Жертва Монте Лера
– О, мадам, что вы! Вы не знаете реалий курортного мира, – сокрушался Махмуд, вскинув на неё глаза. – Это всё зависть людская, мадам. Такую должность непросто получить, если только по протекции. А у меня здесь нет никого, кто бы мне помог. Я одинок, – он чуть не плакал, сокрушаясь о своих недавних потерях.
– Ну-ну, не расстраивайся, всё решаемо, Иншаалла.
Вскоре ей принесли кальян, кофе, фрукты в вазочке и графин ледяной воды. А перед ним официанты ловко метали на стол тарелки с разнообразными закусками. Один поставил большое блюдо с половинкой ароматной курицы-гриль и свежие пшеничные лепёшки в красивой корзинке, другой – плошку тёмного риса, тарелку с картофелем-фри горкой, третий открывал бутыль кока-колы. Высокий запотевший стакан со льдом наполнили доверху холодным шипящим напитком. Видя, как обслуга суетится вокруг него, стараясь угодить, Махмуд испытал неизвестное ему доселе острое чувство превосходства над окружающим миром. Вот что значит находиться рядом с уважаемой женщиной, оказаться под её покровительством! Сразу чувствуешь себя большим человеком. Махмуд мысленно возблагодарил Всевышнего, подарившего ему эту встречу.
«Значит, достоин, Хамдулла. Аллах увидел мои страдания, мою трудную жизнь и…»
Накрытый стол выглядел так аппетитно, что он почувствовал страшный голод и жадно набросился на еду. Первым делом расправился с закусками, обмакивая в них лепёшки, пока не прикончил их одну за другой, затем приступил ко всему остальному. Ел руками, ел самозабвенно, лишь изредка поглядывая на женщину, громко чавкал, облизывал пальцы, испытывая истинное наслаждение от еды.
Мадам Шуфия не сводила с него глаз. Улыбка слегка тронула ее губы.
Насытившись, Махмуд откинулся на спинку кресла.
Дама подозвала официанта, который как тень маячил неподалёку от их столика, и заказала для молодого человека кальян и каркаде. Через пару секунд кальянщик уже обслужил его и «освежил» кальян дамы.
Хотелось узнать о парне побольше. Мадам Шуфия затянулась кальяном, не отрывая заинтересованного взгляда от Махмуда.
– Откуда ты? Как тебя зовут? Кто родители? – задавала она ему вопросы своим певучим голосом.
Махмуд вкратце рассказал о себе, о своей семье и почему он здесь.
«Абдул Фарид эль Махмуд… Небогатый род, скромная семья», – чуть подавшись вперёд, мадам Шуфия мысленно улыбалась и кивком подбадривала Махмуда после каждой фразы. Ей нравилось его слушать.
– И ты работал в этой лавке? – воскликнула она, презрительно кивнув на закрытую дверь магазина, откуда всё еще был слышен голос хозяина, на повышенных тонах спорящего с кем-то по телефону.
– Да, – ответил Махмуд и покраснел.
Дама поняла, насколько ему неловко.
– Вынужденно, мадам, вынужденно, – добавил он, медленно подняв на неё влажные бездонные глаза, опушённые длинными ресницами. – Мне так стыдно, но нужны деньги, – губы его дрожали.
«Ах, ну да, всё верно: махр[18]. Ему пора жениться», – думала мадам Шуфия, с интересом разглядывая смущённого Махмуда. – Как же ты хорош собой, Абдул Фарид эль Махмуд! От такого юноши родятся красивые дети».
Она смотрела на него с грустью и думала, что только здесь, на курорте, молодые люди с такой безупречной внешностью получают шанс найти хоть какой-то достойный заработок.
Всё это очень несправедливо. Из года в год наблюдать, что творится на курортах Египта, тяжело и больно. От её взгляда не ускользало, как падки европейки на их египетских мужчин. Ну, а темпераментные египтяне, разумеется, отвечают взаимностью, заключают с иноверками орфи-браки или даже живут так, во грехе. Есть и такие, которые позже оформляют отношения официально, как принято в Египте.
Она была совершенно убеждена в том, что положение европейки, по недоразумению связавшей себя узами брака с египтянином, плачевно и лишено всякого смысла, ибо женщина с чуждыми Исламу традициями не способна стать достойным членом их общества и правильно воспитать детей. Они в этом ничего не смыслят, потому что родились и росли в другом обществе с другими устоями. Всё у них по-другому.
«Мы из разных миров, и это не изменить…» – вздыхала мадам Шуфия.
Но больше всего расстраивало то, что европейки, приезжающие в короткие отпуска, развращают молодых египетских мужчин деньгами и доступностью, а потом возвращаются и продолжают как ни в чём не бывало жить своей привычной европейской жизнью. Им на смену прилетают другие, такие же, всё повторяется, и этот круговорот бесконечен. Вконец обленившиеся, избалованные деньгами и похотью развратниц-европеек мужчины, вкусившие доступного женского тела, уже и не смотрят на египтянок как на желанных женщин. Берут их в жёны лишь из чувства долга перед своими семьями, как то предписывает традиция на протяжении многих веков. При этом остепенившиеся мужья и не думают отказываться от привычной курортной жизни, полной всяких приключений и удовольствий плоти, пока жёны-египтянки рожают им детей, растят их и занимаются хозяйством. Зачастую и сама жена не против такой двойной жизни мужа, рассуждая здраво, что его заработок на курорте за счёт чужеземок – единственный залог благосостояния их разрастающейся семьи. Ведь достаток семьи – основа основ для счастья в браке.
– Тебя собираются женить? – услышал Махмуд неожиданный вопрос из уст дамы.
– Да, – не мешкая ни секунды, соврал он. – Как вы догадались, мадам?
– Ты знаком с невестой? – спросила она, проигнорировав его вопрос.
– Да, мадам.
– Тебе нравится девушка?
Махмуд опустил глаза и погрустнел ещё больше.
