Железные амбиции. Мои победы с Касом Д'Амато Тайсон Майк

Глава 10

Кас есть Кас, так что ему не потребовалось много времени, чтобы пустить боксерские корни в Кэтскилле. Вскоре после переезда к Камилле он в 1970 году открыл боксерский клуб Catskill в здании, где также размещалось полицейское управление. Кас погрузился в социальную работу, поскольку спустя некоторое время школы начали направлять к нему на перевоспитание подростков, с которыми они не могли справиться. Тренировки организовывались с половины пятого до семи часов вечера. Так, Кас прошел полный круг с момента открытия спортзала Gramercy.

Вскоре он начал приводить к себе домой многообещающих боксеров. Среди них были Джоуи Хэдли и Пол Манджамеле, состоявший в родстве с Элом Карузо. Как результат через какое-то время большой викторианский особняк наводнили боксеры. Нельзя исключать, что Кас все это время обманывал Камиллу. Возможно, покупка дома была связана как раз с тем, чтобы обеспечить место для подготовки бойцов. Все всегда устраивалось исключительно в интересах Каса. Камилла поговаривала, что она устала и мечтает закрыть дом и уехать во Флориду, где жили две ее сестры. На это Кас возражал ей, что у нее это не усталость, а просто скука и во Флориде она будет скучать гораздо больше. Он манипулировал ее чувствами и мыслями.

У Каса не хватало денег, чтобы содержать в доме всех ребят, которых он хотел тренировать, и именно в это время на сцене появились Джимми Джейкобс и Билл Кейтон. К 1974 году они стали успешными менеджерами и зарабатывали кучу денег, создавая фильмы о боксе. Их первым боксером стал Юджин Циклон Харт из Филадельфии – крепкий боец в средней весовой категории. Джимми привез его в Кэтскилл на тренировки к Касу, но тот вывел своего наставника из себя. Кас рассказывал, что Харт просто отличный боксер, способный завершить бой нокаутом, но, если только ему не удается сбить противника с ног, у него тут же возникает соблазн сдаться. Для Каса такое поведение на ринге было недопустимым. Он часто повторял мне: «Если ты отказываешься от схватки и готов уйти, ты бесполезен просто как человек. Ты можешь управлять компанией стоимостью в 50 миллиардов долларов, но, если ты способен бросить на полпути какое-либо дело, для тебя вообще нет смысла жить. Зачем ты родился, если, встретившись с первым же препятствием на своем пути, сразу же готов сдаться?»

У Харта остались несколько иные воспоминания о тренировках с Касом. Вот что он рассказывал: «Кас был из тех, кто категорически верит в действенность и эффективность всего, о чем они говорят и что делают. Он всегда внушал мне, что все, чему я учусь у него, обязательно приведет к успеху. Благодаря Касу я узнал многое о приемах защиты. Безусловно, я уже обладал кое-какими знаниями и умениями, поскольку у меня за плечами уже было много поединков в Филадельфии, но Д’Амато дал мне гораздо больше нового опыта. Я ничего не слышал о стиле «пик-а-бу». Он научил меня наносить удар таким образом, чтобы соперник не ударил тебя в ответ». Циклон признался, что ему было чрезвычайно сложно приспособиться к стилю Каса, и я понимаю его. Это требует огромных усилий. Этот стиль предполагает постоянный самоконтроль. Когда требуется постоянно передвигаться по рингу и непрестанно наносить при этом удары – бум, бум, бум, это напрягает.

В 1977 году Джейкобс и Кейтон выкупили контракт Вилфреда Бенитеса у его отца. Бенитес стал самым молодым чемпионом мира в истории бокса, выиграв титул Всемирной боксерской ассоциации в полусреднем весе на чемпионате 1976 года, когда ему было всего семнадцать лет. Для подготовки Вилфреда Джейкобс и Кейтон наняли Эмиля Гриффита, а Каса назначили специальным советником. В январе 1979 года они провели пресс-конференцию в одном из ресторанов Нью-Йорка, чтобы объявить о предстоящем поединке Бенитеса с Карлосом Паломино за титул чемпиона в полусреднем весе. Впервые за много лет Кас вернулся в мир большого бокса и оказался в центре внимания. Пресс-конференцию в издании New York Times освещал Майкл Кац: «Оставшиеся у Д’Амато волосы уже совсем седые, но он все еще производит сильное впечатление. Это бетонная стена в сером костюме». Кас сообщил Кацу, что ему уже семьдесят один год, добавив при этом: «Но это физически. По сути мне около сорока». Гриффит был заявлен тренером. Затем Джейкобс объяснил журналистам, в чем заключалась роль Каса: «Д’Амато по должности выше тренера. Он контролирует общую подготовку, а не только отдельные физические аспекты. Его основная задача – уделять больше внимания психологическим моментам».

Кацу удалось подслушать, как Кас применяет свои психологические методы.

– У Вилфреда есть какие-то деньги на карманные расходы, пока он будет в Нью-Йорке? – интересовался Джейкобс. – У него должно быть хоть что-то.

– Здесь они ему не нужны, – отвечал Кас. – В этом районе слишком много соблазнов.

– Я отвезу Вилфреда в гостиницу, – предлагал Джейкобс. – Может, мне там же снять номер и для Эмиля?

– Пусть они поселятся в одном номере, – говорил Кас. – Это поможет Вилфреду избежать тех привычек, которые ему не следует формировать.

В этом был весь Д’Амато.

На пресс-конференции присутствовал Дон Кинг, заявивший, что он «рад вновь встретить здесь Каса». На что тот заметил: «А я никуда и не уезжал отсюда». Пояснив, что работал в Кэтскилле с Вилфредом, Кас рассказал: «Я потерял счет времени. Воспоминания о прошлом мне интересны только в связи с их актуальностью для того, что происходит сейчас. Да и, черт побери, кому вообще сдалось это давно минувшее! У меня больше нет причин не принимать участия в деле». Кас не хотел ворошить в памяти свои старые баталии, однако ему было важно передать накопившийся опыт той дюжине боксеров-любителей, которых он тренировал в лагере на севере штата. Кацу он рассказал следующее:

«Я учу своих бойцов драться. Это все равно что «Британская энциклопедия»: все знания, содержащиеся в ней, ничего не значат, пока кто-нибудь не раскроет ее, чтобы прочесть. Когда я умру, мои боксеры будут знать то, что известно мне. Я лучше большинства тренеров. Все говорят, что я эгоист. На самом деле суть не в этом. Просто подавляющая доля так называемых специалистов весьма некомпетентна. Не нужно быть гением, чтобы превзойти их».

Кас умел быть высокомерным, в этом ему не откажешь. Кевин Руни рассказал мне историю о том, как Эл Д’Амато, в то время сенатор-республиканец от штата Нью-Йорк, встретил Каса на одном из приемов. Элу было любопытно, не родственники ли они, однако Кас полностью проигнорировал его – очевидно, в связи с тем, что тот был республиканцем. Когда я узнал об этом случае еще в 1980-е годы, то воскликнул: «Ни черта себе!» А теперь думаю: «А на кой он так сделал? Неужели все дело в чувстве незащищенности? Или же это паранойя?»

Правая рука Мухаммеда Али, Джин Килрой, вспоминал, как однажды перед очередным состязанием он снял для Каса номер в гостинице Лас-Вегаса. Джин вошел, чтобы переговорить с Д’Амато, но тот не проронил ни слова, пока не открыл дверь ванной и не включил там воду, чтобы никто не мог подслушать их разговор.

Ник Бек, друг Джима Джейкобса, поведал о случае, произошедшем в 1979 году, когда они все находились в Лас-Вегасе на поединке между Шугаром Рэем Леонардом и Вилфредом Бенитесом. Джимми, который оплачивал все счета, устроил так, что Кас и Ник проживали в одном номере. Кас был у себя наверху, а Ник общался со спортивными журналистами, своими давними коллегами. Закончив беседу, Ник поднялся в номер. Надо заметить, что у Каса не было слухового аппарата. Джимми вечно жаловался, что старик не хочет его носить. Д’Амато смотрел в окно, повернувшись спиной к дверям, но в какой-то момент почувствовал, что в комнате кто-то есть, и резко обернулся. Ник вспоминал: «Казалось, он приготовился к смертельной схватке. Я жутко испугался и был совершенно уверен в том, что он спятил и собирается выместить на мне всю накопившуюся злость». Когда Ник упомянул об этом инциденте Джейкобсу, тот ограничился одной лишь фразой: «У него есть основания бояться».

Скажут, что Кас – параноик. Он действительно любил конфликты, обожал выяснять отношения, не случайно ведь он пошел в бокс. Со стороны могло показаться, что Д’Амато – просто милый, добрый, белый старикан. Но он был до предела раздражен, пожалуй, даже озлоблен. Ведь его никогда по-настоящему не ценили. Он перемолол столько руды, переделал столько тяжелой работы, а для себя так ничего и не получил. Какое-то очень короткое время у него был Флойд, которого эти парни забрали себе. Все восхищались идеями Каса, пытались понять, откуда ему столько известно. Он отвечал – мне, не им: «Послушай, ничего такого особенного я не знаю. Думаю, это всем известные истины. Чувствую себя глупцом, а не каким-то там чертовым умником». Так он говорил. Но если ты вдруг осмеливался бросить ему вызов… О-о-о, в нем просыпался настоящий монстр. С ума сойти, правда? Какой-то парень, который действительно мало на что мог рассчитывать в плане карьеры, и вдруг – бум! – получает безумную энергетику и космические перспективы. Что все это могло бы значить вообще?

Я, конечно, экстремальный тип, но Кас был слишком экстремальным даже для меня. Он как-то столкнулся с Бадди Макгиртом, менеджером и тренером которого в то время был Аль Черто, представитель старой боксерской школы. Они встретились в шикарном магазине одежды на Мэдисон-авеню в Нью-Йорке. В то время Кас все еще работал с Кевином Руни. Что касается Аль Черто, то его лишь спустя несколько лет обвинят в «партнерстве» с Сэмми Быком Гравано из преступной семьи Гамбино, причем менеджер будет категорически отрицать свою связь с мафией. Бадди впервые встретился с Касом, и это событие навсегда запечатлелось в его памяти. Д’Амато подошел к Аль Черто и выпалил: «Если имя Кевина Руни еще когда-нибудь слетит с твоих губ, я надеру твою гребаную задницу!» «Да ладно тебе! – сказал я Бадди, услышав от него эту историю. – Кас не мог так выразиться». А Бадди ответил: «Однако именно так он и сказал. И именно так я познакомился с мистером Д’Амато».

Бадди Макгирт – на редкость честный парень. Но неужели Кас так вот, зайдя в магазин и наткнувшись на Аль Черто, словно какому-то салаге, вываливает всю эту бандитскую ересь прямо в лицо? При этом мне он рассказывает, что гангстеры и мафия – это пустое место и все их грязные дела касаются только итальяшек. Ух, черт! Ничто и никто не может смутить Каса. Он никого не боится. Он сам себе власть. Управление человеческими страхами – его конек.

Вспоминается такой случай. Одно время у Каса тренировался Марк Д’Аттилио, который впоследствии с благословения Д’Амато стал агентом ФБР. В 1984 году они вместе оказались на турнире в Лейк-Плэсиде, где я принимал участие. Там же дрался Джерри Куни, который считался непобедимым, пока не проиграл Ларри Холмсу в поединке за чемпионский титул в супертяжелом весе двумя годами ранее. Его менеджерами были Майк Джонс и Деннис Раппапорт. Джонс подошел к Касу во время турнира и поприветствовал его: «Привет, как дела?» Тот ничего не ответил, не протянул руки, просто молча смотрел на него. «Кас, неужели ты меня не помнишь? Я – Майк Джонс!» – воскликнул парень и снова протянул руку для рукопожатия. Кас проигнорировал его жест: «Майк Джонс, как же, как же. Я помню, кто ты, черт возьми! Ты напарник другого вора, Денниса Раппапорта». Джонс покраснел и поспешил убраться восвояси.

При этом, когда Д’Амато хотел заморочить кому-нибудь голову, он выглядел вполне убедительно. Так, в 1979 году он отправился на вечеринку в Колд-Спринг, к своему другу, спортивному журналисту Роберту Бойлу. Кас появился там вместе с высоченным парнем и, указав на него, сказал: «Боб, видишь этого человека? Его рост 7 футов 2 дюйма[154], он водитель грузовика, и ему сорок два. В будущем это самый возрастной и самый высокий боец, когда-либо получивший титул чемпиона в супертяжелом весе. Запомнил его?» Бойл больше никогда не слышал об этом парне. А спустя год Кас вновь встретился с журналистом: «Боб, у меня самый низкорослый и самый молодой парень, который когда-либо собирался выиграть чемпионат в тяжелом весе». «Кто это?» – решил уточнить Бойл. – «Его зовут Майк Тайсон».

Кас просто обозначал свои надежды на будущее. Выстраивал позитив. Чем больше вы о чем-то говорите, тем выше вероятность того, что это произойдет. Именно так произошло с таким психом, как я. Кас привык работать с сумасшедшими. Что говорит по этому поводу Боб Марли? «Последний будет первым, первый будет последним»[155].

Кас порой был непостижим. Как ему удалось заставить Джимми и Кейтона финансировать тренировки боксеров в собственном лагере? Неужели кто-то надеялся найти потенциального чемпиона среди парней из боксерского клуба Кэтскилла? И почему, когда Кас вдруг находит меня, парнишку из отбросов общества, он не говорит обо мне Джимми и Биллу? На следующий день после того, как я принял участие в спарринг-бою перед Касом, он позвонил своему приятелю Брайану Хэмиллу и попросил его съездить ко мне. Когда тот ответил, что сможет сделать это только на следующей неделе, Кас уговорил его поехать сразу же. Он рассказывал обо мне многим своим друзьям. Хосе Торрес также пришел посмотреть на этот бой и сообщил о нем Джиму и Биллу.

