Сокол Спарты Иггульден Конн
Ритм ударов отслеживать было непросто. Если удар делался в момент вдоха, то воздух выбивало из легких. Было видно, как Клеарх пытается улучать моменты на то, чтобы вдохнуть, но секущий был неопытен, и ритм получался неровным. Несколько раз он приостанавливался, чтобы разодрать жгуты, слипшиеся меж собой от крови.
К тридцатому удару тело спартанца уже лоснилось от пота, а сам он был весь в темно-алых крапинах. Капли крови долетали и до зачарованно застывших зрителей. Какая-то молодая женщина в восхищенном ужасе рассматривала рубиновую капельку у себя на пальце.
Еще дважды Клеарх делал попытку отвести от столба руки, и всякий раз это ему давалось все труднее. Криков боли он не издавал, лишь иногда надсадно кряхтя в тот момент, когда плеть некстати вышибала из груди воздух. На сороковом ударе толпа благоговейно замерла. В этот день персидские зеваки постигли, что представляет собой Спарта, а по хмурости Тиссаферна можно было судить, что он крайне раздосадован.
К царевичу Клеарх поворотился со скупой улыбкой на лице.
– Надеюсь, великий, моя кровь искупает бесчестье. Спасибо за твою веру в меня и моих людей. Ты оказываешь нам честь.
– Забудем об этом, – сказал Кир, хотя обоим было понятно, что это не забудется. – Возвращайся к своим воинам. И скажи им, что твоя храбрость меня впечатлила.
Спартанский архонт скованно опустился на одно колено, после чего принял плащ, шлем и леопардовую шкуру от персидского начальника, стоящего с круглыми от изумления глазами. После этого Клеарх возвратился к своим, и они без слов ушли с поля.
Тиссаферн проводил их кислым взглядом.
– Меня занимает мысль, а взаправду ли они стоят того ручья золота, который ты на них расходуешь? – спросил он.
– Пожалуй, что да, – ответил Кир, покачав головой в изумлении от таких слов.
– Гм. Что-то я утомился после такого долгого стояния на солнце. В этом городе у меня еще остались нерешенные вопросы торговли, а затем еще вручение даров твоему брату в знак верности и служебного рвения. Но все это я проделаю завтра, перед тем как отправляться в обратный путь.
– Ты у нас как старый семейный пес, – усмехнулся Кир. – Беззубый, слепой, со скрипом в суставах, а все еще живой.
Дряблые щеки Тиссаферна тронула розовая краска:
– Беззубым я бы себя не назвал, повелитель. Ох, не назвал бы.
С безупречной учтивостью он растянулся на земле ниц и лежал, пока Кир не приказал ему подняться. Расставались они без сожаления, а вслед за ними, судача на все лады, разошлась и толпа.
11
Когда солнце взошло в голубой пустоте неба, Тиссаферн со своей свитой отправился в центр города. Вельможу сопровождало столько рогов, барабанов и реющих вымпелов, что поездка больше напоминала царский выход. Целые кварталы Сард замерли, дабы посмотреть на восточного вельможу, соизволившего выехать в народ.
Всю эту суету Кир наблюдал с высоты дворцового балкона. Даже на изрядном расстоянии Тиссаферн был различим – надменно сидящий на сером скакуне, а по бокам от него рабы мечут в толпу серебряные монеты. Следом за конем, посверкивая оружием, шагали Бессмертные в грозных черных доспехах.
Кир стиснул челюсти, слыша, как скрипнули зубы, и, упершись руками о камень, вдохнул прохладный утренний воздух. К этому времени он уже не сомневался, что за ним следят соглядатаи, а потому вместе со своим Парвизом спустился в конюшню, где шум города и восторженный гомон толпы были слегка глуше. Сев здесь на коня, он с легкой душой повернул от ворот конюшни налево, направляясь от Тиссаферна прочь, к казармам на другой стороне города.
В этом квартале Сард настроение царило совсем другое. Стражники у ворот молча расступились, склонив головы, и Кир въехал на почти безмолвное подворье. Здесь упражнялись всего несколько молодых воинов. При виде спешивающихся гостей свои занятия они прекратили. Воздух здесь дышал угрозой, но слуга дал себе клятву защищать своего хозяина, а потому огляделся с видом бойцового петушка, хотя любой из стражников мог забрать у него меч.
Под недобрыми взглядами Кир горделиво поднял голову. Если с тобой и меряются взглядами, следует, пожалуй, вспомнить слова Клеарха о том, что все молодые люди глупы. Если им повезет, то возможно, они доживут до зрелых лет, и тогда у них появится острейшее желание всю свою мудрость и опытность обменять всего лишь на денек славного, бесшабашного бытия своей юности. Да уже не получится.
Ступив в полумрак помещения, Кир приостановился, давая глазам привыкнуть к темноте. Стены здесь были побелены, что сказывалось на освещенности. Везде чистота и опрятность, припахивало соломой, а еще мазями и притирками, которые эллины используют для врачевания ран и ушибов. До слуха донесся сдавленный стон. Кир кивком поприветствовал двоих спартанцев, сидящих за каменным столом. При каждом из них была мелкая плошка; по столешнице были разбросаны игральные кости, а также лежала пригоршня медных монет. Караульные. Ни один из них перед ним не встал; оба лишь недвижно смотрели. Кир непроизвольно сжал руку в кулак, но что-то его остановило, и он ограничился тем, что подался к караульным через стол.
– Вы больше не чтите своих старших начальников? Что бы на такую дерзость сказал архонт Клеарх?
Оба, переглянувшись, встали, забыв об игре. Кир, не дав им опомниться, быстрым шагом прошел мимо.
Он остановился на пороге смежной комнаты, завидев там молодую женщину, которая сейчас вытягивала из спины архонта нитку, сморщивая кожу, как ткань. Там уже виднелся десяток аккуратных черных стежков червячками на плоти.
Клеарх обернулся на звук, непроизвольно втянув зубами воздух.
– А я думал, спартанцы не чувствуют боль, – сказал с порога Кир и вошел внутрь.
– Кто тебе это сказал? Мы что, сделаны из камня? Конечно, мы ее чувствуем, только не показываем этого. Во всяком случае, перед врагами.
Киру было приятно, что спартанец не считает врагом его. Он улыбнулся. Клеарх тоже издал смешок, но ему трудно было это делать, и он устало прикрыл глаза.
– Панея всю ночь трудилась над моими швами. Надеюсь, твой друг остался доволен.
– Тиссаферн мне не друг, – категорично ответил Кир. – Сомневаюсь, что он вообще когда-либо им был. А пришел я затем, чтобы тебя поблагодарить. Не знаю, хотел ли он просто мне досадить или же показывал, насколько возвысилось его положение при дворце. Был он обыкновенным наставником царских детей. Теперь же он доверенное лицо Царя Царей. Я же, напротив, низвержен, и мне позволяется жить своей жизнью и заниматься тем, к чему я приставлен, но не более того. Тиссаферн желал показать, что моя чаша весов качнулась книзу. Если бы ты воспротивился…
Кир поглядел на молодую женщину, работающую со спокойной сосредоточенностью. Заметив его взгляд, Клеарх качнул головой:
– Она глуха, великий. И тебя не слышит. Хотя иглой и нитью владеет с большим умением.
– Все равно не мешало бы перерезать ей горло, – нарочито громко сказал Кир, вынимая нож.
На эти слова Патея и ухом не повела, так что царевич сунул нож обратно в ножны. Между тем Клеарх приподнял брови, и тогда Кир закрыл за собой дверь и, подтянув к себе стул, сел возле ложа.
