Железные амбиции. Мои победы с Касом Д'Амато Тайсон Майк

Джимми Джейкобс был величайшим гандболистом в истории спорта, а по мнению многих, и выдающимся представителем мирового спорта. Джимми обладал отличным чувством юмора. В Лос-Анджелесе он жил недалеко от школы по развитию памяти. Разузнав имя директора, он дождался, когда тот вышел из здания, и радостно бросился к нему: «Джордж, как дела?» Директор, очевидно, напрягся, чтобы вспомнить, с кем имеет дело. «Джордж, ну ты что?! Только не говори, что забыл меня!» – обиженно воскликнул Джимми и с оскорбленным видом развернулся и ушел.

Джейкобс был страстным коллекционером, он собирал все – от комиксов до старых записей боксерских боев. Всякий раз, выиграв очередной гандбольный турнир и получив свою награду, он обращался к публике: «Я коллекционирую старые записи боксерских поединков! Если вам попадалось что-либо подобное, пожалуйста, дайте мне знать!»

Джейкобс был родом из Лос-Анджелеса, однако журналист Sports Illustrated Роберт Бойл познакомился с ним, освещая чемпионат по боксу в Сан-Франциско. В ходе их беседы Джейкобс заявил, что многие боксеры старой гвардии сильно переоценены. Бойл тогда сказал: «Благодаря вам я вспомнил моего друга, Каса Д’Амато. Он придерживается такой же точки зрения». Примерно через полгода Роберт Бойл, вернувшись в Нью-Йорк, пообщался с Касом и по ходу разговора упомянул Джимми. Кас заинтересовался его словами и заявил, что хотел бы поговорить с этим парнем. Бойл сразу же позвонил Джимми и представил их друг другу.

Лично Кас впервые встретился с Джейкобсом на соревнованиях по классическому гандболу. Их дружеские отношения завязались во время одной из игр, когда Кас нашел способ помочь Джейкобсу, у которого на ладони вздулся огромный волдырь. В то время разрешалось обматывать руки, поэтому Кас достал серебряный доллар и положил его на волдырь, а затем забинтовал Джимми. Джейкобс вернулся на площадку, выиграл тот матч и уверовал в гениальность Каса.

По-настоящему же они сблизились во время долгих разговоров о роли эмоций и страха в спорте. Ник Бек, друг детства Джейкобса, не раз навещавший его в Нью-Йорке, присутствовал при том, как Кас и Джим часами обсуждали эту тему. Ник был уверен, что Джим «купился» на теории Каса: «Кас произвел на меня глубокое впечатление своими идеями. Он излагал их мне, а потом Джим пересказывал их снова. Он не помнил, что я уже слышал все это от Каса. Д’Амато оказал на него огромное влияние».

В 1966 году Бойл написал статью о Джимми. Когда читаешь высказывания Джейкобса о роли эмоций в спорте, возникает ощущение, что он просто цитирует Каса. Его любимым супергероем был Робин: «Представлять себя Робином «Чудо-мальчиком»[135] очень помогало мне в спорте. Испытывая стресс, все мы становимся заложниками наших эмоций. Когда я был моложе, всегда представлял себе: «А что сделал бы в этой ситуации Робин?» Вместо того чтобы поддаваться страху и дергаться, я превращался в этого персонажа, который в любой ситуации оставался невозмутимым… Состязания выигрываются или проигрываются благодаря нервным усилиям… Бесчисленное количество раз победа становилась результатом правильного психологического настроя. Вначале я убеждаю себя в том, что могу справиться с предстоящим испытанием физически, а затем устанавливаю контроль над эмоциями. Отправляясь на чемпионат, я всегда встречаю старого знакомого, которого называю Мистер Эмоции. Он весьма предсказуем. Если мне очень хочется победить, он берет контроль над моим телом. Чтобы он ни во что не вмешивался, мне необходимо включать самоконтроль. Я прилагаю определенные психологические усилия, чтобы давать своим рукам четкие команды. Мои реакции на Мистера Эмоции не должны меня беспокоить. Его присутствие – лишь свидетельство того, насколько этот матч важен для меня. Он напоминает мне о том, что реализация физического таланта, которым я обладаю, зависит от системы самоконтроля, и приказы, исходящие от этой системы, должны быть предельно конкретными и ясными, как если бы я обращался к маленькому ребенку».

На Каса Джейкобс произвел такое же сильное впечатление. «Чем больше я узнавал этого парня, тем больше впечатлялся им. Он просто необыкновенный. У него не только превосходный ум, но и потрясающее телосложение, а также удивительная выносливость. Я никогда не встречал спортсмена такого уровня», – заявил он Бойлу. Кас признался, что знал только двух человек, у которых была такая же аура безусловного чемпиона, как у Джима: это были Джо Луис и Шугар Рэй Робинсон.

Примерно в 1958 году Джим Джейкобс начал общаться с Биллом Кейтоном, менеджером по рекламе. Кейтон владел архивом записей поединков и фильмов о боксерских боях, которые он лицензировал для использования на телевидении. В коллекции Джима было множество записей, на которые у Кейтона были права, но при этом он не имел их в своем распоряжении. Кейтон предложил Джейкобсу выгодно продать свои пленки, переехать в Нью-Йорк и стать его партнером в кинобизнесе. Джим Джейкобс прибыл в Нью-Йорк где-то в 1960 году и поселился у Каса, который в то время жил на 57-й улице. Ник Бек, который заходил к ним в гости, отмечал, что Каса нельзя было назвать успешным домоправителем. Квартира выглядела «слегка запущенной», и, как показалось Нику, Джим был смущен видом разбросанных повсюду коробок. Вот как Бек описал свои впечатления: «Не знаю, можно ли назвать Каса барахольщиком, но все углы в доме были завалены разнообразным скарбом. Многие вещи, по-моему, не имели к Джиму никакого отношения. Заметив мою реакцию, Джейкобс сказал: «Мы тут думаем немного о другом, пытаясь добиться чего-то лучшего». Кас вел себя абсолютно так же, как когда мы жили с ним в Кэтскилле. Если удавалось заглянуть к нему в те редкие моменты, когда дверь в комнату была открыта, можно было увидеть нагромождения коробок с книгами и разбросанные повсюду вырезки из газет.

Недоброжелатели Каса, конечно же, распустили слухи о том, что они с Джимом любовники. Ника Бека такие заявления жутко веселили. Когда он спустя время окажется в Нью-Йорке, где Джим поселится в собственной квартире, швейцар будет просить его подождать в вестибюле, и он сможет подняться наверх только после того, как из квартиры Джейкобса выпорхнет очередная сногсшибательная красотка. Ник писал в этой связи: «Меня поражало, когда их называли геями. К тому времени практически все журналисты, писавшие на боксерскую тему, невзлюбили Джимми, и один из моих друзей, вращавшихся в средствах массовой информации, предположил, что обвинение в гомосексуализме было их способом отомстить Джейкобсу».

На момент уже упоминавшегося «боксерского» банкета 1962 года Джим и Кас плотно работали над документальным фильмом о Флойде, который они планировали продать телевидению. Паттерсон согласился дать интервью за символическую плату в один доллар при условии, что впоследствии он получит долю от общей прибыли. Фильм начинался с кадров визита Флойда в Белый дом, где он встречался с президентом Кеннеди. Затем шла ретроспектива карьеры боксера. К сожалению, интерес со стороны кабельных телевизионных компаний был невелик, и бюджет сократили. Несколько лет спустя, как это ни печально, фильм станет яблоком раздора между Флойдом и Касом.

Обсуждение состязания между Паттерсоном и Листоном выплеснулось далеко за пределы боксерского мира. Правозащитные организации старой школы, такие как Национальная ассоциация содействия прогрессу цветного населения, опасались, что бандитский имидж Листона сведет на нет достижения в защите прав чернокожих граждан. Руководитель ассоциации Перси Саттон признавался: «Черт возьми, шутки в сторону! Я обеими руками за Паттерсона, потому что он представляет нас гораздо более достойно, чем Листон». Но у Сонни был авторитетный сторонник в лице Дика Грегори – известного комика и признанного активиста движения за гражданские права. Грегори заявил: «Конечно же, не менеджеру Паттерсона решать, следует ли Листону участвовать в поединке».

В сложившейся ситуации Листон решил взять дело в свои руки. Прежде чем избавиться от Бароне, он отправился к Хосе Торресу и попросил отвести его к Касу. Как обстояло дело дальше, я узнал от самого Каса. Сонни казалось, что он запугал моего учителя. Однако Хосе объяснил ему, что тот никого не боится, и они вдвоем без предупреждения нагрянули в офис. Хосе всегда мнил себя искусным политиком и старался поддержать всех и каждого. Кас был поражен, увидев у себя Листона, но сохранил самообладание.

– Кас, почему бы тебе не устроить мне бой с Паттерсоном?

Листон казался взбешенным. Кас завел свой излюбленный монолог о необходимости провести «чистку» команды, руководящей Листоном, но Сонни оборвал его:

– Тогда сам выбери мне менеджера!

Кас сдержанно ответил, что не вправе решать этот вопрос и не желает больше обсуждать эту тему. К тому времени Листон уже успокоился, и они вместе с Торресом ушли.

10 мая 1961 года Листон объявил, что его новый менеджер – Джордж Кац, представший перед Атлетической комиссией штата Пенсильвания и признанный достойным гражданином. А буквально через неделю Листон вступил в перепалку с полицейским. Когда блюститель порядка велел Сонни идти своей дорогой и не ошиваться рядом с ним, тот язвительно усмехнулся: «А если не пойду, арестуешь?» Полицейский так и сделал, обвинив Сонни в хулиганстве и сопротивлении аресту. Правда, позднее обвинения в адрес боксера свелись к тому, что он слонялся без дела. Сонни был хорошо знаком с полицейскими участками. В штате Миссури он отбывал наказание за пять вооруженных ограблений. Стычка с полицейским 17 мая завершилась его восемнадцатым по счету арестом. В девятнадцатый раз он был арестован 12 июня, после того как они с приятелем, выдавая себя за полицейских, остановили автомобиль, за рулем которого находилась женщина. Когда к ним подъехал охранник парка, где все происходило, парни рванули прочь. Сотрудник охраны, преследуя их со скоростью 80 миль в час, открыл огонь по машине Сонни, после чего они были вынуждены остановиться. После этого ареста Атлетическая комиссия штата Пенсильвания до октября отстранила Сонни от выступлений на ринге.

Черт возьми, а все считали меня опасным криминальным элементом! Да на фоне Сонни Листона я примерный бойскаут. Мой приятель Мак, парикмахер из Лас-Вегаса, очень хорошо знал Сонни. Я как-то рассказал ему, что буквально боготворю Листона, а Мак в негодовании вывалил на меня кучу историй про то, как Сонни ходил в бары, отбирал у парней выпивку, а затем избивал их. Листон мог припарковать машину в Лас-Вегасе прямо посреди улицы, потому что копы просто-напросто боялись связываться с ним. Дело доходило до того, что, узнав о предстоящем приезде Листона, полицейские ждали на вокзале или автобусной станции либо перехватывали его машину и сообщали о запрете на въезд в город. Этому ниггеру фактически не разрешалось показываться в различных частях страны!

Какому-то полицейскому он сломал челюсть! Я видел документальный фильм о Сонни. Дело происходило в 1960-е годы, когда жизнь ниггера ни хрена не стоила, а Сонни усмехался копу прямо в лицо и называл его «мальчишкой» и «ублюдком». Поспрашивайте о Сонни Джорджа Формана, он много чего расскажет. Мне Форман сообщил, что Листон был единственным парнем, который мог выдержать его удар. Это был дикий зверь, квинтэссенция грубого необразованного негра с Юга. Сонни никогда не поднимал тяжести, но выглядел так, словно занимался этим с рождения.

Во время боя я всегда отождествлял себя с Сонни, мне это очень помогало. Не знаю, как правильно объяснить, но он был этаким моральным уродом. При общении с ним складывалось впечатление, что он абсолютно ничего не чувствует. За всю жизнь он улыбнулся, возможно, раза три. Во время боя с Мухаммедом Али Сонни все еще был злобным зверем, но уже немного прирученным. Листон – воплощение природной стихии. Я по-человечески сочувствовал ему, потому что его, как и меня, не понимали. Но от подобных пещерных личностей меня отличало то, что я общался с образованными и искушенными людьми и старался подражать им. Я прислушивался и присматривался, как они разговаривают, как ведут себя. Мне хотелось изменить свой образ, стать лучше. А эти ребята никогда ни к чему подобному не стремились или же были неспособны совершенствоваться. Я рос в окружении таких людей, как Кас, Норман Мейлер, Пит Хэмилл. А Сонни – рядом с такими парнями, как Блинки Палермо и лас-вегасские гангстеры самого низкого пошиба. Эти ребята не умели ни читать, ни писать. Вот единственная причина, по которой евреев пускают в мафию. Я серьезно.

Если говорить начистоту, то Кас никогда не хотел, чтобы Флойд дрался с Сонни. Сначала он утверждал, что Листон – последний толковый боксер, которого все еще контролирует мафия. Несколько лет спустя, в процессе интервью Джиму Джейкобсу для документального фильма, который они вместе готовили, он озвучил уже другую причину – якобы Кон и Новембер оказывали на Флойда чрезмерное давление и совершенно запутали его.

«Кас: Поединок с Листоном был организован без моего ведома и согласия. Причина, по которой я не шел на этот бой, заключалась в том, что Флойд Паттерсон связался с людьми, единственной целью которых, похоже, было лишить его собственных денег. Решить поставленную задачу при мне эти проходимцы не могли, поэтому они предприняли все возможное, чтобы убрать меня со сцены. Когда Флойд говорил со мной об этой схватке, я сказал ему: «Послушай, этот парень – очень хороший боксер, он привык побеждать. Его можно одолеть, но ты должен для этого быть в своей лучшей форме». Однако на тот момент у него не было того самоотверженного отношения к делу, которое привело его на вершину боксерской карьеры и сделало выдающимся бойцом.

Джейкобс: Вы считали, что он не сможет победить Сонни Листона?

Кас: В то время нет, не мог. Тогда я действительно видел, что ему не под силу побить Листона. Но я верил в него и сказал: «Избавившись от тех моментов, которые тебя отвлекают, и вернувшись к регулярным тренировкам, ты через какое-то время сможешь сделать то, на что способен, я уверен в этом. Ты сразишься с Сонни Листоном и обязательно победишь – но не раньше чем произойдет все то, о чем я упомянул».

Однако через несколько лет Кас решил сказать мне всю правду. «Я считал, что он не смог бы победить Листона даже на пике своей физической формы», – признался он.

Флойд запланировал сразиться с Листоном после приема у Кеннеди. Президент сказал ему: «Ты молодец! Ты замечательный боксер! Сосредоточься – и ты победишь этого парня». Это совершенно вскружило Флойду голову. Позже он рассказал Дэвиду Ремнику, который писал книгу о Мухаммеде Али: «Я чувствовал себя таким одиноким, таким испуганным! Не стоит забывать, что я был молодым парнем с непростым прошлым, – а теперь я получаю рекомендации в Овальном кабинете. Что мне оставалось делать? Заявить о своем несогласии? Мне пришлось принять этот вызов. Я всегда боялся подвести тех, кто верил в меня. И теперь я оказался именно в таком положении, когда мне приходилось беспокоиться о том, чтобы не подвести президента страны».

Можете себе представить, что произошло бы, заяви мне Обама что-нибудь подобное? Я бы ответил: «Черт побери, почему бы тебе самому не подраться с ним?» Кеннеди говорил с парнем, который всегда остерегался оказаться в центре внимания! Подумать только, какое психологическое давление он испытывал! У Паттерсона была масса возможностей навсегда остаться в истории. Понимаете, что я имею в виду? Что касается меня, то я, с моим самомнением и тщеславием, ответил бы: «Да чтоб тебя, ниггер! Я Ахиллес, я гребаный мечтатель!»