Те тут же позвонили Касу: «До нас дошли слухи о каком-то четырнадцатилетнем парнишке. О ком это речь?» Тот ответил: «Ну, это просто уличный мальчишка. Мы пока еще не знаем точно, на что он способен». Кас вначале действительно недооценивал меня. Поэтому он злился на Хосе за то, что тот предал дело огласке. Он почему-то не хотел, чтобы Джим и Билл знали обо мне. Может быть, надеялся найти другого спонсора, прежде чем обращаться за помощью к ним, а Хосе все испортил? Торрес вторил Касу, восхищаясь мной: «О-о, парень совсем молодой, а у него такие удары! Никогда такого еще не видел!» Он точно так же, как Кас, умел преподнести все лучше, чем оно было на самом деле.

Периодически в Кэтскилле творилась какая-то чертовщина. Кас по-прежнему водил дружбу с Чарли Блэком, но я с ним ни разу не сталкивался в доме, хотя Джо Коланджело и утверждал, что тот частенько наведывался в гости. Появлялся Чарли не только у нас. Один из его визитов к обитателю Кэтскилла достоин отдельного упоминания. Прежде чем я стал жить у Каса, мой будущий сосед по комнате Фрэнки Минчелли устроился мойщиком посуды в ресторан при шикарной итальянской гостинице недалеко от Кэтскилла. Однажды, когда Фрэнки мыл посуду, хозяин решил подшутить над ним – за ним такое водилось, – но перегнул палку. Фрэнки вышел из себя и в порыве гнева швырнул в хозяина несколько тарелок. Остыв, он предложил заплатить за разбитую посуду, но хозяин пригрозил вычесть всю месячную зарплату.

Фрэнки рассказал о случившемся Касу, а тот поинтересовался у Джо Коланджело, что ему известно о том парне. Джо вроде бы слышал, что хозяин связан с мафиози, но не был уверен в этом на сто процентов. Он знал только, что Толстяк Тони Салерно часто обедал в ресторане этой гостиницы, однако это само по себе еще ничего не значило. Кас и Джо решили нанести визит хозяину отеля, чтобы решить проблему Фрэнки. Первым в кабинет к управляющему вошел Джо, и тот переполошился. Коланджело попытался успокоить его: «Слушай, уймись, черт тебя подери! Давай просто поболтаем. На твоем месте я бы выдал парню его зарплату. Если требуется компенсация за разбитую посуду, мы все оплатим. Но если будешь и дальше гнуть свою линию, узнаешь, что связываешься не с теми людьми, кто спускает такое с рук».

Затем в кабинет вошел Кас. По рассказу Коланджело, Д’Амато одарил хозяина взглядом, способным «прожечь насквозь десять футов самой твердой стали. Хозяин вот-вот был готов превратиться в кучку пепла прямо на глазах». Фрэнки получил месячное жалованье, что было проверено по платежной ведомости, и все благополучно утряслось. А затем об этой истории прознал Чарли Блэк – и также нанес короткий визит хозяину гостиницы, заявив: «Если ты даже и подумаешь что-нибудь плохое о Касе, то лучше тебе держать эти мысли при себе. В противном случае тебя придушат струной от рояля».

Чарли Блэк был не единственным человеком из прошлой жизни Каса, который навещал его в Кэтскилле. Однажды в спортзал заглянул Джимми Джейкобс, я в это время как раз работал со спарринг-партнером. Мне тогда было лет шестнадцать. Джимми сопровождал пожилой джентльмен, по виду итальянец. Я видел, как этот человек разговаривал с Касом, а потом, после тренировки, мы перебросились с ним парой слов. Он сказал, что я напоминаю Генри Армстронга. Похоже, ему были знакомы все бойцы старой школы. Этакий милый старикан-пенсионер. И только спустя годы Джо Коланджело раскрыл мне глаза: этот пожилой итальянец был не кем иным, как Толстяком Тони Салерно. Я был потрясен. Как оказалось, мафиозо попрыгал с места на место и перебрался в Райнбек. Потом мне вспомнились другие визитеры из прежней жизни Каса – красноречивые итальянские парни. Некоторые из них когда-то были боксерами и тренировались у Д’Амато, а затем переквалифицировались в мафиози – например, Ники Блондин. Несмотря на юные годы, дураком я не был и отлично понимал, кто это. Эти ребята приезжали сюда, совершенно не таясь. И лица их были абсолютно безмятежными.

Эти парни не имели отношения к бизнесу. Они отлично выглядели, носили приличные костюмы, но их речь не была пересыпана деловым жаргоном. Они казались добродушными пожилыми джентльменами. Никакие телохранители их не сопровождали, если только те не прятались так умело, что их было не видно. Что-то не сходится. Кас всегда всех боялся. А теперь к нему запросто ходил в гости Толстяк Тони, а другие парни, ремесло которых вычислить было несложно, тусовались в спортзале. Напрашивалось одно – Кас о чем-то договорился с этими ребятами.

Для чего Толстяк Тони пришел посмотреть на мой спарринг-бой в начале 1980-х? Зачем Джим Джейкобс привел его? По мнению Коланджело, Салерно так или иначе хотел долю от моих выступлений. Но Кас всегда был непреклонен в борьбе с этими парнями. Чем они с Джимом были им обязаны? В боксерском мире ходили слухи о том, что Толстяк Тони всегда был вовлечен в организацию поединков с участием Паттерсона, даже после продажи своей доли в Rosensohn Enterprises. Он мог проворачивать это через Роя Кона, который был его адвокатом и устраивал бои Паттерсона, пока Листон не вывел того из игры. Нельзя сказать, чтобы Джим и Кейтон до такой степени нуждались в деньгах, нет, такого не было. Однако ходили слухи, что Джим заполучил богатую коллекцию записей состязаний по боксу именно благодаря связям с мафией.

Странно, что Кас вдруг решился на личное общение с Толстяком Тони. Ведь именно из-за тайного участия мафиози в организации поединка между Флойдом и Ингемаром Атлетическая комиссия штата Нью-Йорк аннулировала у него лицензию менеджера по боксу. Возможно, он до сих пор держал обиду по этому поводу. Каса всегда охватывала ярость, когда он говорил о тех, кто каким-то образом насолил ему в прошлом. Именно в этом духе он всегда отзывался о Рое Коне. Упоминая имя этого парня, он непременно сплевывал. Я хорошо помню тот момент, когда Кас впервые услышал, что Рой Кон – гей. Это знали все, но с учетом его влияния в политических кругах никто не говорил об этом публично. Однако потом у Кона обнаружили СПИД, и его секрет раскрылся. Помню, как Кас сидел в своем мягком кресле и с искренним негодованием восклицал: «Не могу поверить, что все мои проблемы из-за этого гребаного педика! Вот же чертов педик, будь он проклят!»

Список врагов у Каса был длиннее, чем у Ричарда Никсона. Среди них числились Джим Норрис, Рой Кон, Джулиус Новембер, Эдгар Гувер, кардинал Спеллман, президент США Рейган, Боб Арум и Тедди Бреннер. Я помню, как однажды мы двигались по автостраде и мимо нас проехал автобус с красочной надписью «ноябрь» на боку. «Это, наверное, автобус Джулиуса Новембера»[156], – фыркнул Кас. Я уверен, что он ненавидел Боба Арума всеми фибрами души, поскольку тот как-то признался в своем интересе к методике и практике организации боксерских поединков, расследуя для правительства дело Роя Кона. Кас не переваривал Арума до такой степени, что как-то позволил себе высказаться о нем следующим образом: «Боб Арум – худшая личность в Западном полушарии, а если бы он жил в Восточном полушарии, то его можно было бы смело отнести к худшей личности и там».

Говоря о ком-либо, кто был ему не по душе, Кас нередко заявлял о готовности убить этого человека. Если он видел по телевизору кого-то, кто ему не нравился, он мог запросто воскликнуть, не сдерживаясь: «О-о, как бы мне хотелось прикончить этого парня на месте! Он мне поперек горла уже!» Случайно натыкаясь на рекламу туристического агентства Fugazy Travel, он непременно заявлял, что готов придушить Билла Фугази. Знаете, я вырос в Браунсвилле, где любой имел кучу проблем и все твердо верили в то, что жизнь белых намного легче. Я переехал к Касу – и убедился в том, что этот белый человек ожесточен до предела. Некоторые из его врагов уже мертвы, а он все еще ведет речь о том, что хорошо бы убить их еще раз. Он как-то в прах разругался с братом Рокко из-за какой-то газонокосилки! Тот продал Камилле неисправный агрегат, и Кас пришел в ярость: «Ты больше не член семьи! С тобой покончено! В своей семье так не поступают!» Кас был этаким гневоголиком. Он мог запросто наорать на Камиллу, если она, прибираясь, случайно передвинула его вещи. Он мог наброситься на собеседника, с которым разговаривал по телефону, если не был согласен с его мнением.

Как-то мы вместе с ним смотрели боксерский поединок по телевизору, и диктор принялся нахваливать одного из бойцов за отличное выступление. Кас взорвался от возмущения: «Этот парень – просто гребаный урод! Что нам тут пытаются впарить?! Этот тип – самая последняя задница, которая прохлаждается на ринге! У соперника просто не было возможности ему навалять!»

Иногда находиться рядом с Касом было равносильно присутствию на празднике жалости к себе любимому. Он имел обыкновение при мне и Камилле заводить монолог о своем героическом прошлом, которое никто не оценил: «Сколько сил и средств потрачено на борьбу с Международным боксерским советом! Сколько времени ушло на тех, кто меня в конечном итоге больше всего разочаровал! Все мои боксеры предали меня!» И он постоянно жаждал мести. Его не отпускало это чувство. А мне, черт возьми, хотелось помочь ему разыграть сюжет из жизни графа Монте-Кристо. Мне нравилось причинять боль на ринге, ведь я знал, что это сделает Каса счастливым. Разве это правильно? Выглядит настоящим бредом? Кас мечтал вернуться на вершину славы, и мне предстояло помочь ему в этом. Вся моя карьера строилась на жажде мести и чувстве горечи, я воспитан на них. И после этого от меня ожидают, что я буду разумным, рациональным парнем?!

Но человек, по-настоящему предавший Каса, был прощен. Мне были совершенно непонятны те оправдания, которые Кас приводил в отношении Паттерсона. Он никогда не отзывался о Флойде уничижительно. Вечно защищал его. Заставлял меня быть на ринге убийцей, а этого парня изо всех сил выгораживал? Я не понимал Каса. У меня не было для Паттерсона никаких оправданий. Мне он совершенно не нравился. А Кас любил его, отзывался о нем только хорошо. Меня это здорово злило. Даже сейчас, когда я пишу о Флойде, само упоминание этой ситуации выводит меня из себя. Я видел, как он предал Каса. Тогда мне жутко хотелось, чтобы мой наставник отзывался обо мне так же, как он говорил о Паттерсоне. Но мое время тогда еще не пришло.

Кас научил Паттерсона читать и писать. И как же тот отплатил своему учителю? Этот невежественный ублюдок сначала присвоил деньги Каса, а потом еще очернил его имя. Он, видите ли, совсем не такой, как Д’Амато. Я слишком эмоционально отношусь к этому вопросу, поскольку это больная тема. Меня всегда задевало, когда Кас расписывал, каким хорошим боксером был Паттерсон. Хотелось бы сказать о Паттерсоне что-нибудь доброе, но на самом деле он дрался из рук вон плохо. Мне известны парни, которые бились гораздо лучше Паттерсона, хотя Кас и утверждал, что они полные засранцы. У меня хватает мозгов, чтобы сообразить, что все это значит. Я достойный ученик Каса и благодаря ему могу докопаться до истины. Мне совершенно точно известно, что Паттерсон отнюдь не лучше других бойцов.

Я завидовал Паттерсону. Кас любил его всей душой. А мне он никогда не говорил ничего подобного. Он ни разу не заикнулся о своих чувствах ко мне. Другие просвещали меня на этот счет, Кас же не сказал ни единого словечка. Вместо этого он постоянно требовал, чтобы я убирал этот чертов спортзал. Я уважительно относился к Паттерсону только из-за Каса. Хотя при нашей личной встрече я предпочел не объясняться с ним.

Причин, по которым Паттерсон предал Каса, могло быть несколько. Мне кажется, поначалу он считал Д’Амато всесильным человеком, который способен сделать для него все. Затем он увидел, что его наставник проиграл в борьбе с Коном и Новембером. Каса практически выдавили из боксерского бизнеса, поэтому Флойд расценил ситуацию трезво: «Он больше не способен мне помочь. Здесь нет смысла искать защиты». В одном из интервью Флойд утверждал, что перестал разговаривать с Касом потому, что Джим Джейкобс наварился, сняв документальный фильм про него. Однако этот фильм Джейкобс не смог продать, поскольку у Паттерсона не хватило харизмы. Когда Флойд обсуждал с Питером Хеллером замечательную книгу «В этом углу», он заявил, что сожалеет лишь об одном – о своем уходе от Каса: «Единственное, что могу сказать: если бы мне была дана возможность что-то изменить в своей жизни, я бы никогда не расстался с Д’Амато. Он мне был как отец. Считаю, в мире не найдется другого такого человека, как Кас, с его остроумием, мудростью и проницательностью. Ему удалось одолеть целую организацию – Международный боксерский совет. Такие люди, как он, заслуживают огромного уважения. Я был ослеплен многими, очень многими вещами. Меня свели с юристом, который, используя какую-то психотехнику, без особого труда заставил меня видеть вещи не такими, какие они есть на самом деле. И я начал воспринимать Каса иначе. Мне стало казаться, что он не тот, за кого я его принимал. Этот юрист стал обращать мое внимание на каждый поступок Каса, на каждый его шаг. При этом он представлял в ином свете все, что д’Амато говорил и делал. Дело дошло до того, что мне стало казаться: будет лучше, если мы с Касом расстанемся. Всплыли какие-то мафиозные или гангстерские связи, и юрист начал возить меня лицом по этому дерьму, хотя все это яйца выеденного не стоило. Но ведь всем известно, как пресса умеет накрутить ситуацию».