– Ты отстоял несколько дней, архонт. Однако того года, о котором ты говорил, у нас, скорее всего, нет. Завтра Тиссаферн уезжает, и что именно он там доложит, я сказать не берусь.
– Так пусть он упадет с балкона, – поморщась, высказал мысль Клеарх.
– Он уже послал сообщения с птицами, которых привез с собой из Персеполя. Доберутся ли они из такой дали, сказать сложно. Но нельзя и с уверенностью сказать, что нет. При этом мне неизвестно, как в ожидании Тиссаферна будет действовать мой брат. Говоря откровенно, я всей душой был бы рад видеть падение этого старого глупца с большой высоты. Но мне необходимы даже те три месяца или около того, что уйдут у него на возвращение…
По старой привычке, произнести перед посторонним название столицы брата оказалось нелегко:
– …в Персеполь. Хорошо хоть, что со старостью уходит и подвижность. По Царской дороге он будет идти медленно.
Женщина похлопала Клеарха по плечу и указала жестом, что ему следует лечь на живот. После этого она полила заштопанные шрамы вином, вытирая со своей работы запекшуюся кровь. Промокнув тряпкой черные швы, она погладила архонта, словно любимого пса. Клеарх ей улыбнулся, и Киру подумалось, не любовники ли они. У спартанцев такие вещи происходили открыто, и они признавали шесть разновидностей любви. Этим они значительно отличались от персов со всеми их запретами, которые Кир впитал с молоком матери.
С ложа Клеарх встал уже снова военачальником Спарты, пробуя диапазон движений, позволительный рукам. Довольный, Панее он кивнул и протянул золотой дарик.
– Очень хорошо, – вслух похвалил он ее.
Женщина расцвела улыбкой и глубоко ему поклонилась. И Кир, и Клеарх не преминули осмотреть ее груди, приоткрывшиеся в поклоне.
Когда они остались одни, Кир тоже встал.
– Тиссаферн мне враг, – объявил он. – Если раньше я в этом еще сомневался, то теперь уверен. Для него даже неважно, чем я здесь занимаюсь, и, даже ничего не подозревая о моем замысле, он наверняка нашепчет моему брату, что меня следует заменить, а на мое место назначить его или кого-нибудь из своих любимцев.
– Тогда тебе можно не мучиться с выбором, – заключил Клеарх. – Ты можешь бросить свое нынешнее занятие и начать жизнь попроще, скажем, в Афинах, на Крите или еще где подальше от персидского владычества. Или же ты можешь повести уже набранные тобой полки, пока их еще никто не ждет. Если ты прав насчет Тиссаферна и желаешь довести задуманное до конца, то выступить следует без промедления и быть твердым со своими людьми. Под твоим братом огромные силы. Я верю, мы сможем их одолеть, но лучше, если о нашем приближении никто не будет знать. Внезапность стоит десятка тысяч жизней.
Какое-то время Кир молчал, размышляя. А когда поднял глаза, то поглядел пристально, надменно и сурово. Клеарху не пришлось уточнять, в какую сторону он решил направить свой прыжок.
– Я когда-нибудь рассказывал, что мой отец был не старшим сыном?
– Кажется, да. Трижды, если мне не изменяет память.
– Он был даже не вторым. Второй сын убил первого – и тут из толпы с бронзовым мечом вышел отец, жаждущий мести. Это и есть то, чего я хочу достичь. Справедливость и отмщение. А еще трон. Не думаю, что я прошу чересчур многого.
– Хорошо, великий. Я устрою так, чтобы всякий лучник и сокольничий вокруг Сард сбивали всех почтовых птиц, которых Тиссаферн мог оставить своим соглядатаям для рассылки. Каждая комната в городе будет обыскана: нет ли там птичьих клеток. А мы тем временем будем сводить войска, собранные под твое начало – и эллинские, и персидские, из всех городов Эллады, из Лидии и Египта, которые будут прибывать к тебе на кораблях.
Военачальник неожиданно смолк, а по его лицу прошла тень.
– Что случилось? – насторожился Кир.
– Великий, – сказал, качнув головой, спартанец, – я верю тебе, когда ты говоришь о доверии всех этих людей, знающих тебя невесть сколько. Я и сам это знаю, видев тебя достаточно. Но класть по твоему зову свои жизни они будут еще и потому, что знают, кто ты такой. Ты начальствуешь над войском в том числе и потому, что ты персидский царевич, верный сын своего семейства. – Он вздохнул глубоко и скорбно. – И когда ты взовешь к своим людям восстать против царского трона, среди них найдутся и такие, кто учинит мятеж. Можешь в этом не сомневаться. Я могу этот момент предвосхитить. В полки я поставлю лохагов, которым верю, которые лично поклялись тебе в верности. Могу даже распространить историю о том, как твой отец отнял трон у своего старшего брата-отступника. Но настанет день, когда они поймут, что они не писидийцы и не горные племена – во всяком случае, не те, против кого мы ратуем, – а врагом им является сам розовый трон и царь Артаксеркс, властитель могучей силы, произрастающей из своего народа. И тогда мы можем проиграть без единой пущенной стрелы, без единого вынутого меча. Таковы ставки, великий. И, возможно, тебе следует подумать о том, чтобы и впрямь уединиться в каких-нибудь владениях, где ты бы разводил коней и растил сыновей. Я говорю все это вслух, чтобы оно не звучало как страшный сон. Многие б на твоем месте призадумались, не встать ли им лучше на тропу, ведущую к миру.
Кир улыбнулся с оттенком печали. Беленая комната, казавшаяся вначале прохладной, при закрытой двери становилась душна.
– Я не многие, архонт, – с устоявшейся болью сказал он. – Я сын царя из дома Ахеменидов. А что самое важное, я признал моего великого мудрого брата негодным для нашего престола. Я был ему верен всю свою жизнь. Но довольно. Я его свергну. Царство по праву принадлежит мне. Таково мое решение.
– Да будет по-твоему, великий, – с наклоном головы произнес Клеарх. – Тогда я начинаю собирать твои войска в кулак.
Тиссаферн сидел, с удобством расположившись в частных покоях богатейшего ростовщика Сард. По бокам от него черными колоннами застыли воины в черных клобуках. Тиссаферн огладил на себе складки мантии. Тот, кто стоял перед ним, был дальним родственником через хитросплетение родственных уз при царском дворе. Джамшида Тиссаферн видел впервые, хотя с людьми такого склада был знаком. Свои связи с троном Джамшид использовал на строительство торговой империи, простершейся от Инда до Египта.
Пользуясь доверием престола, огромное богатство он стяжал на одних поставках для двора. Судоходство, зерно, само золото – каждая сделка сопровождалась тем, что какая-то часть монет прилипала к его рукам. На седьмом десятке он уже частично отошел от дел; их вершили шестеро его сыновей и племянников. Однако весть о пожаловавшем высоком госте заставила его поспешить через весь город для встречи с вельможей, вещающим устами самого Артаксеркса.
Царская печать лежала между ними на столе, маня взгляд, и, казалось, источала мягкое золотистое сияние. Печать изображала благородного всадника и орла царствующего дома. Если какие-то сомнения в свидетельстве царской милости и имелись, то в присутствии дворцовых стражников из Персеполя они тут же отпадали. Джамшид едва сдерживал волнение от мысли, какой же должна быть сделка, для которой потребовалось его личное присутствие. Для начала он дождался, когда слуги принесут гостю вина, а ему самому исходящую паром стеклянную чашу, благоухающую на все помещение.
Приняв кубок красного вина, Тиссаферн передал его пригубить кому-то из своей свиты. Купец сделал вид, что не заметил этого, хотя внутри его кольнула обида. Он был уже извещен, что это тот самый человек, который приказал высечь спартанского военачальника; весь город об этом только и судачил. Надо сказать, этот высокий гость редкостный выжига.