10 января Сонни снова сменил менеджера. На сей раз им был назван Боб Нилон, владелец продовольственной концессионной компании в Филадельфии. Все те же прежние филадельфийские связи! К концу января было заключено соглашение, при этом Кас участвовал в его подготовке. Несмотря на то что о поединке уже было объявлено, контракты еще не были подписаны, и 12 февраля 1962 года друг Каса Роберт Бойл сообщил о расколе в лагере Флойда в связи с серьезными разногласиями из-за предстоящего боя:

«В лагере Паттерсона правит триумвират: сам чемпион, адвокат Джулиус Новембер и менеджер Кас Д’Амато. До поражения Паттерсона в первой схватке с Йоханссоном Д’Амато выглядел словно криминальный авторитет, который решает все принципиальные вопросы. Однако после упомянутого проигрыша вся троица спорила между собой в полусекретном режиме, словно Россия, коммунистический Китай и Албания. Д’Амато не хочет иметь ничего общего с Сонни Листоном. Новембер жаждет назначить ближайшим поединком Паттерсона его встречу с Листоном – по крайней мере, так, по словам последнего, сообщил адвокат. Паттерсон же – во всяком случае сейчас – согласен с Новембером…

Все это доводит Д’Амато до состояния отчаяния. Кас и раньше пребывал в постоянном напряжении, теперь же он стал еще более взвинченным. Его глаза яростно вращаются, черная фетровая шляпа еще плотнее впечатана в голову, рот еще шире растягивается в заговорщической гримасе. Он – глас шепчущего в пустыне. Возражения Д’Амато против Листона сводятся к критике его команды менеджеров. Он считает, что Сонни по-прежнему находится под контролем грубой итальянской руки. Если раньше боксером управлял Пеп Бароне, марионетка Палермо, то теперь его место занял Блинки Палермо, этот филадельфийский рэкетир… Пару недель назад Листон объявил, что отказывается от Каца и берет на работу нового менеджера, Джека Нилона, концессионера по производству продовольствия. Сообщая об этом, информационное агентство United Press International опрометчиво заявило, что Д’Амато одобрил Джека Нилона в качестве менеджера. Это вызвало у Д’Амато приступ гнева: «Нет никакой разницы, будь то Нилон, вискоза, хлопок или шелк!»[136] В ответ на упоминание того факта, что Нилон регулярно ходит в католическую церковь и у него есть брат-иезуит, Д’Амато воскликнул: «А мне наплевать, хоть бы он был самим папой римским!»

На момент написания этой статьи Д’Амато много путешествует по стране с разными таинственными миссиями, делая все возможное, чтобы предотвратить поединок между Листоном и Паттерсоном. «Когда я хочу перейти от А к B, я сначала иду к Z», – загадочно произносит он».

Кас сделал еще одну странную вещь. 12 марта он отправил своим адвокатам Швайгу и Новемберу письмо следующего содержания: «Настоящим подтверждаю договоренность, достигнутую с вашей фирмой сроком на два года, согласно которой вы представляете как Флойда Паттерсона, так и меня. В связи с этим моя настоятельная просьба, в случае конфликта интересов между мистером Паттерсоном и мной, интересы мистера Паттерсона считать первостепенными». Неужели Кас выбросил на ринг белое полотенце?

Пять дней спустя Новембер прояснил ситуацию, сделав официальное заявление: решение о проведении встречи между Флойдом Паттерсоном и Сонни Листоном принято. Паттерсон получит 45 процентов выручки от билетных сборов и 55 процентов доходов от дополнительных прав. Листону полагается по 12 с половиной процентов от каждого из этих финансовых источников. Если Листон одержит победу, то команда Паттерсона имеет право выбрать место, дату и промоутера для проведения матча-реванша, по итогам которого Листону причитается 30 процентов выручки от билетных сборов и такая же доля доходов от дополнительных прав. Касу осталось сказать только одно: «Моя позиция по поводу организации этого поединка не изменилась. Единственная причина, по которой он состоится, – это желание Паттерсона сразиться с Листоном».

Кас сжигал за собой мосты. 5 апреля он написал Джиму Джейкобсу, направив письмо на адрес офиса Big Fights[137] на 40-й улице: «Дорогой Джим! Принимая во внимание твою ссуду, настоящим я передаю тебе свой вексель за датой отправки данного письма в размере 10 тысяч долларов. Срок погашения этого векселя – 25 сентября 1962 года… Согласен немедленно выплатить деньги по кредиту из первых же финансовых поступлений, которые я смогу получить (или буду иметь право получить) после боя между Паттерсоном и Листоном… Искренне благодарю за оказанную любезность. С самыми добрыми пожеланиями, Константин Д’Амато».

Тем временем Сонни Листон не смог избежать новых неприятностей. 27 апреля, после того как действие его водительских прав было приостановлено за превышение скорости на платной автомагистрали в районе Джерси-Сити, Атлетическая комиссия отказала ему в лицензии на проведение поединка в штате Нью-Йорк. Она аргументировала это тем, что «прошлое Листона вызывает обоснованные подозрения», нанося «ущерб интересам профессионального бокса и широкой общественности».

Флойд был вне себя, излив свое негодование в интервью журналисту Times Гэю Тализу: «Сонни Листон уже отсидел свой срок. А что, если бы со мной поступили аналогичным образом? Знаете, сколько раз я попадал в полицейский участок, когда мне было девять? Около дюжины. Я раньше воровал по мелочи в магазинах, совершал другие правонарушения, но об этом все уже давно позабыли. Мне жаль Листона. Люди постоянно показывают на него со словами: «Вон идет бывший заключенный, преступник, криминальный элемент!»

В том же интервью Флойд рассказал, почему он решил принять участие в поединке с Листоном: «Это решение я принял однажды ночью, лежа в постели. Я осознал, что, если хочу спать спокойно, мне просто необходимо сразиться с Листоном, даже если Национальная ассоциация содействия прогрессу цветного населения и комитет Кифовера выступают против этого боя. Многие говорили мне: «Что, если ты проиграешь, а он выиграет? Тогда цветные пострадают». Однако если Листон победит, это будет означать, что он соответствует чемпионскому титулу. В таком случае окружающие будут вынуждены относиться к нему с уважением».

По мере приближения состязания Кас стал предпринимать попытки повлиять на исход события. В одном из интервью он заранее оговорил возможность нарушений со стороны Листона: «Надеюсь, в предстоящем поединке победа будет одержана по правилам маркиза Куинсберри[138] и по правилам Атлетической комиссии, а не по законам кабацкой драки. Если Листон завоюет титул, не хотелось бы, чтобы он стал чемпионом уличного дебоша. Все нормы должны соблюдаться и строго выполняться».

Затем Кас попробовал другую тактику. То, что в итоге вышло, может по праву считаться одним из самых странных событий в истории чемпионатов по боксу в супертяжелом весе. По словам гипнотизера Маршалла Бродьена, кто-то из команды Флойда Паттерсона однажды вечером увидел его выступление в клубе Cairo Supper Club в Чикаго. В этом же городе на 25 сентября было запланировано проведение поединка между Паттерсоном и Листоном. Кас позвонил Маршаллу и пригласил его в свой офис на Мичиган-авеню. Во время встречи Кас сообщил, что он должен выступить перед Атлетической комиссией штата Иллинойс и нуждается в помощи Бродьена.

10 сентября Кас вместе с Бродьеном и лицами из его окружения отправился в офис Атлетической комиссии штата Иллинойс. В присутствии массы репортеров, фотографов и телевизионщиков Касу было предоставлено слово. Он вытащил письмо, написанное Сонни Листону, но по ошибке доставленное в лагерь Паттерсона, и заявил:

– Благодарю за возможность представить доказательства по делу, которое привлекло мое внимание. Я хочу сообщить о том, что Сонни Листону было сделано предложение подвергнуться гипнозу. Моя цель – продемонстрировать, к удовлетворению Атлетической комиссии и всех присутствующих, какое влияние может оказывать внушение. В связи с грядущим событием такая возможность меня сильно обеспокоила. Это письмо находилось в моем распоряжении уже в течение некоторого времени, но у меня не было оснований обращаться к Атлетической комиссии, так как я был совершенно уверен в том, что гипноз не подпадает под юрисдикцию или сферу ответственности Комиссии. Однако после долгих размышлений, а также учитывая свое пусть и поверхностное знакомство с этим феноменом, я пришел к выводу, что существует определенная область, которая относится к компетенции Комиссии. Под воздействием гипноза человек может стать невосприимчивым к боли. Таким образом, если в результате быстрых, сильных и точных ударов такого мощного боксера, как Паттерсон, у его противника окажутся сломаны ребра или челюсть либо ему будут нанесены другие травмы, то даже повторные попадания по пораженной области не выявят факта серьезных увечий. Поскольку повторные удары по поврежденной области могут нанести серьезный и даже необратимый ущерб здоровью боксера, это подпадает под юрисдикцию Атлетической комиссии, хотя доказать наличие гипноза весьма затруднительно. Мне удалось заручиться помощью одного из самых известных гипнотизеров в стране. Маршалл Бродьен и его помощники готовы продемонстрировать то, что предельно доступно прояснит суть дела и подтвердит выдвинутые мной обвинения.

Затем один из членов Атлетической комиссии зачитал то самое письмо, которое было отправлено Листону:

«Я очень рад, что тебе предоставился шанс побороться за титул чемпиона мира в супертяжелом весе. Сонни, у тебя большие способности, но иногда нам всем нужна помощь, особенно в тех случаях, когда мы испытываем психологическое давление. Предлагаю тебе пригласить меня в свой тренировочный лагерь за две-три недели до состязания. Я создам атмосферу полной гармонии. В твоем сознании будут доминировать мысли о победе. Мыслительные волны и особые вибрации, которые я создам вокруг тебя, сделают тебя непобедимым в вечер поединка. Не упусти эту возможность. Мое предложение не пустой разговор. Следуй за мной, Сонни, у меня есть сила, о которой ты мог только мечтать. Ни один боксер, принявший мое предложение, никогда не проигрывал на ринге. Ставки слишком высоки, подумай хорошенько. С уважением, Джимми Гриппо».

Затем Кас вновь взял слово:

– Для тех, кто не знаком с Джимми Гриппо, могу пояснить: он был профессиональным менеджером по боксу, работал у Мелио Беттины, и его хорошо знают в боксерском мире. Он известен по всей стране как ловкий фокусник и гипнотизер. Я решился огласить это письмо, исходя из интересов своего боксера, чемпиона мира. Сам он, безусловно, не в курсе моей инициативы. И я хочу, чтобы все понимали: Флойд Паттерсон не осведомлен ни о письме, ни об обстоятельствах этого дела, ни о моем сегодняшнем выступлении. Полагаю, Флойд Паттерсон был бы первым, кто сказал: «Да пусть Сонни Листон это делает, если чувствует, что ему это нужно!» Поэтому со мной сейчас Маршалл Бродьен, один из лучших гипнотизеров страны, который проведет необходимую демонстрацию.

Таким образом, Кас закамуфлированно провел мысль о том, что если Гриппо загипнотизирует Листона и тот станет невосприимчив к боли, то у соперника Флойда будет несправедливое психологическое преимущество. В то же время Паттерсон мог нанести непоправимый урон здоровью Листона, который не будет чувствовать боли после мощных ударов противника. Это был либо рекламный трюк, достойный Финиаса Барнума, либо попытка сорвать бой, который категорически не устраивал Каса.

Маршалл Бродьен вызвал некоего Джона Лейна. Гипнотизер погрузил добровольца в транс, а затем сильно ударил по лицу – тот даже не поморщился. Кас обратился к присутствующим: «Считаю, для объективности удар должен нанести кто-нибудь из журналистов». После этого он зашнуровал боксерскую перчатку на левой руке Фрэнки Мастро, бывшего профессионального боксера, ставшего спортивным журналистом. Мастро провел два хука в живот загипнотизированного. Реакция была аналогичной.

– Имейте в виду, что удары наносились в область печени, – сказал Кас. – Они, как правило, причиняют самую мучительную боль. А теперь представьте себе, что первый удар приведет к перелому, второй удар в ту же область только усугубит этот перелом, а затем последуют дополнительные удары… Оставляю последствия на волю вашего воображения.

Далее Бродьен вызвал Бренду Грин, миниатюрную двадцатидвухлетнюю секретаршу. Он посадил ее рядом с Лейном и тоже загипнотизировал, после чего попросил обоих вытянуть перед собой руки и направил на их ладони пламя газовой горелки – испытуемые не проявили никаких эмоций. Затем Маршалл положил Бренду на спинки двух стульев, а сам встал на нее – девушка никак не отреагировала.

– Что же это доказывает, Кас? – поинтересовался один из членов комиссии.

– Это доказывает, что под гипнозом человек может стать невосприимчивым к боли. Поэтому, если он травмирован, неважно, насколько серьезно, он продолжит делать то, что делал, не осознавая произошедшего. Например, будет дальше драться на ринге, – ответил Кас.

– И вы, Маршалл, как гипнотизер, подтверждаете, что это возможно?

– Несомненно.

– Это могли видеть все присутствующие, – вмешался Кас.

– Вы опасаетесь, что ваш боксер или Сонни будут загипнотизированы? – спросил член комиссии.

– Сонни – человек, которому было адресовано письмо. А я – тот, кто обнаружил существование этого послания и предал его гласности, – ответил Д’Амато.

Демонстрация была убедительной, однако Атлетическая комиссия не сочла нужным вмешиваться в предстоящий поединок между Паттерсоном и Листоном. Так, Кас вынужденно выступил в роли шоумена, хотя он всегда считал это занятием для слабаков. Интересно было найти в его архиве письмо от Джимми Гриппо, написанное примерно за полтора года до этих событий. Флойд в то время готовился к бою с Ингемаром в Майами, и Гриппо предложил ему свои услуги: «Мне знаком каждый этап выступления боксеров на ринге, все процедуры по проведению поединков, и я всегда держался в рамках закона. Вы как менеджер чемпиона, [местный промоутер] Макдональд и я совместными усилиями поднимем бокс на уровень, достойный этого вида спорта. Надеюсь на Вашу поддержку в роли советника или в любом другом качестве, которое Вы посчитали бы для себя приемлемым. Могу добавить, что мои отношения со средствами массовой информации всегда были хорошими. С наилучшими пожеланиями, Джимми Гриппо». Возможно, через какое-то время Кас подыскал дело для Гриппо.

Только почти год спустя Гарольд Конрад, легендарный агент по связям с прессой, нанятый Роем Коном на период организации поединка между Паттерсоном и Листоном, раскрыл всю подноготную этой аферы. Вот что он рассказал Роберту Бойлу:

«Кас Д’Амато – один из реальных персонажей этой истории. Безусловно, нельзя исключить, что он делал все на полном серьезе. Ведь у него есть своя актерская методика, и он наслышан о системе Станиславского. Он может ярко сыграть любые эмоции, и вы ему, не колеблясь, поверите. Требуется продемонстрировать гнев? Он злится. Нужно показать изумление? Вашим глазам предстанет крайне удивленный человек. Он способен переиграть Марлона Брандо. Перед схваткой между Листоном и Паттерсоном в Чикаго Джимми Гриппо отправил каждому из них письмо с деловым предложением. По утверждению гипнотизера, пройдя сеанс, боксер не чувствовал бы ударов противника. Автор послания пытался все устроить так, чтобы ни один из бойцов не знал, что точно такое же предложение поступило его сопернику. Однако он умудрился перепутать конверты, поэтому в результате Листон получил письмо, предназначенное Паттерсону, и наоборот.