– Я очень несчастен, мадам. Но я обязан на ней жениться, обязан.
Мадам Шуфия понимала переживания молодого человека. Да, бывает такое, и довольно часто: парню находят невесту, подходящую по статусу и достатку.
И всё же она решила поинтересоваться:
– Почему ты обязан? Помолвка уже состоялась?
– Нет, мадам, но я обещал, – продолжал врать Махмуд. Он врал и краснел. Краснел от смущения: ему очень нравилась беседующая с ним дама.
– Кому? Матери?
– Да…
– Сколько лет невесте?
– Пока ещё учится в школе. Как только ей исполнится семнадцать, нас обручат…
Махмуд тяжко вздохнул и, выдержав небольшую паузу, грустно промолвил:
– Ну вы же понимаете: мне нужны деньги к этому времени, много денег… Семья девушки хоть и не богата, но очень требовательна.
Как всё это ей знакомо! Мадам Шуфия испытала какую-то необъяснимую обиду за этого приятного молодого человека. «Вот так! Женят людей, даже не спросив их согласия, только потому, что время пришло, потому что этот акт нужен их семьям. Сплошной расчёт! Куда катится мир?! Что за дикие нравы…» Во всём мире живут совсем по другим законам, даже те, кто исповедует Ислам.
Вдруг Махмуд пронзительно глянул на неё и, ненадолго задержав взгляд, произнёс проникновенным тоном:
– Я сейчас кое-что вам скажу… но, боюсь, вы можете понять меня неправильно, – затем смущённо отвёл взгляд и опустил голову.
– Говори. Не стесняйся, я всё пойму так, как нужно.
– Мне нравятся совсем другие женщины…
Какие же?
Махмуд молчал, не смея шелохнуться, будто внутри его шла какая-то борьба. Внезапно он сделал то, чего она не никак не ожидала: медленно поднял на неё свои полные грусти глаза, скользнул пылким взглядом сначала по шее, затем по груди, словно смаковал каждый кусочек, и прошептал почти неслышно:
– Такие, как вы…
Мадам Шуфия ахнула. Её бросило в жар. Не совладав с собой и не сумев выдержать страсти во взгляде молодого человека, она смешалась и потупила взор.
– О, Аллах! Что я делаю! О, горе мне, горе! – взволнованно произнёс Махмуд, густо покраснев.
Шуфия была единственной наследницей в семье богатого домовладельца, собственника отелей в Александрии и в других городах по всему побережью Красного и Средиземного морей, и вдовой промышленника и владельца сети гипермаркетов в Каире.
На счетах их семьи, открытых в нескольких крупных европейских банках, значились цифры с множеством нулей, в ячейках хранилищ находились золотые слитки, драгоценные камни, акции всемирно известных корпораций. Семейный бизнес процветал, и благосостояние с каждым годом множилось, радуя всех.
Но годы брали своё. Ушёл из жизни сначала отец, а вскоре муж скоропостижно скончался во сне. Мадам Шуфия за какие-то полгода сказочно разбогатела, став владелицей многоквартирных домов, роскошных вилл, магазинов в престижных районах Каира и Александрии, прибыльного трикотажного бизнеса, сети пятизвёздочных отелей, а также сотен экскурсионных яхт и нескольких современно оснащённых рыболовецких судов.
В ту пору она была совсем молода, ей не исполнилось и тридцати. На попечении молодой вдовы остались старая, разбитая ревматизмом мать, двое маленьких сыновей и множество бедных родственников, которые многие годы материально зависели от их семьи. Предложения руки и сердца поступали к ней не только от известных в бизнес-кругах египтян, но и от нефтяных магнатов Саудовской Аравии, Арабских эмиратов, Кувейта. Имелись претенденты на её руку и сердце и из Европы, и Америки. Но замуж выходить красавица Шуфия не собиралась, прислушиваясь к убедительным предостережениям друга и компаньона её покойного отца, мистера Хуссейна Омерайта, которого очень уважала.
Хуссейн Омерайт управлял всем их семейным бизнесом и сам был давно тайно влюблён в неё, однако на протяжении более чем четверти века так и не решился в этом признаться. По природе своей это был человек замкнутый и стыдливый, но основная причина его молчания о своих чувствах к хозяйке была в том, что он принадлежал к гораздо более низкому сословию и своё место в жизни знал. Он осознавал свою роль в семье хозяина, которой верно служил, управляя огромным штатом помощников, привлекал к сотрудничеству и финансово-инвестиционные структуры Европы и Америки. Промышленные, торговые предприятия и развлекательные заведения, разбросанные по всему Египту, приносили немалую прибыль, которая благодаря ему распределялась умело и выгодно.
Мадам Шуфия, совершенно уверенная в преданности и бескорыстии мудрого управляющего, в какой-то момент от дел отошла полностью, всецело посвятив себя воспитанию сыновей и их образованию. Они давно выросли, остепенились, обзавелись семьями, живут своей жизнью в Лондоне, у каждого из них процветает бизнес, и они всё реже приезжают в Египет навестить мать.
Местом своего обитания Шуфия выбрала Каир. Она приобрела роскошный трёхэтажный особняк в Гизе, там и поселилась. С галереи открывался вид на знаменитые пирамиды, к которым изо дня в день не прекращается поток туристов. Вместе с ней жила молоденькая компаньонка Майяда, призванная во всём ей помогать.
С годами здоровье мадам пошатнулось: начал мучить ревматизм, который причинял ей невыносимые страдания. Нестерпимо болели ноги. К ревматизму присоединились ещё и другие связанные с ним болезни. Лечилась она у лучших врачей Саудовской Аравии и Германии, но не особенно успешно. Врачам оставалось следить за тем, чтобы заболевания не прогрессировали. Ей был предписан покой и только позитивные эмоции.
В тот самый момент, когда она случайно столкнулась в холле отеля с Махмудом, сердце её впервые за тридцать с лишним лет дрогнуло.