Для скрытия своего неуюта Джамшид указал на свою чашу:
– Травы от несварения желудка, коим я с некоторых пор неимоверно страдаю. Между тем ларец с лекарственными снадобьями вместе с сорока тюками красного шелка прибыл из китайской провинции Юньнань для нашего богоравного царя.
– Весьма великодушно, Джамшид, – кивнул Тиссаферн милостиво и улыбнулся, когда торговец не смог скрыть своего смятения от этой тонкой издевки. – Великий Артаксеркс будет в восторге от такого подарка.
– Благость для всех нас, – с трелью в голосе произнес Джамшид.
Воистину оса, да с каким жалом! Купец отхлебнул из чаши и тихонько прошипел, обжегшись о все еще слишком горячее питье. Тиссаферн на его глазах осушил кубок и вновь наполнил из того же кувшина. Оба откинулись на подушки и улыбались, цепко наблюдая друг за другом.
– По рынку ходит молва, что завтра ты возвращаешься на восток, – сказал Джамшид.
Тиссаферн учтиво кивнул:
– Мудрость молвы редко бывает ошибочной.
– Я надеялся, что мой гость соблаговолит навестить мои службы днем ранее. Осмелюсь сказать, что иметь дела с доверенными лицами царя Артаксеркса для меня большая радость. Смею заверить, что все счета ведутся с большим тщанием и учетом до последней монетки, а все долги и прибыли исчисляются безукоризненно. Мир наконец-то оправился после прискорбной кончины солнцеликого царя-отца, да пусть его прах благоухает, а сам он правит на небесах еще десять по десять тысяч лет.
– Насчет долгов… – Тиссаферн поглядел на собеседника сладко-надменными глазами и потеребил бороду на своих жирных брылях. – В прошлые месяцы ты, я так понимаю, щедро ссужал царевичу Киру золото и серебро? Трудно и сыскать купца или торговый дом, который бы этим не занимался.
Кровь отлила от лица ростовщика, а с ней и лукавая уверенность. Таким бывает достаточно и намека, чтобы они заметались в мыслях о побеге со всем своим скарбом, рабами и деньгами за пазухой.
– Мой господин, если тебе известно что-то, полезное для моих ушей, то прошу тебя, скажи без утайки, – тревожно взмолился Джамшид. – Я… Из моих собственных скромных накоплений благородному царевичу Киру я выдал девяносто тысяч дариков. Кому-то другому такую сумму я бы не выдал ни за что, но ведь это главный военачальник персидского войска. У него ограничений по ссудам не было. Все его требования в прошлом удовлетворялись неукоснительно! Есть ли что-либо, что мне следует знать? Мой дом и все ростовщики Сард будут тебе через это благодарны!
Тиссаферн, чуть откинув голову, прихлебнул вина.
– Дом Ахеменидов чтит свои долгосрочные долги, это не подлежит сомнению, – с нажимом заговорил он. – Однако времена меняются, а бывает, что и истекают. Бывает, что люди – да что там люди, царедворцы! – возносятся и опадают. Такова природа вещей, будь то смена дня и ночи или переход молодости, хе-хе, в старость.
Видя на лице Джамшида смятение, он с лицемерным участием вздохнул.
– Буду с тобою прям и откровенен. Кое-кто полагает, что царевич Кир слишком уж благоволит греческим наемникам, и все это в обход наших персидских воинов. А потому царь более не намерен расточать такие богатства по сундукам греческих городов. Кто они нам – рабы? Или состоят под нашей опекой? Нет. Так зачем же нам набивать их алчущие рты золотыми монетами? А потому мой тебе совет, Джамшид, – а заодно и твоим собратьям по торговле – не тратить почем зря свою мошну. Вот, пожалуй, и все. На этом умолкаю. Я и так сказал слишком многое.
Джамшид, лепеча несвязные извинения, поднялся и склонился над столом, ткнувшись лбом в полированное дерево. Было заметно, что он подрагивает.
– Благодарю тебя, мой господин. Ты друг этому дому, не погнушавшийся прийти сюда со своим остережением. Тысячу раз благодарю.
– Ты верный слуга престола, Джамшид, – ответил Тиссаферн. – За твою услугу, а также молчание позволяю тебе сделать с этой печати слепок и повесить у себя на дверь. Пусть люди знают, что на тебе покровительство Артаксеркса и благословение царствующего дома.
С этими словами Тиссаферн перешагнул через простертого Джамшида, исходящего на полу благоговейными рыданиями, и направился к еще одному ростовщику, которого Джамшид не мог ни о чем известить в силу острейшей неприязни. До захода солнца надо было обойти всех мало-мальски заметных купцов и менял. Сожаление Тиссаферна вызывало лишь то, что ему не удастся застать первые отказы в деньгах и в поставках продовольствия. А наемникам нужна оплата. Так что недалек тот день, когда царевич Кир окажется вынужден отказаться от своих греков.
Усаживаясь на коня с помощью натужно крякнувшего слуги, Тиссаферн издал короткий смешок. Решение незадачи с царевичем было выполнено одним умелым ходом. Дан повод неодобрению, хотя и без открытого столкновения. Как только Кир поймет, что приток золота из персидской казны иссяк, он будет вынужден податься ко двору брата, чтобы узнать о своем новом положении. И не будет более заносчивых выходок и обидных насмешек со стороны этого недоростка. Тиссаферн с повелительной улыбкой оглядел строй царских стражников. Вот они, истинные хранители державы и трона.
– Ну что, ведите меня домой, – распорядился он, с упоением предвкушая свой рассказ о поездке к царю. Есть, есть еще способы приструнить отбившуюся от рук собаку.
Вечером после отъезда Тиссаферна Кир вошел в нефритовый обеденный зал дворца, где его в мрачноватом молчании дожидалась группа приближенных.
Здесь были Проксен и Софенет, Клеарх и слуга Парвиз, сиротливо обнявший какую-то кожаную суму. Еще был нанятый три месяца назад немногословный фессалиец[30] Менон. Между тем с собой он привел тысячу гоплитов, а в придачу к ним около сотни копейщиков-пелтастов[31] – все как один ладные, молодые и быстроногие. Кир был в восторге, зная, что молниеносностью своего натиска группа пелтастов способна обратить вспять даже превосходящий по численности тяжеловооруженный отряд.
Ни Менон, ни сидящий с ним рядом Сосис из Сиракуз[32] не подозревали об истинной цели готовящегося похода. Людей они собирали и обучали за его, Кира, серебро и золото. Впечатление было такое, будто в этом году он собрал под свое начало всех военачальников и лохагов Эллады.
Взгляд Кира упал на двоих персов, испытывающих явную неловкость от разговора, который перед приходом царевича наверняка велся на греческом. Одним из них был Оронт – старший военачальник персидских сил, которые за последние месяцы были доведены до нужного уровня. Смуглее и худее остальных, Оронт тем не менее мог считаться здесь старшим по числу своих войск, превосходящих всех эллинов вместе взятых. Однако персов здесь сидело всего двое, и держались они особняком. Старшинство за столом негласно принадлежало спартанцу Клеарху.
Другой перс, Арией, был фигурой весьма приметной. Кир знал его прежде всего по репутации наездника, которой он, по отзывам знатоков, славился. Второй по значимости в персидских войсках, он и по виду был заправским рубакой. Честно говоря, Кир и сам бы предпочитал иметь дело с Ариеем, а не с чопорным Оронтом. С волосами до плеч, широкими плечами и мощными ногами он мог бы потягаться с любым спартанцем. Поговаривали, что девушкам он предпочитает общество юношей, а вечерами слагает стихи, посвященные их красоте. Эллины тоже, без сомнения, предпочитали его Оронту. Хотя возрастом и положением своей семьи он ему уступал. Так что, несмотря на предпочтения царевича, персидской частью войска командовал все же Оронт.