Я организовал для Д’Амато участие в радиошоу Джека Эйгена, и он изложил свою версию о том, что Листон пытается смошенничать при помощи гипнотизера. На следующее утро Кас встретился с журналистами, и я при всех заявил, будто мне глубоко противна сложившаяся ситуация: «Эти парни затеяли нечестную игру, а вы на радио выводите их на чистую воду». Репортеры немедленно разволновались: «Что такое? Что?» Они попались на крючок. Это все психология. Газетчики умоляли Каса поделиться подробностями. Если бы он поведал историю в лоб, они отреагировали бы ожидаемо: «Что это ты пытаешься тут нам продать?» Теперь же они сами просили рассказать о случившемся. И Д’Амато объявил, что собирается отправиться в Атлетическую комиссию вместе с гипнотизером. Атмосфера была наэлектризована до предела. Кинохроника, телевидение – все находилось в полном распоряжении Каса! Д’Амато отыскал подходящего человека, тот ввел в транс девушку, дотронулся до нее пламенем газовой горелки – и Кас получил полное право утверждать, что все это полностью доказывает его версию: загипнотизированный боксер не чувствует боли. Черт побери, нам удалось разыграть настоящее шоу! Вот как можно зацепить даже тех, кто не относится к фанатам бокса! Вот способ возбудить публику!»

На удивление большое количество журналистов и экспертов видели Паттерсона вероятным победителем в поединке с Листоном. В то время как Джо Луис однозначно отдал свой голос за Сонни, Джек Демпси склонялся в пользу Флойда, при этом известный спортивный журналист Джимми Кэннон был гораздо более уверен в бойце Каса. Опрос, проведенный журналом Ring, показал, что подавляющее число читателей высказывалось в пользу Паттерсона. Сами боксеры, прибывшие в свои лагеря в Чикаго, выглядели полной противоположностью друг другу. Паттерсон высказывался о сопернике достаточно миролюбиво: «Я несколько раз встречался с Сонни Листоном и вижу в нем массу достоинств. Если ему посчастливится стать победителем в супертяжелом весе, хотелось бы, чтобы у него был шанс проявить свои лучшие качества». Сонни не стал демонстрировать того же спортивного духа: «Паттерсон? Я убью его! Перееду на машине».

Комментарии Флойда озадачили его старого друга Говарда Коселла. Он писал в своей автобиографии, что без Д’Амато Паттерсон казался «беспомощным» и у него, похоже, было «предчувствие поражения». Отношения между Коселлом и Паттерсоном в этот период подверглись серьезному испытанию. Говард так высказывался об этом: «У нас не было никакой уверенности в будущем нашей дружбы… Связь становилась все слабее из-за его постоянного отсутствия и регулярных попыток скрыться от общества. Нужно было выбираться из этого темного туннеля».

Гарольд Конрад, прекрасно понимая, что Кон и Болан совершенно не разбираются в боксерском бизнесе, будучи агентом по связям с прессой, решил сделать из предстоящего состязания «крупное спортивное событие». Он пригласил для его освещения таких признанных авторов, как Норман Мейлер, Нельсон Олгрен[139] и Джеймс Болдуин[140]. Накануне поединка он организовал в клубе Playboy дебаты с участием Мейлера и Джеймса Бакли[141]. В какой-то момент, когда Бакли ринулся в неудержимый поэтический полет, Мейлер прервал его: «Мистер Бакли, вы хотите, чтобы я лег на железнодорожное полотно, привязал руки к рельсам и ждал, пока локомотив вашей логики не переедет меня?»

Мейлер в то время писал в Чикаго эпическую статью для журнала Esquire под названием «Десять тысяч слов в минуту». Он уже подружился с Касом и проводил с ним много времени. В статье представлена, возможно, лучшая из когда-либо публиковавшихся характеристик Каса. Я готов перечитывать эти слова снова и снова:

«На следующее утро мне удалось подольше пообщаться с Д’Амато по дороге в лагерь Листона. До поединка оставался один день, и Кас должен был в качестве представителя Паттерсона проверить перчатки соперника… Д’Амато говорил только о своих боксерах. И как говорил! Много лет назад Кас бросил пить, и, возможно, поэтому в нем чувствовалась кипучая энергия, которую он с трудом сдерживал. В мире рассказчиков Кас мог бы считаться одним из величайших тяжелоатлетов – не гениальным, но очень мощным и практически неудержимым. Его речь была словно накачанная мышца. Задумай вы прервать Каса, вам пришлось бы заломить ему руку. Наряду с недюжинной силой, которой он обладал, в нем ощущалась интригующая простота, сродни страстному догматизму, который развивается у некоторых людей, когда они принимают решение строго следовать своим принципам. Он походил на святого, отрешившегося от всего внешнего, который поглощен своим трудом и не отвлекается на мирскую суету. Этот человек отличался невысоким ростом и крепким телосложением. У него была круглая голова с коротко стриженными серебристо-седыми волосами. В процессе разговора он словно слегка подпрыгивал. Д’Амато напомнил мне решительного итальянского парнишку, из тех, которых можно встретить в Бруклине. Эти милые мальчуганы редко проявляют злобу и вместе с тем способны выказать бесстрашие. По крайней мере, их поступки свидетельствуют об отваге. Они готовы сразиться с кем угодно. Их не остановит ни рост обидчика, ни его возраст, ни репутация.

Нельзя исключать, что какое-то время Д’Амато был одним из самых храбрых людей в Америке. Он был фанатом бокса и мало заботился о деньгах. Испытывая ненависть к мафии, Кас восстал против нее. Менеджеру по боксу, владельцу небольшого спортзала с разбитыми зеркалами на 14-й Восточной улице, не следует указывать гангстерам, что делать. Подобно тому как горничной не пристало напоминать герцогине Виндзорской о необходимости вытереть ноги, прежде чем зайти в номер отеля Waldorf. Однако Д’Амато был исключением из правил. После противостояния с ним мафия охарактеризовала его в двух словах: «Он сумасшедший». Обычно так отзываются о тех, кого намереваются прикончить. Д’Амато никто не убил. Много лет он, как монах, спал в задней комнате своего спортзала со служебной собакой в качестве соседа по комнате. Согласно легенде, под подушкой он всегда держал пистолет. В 1956 году Паттерсон встретился с Арчи Муром в поединке за чемпионский титул, одержав победу после пяти раундов боя. А на протяжении последних недель перед боем Д’Амато спал на раскладушке перед дверью в спальню своего подопечного. Он был уверен, что накануне схватки мафия обязательно попытается навредить его боксеру. Какой фильм можно было бы снять на этот сюжет! Финальные кадры: камера отъезжает, перед зрителем сарай, охваченный языками пламени».

Великолепно, просто великолепно! Однако Мейлер ошибся насчет мотивов, которыми мафия руководствовалась, называя Каса сумасшедшим. Когда Карбо бросил эту фразу в ответ на требование Норриса заставить Паттерсона (через Каса) драться от имени Международного боксерского совета, мафиозо в действительности выступил в защиту Д’Амато. Вот почему никто не тронул старого тренера, как упомянул Мейлер. В то же время автор статьи попал в точку, описывая отчуждение, назревавшее между Касом и его лучшим воспитанником:

«Паттерсон доверился Д’Амато. Однако события, последовавшие за первым поединком с Йоханссоном, задули огонь этой веры. Выяснилось, что Кас прямо или косвенно получил деньги на организацию этого состязания через человека по имени Толстяк Тони Салерно. Д’Амато утверждал, что не замешан в сомнительных связях, на самом же деле это был весьма элегантный ход мафии для того, чтобы затянуть его в свои сети. В равной степени возможно, что после многих лет борьбы с каждой ветряной мельницей, встречавшейся на его пути, Д’Амато пришел к трудному решению в большевистском духе: нельзя сделать омлет, не разбив яйца. Как бы то ни было, в штате Нью-Йорк его лишили менеджерской лицензии. Ему было запрещено находиться в углу Флойда во время второго боя с Йоханссоном. И после этого Паттерсон стал держаться подальше от своего наставника. Как менеджер Д’Амато получал треть финансовых поступлений боксера, но при этом Флойд не позволял ему принимать слишком активное участие в тренировках.

Если партнерство Паттерсона и Д’Амато было заключено на небесах, то Бог или человек потерпели неудачу. Последним печальным примером может служить подготовка поединка с Листоном. Паттерсон уполномочил Д’Амато заняться организационными моментами предстоящего боя. Если верить прессе, после этого Флойд обнаружил, что Кас пытается затянуть переговоры по данному вопросу. В результате в лагере Паттерсона Д’Амато стали воспринимать как королевского шута, способного лишь развлекать журналистов забавными историями. Касу запрещен доступ в спортзал, подобно тому как заядлому пьянчуге навсегда заказан доступ в любимый бар. Должно быть, для такого человека, как Д’Амато, учитывая его итальянский менталитет, это особенно унизительно. Множество журналистов не рискнут присягнуть в том, что их никогда не подкармливала мафия. Причем некоторым из них, судя по всему, заказывались блюда на уровне филе миньон, никак не ниже. По крайней мере, такой вывод напрашивается из того, с каким ожесточением плодились публикации с нападками в адрес Д’Амато. Журналист никогда не простит объект необоснованной критики. Теперь Д’Амато походил на барона, пониженного до швейцара и вынужденного подбирать окурки. Он по-прежнему мог говорить, но лишился возможности действовать.

А говорить он умел. Доведись вам услышать разглагольствования Д’Амато, ничего не зная об истинном положении вещей, вам бы и в голову не пришло, что Кас больше не заправляет в лагере Паттерсона. Казалось, он совершенно не осознавал, что уже утратил связь с Флойдом. А когда он рассказывал об организации поединка с Листоном, никто не заподозрил бы его в попытке саботажа. «Я этого не делал! – клялся он мне. – Я выступал за проведение этого боя. Флойд подошел ко мне и сказал: «Кас, ты должен сделать так, чтобы встреча состоялась. Листон всем твердит, что я еще желторотый птенец, чтобы драться с ним. Мне плевать, если кто-то из боксеров грозится побить меня, но никто не может заявлять, что я молокосос». Цитируя своего подопечного, Д’Амато покачал головой и продолжил: «Затем Флойд сказал: «Кас, если этот поединок не состоится, я не рискну выйти из дома. Мне будет страшно зайти в ресторан и встретить там Листона. Потому что, увидев Сонни, я брошусь в бой прямо там, в ресторане, и прикончу его!» После такого заявления я не смею удерживать Флойда от этой схватки!» – резюмировал Д’Амато».

Ну да, конечно!

За неделю до состязания Листон считался фаворитом, на него ставили в соотношении 8 к 5, но уже к началу боя разница сократилась до 7,5 к 5. Поединок длился всего 126 секунд. Комментируя произошедшее, Мейлер дал яркое описание внезапного финала, который состоялся спустя полторы минуты после осторожного начала:

«Затем мы стали свидетелями, возможно, самого экстраординарного момента, когда-либо зафиксированного в чемпионском поединке. Выглядело все довольно жутко. Паттерсон внезапно, без какого-либо воздействия со стороны противника, выпрямился из боксерской стойки во весь рост, стоя спиной к канатам, где-то в футе от них. Казалось, он пытается разглядеть нечто удивительное наверху или же на него снизошло какое-то божественное озарение. Затем Паттерсон пошатнулся, словно сраженный пулеметной очередью. Его ноги подкосились, и он откинулся назад. Левая перчатка Флойда запуталась в верхнем канате, совсем как у Парета[142]. Почудилось, сейчас вот-вот послышится смертельный шепот, подобный тому, что пронесся над Madison Square Garden, когда Парет начал умирать. Паттерсон потерянно взглянул на Листона, будто ожидал этого мига с того злополучного вечера в Garden. Взгляд человека, умоляющего: «Не убивай!» После этого Листон нанес ему два или три плохо рассчитанных удара, небрежно забив гвоздь в крышку гроба, и Паттерсон упал.

Флойд упал в обморок. Он не притворялся. Сознание начало покидать его в ту минуту, когда он выпрямился в полный рост и был поражен невесть откуда взявшимся электрическим разрядом. Паттерсон перекатился на спину и попытался встать, а мы с Болдуином кричали: «Вставай, вставай!» Но как в наших голосах не было силы, так и в его попытке не было воли. Паттерсон поднялся с опозданием буквально на четверть или полсекунды. Надо было видеть, как рефери принимал критическое решение в тот момент, когда Паттерсон все еще отрывал от канваса свою перчатку. Бой закончился в первом раунде, спустя две минуты шесть секунд после начала. Для любого боксера это, пожалуй, был бы худший поединок. Листон выглядел так, словно не мог поверить в то, что произошло. Две или три долгие секунды он ничего не соображал, а потом раздался вопль радости. Поначалу это был крайне неуверенный и неестественный звук. Однако он, видимо, вселил в Листона решимость, и боксер вскрикнул еще раз, что прозвучало уже несколько уверенней. Затем он принялся издавать все новые ликующие возгласы, смеялся и вновь вопил во все горло. На ринг выскочили его помощники, они обнимали Листона и уверяли его в том, что он величайший боец, который когда-либо выступал на ринге.

А ошеломленный Паттерсон, поспешно накинув на себя халат, повернулся и уткнулся головой в плечо Каса Д’Амато. Над трибунами позади нас нависла тишина. «Что случилось?» – спросил Болдуин. Действительно, что же произошло? Что это было? Каждый из нас должен был задать этот вопрос. Но чуть позже, хорошенько поразмыслив, и только самому себе. Газетные репортажи на следующее утро изобиловали подробностями. Журналисты твердили об опасных апперкотах, мощных хуках левой и сокрушительных ударах правой. Листон упоминал о том, что решающую роль сыграли его удары левой, окружение Паттерсона, наоборот, утверждало, что это были удары правой. Одни называли удары Листона разящими, другие говорили, что они были жесткими, страшными по силе и беспощадными. Каждый мнил себя экспертом и большим авторитетом. Однако была во всем этом одна странность, на первый взгляд совершенно ничтожная. Она заключалась в том, что все новостные агентства при рассказе о бое публиковали одну и ту же фотографию, на которой зафиксировано, как правая перчатка Листона, по всей видимости, только что оторвалась от подбородка Паттерсона. Наряду с этим не было ни одного снимка – а фотографировали многие репортеры и с разных ракурсов, – на котором запечатлелось бы, как Листон проводит свои победные удары в живот, солнечное сплетение, висок, нос или челюсть Паттерсона. На самом деле нет вообще ни одной фотографии, на которой было бы четко видно, как перчатка Листона касается Паттерсона!»

Мейлер все понял! Он догадался, что Флойд потерял сознание от страха. Просто оцепенел от ужаса. Листон ударил его по поднятой перчатке, а не по лицу. Позже, в своей раздевалке, Паттерсон признался журналистам, что видел все удары, кроме последнего. Когда он заявил, что хотел бы вновь сразиться с Листоном, один из репортеров выдохнул: «Сразиться с ним снова? Почему же ты не сделал этого сегодня?»

Гил Роджин, освещая поединок для Sports Illustrated, также находился в тот момент в раздевалке. Он был единственным журналистом, кому Кас на протяжении многих лет доверял всю правду о себе и Флойде. Судя по описанию Роджина, Флойд в тот вечер был деморализован настолько, что даже не помнил, как оказался спиной на канатах. «Неужели мне требовалось отталкиваться от канатов, чтобы нанести удар?» – жалобно спросил он. Паттерсон был поражен, узнав, что обнял своего менеджера Каса Д’Амато через минуту после того, как с трудом поднялся на ноги: «Должно быть, я все еще находился в полубессознательном состоянии, потому что ничего об этом не помню. Я не мог этого сделать, только не я. Должно быть, это был кто-то, похожий на меня, возможно, мой брат. Вы уверены, что Листон меня пробил? Думаю, я просто потерял сознание. Черт возьми, в один прекрасный день я начну стягивать боксерские трусы прямо на ринге перед зрителями, считая, что уже нахожусь в раздевалке. Боже, это было ужасное выступление! Мои мысли были заняты не боксом, а чем-то совершенно другим. В моей голове царил хаос. Вместо того чтобы сосредоточиться на схватке, я думал то об одном, то о другом. Мне сложно это контролировать. Тем не менее я одурачил своего противника: он утверждал, что разделается со мной за пять раундов».