Рядом с этим молодым человеком ей нестерпимо захотелось стать здоровой, желанной и привлекательной.
Глава 10
С недавних пор Махмуда стали звать не просто по имени. Неожиданно для себя он превратился в мистера Махмуда. Теперь он всегда одет с иголочки и надушен самым дорогим французским ароматом.
Совсем скоро у него появится служебная машина, хоть до места работы рукой подать. Махмуд даже предположить не решался, автомобиль какой марки будет его возить.
Вначале все эти изменения казались ему чем-то нереальным: сладким сном или красивыми кадрами из увлекательной мелодрамы. Но его круто изменившаяся жизнь постепенно приучила к мысли, что это и есть та счастливая реальность, начало того нового, пока ещё не очень привычного бытия, которого он действительно достоин, и самое прекрасное у него впереди.
Прощайте, рутинные будни в лавке злобного, алчного и туповатого мистера Мустафы, где платили сущие гроши, постоянно кричали на него и часто штрафовали за недостачу, а то и вовсе высчитывали проценты за неудачные дни без продаж…
«Прощай, проклятое прошлое…» – ликовал Махмуд. Он уже сам – «мистер»! Красив, молод, модно одет, гладко выбрит и благоухает изысканно. Новая хозяйка доверяет ему безоговорочно. Его способности и деловые качества оценены по достоинству, и должность соответствующая. «Конечно… Ты ко мне явно неравнодушна, иначе и не могло быть», – не сомневался Махмуд в явной симпатии мадам Шуфии к его персоне.
…Не спеша пообедав в одном из своих любимых ресторанчиков после очередного рабочего дня и выкурив кальян, Махмуд вальяжной походкой шагал в направлении центра Хургады, то и дело задерживая долгие призывные взгляды на приглянувшихся ему туристках. Теперь он обитал в просторной благоустроенной квартире в самом центре города. Сбылась его мечта: жил он там один и жил в достатке и роскоши, ни в чём себе не отказывая…
Дома он принял душ и, облачившись в дорогой шёлковый халат, уютно устроился на диване, закинув ногу на ногу. Включил ноутбук, затянулся кальяном и принялся с наслаждением вспоминать, как в тот судьбоносный вечер у него всё удачно сложилось.
Мадам Шуфия… Красавица, богатая, знатная, египтянка… Умная, предприимчивая! «И одинокая…»
Сколькими видами бизнеса владеет! «Владеет одна, и все процветают…» – с замиранием думал Махмуд. Совсем скоро откроется автосалон, и она обещала назначить его управляющим. Он, правда, в этом деле ничего не смыслил, впрочем, как и в любом другом. Но разве это имеет значение, когда тебе благоволит сама хозяйка? «Ей виднее!» – логично рассудил Махмуд.
Логика была проста: бизнес её, а значит, за всё хорошее и плохое, что может случиться, в ответе только она и никто другой. Работники же должны просто помогать, выполнять поручения и вовремя получать зарплату.
Махмуд мысленно улыбнулся, вспоминая тот судьбоносный день. Встреча с этой женщиной изменила его жизнь… Он с наслаждением вспоминал, как его, подавленного и несчастного, пригласили в кофешоп, заказали дорогой вкусной еды, говорили с ним как с равным, сочувствовали ему, верили всему, что он рассказывал…
«…Как ты тогда сказала?» – мысленно обратился он к мадам Шуфии.
«– …Махмуд, ты сейчас без работы. Мне нужен программист в интернет-кафе. Я тебе предлагаю должность…
Он тогда собственным ушам не поверил.
Она добавила, что сама в компьютерах не смыслит, а главный управляющий слишком занят, чтоб заниматься поиском сотрудника на эту позицию…
– О, мадам, вы так добры ко мне… Это такое доверие! Я не достоин, нет, я we могу, – пролепетал он и потупил глаза. Затем вскинул на неё благодарный взгляд… грустный, загадочный и нежный… Такой взгляд заставил бы трепетать любую женщину, значит мог бы пленить и её, мадам. И пленил.
– …Должность – главный менеджер. Отдельный офис. Неплохой оклад, очень неплохой… Подчинённые обязаны называть тебя «мистер Махмуд», – продолжала она, немного смутившись и будто не услышав его слов, – под твоим началом люди, которые своё дело знают, не волнуйся. Думаю, тебя эти условия устроят.
– О, какая честь! Я всегда мечтал работать главным менеджером. Но я… я не достоин… не сомневайтесь, я оправдаю, Иншаалла! Ваш интернет-бизнес будет в надёжных руках, в моих руках, – ответил он, поднял ладони к своим глазам и долго смотрел на них…
А потом он сделал то, чего она никак не ожидала, да и для него самого это стало приятным сюрпризом. Ловко соскользнул со своего места, опустился на колени и склонил голову, так и замер в немом почтении. Он и сам удивился, как правильно, как идеально, по-джентльменски, по-европейски у него это получилось… Совсем как в какой-нибудь дурацкой костюмированной мелодраме из тех, что показывают по телевизору на европейских каналах. Затем нежно завладел её рукой, как драгоценностью. О, там было от чего замереть в восхищении… то золотое кольцо с крупным сверкающим камнем, наверняка бриллиантом, вызвало восторг. А запястье украшал массивный золотой браслет с красными камешками… Как и положено джентльмену, едва коснулся губами её руки, там, где браслет. Нет, не поцеловал, не посмел бы… А именно припал к руке губами благоговейно, при этом медленно подняв на неё взгляд. Сколько всего он тогда прочитал в её глазах… и смятение, и удивление, и восхищение, и ещё что-то такое, что не осмелился бы произнести…
Спохватившись, что сцена со стороны выглядит довольно-таки нелепо, он смешался, рывком поднялся с колен и, смущённо извиняясь и лепеча, что скоро вернётся, ретировался. Через некоторое время вернулся. Ещё издалека он увидел, как она с кем-то говорит по телефону: отдаёт распоряжения. Было понятно, что она в чём-то убеждала собеседника. Ему тогда удалось уловить обрывки фраз… Каждое её слово ласкало слух…
– …Квартиру на Шери[19]. Да, ту самую. Мне нужен ключ прямо сейчас. Что там у вас с интернет-кафе в новом отеле? Да, я нашла человека. Мистер Махмуд, программист с опытом.
