеле Palmer House в номере 1150, зарегистрированном на имя Блинки. Прямо по коридору располагался номер, который занимал не кто иной, как Толстяк Тони Салерно. «Между номерами Карбо и Салерно поддерживался постоянный контакт», – подтвердил детектив Бернард. Вот вам и повод для размышлений.

В завершение слушаний на сцене появились представители организованной преступности. Блинки сказался больным и пропустил заседание, однако для дачи показаний вызвали некоего Джона Витале, которому якобы принадлежали частичные права на доходы от выступлений Листона. На счету Витале было более 20 арестов, в том числе два по подозрению в убийстве. После каждого вопроса он отказывался отвечать на том основании, что это могло причинить ему вред. Наконец, один из сенаторов спросил его:

«Киттре: Мистер Витале, до сих пор вы отказывались отвечать на вопросы. Очевидно, вы осознаете, что ваши комментарии могут подтвердить вашу вовлеченность в некоторые из упомянутых здесь ситуаций. Не могли бы вы в таком случае, исходя из имеющихся знаний о боксерском бизнесе, поделиться с подкомитетом своими соображениями о том, как ликвидировать преступный рэкет и монополию в сфере бокса?

Витале: Я хочу воспользоваться пятой поправкой![128] Что за вопрос!»

Настало время для основного персонажа, Мистера Серого. Он же Дядя. Он же Посол. В зал заседаний вошел Фрэнки Карбо, щеголеватый и слегка бледный. Кифовер начал с заявления для Абрахама Бродского – адвоката Карбо – о том, что его клиент будет квалифицироваться как «привлеченный эксперт» по боксу.

Карбо начал с ответов на вопросы относительно своей личности. Он сказал, что ему 56 лет и он проживает в Майами. Затем прозвучали следующие слова: «При всем уважении к подкомитету я отказываюсь отвечать на личные вопросы на том основании, что не могу быть принужден свидетельствовать против самого себя». Его спрашивали о его связях, не угрожал ли он какому-нибудь свидетелю, дающему показания перед комиссией, – и он вновь и вновь ссылался на пятую поправку. Тогда Кифовер предоставил ему последний шанс ответить хоть на какой-то вопрос, после чего Карбо, посовещавшись с адвокатом Бродским, решил высказаться.

«Карбо: Господин сенатор, есть одна вещь, которую я бы хотел озвучить.

Кифовер: Да, я слушаю вас.

Карбо: Поздравляю вас с переизбранием.

Кифовер: Благодарю вас. Мне очень приятно, мистер Карбо».

Затем Карбо попросил апельсиновый сок, поскольку у него был диабет.

«Карбо: Я не успел позавтракать.

Кифовер: Хорошо. Мы должны извиниться перед вами, мистер Карбо.

Карбо: Я имею в виду, что стараюсь продержаться как можно дольше.

Бродский: Мой клиент болен, как известно мистеру Бономи.

Кифовер: Ну хорошо. Вы производите впечатление приличного человека, мистер Карбо.

Карбо: Благодарю.

Бродский: Он именно такой человек и есть».

После чего матерый киллер встал и покинул зал заседаний.

Реакция на слушания была предсказуемой. Пресса возмущалась по поводу преступности, укоренившейся в спорте. Однако только Мюррей Робинсон, журналист New York Journal American, дал точную оценку произошедшего. В статье под названием «Теперь экс-чемпионы расскажут нам все!» он представил ситуацию в перспективе:

«На прошедших слушаниях Танни, Демпси, Луис и Марчиано, судя по всему, смирились с широко распространенным и, тем не менее, глубоко ошибочным мнением о том, что контроль преступного мира над боксом – это новое явление в развитии нашего общества, сравнимое с межконтинентальными ракетами или чем-то в этом роде. Им лучше знать. Ведь мафиози заинтересовались боксом в начале 1920-х годов и с тех пор успешно продолжают заниматься им. Мистер Серый не получил своих наманикюренных боксерских перчаток, пока Эдди Малыш Риско не завоевал титула чемпиона в среднем весе в 1935 году. Только менеджер чемпиона в тяжелом весе Кас Д’Амато, отдавая должное Свенгали[129], хотя и не слишком тщательно изучив мотивы этого персонажа, выступил против мафии. Ну и Флойд Паттерсон все еще противостоит гангстерскому окружению Сонни Листона, хотя, быть может, им руководит нежелание драться с этим тяжеловесом».

Через несколько недель после того как Кифовер завершил слушания, реальные боевые действия переместились в Лос-Анджелес, где в январе 1961 года начался суд над Карбо, Палермо, Гибсоном, Сикой и Драгной. Джеки Леонард, который был мишенью Карбо и его приспешников, до такой степени боялся давать показания против обвиняемых на открытом разбирательстве, что в ноябре 1959 года рискнул принять предложение Блинки о взятке, сделанное ему в августе того же года. Он был готов взять откупные за свое молчание. Леонард послал свою жену, у которой были родственники в Пенсильвании, на встречу с Палермо. Похоже, сделка была заключена – супружеская чета должна была покинуть страну в обмен на 25 тысяч долларов наличными. Но соглашение не успело вступить в силу – начался судебный процесс.

Процесс вел судья Эрнест Толин, который, в отличие от Кифовера, не склонен был характеризовать Карбо как «приличного человека». Мистер Серый был единственным обвиняемым, который отказывался давать показания. Леонард и Нессет выдержали агрессивные перекрестные допросы. В печать случайно просочилась информация о том, что Гибсон и Дейли во время перерыва в процессе прилетели в Нью-Йорк, чтобы посовещаться с Гарри Марксоном по вопросам, связанным с Madison Square Garden. Корпорация публично заявила о том, что покончила с коррупционным прошлым Международного боксерского совета, так почему же они встречались с Марксоном? Кас полагал, что у него есть ответ на данный вопрос.