Впоследствии Роджин проанализировал имевшиеся у него материалы и дал взвешенную и верную оценку Флойду: «Каким странным чемпионом был Паттерсон! Какой это все же страдающий, сбитый с толку, растерянный человек! За последние годы он великолепно, в соответствии с чемпионским титулом, дрался лишь дважды: против Арчи Мура и во втором поединке против Ингемара. Остальные его бои варьировались от плохих до посредственных… Паттерсона можно охарактеризовать как хорошего бойца с безвольным подбородком и – что гораздо важней – с серьезными психическими проблемами, которые мешают ему полностью применить свои выдающиеся боксерские навыки».

Как только встреча с прессой в раздевалке закончилась, Флойд направился к выходу. У стадиона его уже ждали две машины. Одна была припаркована таким образом, чтобы незамедлительно выехать на шоссе, ведущее в Нью-Йорк. Другая была готова доставить его в гостиничный номер, забронированный для празднования победы. Флойд попрощался с женой и детьми, а затем достал предметы маскировки. Перед первым боем с Ингемаром Флойд заказал изготовить накладные бороду и усы на тот случай, если он проиграет. Эту маскировку он держал наготове даже накануне встречи с Макнили в Торонто. Перед поединком с Листоном Кас за 65 долларов приобрел для Флойда бородку и усы в стиле битников. Паттерсон налепил их, уселся вместе со своим другом Микки Аланом в машину и сквозь ночь выдвинулся в свой тренировочный лагерь на Восточном побережье.

Много лет спустя Паттерсон дал интервью Дэвиду Ремнику, рассказав о своем состязании с Листоном:

– В тот вечер я был просто оболочкой, ходячей пустышкой. Когда раздался гонг, я превратился в робота. На меня психологически давило все, что происходило перед поединком. Президент Соединенных Штатов, Ральф Банч[143], различные знаменитости, национальные лидеры, миллионы рядовых граждан – все они в ходе личных встреч и в своих письмах твердили, что Листон – плохой парень, а я – хороший, и поэтому я просто обязан победить. Мне было сложно вынести такое напряжение. Даже президент во время нашей встречи сказал мне: «Ты должен сделать все возможное, чтобы выиграть в этом бою!» Выступая по телевидению, я старался убедить зрителей: «С Листоном все в порядке! Оставьте его в покое!» Я пытался выступать в его защиту, по сути, оберегая и спасая самого себя. Мне казалось, если заставить людей изменить мнение о нем, они не будут настолько требовательными ко мне, и в таком случае я получу больше свободы.

Норман Мейлер тяжело переживал поражение Флойда. Он не мог уснуть всю ночь и пил до рассвета. Отправившись следующим утром на пресс-конференцию нового чемпиона, журналист все еще находился под винными парами. Мейлер вообразил, будто прибыл с важной миссией. Он знал, как сделать матч-реванш самым крупным событием в истории бокса. Позднее Мейлер писал:

«Идея, с которой я собирался выступить на пресс-конференции, была поистине безрассудной. Я решил доказать, что психологическое давление, оказанное на Паттерсона, сделало невозможным его противостояние Листону. Флойд был буквально нокаутирован психическим вихрем. Мафия установила настолько жесткий контроль над миром бокса и, в частности, над своим кандидатом Листоном, что ей оказалось под силу наводить порчу. Паттерсон в своем тщеславии отдалился от Каса Д’Амато, который знал о защите от дурного глаза больше, чем кто-либо. Поэтому пострадал именно Флойд, а не Листон. Сонни удивился больше всех, когда его противник вдруг упал на канвас. Мне не терпелось донести до всех свое открытие. Я по-прежнему словно писал киносценарий. Нужно было организовать матч-реванш, в котором Паттерсон под руководством Каса Д’Амато одержит безоговорочную победу. Да уж, идея и правда была абсолютно сумасшедшей. Но поскольку я собственными глазами видел то, что происходило на ринге в тот вечер, у меня не было и тени сомнений в сделанных выводах… Изначально я поставил на победу Паттерсона в том злополучном поединке – он должен был выиграть нокаутом в шестом раунде. Однако этому сценарию не было суждено воплотиться в жизнь – Паттерсон был нокаутирован в первом же раунде. И никто так и не понял, что послужило причиной поражения. Поэтому на пресс-конференции я собирался объяснить все случившееся колдовством, свидетелями которого, согласно моей великой и безумной теории, стало самое большое в истории количество зрителей».

Листон опаздывал, и Норман решил присесть на место, предназначенное для боксера. Некоторые газетчики возмутились такой вольностью, и Гарольд Конрад принял довольно неожиданное решение: охранники подняли стул, на котором сидел Мейлер, и вынесли его вместе с журналистом из зала. Однако чуть позже Норман вернулся. К этому времени Сонни уже поднялся на сцену и отвечал на вопрос о силе Флойда: «Он бьет лучше, чем я думал». «Однако он так и не нанес ни одного точного выпада!» – решил конкретизировать журналист. «Да, это верно, – согласился Листон. – Но он попал мне в перчатку, и я ощутил силу его удара».

Затем Листон сказал что-то уничижительное о репортерах. Мейлер вскочил со своего места в заднем ряду и выкрикнул: «А вот я не репортер, но хотел бы сказать…» Сонни прервал его, усмехнувшись: «Ты хуже репортера». В зале раздался гул недовольных голосов: «Пусть это ничтожество заткнется!» «Нет! – отреагировал Листон. – Пусть ничтожество говорит». Мейлер попытался взять себя в руки, но вместо этого вновь перешел на крик: «Я сделал ставку на победу Флойда Паттерсона нокаутом в шестом раунде, и я полагаю, что был прав!» «Да ты подшофе!» – определил Сонни. Снова раздались выкрики с требованием, чтобы Мейлер заткнулся, следующий журналист задал очередной вопрос, и момент был упущен.

Однако Мейлер не сдавался. После завершения пресс-конференции он подошел к Листону. Тот фыркнул: «Ты все еще здесь? Я-то думал, ты пошел добавить». Мейлер ответил: «Послушай, я продолжаю утверждать, что Флойд Паттерсон способен победить тебя». Сонни в ответ лишь осклабился: «Почему бы тебе не перестать изображать из себя обиженного неудачника?» «Ты назвал меня ничтожеством!» – запротестовал Мейлер. «Но ведь так оно и есть! – злорадно парировал Листон. – Каждый из нас по большому счету ничего собой не представляет. Я тоже ничтожество. Возможно, еще большее, чем ты». Листон встал, наклонился и протянул Норману руку: «Здорово, ничтожество!»

И тогда Мейлер решил посвятить Сонни в свой грандиозный план. Он взял его за протянутую руку и притянул к себе, чтобы их не услышали: «Послушай, у меня есть повод выпить. Я знаю, как организовать следующий поединок, вложив 200 тысяч долларов в Майами и получив в Нью-Йорке 2 миллиона выручки за одни только билетные сборы». «Последняя рюмка, похоже, совершенно подкосила тебя. Почему бы тебе не принести выпить и мне, ничтожество?» – процедил Сонни. «Я не твоя шестерка», – огрызнулся Мейлер. Впоследствии он вспоминал: «Это был первый джеб, от которого я увернулся, первый панч, отправленный мной обратно. Сонни это впечатлило. Из его глотки вырвался циничный грубый смешок. «Вот же черт!» – выговорил Листон, и в его глазах появился неподдельный интерес. Затем он повернулся и объявил во всеуслышание: «Мне нравится этот парень!» Вот как Мейлер завершает описание этой сцены: «Я покинул зал пресс-конференции вполне благопристойно. Теперь дело оставалось за малым – обсудить все с нашим Дзен-Мастером».

Листон был в восторге от своей победы в поединке с Паттерсоном и от уважения, которое сквозило в словах Мейлера. Однако, когда боксер вернулся в родную Филадельфию, никто не ждал его в аэропорту, чтобы поприветствовать. Его не поздравил ни один общественный деятель. Обиженный и ожесточенный Листон делился со своим спарринг-партнером: «Я, собственно говоря, и не ожидал, что меня пригласят в Белый дом на встречу с президентом, позволят посидеть рядом с Джеки и повозиться с милыми детишками Кеннеди, но я определенно не рассчитывал, что со мной будут обращаться как с последней канализационной крысой».

Нилон, менеджер Листона, предвидел победу своего боксера. Также он предсказал, что Сонни снова одержит верх над Флойдом, а затем и над Ингемаром. Наряду с этим он высоко ценил Каса. Роберт Бойл писал: «Нилон мало уважает кого-либо из окружения Паттерсона, за исключением, как ни странно, его менеджера Д’Амато, который сделал все возможное, чтобы сорвать поединок. Сам Нилон говорил: «Разве мать не защищает своих детей? Я считаю, что Кас Д’Амато – отличный менеджер. Он все прекрасно видит и понимает. Он делал все, что, по его мнению, было в интересах Флойда. По моему глубокому убеждению, этот парень оказался просто гением. Я не держу зла на Каса за то, что он защищал своего боксера. В Штатах нет человека, который лучше разбирается в боксе. Но, похоже, Кас вышел из игры. По-моему, есть люди, которые сбивают Флойда с правильного пути».

В прессе Кас также получил сочувственные отклики. Дик Янг, обозреватель New York Daily News, через несколько дней после состязания написал пылкую статью в защиту Д’Амато:

«Если ваш сын придет к вам и скажет, что решил стать боксером, вначале дайте ему подзатыльник. Если он будет упорствовать, отправьте его к Касу Д’Амато – величайшему менеджеру, которого когда-либо знал боксерский бизнес. Он сделал из Флойда Паттерсона чемпиона и продержал его в этом звании почти шесть лет. Это тот человек, которого я желал бы видеть наставником моего сына, если тот вдруг займется боксом. Уверен, что Кас Д’Амато нянчился бы с моим парнем и раскрыл бы в нем гораздо больше талантов, чем в нем есть на самом деле. Он не стал бы ради своей прихоти резать подопечного на кусочки и выбрасывать на ринг для поединка с противниками, которые могут причинить ему вред. Он сделал бы так, чтобы мой ребенок заработал кучу денег и при этом остался цел.

Единственная неприятность, которая может случиться с юношей, – это проявление им излишней самостоятельности, как в случае с Флойдом Паттерсоном. Однако вы не сможете чего-то достичь, пока не отважитесь узнать, кто вы есть на самом деле. Кас Д’Амато сделал из Флойда чемпиона Паттерсона. Он укутал его в ватное одеяло и кормил грудью. Он оберегал его от всяческих неприятностей. Но однажды кто-то пришел и сказал Флойду Паттерсону, что он перерос Каса Д’Амато, что старик позорит его на глазах у всех и это неправильно, что это плохо для бокса и самого Флойда Паттерсона, ведь весь спортивный мир насмехается над ним.

Итак, Флойд Паттерсон вылетел из гнезда. Боксер завел себе новых друзей, которые убедили его, что из-за Каса за ним закрепился имидж труса и настало время покинуть наставника. И Флойд Паттерсон послушал их. Он отдалился от того, кто его вскормил, воспитал, вырастил, поставил на ноги, кто обеспечил его семью… Д’Амато еще долго будет заниматься боксерским бизнесом после ухода Паттерсона. У него появятся другие бойцы, и он сделает для них то же, что и для Флойда. Один из них – Хосе Торрес, который сейчас готовится к чемпионату мира в среднем весе. Торресу до сих пор не удавалось заработать много денег, но он обязательно сделает это – если только не послушается новых приятелей».

Поединок принес хорошую прибыль: всего было собрано более 4 миллионов долларов. Но от него не было никакой пользы ни боксерам, ни их менеджерам, ни промоутерам. Рой Кон разозлил Роберта Кеннеди, который в то время был генеральным прокурором. Кеннеди дал поручение одному из своих помощников собрать группу в составе десяти агентов налоговой службы, чтобы найти компромат на Кона. Эта группа даже получила собственное название – «Отряд Кона». Прежде всего, уже через несколько минут после окончания схватки между Листоном и Паттерсоном в их руках оказались финансовые документы о прибыли от этого боя. Налоговики воспользовались ведомственным правилом «Оценка риска налоговой задолженности», заявив, что уже имеется прецедент, когда Ингемар Йоханссон покинул страну после третьей встречи с Флойдом Паттерсоном, не заплатив налоги.

Одним из людей, участвовавших в изъятии финансовых документов, был молодой адвокат Роберт Арум, который считал, что этот шаг оправдан существующим налоговым законодательством. Много лет спустя он рассказал: «Мне было поручено это дело как главе налогового отдела прокуратуры США. В ходе расследования я встретил Роя Кона, директора агентства Championship Sports. Я взял показания у всех лиц, вовлеченных в соответствующие мероприятия, включая мистера Кона, который, как мне показалось, обладал хорошей хваткой. По прошествии времени, когда я стал промоутером бокса, Кон любил повторять, что именно он научил меня этому бизнесу, и в некотором смысле это правда». Неудивительно, что Кас так ненавидел Арума.

Тем временем Флойд, Сонни, Нилон, Кас и Гарольд Конрад оказались втянуты в это дело, и их денежные средства были помещены на депозитное хранение Налогового управления. Все они были чрезвычайно раздосадованы, особенно Листон и Нилон – последний выступал посредником между боксером, Карбо и Палермо. В старые добрые времена мафиози, чтобы расплатиться с бойцами, просто доставали из своего кармана нужную сумму. Те времена давно прошли. 13 февраля 1963 года апелляции Карбо, Палермо и Гибсона были отклонены, хотя приговор Драгне отменили. Это означало, что Палермо и Сика должны были отправиться прямиком за решетку. Что же касается Карбо, то он уже находился в федеральной тюрьме штата Вашингтон. Хотя Карбо и Палермо по-прежнему владели контрольным пакетом акций Листона, они больше не смогли присутствовать на его поединках. Позднее Карбо был освобожден из заключения по состоянию здоровья и вернулся домой в Майами, где и скончался 9 ноября 1976 года. Блинки был освобожден в 1971 году, примерно через год после того, как его боксер Сонни Листон умер от передозировки героина при весьма подозрительных обстоятельствах. Из всех мафиози, которые наложили лапу на бизнес, связанный с его выступлениями, Сонни чувствовал некоторую симпатию лишь к Палермо. Как только гангстер вышел из тюрьмы, у него хватило наглости подать в Атлетическую комиссию заявление на получение лицензии менеджера. В 1996 году он скончался в своей родной Филадельфии в возрасте 91 года.

Матч-реванш между Паттерсоном и Листоном был назначен на 10 апреля в Майами-Бич, однако в конце марта Листон растянул связку левого колена, играя в гольф. Врачи рекомендовали ему взять отпуск и отдохнуть, но Сонни не терпелось вновь сразиться на ринге с Флойдом: «Если мне ампутируют ногу, я смогу вести рукопашный бой». В конечном итоге поединок был отложен до 22 июля и перенесен в Лас-Вегас.

В это время Кас вылетел в Лондон с одним из своих боксеров. Британские журналисты набросились на него с вопросами о его взаимотношениях с Флойдом, и он был предельно честен, рассказывая об интригах вокруг Паттерсона: «Меня возмущают люди, которые толкутся рядом с Паттерсоном и только отвлекают его. Их пагубное влияние усилилось до такой степени, что он не может выступить так, как от него ожидают, и воспользоваться собственными денежными средствами. Адвокат и промоутеры Флойда вконец запутали все его дела. Они ответственны за все его последние провалы. Они довели Паттерсона до того, что он вынужден использовать накладную бороду, чтобы оставаться неузнанным. Я абсолютно уверен в том, что без внешних отвлекающих факторов Флойд без труда доказал бы свое превосходство над Сонни Листоном. Видеть, что кто-то потерпел поражение, но не в схватке с сильным противником, а в противоборстве с самим собой, – весьма печальное зрелище. Это настоящая трагедия».

Судя по всему, Флойд не оценил этой искренности. В интервью журналисту Морту Шарнику, который писал для Sports Illustrated и симпатизировал Касу, Флойд утверждал, что Д’Амато по существу бросил его перед матчем-реваншем с Листоном: «Складывается впечатление, что мой менеджер не хочет им оставаться. Помните выражение насчет того, кто покидает тонущий корабль? Кас представил дело так, будто я уклоняюсь от поединка с Листоном, потому что боюсь противника, а после того как этот бой все же был организован, он выставил меня ребенком, идущим против воли отца. Он так и не научился проявлять теплоту в отношениях со мной. Когда я больше всего нуждался в нем, он изображал из себя крутого парня».