С появлением Кира все встали. Греки склонили головы. Арией поступил точно так же, как будто так и надо. Это краем глаза заметил Оронт, уже опершись было одной рукой о стол, чтобы растянуться на полу. Кир невозмутимо пронаблюдал, как он, замешкавшись, поклонился ниже других и замер навытяжку, по жесту царевича сев со всеми обратно за стол. Греческие манеры распространялись в персидских рядах ползуче, словно болезнь. Хотя если это обернется такой же стойкостью, что и у эллинов, обмен будет в принципе справедлив.
С краев залы вереницей вошли слуги, неся череду аппетитно дымящихся блюд. Все были голодны, но к еде не приступали. Вместо этого военачальники потаенно переглядывались, как будто не решались произнести нечто, что может царевичу не понравиться. На Парвизе не было лица; казалось, он вот-вот расплачется.
– Хватит этого молчания и этих настороженных взглядов! – строго сказал Кир. – Что стряслось? Кто-нибудь скажите наконец!
– Похоже, великий, Тиссаферн оставил после себя прощальный подарок, – тяжело произнес Клеарх. – Денежные выплаты тебе прекращены. На данный момент мы в Сардах не можем получить ни единой серебряной драхмы. Хотя не мне тебе разъяснять, что под тобой двенадцать тысяч наемных воинов, которые получают выплаты в первый день месяца – а до него чуть больше недели.
– А на остальных нам не хватает пропитания! – сообщил Парвиз, показывая издали таблички с символами, которые Кир через стол не мог рассмотреть. – Еще на неделю нам хватит, но без денег соглашения с наемниками прерываются, а без еды люди начнут голодать.
Военачальник Оронт сделал подсчет зерна и мяса, потребных для ратного обучения восьмидесяти тысяч воинов. Получается что-то… невозможное. Мы так долго не протянем. Прошла весть, и теперь ни один скотник или зеленщик в Сардах не продляет нашу задолженность ни на один день.
Слушая, Кир ладонью сгребал со стола крошки. Стряхнув их все обратно, он встал.
– Тиссаферн уехал нынче утром. Возможно, ростовщики Сард позакрывали свои лавки, но как быстро могут разлетаться вести? Могу ли я их опередить? Золото есть в Византии, в четырех днях пути к северу. Мое имя и печать там по-прежнему в силе. Сколько нам нужно денег?
Люди за столом воззрились на него. Первым из персов заговорил Оронт:
– Повелитель, если черпать новые долги из царской казны, нам перестанут ссужать. Ты будешь не только унижаться с протянутой рукой перед менялами Византия, но и уронишь честь царствующего дома! Надо изыскать какой-то другой способ. Прошу тебя!
Кир слушал, прищурившись. Досадливо дернул головой, припоминая, что Оронт не знает его истинных намерений и не понимает угроз, которые могут встать на пути. Но и при этом хранить учтивость было трудно.
– Военачальник Оронт. Тиссаферн нарушил пределы доверия, означенные ему моим братом, царем Артаксерксом. Хорошо ли, худо ли, но при любом из раскладов я должен иметь золото, чтобы заплатить своим людям. Куда большим бесчестьем будет распустить армию наемников, чтобы те разнесли весть, что, дескать, Персия не может заплатить им свои долги! Нет уж. – Он сделал задумчивую паузу. – На задуманное мной нужно еще девяносто тысяч дариков. И еще вдвое больше, если я смогу их раздобыть. Такое количество даст мне возможность дышать и запас времени достаточный, чтобы обратиться к моему брату за решением важнейшего вопроса, от которого я не отступлюсь. Ты понимаешь меня?
Перс передумал ограничиваться поклоном и, отойдя от стола, бросился Киру в ноги. Арией наблюдал за этим с некоторым лукавством.
– Повелитель, прошу простить мое тугодумство. Я все осознал и служу тебе.
– За что я и благодарен, – уклончиво ответил Кир, понимая, что на него смотрят эллины. – Клеарх, мне понадобится стража из твоих сограждан. Сам я в купеческий дом Византия войти не могу. С твоей спиной, я не могу настаивать…
– Заживет, пока я буду скакать, великий, – отмахнулся Клеарх. – Уж больно дело срочное.
– Вот и хорошо. Приведи десяток своих людей. Парвиз? Ты едешь тоже. Беги в дворцовые конюшни и готовь лошадей. Если по дороге впереди кто-то едет с сообщением, нам нужно его опередить, иначе мы теряем всё.
– Повелитель, можно я тоже буду тебя сопровождать? – глухим голосом спросил Оронт.
Кир, опустив глаза, покачал головой.
– Оставайся здесь. Я возьму Ариея. А ты с моим возвращением начинай готовить людей к походу.
Арией от такого решения просиял и на Оронта поглядел со снисходительной жалостью. Этот взгляд не укрылся от Кира. Сейчас собственные подчиненные вызывали в нем лишь досадливость. Некоторых из них больше заботили мелкие дрязги между собой, чем служение сыну царя.
12
Четыре дня изнурительной скачки сказывались на всех, но в особенности на Клеархе. Несмотря на легендарную спартанскую выносливость, швы у него начали сочиться после парасанга тряски на коне, которого он недолюбливал, да к тому же едва с ним управлялся. На исходе каждого дня Кир заводил коней и конников в придорожные постоялые дворы, а сам принимался ждать Клеарха, который догонял остальных лишь среди ночи. При своей гордости и личной ответственности Кир не покидал обочины дороги до тех пор, пока Клеарх не добирался до него с мертвыми от усталости глазами. Ждать с каждым днем приходилось все дольше, а спартанец тем временем серел лицом, и спина его кровоточила через повязки. Но ни единой жалобы не срывалось с его уст даже по утрам, когда боль была самой несносной.
Их маленький отряд не потревожили ни разбойники, ни городская стража Византия. К концу пути Кир мучился по каждому потерянному часу и хотел прямо с ходу устремиться к самому богатому ростовщику города. Поэтому его удивило, когда Парвиз внутри стен перехватил поводья его коня, заставляя хозяина остановиться. Под недоуменным взглядом царевича слуга поклонился так низко, что едва не сверзился на дорогу. При этом он испуганно затвердил:
– Повелитель, ты весь в поту и в пыли. Прости меня, но… у тебя на лице написано отчаяние, которое видно всем. Между тем ты проделал весь этот путь… Вели меня, ничтожного, казнить, но опрометчивой поспешностью сейчас можно сгубить все на корню. Заклинаю тебя, хозяин мой… У твоего отца здесь есть… был прекрасный дом. Тебе сейчас лучше омыться и надеть одежды, более подобающие твоему положению царского сына.
– А если, пока я омываюсь, из Сард прибудет гонец?
Верный слуга лишь сидел, не еняя согбенной позы.
Кир высвободил поводья, потирая на них пальцем узорчатую вышивку.
– Хвалю тебя, Парвиз. Ты, конечно же, прав. Но и здесь поторопись.
Не прошло и двух часов, как царевич, отмытый от дорожной пыли и в атласном хитоне, гибко спрыгнул с коня возле купеческого дома Шастра. Пока он приводил себя в надлежащий вид, Парвиз по его приказу съездил и возвестил его появление, чтобы ворота перед сыном царя были открыты. Смена облика смотрелась, что и говорить, выигрышно. Во двор Кир заходил со спокойным достоинством, а на боку у него висел меч в усыпанных каменьями ножнах (тысяч на пять дариков, не меньше). Такое проявление знатности и богатства было сейчас крайне важно.