Одним из наиболее ярких моментов судебного процесса стали показания Дона Джордана, боксера, на которого многие представители преступного мира заявляли права. Этот парень был себе на уме, о чем говорило его свидетельство в пользу Блинки. Когда Джордана попросили вспомнить подробности разговора с подсудимым Драгной, он ответил следующей фразой: «Roses are red, violets are blue, besamany kulo y alva fong ku»[130]. Если же он и давал хотя бы относительно адекватные ответы, они практически полностью противоречили его предыдущим показаниям перед Большим жюри. Впрочем, это уже не имело принципиального значения, поскольку 30 мая 1961 года присяжные вынесли обвинительный вердикт о виновности всех подсудимых.

11 июня судья Эрнест Толин неожиданно скончался. Подсудимые незамедлительно подали ходатайство о новом судебном разбирательстве, но им было отказано. 2 декабря 1961 года судья Джордж Болдт огласил приговоры: Мистер Серый получил 25 лет тюремного заключения и 10 тысяч долларов штрафа, Блинки – 15 лет тюремного заключения и 10 тысяч долларов штрафа, бедняга Трумэн Гибсон – 5 лет тюремного заключения условно наряду со штрафом в размере 10 тысяч долларов, Сика – 20 лет тюрьмы и 10 тысяч долларов штрафа, Драгна – 5 лет тюрьмы без выплаты какого-либо штрафа. Все подсудимые внесли залог, за исключением Карбо, которого немедленно отправили в федеральную тюрьму Алькатрас. Норрис, сидя у себя дома в Корал-Гейблс, оплатил бо`льшую часть судебных издержек Гибсона, в том числе значительную часть из суммы в 60 тысяч долларов, которая была выплачена вымогателю – некоему Сидни Брину. Тот выдал себя за правительственного агента и заявил команде Гибсона, что у него якобы есть документы, подтверждающие намерение Министерства юстиции отклонить обвинительное заключение против Гибсона. После выкупа этих документов адвокаты Гибсона представили их в качестве доказательства, однако вскоре выяснилось, что они были поддельными. Сидни Брин оказался в федеральной тюрьме. Норрису судебных расходов оплачивать не пришлось.

У завершившегося процесса были определенные последствия. Карбо и Палермо не смогли во время суда представить дело так, что Сонни Листон якобы находится в полном распоряжении Пепа Бароне, его официального менеджера, – более того, эта попытка произвела обратный эффект. Поэтому они вынудили Листона объявить, что он уговорил Бароне «по дружбе» разорвать с ним контракт. «Скорее Дэн Топпинг, совладелец Yankees, предоставил бы Микки Мантлу, троекратному обладателю титула «Самый ценный игрок» Американской бейсбольной лиги, полную свободу без цента компенсации, – писал Дэн Паркер. – Шансы на то, что контракт Сонни Листона будет расторгнут на законных основаниях, оцениваются как нулевые. Мафия жаждет контролировать титул чемпиона в супертяжелом весе вместе с несколькими другими титулами, а в отношении Листона парни совершенно уверены в том, что здесь все схвачено. Случай с Сонни Листоном представляет собой весомый аргумент в пользу федерального контроля над боксом. Если Атлетические комиссии штатов не в состоянии признать опасность, которая грозит спорту со стороны преступных элементов, диктующих свои правила, то пришло время свести полномочия этих комиссий к выдаче лицензий персоналу ринга и взвешиванию боксеров».

Третий поединок между Флойдом и Ингемаром был назначен на 31 марта 1961 года в Майами-Бич. Флойд согласился драться там только в том случае, если команда Роя Кона выложит 10 тысяч долларов для гарантированного размещения на стадионе всех желающих. В то время на большей части штата Флорида все еще действовали правила расовой сегрегации.

Между тем еще до окончания 1960 года напряженность между Касом и командой Роя Кона достигла своего пика. Кон и Фугази вынудили старика Джека отказаться от участия в организации соревнований по боксу, что привело Каса в ярость, поскольку это был единственный человек, которому Кас доверял в корпорации Feature Sports. Эдди Борден следующим образом описал предательство двух выскочек в своей газете: «Молодой Фугази и Рой Кон придерживаются методов, которые противоречат этическим нормам, принятым в боксерском бизнесе. Одна из основополагающих норм гласит: «Никогда не говорите с боксером о бизнесе, если у него есть менеджер». Независимо от того, как можно относиться к Касу Д’Амато и его противоречивым поступкам, следует признать одно: боксерский мир никогда бы не услышал о Флойде Паттерсоне, если бы не этот самый Д’Амато. К счастью, у Флойда здравый смысл намного выше среднего. Он наслышан о множестве подводных камней, которые ожидают его, и благоразумно игнорирует советы тех, кто пытается дискредитировать Каса. Он осведомлен о тех интриганах, которые пытаются посеять раздор между ним и его наставником. Боксер проявляет мудрость, внимательно слушает и очень редко дает комментарии. Он понимает, что Кас проделал громадную работу по его подготовке. Они пережили слишком много разных событий, чтобы на этом этапе кто-то смог разлучить их». К сожалению, ему было известно далеко не все.

В январе 1961 года Гил Роджин из журнала Sports Illustrated провел некоторое время с Флойдом и Касом в тренировочном лагере. Мужчины пребывали в задумчивом настроении. Флойд в тот вечер посмотрел запись боя, в котором он проиграл Ингемару. Из тренировочного лагеря его доставили в Маунт-Вернон на «Кадиллаке» в сопровождении двух свободных от дежурства детективов – Кас опасался, что головорезы Международного боксерского совета могут напасть на Флойда. Оказавшись в отеле, Кас заглянул в номер своего подопечного, предварительно подав условный сигнал. Они ели вместе в гостиничном номере, точно так же, как много лет назад, когда Паттерсон принимал участие в показательном поединке в Канзас-Сити, где во всех ресторанах действовали правила расовой сегрегации. Роджин отметил, что Флойд старался избегать «паразитов-прихлебателей», поэтому у него было мало друзей и он буквально ушел в себя.