Хотя Флойд жаловался на то, что Кас бросил его, реальность была такова, что его менеджер перед матчем-реваншем по сути был отстранен от решения каких-либо вопросов и лишен свободы действий в лагере своего боксера. Все вопросы решали Новембер и Кон, они ходили в победителях. Кас казался в Лас-Вегасе каким-то призраком, и у него появилась новая страсть – рыбалка. Роберт Бойл рассказывал, что, когда Флойд «отказывался общаться с Касом», тот отправлялся на реку Колорадо порыбачить и приглашал журналиста составить ему компанию. Бойл признавался: «Флойд показался мне очень странным парнем. Ему следовало доверять наставнику, но вы ведь отлично знаете, что поведение Каса временами было настолько непонятным, что, не зная наверняка его замысел, вы могли заподозрить старика в умопомешательстве». Упс! Моя жена думает в отношении меня то же самое».

Бойл написал интересную статью о совместной рыбалке с Касом после первого поединка между Флойдом и Ингемаром. Они забрасывали удочки как в районе Лас-Вегаса, так и в северной части штата. Эта статья несколько месяцев спустя появилась в журнале Sports Illustrated. Цитируя Каса, Бойл назвал его «рыболовным фанатиком», так описав стратегию Д’Амато по поимке рыбы: «Свет еще не видывал такого рыбака, как Кас. Он разрабатывает хитрые схемы ловли окуня с таким же энтузиазмом, с каким раньше вынашивал планы борьбы с Джимом Норрисом. Он разговаривает с рыбой. Кричит на нее. Покупает приманки целыми тоннами. Ему снится рыба. Он живет, чтобы ее ловить. Его волнует только рыбалка. «Как хорошо, что в детстве я не рыбачил! Иначе я не занимался бы ничем другим в жизни!» – утверждает он».

Бойл писал, что Кас увлекся рыбной ловлей, когда уехал на север штата во время скандала с Розенсоном. Журналист тогда предложил Д’Амато отправиться на реку вместе. В первый раз новичку не повезло, однако во второй день ему на крючок попался малоротый окунь, после чего Кас воскликнул: «Поймать окуня – это все равно что получить укус малярийного комара. Ты заболеваешь». На следующий день Бойл был занят делами, но смог отвезти Каса на водоем. Позже Д’Амато вспоминал: «Я был совсем один, стало темнеть. Я решил, что попаду в грозу, и начал собирать снаряжение. И вдруг меня осенило! Становилось все темнее и темнее, но это была не гроза. Это надвигалась ночь. Прошел целый день! Я потерял целый день жизни, даже не осознавая этого. Я подумал, уж не заболел ли? Особый вид недуга, который доставляет удовольствие, а не боль. Когда каждый раз заново заражаешься. Когда жаждешь подцепить эту инфекцию снова и снова!»

Теперь Кас стал носить рыбацкую куртку и шляпу, приобрел плетеную корзину для улова – все, что нужно заядлому рыбаку. Он оправдывался: «Если я не буду выглядеть как полагается, рыба не захочет, чтобы я ее поймал. У нее своя гордость. Поэтому я ликвидирую все возможные препятствия. Рыбы смотрят вверх, видят меня и думают: «О-о-о, вот это настоящий рыбак!» Если у него не клевало, Кас обращался к обитателям водоема с просьбами. Сам он так комментировал это: «Я вроде как беседую с рыбами. Придумываю для них занимательные истории. Мне кажется, взрослые, опытные рыбы предостерегают молодняк, чтобы тот не попался на крючок. Ведь кто-то же должен их учить! Если ловить рыбу с чувством уверенности и с энтузиазмом, все обязательно получится».

Бойл писал: «Когда Кас сидит с удочкой, он призывает тех, кто остался в реке, присоединиться к уже пойманным товарищам: «Эй! Ребятам нужна компания». Если его спрашивают, зачем это нужно, он объясняет: «Рыбам на меня плевать, но они заботятся друг о друге. Я стараюсь воззвать к их эмоциям. Это вполне нормальная вещь, не думайте, что я спятил».

Мне Кас нравится именно за эти выходки. Когда Бойл в Лас-Вегасе заехал за приятелем, чтобы отправиться вместе на рыбалку, он увидел, что тот читает книгу Генри Дэвида Торо «Уолден, или Жизнь в лесу». Журналист пишет в своих воспоминаниях: «Кас спросил меня: «Ты знаком с этим парнем?», словно тот был еще жив». Бойл ответил, что Торо умер 100 лет назад, но они с Касом нашли бы общий язык.

Бойла больше всего поразил случай, который произошел в Неваде. Дело было в гостиничном номере Каса. Бойл пришел к нему в 5 утра, чтобы поднять на рыбалку. Кас начал одеваться. Он сел на край кровати и осторожно расстелил брюки на полу, а затем «с радостным возгласом быстро подтянул их к себе и в одно мгновение оказался на ногах в обеих штанинах». На вопрос Бойла, что это за ритуал, Д’Амато ответил: «У меня есть причина так одеваться. Как-то ко мне пришел один из усатых парней – Кас всегда называл мафиози усатыми парнями – и попытался надавить на меня. Я сказал ему: «Убирайся отсюда!» И тогда он ответил: «Придет время, и я позабочусь о тебе, Д’Амато. Ты такой же, как все остальные. Когда ты утром одеваешься, то натягиваешь брюки, всовывая ноги в штанины попеременно». Если он вновь пожалует ко мне, я смогу сказать ему: «А у меня есть новости для тебя!»

Журналист рассказал еще об одном примечательном событии, которое имело место перед вторым поединком между Паттерсоном и Листоном: «Я в течение нескольких лет находился в командировке по линии журнала Sports Illustrated. Именно тогда и разгорелась шумиха вокруг первого боя между Йоханссоном и Паттерсоном, который закончился поражением Флойда. Sports Illustrated в то время изобразил Каса мошенником, который якшается и с Толстяком Тони Салерно, и с каждым вторым мафиозо. Однако это была чушь собачья! Лживые слухи распространял Билл Розенсон. Кас очень переживал из-за явно необъективных публикаций. Журнал не верил Д’Амато и охотно заглатывал вранье Розенсона. Случилось так, что промоутер признался мне в обмане. Я привел к нему Гила Роджина, который находился в Лас-Вегасе, чтобы освещать состязание с участием Паттерсона, и Розенсон откровенно все рассказал. Мне доставило радость очистить имя Каса».

За неделю до поединка никто не знал, каким Паттерсон на этот раз предстанет на ринге. Питер Уилсон, легендарный британский спортивный журналист, пошутил в этой связи: «Я бы предложил называть его Фрейдом Паттерсоном. Он одинаково уязвим как для панчей, так и для слов в свой адрес». Хотя Д’Амато оставался изгоем в собственном лагере, он все еще был озабочен поиском рекламной поддержки для Флойда. Встретив Нормана Мейлера, Кас заявил: «На этот раз все сложится по-другому. Некоторые боксеры грешат небрежностью в тренировках, но Паттерсон много работал, он добьется результата». Также Кас сказал Артуру Дейли, который писал о соревнованиях по боксу для Times: «Флойд нокаутировал всех, с кем встречался в матчах-реваншах». Речь, правда, шла о единственном сопернике – Ингемаре. Затем Кас попытался представить в лучшем свете действия Паттерсона в первом поединке с Листоном: «Флойд был настолько подавлен психологически, что ему было крайне трудно сосредоточиться. Вот почему он нарушил одно из правил бокса, которое ему следовало бы знать наизусть. Входя в клинч с Листоном, надо было либо подойти как можно ближе, чтобы связать его, либо быстро отступать назад. Однако Флойд позволил Сонни наносить удары с близкого расстояния. Но все поправимо. Флойд больше не совершит подобной ошибки».

Кастрадамус взял на себя слишком много. Во втором поединке Флойд продержался против Сонни на четыре секунды дольше, учитывая отсчет рефери после того, как Листон уложил его на канвас. Он снова полностью проигнорировал необходимость придерживаться стратегии боя и оцепенел. Несмотря на то что именно Паттерсон был повинен в жалком зрелище, в которое вылилась эта схватка, зрители освистали Листона, когда тот возвращался в свою раздевалку после устроенного побоища.

Флойд и Кас каждый по-своему отреагировали на результат встречи. Паттерсон использовал свое интервью с Гэем Тализом, опубликованное в New York Times, в качестве очередного сеанса психотерапии: «Мне кажется, что во мне и вообще в каждом человеке изначально заложена определенная слабость. Она проявляется в большей степени, когда ты одинок. Я понял, что одна из причин, по которой я поступаю именно так, а не иначе, и никак не могу победить самого себя, заключается в том, что я – трус. Да, именно так, я – трус. Мои занятия боксом имеют мало общего с этим фактом. Ты можешь быть боксером, даже чемпионом, и все равно оставаться размазней… Когда ты победитель, тебе легко дается все. Но только в поражении человек полностью раскрывает себя. После случившегося я не могу смотреть людям в глаза. У меня не хватит сил заявить во всеуслышанье: «Я сделал все, что мог, простите, и все такое».

От рассказа Флойда о том, как Листон нокаутировал его, становится жутко: «Внезапно, под оглушительные крики, ты снова оказываешься на канвасе. Прекрасно осознаешь, что должен встать, но чувствуешь себя каким-то сонным. Рефери отталкивает тебя, прекращая бой, тренер перед тобой с полотенцем, твои глаза не могут ни на чем сфокусироваться, ты словно плывешь. После нокаута никаких неприятных чувств нет. На самом деле тебе даже отчасти хорошо. Да, ты не видишь перед собой ни ангелов, ни звезд, но ощущаешь себя так, будто покоишься на мягком облаке. После того как Листон вырубил меня в Неваде, я в течение где-то четырех или пяти секунд чувствовал, как все на ринге окружили меня, словно члены моей семьи. После того как тебя отправили в нокаут, ты испытываешь теплые чувства ко всем присутствующим в зале. Тебе хочется помахать им рукой, обнять их и расцеловать – всех, и мужчин и женщин. После поединка с Листоном кто-то сказал, что я действительно послал зрителям воздушный поцелуй… Но потом это приятное ощущение покидает тебя. Ты осознаешь, что с тобой только что произошло, и вслед за этим накатывает боль, и не только физическая, – это растерянность в сочетании с гневом. Тебе больше всего хочется, чтобы под твоими ногами открылся люк, через который можно провалиться прямо в раздевалку. Самое болезненное после поражения – это, покинув ринг, встретиться лицом к лицу с другими людьми».

На пресс-конференции Кас побеседовал с легендарным журналистом Эбботом Джозефом Либлингом. На вопрос о том, как все случилось, Д’Амато ответил: «Все было так же, как и в прошлый раз. Флойд совершенно не двигался. Мы могли бы подсказать ему что-нибудь в углу в перерыве между раундами, но его нокаутировали прежде, чем нам предоставился такой шанс. Тем не менее Флойд все еще достойный соперник». Они не успели перекусить, поэтому Д’Амато предложил Либлингу поехать в отель Tally-Ho, где он остановился. Это было новое местечко без игорных столов, но с хорошей кухней. Тот факт, что Кас остановился в отеле, а не в лагере Флойда, говорил о многом. За обедом – Кас заказал себе паштет из куриной печени, телячью печень с луком и вишневый чизкейк – они еще немного пообщались. «Я всегда работаю с максимальной отдачей, когда земля уходит у меня из-под ног», – заявил Д’Амато журналисту.

Теперь, когда Сонни вновь одержал победу, у Джека Нилона появилась возможность следовать собственным планам. Он тут же уволил Роя Кона и избавился от его агентства Championship Sports, срок действия опциона которого истек после матча-реванша. Для Роя Кона это означало завершение деятельности в боксерском бизнесе. В свое оправдание он мог бы привести те же аргументы, что и после первой схватки между Флойдом и Сонни: «Какой смысл обвинять меня в плохом бою? Откуда мне было знать, что Паттерсон окажется желторотым птенцом и трусом?»

Кас, вернувшись в Нью-Йорк, попытался наладить отношения с Флойдом. Прибыв в тренировочный лагерь Паттерсона, он постучался к своему бывшему подопечному, но тот отказался выйти и поговорить. Позже Кас признался Роберту Бойлу: «Я каждый день пытался увидеться с ним. Он находился внутри, но не открывал мне. Я стучал в дверь, обращался к нему. Однако ничего не происходило. Иногда я ждал полчаса, иногда час и затем уходил. Так продолжалось целый месяц, я наведывался к нему почти ежедневно. Мы столько пережили вместе! Я должен был встретиться с ним. Между нами была договоренность, что я никогда не поверю ни одному его слову, пока он не скажет мне это прямо в лицо. Он никогда не говорил мне, глядя в глаза, что я не его менеджер. Я понятия не имею, почему он не захотел меня видеть».

Теперь Касу пришлось всерьез озаботиться своим финансовым положением. Он потратил бо`льшую часть средств на борьбу с Международным боксерским советом, объяснив произошедшее следующим образом: «Чтобы успешно вести борьбу с такими личностями, как боссы Международного боксерского совета, мне надо было содержать сеть информаторов, целую шпионскую структуру. Иначе не было шансов опередить этих людей». Кас работал с Хосе Торресом, но никогда не брал с боксера ни цента, поскольку до поры до времени у него все хорошо складывалось с Паттерсоном. Однако с учетом того обстоятельства, что финансовые средства, полученные в результате первого поединка между Листоном и Паттерсоном, все еще были заблокированы, Флойд обратился к Новемберу с просьбой летом 1964 года представить полный отчет по этому вопросу. Адвокат так и не дал ему удовлетворительного ответа. Определенной подсказкой, как Новембер собирался действовать, могло послужить то, что он подал в суд на Роберта Бойла и на журнал Sports Illustrated за клевету. Речь шла о статье Бойла, которая рассказывала о третьем бое между Флойдом и Ингемаром. Новембер утверждал, что слова журналиста о том, что он, Новембер, не рекомендовал Касу реагировать на повестку Лефковица, были «злонамеренным ложным заявлением, порочащим его как адвоката и как личность». В исковом заявлении Новембер отмечал: «Статья могла быть ложно истолкована читателями. После ее прочтения напрашивался вывод о том, что истец в корыстных целях предоставлял заведомо лживые юридические консультации, способные нанести клиенту вред».

Кас нанял влиятельного вашингтонского адвоката Эдварда Беннетта Уильямса, чтобы тот помог отследить движение финансовых средств. По расчетам Д’Амато, ему все еще причиталось около 250 тысяч долларов от доходов, полученных в результате двух поединков между Паттерсоном и Листоном. Было обнаружено, что, кроме средств, заблокированных правительством, до Каса так и не дошли другие деньги: Рой Кон разработал специальную схему отсрочки платежей для Паттерсона, чтобы избежать уплаты налогов. Промоутерское агентство Кона выплачивало Флойду проценты от его собственной прибыли, и по истечении десяти лет оно выдало бы Паттерсону всю сумму, сохранив при этом себе основной капитал!

Поскольку платежи откладывались, Д’Амато как менеджер не мог получить свою треть от общей прибыли, однако его все равно облагали налогами на ту сумму, которую он официально заработал. Повторялась ситуация, которая в свое время сложилась с Джо Луисом. Положение дел усугубляло то, что бухгалтерским учетом Каса занимались Новембер и тщательно подобранные им люди. Кас так и не смог выкарабкаться из этого затруднительного положения. Он погряз в финансовой трясине. По существу, Д’Амато был разорен, и у него не было возможности зарабатывать на жизнь, поскольку он подписал соглашение со штатом Нью-Йорк, предусматривавшее его отказ от менеджерской деятельности. Кас чувствовал, что Флойд предал его морально, а Новембер – финансово.