Когда у Флойда брали интервью для программы телеканала CBS, он сказал: «Доведись мне начать жизнь сначала, я бы ничего не стал менять, оставил бы все так, как было, за исключением одного – своего разрыва с Касом. Вот что я изменил бы. Победы, поражения – эти и подобные им вещи помогли мне больше узнать о себе самом, поэтому их я бы обязательно сохранил. Но Кас тоже был бы там, в конце этого пути, поскольку он был в самом его начале».

Если бы только Кас мог услышать эти слова, он был бы на седьмом небе. Однако что это за ахинея вообще: «Кас тоже был бы там, в конце этого пути»? А как насчет середины пути? А как насчет того периода, когда ты забрал все средства, депонированные на счету Налогового управления, и тем самым лишил Каса этих денег, ублюдок? В результате Кас обанкротился, и это можно считать последним гвоздем в крышку его гроба.

Порой Кас упоминал, что собирался проверить Флойда, предоставляя ему практически полную свободу действий. По его словам, это было настоящим испытанием. Он хотел посмотреть, что будет делать Флойд. Что касается меня, то я, по-моему, достойно прошел проверку, поскольку остался с моим наставником до самого конца. Однако если Кас проверял характер Флойда, почему он утверждал, что тот не несет ответственности за свои действия, так как его разум «был отравлен»? Пусть его разум был отравлен, но это не означает, что он имел право присвоить деньги. Он мог отдать хотя бы часть. Так что, мне кажется, все это чушь собачья. Двуличие и вероломство – и ничего больше.

Д’Амато и Паттерсон фактически помирились, когда я жил в Кэтскилле. Это произошло во время любительского турнира по боксу в Колумбийском муниципальном колледже Грина. Они просто не смогли проигнорировать друг друга, оказавшись рядом на трибуне, и разговаривали в течение двух часов. Вместе с Касом был Том Патти. После прощания с Паттерсоном Кас, направляясь к машине, положил руку Тому на плечо и сказал: «Я даже не представлял себе, как мало он знал обо всем, что я для него сделал. Я всегда защищал его, держал вдали от всех тех опасностей, соблазнов и проблем, которые окружают спорт. Он был наивен во всех этих вопросах и поэтому никогда по-настоящему не понимал и не ценил того, что я для него сделал».

Мое же личное мнение такое: Кас вечно искал оправдания для этого парня. Он всегда позволял Паттерсону реабилитироваться, хотя тот его здорово обидел. Раздумывая над этим, я просто перестаю понимать людей. Чем сильней кто-то причиняет тебе боль, тем больше ты его любишь. Это более чем странно. Я часто слышал, как Кас ходил по дому, разговаривая вслух сам с собой: «Те, в кого я вложил больше всего сил, отплатили мне самым горьким разочарованием». Скорее всего, он говорил о Паттерсоне. И о Новембере. Возможно, также о Хосе Торресе. Кроме того, нельзя забывать, что от него ушли два его тренера, Флорио и Фариелло. Кас как-то сказал, что самая досадная ошибка, которую он совершил, – это то, что он позволил себе увлечься Флойдом. А затем Флойда у него увели, и он больше никогда не позволял себе быть уязвимым. Отныне он всегда отделял чувства от работы. Таким образом, я пал жертвой предательства Паттерсона. Если бы Флойд не предал Каса, у меня была бы нормальная юность, у меня был бы наставник, открыто демонстрирующий свою любовь ко мне и выражающий ее словами. Вместо этого в моем случае все было регламентировано. В отношении меня с его стороны проявлялась регламентированная любовь. Зато Камилла проявляла ко мне безусловную, абсолютную любовь, и это переполняло меня счастьем. Пока я хорошо выступал на ринге, все было в полном порядке, и я знал, что в этом случае получу одобрение Каса.

Самое смешное заключалось в том, что Кас боялся, как бы я не бросил его. Однажды я набрался смелости сказать, что Паттерсон не заботится о нем, в то время как я это делаю. Кас посмотрел на меня и ответил: «Ты просто не знаешь всего. Его сбили с толку. Возможно, однажды так же обработают тебя, и тогда ты тоже уйдешь».

Касу, похоже, даже нравилось повторять эту фразу: «Ты тоже меня бросишь. Как и все остальные. Ты тоже уйдешь от меня». И мне трудно было понять, то ли он пытается запутать меня в силу сложившейся привычки, то ли просто снова жалеет себя. Иногда мне начинало казаться, что он сходит с ума. Я, к примеру, мог сидеть и читать книгу, а Кас ходил по дому в халате. И тут он вдруг произносил вслух без всякой связи с чем-то происходящим в данный момент: «Да, и тебя тоже, тебя тоже уведут. И ты меня бросишь, как и все остальные. Ведь так?» – «Что? Кто уведет меня? Куда?» – «Ты все прекрасно понимаешь. Эти парни именно так и сделают». Кас никогда не ставил мне в заслугу мою преданность. Он меня постоянно недооценивал в этом плане.

При этом Кас настойчиво взращивал во мне тщеславие. Трудно представить, но я мог запросто ляпнуть: «Как смеют эти парни со своими примитивными навыками бросать мне вызов? Эти простые смертные!» Каким же я был полоумным придурком! Сейчас я много размышляю об этом. Старый, побитый жизнью чувак воспитывал по своим лекалам уличного мальчишку. Ведь, по существу, до встречи с Касом я был обитателем трущоб. Этот потертый пижон методично вбивал мне в голову разную чушь, и я начинал повторять эту ерунду и считать, что я непобедим. Сегодня мне страшно вспомнить, о чем я тогда помышлял. Кас заставил меня поверить в то, что я, черт побери, этакий долбаный монстр из другой галактики. Он называл меня жестоким, злобным, свирепым зверем, способным растерзать всех на своем пути. Думаю, то же самое он говорил и Паттерсону. Однако тот никогда на это не велся. А я уверовал безоговорочно.

К февралю 1983 года я уже дважды становился чемпионом юношеских Олимпийских игр и продолжил любительскую карьеру. Мне было всего шестнадцать лет, однако я уже занимал восьмую строчку в рейтинге супертяжеловесов среди боксеров-любителей в стране. На турнире «Золотые перчатки» Западного Массачусетса, который проводился в Холиоке, один из спортивных чиновников высказал Касу сомнение в том, что я смогу противостоять опытным боксерам, выступавшим на этом соревновании, и предложил определить меня в класс новичков: «Опытные боксеры просто убьют его на ринге!» Кас только рассмеялся в ответ: «В самом деле? Лучше просто понаблюдайте за тем, как он дерется».

Я выходил в финалы турниров, потому что никто не желал драться со мной. Я был готов выступать на ринге против кого угодно, но многие встречи заканчивались техническим поражением моих соперников. Мой первый бой состоялся 12 февраля, я выступал против Джимми Джонсона, крутого парня из Бостона, рослого и мускулистого. Он привел посмотреть на состязание жену, детей и всех своих родственников. Буквально через несколько секунд после начала поединка мы вошли в клинч, а когда рефери разнял нас, я нанес удар правой и нокаутировал соперника. После этого его жена с тремя маленькими детьми, рыдая, выбежали на ринг. Когда я рассказал об этой сцене Касу, он был страшно доволен: «Что? Его детишки с женой проливали слезы? Ух ты!» Его счастью не было предела.

Турнир «Золотые перчатки» штата Новая Англия я выиграл техническим поражением соперника, когда парень, с которым я должен был драться, получил растяжение лодыжки. Теперь у меня появилась известность на национальном уровне, и Кас стал организовывать для меня встречи с профессионалами. Одним из них был Карл Правда Уильямс. Поединок проходил в Уайт-Плейнс. Уильямс был перспективным новичком среди профессионалов, а я – любителем. В конце концов я защитил титул, но в этой схватке он буквально измочалил меня, хотя я постоянно атаковал. Иногда мне удавалось пробивать его, иногда ему меня. Это был жесткий бой. «Майк пошел вперед, и Уильямс выбросил прямой правый, – вспоминал Кевин Руни. – Было впечатление, что по Майку просто не попали, потому что он продолжал наступать. Обычный боксер после такого удара упал бы, но Майк не был обычным».

Я никогда по-настоящему не вписывался в систему любительского бокса. По-моему, это просто абсурд, когда и за совершенно безобидный удар, и за удар, который отправил твоего противника на канвас, ты получаешь одинаковое количество очков. Чиновники любительского бокса считали себя благодетелями, но я жаждал крови. Иногда у меня вычитали очки еще до начала поединка, потому что судьям не нравилось, как я поедал глазами своего противника. «На ринге боксируют», – говорили они. «Я пришел сюда не боксировать. Я здесь, чтобы драться», – отвечал я. Чинушам любительского бокса не нравилось мое отношение к рингу – отношение нью-йоркского ниггера. В этом мы с Касом были похожи. Он рискнул сразиться со всей системой любительского бокса. Мы не смогли выиграть, но мы упорно боролись.

Иногда репутация Д’Амато стоила мне побед на ринге. На Национальном турнире «Золотые перчатки» я смог дойти до финала. 26 марта 1983 года, после победы над двукратным чемпионом Уорреном Томпсоном, мне предстояло сразиться с Крейгом Пейном, которому Уоррен Томпсон годом ранее нанес поражение. Я с явным преимуществом выигрывал каждый раунд. У меня был явный перевес по ударам. Я постоянно шел вперед. По всем показателям решение судей должно было быть в мою пользу, но у меня совершенно беззастенчиво украли победу. Об этом свидетельствовал и недовольный гул трибун после оглашения судейского решения. Я плакал как ребенок, а Кас стал огрызаться на судей и спортивных чиновников. Кевину вместе с полицейским, который сопровождал нас, пришлось встать между ними и Д’Амато. Мне было приятно, что мой наставник заступился за меня. Мы всегда поддерживали друг друга.

Многие из этих чиновников уже в то время были на побегушках у Норриса и его окружения. Реагируя на высокомерие Каса, они не предоставили мне возможности в полной мере реализоваться в ходе моей любительской карьеры. Они пользовались своей властью в интересах нужных людей, это было их дерьмовой работой, и Кас не упускал возможности продемонстрировать, что прекрасно все понимает. Даже когда я был еще достаточно зеленым, я осознавал, насколько это рискованно. Однако Кас всегда был уверен в собственной правоте и правильности действий, и это было для меня непостижимо. Его поведение временами смущало меня, но я старался никогда не показывать этого – просто молчал и слушал. Поводом для ссоры мог послужить самый ничтожный пустяк.

Через несколько месяцев я вновь стал участвовать в поединках в «курилках» Бронкса. Как-то мне пришлось драться с одним крутым парнем по имени Билл Саммо. Я избивал его в течение двух раундов, но он не сдавался. Тогда в третьем раунде я перешел на джебы, в результате чего у него открылось сильное рассечение над левым глазом, и рефери остановил бой. Касу всегда нравилось, когда я выбрасывал джебы. Я не так часто применяю их, но они у меня просто убойные. Они способны впечатать зубы противника в его затылок.

В августе я выиграл турнир штата Огайо, нокаутировав соперника в первом раунде. В том же месяце я стал победителем Национального чемпионата США по любительскому боксу, вновь закончив бой нокаутом уже в первом раунде. В сентябре мы отправились в Лейк-Плэсид, штат Нью-Йорк, на соревнование между США и Германией, где я в первом раунде отправил в нокаут Питера Гейера. В октябре успех ожидал меня на региональных соревнованиях в Адирондаке, в северо-восточной части штата Нью-Йорк, когда мой соперник не вышел на ринг. В конце этого же месяца я выиграл Олимпийские региональные соревнования между штатами Новая Англия и Нью-Йорк также после отказа моего противника от поединка.

А затем меня постигла обидная неудача. 8 ноября я дрался в Колорадо-Спрингс на Национальном чемпионате Федерации любительского бокса с Киммуэлом Одумом. Одум был обыкновенной боксерской «рабочей лошадкой», но я вел бой крайне пассивно. Я не был травмирован, просто постоянно входил в клинч, и меня дисквалифицировали во втором раунде. Услышав эту новость по телефону от Кевина, Кас был смущен примерно так же, как и я чуть позже, когда он беседовал с местным репортером: «Вынесли решение, что Майк держал того парня. Мне непонятно, что произошло. Этот Одум, похоже, был самым слабым боксером в группе. Я действительно не могу объяснить, что случилось. Могу лишь признать, что Майк выбыл из турнира. Такие вещи на ринге порой случаются. Теперь нам нужно вернуться в спортзал и как следует поработать».

Когда я вернулся в Кэтскилл, мы обсудили проигранную мной схватку, а потом просто продолжили тренировки, сеансы гипноза и спарринг-бои. Думаю, Кас хорошо знал, что делает, потому что я почувствовал себя гораздо уверенней. Этот поединок явно противоречил моему стилю ведения боя на ринге, он был просто не в моем характере, потому что я всегда был готов к активным действиям во время турниров. Я не был похож на остальных парней, с которыми дрался, поскольку бокс был для меня всем. Боевые трофеи стали настоящим жизненным источником для меня, а Кас использовал их для украшения дома.

