Комонс III. Игра на чужом поле Батыршин Борис

Первый боец – высокий, с ног до головы покрытый густыми татуировками, вооружённый макуатилем и короткой палицей с навершием в виде шара с единственным обсидиановым шипом, красовался в набедренной повязке Стражей – ярко-красной с бронзовой каймой. Второй, коренастый крепыш, усыпанный вместо обычных татуировок крупными пятнами, имитирующими шкуру ягуара, носил цвета Знающих – серебряная кайма высших ступеней терялась на фоне белой ткани, положенной этой касте. Вооружился он так же, как соперник – разве что, макуатиль покороче, да палица напоминала обычный шестопёр из чистого золота. «Как бы золота» – поправил я себя. Здесь всё «как бы» – и металл, и ткань, и вулканическое стекло и человеческая плоть. Реальна только сияющая пыль «Ча» в контрольных сосудах.

Услыхав название палиц – «маката» – Кармен ухмыльнулась.

– Забавно: в странах Латинской Америки «макатами» называют полицейские резиновые дубинки. Вон, оказывается, из какой древности дошло словечко…

Сама схватка меня разочаровала. Бойцы напрыгивали друг на друга, нанося размашистые удары макуатилями, изворачивались, уклонялись, а когда не получалось – отражали макатами, зажатыми в левой руке. При каждом соударении сыпались лиловые искры – «как бы обсидиановые» пластины, которыми были утыканы макуатили, вызубривались, выкрашивались не хуже каменных оригиналов. В этом и состоит тактика бойцов, услужливо пояснил Парья: добиться того, чтобы оружие противника износилось раньше, чем твоё собственное.

Так и получилось. «Боевые вёсла» быстро лишились обсидиановых кромок, и дальше поединщики молотили друг друга чем попало. Под конец боец-Страж отбросил бесполезную деревяшку, высоко подпрыгнул и с гортанным воплем обрушил «шестопёр» на макушку Знающего. Тот, перехватив свой макуатиль, как копьё, в прыжке изо всех сил воткнул уцелевшие обсидиановые шипы на его торце в грудь противнику. Удары попали в цель – бойцы рухнули, контрольные сосуды издали хрустальный звон, выбросив столбы золотистой пыли.

На том всё и закончилось. Соперники потеряли больше «Ча», чем дозволялось правилами Игр, и не могли продолжать бой. Судейская коллегия (трое сурового вида мужиков в ложных головных уборах из ярких птичьих перьев), посовещавшись, засчитала поражение обоим. В дальнейших Играх они участия не примут.

Трибуны разразились возмущёнными воплями и свистом. Болельщики вскакивали со скамей, потрясали кулаками над головой, выкрикивая проклятия судьям и чужой касте. Облачные Стражи кинулись усмирять буянов, в воздухе опять замелькали макаты – простые, деревянные, без шипов или ударных насадок.

Я подхватил Кармен под руку, и мы заторопились к выходу из зала. Бои продолжатся после перерыва, и хотелось отдохнуть от царящих на Арене давки и гвалта.

– Что ж, один финалист определился. – рассуждала на ходу Кармен.

– Тот, из касты Воинов, что прирезал своего соперника.

– Кто бы сомневался! – хмыкнул я. – С самого начала было ясно, что он пройдёт в финал.

– После перерыва тебя ждёт схватка с бойцом из касты Хранителей. О нём ты совсем не беспокоишься?

– Нисколько. Этот парень и так-то не соперник Парье, а уж теперь…. Впрочем, сама увидишь. А пока пойдём, проверим – никто ещё не добрался до моего снаряжения? Не хотелось бы испортить почтеннейшей публике сюрприз.

Дзан-нг!

Палаш высек сноп голубых искр из кромки макуатиля. «Как бы сталь», столкнувшись с «как бы обсидианом» пострадала гораздо меньше – тем более, что я привычно подставил под удар «сильную» часть клинка, ту, что ближе к рукояти. Ну, останется на ней пара зазубрин, так и что с того? По-настоящему опасные удары наносятся острием и последней четвертью лезвия…

Зрители удивлённо загудели – не привыкли, что боец парирует макуатиль клинком, а под макату подставляет предплечье, обмотанное плотной тканью. Удары получаются весьма чувствительные, но терпимые, а мой сосуд и не думает реагировать на них потерей драгоценной пыли.