«Бог создал только одного Флойда Паттерсона», – заявил Кас. В ответ Флойд закатил глаза: «Кас считает меня Суперменом. Иногда мне приходится убегать от него и запирать за собой дверь».

Всю ночь напролет с улицы доносилось блеянье овец. Кас, развалившись на кровати в парчовой пижаме и черных бархатных тапочках, беседовал с Роджином и просматривал рубрику продажи недвижимости в New York Times:

– Оглянувшись, я вдруг понял, что уже стал стариком. Хочу успеть хоть что-то сделать, прежде чем умру.

– Вы уже сделали немало, – заверил его Роджин.

– Нет, – вздохнул Кас. – Я только в начале пути. Оста- вить бы хоть маленькую царапину на старом камне. Так поступали солдаты на войне. Они не знали, что их ожидало, поэтому выбивали свои имена повсюду. Все пройдет: и хорошее, и плохое. Cosi e querra.

Кас перевел для Роджина: «такова война» или «такова жизнь». И добавил, что это одно и то же.

– Утром все будет иначе, – попытался подбодрить его журналист.

– Утром ничего не изменится, – ответил Кас.

Пессимизм Каса, по всей видимости, объяснялся тем, что он видел, как Флойд отдаляется от него. Рой Кон и Новембер настойчиво разрушали отношения между Флойдом и Касом. 8 февраля Джеки Робинсон написал Касу ободряющее письмо: «Предстоящий поединок Флойда крайне важен, и я надеюсь, он сможет проявить себя так же, как и в прошлом году. Я тоже горжусь им и порой задумываюсь, в каком направлении он пойдет. Однако в последнее время я укрепляюсь в мысли о том, что мне не о чем переживать. Мастерство Флойда растет. Поддерживай его на этом пути. Он много работает. Мне все время хочется, чтобы ваши с ним отношения наладились, но, читая прессу, я не могу не задаться вопросом, как же в действительности обстоят дела. Газетчики, похоже, относятся к тебе свысока, хотя я прекрасно понимаю: именно то, что ты сделал для Флойда, помогло ему и обеспечило его будущее. Однако сдается мне, представители СМИ вымещают на тебе свои обиды. Твои поступки вызывают у них возмущение. Не падай духом. Уверен, что правда в конце концов восторжествует. Искренне твой, Джеки».

Перед тем как Флойд вместе с сопровождающими лицами, число которых неуклонно росло, отбыл во Флориду, Кас получил странный телефонный звонок. Незадолго до этого он участвовал в телевизионном шоу, где рассказывал о своих новых врагах – банде Роя Кона. Ведущий телешоу упомянул, что они, должно быть, напоминают ему Джеймса Норриса, на что Кас ответил: «У корпорации Feature Sports зачастую настолько чудны`е выходки, что на этом фоне Джим Норрис блестит, как бриллиант в навозной куче». Через несколько дней Касу позвонил один из соратников Норриса и сообщил, что магнат хотел бы предложить Флойду бесплатно тренироваться на его ипподроме под Майами: «Вы можете осмотреться на месте. Там есть кухня и все остальное, необходимое для жизни и тренировок. Мистер Норрис готов даже снабжать повара продуктами и оплачивать его работу». Кас, конечно же, не принял этого предложения. Есть блюда, приготовленные шеф-поваром Норриса?!

Роберт Бойл, приятель Каса из журнала Sports Illustrated, описал театр абсурда, творившийся за кулисами поединка в Майами. По его словам, там присутствовал «самый странный состав персонажей, отправившихся в путь с тех пор, как Джек Керуак со своими дружками проехал через всю страну[131]… Д’Амато ненавидит Кона и терпеть не может Фугази. Последний считает Д’Амато «психически больным» и постоянно раздражается от любых поступков Ирвинга Кана, который, в свою очередь, крайне подозрительно относится почти ко всем окружающим. Он записывает на пленку все телефонные звонки и разговоры в своем офисе. Кон считает, что тот прячет микрофон на себе. «Ирвинг такой толстый, что никто не сможет обнаружить записывающего устройства, спрятанного под его одеждой», – говорит он».

Далее Бойл продолжает:

«Единственная трагическая фигура в этой компании – Кас Д’Амато, запутавшийся во всевозможных юридических ловушках. Пресса часто поносит его, называя мошенником. Однако он никогда не был жуликом, скорее чудаком. Он так долго в одиночку боролся с гангстером, заправлявшим всеми делами в Международном боксерском совете, что у него появилась неизлечимая мания преследования. Для Д’Амато каждая ночь – словно полнолуние для лунатика. Самое печальное заключается в том, что у него есть веские причины чувствовать себя под колпаком. Д’Амато склонен винить в своих проблемах Билла Розенсона, бывшего организатора боксерских поединков, который полтора года назад обвинил его в самых разных махинациях. Однако же нельзя исключать, что сам Д’Амато, который тоже способен на разные хитрости, повинен в свалившихся на него неприятностях. Его враги – а он организовал немало крестовых походов против Международного боксерского совета – дружно набросились на него. «Я был окружен стаей волков, пытавшихся разорвать меня на части», – описывает он свои ощущения. Атлетическая комиссия штата Нью-Йорк, которая редко критиковала Международный боксерский совет, отозвала у него лицензию менеджера. Этот шаг был обжалован в суде, где выяснилось, что Комиссии было нечего отзывать, поскольку срок лицензии уже истек. Время от времени Д’Амато обдумывает возможность подать заявку на новую лицензию, однако он опасается, что, если он получит ее, то Комиссия «на этот раз отзовет ее навсегда». «Этот шаг поставил бы окончательный крест на моем бизнесе», – говорит он.