Кас всегда говорил, что я могу стать чемпионом в тяжелом весе, если не буду ни на что отвлекаться. Я сейчас объясню, что означает выражение «ни на что не отвлекаться». Это подразумевает, что ты абстрагируешься от всего, кроме занятий в спортзале, которые, как правило, проводятся дважды в день. Вернувшись домой, ты стираешь форму и занимаешься бытовыми вещами. После этого, поднявшись в свою комнату, ты часов десять смотришь фильмы о боксе и записи боев. Затем делаешь несколько упражнений и ложишься спать. Утро начинается с пробежки. Потом ты идешь наверх, принимаешь душ и смотришь несколько записей поединков, пока не придет время завтракать и идти в школу – до тех пор, пока я еще учился в ней. Там ничего полезного не происходит. Придя домой и пообедав, ты смотришь несколько записей. Затем настает время отправляться в спортзал: тренироваться и проводить спарринг-бои. По возвращении ты принимаешь душ и снова смотришь записи, пока не настает время отправится на боковую. Таков мой режим, который меня, ниггера, «ни на что не отвлекает».

На самом деле Касу не приходилось так уж сильно беспокоиться насчет моей преданности боксу. Я отвергал ухаживания девушек, которым нравился, так как был слишком влюблен в себя, чтобы думать о ком-то еще. Кас иногда уговаривал меня сходить потанцевать или как-то еще развлечься, однако я предпочитал поваляться с книгой о Бенни Леонарде или Джо Гансе. Авторы, которые писали об этих парнях, проделали великолепную работу, представив моих героев полубогами. Подобные истории о боксерах старой школы, а также «Энциклопедия бокса» стали моей «Илиадой». Кас периодически пытался вразумить меня: «Майк, у каждого из них была своя собственная частная жизнь. Ты слишком молод, чтобы не иметь собственной жизни. Здесь что-то не так. Я занимаюсь боксерами уже 60 лет и никогда не видел никого, настолько преданного делу».

Я вечно жаловался на то, что у меня нет подружки, однако, когда дело доходило до общения с девушками, вел себя довольно неуклюже. Мне доводилось влюбляться, но я никогда не добирался даже до второй базы[157], потому что просто не ставил такой цели. Я был не особо разговорчив с женщинами, и мне стоило большого труда выдавить из себя хоть пару связных фраз. Когда я стал более известен, девушки принялись флиртовать со мной, но я понятия не имел, как следует вести себя в ответ. Мне просто не хотелось заморачиваться, и я без всякой на то причины начинал препираться с ними.

Тем не менее лет в семнадцать у меня все же появилась первая девушка. Ее звали Энджи, и она была замечательной. Энджи была из приличной семьи. Ее отец занимал должность управляющего в автосалоне Ford в Кэтскилле. А ее дядя выиграл главный национальный школьный конкурс «Парень года», и ему устроили по этому поводу шикарное празднество. Кас заявил: «Я хочу организовать такое же для тебя. У тебя будет торжество ничуть не хуже». У Каса никак не выходило из головы, что в честь этого человека организовали такое чествование. Это его всерьез завело.

Можете себе представить, в результате Кас начал подговаривать меня жениться на Энджи! Кас именно так представлял себе положительного чернокожего, который посещает церковь и непременно обзаводится семьей. Он хотел, чтобы я вошел в их дом: «У них очень хорошая репутация в районе!» А это для Каса было самым важным показателем, даже если по факту все было иначе. Судя по всему, Кас верил: если я женюсь, то это прибавит мне спокойствия и уверенности, что, в свою очередь, улучшит мои боксерские навыки. Кас хотел полностью и безраздельно контролировать меня, даже то, на ком мне предстоит жениться. Он всегда расстраивался, если я при нем начинал мечтать о кутеже, например о таком, какой устраивали Микки Уокер, Гарри Греб и подобные парни. Они напивались после поединков и откалывали разные номера. Такая жизнь казалась мне привлекательной, однако Кас считал это нелепым.

Но Камилла встала на мою сторону. Она сказала: «Продолжай встречаться с Энджи, но при этом заводи столько девушек, сколько захочешь. Нужно пригласить их в дом и перезнакомить. Пускай станут подругами. Никто не обязывает сразу же жениться на первой же понравившейся девушке». Кас был с этим категорически не согласен: «Эх, Камилла, он ведь боксер, для него крайне важно думать лишь об одной женщине – своей жене – и заботиться только о своей семье». Камилла стояла на своем, из чего я сделал вывод, что совет Каса был не слишком хорош. Тогда одновременно с Энджи я стал встречаться еще с одной девушкой, которую звали Холли. Узнав об этом, Кас жутко разозлился и заявил, что это верный признак проблем с моим характером, хотя Холли ему тоже понравилась.

Мне кажется, Кас настаивал на моей женитьбе, исходя из предположения о том, что брак поможет мне повзрослеть. У меня не было секса с Энджи, и на протяжении всей спортивной карьеры я умудрился не скатиться до состояния похотливого животного, по крайней мере, пока Кас был жив. В одном из интервью он так сказал о своих опасениях относительно меня: «Неизвестно, куда секс может его завести. У него большие возможности в этом отношении, но пока он просто не знает, как этим воспользоваться. Для молодого человека секс может стать причиной огромных проблем». Именно так все и произошло. Кас знал меня слишком хорошо. Он понимал, что я склонен к экстравагантным поступкам, но наряду с этим готов пожертвовать ради бокса очень многим, включая секс, потому что всегда жаждал оказаться на вершине.

1984 год был годом Олимпийских игр, и я готовился к новым испытаниям. Но для начала меня ждал первый в моей жизни визит в стрип-клуб в Монреале. Кас с несколькими своими воспитанниками поехал повидаться с одним из братьев-боксеров Хилтонов. Тусоваться с Хилтонами всегда было здорово. Когда они приезжали тренироваться в Кэтскилл, для нас наступало веселое время. Итак, мы добрались до Монреаля, и Дэйви Хилтон повел нас в Chez Paree, один из лучших в мире стрип-клубов. Когда мы уселись за столик, подошла официантка, и я попросил Тома Патти, который изучал меню, заказать мне апельсиновый сок. Том, скривившись, велел плеснуть в мой напиток немного водки.

Отхлебнув принесенный напиток, я скорчил гримасу: «Боже, что это за сок?!» Том ответил: «Майк, это Монреаль, и здесь особый апельсиновый сок. Выпей, иначе ты обидишь их!» Поддавшись уговорам, я выпил первый стакан, затем второй, а после третий и четвертый. Тем временем Том подошел к одной из стриптизерш, которые прохаживались по залу: «Послушай, крошка, видишь черного парня, который сидит с нами? Он жутко застенчив. Помоги ему раскрепоститься». Том пытался организовать мне перепихон. Все время разговора со стриптизершей он стоял спиной к нашему столику: «Не могла бы ты подойти к нему, чтобы познакомиться и немного приласкать? Он такой скромняга». Девушка бросила взгляд в нашу сторону и уточнила: «Да без проблем. А кто, ты говоришь, из них такой робкий?» «Черный парень», – ответил Том. «Тот, который скачет по столам?» – рассмеялась она в ответ. Том обернулся и увидел, что я отплясываю на столах, перепрыгивая с одного на другой, подскакивая вверх и кружась.

Через несколько часов мы покинули клуб и вернулись в отель около половины второго ночи. Мы с Касом остановились в одном номере, а Том с Дэйви снимали соседний. Я подошел к своей двери и постучал: «Кас, это Майк, впусти меня. Кас, я устал, пожалуйста, дай мне войти!» Тем временем мой приятель проскользнул в свой номер, опасаясь обвинений в том, что это он затащил меня на стриптиз. Я некоторое время стучал и умолял, пока не услышал голос Каса по ту сторону двери: «Кто это? Майк Тайсон, которого я знаю, не приперся бы так поздно. Ты, должно быть, какой-то самозванец. Так что проваливай! Настоящий Майк Тайсон не стал бы так вести себя».

Мне не оставалось ничего другого, кроме как пойти к Тому и попроситься на ночлег. «Ты не можешь здесь оставаться, у меня будут неприятности», – ответил мне Томми, открыв дверь. Затем он рухнул в постель и отключился. Проснувшись где-то через час, он обнаружил, что я практически парю над полом, пристроившись на краешке кровати. Похоже, рассказы Каса о том, как он обычно спал во время службы в армии, пошли мне на пользу. Через несколько часов появился Кас и устроил всем нам грандиозный разнос за то, что мы явились так поздно.

Я начал серьезно готовиться к Олимпийским играм, которые должны были состояться в июне 1984 года. В апреле я выиграл национальный турнир «Золотые перчатки» в тяжелом весе, нокаутировав в первом раунде Джонатана Литтлза. Перед поездкой в Техас на отборочные соревнования перед Олимпиадой мы вернулись в Кэтскилл, где к нам с просьбой об интервью обратился Алекс Уоллоу, спортивный комментатор телекомпании ABC. Алекс и Кас были старыми приятелями, поскольку Алекс работал продюсером Говарда Коселла. Он также был близким другом Джима Джейкобса, который убеждал его стать комментатором в прямом эфире. Так что это было вовсе не стандартное поверхностное интервью. Возможно, оно было самым содержательным и интересным из всех, которые Кас когда-либо давал. Мы устроились в гостиной. Кас приоделся по этому случаю, надев серый костюм поверх клетчатой рубашки в стиле лесоруба. На мне были широкие брюки, рубашка и белая фирменная кепка фирмы Kangol.

Алекс начал с вопроса о том, как Кас познакомился со мной, а у меня поинтересовался о моем прошлом. Я нес разную бредятину о преступном мире, что до боли напоминало описание тягот жизни Жана Вальжана, главного персонажа диккенсовской «Повести о двух городах»[158], которую я как раз читал в то время. Затем Алекс обратился к Касу:

– Вы утверждаете, что каждого необходимо отшелушить от наносных слоев, чтобы выяснить, какая у него сердцевина. Что вы обнаружили, проделав это с Майком Тайсоном?

– Сняв эти слои с Майка, я нашел то, что и ожидал. Это парень с достойным характером, способный преодолеть все, чтобы стать великим боксером и чемпионом мира. Осознав это, я поставил следующую задачу – заставить и его самого поверить в собственное предназначение. В одиночку, без его поддержки, я вряд ли добился бы какого-либо результата. Необходимо было постоянно внушать ему это, в том числе обращая его внимание на разные нюансы, которые помогли бы ему, так сказать, раскрыться. Только убедившись в том, что у него есть громадный потенциал, все необходимые качества и способности, он обретет твердую, глубокую внутреннюю веру в самого себя. Потому что каждому из нас надо верить в то, на что можно опереться. Кроме того, умение придерживаться дисциплины и делать то, что должно быть обязательно сделано, на мой взгляд, является главной чертой настоящего профессионала. Чтобы качественно выполнять свое дело, одной лицензии недостаточно. Лишь тот, кто при этом не обращает внимания на собственные чувства, является профессионалом. По моему мнению, Майк стремительно приближается к тому важному моменту, когда его будут вполне заслуженно считать величайшим боксером в мире.

Мне оставалось только впитывать все это и верить, что я и есть тот гребаный парень. И при этом умудриться оставаться собой. Я жил с Касом много лет и привык к этим разговорам. Все это мне уже приходилось слышать не раз. И тем не менее эти слова были словно бальзам на душу. Своего рода психическая стимуляция: постоянная мысль о том, что это та цель, ради которой стоит жить! Он постоянно вбивал мне это в голову. Кас был мастером закладывать мины замедленного действия. Это были его сообщения на уровне подсознания тем, кому, как он считал, это было необходимо.

По ходу интервью Кас продолжал развивать свою идею:

– Понятно, что с учетом объективных обстоятельств непредвиденного характера и при условии непрерывной, упорной работы его можно назвать человеком, специально созданным для такого дела. Вполне вероятно, что если у него будут приличные спарринг-партнеры и все необходимое для подготовки боксера такого уровня…

Чувствуете, как нарастает крещендо?

– …то он войдет в историю как один из величайших боксеров современности, если вообще не самый великий из тех, кто когда-либо выступал в этом весовом дивизионе.

– Как вы раньше утверждали, Майк Тайсон подобен молнии, которая вдруг ударила дважды в одно и то же место. Можете пояснить свою мысль?

– Я всю жизнь занимался боксом, – начал Кас. – Поначалу я носил боксерскую сумку брата. Мне тогда было всего девять лет, и он позволял мне нести его сумку, держась за одну ручку. Меня переполняло чувство восторга. Подобно всем, кто меня окружал, я боготворил боксеров. Все эти годы у нас не наблюдалось достойного чемпиона в тяжелом весе, при этом кандидатов было предостаточно. И вот теперь у меня есть такой кандидат в чемпионы мира в супертяжелом весе, и это настолько невероятно, что все говорят: «Ну, это просто невозможно!» Конечно, в наше время все намного проще, потому что конкуренция снизилась, и, если у какого-то боксера есть опыт в любительском боксе, он может идти дальше и строить карьеру только за счет своего накопленного багажа. Таких парней не так уж много. Когда я был молод, в каждом дивизионе насчитывалось от 30 до 50 отличных боксеров, претендентов на титул. Любой из них имел шанс победить действующего чемпиона. Учитывая такую большую конкуренцию, от каждого боксера требовалось постоянно совершенствовать свои навыки. В то время такая задача стояла острее, чем сейчас. У нынешних боксеров может быть талант, но они лишены духа профессионального соперничества, у них нет острой необходимости постоянно, каждодневно развивать свой дар, совершенствовать навыки. Так что в этом смысле…

Кас стал уходить от основной темы, поэтому Алекс был вынужден перебить его:

– Так как же насчет идеи о том, что молния вдруг ударила дважды в одно и то же место?