С Шастром Кир прежде не встречался, хотя за годы слышал его имя с десяток раз. Изо всех купцов и ростовщиков Византия Шастр был, пожалуй, единственным способным перенести урон для своей мошны, когда престол откажется оплатить долг Кира. По слухам, этот человек был богат как Крез, древний царь Лидии.
При виде спешащего навстречу хозяина дома Кир с радушной улыбкой протянул руки, не давая Шастру пасть ниц, а лишь коснуться коленом дворовой плитки.
– Да будет тебе, добрый хозяин! Для тебя я просто гость. И по срочному делу розового трона. Как удачно, что ты оказался в городе, мимо которого я как раз проезжал. Византий доподлинно жемчужина запада. И мне не хотелось переносить свое дело в Сарды.
Произнося последнее, Кир пытливо вгляделся. Эту фразу они согласовали с Клеархом, чтобы увидеть, как она отзовется на толстосуме. Но тот лишь облобызал царевичу руку, припав губами к костяшкам. Бородищу Шастр вряд ли стриг хотя бы раз. Она покрывала ему все лицо, помимо лба, глаз и бугорчатого сизоватого носа. При движениях она то и дело задевала амулеты и побрякушки с драгоценными камнями, которые в такт позвякивали.
– Я не имею слов, чтобы выразить мое почтение. Долгие, долгие годы я мечтал с тобою встретиться. И семейство мое будет несказанно радо, когда я сообщу ему о твоем приходе. Все будут вне себя от счастья!
Кир ощутил укол вины, вспоминая слова Оронта. Трудно смотреть человеку в глаза и при этом его губить. И тем не менее Кир заставил себя улыбнуться шире. Правота на его стороне, а став царем, он за все воздаст сторицей. За это Кир сейчас и держался, изгоняя из сердца тихий стон совести.
– Сожалею лишь о том, что не могу задержаться и познакомиться с твоей семьей, любезный Шастр. До меня дошла весть о большом восстании во Фракии. Мятежники должны быть сурово наказаны. Подо мной двенадцать тысяч наемного войска, лучшего в Греции. Таким воинам нужно и должно платить. Разумеется, брат мой Артаксеркс этот долг оплатит. А я в знак ручательства готов приложить свою печать. У тебя здесь найдется тысяч девяносто? Я привел с собой людей, которые понесут сундуки.
Внутри неприятно похолодело, когда Шастр в явном замешательстве начал колечками накручивать на пальцы бороду. Не успей Кир ухватить его за руку, он бы снова пал на пол.
– Повелитель! Прости меня, недостойного! Но такая сумма! У меня есть тридцать тысяч в личном подвале. Если б ты дал мне хотя бы два дня, я бы доставил тебе остальное в Сарды или б даже препроводил в твое войско, пока оно идет на восток. Повелитель, мне нет прощения. Если бы меня уведомили раньше, я бы уже все тебе подготовил.
Кир как мог скрывал свою досаду.
– Ничего, – ласково тронул он старика за плечо. – Пусть хотя бы тридцать. Вели принести сюда воск и стилос. Я оставлю помету в твоих учетных записях.
– Да, повелитель, слушаю и повинуюсь. Мне так неловко…
– Задерживаться я здесь не могу, – с вежливым нетерпением напомнил Кир.
Купец как на пожар заспешил со двора, совершенно не догадываясь, что только что уберег себя от разорения.
Под тридцать тысяч монет понадобилось две повозки, которые вышли из города с восходом луны, окруженные конными спартанцами. Еще четыре за ненадобностью были брошены у дороги. Маленькому отряду невольно передавалось настроение его начальника, который кипел досадой на себя – то ли из-за вынужденной лжи и влезания в неподъемный долг, то ли из-за того, что взять получилось лишь третью часть нужной суммы.
Наутро с восходом солнца на дороге показался всадник, едущий со стороны Сард. Эта часть империи была мирной, однако при виде столь хорошо вооруженного отряда гонец насторожился. Он увидел его еще издали и объехал на изрядном расстоянии. В свою очередь, Клеарх со своими спартанцами с подозрением оглядел на нем кожаную сумку: что за вести могут в ней быть?
– Хочешь, мы его возьмем? – спросил Клеарх царевича.
– Незачем. Пускай едет, – бросил через плечо Кир. – Что бы он ни вез, уже не имеет значения. Мой путь определен.
По прошествии дней возле Сард начали собираться войска, как персидские, так и греческие. Равнины вокруг города изрезали канавы отхожих мест; тысячами прирастали походные палатки, шатры и костровища. Поля, где зеленели ячмень и пшеница, были вытоптаны с полной потерей будущего урожая. К побережью причаливали массивные гребные суда с эллинскими гоплитами, а со стороны пустыни прибывали полки персидской пехоты, командиры которой с благоговением и радостью приветствовали Кира. Впрочем, их восторг от вида первого полководца империи держался лишь до той поры, пока они не вливались в общий состав растущего войска. Внутренний круг своих приближенных Кир, как мог, сужал, но, как предостерегал Клеарх, истинной цели такой силищи скрывать было невозможно. Любой, у кого есть глаза, понимал, что нет на свете горных племен, на усмирение которых требуется такая армия. На покорение целых народов требовалось силы меньше, чем та, что скапливалась нынче вокруг Сард.
Ночами Кир спал всего по нескольку часов, падая на свой походный топчан в полном изнеможении, но уже снова просыпаясь, когда к его плечу притрагивался Парвиз. Вечерами он устраивал встречи с десятками персидских воинских начальников, пробуя их на преданность и на прочность. На таких сходах неизменно присутствовали Клеарх, Проксен и Софенет, следившие за своими персидскими соратниками пытливыми, колючими взглядами. Были вопросы, которых нельзя избежать, и, отвечая на них из раза в раз, Кир становился все более вспыльчивым. Нет, нападения на свободные греческие города не будет. Нет, враг не будет назван вплоть до той минуты, когда пора будет это сделать. Клеарх залечил свои раны греческими снадобьями и гусиным жиром, а нагноение на плече влажным хлебом, который вывел яд. Свои раны он предлагал показать кое-кому из персов, но те уклонялись, чувствуя себя неуютно от мрачноватой истовости этого странного греческого военачальника. Именно Клеарх отсиживал каждый такой вечер до последнего, когда все остальные уже откланивались. Если находились такие, кто не расходился прежде хозяев, Кир заново собирал узкий круг своих доверенных лиц в одной из комнат опустевшего дворца, слуги которого, умаявшись, спали вповалку.
– С нами или нет? – задавал он один и тот же вопрос.
Эллинам если и льстило, что к их мнениям относятся всерьез, то они этого не показывали, а перед ответом мрачно переглядывались между собой.
– Тот молчун за сегодня ни разу не поглядел тебе в глаза, – высказал свое наблюдение Клеарх. – Да и мне, когда я пробовал втянуть его в разговор. Он не из тех, кого ты назначал?
– Суждение твое верно, – кивнул Кир. – На службе он состоит уже давно, а в начальники его произвел еще мой отец. Увы, он толков и боевит, и я в нем нуждаюсь. А ты что думаешь, Проксен?
– Мне он не понравился, а я своему чутью верю. Поэтому доверие к нему у меня не длиннее моего плевка. – Ширококостный грек пошевелил плечами, словно жерновами мельницы. – Не то что тот живчик-балагур прошлым вечером, не помню, как его звать. Ты герой для многих своих людей, великий, но не для всех. Так что этому сегодняшнему полемарху – как там его, Аррас или Араз? – я б доверять не стал. Лучше его отстранить или услать с каким-нибудь заданием. Не думаю, что он будет тебе предан.