Затем ситуация еще более осложнилась. 23 мая Атлетическая комиссия штата Нью-Йорк одобрила годовой контракт Дэна Флорио, тренера Флойда: теперь он становился менеджером Паттерсона. Таким образом Кас был официально отстранен, не получив никаких объяснений от своего самого успешного ученика. Через неделю журнал Sports Illustrated выступил в защиту Д’Амато, опубликовав статью «Прощай, Кас!» В статье говорилось:

«Флойд Паттерсон уволил своего менеджера Каса Д’Амато. Это не стало неожиданностью. Последние два года Д’Амато был менеджером лишь на словах, но отнюдь не фактически. На прошлой неделе Паттерсон, повысив своего тренера Дэна Флорио до уровня менеджера, убил последнюю надежду на то, что когда-нибудь они вновь сойдутся с Касом. Бокс всегда был суровым видом спорта, для которого характерны длительные по озлобленности и весьма короткие по верности отношения между партнерами. Однако Кас и Флойд казались исключением из этого печального правила. Они больше походили на отца и сына, чем на менеджера и боксера. Д’Амато заключил с Паттерсоном своеобразный союз, пожав ему руку после триумфа на Олимпиаде 1952 года. Четыре года спустя Д’Амато обеспечил Паттерсону победу в титульном бою с Арчи Муром, в результате которой Флойд в 21 год стал самым молодым боксером, когда-либо выигрывавшим чемпионат в тяжелом весе. Д’Амато делал все возможное, чтобы защитить своего подопечного от оскорблений на расовой почве. Он бросил пить и курить, чтобы его бойцу было легче переносить соответствующие ограничения. Он посвятил свою жизнь тому, чтобы превратить Паттерсона в чемпиона и сохранить за ним этот титул. Временами он проявлял чрезмерную самоотверженность, заботу и разборчивость в выборе противников для Флойда. Возможно, он – как считают некоторые критики – несколько затормозил боксерскую карьеру Паттерсона. С другой стороны, нельзя исключать, что именно благодаря этой осторожности Паттерсон так долго владел чемпионским титулом и зарабатывал на этом столько денег.

Паттерсон всегда казался честным и вдумчивым парнем, и наряду с этим – что совершенно нетипично для боксера – крайне чувствительным человеком. Должно быть, у него имелись веские причины уволить старого друга. Но какими бы ни были эти причины, он не стал обсуждать их с Д’Амато и не сообщил ему лично об увольнении. Д’Амато узнал о случившемся от журналиста, который позвонил, чтобы узнать его реакцию. Кас ответил: «У Флойда могут быть свои основания для этого. Хотя факты свидетельствуют о том, что мы окончательно расстаемся, я не признаю этого, пока Флойд не скажет мне об этом в глаза. Такова была наша договоренность». Даже после того как Флойд предал его, Кас по-прежнему ищет для него оправдания!»

В следующем месяце Паттерсон дрался с Эдди Мейченом в Стокгольме. Артур Дейли охарактеризовал участников поединка следующим образом: «Два скитальца, устало бредущие в никуда». Паттерсон выиграл бой решением судей, но подвергся резкой критике со стороны многих, включая Йоханссона, за то, что не нокаутировал Мейчена, когда тот был загнан в угол и ушел в глухую оборону. Паттерсон ответил на это: «Я посмотрел ему в глаза и увидел там боль и горечь поражения. У этого человека была тяжелая жизнь. Он был разорен и проходил курс лечения в психиатрической больнице. Стоило ли добивать его? Что это дало бы мне?» Даже у Флорио, нового менеджера Флойда, такой подход вызвал негодование: «Он намерен спасать противников. Он может сбивать их с ног, а вместо этого хочет подхватывать на руки».

Похоже, Флойду не хватало Каса. Кто-то из окружения боксера рассказал изданию New York Times: «Флойд скучает по Касу Д’Амато. Теперь он старается все делать сам: руководить своим лагерем, заботиться о финансовых вопросах, обращаться за юридической помощью. Раньше всем этим занимался Д’Амато, который держал Флойда подальше от забот, чтобы он мог сосредоточиться исключительно на боксе. При этом надо помнить, что Кас его воспитал. Именно от Каса он научился всему, что знает. Флойд перенял жизненную позицию Д’Амато, включая его подозрительность, предубеждения и обидчивость. Он приобрел лукавство, хитрость и коварство Д’Амато. Единственное, что не удалось унаследовать, – это жизненный опыт и интеллект».

Через три месяца после разрыва с Касом Паттерсон снова попал в поле зрения налоговой службы. Налоговики утверждали, что он и его жена задолжали за 1957 и 1958 годы 41 649 долларов, а корпорация Floyd Patterson за тот же период – 44 736 долларов. Налоговое управление отклонило некоторые заявленные расходы – поездки, обучение и прочее – и установило, что прибыль Флойда от организованных мероприятий по боксу была выше, чем указано в представленных официальных документах. Налоговики настаивали на том, что Floyd Patterson Enterprises является личной компанией Флойда, а не совместной корпорацией, поэтому ему необходимо платить налог с ее прибылей.

Паттерсон продолжал выступать на ринге, правда, теперь уже только по необходимости. 19 ноября 1965 года он сражался с Мухаммедом Али, который приобрел титул чемпиона в тяжелом весе и сохранил его, дважды победив Сонни Листона. Д’Амато все еще держали на расстоянии от Флойда, хотя сам Кас и питал надежды на изменение ситуации. Он заявил прессе: «Флойд был в растерянности, выходя на ринг против Листона. Мне кажется, что в нынешней ситуации ему следует реализовать весь свой потенциал в бою с Кассиусом Клеем. Мне наплевать на всевозможные публикации, я по-прежнему убежден, что Флойд является одним из лучших чемпионов в супертяжелом весе, несмотря на его отдельные недостатки. Если бы я мог быть уверен в том, что Флойд вышел из своего странного состояния, в котором он находился все последнее время, я без колебаний поставил бы на него как на победителя предстоящего боя».

Мухаммед Али методично избивал Флойда в течение 12 раундов, после чего рефери принял решение остановить бой. Многие расценили действия Мухаммеда как стремление намеренно унизить Флойда. В боксерских кругах говорили, что Мухаммед поставил целью разрушить репутацию Паттерсона. Даже Кас признал полное доминирование Али в том поединке. В интервью для издания New York Times он заявил: «Бой доказал, что Клей – самый элегантный и грациозный тяжеловес, который у нас когда-либо был. Наряду с этим он, безусловно, лучший бизнесмен и, вполне возможно, вообще лучший боксер. Чем успешнее он будет выступать, тем активней ему будут искать альтернативу из числа белых бойцов. Это труднодостижимая цель, тем не менее стремление к ней пойдет на пользу боксерскому бизнесу».

Флойд продолжал выступать на ринге и в свои 32 года практически все время проводил в новом тренировочном лагере, разместившемся в обветшалом здании рядом с пустующим коттеджем недалеко от Ньюбурга в штате Нью-Йорк. Жена развелась с ним и вместе с детьми переехала в Массачусетс. Тем не менее Флойд в интервью Дэйву Андерсону, спортивному обозревателю Times, утверждал, что счастлив: «Я живу так, как хочу. Рядом со мной никого, кроме тренера. Мне нравится все это: запах спортзала, долгие прогулки, пробежки, уединение. Возможно, я больше никогда не получу то, что когда-то имел, но мне приятно строить свою жизнь по-своему, а не так, как этого хотят другие». Теперь его тренировал Эдди Фаулер, а управленческие вопросы Флойд решал сам. Он так высказался по этому поводу: «Если я смогу хотя бы наполовину быть таким менеджером, каким для меня являлся Кас, то со мной все будет в порядке».

К началу 1967 года Флойд и Кас все еще ждали выплат, причитавшихся им за первый бой с Листоном. В том же году Министерство юстиции США официально рекомендовало возбудить уголовные дела против Роя Кона, Тома Болана и остальных руководителей агентства Championship Sports. В конечном итоге все ведомства, задействованные в расследовании организации состязания между Паттерсоном и Листоном, – Министерство финансов, Министерство юстиции и даже Налоговое управление, – сняли свои обвинения. Однако финансовые средства пока еще не были разблокированы. К 1968 году Флойд женился на шведке, и у них родилась дочь. Он заявил прессе, что в случае победы над Джимми Эллисом в предстоящем состязании, проведение которого планировалось в Швеции, «есть шанс, что он снова встретится с Касом Д’Амато».

Поединок продолжался 15 раундов, и Паттерсон проиграл раздельным решением судей, которое было освистано шведскими болельщиками, обожавшими Флойда. Вернувшись домой, Паттерсон уволил Джулиуса Новембера, своего давнего адвоката. По утверждению Флойда, Новембер сделал четыре крупных вложения, используя его деньги, и все они потерпели неудачу, включая инвестицию «многих сотен тысяч долларов» в компанию Роя Кона Lionel Trains. После этого Паттерсон принялся судиться с Новембером за грубые ошибки в бухгалтерской отчетности.

Финансовое положение Каса было не лучше, чем у Флойда. Он как-то заявил своему другу Джину Килрою, что, если только у него возникнет серьезная потребность в деньгах, он поедет в Вашингтон и потребует доступ к тем финансовым средствам, которые правительство положило на депозитное хранение после первого поединка между Паттерсоном и Листоном. Но в 1980 году, отправившись в Вашингтон, он узнал, что все эти средства были переданы Паттерсону. Как упомянул Кас в разговоре с Джо Коланджело, своим близким другом, жившим в Кэтскилле, его доля составляла сотни тысяч долларов. «Паттерсон, по существу, украл эти деньги, – рассказал нам Джо. – И после этого Д’Амато по-прежнему относился к нему как к своему сыну и защищал его, несмотря ни на что. Я часто напоминал Касу: «Паттерсон тебя обокрал!» А он возражал мне. Тогда я приводил ему старое итальянское выражение: «Ты можешь говорить все, что угодно, но нельзя лгать парню в зеркале». Я много раз пытался поставить Каса перед фактом мошенничества Паттерсона, и в конце концов он сказал мне: «Флойд знает, что сделал! И это единственное, что имеет значение. Он знает, что натворил!»

Еще в тот период, когда у него был Флойд Паттерсон – чемпион-тяжеловес, Кас начал одновременно тренировать Хосе Торреса – боксера среднего веса. Торрес выиграл серебряную медаль на Олимпийских играх 1956 года, и боксеры, занимавшиеся в спортзале Gramercy, которые ездили в Мельбурн, рассказали о нем Касу. У Д’Амато сохранилась испанская газета El Mundo, в которой на весь разворот была опубликована статья под заголовком: «Менеджер чемпиона мира в супертяжелом весе Флойда Паттерсона заинтересован в подписании контракта с нашим чемпионом Чегуи». Это было прозвище Хосе.

Между Касом и Хосе сложились доверительные отношения. Это следует из большой статьи о Хосе, опубликованной в 1958 году журналистом Гэем Тализом в New York Times: «Хосе заявил: «Кас для меня как второй отец». Д’Амато улыбнулся и спросил: «Ты хоть раз осуждал то, что я сделал для тебя?» – «Нет». – «Верно ли, что я всегда поддерживал все твои идеи?» – «Да». Д’Амато снова улыбнулся: «Я считаю этого парня просто необыкновенным. Он станет замечательным боксером. Это будущий герой пуэрто-риканского народа, который поможет решить проблему подростковой преступности». Что ж, в этом весь Кас. Он всегда стремился играть роль социального реформатора.

Хосе начал одеваться как Кас и перенимать его манеры. Д’Амато не брал у Торреса ни цента. Однако боксерская карьера Хосе стала пробуксовывать, потому что его менеджер хотел, чтобы он дрался только с боксерами без рейтинга и держался подальше от поединков, транслируемых на телевидении. Это объяснялось уверенностью Каса в том, что эти передачи все еще находятся под контролем лиц из бывшего Международного боксерского совета. Когда антрепренер Тедди Бреннер присоединился к Марксону в корпорации Madison Square Garden, Кас не позволил Хосе выступать на арене стадиона этой корпорации.

Сложившаяся ситуация вызывала ожесточенные споры в боксерских кругах, и Кас выступил в защиту своей позиции в статье, опубликованной на первой полосе еженедельника Эдди Бордена Weekly Boxing World 31 декабря 1960 года. Кас изложил долгую историю своих взаимоотношений с Международным боксерским советом. Там же он поведал о порочной практике Тедди Бреннера. В период работы антрепренером арены St. Nicholas в Нью-Йорке этот человек активно привлекал иногородних боксеров, постоянный наплыв которых мешал развитию местных талантливых спортсменов. В последнем абзаце Кас писал: «Недавно, давая в Вашингтоне показания под присягой, Джек Кернс, нанятое доверенное лицо Международного боксерского совета, заявил, что Бреннер стал антрепренером [в корпорации Madison Square Garden] по результатам встречи между Норрисом и его тайными партнерами. А теперь скажите мне, Эдди, как я могу вести дела с Madison Square Garden или с Тедди Бреннером? Всегда с уважением к интересам бокса, Ваш Кас Д’Амато».

Любопытно, что Кас не упомянул следующего момента: тайными партнерами, с которыми Норрис встречался и договаривался о назначении Бреннера антрепренером в Madison Square Garden, были Фрэнки Карбо и Блинки Палермо.

Споры о том, правильно ли менеджер поступает с Хосе Торресом, не утихали. Кас нашел сторонника своей тактики в лице ветерана бокса, журналиста Макса Яргейна, чье письмо опубликовал Эдди Борден. Яргейн писал, что он с самого начала поддержал Каса в его противоборстве с Международным боксерским советом, при этом большинство представителей боксерского мира не могли понять стратегию Каса по подготовке Хосе Торреса. Он сравнил Каса с самым богатым человеком в мире, Жаном Полом Гетти[144]: «Такие люди, как Гетти и Д’Амато, которые осмеливаются отличаться от других в мыслях и действиях или отклоняться от срединной нормы, обязательно будут заклеймены презрением и названы большевиками, представителями богемы, чудаками или сумасшедшими. Как генерал никогда не посвятит рядового в план на предстоящий бой, так и проницательный менеджер бокса никогда не изложит молодому протеже своей стратегии – того, как он планирует поднять его на вершину мира бокса, этих диких джунглей, где царят надувательство и беззастенчивый обман».

Бездействие начало сказываться на Хосе жилье и физически, и морально. И тогда Пит Хэмилл, работавший в издании New York Post и являвшийся другом Каса и делившим с Хосе жилье, написал 9 марта 1961 года следующее эмоциональное письмо:

«Дорогой Кас, пишу это после долгих раздумий и надеюсь, что Вы разделите мою позицию. Я все больше беспокоюсь о Хосе Торресе. В частности о том, что ему предстоит. Еще полтора года назад я слышал, что он со дня на день должен получить титульный поединок… Прошел год, и Торрес едва появляется на ринге. Он дрался семь раз, но эти состязания не дали ему ничего ни в финансовом отношении, ни в плане репутации… Считаю, что я довольно хорошо знаю Хосе Торреса. Вещи, которые привлекают его в боксе, вполне традиционны – это деньги и слава. Наряду с этим хотел бы заметить, что слава для Торреса гораздо важнее. Он самолюбец высшей пробы. Для боксера я не считаю это качество серьезным недостатком… Торрес относится к числу парней, для которых приветственный гул зрителей крайне важен. Кажется, что для него это важнее, чем деньги. Он действительно жаждет стать великим боксером. И я уверен в том, что, если Вы продолжите ограждать его от восторженных криков фанатов, от хвалебных газетных заголовков и одобрительных похлопываний по спине, Вы сломите его дух. Если отнять у этого парня то, что делает его жизнь значимой, это психологически надломит его. Это равносильно, как если бы Вы приставили пистолет к его виску».