После паузы она произнесла властным тоном:
– Он надёжен. Я ручаюсь… Ты всё понял?
И сразу отключила связь. Увидев его неподалёку, слегка улыбнулась и приглашающим жестом указала на кресло рядом с собой…»
…Вот так Махмуд и получил престижную должность… стал директором интернет-кафе одного из новых фешенебельных отелей. Никогда ещё не оказывали ему такого доверия, какого он удостоился от этой пожилой египтянки.
Выглядеть он должен был респектабельно, и по распоряжению хозяйки ему выдали кругленькую сумму на обновку.
Он тяжело привыкал к этому «мистер Махмуд». Первое время на такое обращение, непривычное уху, он и не сразу откликался, растерянно озираясь в поисках какого-то мистера. Но к хорошему привыкаешь быстро, и вскоре он окончательно вжился в роль этого самого «мистера».
…И теперь он, мистер Махмуд, в расслабленной позе возлежит на уютной кушетке и после тяжёлого трудового дня предаётся приятным мыслям.
«Если так и дальше пойдёт, то…» – вспоминая благосклонное к нему отношение хозяйки, Махмуд млел от удовольствия и не осмеливался даже в мыслях закончить предположение, вот уже несколько дней сладким облаком витавшее в его фантазиях.
Хозяйка звонила каждый вечер в одно и то же время – справиться о делах в офисе, о настроении, комфортно ли себя чувствует на новом месте работы, не нуждается ли в чём…
«Да, кстати, хорошо, что вспомнил, – спохватился Махмуд, – нужно заказать себе визитки». Стильные… на золочёной бумаге по центру переливающимися всеми цветами радуги блестящими буквами будет выведено его полное имя и номер телефона. И непременно должно начинаться со слова «Мистер». Это должно впечатлить! Её…
Кстати, о телефоне… Для новой должности ему подойдёт телефон представительского класса… из последних айфонов. Новинки мобильной техники – его давнее хобби. Мобильник, которым он пока пользуется, тоже неплох: и дорогой, и модный, и стильный. Это подарок женщины, с которой он виделся всего раз и так и не попрощался.
«…Но я хочу новый… Чтобы посолиднее, подороже, поярче…» – рассуждал Махмуд. Он вспомнил, что скоро у него появится такой от одной из многочисленных пассий.
С наслаждением затягиваясь кальяном, он мыслями вернулся к своей новой работе… Под его началом три работника: Али, Алла и Месхед. Двое из них, Али и Алла, обслуживают компьютеры, подключают клиентов к Интернету, получают деньги от них, выписывают квитанции и следят за порядком в зале. Месхед – его личный секретарь. Обязан обслужить босса, то есть поднести кофе или чай, когда прикажут. Парень неплохо справлялся со своей работой, и Махмуд пока что был им доволен.
Все трое относились к боссу с должным почтением и с первого же дня называли его мистером Махмудом. Ах, как же ему это нравилось! Простое незатейливое слово «мистер» возносит на такую недосягаемую высоту, что всё и вся вокруг кажется мелким и ничтожным.
Интернет-кафе открывалось к полудню, и работа директора этого заведения начиналась тогда же. Офис находился в глубине холла отеля, куда он, «мистер», вальяжно шествовал, провожаемый подобострастными, а порой и завистливыми взглядами всего персонала. Возле офиса Махмуда встречал секретарь, с раболепной улыбкой застыв в полупоклоне.
«Никто не должен мешать боссу думать», – знал Месхед, трепетно относясь к своей основной обязанности – ревностно охранять покой начальника. «Будьте уверены, мистер Махмуд, мимо меня мышь не проскочит…» – придерживался он этого правила.
В обязанности директора интернет-кафе входило многое: расположиться в удобном кожаном кресле за столом, включить компьютер и с умным видом уставиться в монитор и через какое-то время вызвать секретаря специальным звонком или по мобильному. Тот «вырастал» перед ним и произносил льстиво: «Мистер Махмуд, кофе? Чай?» Босс, не отрывая сосредоточенного взгляда от монитора, небрежно бросал:
– Чай…
Или:
– Кофе…
И Месхед «испарялся» выполнять поручение.
Так и проходили рабочие будни директора интернет-кафе мистера Махмуда – в немых размышлениях с сосредоточенным выражением лица. Хозяйка имела обыкновение наведаться внезапно, и Махмуд делал всё от него зависящее, чтобы она осталась довольна работой его офиса. Офис был обставлен роскошно. Огромный письменный стол из красного дерева с зелёной бархатной вставкой посередине, дорогой письменный гарнитур, рядом – сверкающая как огонь медная статуя лошади в прыжке и элегантный ноутбук белого цвета. А за столом, в удобном кожаном кресле торжественно восседал сам мистер Махмуд, всем своим обликом излучая деловитость и задумчивость. Он был облачён в изысканные мужские наряды. Вокруг него с подносом суетился услужливый Месхед. Махмуд не сомневался, что весь этот антураж приводит в восторг хозяйку и прибавляет ему веса в её глазах.
Самой главной обязанностью директора интернет-кафе было принять у работников дневные отчёты и выручку – деньги и чеки от клиентов.
Как-то раз намекнув мадам Шуфии на очень тяжёлые условия труда, Махмуд выпросил себе целых два выходных дня. В основном он проводил их на пляже, где не отказывал себе в удовольствии знакомиться со скучающими одинокими красотками.
О прибавке к зарплате хозяйка догадалась сама.