Сегодня Кас Д’Амато ведет одинокую жизнь, так как ему приходится избегать контактов с Паттерсоном в Нью-Йорке в качестве менеджера боксера. Бо`льшую часть времени он проводит в своей захламленной двухкомнатной квартире на пересечении Бродвея и 53-й улицы. Его основной компаньон – собака-боксер с подбитым глазом. Собаку зовут Кас, потому что она выглядит так, будто ее тоже немало попинали в жизни.

– Чаще всего я просто лежу, – рассказывает Д’Амато. – Читаю, вожусь с собакой. Делаю все, что угодно, лишь бы избежать скуки. Иногда я просто гуляю по улицам.

Он держится подальше от баров, опасаясь, что кто-нибудь из его врагов может подбросить ему сигареты с марихуаной, а потом «стукнет» в полицию. Он избегает прессы. «Я не могу позволить себе оговориться или дать кому-нибудь неправильно истолковать сказанное мной», – объясняет он. Хотя у него в квартире есть кровать, он практически никогда не спит на ней. Кас имеет обыкновение оставаться у друзей и редко проводит две ночи подряд в одном и том же месте. «Я не хочу, чтобы мои приезды и отъезды были предсказуемыми», – делится он. Д’Амато тщательно взвешивает все, что говорит по телефону, опасаясь прослушки. Иногда, правда, он увлекается и начинает болтать обо всем подряд. Вспомнив же о «прослушке», он кричит: «Мне все равно! Я говорю правду!»

В настоящее время основная критика Д’Амато направлена на Фугази и Кона. Они «развращены» и заставляют его вспоминать старые времена, когда он сражался с Джимом Норрисом. «Никогда в жизни мне не было так весело, – утверждает он. – Я создавал иллюзии, чтобы заставить Международный боксерский совет думать одно, а сам в действительности неожиданно делал противоположное. Я играл с Норрисом и его приспешниками в кошки-мышки. Это было похоже на то, как если бы я запирал все двери, кроме одной, и ждал их на выходе с топором!»

О Фугази Д’Амато отзывался с презрением: «Он пытался вытрясти из меня 15 процентов доходов Паттерсона от трансляции поединков по кабельному телевидению. По сравнению с Фугази Норрис – просто бриллиант в навозной куче. У Фугази есть психопатические наклонности. У этого человека нет никаких принципов! Он лжет тебе прямо в лицо и верит в собственную ложь. Респектабельный рэкетир!»

Рассказ Роберта Бойла дополняет картина, представшая перед глазами Гила Роджина, посетившего дом в Майами, где остановились Кас и Флойд. Журналист уловил совершенно иную атмосферу по сравнению с той, что царила несколько месяцев назад в тренировочном лагере:

«Новембер, приветливый и смиренный, постоянно порхает вокруг Флойда, словно огромный бледный мотылек. Что же касается Каса Д’Амато, который раньше затмевал собой Флойда, то теперь он живет в том же доме, что и его подопечный. Флойд, однако, ничего не знает о занятиях Каса и, кажется, вовсе не стремится к этому. Не то чтобы старые узы любви и верности были полностью разрушены, нет, но отец и сын, похоже, поменялись ролями. «Я говорю Касу, – терпеливо объясняет Флойд, – что кое-кто из знакомых использует его в своих интересах, но он меня не слушает. У меня открылись глаза на происходящее». …Д’Амато часто приходит на тренировки, садится в уголке и не приближается к Флойду. Новембер же фланирует с подчеркнуто высокомерным видом: «Адвокат чемпиона Паттерсона!» – кажется, эти слова предваряют его торжественное появление».

Кас получил лицензию менеджера от Атлетической комиссии Майами-Бич, поэтому во время третьего поединка между Йоханссоном и Паттерсоном он мог присутствовать в углу Флойда. Его воспитанник с самого начала выглядел неуверенно и в первом раунде дважды оказывался в нокдауне. Ближе к концу раунда он собрался и сбил Ингемара с ног. Однако, вернувшись в свой угол, Флойд выглядел растерянным: «Кас, я не могу нащупать стиль. Что у него за стиль боя? Не пойму, как надо драться». Позже в разговоре с журналистами Флойд так описал свое состояние: «Когда я вышел на ринг, в голове было пусто. Я стал отступать, делал это снова и снова. Казалось, это поможет мне найти себя, определиться с манерой ведения боя, и тогда я начну действовать как Флойд Паттерсон, к которому все привыкли. Но я ничего так и не добился. Хорошо, что меня сбили с ног. Это разбудило меня».

В углу Флойда царило смятение. Флорио и Кас давали ему противоречивые советы. К шестому раунду Паттерсон почувствовал, как теряет силы, и понял, что ему придется рискнуть и попытаться нокаутировать противника. Впервые за весь бой Йоханссон принялся неотступно преследовать Флойда, который методично отступал. Но ближе к концу раунда Паттерсон выбросил в прыжке тяжелый удар левой, попав в висок противника. Ингемар пошатнулся, и Флойд довершил дело двумя ударами правой, один за другим, целясь в голову. Йоханссон рухнул на канвас. Поединок был окончен.

Все были согласны с тем, что состязание не повысило репутацию ни одного из бойцов. Говард Коселл, выразив мнение многих, писал, что для него этот бой стал откровением: «Я понял, что Паттерсона ошибочно считают выдающимся боксером. Он был беззащитен против правой Ингемара. Что же касается Йоханссона, то у него избыточный вес, он явно не в лучшей форме и на ринге практически не двигается… Слушая комментарии Флойда после поединка, я все больше размышлял о нем. Внешне Паттерсон оставался тем же парнем – застенчивым, почти робким. И тем не менее в нем произошли вполне определенные изменения. Он порвал с Касом Д’Амато, человеком, который создал его, тщательно отбирал для него противников и – хотя сам в этом никогда бы не признался – знал ограниченность Паттерсона как боксера».