– Я имел в виду следующее. Можно прожить всю жизнь, и молния всегда будет обходить вас стороной. Со мной же случилось по-другому. Первый раз у меня был Флойд Паттерсон, и вот сейчас, в возрасте семидесяти шести лет, мне посчастливилось познакомиться с этим молодым человеком. По моему мнению, у него есть все возможности стать великим чемпионом, и я верю, что так и будет. Я убежден, что он превратится, возможно, в одного из лучших боксеров, когда-либо живших на земле. Все, что от него требуется для этого, – и дальше проявлять к занятиям такой же интерес, как сейчас.

Алекс решил переключиться на сентиментальный аспект:

– Майк, как бы ты описал свои чувства к Касу?

– Это не так трудно сделать. Я воспринимаю Каса как своего отца и никогда не рассматривал его в качестве тренера или менеджера. При этом я исхожу из его отношения ко мне. Мы общаемся как отец и сын. Это основа всего, хотя при этом Кас остается и менеджером, и тренером. Просто порой я забываю об этом.

Вот это я завернул! Однако суть дела сформулирована верно. Ведь Кас часами занимался со мной, а остаток дня говорил по телефону обо мне. Затем он вешал трубку и углублялся в нескончаемые беседы о том, что и по какой причине случилось, и как это произошло, и каковы были последствия. Причем речь могла идти как о далеком 1926 годе, так и о недавнем прошлом. Он учил меня день-деньской, вот чем он занимался, если только не спорил и не ругался по телефону.

Теперь настала очередь Каса отвечать на щекотливые вопросы:

– Кас, а как бы вы описали свои чувства к Майку?

О боже!

– Знаете, я всегда говорю всем этим мальчикам, как только начинаю заниматься с ними, что в результате наших совместных усилий они либо приобретут уважение ко мне, либо потеряют его. То же касается и моего отношения к ним. Должен отметить, что лучший метод обучения, самый верный способ показать им, к чему они должны стремиться, – это дать пример для подражания. Если только найти такой образец, который им понравится, они обязательно попытаются соответствовать ему, и это как раз то, что я пытаюсь делать. Моя цель состоит в том, чтобы помочь им увидеть логику и ценность моих объяснений и уроков. Но и сами они должны приложить максимум усилий, чтобы понять это и принять как истину, как факт. Только в этом случае можно обеспечить их развитие до нужного уровня.

Но и все же – как насчет его чувств? Алекс не забыл о своем вопросе:

– Думаете ли вы о боксере, с которым работаете, например о Майке Тайсоне, как о личности, а не как о спортсмене? И что вы думаете о нем как о человеке?

Да, этот Алекс – настоящий сукин сын.

– Прежде всего, я – профессионал, поэтому мои суждения о боксере всегда беспристрастны. Я никогда не позволяю своим личным чувствам вмешиваться в работу, независимо от того, насколько сильно я могу любить своего бойца. Но, как я уже говорил, вы либо приобретаете, либо теряете уважение своего ученика. Зная, откуда Майк пришел и что ему пришлось пережить, я могу честно признаться: каким бы он ни был, я испытываю к нему очень глубокую привязанность. А еще восхищение тем, что он уже сделал и делает сейчас. Я осознаю свою причастность к этому успеху, а значит, это одновременно и признание в любви самому себе. Сложно оценить, какова доля вашего участия в достигнутом результате, но любому нравится думать, что он имел к этому самое непосредственное отношение. Мне кажется, в определенной мере я смог ответить на ваш вопрос.

Вот то, о чем я без конца твержу, – любовь и обожание самого себя. Я никогда этого не скрывал. Но Кас сформулировал эту мысль иначе: он сказал, что видит во мне так много себя самого, что начинает больше любить меня. Раньше он в этом никогда не признавался.

Затем Алекс спросил Каса, трудно ли ему в семьдесят шесть лет работать с семнадцатилетним чернокожим парнем.

– Ну, на самом деле, спустя какое-то время после нашего знакомства я перестал думать о нем как о «цветном», как мы привыкли выражаться в дни моей молодости. Меня самого, кстати, в юности часто называли макаронником или итальяшкой, но я никогда не обижался, если только это не произносилось в негативном ключе. Мне было совершенно все равно, как меня величали. Все зависело исключительно от того, как именно это говорилось. Чувствуя, что меня пытаются унизить, я мог разозлиться, и это логично. Поэтому я никогда не думаю о Майке как о черном, или белом, или цветном, или еще что-то в этом роде. Для меня он просто мой мальчик, который рядом со мной.

Я его мальчик! От этих слов у меня потеплело на душе. В очередной раз Кас воспользовался разговором с Алексом, чтобы отправить мне сигнал о своих чувствах.

Однако Алекс хотел получить конкретный ответ на свой вопрос о нашей разнице в возрасте:

– Забудем о белом, черном и о прочей ерунде. Все же, как насчет возраста? Дети теперь стали другими, они уже не те, что раньше. Удается ли нормально, без проблем, общаться с семнадцатилетним парнем? Как у вас это получается?

– Да, полагаю, что я могу нормально общаться с людьми любого возраста – именно потому, что мне семьдесят шесть и я прошел все эти возрастные этапы. Я вырос в очень неблагополучном районе и поэтому знаю, что творится в душе у людей из таких мест. А мальчишки есть мальчишки, и я прекрасно понимаю, какие чувства испытывает Майк. Я в курсе, когда нужно и когда можно немного надавить на него, чтобы он осознал, что требуется изменить в своей подготовке и в своем поведении. Я стараюсь, по возможности, влиять на него. Мне также известно, когда следует остановиться. Я ведь сам был подростком и понимаю, что давление в неподходящее время может спровоцировать обиду, которая только помешает развитию…

Интересно, это когда же Кас останавливался в своих нотациях? И с чего вдруг такие люди, как Атлас, считали, что он благоволит мне? Это они никогда не присутствовали при нашей с ним беседе с глазу на глаз. Кас никогда просто так не умолкал. Он был клубком противоречий, и я ушам своим не поверил, когда он произнес те слова.

А он продолжал:

– И я стараюсь не только достичь хороших результатов, но и сделать это как можно скорее, потому что не знаю, как долго еще проживу. Надеюсь протянуть до того времени, когда Майк добьется успеха. Это та мотивация, которая поддерживает меня. Это тот интерес, который пока еще остался в моей жизни… Я часто говорю Майку: «Знаешь, я многим тебе обязан!»…

Вот это новость! Никогда! Он никогда не говорил мне, что чем-то мне обязан!

– …Да, именно так и говорил: «Я многим тебе обязан». Но он не понимал и до сих пор не осознал, что я имею в виду. Поэтому я собираюсь объясниться сейчас, в вашем присутствии. Если бы не он, вероятно, меня сегодня уже не было бы на этом свете. Тот факт, что Майк рядом и занимается тем, чем занимается, причем делает свое дело очень хорошо, постоянно совершенствуясь, дает мне мотивацию и интерес к дальнейшему существованию. Я верю, что человек умирает, когда больше не хочет жить. Природа намного разумней, чем многие думают. Мало-помалу мы теряем друзей, о которых заботились, постепенно утрачиваем стремление познавать новое и в конечном итоге задаем себе вопрос: «Ну какого дьявола я здесь делаю?» Мы обнаруживаем, что у нас больше нет поводов оставаться на этой земле. Но у меня пока такая причина есть, потому что здесь Майк. Он – то, что держит меня на плаву.

В каком-то смысле Кас этими речами оказывал психологическое давление. Вместе с тем его откровения воодушевили меня. Я впервые услышал от него, что, оказывается, продлеваю ему жизнь. Мы никогда не обсуждали столь личных вещей. Он говорил о боли, о моих мыслях, чувствах и переживаниях, о моей семье, о том, как умирали близкие мне люди. Однако в основном мы беседовали о той миссии, которая выпала на нашу долю, и о моем великом предназначении. Кас никогда не делился со мной тем, как много я для него значил. Он воспринимал меня как исполнителя. Я получал любовь от Камиллы, в то время как Кас всегда учил, что не следует иметь эмоциональных привязанностей. Утверждение о том, что, не будь рядом меня, его самого уже не было бы на свете, на самом деле ничего не значило. Кас запросто мог вначале сказать что-то приятное, а затем обрушить на тебя совершенно противоположные эмоции. Не в его правилах было заморачиваться строгим соответствием слов и поступков. Его комплименты вовсе не означали, что он обожает тебя или хочет показаться милым. Он просто видел вещи такими, какие они есть, и говорил о жизни правду.

Постепенно мы стали привлекать все больше внимания средств массовой информации. Статьи о нас с Касом были достаточно шаблонными: хороший белый старик спасает из гетто антисоциального обездоленного черного мальчугана. Вот, к примеру, как преподносилась наша история в выпуске новостной программы Sunday Morning телеканала CBS:

Ведущий: Кас Д’Амато – больше, чем просто менеджер чемпионов. Он – спаситель душ. Он спас Флойда Паттерсона и многих других боксеров и сейчас он делает это для Майка Тайсона. Самого себя он также в свое время вытащил из трущоб Бронкса.

Кас Д’Амато: Я вырос без матери. Она рано умерла, и я совсем не помню ее. Мне в каком-то смысле повезло, потому что я был вынужден стать самостоятельным в очень юном возрасте. Так вышло, что меня не сбили с толку взрослые, которые со всеми своими благими намерениями способны запутать собственных детей.

Ведущий: Мать Майка тоже скончалась, и сейчас его воспитанием и спортивной карьерой занимается Кас, которому семьдесят шесть лет и который уже активно готовит своего подопечного к участию в предстоящем чемпионате.

Кас Д’Амато: Я не считаю это своим успехом, когда помогаю какому-нибудь парню встать на ноги или завоевать титул чемпиона мира. Достижение в том, чтобы он выиграл чемпионский титул и стал независимым человеком. Буду вправе думать, что добился чего-то значимого, когда осознаю – отныне я не нужен своему подопечному, и он может самостоятельно расти дальше.

Ведущий: Однако в настоящее время они нужны друг другу, потому что вскоре им предстоит, выехав за пределы страны, приложить все силы, чтобы добиться успеха.

Да, но вначале я готовился побороться за золотую олимпийскую медаль. Обстоятельства складывались не в мою пользу, и не потому, что у меня не было достаточного спортивного таланта, а из-за разногласий между Касом и Бобом Суркейном, председателем Федерации любительского бокса. Кас знал его уже много лет и был твердо убежден, что Суркейн относится к числу давних союзников Норриса. Начало конфликту было положено, когда Кас запретил мне участвовать в международном турнире в Доминиканской Республике. Д’Амато сразу был не в восторге от моей поездки туда, но, когда ему сообщили, что меня будут тренировать представители Федерации любительского бокса, он вышел из себя. «Это их личное мнение, что Майку необходимо работать под руководством этих тренеров, – заявил он местной газете. – Но я не позволю им испортить моего боксера. Я не разрешу ему участвовать ни в международных турнирах, ни в тренировочных сборах в Колорадо, если только с ним не поедет один из моих тренеров».

Позже Кас рассказал другим журналистам, что он был обеспокоен вероятностью теракта в Доминиканской Республике: «Я не хотел отпускать Майка, не убедившись, что там все чисто, потому что опасался возможных беспорядков. После проверки я уже был готов дать добро на поездку, как вдруг появилась информация о ситуации в Гренаде[159]. Я вспомнил, как читал в колонке Джека Андерсона о том, что Фидель Кастро грозится направить отряд террористов, и подумал: «Они вполне могут что-нибудь подобное затеять!» Именно поэтому я отказался от идеи послать туда Майка».

Это жутко разозлило Суркейна, поэтому, когда Кас захотел, чтобы я дрался в привычном для себя супертяжелом весе, меня направили выступать в тяжелом дивизионе[160]. «Собираешься меня этим остановить? На что ты еще способен?» – поинтересовался Кас, на что Суркейн ответил: «Я представляю Федерацию любительского бокса США, назначаю чиновников и руковожу должностными лицами». Тем самым он давал понять, что, если я хочу победить, мне предстоит «тернистый путь» – другими словами, намекал на свое намерение оказывать влияние на судей. Когда Кас решил уточнить, как же Суркейн собирается это сделать, тот заявил, что все эти чиновники ему обязаны и готовы беспрекословно ему подчиняться. Сначала Кас был готов рискнуть, сделав ставку на то, что я смогу нокаутировать каждого супертяжеловеса, с которым встречусь на ринге. В этом случае мои победы не подлежали бы сомнению. Однако затем он решил, что не стоит играть в рулетку, и я перешел в тяжелый вес.

Терять вес было даже забавно. Я мало ел и весь день, вплоть до отбоя, носил виниловый комбинезон. Мне это нравилось, так как я чувствовал себя настоящим боксером, который сбрасывает вес, чтобы выступить на большом ринге. При этом я представлял себя этаким великим воином и был абсолютно далек от реальности.

Добравшись до Форт-Уэрта, штат Техас, я психологически был готов к предстоящим схваткам. Моим первым противником стал Эйвери Роулз. Через несколько секунд после начала боя я сбил его с ног, а затем показал ему язык. И рефери, и Кас устроили мне за это целый скандал. По результатам трех раундов мне присудили победу по очкам. Потом я дрался с Генри Миллиганом, заносчивым принстонским мальчонкой, и нокаутировал его во втором раунде. Журналистам после этого состязания я заявил: «В прошлом я был испорченным ребенком, но, попав на ринг, совершенно изменился. На ринге я просто делаю свое дело, и если кто-то позволяет запугать себя, то это его собственная вина. В моем арсенале так много стилей, что я не смогу все их перечислить. У меня больше уверенности, чем у кого-либо на этой планете. Мой удар может оглушить, сбить с ног, покалечить. Последний противник был подвижным и дерзким, у него храброе сердце, но его удары меня не впечатлили. Кстати, в каком раунде я остановил этого джентльмена?»