Хэмилл посвятил Каса в некоторые соображения относительно Хосе Торреса. В частности, он предложил организовать для боксера выступления на арене St. Nicholas, подобрав для этого серьезных соперников, причем Пит заявил о своей готовности получить лицензию промоутера для устроения этих боев. Кроме того, по мнению журналиста, было бы неплохо показать поединок с участием Хосе Торреса по телевидению, а также направить его в тренировочный лагерь Флойда для совместной подготовки вместе с тяжеловесом, уже получившим признание. Одна из идей красноречиво говорила сама за себя: «Навещайте Торреса в спортзале хотя бы раз в неделю, чтобы понаблюдать за его тренировками. Он, безусловно, восхищается Вами, Кас, однако, мне кажется, в душе этого парня зародилось – не без влияния извне – подозрение, что из-за крайней озабоченности карьерой Флойда Вас перестала волновать его судьба. Торрес никогда не высказывал таких мыслей вслух, однако люди наподобие Карлоса Ортиса[145] твердят об этом со страниц газет – здесь и в Пуэрто-Рико, – и Торресу наверняка эти статьи попадались на глаза. Если бы Вы могли уделять ему больше времени и не обращать внимания на слухи, Вам бы удалось предотвратить возможное охлаждение в ваших отношениях».

У Хосе планировалось подряд семь поединков. Среди мест проведения боев ближе всего к Нью-Йорку оказался город Патерсон, штат Нью-Джерси, где выступление Торреса состоялось на арене Plaza Ballroom. Торрес выиграл все бои. Тем не менее Кас чувствовал, что Хосе теряет запал, который у него был в самом начале карьеры. 27 июля в схватке за титул чемпиона Пуэрто-Рико в среднем весе Хосе нокаутировал Обдулина Нуньеса. Боксер находился без сознания 20 минут. Теперь Кас согласился с тем, что Хосе готов к титульному поединку, хотя Торрес и считался бойцом без рейтингового ранга – результат практики самого Каса, который организовывал для своего подопечного бои с малоизвестными противниками без громкого освещения в СМИ. В то время обладателем титула чемпиона в среднем весе был Пол Пендер. Чтобы договориться о встрече с этим боксером, Торрес в августе 1962 года позвонил ему в Бостон, выдав себя за спортивного журналиста газеты El Diario. «До нас дошли слухи, что вам предложили 100 тысяч долларов за бой с Хосе Торресом», – сказал Торрес. «Впервые слышу об этом», – ответил Пендер. «Другими словами, вы отказываетесь драться с этим боксером?» – «Послушайте, мне все равно, кто мой противник, меня интересуют только деньги. Будут бабки – будет и бой».

Теперь оставалось только собрать деньги. Кас был разорен и заявил прессе, что состязание придется отменить, поскольку Налоговое управление все еще блокировало финансовые средства от поединка с Листоном. Торрес рассказал журналистам всю правду, а Кас обратился к Паттерсону с просьбой одолжить ему необходимую сумму. Флойд ответил отказом. Он, похоже, держал обиду на Торреса: когда они проводили спарринг-бой в рамках подготовки Паттерсона к схватке с Харрисом, Хосе смог пробить Флойда, и тот либо поскользнулся, либо упал вследствие этого удара. Присутствовавший в спортзале журналист использовал этот эпизод, чтобы утверждать в своей статье, что у Харриса есть все шансы победить Флойда. Паттерсон был вне себя от возмущения.

К концу 1964 года Хосе перешел в полутяжелый вес. Он был в отличной форме, выиграв в том году все шесть проведенных им боев. 27 ноября он дрался на арене стадиона Madison Square Garden с Бобо Олсоном. Победителю была гарантирована встреча на ринге с Вилли Пастрано – обладателем чемпионского пояса в полутяжелом весе. Торрес нокаутировал Олсона в первом же раунде и теперь был готов драться за чемпионский титул. И вновь Хосе столкнулся с тем, что для участия в поединке ему было необходимо предоставить 100 тысяч долларов в качестве гарантии. К тому времени у боксера появился бизнес-менеджер, чернокожий риелтор Кейн Янг. Янг сколотил состояние в Краун-Хайтсе[146] методом «блокбастинга». Он спекулировал недвижимостью по заниженным ценам, запугивая белых домовладельцев и заставляя их продавать свои дома буквально за гроши. Таким образом он квартал за кварталом заселял Краун-Хайтс чернокожими семьями.

Отношения между Касом и Янгом не сложились с самого начала. Во время состязаний Торреса в Пуэрто-Рико Кас набросился на Янга, и их пришлось разнимать. В отместку Кейн заявил, что выделит необходимые 100 тысяч только в том случае, если Д’Амато откажется от контракта с Хосе. Торрес, однако, был слишком предан Касу, чтобы решиться на такой шаг, поэтому он обратился к своему другу Норману Мейлеру. Хосе объяснил, что ему нужны деньги для участия в поединке за чемпионский титул. Мейлер позвонил отцу, который вел его финансовые дела. В ожидании соединения он прикрыл трубку ладонью и шепотом поинтересовался у приятеля: «Как много мы потеряем при худшем раскладе?» «Ну, не знаю, – ответил Хосе. – Вероятно, самое большее – 90 тысяч долларов». В это время появилась связь. Мейлер переговорил с отцом и ответил Хосе, что готов вложить в дело 100 тысяч долларов.

После этого Хосе позвонил Касу, однако тот был непреклонен: «Мы можем проиграть, и я не хочу, чтобы ты рисковал головой, беспокоясь о деньгах друга». А через три недели Янг извинился и предоставил необходимую сумму для обеспечения поединка. История завершилась тем, что Торрес согласился драться лишь при условии, что Кас обучит его по методике «мешка Вилли» и во время схватки будет подсказывать, какие удары следует наносить в соответствии с этой системой.

Бой был намечен на 30 марта 1965 года на арене Madison Square Garden. Кас предсказал, что Хосе нокаутирует Пастрано, хотя за всю спортивную карьеру этот боксер ни разу не оказывался на канвасе. Арена стадиона Madison Square Garden была переполнена пуэрториканцами. Зрителей насчитывалось 18 112 человек, билетные сборы принесли рекордную сумму в 239 956 долларов. В зале присутствовал чернокожий мужчина с накладными усами и эспаньолкой. Это был загримированный Флойд. Кто-то из репортеров предположил, что Паттерсон не желает встречаться с Касом, но, когда его напрямую спросили об этом, он ответил, что просто хотел полностью сосредоточиться на состязании.

Торрес был агрессивен в течение всего боя, и большинство спортивных журналистов отдавали ему победу в каждом раунде. В шестом раунде Кас, сидевший в первом ряду у ринга, выкрикнул: «Пять!» Это означало удар по корпусу в печень, и Хосе кивнул в ответ, показав, что понял подсказку: ходили слухи, что Пастрано много пил. Торрес провел сильный хук левой. Пастрано рухнул на канаты и впервые в своей карьере оказался на канвасе. Он поднялся на счет «девять», его осмотрел врач, и ему разрешили продолжить бой. Однако после девятого раунда рефери остановил поединок.

Фанаты ринулись на ринг, в Madison Square Garden начался хаос. Норман Мейлер был одним из первых, кто поздравил Хосе. Касу, однако, не удалось подняться на ринг. Дон Данфи, телевизионный и радиоведущий спортивных передач, который добивался, чтобы это состязание показали по телевидению, признался, что никогда еще не видел в Madison Square Garden такого бедлама. Один из журналистов написал: «Когда Пастрано упал, каждый из пуэрториканцев, присутствовавших в зале, почувствовал себя так, словно он лично провел этот удар».

Хосе вместе со своим окружением отправился в ресторан Toots Shor’s, чтобы отпраздновать победу. Торрес и Пит Хэмилл пару лет назад заходили в это заведение, и бармен подозрительно косился на Хосе, словно предполагал, что у того не хватит денег расплатиться за выпивку. Около трех часов ночи вся компания отправилсь в Бруклин, чтобы до утра веселиться в квартире у Мейлера. Норман выиграл на этом поединке 600 долларов. Чтобы развлечь гостей, он нанял рок-н-ролльную группу в составе трех человек. Состав гостей был довольно пестрым: Джеймс Болдуин, Бен Газзара[147], Лесли Фидлер[148], Джордж Плимптон[149], Пит Хэмилл, сенатор Джейкоб Джавитс, Арчи Мур. Когда, наконец, появился сам Торрес, один из гостей поинтересовался: «А кто это?»

Вечеринка продолжалась несколько часов. В какой-то момент Кас завладел вниманием собравшихся:

– Никто среди всех вас сейчас не испытывает такого счастья, как я, никто. Все вы сейчас счастливы, это совершенно очевидно, но это не может сравниться с тем, что чувствую я. Мне бы хотелось, чтобы все это знали. Если бы я находился в углу Хосе, знаете, что я сказал бы ему? Я сказал бы: «Хосе, этот чемпионат выиграл ты, и только ты. Я старался разными путями помочь тебе, все верно, и все же победа – это полностью твоя заслуга. Тебе предстоит стать еще более хорошим боксером, уверяю тебя. Раньше ты был великолепен, а теперь, превратившись в чемпиона мира, сможешь удвоить свои достижения. Ты способен выиграть чемпионат и в тяжелом весе.

– Да, сэр, – согласился Хосе.

– Признайся, ведь я нечасто ошибался, не так ли, Хосе?

– Не часто.

– Вот видишь, как я предрекаю, так оно всегда и выходит. Хосе, я заявляю это при твоей жене, а она у тебя лучшая на свете. И раз я говорю это тебе, значит, это правда.

Я считаю, Торрес был хорошим боксером, однако он болезненно воспринимал свои поражения на ринге. В 1963 году в Пуэрто-Рико он проиграл техническим нокаутом в бою с Флорентино Фернандесом и после этого заметно изменился. Кас в результате стал более осторожным и уже не ставил Хосе на ринг с боксерами, владевшими сильным нокаутирующим ударом. Вот почему он организовал ему бой с Пастрано. Вилли был отличным боксером, но его лучшие времена прошли, и он не мог ошеломить пушечным ударом.

Однажды я познакомился в клубе с внучкой Вилли Пастрано. Стоит только мне встретить родственника какого-нибудь боксера – и он пропал, потому что всякий раз я готов завалить его вопросами. Так случилось и в этот раз. «Расскажи мне о нем, что это был за парень?» – попросил я. Девушка поведала, что непосредственно перед схваткой с Торресом Вилли отравили. Ему что-то подсыпали в бокал, и он в течение всего боя чувствовал себя одурманенным. Занятно, но тот же Дон Данфи, комментируя поединок, неоднократно упоминал, что Вилли выглядит вялым и никак не может уловить ритм боя.

Кас триумфально вернулся в мир большого бокса и не мог при этом обойтись без позерства. Не случайно его друг Роберт Бойл опубликовал в Sports Illustrated большую статью под характерным заголовком «Свенгали возвращается!». Это был прежний Кас, который действовал как обычно. Он презирал скептиков, порицавших его «из-за собственного невежества», и защищал свой стиль «пик-а-бу». С одной стороны, он заявил Бойлу о разрыве контракта с Хосе – Марксон и Бреннер не позволили бы Торресу бороться за чемпионский титул, если бы Кас продолжал руководить им. С другой стороны, Д’Амато отследил все их действия: «Марксон по-прежнему вращается в старой компании. Бреннер также чрезвычайно вредит боксу. Эти деятели остаются в боксерском бизнесе, несмотря на все мои протесты. Однако я не готов смириться с таким положением вещей. Они не дождутся от меня ложного шага. Меня постигнет неудача только в том случае, если я сдамся, но этому не бывать. Я не прекращу бороться с подобными личностями, пока не одержу над ними верх. Может, мне и не выиграть отдельных сражений, что станет лишь временным успехом моих противников, но в конечном итоге преимущество будет на моей стороне! Эта война продлится до тех пор, пока я не одержу окончательную победу, пока Тедди Бреннер и другие подобные ему персонажи не уйдут со сцены».

В своей критике Кас не обошел вниманием журналистов и спортивных экспертов: «Если каждый газетчик, каждая комиссия считают, что мой боксер должен обязательно драться с другим бойцом более высокого уровня, то это для меня не руководство к действию. Я один несу ответственность за подготовку своих боксеров и их карьеру. Эти так называемые эксперты глубоко невежественны. Они считают, что такой-то должен драться с этим, и точка. А если я их послушаюсь и мой боксер проиграет, то кто останется виноват? Так называемые эксперты? Мои критики? Я никогда не поставлю своего парня в такую ситуацию, с которой ему было бы сложно справиться, к которой он еще не готов. Время от времени я не позволял Торресу выступать, и для чего это было нужно, известно только мне. Раскрыть причины моих поступков означало бы сделать уязвимым моего боксера. Не понимая, почему я действую так или иначе, мои критики предполагают, что я руководствуюсь лишь собственными прихотями и добиваюсь успеха чисто случайно. Это потому, что они ничего не знают о боксе. Они хотят наказать меня за свое невежество. Я мог бы избежать всех этих нападок, организовав для критиков курсы повышения квалификации и детально растолковав им каждый свой шаг. Уверен, по завершении этих курсов они полностью согласились бы со мной. Однако пусть достигнутые результаты говорят сами за себя».

Кас заявил Бойлу: «У меня есть несколько потрясающих сюрпризов, но я не могу их раскрыть, потому что в этом случае исчезнет интрига. Просто поверьте на слово – они достойны попасть в заголовки газет». Следующую фразу, произнесенную им специально для Бойла, можно сравнить с нокаутирующим ударом: «Во всем мире нет человека, который знал бы о боксе столько, сколько знаю я. Не буду утверждать, что я умнее других, но у меня была возможность, не отвлекаясь ни на что постороннее, заниматься этим последние десять лет, пока я находился практически в полном одиночестве. Меня можно сравнить с врачом, которому дали возможность учиться у великого хирурга, что позволило ему опередить всех остальных. Это не пустое хвастовство. Это факт».

После схватки с Вилли Пастрано Торрес сразу же объявил, что намерен драться за чемпионский титул в супертяжелом весе. В статье, опубликованной Sports Illustrated в ноябре 1965 года, он поклялся драться с Паттерсоном и победить: «Когда-то мы были хорошими приятелями. Но когда у него появился шанс сделать кое-что важное в моих интересах, он подвел нас с Касом… В поединке с ним я буду в два раза жестче. Обеспечивая спортивную карьеру Флойда, Кас вступил в конфликт с Атлетической комиссией штата Нью-Йорк. Проблемы, возникшие у Д’Амато из-за Паттерсона, так и не были окончательно решены. Когда я начал готовиться к титульному бою в полутяжелом весе в Нью-Йорке, Кас стал моим менеджером и тренером. При этом он мой самый близкий друг в мире бокса, и для меня он всегда останется таким человеком… Я горю желанием стать чемпионом в тяжелом весе. Мне не терпится поквитаться с Паттерсоном за Каса, и я стремлюсь стать лучше и опытнее, чтобы в будущем помочь своему народу любым возможным способом».

Однако ничему этому не суждено было сбыться. На следующий день после того как Хосе выиграл чемпионский титул, он признался Питу Хэмиллу, что не может поверить в случившееся и все это похоже на сон. Однако что-то было не так. Сам Хосе рассказывал: «Я чувствовал себя не в своей тарелке». После схватки с Вилли Пастрано Торрес изменился, он уже не был прежним. Боксер трижды успешно защищал свой титул, но в нем не чувствовалось того запала, той искры, какие были у него на заре карьеры.

Падение интереса к боксу со стороны Торреса Кас объяснял его дружбой с известными писателями. При подготовке книги о Нормане Мейлере Д’Амато дал интервью ее авторам, в котором прямо заявил: «Единственное изменение, которое я заметил в Хосе после того как он подружился с Мейлером, – это отчетливое охлаждение к боксу. Торрес ходил по барам вместе со всеми этими писателями – с Хэмиллом, Баддом Шульбергом, Харви Брейтом, Гэем Тализом, – проводил там ночи напролет. И так как Хосе интересовался литературной деятельностью, он смотрел на этих людей снизу вверх».

Хосе проиграл чемпионский титул в декабре 1966 года Дику Тайгеру. Затем он провел еще три боя, прежде чем завершить спортивную карьеру и уйти с ринга. Впоследствии под наставничеством Хэмилла и Мейлера Торрес стал писателем. Касу он оставался верен до конца жизни.