Хранитель отскочил и принял боевую стойку, точь-в-точь как тренировочное чучело: на полусогнутых ногах, слегка наклонившись вперёд, с широко разведёнными руками. Боец он был неплохой, и умело использовал отработанный приём: во время схватки ловко перекидывал макуатиль и макату из одной руки в другую. Этот трюк вызывал восторженные вопли на зелёной (цвет касты Хранителей) половине трибун, неизменно сменяющейся вздохом разочарования – я всякий раз парировал удары своим палашом. Он, хоть и вдвое тяжелее макуатиля, но выигрывал в скорости за счёт отличного баланса. Раза два мы сходились грудь-в-грудь, и тогда я наносил сопернику удар эфесом с лицо, словно кастетом – не смертельный, но его хватало, чтобы сосуд соперника извергал тонкую струйку «Ча».

Сам же я пока отделался минимальными потерями. В самом начале боя Хранитель внезапно перешёл в партер – кувырнулся навстречу, и в перекате достал меня зубом макаты по бедру. Сигнальная колба отсалютовала ловкачу фонтанчиком золотой пыли, но на этом его успехи и закончились – пробиться сквозь мою защиту он больше не смог.

Я фехтовал в испанской стойке: ноги расставлены широко по диагонали, левая, обмотанная плащом рука впереди, правая – на уровне плеча. Палаш я держал плашмя, тыльной стороной ладони вверх – из такого положения можно парировать косые и горизонтальные удары, опустив клинок и выполнив отшаг назад с проворотом.

Вот и сейчас – Хранитель испустил гортанный крик и рубанул, целя мне в бок. Я ушёл полу-пируэтом, и встретил макуатиля палашом, производя очередной пиротехнический эффект. Ещё удар – зажатой в левой руке макатой, сверху вниз, в голову.

Полшага назад, взмах левой рукой. Полотнище – ярко-синее, серебряной каймой, цвета высших ступеней касты Жнецов – соскальзывает с предплечья и хлещет навстречу макате. Складки оборачиваются вокруг древка, обсидиановый шип цепляет за ткань. Рывок на себя – Хранитель, чтобы не потерять равновесия, выпускает рукоять макаты, и она вместе с плащом улетает мне за спину. Противник отпрыгивает, уходя от укола в лицо, а я уже в боевой стойке – только вместо плаща в вытянутой вперёд левой руке хищно поблёскивает дага, длинный фехтовальный кинжал с широкой гардой. Она дожидалась своего часа заткнутой за набедренную повязку – рукоятью влево, как и положено носить кинжал истинному кабальеро.

Трибуны дружно выдыхают. То ли ещё будет…

Задуманного концерта с финтами, переводами и рипостами не получилось. Хранитель, утративший остатки душевного равновесия и здравого смысла решил идти напролом. Он перехватил макуатиль обеими руками и, оглушительно взвыв (как же без этого!) обрушил на меня самый незамысловатый из возможных ударов – с замаха из-за спины, целя в макушку.

Принимаю макуатиль на скрещенные клинки, и делаю шаг вперёд, сокращая дистанцию. Хранитель рвёт рукоять на себя, но не тут-то было – «боевое весло» прочно схвачено изогнутым перекрестьем даги. Проворачиваюсь на левой ноге, отвожу руку с палашом – и всаживаю его в диафрагму противника с такой силой, что эфес ударяется в грудную клетку, а клинок выходит из спины.

Хрустальный звон рассыпавшейся в крошево мерной колбы. Фонтан «Ча» весь, без остатка, тающий в воздухе.

…извини, парень, я не хотел. Так получилось…

Трибуны потрясённо молчат. Ещё одна окончательная гибели «Искры» за один-единственный день кастовых Игр – на памяти Парьи такого ещё не случалось.

Я поглядел на лежащее у ног тело – нет, не тело, а пустую виртуальную оболочку. Вот оно дрогнуло, расплылось по краям, потеряло материальность – и растаяло облачком золотистых искорок, как тает огонёк угасающей лучины.

Обычные удовольствия – телесная любовь, вкусная пища и пьянящие напитки, доступны обитателям «Облаков» ничуть не меньше, чем тем, кто живёт в телесных оболочках на поверхностях планет. Но им, коротающим здесь бессмысленно-долгий век, мало одних лишь незамысловатых плотских радостей. Потому и процветают массовые зрелища – например, священная игра в мяч или Игры, на которых сходятся лучшие бойцы каст. Местные обыватели настолько азартны, что без колебаний ставят на победителя малую – а порой, не такую уж и малую! – толику своего «Ча».