Шумиха вокруг предстоящей схватки между Паттерсоном и Листоном нарастала. Сонни перешел в наступление, заявив журналистам: «Из-за позиции Каса Д’Амато я вряд ли могу рассчитывать на проведение боя». Паттерсон ответил ему, повторив аргумент Каса: поединок состоится в том случае, если Листон избавится от своих менеджеров, связанных с мафией. В одном из интервью Флойд заявил: «Мне известно, кто эти люди, и им придется отойти на задний план». Когда же его попросили назвать имена, он лишь усмехнулся: «Я не хочу, чтобы меня пристрелили».

Ответом Листона на этот выпад можно считать его интервью колумнисту Джимми Кэннону. Когда Кэннон поинтересовался у боксера, что тот думает о Флойде Паттерсоне, Сонни ответил:

– Думаю, что он великий спортсмен.

– Ты ведь не считаешь так на самом деле? – решил уточнить репортер.

– Нет, конечно. Он меня боится. Вот что я думаю на самом деле. Флойд просто использует любой предлог, чтобы не драться со мной. Его, видите ли, смущают мои менеджеры. Что касается меня, то я не испытываю ни малейшего беспокойства относительно его менеджеров. Паттерсон заключил контракт с Касом Д’Амато. В документе стоит имя этого человека. Я абсолютно уверен в том, что Флойд не сидит всю ночь напролет, не сводя глаз с Каса. Он не ночует в одной комнате со своим менеджером, лишь бы проконтролировать, чем же тот занимается каждую минуту.

– Ты бы продал контракт [со своим менеджером Бароне], если бы получил хорошее предложение? – спросил Кэннон.

– Я не предмет мебели, – вдруг рассердился Листон. – Не свинья и не собака, чтобы выставлять меня на аукцион. Или ты хочешь, чтобы моим менеджером стал Д’Амато?

В это же самое время спортивный обозреватель Ред Смит перешел от нападок на Каса к критике самого Флойда: «Паттерсон ясно дал понять, что не намерен участвовать в борьбе за чемпионский титул. Чемпион громко заявляет нам, что теперь он самостоятельно принимает все необходимые решения, но, похоже, он говорит голосом своего бывшего хозяина, Каса Д’Амато. Он присвоил себе лицензию менеджера, которой раньше пользовался Кас. Отныне Флойд диктует списочный состав претендентов, исходя из их профессионализма и социального статуса, а также деловых связей. При этом бесхребетные номинальные руководители бокса дали ясно понять, что они не намерены отстаивать права претендентов, несмотря на все их достоинства. Они могут лишить чемпионского титула Рэя Робинсона или преследовать Арчи Мура, покорно подчиняясь прихоти чемпиона в тяжелом весе. Они без тени сомнения одобрили кандидатуру любителя Пита Радемахера в качестве достойного претендента. Они санкционировали поединок по защите титула с Роем Харрисом, типичным персонажем комиксов Эла Кэппа[132]. Они признали претендентом на чемпионский титул миролюбивого Брайана Лондона после того, как он был отвергнут соотечественниками. Их не смутит кандидатура Генри Купера. Выбрав точкой отсчета момент, на котором остановился Д’Амато, Паттерсон говорит и ведет себя так, будто чемпионат в супертяжелом весе (а в действительности весь супертяжелый дивизион) – это его частная собственность, нечто вроде любимой погремушки».

Когда Флойд вернулся из Майами в Нью-Йорк, на вокзале его ожидала толпа репортеров. Защита чемпионского титула была запланирована на осень, но представители Листона не стали встречаться с окружением Флойда, хотя такой шаг с их стороны предполагался. Примечательно, что от имени Паттерсона с прессой разговаривал не Кас, а Рой Кон. Кас, судя по всему, следовал на север другим поездом.

Кон вернулся в Нью-Йорк, чтобы принять участие в судебном процессе, организованном против него, Билла Фугази, юриста Тома Болана и корпорации Feature Sports. Иск был инициирован Гумбертом Джеком Фугази. Чтобы успокоить Каса, дядю молодого Фугази ранее ввели в состав членов корпорации. В этой связи он должен был получать четверть доли промоутера, однако его вскоре исключили, а затем и отказались что-либо выплачивать. Джек подал иск на 130 тысяч долларов. Говоря о своем племяннике Билле и его партнере Рое Коне, он дал им следующую характеристику: «Редко встретишь людей, подобных этим личностям. Из их разговоров можно подумать, что они управляют Вселенной. Они всегда знают, к кому обратиться и на кого положиться. Когда им что-то позарез нужно, эти типы готовы приползти на коленях. Меня тошнит, когда я вынужден говорить о них. Никто из этих субъектов ничего не знает о боксе. Они сделали больше, чтобы погубить бокс, чем все гангстеры, вместе взятые».

Кас был главным свидетелем Джека по этому делу, однако ему никак не удавалось дать показания, поскольку по просьбе Роя Кона слушания без конца откладывали. За это время Кон успел сделать карьеру в боксерском бизнесе. «Кон надеется задержать этот процесс достаточно долго, чтобы я успел умереть, – заявил в этой связи Джек. – Однако я не собираюсь отправляться на тот свет, пусть не надеется. Здоровье у меня гораздо лучше, чем они думают. Я готов вызвать всю эту троицу на ринг и начистить им физиономии. Буду жить, пока не увижу, как мой племянник и Рой Кон получат по заслугам». Он едва успел дождаться этого момента. Измотанный жизнью старик находился при смерти, когда, наконец, услышал приговор судьи. Теперь проблема для него заключалась лишь в том, чтобы получить то, что присудили в его пользу. Рой Кон был печально известен своим умением игнорировать судебные постановления. Но дядя Джек смеялся последним: судебные приставы конфисковали одну из машин Кона, припаркованную перед отелем Essex возле Центрального парка. Кон прибыл туда, чтобы присутствовать на заседании совета директоров компании Lionel. Это предприятие по производству моделей поездов он унаследовал от двоюродного деда и в конце концов промотал его. Кас испытывал одинаковое отвращение к Кону и Фугази, обвинив обоих в неподобающем отношении к его другу Джеку. «Эти люди просто ужасны, – заявил он. – Они привнесли Уолл-стрит в мир бокса».