Кас превратился в аналитика по боксу, публикуясь в различных средствах массовой информации. В апреле 1965 года журнал Sports Illustrated процитировал его комментарий о предстоящем втором поединке между Али и Листоном: «Если бы я тренировал Листона, он вполне мог бы побить Клея. Листон не знает, что противопоставить подвижности Кассиуса, и я подсказал бы, как нейтрализовать ее. Могу показаться тщеславным, однако это не так». Листон проиграл второй бой, впервые в своей карьере нокаутированный, как выразился Артур Дейли, «ударом сомнительной скорости». Через шесть месяцев после того как Сонни проиграл матч-реванш, он обратился к Касу с просьбой стать его менеджером и помочь вернуть чемпионский титул. Д’Амато отметил, что это будет сложной задачей, заявив: «Я вполне смогу снова сделать Листона чемпионом в тяжелом весе при одном непременном условии – он должен избавиться от тех личностей, которые его окружают». Сонни согласился, ответив: «Это самый верный путь». Однако с тех пор никто больше ничего не слышал об этом союзе.

О том, что честное имя Д’Амато реабилитировано, а его репутация восстановлена, свидетельствовал тот факт, что Каса пригласили в Вашингтон для дачи показаний на слушаниях по законопроекту о создании Федеральной боксерской комиссии. Он выступал вместе с Рокки Марчиано, Джеком Демпси и Джином Танни, которые поддержали этот законопроект. 8 июля 1965 года Д’Амато предстал перед Комитетом палаты представителей по межгосударственной и внешней торговле, чтобы обсудить вопросы, касавшиеся регулирования бокса. В своей речи Кас заявил:

«Я бывший менеджер бывшего чемпиона мира в супертяжелом весе, работал менеджером Хосе Торреса, действующего чемпиона мира в полутяжелом весе. Я занимаюсь боксерским бизнесом уже долгое время и, зная большинство представителей этой сферы, практику и методы их работы, утверждаю, что среди людей, наделенных соответствующими обязанностями, найдется мало компетентных специалистов. Очень немногие понимают, что от них требуется, практически никто не готов проявить мужество, чтобы противостоять неблагонамеренным силам. Порой представитель боксерского бизнеса может быть очень непопулярным. У меня самого был такой горький опыт. Я обнаружил, что после попыток сделать что-то в интересах своих боксеров у меня повсюду появилось очень много врагов. Проявив упорство, я в конце концов стал менеджером чемпиона мира в супертяжелом весе, что позволило мне попытаться хоть как-то повлиять на ситуацию, сложившуюся в мире бокса.

Должен добавить, однако, что мне не удалось это сделать. Я старался продвигать промоутеров, которые не были связаны с теми, кто заправляет в мире бокса. Мне представлялось важным, чтобы бойцы знали: если они имеют дело с этими промоутерами, то поединки в супертяжелом весе будут проводиться без участия лиц, контролирующих бокс. Также я хотел повлиять на менеджеров, ожидая, что они, воодушевленные моим успехом, последуют за мной. Но этого не произошло. Тем не менее в результате моих усилий Флойд Паттерсон, в то время чемпион мира в тяжелом весе, заработал больше, чем любой другой боксер в истории этого вида спорта. Он получил эти деньги, потому что я имел дело с людьми, готовыми платить, и у нас впервые была реальная конкуренция в боксе, ведь монополии больше не существовало. Я надеялся своим примером повлиять на других и зажечь в них искру, чтобы они тоже сражались за свои права. Но они либо не могли этого сделать, либо просто не захотели».

В какой-то момент Каса прервал представитель от штата Массачусетс Торберт Макдональд:

Макдональд: Мистер Д’Амато, хотел бы прояснить свою позицию. Мне не довелось встречаться с вами раньше, однако в течение многих лет я восхищался вами, вашей борьбой против монополии в боксе, а также той заботой, которую вы проявляли о своих боксерах. Считаю, тот факт, что Флойд Паттерсон заработал больше денег, чем любой другой боксер когда-либо, должен вызывать уважение, несмотря на всю критику, обрушившуюся на вас в прошлом. Думаю также, что для протокола следует упомянуть еще один факт, о котором вы, возможно, в силу своей скромности, не сказали. Подготовив нынешнего чемпиона мира в полутяжелом весе, который может стать чемпионом в тяжелом весе, вы, насколько мне известно, освободили его от контракта с вами…

Д’Амато: Да, все верно.

Макдональд: И сделали это, затратив на его подготовку существенные финансовые средства, тысячи долларов.

Д’Амато: Много тысяч долларов.

Макдональд: Уверен, что пример вашей деятельности в сфере бокса следует расценивать не только как образцовый, но и как экстраординарный. Я хотел бы лично поблагодарить вас за это.

Д’Амато: Большое спасибо! Могу добавить по этому поводу следующее: причина, по которой я отпустил своего боксера, заключалась в том, что в противном случае он не смог бы принять участия в поединке, поскольку я стал весьма непопулярен в профессиональном боксе из-за моего неприятия тех условий, которые в нем существуют.

Макдональд: Говоря «непопулярен», вы имеете в виду не боксеров, не фанатов и не прессу, а промоутеров.

Д’Амато: Пожалуй, да.

Макдональд: Согласны ли вы в этой связи с тем, что этот законопроект должен быть направлен в первую очередь на промоутеров, которые контролируют так называемую игру, хотя на самом деле это не игра, а боксерский бизнес?

Д’Амато: Я склонен так думать.

Надо полагать, Кас выслушал все это с огромным удовольствием.

Вернувшись в мир бокса, Кас, однако, стал проводить больше времени на севере штата. У него там было убежище, где он тайно встречался с Камиллой. Это был дом в Фишкилле, о котором шла речь на слушаниях в Атлетической комиссии штата Нью-Йорк. Все, что касалось Д’Амато, было устроено достаточно сложно, и этот дом не исключение. Недвижимость была записана на имя его брата Тони. Однако первым ипотечным залогодержателем являлся Айнер Тулин, шведский друг Каса из числа журналистов, писавших на боксерскую тематику. А полис страхования от пожара был зарегистрирован на Роберта Мелника, старого друга Каса из числа тренеров.

В ходе боя между Али и Флойдом, состоявшегося в Лас-Вегасе в ноябре 1965 года, Кас рассказал в интервью телеканалу CBS о своем переезде в северную часть штата: «Мне было очень тяжело жить здесь по причине невероятной скуки. Одиночество и тишина давили на меня. Я не мог уснуть, просто не мог. Мне пришлось привыкать ко всему, в том числе к мысли о смерти. Это то, с чем человек должен свыкнуться, чтобы принять».

Однако Кас пытался занять себя хоть чем-то. Он придумал план, как организовать поединок между знаменитым баскетболистом Уилтом Чемберленом и Мухаммедом Али. Кас предложил Чемберлену контракт, чтобы подготовить его на уровне профессионального боксера, и Али с Уилтом даже дали несколько совместных интервью. Однако в августе 1965 года Чемберлен использовал эти планы в качестве рычага давления на клуб Philadelphia 76ers[150], чтобы подписать с ним трехлетний контракт на 110 тысяч долларов в год.

Примерно в то же время Кас попытался подписать контракт с Бастером Матисом, чтобы вывести его на профессиональный уровень. Матис был многообещающим любителем, победившим Джо Фрейзера в финале отборочных соревнований перед Олимпийскими играми 1964 года в Токио. Но он не смог побороться за золотую медаль на этой Олимпиаде из-за травмы. Рост боксера составлял 6 футов 3 дюйма, а вес – 290 фунтов[151], тем не менее он удивительно легко передвигался по рингу. Несмотря на проведенные ранее переговоры, 17 августа 1965 года Матис подписал контракт с агентством Peers Management, в руководство которого входили сыновья владельцев профессионального футбольного клуба New York Jets. Они назначили Эла Бахмана менеджером Бастера, а Чарли Голдмана – его тренером. На пресс-конференции, посвященной Матису, Кас восторженно отозвался о боксере: «Он – монстр, который выглядит на ринге как боксер легкого веса. С учетом воздействия на зрителей, потенциал этого бойца выше, чем у кого-либо в боксе на сегодняшний день, включая Кассиуса Клея».

Парни из Peers Management, должно быть, вспомнили эту фразу, когда семь месяцев спустя уволили Бахмана и Голдмана, а взамен для тренировок Матиса наняли Д’Амато. Кас первоначально хотел выступить и в качестве менеджера Матиса, однако согласился ограничиться лишь ролью тренера при соблюдении двух условий. Первое: у него будет полная свобода действий при подготовке Матиса как профессионального боксера. И второе: он будет работать с ним бесплатно, пока Peers Management не окупит свои первоначальные инвестиции в этот проект в размере 50 тысяч долларов. После этого Кас должен был получать половину ежегодных доходов от выступлений Матиса на ринге.

Первым шагом Каса стала отмена договоренности об участии Матиса в состязании с Джерри Куорри на арене Madison Square Garden. В качестве причины Кас указал «травму», якобы полученную Матисом буквально накануне этого боя. Бреннер, антрепренер Madison Square Garden, попытался сделать все возможное, чтобы сохранить первоначальный контракт с Матисом, однако Кас добился своего. Это привело к новому витку вражды между Д’Амато и Бреннером и к отмене последним других поединков с участием Матиса, ранее запланированных, на арене Madison Square Garden.

В апреле 1966 года Кас привез Бастера в Усадьбу здоровья Паулинга в Райнбеке, штат Нью-Йорк. Один из первых холистических[152] реабилитационных центров был создан другом Каса доктором Бобом Гроссом и его женой Джой. Люди со всей страны приезжали сюда, чтобы похудеть, перейти на здоровую пищу, восстановить силы и омолодиться. Центр располагал небольшим тренажерным залом, и Боб разрешил Касу соорудить в нем боксерский ринг. Бастера посадили на высокобелковую диету с низким содержанием углеводов, в результате чего он сбросил 55 фунтов[153]. Кас показал Бастеру «мешок Вилли», заставив боксера ежедневно проводить по пять раундов с использованием этой методики. Как-то Бастер пожаловался, что ему пришлось за один день нанести 12 тысяч ударов. «Когда я впервые встретил Каса, мы не особенно ладили, – рассказал Матис Роберту Бойлу. – Я не привык нормально вешать одежду или прибирать в комнате. Должен признаться, что меня нельзя считать парнем с отличными манерами. С Касом трудно ладить, и иногда он хандрит. Но он хочет сделать меня чемпионом. Из всех, кого я встречал, это единственный человек, кто никогда не лжет, и он ни за что не промолчит, если сделаешь что-то не так. Иногда я так злюсь на Каса, что плачу. Но он чертовски хороший парень. Я смог узнать от него больше, чем от кого бы то ни было».

Первым делом Кас завоевал расположение Джоан, подруги Бастера. Вот что она рассказала о нем: «Кас действительно был хорошим человеком. Я ведь всего лишь деревенская девушка, но, когда Бастер представил меня своему тренеру, тот посмотрел на моего парня и заявил: «Если ты не женишься на ней, я откажусь работать с тобой». «Почему ты так говоришь, Кас?» – спросил Бастер. «Я разбираюсь в людях и понимаю, что эта девушка останется с тобой в любом случае, женишься ты на ней или нет», – ответил Кас».

Д’Амато покорил ее своей искренностью так же, как он завоевал жену Хосе той речью, которую произнес в свое время в доме Мейлера. Он знал – ему понадобится союзник, чтобы полностью контролировать Бастера. На самом деле он не имел привычки заигрывать с женщинами. Однако Джоан вскоре стала его информатором!

«Кас видел людей насквозь, – считала Джоан. – Иногда Бастер приходил домой из лагеря на какое-то время, после чего Кас звонил мне и спрашивал: «Он бегал сегодня утром?» «Нет», – признавалась я. Все дело в том, что я привыкла говорить только правду, по-другому у меня никогда не получалось. Кас уточнял: «Он придерживается своей диеты?» И я отвечала ему: «Нет». Кас пообещал, что не будет упоминать Бастеру о наших беседах. И муж так никогда и не узнал, что тренер таким образом проверял его».

Легко могу себе представить, как Кас проделывал все это.

Сын боксера – Бастер Д’Амато Матис вспоминает рассказы отца о Д’Амато. По его словам, Кас был тренером «воинственного» типа, требовавшим, чтобы все делалось в строгом соответствии с его указаниями. В противном случае он готов был распрощаться с тобой. Кас требовал от всех своих боксеров, чтобы они дрались, постоянно перемещаясь вперед. Он разрешал им отступать, делать какие-либо движения назад лишь в случае острой необходимости. Все дело заключалось в том, что бокс – это шоу. Если ты идешь вперед, наступаешь, то ты развлекаешь публику. А движение назад означает отступление, бездействие, в котором нет зрелищности. Кас поощрял Матиса быть шоуменом. Ему нравилось, когда боец по окончании раунда танцевал джигу по пути в свой угол. Он советовал посылать зрителям воздушные поцелуи и рычать на противника при нанесении ударов. Бастер, похоже, был доволен новой системой подготовки. «Выходя на ринг, я думаю только о том, что должен победить, – говорил он. – Никто не тренируется и не бегает так усердно, как я, ни у кого нет за спиной Каса».

Однако к маю 1967 года в этих райских кущах начались неприятности. В издании New York Post появилась статья под громадным заголовком: «Раскол в рядах сторонников Бастера из-за Д’Амато?» Автор статьи, Лестер Бромберг, сообщил, что среди шести инвесторов Peers Management произошел разлад. Инвесторы посчитали, что спустя год после работы с Касом Бастер так и не набрался достаточного опыта для успешных выступлений на ринге. Инициатором движения против Каса выступил Джим Айзелин, один из основателей агентства. Наряду с этим один из инвесторов изъявил готовность выкупить долю оставшихся пятерых и сохранить Каса. Джим Айзелин отказался от каких-либо комментариев по данному вопросу.

Кас в своем интервью, которое он дал Ленни Траубе для августовского номера журнала Sport за 1967 год, откровенно прокомментировал ситуацию, сложившуюся вокруг Бастера. Именно с разговора о Матисе и началась беседа:

«Вопрос: Матис – перспективный боксер?

Ответ: Я думаю, что он – потенциальный чемпион мира. Мне, однако, предстоит для этого решить некоторые его эмоциональные проблемы. Но уже сейчас он готов выступать на ринге с самыми сильными противниками».

Затем Траубе задал Касу те вопросы, ответы на которые интересовали большинство фанатов бокса:

«Вопрос: Какова главная причина вашего разрыва с Паттерсоном?

Ответ: Я до сих пор не могу понять, в чем она состоит. Могу лишь предполагать, что это стало результатом внешнего давления. У нас с Паттерсоном была устная договоренность: если у него когда-нибудь созреет решение уйти от меня, он должен прийти и прямо сказать мне об этом, и я отпущу его, с контрактом или без. Но ни при каких условиях он не должен был принимать ничего, сказанного кем-либо, не обсудив этого со мной. Он согласился. Поскольку Флойд так и не сообщил мне лично, что мы больше не работаем вместе, я считаю, что нас по-прежнему связывает это устное соглашение.

Вопрос: Вы действительно считали в то время, что Листон находился во власти криминала, или же это был просто предлог, чтобы избежать поединка с этим боксером?

Ответ: Скажем так: это было определенное средство, с помощью которого я достиг своей цели. Эта цель состояла в том, чтобы не позволить Паттерсону драться с Листоном, пока я не почувствую, что мой боец находится в своей лучшей форме».

Стоп! В данном случае Кас вновь изо всех сил старается не упоминать мафию. Он делает это даже после того, как все, кто принимал участие в сенатских слушаниях под председательством Эстеса Кифовера, узнали, что Листона поделили между собой пять мафиози. Теперь Кас утверждает, что ссылки на мафию, контролирующую Листона, были просто тактикой, чтобы избежать поединка, я ведь правильно его понял? В таком случае Кас позволяет по-разному толковать прекращение отношений с Хосе, даже если боксер вообще не считал, что сам факт разрыва имел место.