– Я не могу отсылать каждого, кто выглядит замкнутым или не выказывает должного почтения, – натянуто сказал Кир. – Чтобы победить, мне нужно знать, что я могу положиться на них, на их умение и опытность. – Он раздраженно повел плечами, как обычно при подступающем гневе. – Не победить мне и без доверия тех военачальников, что готовы идти на бой лишь потому, что я глаголю от имени царя. Скажите мне: как я вообще смогу повести их в битву против моего брата? Возможно ли такое?
Он оглядел людей, собранных его именем. Правда состояла в том, что эллинам, получающим месячное жалование, он доверял куда больше, чем своим персам, несущим службу по присяге. Эллины жаждали победы, и это было самым существенным. Более того, они, похоже, испытывали личную неприязнь к Тиссаферну и всему, что он собою представлял. После того как по приказу этого перса был высечен один из их числа – неважно, как стойко вынес то унижение Клеарх, – в свой ратный труд они стали вносить какой-то несвойственный ремесленникам энтузиазм.
Прочистил горло стимфалец Софенет. На этой зрелой стадии Кир примирился с мыслью, что эллинам его замысел придется все-таки приоткрыть. Пускай он скрепя сердце водил за нос своих соплеменников, но хотя бы со своими наиболее доверенными наемниками можно было обойтись без недомолвок и утаиваний. Он поглядел на Софенета, вспоминая, как они вместе прогуливались в садах Сард, обсуждая якобы страшную угрозу, которую являют собой писидийцы. Тот ни на секунду этому не поверил, что так или иначе указывало на здравость его рассудка.
– Великий, я тут с некоторых пор размышляю над этой дилеммой. И думается мне, что ты все-таки не имеешь права сидеть на троне вместо своего брата.
– Осторожней, Софенет, – буркнул Клеарх, не поднимая глаз.
– Я имел в виду, что твои персидские полки не захотят пойти против истинного царя и не пошли бы на это ни за кого иного на свете, кроме тебя. Ты же, в конце концов, наследник трона. Если мы вызовем царя Артаксеркса на битву и он падет – споткнется ль под ним конь, а он сломает себе шею, – прав ли я в суждении, что с момента его смерти царем становишься ты?
– Это так, – ответил Кир.
Софенет кивнул.
– Тогда, возможно, у тебя есть право бросить ему вызов. И вместо воинского похода, направленного на резню и уничтожение, ты тем самым свершишь личное возмездие над своим братом за зло, причиненное им тебе. А твое войско лишь заставит его принять этот вызов и убережет тебя, пока ты вершишь справедливость, в которой тебе раньше отказывалось. Насколько я знаю, твоя личная стража была вероломно убита, а ты посажен в каземат и приготовлен к казни. Ты – претерпевший злую обиду сын царя. И если твои персы воспротивятся – более того, посмеют грозить мятежом, – я бы высказал им это.
В комнате воцарилось молчание. Клеарх сидел с остро сдвинутыми бровями.
– Ну Софенет, ну старый лис, – щуря тяжелый глаз, произнес наконец Проксен. – Вот так бы и надо сыграть. Личные струны, великий, твоих командиров наверняка затронут. Дело семейной чести и воздаяния. Может, и в самом деле получиться.
– Кто-нибудь, бесспорно, воспротивится, – продолжал стимфалец. – Но с этими можно будет справляться по мере проявления таких случаев. Худших из тех жалобщиков и горлопанов надо будет просто приканчивать до того, как мы сойдемся с врагом на поле боя. – Софенет осклабился этой мысли и хмыкнул, получив от Клеарха радушный шлепок по спине.
– Хорошо, – промолвил Кир. – Я намерен не ждать более тех немногих отрядов, что еще не подошли. Сбор войска уже и так занял столько недель. Тиссаферн впереди все еще будет где-то в дороге. Чтоб достичь хотя бы скромного успеха, нам нужно выходить как можно скорее. – Оглядевшись, своих военачальников он застиг за переглядыванием. – Что еще?
– По-прежнему остался вопрос выплат, великий, – сказал за всех Клеарх. – Те тридцать тысяч, что мы взяли в Византии, почти истекли. На них закуплены возы с провизией, которой войску в походе хватит на месяц-полтора, если довольствия выдавать по две трети. Но этого все равно недостаточно.
На удивление, Кир махнул рукой, выказывая эдакую беспечную уверенность, которой эти люди не видели в нем без малого год.
– Я уже задумывался над этим и разослал письма моим самым давним и богатым сподвижникам, коих немного. К тому времени как нам останется пробавляться одной мучной пылью и проточной водой, думаю, мы уже обретем все, что нам нужно. Не могу заверить, что в пути нас совсем уж минуют нужда и невзгоды, но какой поход обходится без них? Полная уверенность у вас может быть только в одном. В том, что если я при вашем содействии стану царем, пусть и через поверженное тело моего брата, вы более не будете знать нужды ни в чем. Этого вам достаточно? В этом я клянусь своей честью и сомкнусь ладонью с каждым из вас, если вы того пожелаете.
Эллины один за другим, подходя, брали его руку и сжимали так, что белели костяшки. Глаза Кира смотрели ясно и жестко, без тени сомнения – даже непонятно, к добру или к худу, учитывая неоднозначность замысла.
Лето уже набирало силу, когда к выходу из Сард изготовилась необозримая воинская колонна. Отряды эллинов просто затерялись бы в море персидской пехоты, если б Клеарх не настоял, что его спартанцы должны идти впереди. Он объяснил, что общая скорость колонны возрастет, если темп будут задавать его люди, хотя прочие эллины роптали, что он-де опять ставит себя выше остальных.
Персидская часть войска в своем окончательном виде насчитывала чуть больше ста тысяч пехоты. Нехватка чувствовалась и в лучниках и в пращниках (первых было всего несколько тысяч). Досадно немногочисленной была и конница, хотя знакомый Киру афинянин Ксенофонт содержал животных в надлежащем порядке. Молодой грек вполне освоился на своем поприще коневода и благожелательным взглядом проводил царевича, проскакавшего мимо на своем скакуне. В целом же собранное Киром войско никак не соответствовало той силе, которую он рассчитывал повести на брата против совокупной мощи Персидской державы. Никак не покидала безутешная мысль, что вся затея губительна своей поспешностью. Собрать силу, способную пересилить могущество персидского царя, с самого начала казалось чем-то неосуществимым. Люди не были подготовлены так, как того хотелось, хотя Клеарх обещал в походе продолжить ратную выучку, а значит, день ото дня навыки воинов будут все-таки крепнуть. Войско в сто двадцать тысяч человек отправлялось на юго-восток в пустыню – вдалеке от Царской дороги и любопытствующих глаз. И, несмотря на все недочеты, Кир ощущал за свое воинство отчаянную, болезненную гордость.
Первые разведчики и застрельщики из пелтастов ушли вперед за день от основных сил, и после этого каждые шесть часов вслед предыдущим бодрой рысцой выходил новый десяток легковооруженных воинов. Для главной колонны становилось своеобразной игрой попытаться выследить и обнаружить этих сорвиголов. Начальники знали, что это поднимает дух при долгих унылых переходах через безликие земли, и не запрещали это озорство. Перспектива поймать группу лазутчиков укрепляла бдительность, а также была источником азартных споров и ставок среди полков и, конечно, самих разведчиков.
На последнем смотре конечного места назначения Кир не указал, дав лишь знать, что бездельничать в пути никому не придется. Идти предстояло через местности более дикие, чем те, по которым перемещался Тиссаферн. На самом же деле пунктом прибытия можно было считать то место, где перед ними встанет войско Артаксеркса. Мысль о непостижимости таких расстояний пугала не в последнюю очередь потому, что все необходимое приходилось тащить с собой.