В финале в отборочном поединке мне предостояло встретиться с Генри Тиллманом. Я был убежден, что выиграю. Мой предыдущий соперник, который смог выстоять против меня всего лишь два раунда, в свое время уже нокаутировал Тиллмана. Бой начался. Я избивал своего противника, гоняя его по всему рингу. В конце концов мне удалось отправить его в нокдаун. Однако по окончании боя судьи присудили победу Тиллману. При оглашении результатов зал недовольно гудел. Я был безумно расстроен. Утешительный приз, который мне вручили, я разбил в раздевалке.

Кас был взбешен не только нелепым судейским решением, но и однобоким – в пользу Тиллмана – освещением схватки в телевизионном репортаже Говарда Коселла. «Вот ведь крыса, а я еще оплатил его свадебные расходы!» – орал Кас. Мой проигрыш не означал, что я выбыл из отборочного тура Олимпийских игр. Три недели спустя в Лас-Вегасе состоялся очередной поединок. В случае моей победы над Тиллманом предполагалось организовать третий бой для определения кандидата от США. Мы с Тиллманом добрались до финала. И вновь повторилась та же самая история: зрители были солидарны со мной – победа моя, однако ее снова присудили Тиллману. Пока толпа негодующе свистела, Кас набросился на Суркейна и начал наносить ему удары. Кевину пришлось вмешаться, чтобы разнять их. Вот почему я был готов на все ради Каса: он всегда был моим защитником.

Мы вернулись в Нью-Йорк в середине июля, и через несколько дней у меня появилась машина. Честно говоря, мне она была не нужна. Я не умел водить и не собирался учиться. Но Кас объявил, что автомобиль мой и за него заплатил Билл Кейтон. Он 19 июля прислал Касу чек на 600 долларов за сам автомобиль: 500 долларов для залога за него и 100 долларов для первого взноса по страховке. При этом не было никаких сомнений в том, кому принадлежала машина. «Хотя регистрация будет на ваше имя, автомобиль принадлежит компании Reel Sports Inc.», – написал Кейтон.

Кас хотел, чтобы у меня была максимально безопасная в управлении машина, например «Вольво» или что-то в этом роде. Однако я решил, что уж если мне дарят тачку, пусть это будет «Кадиллак». Как результат я стал обладателем совершенно нового, с иголочки, «Кадиллака», хотя никогда в жизни не планировал учиться водить. Мне для счастья было вполне достаточно мотоцикла. А причиной для подарка послужило следующее событие: Марк Бреланд – один из моих приятелей, выступавших на Олимпиаде, – получил от своих менеджеров новый «Мерседес». Кас был человеком старой закалки. Он считал, что я могу бросить его ради первого же спонсора, который одарит меня деньгами или, например, машиной, и решил сделать упреждающий шаг. Он верил, что бабки решают все. Но я занимался боксом ради своей новой семьи. Я наравне со всеми остальными вел домашнее хозяйство, у меня были друзья в городе. Думаю, что на Каса продолжало влиять его прошлое. Он был уверен, что тот конфликт с Норрисом, Карбо и прочими мафиози, через который ему пришлось пройти, может повториться вновь.

Провалившийся план по моему участию в Олимпийских играх мало что изменил для меня. Я продолжал упорно тренироваться, мысленно представляя себя в образе чемпиона. Многие оказывали моральную поддержку, уверяя меня: «Ты лучший!», «Ты способен нокаутировать всех!», «У тебя все отлично получается!» Джимми достал мне пропуск для посещения всех боксерских поединков Олимпиады, и я полетел с ним в Лос-Анджелес, чтобы окунуться в атмосферу. Я посмотрел все бои, зная, что мой час скоро придет. Меня переполняла уверенность в том, что, став профессионалом, я буду в полном порядке. И своей уверенностью я был обязан исключительно Касу.

Я вновь стал участвовать в разных турнирах. В августе 1984 года я отправился на Empire State Games – ежегодные олимпийские соревнования для спортсменов-любителей штата Нью-Йорк. В финале я дрался с Уинстоном Бентом. Схватка началась еще до гонга, оповестившего ее начало. По словам Каса, я слегка увлекся после того, как мой противник глянул на меня «слишком агрессивно». Как результат я доминировал весь поединок и в третьем раунде ударом правой послал Бента в нокаут.

Неделю спустя, 25 августа, я выступал в Лейк-Плэсиде на юношеском национальном чемпионате. Я дошел до финала, где дрался с Келтоном Брауном, которого нокаутировал в первом раунде двумя годами ранее, победив тогда в национальном чемпионате. На этот раз все произошло аналогичным образом, за исключением того, что я нокаутировал не только его, но и стойку ринга. В самом начале я провел хороший удар левой по корпусу, и Браун оказался в нокдауне. После этого я вновь уложил его на канвас ударом правой в голову. Затем я промахнулся и ударил по канату так сильно, что упала стойка ринга. Один боксер из Детройта воскликнул: «Послушайте, я еще никогда не видел, чтобы кому-то удавалось расколошматить ринг!» А у меня получилось. И Браун продержался не слишком долго.

После боя Кас встретился с журналистами: «Должен признаться, я впечатлен. Майк напомнил мне Джека Демпси на пике его карьеры, он выглядел просто потрясающе. Думаю, Майк готов стать профи. Вероятно, в октябре он сможет поучаствовать в чемпионате Европы в Финляндии, а в декабре перейдет в профессионалы». Мне понравилось, когда Кас сравнил меня с Джеком Демпси. Я чуть не кончил, услышав его слова.

В октябре я впервые поехал в Европу на международный турнир по боксу Tammer International, который проходил в Хельсинки. Первый бой обернулся пешей прогулкой по парку, поскольку мой противник внезапно заболел и отказался выходить на ринг. Да, это так: за мной закрепилась репутация уличного громилы, и со мной просто боялись встречаться. В следующем поединке я дрался с Иштваном Шикорой, ветераном венгерского бокса. Я провел с ним все три раунда и победил легко и непринужденно. В финале я дрался с Хаканом Броком, огромным светловолосым шведом, чей рост составлял 6 футов 5 дюймов[161]. Перед выходом в финал Брок одолел российского боксера. Этот парень возвышался надо мной всей глыбой своего накачанного тела. Однако сразу же после гонга я набросился на него, прижал к канатам и принялся наносить удары по корпусу: бац, бац, бац! Он каким-то чудом смог оторваться от канатов и провел остаток боя, бегая от меня по всему рингу. Я выиграл решением судей, однако Кевин в интервью журналистам не преминул выказать недовольство поведением шведа на ринге: «Этот парень просто не хотел драться. Однако Майк прекрасно выступил. В любом случае, для него это был весьма полезный опыт».

Вернувшись из Европы, я стал наведываться в Олбани и тусоваться там, присматривая недвижимость и встречаясь с разными людьми. Я был молод и энергичен. В моем распоряжении были белый «Кадиллак» с синей крышей, приличные шмотки и полные карманы денег. Но меня не пускали в ночные клубы и бары. «Майк, извини, ты несовершеннолетний, и тебе сюда нельзя, – объяснил мне один из вышибал. – Тебе не следовало посвящать прессу в то, сколько тебе лет». «В таком случае я бы не был особенным», – ответил я. Поэтому я начал зависать с уличным отребьем, с подонками, торгующими наркотой, и с проститутками. Это были дрянные девчонки, но с ними было весело. В то время я совершенно ничего не знал о девушках, и ни одна из них не собиралась спать со мной.

Некоторые парни, тренировавшиеся в Кэтскилле, жили в Олбани и работали там же. Встретив меня, они вспомнили, как я впервые появился в спортзале в двенадцать или тринадцать лет, а теперь мне уже стукнуло восемнадцать. Вероятно, это они настучали Касу, а может, это Марк Д’Аттилио, который направился в Олбани с разведывательной миссией, выследил меня. Так или иначе, но Кас устроил мне разнос: «Не вздумай снова подходить к этим людям! Немедленно прекрати встречаться и общаться с ними!» После этого я продолжал ездить в Олбани, но, как и потребовал Кас, встречаться с нариками и шлюшками перестал.

Теперь журналисты целыми толпами приходили в наш спортзал в расчете на интересный материал. В ноябре издание New York Times прислало репортера для подготовки репортажа о боксерском клубе Кэтскилла. Кас в этой статье был представлен не только как гуру бокса, но и как добрый самаритянин, спасающий неблагополучных детей от мрачного будущего. Как отметил журналист, в клубе тренировались и перспективные боксеры, нацеленные на профессиональную карьеру, и «сотни мальчишек, которые еще только формировались как личности. Этот процесс осуществлялся благодаря кодексу чести, духу уважения и порядочности. Как объяснил Д’Амато, научить ребенка драться не значит показать, как поднимать кулаки на школьном дворе или на улице. Обучить боксу означает привить чувство дисциплины. «Дисциплина» – его любимое слово. Д’Амато указал на молодого парня, который в это время проводил на ринге спарринг-бой, и сказал: «Придя сюда, он был очень трудным подростком. Теперь этот юноша учится контролировать свои эмоции. Он начинает осознавать суть дисциплины. Раньше он понятия не имел, что это такое». «Если по достоинству оценивать вклад мистера Д’Амато в воспитание молодого поколения, то его следовало бы номинировать на звание святого. Он формирует у этих детей характер», – заявил автору статьи Уильям Хаган, глава округа Грин».

В начале 1985 года Кас приступил к реализации плана «Б». По его настоянию я подписал контракт с Джимми Джейкобсом и Биллом Кейтоном, которые становились моими менеджерами. В финансовом отношении мы находились в глубоком пролете, потому что не выиграли Олимпиады, и приходилось как-то исхитряться. Я заключил с Джимом стандартный контракт на четыре года, согласно которому ему полагалась треть моих будущих доходов. Кейтон подписал со мной четырехлетний контракт, взяв на себя обязательства по организации моих поединков и рекламных акций. Каждый из них отдавал партнеру половину заработка. Таким образом, они должны были поделить доход поровну. Согласно подписанным документам, Кас не получал ничего. Но ему удалось сохранить контроль над всеми мероприятиями, касавшимися меня, поскольку в контрактах значилось: «Кас Д’Амато, советник Майкла Тайсона, является лицом, окончательно утверждающим все решения, связанные с Майклом Тайсоном».

Думаю, Кас был до определенной степени защищен благодаря своему давнему знакомству с Джимми Джейкобсом. Алекс Уоллоу рассказал, что к моменту моего появления у Каса отношения между этими двумя сильно изменились: «К тому времени Кас уже практически полностью зависел от Джимми в финансовом плане. Я не знал Джимми в тот период, когда он жил у Каса, поэтому не могу сказать точно, что происходило между ними тогда. Могу лишь подтвердить, что на людях Джейкобс открыто благоговел перед Касом. Он буквально боготворил его. Однако затем их отношения приобрели двойственный характер. С одной стороны, Джимми испытывал любовь и огромное уважение к Касу, а с другой – он поддерживал друга материально. Изначально эта ситуация была несколько иной. Хотя я не исключаю, что Джимми и в прежние времена помогал Касу».

Однако, когда Джейкобс впервые приехал в Нью-Йорк, у него не было ни цента. Кас, вероятно, научил его зарабатывать. Думаю, учитель разглядел в Джимми актерский потенциал и научил его играть роль талантливого самозванца. Когда я познакомился с Джейкобсами, они были разорены, но Джимми всегда вел себя так, будто был при деньгах. Судя по всему, он сыграл с Кейтоном по-крупному. Я не могу представить себе, чтобы Джейкобс и Кейтон стали партнерами исключительно на основе взаимной симпатии.

Теперь, когда я превратился в профессионала, Кас стал наращивать масштабы своих психологических экспериментов. Однажды в спортзале он подошел ко мне и заявил: «Теперь я в штате твоих сотрудников, Майк. Отныне я по найму работаю на тебя». «Ты не работаешь на меня по найму, перестань городить ерунду! Я не желаю, чтобы ты работал на меня!» – резко ответил я. Кас улыбнулся: «Да, ты прав: я ни на кого не работаю. Все в порядке, ты просто мой мальчик». Старый засранец, верно? Ему нравилось проверять меня, играть в ребяческие игры разума. В другой раз мы с моим спарринг-партнером работали в спортзале. Увидев, что парню приходится совсем тяжко, я позволил ему на мгновенье перевести дыхание. Кас тут же набросился на меня: «Кто тебя такому учил? От кого ты этого набрался? С какой стати стал проявлять чувства по отношению к противнику на ринге? Послушай, я думаю, ты занимаешься не своим делом. Выходит, ты просто не хочешь этого делать, не так ли? В таком случае я не собираюсь впустую тратить на тебя время».

Однако самая большая подначка была разыграна однажды вечером, когда я собирал дома мусор, чтобы вынести его. Одна из причин, по которой окружающие скептически относились к заявлениям Каса о моих перспективах стать чемпионом, заключалась в том, что меня считали недостаточно крупным. И вот я завязываю мусорные мешки, рассуждая попутно о том, как успешно я буду строить свою профессиональную карьеру. И вдруг Кас произносит: «Вот бы у тебя было тело, как у Майка Уивера или Кена Нортона[162]. Твои соперники при одном только взгляде на тебя моментально цепенели бы от страха. Как бы я хотел, чтобы ты был таким же крупным, как эти парни! Ты мог бы одним своим видом наводить на всех ужас!»

Черт подери, мне было зверски больно услышать такое! И при этом я не мог рассказать Касу о своих чувствах, потому что он ответил бы: «Что ты куксишься, как сопливый мальчишка? Разве ты сможешь провести жесткую схватку на ринге, если у тебя недостаточно эмоциональной твердости?» Я выбросил мусор, поднялся наверх в свою комнату, заперся и зарыдал. Неужели Кас перестал верить в меня? Зачем он внушает мне мысль, что меня никто не будет бояться? Тогда, собравшись, я поклялся самому себе создать самый устрашающий и дикий образ, который когда-либо видел бокс. Спустившись, я нашел Каса и заявил: «Погоди, однажды весь мир будет трепетать передо мной!» Не могу поверить, что я тогда решился сказать такое. Кем я возомнил себя, черт подери? Жалкий обитатель трущоб, который сдуру нес какую-то чушь: «Весь мир будет трепетать!» Со стороны, наверное, казалось, что я сбрендил. Меня растил и воспитывал полоумный старик, но его подопечный не слишком далеко ушел в этом плане – он тоже спятил, по-другому и не скажешь.