Бывало и так, что в выходные он с самого утра отключал телефон и, развалившись в кресле, либо с упоением погружался в любимую компьютерную игру, либо в какой-нибудь хватающий за душу сериал или телевизионное шоу. Затем, когда всё это надоедало, забывался сном до самого вечера. После пробуждения назначал свидание томящейся в ожидании европейке либо шёл на встречи с друзьями, с которыми просиживал почти до рассвета.
Так, в делах и заботах, проходили его дни и ночи.
В общем, Махмуд был почти всем доволен. Сегодня он «поработал» какое-то время, и уже дома – в своей прекрасной отдельной квартире.
Его вдохновляли грядущие перемены, которые, он кожей чувствовал, должны скоро произойти. Вот как, оказывается, бывает в жизни: бесследное исчезновение тумбочки с драгоценным содержимым в тот же день было справедливо возмещено знакомством с богатой египтянкой, и блага посыпались на него как из рога изобилия.
И всё же для полного счастья чего-то не хватало… Не хватало подарков, которые он привык получать от влюблённых дам, и так называемых «сладких денег» от них… Эти подношения были особенно ценны. Купюры же, которые ему отсчитывали за работу… хоть и получать их – одно удовольствие, но было в этом что-то унизительное для него. Его собственные деньги и деньги от хозяйки сильно отличались друг от друга, пахли по-разному.
Да, деньги пахнут, точно знал Махмуд, невзирая на то, что один его давний знакомый, европейский турист, проронил как-то: «Деньги не пахнут». Эта нелепая фраза тогда очень удивила. Конечно, это неправда, ибо всем известно, что пахнет всё на свете. Ради интереса он сразу же поднёс купюры к носу. И доллары, и евро, и родные египетские фунты. Прямо при том туристе и вдыхал их аромат. То, что он ощутил, полностью опровергло дурацкую европейскую выдумку о непахнущих деньгах.
Деньги пахли! Как же они благоухали!.. Конечно же, пахли купюры по-разному, но от всех без исключения исходил такой чудный, такой тонкий и сногсшибательный аромат… Он ещё долго внюхивался, с благоговением вдыхал их искрящиеся богатыми нотками оттенки, закатив от удовольствия глаза и надолго задерживая дыхание, чтобы сохранить в памяти это непередаваемое ощущение. Эти ароматы нельзя было сравнить ни с чем, даже с запахами жасмина, свежих пшеничных лепёшек или самого модного и дорогого французского парфюма.
«Глупец, которому пришло в голову, что деньги не пахнут, либо никогда денег не имел, либо у этого человека что-то с носом», – пришёл к выводу Махмуд.
Зарплату он получал раз в неделю из рук самой хозяйки, которая заранее предупреждала его о своём визите через менеджеров отеля или лично по телефону. Визит хозяйки мог выпасть на любой день. Обычно это оказывалось совсем некстати и отвлекало от важных дел. У мадам имелась дурная привычка звонить именно в те моменты, когда он настраивал очередную европейскую курочку снести ему золотое яичко. Они с куколкой уже успевали обменяться страстными многообещающими взглядами и всё понять друг о друге – и о страстной любви, вспыхнувшей между ними с первой секунды, и о необходимости быть вместе всю жизнь… и тут звонок от хозяйки ломал ему всю игру в любовь.
Разговор с ней обычно затягивался надолго. Сначала хозяйка в подробностях расспрашивала о его здоровье и здоровье его родных. Затем традиционно длинными фразами благословляла его семью. А после этого он, как попугай, вынужден был елейным голосом повторять то же самое уже в отношении её и её родных.
Затем мадам интересовалась его делами в подробностях, работой вверенного ему интернет-кафе… всё ли в порядке, не нужно ли уволить кого из подчинённых или принять в штат.
После долгих уверений, что её заботами всё идёт как нельзя лучше, Хамдулла, интернет-бизнес процветает, работники добросовестны, клиенты платёжеспособны, наступало время отчитаться о денежных поступлениях.
Разговор получался настолько продолжительным, что потенциальную жертву его «любви» переманивал и уводил другой ошивающийся на пляже бездельник, любитель лёгкой наживы, либо дама удалялась одна в неизвестном направлении, так и не дождавшись продолжения ухаживаний.
Бывало и так, что звонок хозяйки раздавался, будто бомба взрывалась возле уха, когда он, опустошённый очередной ненасытной европейской шармутой, мирно спал в постели рядом с ней. Тогда приходилось срочно стряхивать с себя сон и после всё тех же нудных диалогов о здоровье и благословений поспешно принимать бодрящий душ и собираться в офис, лихорадочно придумывая на ходу, как избежать скандала с влюблённой европейкой, которую он вынужден покинуть… В таких случаях Махмуд говорил твёрдо, но с нотками безнадёжности в голосе, глядя полными тоски глазами на бедняжку, вот-вот готовую пустить слезу:
– Если ты меня не отпустишь сейчас, хабибти, меня уволят, и мы больше никогда не увидимся…
Или:
– Если ты меня не отпустишь сейчас, значит, ты меня не любишь…
Служебная машина, поданная к парадному, везла его на встречу с хозяйкой. Ах, какая машина возила его в офис! Ежедневно десятки завистливых глаз провожали его всю дорогу от дома до отеля и обратно.
Переступив порог офиса, мадам Шуфия, опираясь на свою трость, с которой не расставалась никогда, медленно подходила к креслу и удобно располагалась в нём. Махмуд старался принять умное и сосредоточенное выражение лица. Модные очки с плоскими линзами придавали ему дополнительной важности и солидности, и хозяйке нравились.
Он не мог не заметить, как она довольна тем, что именно его видит в этом офисе в должности босса. «А всё потому, что мудра… Понимаешь, кто есть кто… и тебе, мадам, не терпится поощрить меня…»
– Я ненадолго отвлеку тебя от дел, – говорила она ему, извлекая из сумки пухлый конверт. – Сегодня день зарплаты.