Кир тихо свирепел от одного лишь числа увязавшихся за колонной праздных людей. На протяжении восьми месяцев Сарды служили местом сбора войск; здесь получали оплату золотом наемники, а серебром персидские полки. Все это время город полонили тысячи вооруженных людей при деньгах. Торговля и ремесла процветали, от кожевников, шорников и кузнецов до искусных оружейников; что уж говорить о своднях и продажных женщинах и мужчинах всех мастей и возрастов, которые буквально наводнили улицы, выдавливая деньги из одиноких, уходящих на войну людей. Кое-кто из этой публики успел привязаться к отдельным грекам и персам. Другие просто решили продолжить свой доходный промысел. В итоге к войску примкнуло еще двенадцать тысяч, негодных для сражений, но которых приходилось так или иначе кормить, одевать и охранять.
Кир стиснул кулаки так, что на ладонях остались красноватые вмятины от ногтей. Будь проклят Тиссаферн! Если б не эта шакалья падаль, он бы и не подумал устраивать поход нынешним летом, когда зной буквально высасывает из людей жизненную силу. А что едва ли не хуже, этот подлый враг отсек его от денег – удар, нанесенный скорее из мелочной мстительности, чем из сомнения в его преданности брату. За все свои годы на поприще полководца Киру ни разу не приходилось думать о трудностях подготовки к походу без неисчерпаемого резервуара царской казны за спиной. Это было все равно что глядеть на море и вдруг увидеть, что оно исчезло, будто б сам мир перевернулся вверх дном. Впервые в жизни ему приходилось рядиться с поставщиками и торговцами, злобно торгуясь из-за каждой серебряной монеты. К своему удивлению, он открыл, что ему это нравится. Выкручивая скрягам руки на предмет скидок, он испытывал неведомое прежде удовольствие, сродни победе над недругом без кровопролития. Мысль для царского сына весьма странная. Глядя на змеящуюся колонну, Кир ощущал ее принадлежность себе гораздо сильнее, чем в прежние времена, когда в избытке было и времени, и денег. И он ею гордился – даже блудницами, даже людьми, которые в конце концов предадут.
Они сошлись по его зову, вне зависимости от движущих ими причин, благородных и не очень. Сила из собранных им соплеменников и эллинов сама по себе образовывала на голой земле море – колонну, растянувшуюся на столько, что те, кто впереди, отстояли от хвоста на целый дневной переход. От одной этой мысли в груди делалось свободно, и волны сладкой дрожи проходили по телу. По мере готовности сотники ревели приказы строиться, и колонна в виде неровной змеи начала обретать черты построения – квадрат за квадратом, квадрат за квадратом. Кир с Клеархом поскакали в голову колонны, где к двум вбитым в землю железным столбам были привязаны два белых быка. Спартанец вызвался дождаться двух последних отрядов гоплитов, прибывающих с Крита. От предложенной лошади он отказался: мол, раз уже попробовал, и хватит. Вместе с тем он поклялся обязательно привести этих людей в общий строй.
Кир втянул воздух, пахнущий древесным дымом с привкусом лимона и мяты. Прорицатели готовились пронаблюдать и истолковать то, как брызнет кровь жертвенных животных, а для тысяцких и сотников это был верный знак, что вечером к их кострищам попадет по хорошему ломтю мяса, и на этих быков они поглядывали с жадноватым предвкушением. Кир вознес руку, и на несколько секунд повисла тишина, нарушаемая лишь ветром, который, словно крыльями, хлопал складками одежд.
По взмаху его руки прорицатели вонзили в мускулистые бычьи шеи ножи из обсидиана. Обильно хлынула кровь. Согласно ритуалу, войску надлежало пройти через натекшие лужи, оставляя за собой на протяжении парасангов багровые следы. Расстояние не имело значения – воины здесь и находились ради крови. Такая силища не собирается для мира.
Пронзая утро, захрипели рога. Тут и там над колонной вскинулись и неистово затрепетали на ветру флаги и вымпелы. Полковые барабанщики начали мерно отстукивать, задавая походный темп.
Кир вознес молитву небесам, испрашивая удачи, которая принесет ему золотой венец. В трех днях пути по зеленым долам Лидии течет река Меандр, а в дневном переходе от нее город Колоссы. Именно там предстоит дождаться отставших критян, которых приведет Клеарх. Сидя на коне, царевич наблюдал, как, помахивая в такт движению руками, молча двинулись в путь спартанцы. Первые дни пути, несомненно, выявят слабости: просчеты в ожиданиях, уйму забытых или не принятых во внимание мелочей.
Но они же покажут, чего им стоит ожидать – а те, кто доберется к месту отдыха в Колоссах благополучно, смогут сделать вывод, что к заданию готовы. Кир понимал, что из десятка набранных лишь один вырастает в истинного воина, и то постепенно, шаг за шагом. Так что он улыбнулся, натягом уздечки и легким ударом пяток поворачивая коня. Позади с десятком телохранителей оставался лишь спартанский архонт.
Было видно, как Клеарх, приставив к бровям ладонь, смотрит вслед. Кир, давая понять, что видит, коротко кивнул и увидел, как то же самое сделал и спартанец. Путь вперед был открыт, куда бы он ни вел.
13
К реке Меандр колонна вышла достаточно бодрым шагом. Поначалу возникла легкая неразбериха, когда те, кто не привык держаться в строю по шесть-семь часов, начали спотыкаться и сминать сзади стоящих. Хотя для начала долгого похода состояние людей было вполне сносным. Были, конечно же, требующие перевязки новые волдыри, но при этом большинство из тех, кто пострадал, вняли совету спартанцев: лучше давать коже затвердевать на открытом воздухе, чем рисковать нагноением, если плоть отсыреет.
Реку переходили по наспех сооруженным мосткам из семи привязанных друг к другу рыбацких лодок. Здесь не обошлось без потехи. Из персов плавать умели лишь немногие, и их солдаты, хватаясь за борта побелевшими от напряжения пальцами, осторожно, по-женски перебирались с одной лодки на другую, вызывая глумливый смех товарищей. Спартанцы чувствовали себя как рыба в воде и, переправившись, в порядке ожидания плескались на отмели или рыбачили, пользуясь возможностью охладиться.
По прошествии еще одного долгого дневного перехода у людей начали проявляться определенные признаки закалки. Не обошлось без растяжений и ран – в общей сложности с полдесятка – но не бывает так, чтобы перемещение людей и оружия по дикой местности обходилось без вывихнутых голеней или случайного накола на острие.
Вместе с тем это был совместно нажитый опыт. И Кир надеялся выстроить свое войско вокруг этой общей истории, так чтобы его персидские полки, увидев врага, выбрали сторону своего верного полководца, а не какого-то там призрачного заумного царя, правящего по другую сторону страны. Человека, которого они знают, который месяц за месяцем ехал рядом с ними на коне, деля на равных все невзгоды и испытания, а не чужака на троне.
Более гладкого начала сложно было и представить. В Колоссах Кир дал людям недельный отдых, а сам охотился там в царских угодьях. Клеарх все не показывался, но прибыл с четырьмя сотнями фессалиец Менон и принес весть, что Клеарх нагонит войско в Келенах и чтобы его в пути не дожидались. Для своих нужд из царских конюшен Кир взял десяток скакунов и передал их попечению Ксенофонта. Этого все равно было недостаточно, но появления из воздуха обученных конников ждать не приходилось, а на их покупку не было средств. Помимо собственного конного отряда из шестисот всадников Кир знал о преимуществах быстрых верховых гонцов. Будь его воля, он бы пересадил на них всех своих разведчиков. Но коней для них не было, а потому оставалось печально взирать, как медленно и неповоротливо движется его огромное войско, уязвимое перед внезапным броском или засадой. Ко времени выхода из Колоссов мозоли у его воинства затвердели, а натруженные мышцы налились крепостью. В поход отдохнувшие люди выходили пружинистым шагом, а кони под рев рогов с заливистым ржанием вскидывались на дыбы. Конные телохранители Кира, сидящие поверх шкур барсов и газелей, смотрелись всем на зависть.