В апреле 1963 года Билл Фугази написал в Saturday Evening Post большую статью. Это было его прощание с боксом. Вместе с Роем Коном он завершал сотрудничество с Feature Sports, сохраняя при этом свои акции в корпорации. Кон же поручил своему юридическому партнеру Тому Болану руководить повседневными операциями компании. Статья в Saturday Evening Post представляла собой субъективную попытку подытожить деятельность Билла Фугази в боксерском бизнесе, представив ее как самоотверженную миссионерскую работу по «очистке» бокса от влияния мафии. Учитывая то, как Билл Фугази изобразил Толстяка Тони и других боссов мафии, статья выглядела довольно нелепо. Автор пишет: «…жизнь в мире бокса похожа на взросление среди волков. Позвольте познакомить вас с волчьей стаей». После этого шли краткие зарисовки основных персонажей «волчьей стаи»: Каса – «менеджера Паттерсона в теории, но не на практике»; Норриса – «очень богатого и очень влиятельного, но достаточно плохо запоминающего лица» (он даже не смог вспомнить Карбо, давая показания на слушаниях подкомитета сената); Ирвинга Кана – президента TelePrompTer, который «никому не доверяет и остался должен Йоханссону после первого боя с Паттерсоном и корпорации Feature Sports после второго и третьего поединков». Билл Фугази не обошелся без резкой критики в адрес своего партнера Роя Кона, который, по его оценке, «обладает талантом портить отношения с людьми и настраивать их друг против друга».

Статья была объемной, но некоторые пассажи невольно врезались мне в память. Билл Фугази подтвердил, что Джулиус Новембер постепенно втерся в доверие к Флойду, при этом боксер был порядочным человеком, на которого «слишком сильно влияло окружение. Он наверняка не мог умышленно причинить кому-нибудь вред, но иногда руководствовался дурными советами. Подобно своему адвокату, Флойд был слишком подозрителен. Когда Новембер восклицал: «Флойд, а ты слышал, что он сказал?», Паттерсон обязательно задумывался над этим».

Далее Фугази описал свою деятельность в корпорации Feature Sports. Именно он – по рекомендации дяди Джека – связался с Розенсоном и Велеллой, у которых Атлетическая комиссия штата Нью-Йорк отозвала лицензии промоутеров. Они планировали получить 247 тысяч долларов за контракт на матч-реванш между Паттерсоном и Йоханссоном: предполагалось, что две трети этой суммы возьмет Велелла и одну треть – Розенсон. Фугази намекнул, что после того как вся сумма была выплачена, он с дядей в декабре 1959 года отправился в Швецию, чтобы провести переговоры с новым чемпионом Ингемаром. Однако швед заявил, что никогда не примет участия в поединке, организованном мафией: «Я не хочу связываться с Джимом Норрисом. Он приезжал сюда и пытался убедить меня в том, что я никогда больше не смогу выступать на ринге, если только не буду иметь с ним дел. Он хотел владеть мной. Но такого не будет никогда».

Вернувшись в Нью-Йорк, они подали заявление на получение лицензии промоутера, однако, как пишет Фугази, «два члена Атлетической комиссии штата Нью-Йорк (во главе которой уже стоял Крулевич[133]), тесно связанные с Норрисом, – молодой Джим Фарли и Юлиус Гельфанд, – заблокировали его». Через некоторое время Крулевич заявил о планах провести публичные слушания по этому заявлению. Несколько недель спустя Фугази стал свидетелем того, как Джим Норрис хвастался на фуршете в Палм-Бич: «Эти парни думают, что получат лицензию. Они не знают, что мой мальчик собирается осадить их». Фугази объясняет в своей статье: «Под «своим мальчиком» подразумевался Юлиус Гельфанд. Общеизвестно, что, когда Гельфанд (еще до Крулевича) занимал пост председателя Атлетической комиссии, Норрис оплачивал его дорожные расходы. Зафиксирован по крайней мере один такой случай. Все это весьма любопытно. Особенно в свете признаний, которые прозвучали в ходе слушаний в сенатском подкомитете, возглавляемом Кифовером. Гельфанд инициировал лишение Каса лицензии Атлетической комиссией штата Нью-Йорк. В результате Норрис заполучил контроль над супертяжелым дивизионом в то время, как Паттерсон зализывал раны, отсиживаясь в Роквилл-центре[134]. Однако вернемся к рассказу Фугази:

«Несколько недель спустя Норрис заявил Деннистону Слейтеру, который в то время был президентом Feature Sports и хорошо знал семью Норрисов, вращаясь в сообществе Палм-Бич: «Советую забрать свои деньги. Вы никогда не сможете принять участие в организации этого поединка. Ваши акции куплены у Билла Розенсона, но вы так и не получили сертификатов на владение ими, и вам это не удастся, потому что они находятся у меня». И это было правдой. Розенсон сообщил всем, что потерял свои сертификаты. На самом же деле он занял деньги у компании Норриса, отдав сертификаты в залог, а когда не смог вернуть долг, лишился этих документов». Если верить Фугази, Рой Кон после этого позвонил Вирцу и сказал: «Послушай, эта ситуация может создать Норрису серьезные проблемы. Если он владеет акциями корпорации, которая организовывала последний поединок в супертяжелом весе, получается, он может быть признан виновным в нелегальных мероприятиях». Проанализировав обстоятельства дела, Вирц решил выдать им акционерные сертификаты. Любопытная история. Зная Роя Кона, можно предположить, что Розенсон никогда не получал денег, которые предлагались ему за его долю в Rosensohn Enterprises, и Норрис с самого начала владел этими бумагами.