– Что вы, что вы… Как вы можете отвлечь меня от дел?.. Это наши дела… – говорил он с придыханием, восторженно сверкая линзами очков в её сторону, и не знал, как продолжить фразу.
Ей очень нравилось, как на неё смотрят, как отвечают ей: смело, остроумно и в то же время почтительно. Не было в тоне этого молодого человека ничего рабского и заискивающего, что так раздражало в остальных, особенно в Хуссейне. А ведь мистера Омерайта она чуть ли не с детства знала и принимала как родного. Он же в ответ все эти годы раболепствует и пресмыкается.
Надоело быть выше остальных только лишь потому, что она богаче и от неё зависит множество людей: родственники и работники её компаний! Простотой и искренностью Махмуд вызывал симпатию настолько пронзительную, что она постепенно переросла в безграничное доверие и нечто, похожее на чувство близости. Рядом с ним мадам Шуфия ощущала себя сильной, уверенной, красивой и здоровой женщиной, какой она была когда-то, в дни своей давно ушедшей молодости.
Выложив купюры из конверта на стол, она отсчитывала нужную сумму, проговаривая вслух и не отрывая взгляда от денег. Махмуд невольно засматривался на её узловатые пальцы, неторопливо перебирающие купюры, и полушёпотом повторял за ней цифры. Столь трепетное отношение к деньгам вызывало уважение. Да, деньги любят счёт.
«А он понимает толк в деньгах, – подмечала мадам Шуфия, украдкой наблюдая за ним. – Все любят деньги…»
Убедившись в правильности количества купюр, она передавала их ему. И тогда Махмуд видел в её светлых глазах, устремлённых на него, то, в чём не решался признаться себе, – огонь страсти. В такие минуты он отводил взгляд и заливался краской. Но это было вовсе не смущение, а лишь опасение выдать себя, что он правильно понимает более чем благосклонное отношение хозяйки к нему. Это могло бы всё испортить. А краснел он от гордости, что ему так повезло и эта богатая египтянка влюблена в него.
«О, его смутил мой взгляд? Краснеет как мальчишка», – думала хозяйка, и её лицо тоже начинало пылать.
Махмуда не отпускало чувство, что она с удовольствием платила бы и чаще, и больше, но её что-то сдерживало.
«…Не что-то, а кто-то!» – с досадой поправлял он себя, уверенный, что этот «кто-то» не кто иной, как главный управляющий корпорации, мистер Хуссейн Омерайт, с самого первого дня возненавидевший его.
Имелись подозрения о причинах ненависти к нему этого мрачного, неразговорчивого, седовласого господина, и Махмуд понимал, в чём тут дело. Тот завидовал его молодости и успеху у женщин. Сам же мистер Хуссейн Омерайт женщин никогда не имел. Он был холост.
Махмуд закрыл глаза и откинулся на спинку кресла.
Девушки, женщины, старухи… Каждая была по-своему прекрасна и одновременно ужасна. Покорить очередную европейскую красотку – для него лишь вопрос времени. Искусство обольщения женщин было у него в крови.
Отели, кафе, рестораны и пляжи Хургады изобилуют дамами всех мастей, возрастов и национальностей. В любую минуту они готовы к его услугам, лишь намекни. Почему-то все они считали, что и он обязан отвечать им тем же.
«Глупышки! Вам не понять, что мы устроены иначе, чем ваши мужчины…» Изящно, с лёгкостью, а главное – к радости для самой женщины, он знает, как получить от неё то, что ему нужно. А взамен даёт то, чего не хватает ей. Правда, не всегда это получалось. Однако дамы, ослеплённые любовью, почти никогда этого не улавливали и были ему благодарны за всё.
Махмуд потерял счёт тому, сколько лет женщины осыпают его деньгами и ценными подарками. Ему же всё мало. Он был ненасытен и любил щедрых. С ними он тоже был щедр и старался быть неутомимым. Но когда случались осечки, его великодушно прощали, лишь бы не вызвать тень недовольства на его прекрасном лице.
Он усмехнулся: последней была то ли Солар, то ли Сара, то ли Сондра. Ах, вспомнил. Сандра! Русская. То ли из Дании, то ли из Норвегии. Наивная, неловкая… с её щедрыми дарами – ноутбуком, телефоном, играми. Вот только осадок от неё остался очень нехороший: женщина коварно обманула его, фактически ограбила, привезя с собой вместо полнокровной банковской карточки бесполезный пластик.
Вспомнив о Сандре, Махмуд спохватился, что давненько не играл в любимые шарики. Всё дела, дела… Дела отвлекали и изрядно утомляли… не до шариков ему последнее время! Хотя иногда, устав от собственного умного вида и деловой позы, он нет-нет, да и позволял себе в рабочее время тайком от всех побаловаться любимым занятием. В такие минуты он запирался, отключал телефон и предупреждал, чтобы его не беспокоили ни по каким вопросам. «Кроме мадам…» – хорошо усвоил сообразительный Месхед. Босс доступен только для хозяйки.
Махмуд вздохнул. С лёгкой досадой вспомнил он о канувшем в лету вместе с украденной тумбочкой ежедневнике с графиком посещений женщин. Записи, предназначенные для каждой пассии – имя, город, страна, степень достатка дамы, – походили на запутанные схемы и графики. «Ну же, давайте, попробуйте расшифруйте!» – злорадствовал Махмуд, уверенный в том, что во всей этой путанице, кроме него, никто не разберётся, хотя желающие и нашлись бы, и немало.
Поэтому, подумав-прикинув, он решил, что расстраиваться, в общем-то, не из-за чего. Память на даты и страны у него была исключительная, если речь шла о женщинах. Вот только имена иногда путал. Европейские имена очень сложны, и лишь немногие из них удерживались в памяти.