Как оказалось, часами скакать вдоль воинских рядов было ему в удовольствие. Выходя к дороге или широкой тропе, они шли по ней. Хотя в основном дни проходили в переходах через холмистые равнины, к слабо различимым путевым отметинам, которые приходилось удерживать в поле зрения вне зависимости от изгибов местности.
Кир чувствовал, что и в нем самом прибавилось сил и ловкости – но все равно его пробирало беспокойство, когда колонна начинала петлять меж горных громад или ее поглощал хвойный лес. Временами он отряжал на дорогу дозорных, высматривать Клеарха, но его по-прежнему нигде не было видно. За пределами Сард до царевича дошло, насколько он проникся доверием к этому спартанцу и даже стал зависеть от него. Без его незыблемого присутствия и твердости в решениях все как будто становилось полым, словно борьба за венец представляла собой не более чем видимость.
Из всех посвященных Кир лучше всего знал восточные войска своего брата; пожалуй, лучше, чем сам Артаксеркс. Восприняв Кира как серьезную угрозу и подняв все свои полки, в поле он мог бы вывести шестьсот тысяч войска – численность, от которой впору вскочить и возопить среди ночи. Более того, под ним были богатства всех двадцати восьми сатрапий и царская казна. Царь Царей не страдал от нехватки еды и хвороста, и ему не приходилось думать об их пополнении. В походе он мог себе позволить ежевечерне опиваться вином, так как воинов у него было больше, чем звезд на небе.
Город Келены находился примерно в трех днях хода от Колосс, на реке Марсий. Здесь Кир остановился ждать Клеарха с его пополнением, сожалея, что вообще оставил архонта одного. Что ни день, то воины посматривали на царевича все удивленней, особенно персы. Они никак не могли взять в толк, зачем целому войску дожидаться какого-то спартанца, вне зависимости от его чина. Однако Кир с места не двигался, хотя до этого сам же всех подгонял. Первоначальная взволнованность постепенно улеглась, и люди настроились на неторопливый уклад становища, развлечений ища в городе. Киру не сообщали ни о казни мародеров, ни о массовой драке отряда стимфальцев с персидским полком. Он пребывал в напряженном ожидании, и его не рисковали беспокоить.
На исходе второй недели Клеарх прибыл, спокойный, как весенний ветерок. С собой он привел восемь сотен гоплитов из разных городов, двести копейщиков-пелтастов и сорок критских лучников. При виде такого воинства Кир простил ему задержку, но спартанец в знак извинения опустился перед ним на одно колено на виду у вновь прибывших.
– Это последние, великий. И им повезло выжить, когда их корабль на подходе из Крита пошел ко дну. У них за плечами тысяча историй, и не сомневаюсь, мы услышим их все, когда двинемся дальше. Теперь мы сами по себе. Больше за нами никто не следует. – Спартанец с прищуром посмотрел вдаль, трепетнув ноздрями, как охотничий пес, вынюхивающий добычу.
– Я уж начал подумывать, ты не придешь, – признался Кир.
Клеарх посмотрел пристально.
– Великий, я давал слово. А значит, меня проще было убить, чем оттащить от тебя. – На улыбку царевича он добавил: – И так вполне могло случиться.
Выход в путь проходил в настроении чуть ли не праздничном. Часть пути пролегала через сатрапию, где дороги были выложены как следует. Люди с наслаждением шагали по плоским вытесанным камням, а битва впереди если и ждала, то так нескоро, что о ней можно было пока и не задумываться.
У командиров настроение было иным. Клеарх так и вовсе обрывал любую радужную беспечность. К своему ремеслу он относился серьезно, и, по крайней мере, чувствовал напряжение от ждущих впереди испытаний. Ушел в себя и Кир, целые дни пешего или конного пути по кровеносным сосудам империи проводя в молчании. Голову все не покидали мысли о Тиссаферне: как он там, шакалья падаль? Обошли ли они его на Царской дороге, или он по-прежнему держится впереди? По этим же камням ступал некогда первый царь Дарий, вторгаясь в Грецию. Его сына Ксеркса эта дорога повела на запад, к грядущему разгрому на суше и потере флота на море. А он, Кир, вынужден сейчас держаться пути на юг, подальше от царских посыльных, которые, едва завидев колонну, немедленно помчатся сообщать в столицу.
Такие мысли на протяжении многих часов и вкупе с палящим солнцем действовали угнетающе. Терялось и восприятие собственного воинства как поджарой ратной силы после того, как выяснилось, что одна лишь дневная кормежка занимает по полдня. Колонна, по сути, представляла собой движущийся город, который среди дня останавливался и превращался в кочевье. На все лады стучала и брякала кухонная утварь, люди расходились за хворостом и разводили костры. Весь стан окутывала атмосфера летнего празднества, вплоть до того, что устанавливались палатки, куда выстраивалась очередь для желающих за плату вкусить плотских утех. Все это занимало, казалось, целую вечность. Киру оставалось лишь тягостно смотреть на солнце в небе, щурясь и приставив к бровям руку.
Люди, подобно саранче, облепляли любое питейное заведение, неважно, насколько мелкое и убогое, какое только попадалось навстречу. На Царской дороге такие места воздвигались высочайшим указом по установленному лекалу. Все блага цивилизации для усталых путников тянулись вдоль дороги, словно бусины на цепочке, до самых Суз.
Лишенное этих роскошеств, Кирово войско обирало до нитки окрестные селения, изымая все, что жители не успевали спрятать от голодных солдат. Без этой дополнительной поживы в войске начался бы голод – неизбежное следствие, еще острее ощущаемое Киром по мере исчезновения его последних золотых, тающих, казалось, еще до пересчета. Когда последние монеты умещались, можно сказать, на одной ладони, он увел свою колонну на двадцать парасангов в сторону, к городу Тириею в небольшом царстве Киликия. Здесь он остановился на отдых в имении, хорошо знакомом ему с детства.
Спустя два дня, как он и ожидал, для разговора с ним военачальники избрали Клеарха. Выплат не было ни греческим, ни персидским полкам, сундуки пустовали, а наполнить их было нечем. Царевич сидел за столиком на террасе и под рыжеватыми лучами закатного солнца неторопливо смаковал финики и местный мягкий сыр.
– Архонт? Я так и знал, что ко мне пошлют именно тебя. Весьма кстати. Присаживайся, присоединяйся к моей трапезе. Таких знатных фиников ты, наверное, нигде и не пробовал.
Вид у Клеарха был точь-в-точь такой же, как на их первой встрече, словно время было над ним не властно. В свою очередь, спартанец разглядел, что под бременем непомерной ответственности молодой полководец несколько осунулся.
– Благодарю, великий, – сказал Клеарх и, взяв с блюда финик, сжевал его, продолговатую косточку сплюнув в ладонь. – Очень вкусно.
Между ними застыла тишина. Кир ждал, забавляясь этой игрой в молчанку. Так, втихомолку, они управились с блюдом, а слуга поставил на столик тарелку с тонкими ломтиками мяса и жареные зубчики чеснока, в которых Клеарх души не чаял; взяв сразу пригоршню, он начал с аппетитом похрустывать.
– Великий, – вымолвил он после, казалось, бесконечной паузы.