Билл Фугази жаловался, что матч-реванш должен был состояться на стадионе Yankee, но администрация комплекса заломила непомерно высокую арендную плату. Он писал по этому поводу: «Д’Амато, исходя из этого факта, стал утверждать, что стадион контролируется Джимом Норрисом. Иногда мне начинало казаться, что Кас подозревал Джима Норриса в контроле над Хрущевым. Пока шли приготовления к поединку, Д’Амато постоянно твердил, что ему не суждено состояться, что Норрис кого-нибудь убьет или накачает наркотой. Однажды он заявил, что Норрис собирается подбросить ему что-нибудь запрещенное в карман пальто и спровоцировать его арест как торговца наркотиками. В результате никто не был убит и не был ничем напичкан, а Д’Амато никогда не арестовывали как драгдилера». Все это действительно очень похоже на Каса.

Фугази приводит забавную историю о состязаниях в Майами-Бич. Во время этого боя он познакомился с Сонни Листоном и рассказал ему, что уговаривал своего приятеля Боба Хоупа выкупить контракт Сонни у Пепа Бароне, пожертвовав свою часть доходов на благотворительность. «Кто такой Боб Хоуп?» – спросил Сонни. «Он комик», – ответил Фугази. «Мне не нужен комик в качестве менеджера», – фыркнул Сонни.

Кас собирался получить приличные деньги за поединок в Майами-Бич. На этот раз у него не было планов раскошеливаться на еще одну корону для чемпиона, поэтому он мог позволить себе задуматься о личных приобретениях. Одним из них стал частный остров в северной части штата Нью-Йорк. В архиве Каса хранится письмо от 29 марта 1961 года из риелторской компании Meola and Meola, специализировавшейся на недвижимости округа Ориндж. Гарри Меола пишет Касу: «Хотим уведомить вас о том, что в настоящее время есть прекрасная возможность приобрести остров за 25 тысяч долларов. Мы уверены, что в штате Нью-Йорк вы нигде не найдете более уединенного места».

Однако планы Каса найти себе идеальное убежище пошли под откос, когда 12 апреля он получил письмо из Налогового управления, в котором его уведомляли об итогах проверки доходов за 1959 год. Как он вскоре выяснит из годового финансового отчета, Новембер, который являлся не только адвокатом, но и дипломированным бухгалтером, допустил несколько серьезных ошибок с налоговыми платежами. Теперь Кас мог распрощаться с мыслью о покупке чего-то серьезного, будь то частный остров или корона, инкрустированная драгоценными камнями.

Тем временем окружение Сонни Листона отчаянно пыталось навести порядок в его делах. Уловка официального менеджера Пепа Бароне «по дружбе отказаться» от своего контракта, который был действителен еще два года, не сработала. Поэтому 20 апреля боксер согласился выкупить у Бароне контракт за 75 тысяч долларов. Касу эта сделка казалась крайне подозрительной. «Где Листон умудрился достать 75 тысяч? – интересовался он у одного из журналистов. – Планы насчет поединков Флойда Паттерсона уже составлены и согласованы, и Листон в них не фигурирует. На данный момент он меня вообще не интересует».

Кифовера Сонни тоже не интересовал. Однако у Паттерсона, похоже, была другая точка зрения. Или, по крайней мере, у того Паттерсона, с которым разговаривали Рой Кон и Джулиус Новембер. 24 апреля Джордж Кац, в прошлом политик из Филадельфии, был представлен миру бокса как новый менеджер Сонни Листона. Дэн Паркер отнесся к этому факту с определенным скепсисом: «Джордж (Пусси) Кац якобы «выкупил» контракт Сонни Листона у его заявленного владельца Пепа Бароне. Сделка была на днях совершена в офисе одного из адвокатов Блинки Палермо. Запах тухлятины все еще стоит над окрестностями».

Однако, как утверждала пресса, Флойд обратился в сенатский подкомитет Кифовера с просьбой одобрить новый выбор Листона. На следующий день Кифовер отправил Паттерсону пресс-релиз: «Насколько я узнал из газетных сообщений, вы обратились в подкомитет сената США по антимонопольному законодательству с просьбой утвердить нового менеджера Чарльза Сонни Листона». Далее он объяснил, что у его организации нет таких полномочий, однако, если будет принят законопроект подкомитета о борьбе с рэкетом, эти полномочия будут переданы комиссару сборной по боксу. Кифовер завершил пресс-релиз следующей фразой: «Полагаю, в этом случае комиссар сборной по боксу в первую очередь должен будет тщательно изучить ситуацию относительно нового руководства мистера Листона».

Через несколько дней Кифовер пошел еще дальше. Его офис опубликовал новое заявление: «Издание Washington Post 15 марта опубликовало сообщение информационного агентства United Press International о том, что в сентябре этого года чемпион по боксу в супертяжелом весе Флойд Паттерсон может участвовать в поединке по защите своего титула с претендентом номер один Сонни Листоном. Если этот бой состоится и Сонни Листон победит, мы столкнемся с крайне нежелательной перспективой возвращения чемпионата в тяжелом весе под контроль мафии». В заявлении было предложено принять законопроект подкомитета сената о борьбе с рэкетом в целях оздоровления боксерского бизнеса.