К примеру, он хорошо помнил, что совсем скоро в Хургаду на отдых прилетит его давняя благодетельница – полька Жижка из какого-то села с трудновыговариваемым названием. Этакая дебелая, неуклюжая, нелепо одетая бабища, жена богатого фермера, мать троих детей… Она вечно повязывала на мусульманский манер свои пёстрые безвкусных расцветок платки, что совершенно ей не подходило. Наряд к платку полагался странный и нелепый: обтягивающие короткие юбки и полупрозрачные блузки, под которыми явственно просвечивали необъятных размеров груди. Всё это её портило, а его раздражало. Зато какие жаркие ночи она ему дарила…
Жаль только, взаимности у них не получилось. Она заранее оплачивала квартиру, предназначенную для их встреч, переводя на его имя сумму в евро, какую бы он ни назвал, и, на всякий случай, добавляла от себя ещё пару другую сотен, полностью доверяя его вкусу, будучи уверенной в его честности. Жижка привозила из Польши много подарков, в первый же день осыпала его наличными, которые он сразу же зачислял на свой счёт в банке, чтобы исключить всякие недоразумения.
Жижка была женщиной чрезвычайно темпераментной, шумной и требовательной, постоянно торговалась с ним по поводу и без своим визгливым голосом, терзавшим его нежные уши. Где бы женщина эта ни находилась – на пляже ли, в ресторане, в постели – она постоянно что-то считала на калькуляторе. Потом укоризненно предъявляла ему, как ультиматум, итоговую сумму:
«Ты не хочешь меня, ты меня только используешь! А я тебя люблю! Всё для тебя. Всё для тебя! Вот, смотри!» – бегая за ним с калькулятором в вытянутой руке, вопила скандальная Жижка.
Махмуд был парень сообразительный и понимал, что эта женщина своими сложными расчётами сопоставляет несопоставимое и меряет несоизмеримое: его драгоценное время, проведённое с ней, и его ограниченные физиологические возможности, и соизмерять их с вложенными в него деньгами – в корне неверно. Он всё собирался ей втолковать, что нельзя сравнить его скудные ресурсы с теми безграничными материальными благами, которыми располагает она, живя и процветая в Европе, но не знал, как это сделать. Каждый из них говорил на своём языке: он с ней исключительно по-арабски, а она с ним – по-польски. Никаким другим языком Жижка, к счастью, не владела и, хоть и выучила пару слов по-английски, применяла их невпопад. Чтобы понять друг друга, приходилось прибегать к жестам. Жижка совершенно не учитывала или притворялась, что не замечает и его расходов на подарки для неё. Сколько сувениров и открыток она увезла в свою безликую Польшу из их Египта, знаменитого предметами старины и древними традициями…
Жижка была женщиной агрессивной. Однажды даже заехала своим увесистым кулаком в его нежное лицо. Нанесённой ему обиды Махмуд забыть не мог. И за что? Лишь за то, что не отвечал на её бессмысленные телефонные звонки да любовные смс-ки, которые та строчила по-польски. «Зачем отвечать тебе, если мы не понимаем друг друга, и как мне отвечать на тексты сообщений на непонятном языке?» – негодовал Махмуд, чувствуя себя несчастным.
Но всё-таки он дорожил ею. Щедрой и расточительной была Жижка по отношению к нему, и поэтому расстаться с ней никак не получалось. Скрепя сердце и собрав волю в кулак, приходилось терпеть её грубость и нелепые выходки. Благо эти мучения повторялись нечасто и длились недолго. Выдержать её Махмуд мог от силы дня три, не больше, которые должен был посвятить ей и только ей. По истечении этих мучительных дней он исчезал со слезами на глазах, без объяснения причин, схватившись за голову и стараясь ничего не забыть из своих вещей. Разгневанная, словно фурия, Жижка в ярости швыряла ему вслед посуду и предметы мебели, от которых почти никогда не удавалось увернуться.
Через какое-то время после ссоры она раскаивалась в содеянном и начинала обрывать ему телефон звонками и смс-ками, чтобы извиниться. Он её игнорировал, так как по-польски не понимал, а если бы и понимал, извинения были ему не нужны. Получив от Жижки всё, что нужно, он о ней начисто забывал, обрекая на одиночество и покаянные раздумья в оставшиеся до отлёта дни. Ей бы давно понять, что у них слишком сложные отношения, и найти кого-нибудь попроще. Однако она была слепа к очевидному и с завидным упорством продолжала регулярно прилетать именно к нему.
Или вот, например, француженка со странным именем Луиза. Луиза из Лиона. Махмуд скривился, вспоминая эту Луизу. Его время с ней – это начало следующего месяца, он помнил это точно. Луиза представляла собой прозрачное бестелесное существо с внешностью, которую никак толком не удавалось запомнить. Даже на фотографиях она получалась так, что на фоне окружающей среды казалась почти невидимой.
Молчаливая, покорная девушка неопределённого возраста, с небесно-голубыми глазами и длинными редкими волосами цвета льна, она давно влюблена в него как кошка. На вид Луизе запросто можно было дать и восемнадцать, и пятьдесят пять – в зависимости от её настроения и времени суток. Махмуд давно привык к тому, что для неё он единственная отрада, первый и последний мужчина в её жизни. Он недоумевал, думая об этой девице. Вместо того чтобы выйти замуж в своём Лионе за какого-нибудь француза и нарожать детишек, Луиза регулярно и настойчиво приезжает к нему, заблаговременно предупредив и выслав денег для оплаты любовного гнёздышка, как она называла унылые съёмные квартиры.
Судя по тому, сколько Луиза готова была потратить денег, Махмуд делал вывод, что не так уж их у неё и много, хоть живёт она во Франции, где полно богатых и знаменитых людей. Соответственно, отношение к ней было терпимо-прохладным и несколько брезгливым.
Луиза в разговоре всегда подчёркивала, что происходит из какого-то очень древнего знатного рода. Так и говорила: «Моя родословная тянется к далёким векам, когда жив был Людовик Четырнадцатый». Странное мужское имя «Людовик» никаких ассоциаций не вызывало, да и какая разница, кто такой этот Людовик, и который он по счёту, хоть четырнадцатый, хоть двести двадцать пятый. И неважно, от кого она произошла… «Да хоть от коровы!» – в сердцах думал Махмуд, но досады своей никогда перед ней не обнаруживал.