Тем не менее именно в тот день я превратился в Железного Майка. Я не хотел подводить Каса, не желал, чтобы у него был повод сказать: «Мне, старику, скоро помирать. Получается, я зря потратил на тебя свое драгоценное время». Поэтому я решил стать на ринге тем зверем, о котором так мечтал Кас. Я даже начал фантазировать, как на самом деле прикончу кого-нибудь. Ведь Кас хотел вырастить чемпиона с антисоциальным поведением, он всегда называл меня «актером», поощрял мои театрализованные выходки, поэтому я еще активнее стал «играть». Я припомнил всех кинозлодеев из виденных мной фильмов и всех мерзавцев, которых я знал в боксерском мире. Я принялся играть роль высокомерного социопата.

Вскоре после этого разговора, катаясь на роликах, я споткнулся и сломал оба запястья. В Нью-Йорке врач наложил мне гипс, и я не пропустил ни одного дня тренировок. Я не хотел, чтобы Кас сомневался во мне и моих обещаниях. Примерно в то же время мы с ним обсуждали Мухаммеда Али. Кас рассказывал о характере боксера. По оценке Каса, у Али был идеальный менталитет настоящего бойца, он был влюблен в самого себя и верил всему, что сам безапелляционно утверждал. «Я не могу этого понять, – признался я. – Я всегда считал, что с его стороны это просто игра». Кас ответил: «Нет, Майк, он действительно верит каждому своему слову. Он верит в то, что он Бог». Как может смертный считать себя Богом?

Кас до своих последних дней постоянно давил на меня психологически. Получив права, я стал его личным шофером. Иногда мы тратили на дорогу до двух часов, чтобы он мог попасть на какую-нибудь пресс-конференцию. И всю дорогу он непременно морочил мне голову. Я был уверен, что все делаю правильно, а он придумывал разные придирки, стремясь разозлить меня. Он играл на моих чувствах, чтобы посмотреть, как я теряю самообладание. К тому времени я уже понял суть его игры: он пытался прозондировать, как далеко можно зайти, прежде чем я выйду из себя. Также до меня дошло, как нейтрализовать его провокации: достаточно было подшутить над ним. Кас после этого осознавал, что у него не получается «достать» меня, и старался поддеть меня другим способом: «О-о-о, Майк, ты актерствуешь, но из тебя паршивый актер!» Когда и это не срабатывало, он начинал злиться и съезжал на свою любимую тему: «Нет, Майк, и все же ты еще не готов для профессионального ринга. Думаю, тебе еще не хватает настоящей дисциплины, чтобы стать настоящим профессионалом, а не просто мальчиком для битья. Подлинному профессионалу плевать на то, что ему наносят удары, его это никогда не смутит». Тогда я смеялся в ответ: «Кас, я лучший боксер в мире, меня это тоже никогда не смутит. Меня не сможет победить никто, даже сам Всевышний, потому что я твой боксер. Ведь ты сам говорил мне это, помнишь?»

Как-то раз, оплатив проезд по платной автомагистрали, я сказал девушке-оператору: «Спасибо, мэм, хорошего дня!» Кас тут же набросился на меня: «Ты чертов обманщик, Майк, ты просто фальшивка! Я всю свою жизнь общался с одними фальшивками!» Выглядело так, будто я произнес худшие слова в своей жизни, сказав: «Спасибо, мэм!» Что я был самым гнусным дядюшкой Томом из всех дядюшек Томов в американской истории. Безусловно, это задело меня, однако я спокойно парировал: «О, Кас, перестань! Она милая девушка, и сегодня такой прекрасный день!» После этого мы продолжили путь, а он шепотом поносил меня последними словами, и я все это прекрасно слышал. Чуть позже он произнес: «Знаешь, Майк, бокс не терпит фальши. Из тебя быстро выбьют вместе с дерьмом все это притворство, и что ты тогда будешь делать? Ты должен жить так же честно, без лицемерия, как ты проводишь свои бои».

Вряд ли Кас хотел, чтобы я стал полной копией Сонни Листона. Он не возражал против проявлений элементарного уважения, но, по его мнению, в тот раз я перестарался: «Да, мэм. Спасибо, мэм. Хорошего дня!» Если рядом находился Кас, все это дерьмо было лишним. Стоило мне задумчиво произнести вслух: «Как же мне победить?», и Кас мог в течение 20 минут без перерыва разглагольствовать о Рое Коне и Джулиусе Новембере: «Все проблемы из-за этого гребаного педика…» При этом ему казалось, что он добросовестно отвечает на мой вопрос. Если только я пытался вставить свою пару центов, он затыкал мне рот: «Разве ты разбираешься в этом? Веди машину и не отвлекайся!» А после этого он мог вновь начать изводить меня: «Только не спрашивай: «Что?» Ты прекрасно знаешь, в чем дело!» «Не представляю, что я такого натворил», – протестовал я. Он постоянно пытался заставить меня признаться в чем-то, о чем я понятия не имел. Я был согласен повиниться, но не знал, в чем именно. Общаться с Касом было непросто.

Было время, когда он стал набрасываться на меня из-за моих отношений с Биллом Кейтоном: «Ты просто очередной врун! Да, вы с Кейтоном должны очень хорошо поладить, просто оч-чень хорошо!» О чем, черт возьми, он говорил? Ему было прекрасно известно, что я ненавидел Билла. И тем не менее он с пеной у рта утверждал: «Тебе это нравится, не так ли? Тебе приятно, если на тебя смотрят снизу вверх и говорят, какой ты замечательный, ведь правда? Ты ведь обожаешь, когда тебя расхваливают Билл Кейтон и все эти парни вокруг, так?» Он принимался кашлять и хрипеть, доводя себя всплеском эмоций до полного неистовства, так что я начинал беспокоиться, как бы ему не стало по-настоящему плохо: «Ты просто чертов обманщик! Кто тебя научил врать? Уж точно не я!» Его выводило из себя, если я был чем-то доволен, и он тут же кидался с обвинениями: «Ты лжец! Подлый обманщик!» – «Кас, разве ты не хотел, чтобы я поблагодарил их за помощь тебе?» – «Нет, это не было искренней благодарностью!»

Спустя некоторое время я понял причину его гнева: он считал, что я намерен подмазаться к Биллу из-за денег. Кас презирал Кейтона, и ему нравилось поддевать меня: «Ступай к ним. Они погладят тебя по головке, скажут, какой ты замечательный и как сильно им нравишься. Ты – один из них!»

И он снова приплетал дядюшку Тома. Он прекрасно понимал, что это ранит меня. Он никогда не произносил самого имени вслух, но подразумевал его, зная, что это больная тема. Иногда я отправлялся в город и заходил в офис Джимми и Кейтона. Меня представляли разным белым типам, которые вращались в боксерском бизнесе. Мы обсуждали, как мне стать известным, выйти на международный уровень. Однако Касу не хотелось, чтобы я оказался в долгу перед Биллом Кейтоном. Когда я звонил Касу из офиса Джимми и Кейтона, тот язвительно интересовался: «И что же ты там делаешь? Целуешься с ними или учишься обманывать?» Кас был похож на ревнивую жену, которая заставляет тебя ходить на цыпочках. Он жутко ревновал, считая, что Билл собирается расположить меня к себе и с ним мне будет интереснее общаться.

В распоряжении Каса имелись и более изощренные способы держать меня в узде. Как-то в Кэтскилл приехала целая команда от журнала Sports, чтобы взять у меня интервью и поместить на обложку мою фотографию. Там были репортер, редактор и фотограф с помощником. Интервью и фотосессия проходили в спортзале. Когда мы закончили, Кас при всех велел мне: «Майк, а теперь возьми швабру с тряпкой и убери здесь!» После того как я побыл в роли «звезды», мне полагалось мести спортзал. Отличный способ поставить меня на место, правда?

При всем при этом мы могли сидеть дома на кухне вдвоем с Касом, и он на ровном месте вдруг заявлял: «Мы с тобой – величайший в мире союз боксера и тренера. Вот посмотри, у каждого пророка есть сын, этот сын – боец, и у них обоих есть связь непосредственно с Богом. Но моего бойца никто не может победить, потому что я – лучший в мире тренер и мой боксер – лучший в мире боец». От этих слов я чувствовал себя на седьмом небе от счастья. Получалось, успех напрямую зависит от нашей с Касом глубинной связи. У меня и Кевина, и даже у Камиллы и Джея – у всех нас была особая связь, которой не мог похвастаться ни один из боксеров. Дело было не в том, что у нас существовала привязанность. Главным звеном в этой цепи был Кас. Мы испытывали теплые чувства по отношению друг к другу, но Кас – это гуру, сошедший с гребаных небес. Именно поэтому мы, мать твою, верили, что добьемся небывалого успеха. Мы были его учениками. Вместе с тем благодаря Касу я понял, что могу быть поклонником учителя, не становясь его последователем. Следуя его урокам, я научился ни за кем не следовать. Тогда мне только предстояло узнать, что жизнь нужно строить на собственных принципах и морали, а не слепо идти за чужими догмами. Однако в результате общения с Касом я уяснил, что должен быть сам по себе. Думаю, в этом мне помогла его идея о том, что наставник не может считать себя успешным, пока не сделал своего подопечного независимым.

Чем больше я размышляю о Касе, тем отчетливее понимаю: он хотел показать, сколько боли может вынести. Его невозможно было сломать, он был готов бороться до конца. Кас был из тех парней, которые говорят: «Мне наплевать на тебя, можешь делать со мной что угодно, хоть на куски резать – я никогда не сдамся». Он не признавал авторитетов в своей профессии и тем более не собирался преклоняться перед ними. Когда заходила речь о других тренерах, он говорил: «Они больше похожи на смазливых девчонок из группы поддержки. Что делает настоящий тренер? Берет ребенка, который никогда в жизни не видел боксерских перчаток, и делает его чемпионом мира. Вот это настоящий тренер!» Однако Кас был не просто тренером. Тщательно изучив все аспекты боксерского бизнеса, он являлся еще и успешным менеджером. Он был одним из тех трудяг, которым выпала судьба выжить, победить в нелегкой борьбе, посмеяться над своими противниками и стать известной личностью.

Кас учил меня, что каждый из нас ждет своего звездного часа. При этом, по его словам, люди, которых мы встречаем на своем пути, не те, кем кажутся на первый взгляд. Когда кто-то жмет тебе руку и беседует с тобой, это не значит, что такой он и есть на самом деле. Мы не узнаем, кто он, до тех пор, пока не увидим его истинное лицо. Как однажды выразился Кас, мы похожи на крокодилов, забившихся в тину. Они ждут своего часа месяцами или годами, пока не наступит засуха и все эти газели и антилопы не начнут в поисках воды перебираться через тину. Точно так же и мы ждем удобного момента: «Слышишь меня, сынок? Когда они объявятся, ничего не подозревая, мы их схватим. Мы вцепимся с такой силой, что, когда они закричат, их крик услышит весь мир». Признаюсь, я воспринимал все эти поучения на полном серьезе.

Кас любил повторять: «Боже, как бы я хотел провести с тобой побольше времени! Я занимаюсь боксом уже 60 лет и никогда не встречал никого, кто проявлял бы к боксу такой же интерес!» Он часто упоминал, что рано или поздно умрет. Незадолго до того, как я начал свою профессиональную карьеру, он взял за обыкновение будить меня посреди ночи и говорить: «Помни, о чем мы с тобой говорили! Помни, что мы с тобой отрабатывали! Я не смогу быть с тобой долго, но если ты все будешь помнить и продолжишь наращивать свое мастерство, как ты делаешь это сейчас, то станешь величайшим боксером в мире». Мне же казалось, Кас всегда будет рядом. Я никогда не задумывался о том, что он может умереть, считая, что, говоря на эту тему, он несет чушь. В то же время присутствовали едва различимые намеки на то, что Кас заранее готовит собственный уход. Так, он предупредил меня, что больше не собирается работать в моем углу. Он поставил туда Кевина и Мэтта Барански, который обрабатывал мне раны во время поединков. Позже я узнал, чем было продиктовано это решение Каса: он не хотел, чтобы как-нибудь я вернулся в свой угол и обнаружил, что его там нет. Он сказал всем остальным: «Когда-нибудь я умру, но хочу, чтобы все оставалось по-прежнему».

Пока я готовился выйти на профессиональный ринг, Кас продолжал беседовать со мной о моей миссии, но теперь в этих разговорах зазвучала тема бессмертия. Я спрашивал его: «Что значит быть величайшим боксером всех времен? Ведь большинство этих парней уже мертвы». И он отвечал мне: «Да, верно, их нет среди живых, но мы сейчас говорим о них, а это как раз и означает бессмертие». Меня это выводило из себя. Это противоречило моим представлениям о жизни и смерти. Я переставал понимать, что такое бессмертие. Я считал, что речь должна идти о богатстве, шикарных машинах, больших особняках, которые он в свое время мне показывал. Но теперь Кас перешел на совершенно другой уровень мироощущения. Раньше он соблазнял меня богатством, а теперь вдруг заявил: «Ты станешь божеством!» До этого речь шла о материальных ценностях, которые можно было потрогать, физически ощутить, а теперь он внезапно решил: «К черту деньги!» Его слова потрясли меня до глубины души. Он завел речь о вечной жизни, и мне предстояло выяснить, что это такое.