31 марта Кифовер созвал очередные слушания о необходимости федерального регулирования бокса. В процессе заседания Рокки Марчиано заявил, что Джон Бономи должен стать новым координатором. Джин Фулмер, Томми Лоугран и другие сенаторы поддержали законопроект о борьбе с рэкетом, но не выдвинули никакой кандидатуры. Однако Джек Херли, известный организатор соревнований по боксу и тренер из Сиэтла, выступив перед сенатским подкомитетом, согласился с необходимостью создать должность комиссара сборной: «Если все вопросы будут решаться под руководством комиссара, представителя боксерской среды, то все наладится». Джек Херли предложил на этот пост своего старого приятеля Каса Д’Амато: «Этот человек идеально подходит для должности: он честен, компетентен, бесстрашен. Д’Амато полностью вложился в Паттерсона. И сегодня Флойд – состоятельный боксер, а у Каса нет и цента за душой».

В течение следующих нескольких месяцев Кифовер и его помощник Бономи занимались активной просветительской деятельностью, чтобы склонить общественное мнение в пользу законопроекта, подготовленного подкомитетом сената. Задачей Бономи было довести до широкой публики идею о том, что даже осуждение Карбо и Палермо не способно поставить крест на господстве криминала в спорте. На ежегодном съезде Национальной боксерской ассоциации Бономи заявил: «В этот самый момент приспешники Карбо делают все возможное, чтобы собрать осколки его рушащейся империи». Он объяснил, что принятие законопроекта, подготовленного Кифовером, – который на тот момент не дошел даже до этапа голосования, – поможет «окончательно вышвырнуть» мафию из бокса. И Бономи был прав. Много лет спустя один из боксерских чиновников сказал Нику Тошесу, автору книги о Сонни Листоне: «Фрэнки Карбо и Палермо контролировали боксерские поединки прямо из своих камер. Когда они сидели в тюрьме, в их распоряжении была телефонная связь, и им ничто не мешало участовать в организации боев. Они могли из-за решетки управлять мероприятиями, проводившимися в Madison Square Garden». Поэтому нет ничего удивительного в том, что Кас избегал этого места.

Несмотря на все междоусобицы в лагере Флойда, у Каса все еще было достаточно сил, чтобы избежать поединка Паттерсона с Листоном и в качестве альтернативы, несмотря на все возражения со стороны команды Роя Кона, организовать бой своего подопечного с Томом Макнили, крепким профессионалом из Бостона. Кас договорился о том, что Флойд получит 40 процентов выручки от билетных сборов и 50 процентов доходов от дополнительных прав. Кроме того, он вынудил менеджера Макнили положить миллион долларов на условное депонирование в качестве гарантии матча-реванша в случае поражения Флойда. Однако Кас испортил все дело, ввязавшись в перепалку с Атлетической комиссией штата Массачусетс. Он еще согласился с тем, что за Макнили, победившего подряд в 23 последних соревнованиях, болела огромная толпа из его родного города. Но когда местная Атлетическая комиссия отказалась от предложения пригласить рефери из другого штата, бой был перенесен в Торонто. Там Кас вступил в спор с председателем Атлетической комиссии штата Онтарио, который настаивал на том, что все судьи должны быть местными. Дискуссия достигла такого накала, что все усилия по организации поединка грозили стать напрасными. Кас подлил масла в огонь, посетовав на то, что Макнили слишком мало сделал для организации боя, оставшись тренироваться в Бостоне, а это отнюдь не способствовало привлечению зрителей.

В действительности мало кто переживал по поводу предстоящего мероприятия. Артур Дейли писал: «У Макнили есть все шансы. Примерно такие же, как и у Внешней Монголии стать первой страной, пославшей человека на Луну». Джимми Кэннон был более язвителен: «Фрэнки Карбо, комиссар криминала в боксерском мире, больше не нужен. Если бы этот старый гангстер не сидел в тюрьме, то он, вероятно, получил бы страховку по безработице. Ни одному чемпиону больше не приходится отстаивать титул в серьезных соревнованиях. Теперь нет необходимости уступать мафии часть прав на боксера, чтобы заставить другого бойца беспрекословно подчиняться. Достаточно просто найти такое место, как Торонто, и поставить своего боксера против клоуна вроде Макнили. Вы ни при каком раскладе не проиграете, и при этом вас не арестуют за мошенничество».

Встреча состоялась 4 декабря 1961 года. Паттерсон вновь выглядел недостаточно уверенно, хотя и укладывал Макнили на канвас восемь раз в четырех раундах. Каждый раз, оказавшись в нокдауне, Макнили решительно поднимался, а в последнем раунде даже успешно пробил Флойда. Лишь после того как Паттерсон четыре раза подряд сбил противника с ног, рефери Джо Уолкотт, наконец, остановил бой. Впоследствии Флойд поставил сам себе за поединок 55 баллов. Кас не согласился с этой оценкой, заявив: «Все было намного хуже». Опасаясь, что один только бой Паттерсона не принесет существенной прибыли от показа в кинотеатрах, промоутеры также добавили в программу показа – в качестве предварительного – поединок между Сонни Листоном и Альбертом Вестфалем, двукратным чемпионом Германии в супертяжелом весе. Сонни потребовался всего один раунд, чтобы мощным ударом правой сбить Вестфаля с ног. Тот остался лежать лицом в канвас, впервые в своей боксерской карьере оказавшись в нокауте. Артур Дейли в этой связи заметил: «Листон обработал Вестфаля с таким энтузиазмом, словно немец был копом».

К началу 1962 года Флойда все активнее уговаривали согласиться на встречу с Сонни Листоном. Новембер и Кон раз за разом приводили доводы в пользу этого боя. Кас все больше отходил в сторону. На состоявшемся 14 января 1962 года 36-м ежегодном ужине спортивных журналистов, пишущих на тему бокса, Кас даже не сидел вместе с Флойдом за столиком номер пять. А Новембер там был. Каса сослали за двадцать второй столик, где он оказался рядом со своим помощником Джорджем Латтимором, Говардом Коселлом и молодым парнем по имени Джимми Джейкобс, который станет одним из самых близких друзей учителя и моим менеджером.