Самому же герою достаются награды в виде внимания и восторгов многочисленных поклонниц. Победитель, как известно, получает всё – в том числе и горячую, готовую на всё женскую плоть. Пусть и бесплотную, как и всё остальное в «Облаке».

Вот и сейчас – покидая зал, мы буквально продирались сквозь толпу полуобнажённых, а то и совсем нагих женщин, возбуждённых до последней степени. В какой-то момент я даже испугался, что моя подруга схватит палаш и без затей разгонит прелестниц шлепками плашмя по соблазнительным частям тел…

Но – обошлось, и продолжение вечера протекало уже на ложе. О стеснении более никто не вспоминал, те более, что согласно местным поверьям, занятия любовью пусть немного, но пополняют личный запас «Ча». А что касается моральных ограничений – кто мы такие, чтобы лезть в чужой монастырь со своим уставом? Наши молодые, полные сил организмы настойчиво требовали встряски после сумасшедшего напряжения – и лучшего способа природа ещё не придумала…

– Слушай, а как вышло, что ты так легко его одолел?

Кармен-Чуики повернулась на бок, приподнялась и положила мне на грудь скрещенные руки, уткнувшись в них подбородком. При этом её полные груди плотно приникли к моему животу, и я едва сдержал сладостный вздох. Тут ведь только начни, и не остановишься – а силы всё-таки стоит поберечь…

Я мысленно сосчитал до десяти. Помогло. Кармен нетерпеливо потеребила мочку моего уха.

– Ну, во-первых Парья упражнялся в боевых искусствах не меньше прочих, и его навыки сейчас в моём распоряжении. А во вторых… понимаешь, повторилась история Кортеса и ацтеков. Тот парень оказался в плену традиций – приученный пользоваться только таким и никаким другим оружием и только такой, и никакой другой тактикой, он попросту растерялся. За что и пострадал.

Кармен нахмурилась и приподнялась. Я мысленно взвыл – острые локотки болезненно впились мне в грудь.

– Но ведь сделать точно такое же оружие легче лёгкого, было бы «Ча»! Тот, из касты Воинов, присматривался к твоему палашу, я заметила. Не боишься, что завтра он выйдет на Арену с его копией?

Я усмехнулся.

– Представь, что ты дашь человеку, всю жизнь пользовавшемуся, скажем, пращой, ручной пулемёт. Машинка-то хорошая, убойная – но много он им навоюет без подготовки?

– Ну, это дело другое…

– Ровно то же самое. При всём своём опыте, фехтовать такими клинками он не обучен. А для меня это дело, наоборот, привычное. Так что, хотелось бы, конечно – но, боюсь, такого подарка он мне не сделает.

Я осторожно высвободился и сел.

– Кстати, у нас осталось ещё «Ча» из резерва, выделенного на Игры?

Кармен встала к стоящему в углу комнаты малому алтарю. Я с удовольствием разглядывал её крепкие круглые ягодицы, безупречные линии спины и длинные, немыслимо стройные ноги.

Над панелью вспыхнуло и повисло голубое облачко.

– Есть немного. А что тебе нужно?

Я встал, поискал набедренную повязку. Не нашёл. Ну и Супай с ней, обойдусь…

– Есть одна задумка. Хочу подготовить нашему копьеносному другу сюрприз.

Я оказался прав. Мой соперник – его зовут Ильапа, в честь духа- покровителя грома и молний – обезьянничать не стал. На финальный бой он вышел с обычным своим турнирным комплектом – копьё нааб-те и нож хец'наб. Только на этот раз он не засунул нож за набедренную повязку, а держал в левой руке. Разумный ход – при своей лёгкости и поворотливости, копьё позволяет делать глубокие колющие выпады одной рукой, и даже совершать нечто вроде финтов, как фехтовальной рапирой. Правда, серьёзного рубящего и режущего удара им не нанести, разве что слегка поцарапать… Но, как говорится, курочка по зёрнышку клюёт, и даже мелкая царапина оборачивается потерей «Ча»…

Ильапа, несомненно, знает все достоинства и недостатки своего оружия. Если верить Парье (а с чего, собственно, не верить? Он не меньше меня заинтересован в победе), копьё и нож – его излюбленное сочетание, и он умеет орудовать им против любого оружия. Против любого – но только не против того, что поджидает его сейчас на противоположном конце Арены.