Я горел желанием начать профессиональную карьеру, когда в конце ноября 1984 года повредил в спортзале руку. Ранее я уже травмировал ее на чемпионате Европы. Повреждение было небольшим, но Кас не хотел рисковать и отправил меня в город к специалисту. Оказалось, что я порвал связки, поэтому мой профессиональный дебют пришлось отложить.

Мой первый бой на профессиональном ринге был запланирован на 6 марта 1985 года. Однако за несколько дней до этого события я решил дезертировать. На меня вдруг нахлынули те же самые чувства, которые я испытывал перед своим первым поединком в «курилке». Меня выследил Том Патти. Я сидел в своем «Кадиллаке» в центре города и слушал музыку, когда он постучал в окно машины: «Майк, что ты здесь делаешь?» «Думаю, что больше не буду драться», – ответил я. «И чем же ты собираешься заниматься?» – «Устроюсь работать в автосалон компании Ford. Отец Энджи – управляющий этим заведением в Кэтскилле, я стану помощником менеджера, буду получать зарплату с шестью нулями». Том принялся читать мне лекцию о том, что мне придется начать с самых низов, чуть ли не с уборщика. Напомнил мимоходом, что мне придется вернуть Касу свой «Кадиллак». Но это был просто временный срыв. Мне приспичило слегка поныть. Я был просто стервозным ниггером с «Кадиллаком», который распсиховался и принялся нести пургу. Время от времени со мной такое случалось – бум! – я терял мужество и трусливо убегал прочь. Не понимаю, что такое на меня порой накатывало. Я мог разрыдаться в раздевалке, и Патти начинал орать на меня: «Что, черт подери, происходит!» И через мгновение – бац! – я превращался в настоящего зверя, выскакивал на ринг и не оставлял на своем противнике живого места.

Мы вернулись вместе с Томом, и поначалу Кас отказывался выслушивать мои оправдания. Но в конце концов мы поговорили, и я признался: «Да, я действительно собирался это сделать». Утром того дня, когда должен был состояться поединок, я постучался к Тому и попросил его: «Подстриги меня под Джека Демпси!» Он, ни слова не говоря, достал небольшую бритву Norelco и воспроизвел устрашающую стрижку Демпси. Мне было все равно, что обо мне подумают другие. Я собирался выглядеть угрюмым парнем, малость антигероем. Моей целью было, чтобы при взгляде на меня все поняли: я не плохой парень, но и не герой. Со мной лучше не связываться.

Перед соревнованием Кас обычно давал мне предварительные инструкции. Заранее посмотрев записи боев моего соперника, он встречался со мной и демонстрировал, как следует атаковать: «Подними руки. Этот тип дерется вот так, поэтому, когда он начнет наступать, ты делаешь нырок, затем проводишь джеб, еще раз джеб, прямо сюда!» Кас объяснял, какие у бойца слабые места, где он уязвим. Не то чтобы он выискивал, как бы лучше переломать моему противнику ребра, – основной задачей было выявить его ошибки. Кас внимательно наблюдал за тем, как тот или иной боксер ведет бой, и давал мне необходимые инструкции: «Послушай, он в эти моменты открывается, и ему вот этим ударом можно сломать ребра, вот так!» На самом деле подобный совет был лишним – я все равно собирался пересчитать парню все кости.

Моим первым соперником стал пуэрториканец Гектор Мерседес, который жил в Лоуэлле, штат Массачусетс. Его послужной список был 0–3, однако Кас ничего о нем не слышал. Поэтому утром в день поединка он позвонил в Пуэрто-Рико, чтобы по возможности разузнать все подробности: кто этот парень, с кем дрался, в каком спортзале тренировался. Кас всегда предпочитал проявлять крайнюю осторожность в таких вопросах.

Состязания проводились в Олбани. Прежде чем мы вышли из раздевалки, ко мне подошел Кас. Он принял официальный вид и держался холодно. Я пожал протянутую им руку. Его ответное рукопожатие было жестким, словно тиски. «Удачи!» – холодно и безэмоционально сказал он. Я рассмеялся: «Что значит «Удачи»? Мне не нужна удача!» Кас бросил на меня испепеляющий взгляд, оставаясь серьезным и совершенно бесстрастным. «Ладно, пусть будет так!» – подумал я. Впоследствии перед каждым поединком мы делали серьезные мины и проводили этот римский церемониал. Пожав друг другу руки, мы словно запирали на замок наши эмоции. Щелк! И после этого ледяная стужа. Ни чувств, ни любви, ни шуток, только бесстрастная сосредоточенность, которая означала, что настало время выйти на ринг и сотворить нечто злобное.

Первая схватка длилась недолго. Я сразу же оглушил противника ударом левой. Парень, пошатываясь, откинулся на канаты и попытался закрыться, но я провел удары левой и правой по корпусу, и он рухнул на канвас. При счете «восемь» он смог подняться, однако спустя минуту и 47 секунд после начала первого раунда рефери остановил бой. Позднее я сказал в интервью: «Чувствую себя неловко, встречаясь с более слабым противником. Будто я какой-то отморозок». Кас был довольно сдержан, заявив одному из журналистов: «Считаю, Майк в целом очень неплохо справился с поставленной задачей. Его соперник оказал сопротивление, наносил хорошие удары. Если бы Майк не был так подвижен, у него был шанс пробить». Однако в другом интервью он выразил надежду, что я смогу побить рекорд Паттерсона.

На обратном пути в раздевалку Каса сопровождал Уильям Пламмер, который собирался написать о своем давнем приятеле большую статью для журнала People. Пламмер спросил: «Каково это – вернуться в мир большого бокса после стольких лет?» Кас ответил: «А я, вообще-то, никуда и не уезжал». Тогда Пламмер сформулировал вопрос иначе: «Что Майк изменил в вашей жизни?» – «Он изменил в ней все. Если бы не он, меня, вероятно, сейчас уже не было бы в живых. Видите ли, я верю, что природа намного умнее, чем мы считаем. В течение жизни у человека появляется много удовольствий. Он обзаводится близкими людьми. Затем природа забирает все это у него одно за другим. Такой вот способ подготовить человека к смерти. Знаете, у меня больше нет удовольствий. Мои друзья ушли. Я практически не слышу, очень плохо вижу. Красочные картинки живут лишь в моей памяти. Последняя эрекция у меня была лет пятнадцать назад. Поэтому я понял, что должен готовиться к смерти. А потом у меня появился Майк. Тот факт, что он здесь и делает то, чему я его учу, дает мне мотивацию жить. Я верю, что человек умирает, когда он перестает хотеть жить. Он подбирает для себя какую-нибудь подходящую болезнь, точно так же, как боксер, когда он больше не хочет драться, присматривает для себя удобный угол, чтобы лечь там. Это как бокс. Все это чистая психология».

Меня не было рядом, когда Кас произнес эти слова, однако по дороге домой он сказал мне, что остался доволен тем, как все прошло. У него вообще не было никаких замечаний. По его мнению, я хорошо двигался и отлично завершил бой. В награду за победу он накупил мне шмоток. А дома мы закатили пирушку.

Однако уже на следующее утро Кас сменил пластинку: «Чувствуешь себя дерзким, да? Думаешь, ты самый крутой? Непобедимый? Тогда позволь мне сказать, что это далеко не так. Да, ты справился, завершил бой быстрым нокаутом, но ты наделал при этом кучу ошибок. Ты был слишком возбужден и слабо контролировал себя. Хороший боксер на время отступил бы, а затем разобрал бы тебя на части. На ринге ты должен сохранять спокойствие, все продумывать. Свой первый поединок ты провел прилично, но теперь мы должны вернуться в спортзал и поработать над твоей дисциплиной на ринге». Кас был мастером испортить праздник.

Вскоре после этого боя Кас провел со мной серьезный разговор:

«Послушай, Майк, мы живем в реальном мире. Помнишь этих людей в зрительном зале? Когда ты проигрываешь бои и выступаешь плохо, ты перестаешь им нравиться. Такова жизнь, Майк. Тебя любят и поддерживают только тогда, когда у тебя все хорошо. Раньше я всем нравился. Представляешь, даже в преклонном возрасте, когда мне было за пятьдесят, женщины бегали за мной, молодые, красивые женщины. Но теперь мной больше никто не интересуется.

Однако если ты послушаешься меня, то будешь править миром наравне с богами. Помнишь, как ты вспоминал прежних боксеров, как восхищался ими? Если ты будешь делать, как я говорю, то об этих парнях будут знать только потому, что ты будешь вспоминать о них. Ты сохранишь память о них. Ты заработаешь больше денег и проведешь больше боев, чем все эти ребята, уж поверь мне. Я старше некоторых из тех боксеров, которыми ты восхищаешься, и мне довелось наблюдать за их карьерой. В детстве я следил за Джеком Демпси. Все эти парни отличаются от тебя. Ты – другой. Ты – просто великан по сравнению с ними. Настоящий колосс».

И я с удовольствием заглатывал всю эту муть. И при этом мне было жаль Каса. Он все чаще упоминал о том, что стареет: «Не забывай, Майк, я теперь уже совсем старик. Я смотрю в зеркало и не понимаю, кто этот парень. Я боюсь собственного отражения».

С этого момента Кас стал заранее готовить мои интервью, которые я давал после своих профессиональных боев. Он брал меня с собой на все пресс-конференции, и я учился, как следует говорить. С журналистами Кас беседовал всегда очень корректно и вежливо, а когда мы оставались дома одни, он высказывался жестко, и это меня заводило. Морт Шарник, старый друг Каса и консультант по боксу на телеканале CBS, рассказывал: «Д’Амато звонил мне, говорил об этом мальчугане, а потом, когда я сам увидел его, то не мог поверить собственным глазам. Паренек выглядел и говорил совсем как Кас. Стрижка, манера улыбаться, привычка тщательно подбирать слова – все то же самое. Просто фантастика! По-моему, он не только говорил и выглядел, как Д’Амато, он казался его клоном. Он воспроизводил мысли Каса, копировал его стиль поведения и отношение к разным вещам. С философской точки зрения он и был Касом, поскольку у него была та же страсть к боксу». Да, я стал дублем своего наставника, его отражением.

Теперь, когда я выступал на профессиональном ринге, Кас удвоил свои усилия, чтобы добиться от меня полного контроля над собственными эмоциями. Он неустанно учил меня дисциплине. Это означало, кроме всего прочего, умение сохранять хладнокровие, когда тебе в лицо произносят разные провокационные вещи.

Мои следующие два поединка также прошли в Олбани. 10 апреля я дрался с Трентом Синглтоном. Я вышел на ринг, поклонился на все четыре угла и поднял руки, как какой-нибудь римский ниггер-гладиатор. Я начал вживаться в роль. В первом же раунде я трижды сбил своего противника с ног, и рефери остановил бой на 57-й секунде. После этого я подошел к углу Синглтона, поцеловал его и погладил по голове: «Малыш, ты в порядке? О-о, мне жаль, что так вышло!» Касу не к чему было придраться: он видел, как это делал Джек Демпси. После боя я заявил журналистам: «Я чувствовал себя очень уверенно. Не думаю, что кто-то может победить меня, потому что я лучший боксер в мире. Мои поклонники, возможно, пока еще не знают об этом, но моим сверстникам об этом хорошо известно». Меня спросили, испугался ли я, когда Синглтон угрожающе смотрел на меня во время инструкций рефери. Я ответил: «Да, не стану скрывать: я испугался. Я испугался, что могу убить его».

Беседуя с журналистами, Кас казался довольным: «В профессиональном боксе в любой момент может произойти все, что угодно. И сегодня Майк доказал это. Он дерется жестко, его стиль в этом отношении чем-то напоминает манеру Ларри Холмса, поэтому так трудно заставить кого-то выйти на ринг против Тайсона. Профессионалы с приличным послужным списком боятся проиграть, а новички зачастую просто хотят сорвать куш. У меня проблема подобрать Майку спарринг-партнеров. Те, кто согласился проводить с ним спарринг-бои, требуют с меня целое состояние».

Мой следующий бой был намечен на 23 мая, я дрался с Доном Хэлпином. Он продержался на ринге целых четыре раунда, но в конечном итоге я прижал его к канатам и, прежде чем сбить с ног, так активно обработал, что от него осталось лишь кровавое месиво. После этого он не смог встретиться с прессой, так как был вынужден залечивать сломанный нос и огромную рану над правым глазом. Что до меня, то я вполне был готов дать интервью, что и не преминул сделать: «Признаюсь, я не могу винить себя за то, что все закончилось таким образом. Иначе меня нельзя было бы назвать боксером. Это мой способ зарабатывать на жизнь. За пределами ринга я отличный парень, но не во время схватки». Кас развернуто прокомментировал поединок: «Первые три раунда мы добивались, чтобы Майк раскрыл своего соперника, а затем настал момент провести хороший чистый удар. Как мне показалось, на этот раз Майк проявил больше самообладания и был более раскован, чем когда-либо прежде».

У меня стали появляться поклонники из числа местных. Они прикалывали на одежду значки, на которых были изображены заглавные буквы «КО»[163]. Кас был в восторге и постоянно твердил: «Ты – величайший боксер, которого когда-либо видел мир. Нужно, чтобы ты сам в это поверил». Учитель даже слишком высоко отзывался о моих бойцовских качествах, порой начинало казаться, что он демонстративно создает мой культ. Наряду с фанатами у меня появились и поклонницы, которые приходили на мои выступления, однако я ни с кем не встречался в то время. Я был слишком влюблен в себя, чтобы думать и заботиться еще о ком-то. Кас устроил все таким образом, что мир вращался вокруг меня. «Люби самого себя, чаще смотрись в зеркало, веди бои с тенью, гордись своими результатами! То, чего ты добиваешься, просто великолепно, такого еще не было в истории бокса!» Ему нравилось бросаться такими фразами.