Да, мы с Кармен постарались на славу! К моему левому предплечью пристёгнута итальянская дуэльная павеза – средних размеров продолговатый щит с глубоким жёлобом по центру, куда вкладывается рука. Из передней кромки торчит три острия: обоюдоострое, длиной около полуметра, и два боковых, загнутых в виде крюков, вдвое короче центрального. Приспособление это, мало пригодное для боя в стеснённом пространстве, траншее, коридоре замка или тесном пехотном строю, даёт массу возможностей в турнирном поединке, когда подвижность бойцов сковывают лишь границы ристалища. В моей богатой реконструкторской и историко-фехтовальной практике я не раз пользовался дуэльными павезами турнирах – и знал, что особенно эффективны они против древкового оружия вроде пик, глеф или, к примеру, алебард.

Комплектом к дуэльной павезе шли палаш и дага, хотя и ценность последней в таком бою сомнительна. Павеза закреплена на предплечье парой ремней и быстро скинуть её, чтобы выхватить из-за пояса кинжал будет непросто.

Да, этот парень умеет держать удар! При виде невиданного приспособления у Ильапы едва глаза на лоб не полезли – на густо татуированной кирпично-красного цвета физиономии это смотрелось особенно уморительно. Но он быстро сумел овладеть собой и взмахнул над головой руками, показывая, что готов к бою.

Я повторил его жест, звякнув лезвием палаша по клинку павезы. Зрители разразились приветственными воплями. Ритмично загудели барабаны, вспыхнули мерные сосуды, пока ещё полные золотистой пыли, и мы осторожно, мелкими шажками двинулись навстречу друг другу.

Финальный бой Игр начался.

Тактику я продумал заранее. Так и хотелось крикнуть: «Ай да Парья, ай да сукин сын!» – сведения, поученные от подчинённого разума, сыграли в этом выборе решающую роль.

Итак, мой противник рассчитывает, надеясь на свою подвижность и потрясающую, как у змеи, реакцию, измотать меня мелкими ранениями. А значит, нельзя давать ему этой возможности, отвечая контратакой на любой выпад. И сокращать, сокращать дистанцию! Мне, в отличие от Ильапы, достаточно единственного шанса – и тогда бой будет завершён одним ударом.

Так оно в итоге и получилось. Наконечник нааб-те скользил по павезе, выщербливался, соударяясь с клинками, но никак не мог обойти защиту. Несколько раз Ильапа пытался перейти в ближний бой, прыгал на меня, подкатывался – но всё время напарывался на выставленный клинок. В результате его сосуд с «Ча» опустел почти на треть, я же получил одну-единственную царапину в голень (достал- таки, шустрый мерзавец!), обошедшуюся мне в неуловимо малую щепотку золотой пыли.

Закончился это цирк предсказуемо: нааб-те, в очередной раз проскрежетав по павезе, угодило в ловушку, Ильапа рванул древко на себя, но было уже поздно. Взмах палаша – и Десантник, скривившись от боли, отскакивает, оставив застрявшее копьё.

Я сделал шаг назад и помотал левой рукой. Бесполезно – кривые клинки-зубья крепко держат добычу. Я оказался в положении кельтского воина, в чьём щите застрял пилум римского легионера – избавиться от него его не получается, а торчащая полуметровая деревяшка делает щит скорее обузой, нежели защитой. Что стоит противнику перехватить древко и дёрнуть его на себя, выбивая меня из равновесия?

Ещё три шага назад, к краю арены. Стряхнуть павезу с руки, извлечь из-за спины кинжал… Ильапа наконец, осознал, что остался с одним коротышкой-ножом – и побледнел, насколько это позволяла его кирпично-красная, густо татуированная физиономия.

Я надвигался на него, как тяжёлый танк на скорчившегося в окопе новобранца; лезвие палаша описывало дуги, кинжал хищно блестел в выставленной вперёд руке. Глаза Ильапы забегали туда-сюда в поисках выхода, варианта, крохотной лазейки. Их не было. Несколькими выпадами я загнал соперника в угол, и теперь ему осталось одно – красиво погибнуть на глазах болельщиков.

Взмах палаша, выпад – Десантник в отчаянной попытке спасти своё «Ча», подставляет под удар нож. Сноп голубых искр, общий вздох с трибун. Хец'наб улетает в сторону, а я делаю шаг и касаюсь острием даги гортани неприятеля.

Как там у Теофиля Готье?

И опять этот парень на высоте! «Десант есть десант», как сказали бы совсем в другое время и на другой планете. Медленно – в самом деле, теперь-то куда спешить? – Ильапа задирает подбородок и с презрительной усмешкой чиркает себя пальцем по кадыку. Победил, имеешь право…

Храбрость заслуживает уважения. Я опускаю острие кинжала к ямочке между ключицами. Трибуны замирают, слышится истерический женский крик, а я резким движением прочерчиваю красную борозду от горла до паха.

Хрустальный звон, золотистое облачко тает в воздухе над горлышком мерного сосуда. Трибуны ревут – финальный бой Игр закончен победой по очкам.

Моей победой!

Отбившись кое-как от толпы поклонниц, мы заглянули домой, оставили турнирное снаряжение и освежились под струями домашнего дождика. После чего Чуики предложила навестить Большой Звёздный Зал. Парья любил это место и частенько отдыхал там после особенно сложных поединков.

Большой Звёздный Зал был единственным местом в «Облаке», где царила невесомость. Не везде – на узком, полукруглом, шагов в полтораста длиной обзорном балконе, тяжесть присутствовала. А вот за его краем, лишённым даже символического ограждения…

Величественная, полная звёзд пустота, лишённая любых ориентиров. Громадный мыльный пузырь, выдутый во Вселенную. Если оттолкнуться от настила балкона и прыгнуть в пустоту, то будешь лететь, лететь в чёрную бездну, пока не упрёшься в незримую упругую, мягко пружинящую преграду. И тогда надо перевернуться, снова оттолкнуться ногами – и лететь обратно. Случается, кто-то не рассчитает толчка, и тогда зависает в пустоте, н в силах придать телу нужный импульс. Тогда либо незадачливого «летуна» выручают другие отдыхающие, либо помогают дежурящие на мостике Стражи.

Многие приходят сюда не просто полетать или насладиться видами открытого космоса. Здесь играют в мяч или своего рода «салочки», танцуют в невесомости завораживающе красивые танцы и даже предаются любовной. Это никого не шокирует – подобное поведение здесь в порядке вещей.

Одна из парочек как раз и занималась любовью, повиснув в пустоте недалеко от кромки мостика, где стояли мы с Кармен. Я игриво подтолкнул подругу локтем.

– Может, как-нибудь попробуем?

– Дурак! Пошляк!

Она насупилась и отвернулась, а я широко ухмыльнулся – память Парьи тут же продемонстрировала мне картинки развлечений в невесомости, которым предавались они с Чуики.

А Кармен уже думала о другом.

– Скажи, Эугенито, а отсюда видна Земля?

Я едва сдержался.

– Спалить нас хочешь? Я – Парья, ты Чуики, и никак иначе. Что до Земли, то отсюда и Солнце-то не очень разглядишь. Так, звёздочка седьмой, кажется, величины.

– Неважно. Где это?

Парья не знает, я – тем более. Так что, выбираю наугад один из участков звёздного неба и тычу в него пальцем. Кармен впивается туда взглядом – даже приподнимается на кончиках пальцев, стремясь хоть чуть-чуть приблизиться к далёкому дому. Я испытываю лёгкий укол совести – может, стоило, честно расписаться в неведении, а потом поискать кого-нибудь поосведомлённее? Вон, шагах в двадцати небосводом любуется парочка Навигаторов с серебряными каймами на одежде. Уж кому знать, как не им…

– Здесь красивая местность.

Я дёрнулся, словно получив шило в мягкое место – и обернулся. Ладонь моя нырнула к поясу, где торчала набедренной повязки рукоять даги.

Невысокий индивид, на ладонь ниже Парьи. Черные с серебром одежды касты Воинов-Десантников. На лице довольная улыбка, в глазах – хитрый прищур.

– «Линия Де…»

Индивид поднёс палец к губам.

– Тише, тише, молодые люди. Позже поговорим, а сейчас я послан к вам с официальной миссией. Вас, уважаемый Парьякаау, и вас, прекрасная Чуикисусо, – он отвесил поклон Кармен, – желает видеть одна высокопоставленная особа.