Чувств к Луизе он не испытывал никаких – ни к ней, ни тем более к её знатному древнему роду. Но, видя, как она начинает трепетать, дрожать всем своим тщедушным телом и заикаться, как только взглянет на него, жалел её очень. Самое неприятное, при этом она покрывалась пунцовыми пятнами, чем вызывала у него страх и отвращение. Да ещё и постоянно норовила потерять сознание от охвативших её чувств.
Махмуд понял уже давно, что Луизе, по большому счёту, даже интимная близость с ним не очень-то и нужна, и это не могло не радовать. Ей бы лишь убедиться в том, что он ценит её, её чувства к нему и испытывает то же самое. Убедить её он умел в чём угодно, как никто другой.
Влюблённая девушка постоянно задавала ему один и тот же вопрос, смысла которого не уловить.
Вопрос звучал так:
«А ты любишь меня?»
Глядя в эти огромные, полные печали и надежд глаза, ответить «Нет» было кощунством. На его утвердительный кивок в сочетании с пламенными раздевающими взглядами, которые он из себя буквально выдавливал, она ещё больше бледнела и решалась задать ему ещё более бессмысленный вопрос:
«А как? Ну как ты меня любишь? Скажи – как? Ну, скажи же, скажи, любимый», – чем ставила его в тупик и вызывала головную боль.
В таких безвыходных ситуациях ничего другого не оставалось, как зажать своим ртом её большой как у лягушки рот долгим, сводящим её с ума поцелуем, от которого девица млела, слабела у него на глазах и задыхалась, почти теряя сознание. В такие минуты Махмуд не на шутку опасался, что девушка вот-вот растворится у него в руках и исчезнет. Поэтому спешил подхватить её, нёс дрожащую и разомлевшую на их «ложе любви», как она называла колченогую кровать с продавленным матрацем, осторожно укладывал там и накрывал пледом, лишь для того, чтобы обозначить контуры её тела. Только таким способом Махмуд мог избавиться от навязчивого жуткого ощущения бестелесности этой девушки, а Луиза – поверить в силу и глубину его чувств.
После всего этого цирка он, деловито задержав взгляд на наручных часах, с мужественной грустью, но твёрдо заявлял, что ему давно пора на работу, он спешит, и его могут уволить из-за любви к ней.
– Но мне так трудно покинуть тебя! О, любовь моя! – восклицал он патетически и принимался метаться по комнате. – Хорошо, я не уйду, и пусть меня уволят! Пусть! Зато мы навсегда останемся вместе!
Только после этого Луиза пугалась не на шутку и отпускала его от себя с отрешённостью, преданно глядя ему вслед бездонными голубыми глазами и шепча, как заклинание:
– Je t'aime… Je t'aime… Je t'aime…[20]
Махмуду приходилось терпеть весь этот кошмар, притворяясь влюблённым и печальным из-за того, что они не могут быть вместе постоянно. Она верила в это и тоже грустила, что живёт в Лионе, а он – в Хургаде.
Образ Луизы ещё долго преследовал его, даже когда она находилась уже далеко, в своей Франции: ему часто снились прозрачные девушки, похожие на медуз, которые протягивали к нему свои скользкие щупальца и требовали клятв в любви.
Весь этот театр влюблённых идиотов нужен был по той простой причине, что от француженки была какая-никакая, но польза: она каждый раз привозила для него что-нибудь по-настоящему старинное и ценное из коллекции фамильных украшений или предметов домашней утвари своей знатной семьи.
Как утверждала Луиза в перерывах между объяснениями в любви, эти вещи явились бы бесценными сокровищами для любого коллекционера, к коим ей странным образом хотелось причислить и Махмуда, что искренне удивляло его, так как он никогда не замечал за собой тяги к коллекционированию. Однако разубеждать её он не решался.
Махмуд был уверен: Луиза ничего не пожалеет для него… «…Особенно потёртой дырявой кухонной посуды и старых, поблёкших от времени побрякушек…» – думал он с ехидцей. Она утверждала, что все эти якобы бесценные сокровища ни в какое сравнение не идут с тем глубоким чувством, которое она питает к нему. Сам же он, в предметах старины разбирающийся примерно так же, как Луиза разбиралась в мужчинах, тайно сбывал вещички одному солидному американцу арабского происхождения, который посещал города Египта именно для скупки предметов старины.
Казалось, американцу безразлично, что покупать, лишь бы вещь была потёртой и выцветшей. Всякие кубки, бокалы, серебряные половники странной формы, ложечки и блюдца с женскими головками в чепчиках, розочками и сердечками, сотканными из листвы и с какими-то мелкими золочёными буковками на задней поверхности, перекочёвывали к нему. Именно эти едва различимые буковки скрупулёзно рассматривал американский коллекционер под лупой, после чего поспешно расплачивался с Махмудом, без сожаления расставаясь с заранее оговорённой суммой. Затем исчезал из Хургады надолго, до следующего приезда француженки, о чём просил предупреждать его загодя. Луизе же на вопрос о местонахождении антиквариата Махмуд врал, что ценности хранятся в надёжном месте, у его отца – знаменитого коллекционера – в их фамильном доме в Каире. После таких слов нечто похожее на улыбку счастья озаряло бледное лицо девушки. И тогда она говорила дрожащим голосом, любовно глядя на него своими небесными глазами: «Я так горжусь тобой, хабиби…»
Была у него ещё одна… Немка… Фрау Гретхен. Эта, как назло, почти всё время проводила в Хургаде и нуждалась в нём гораздо чаще, чем ему того хотелось бы. Одинокая скучающая дама преклонного возраста, вся такая чопорная и строгая, она питала к нему более чем нежные чувства.
Когда-то в далёкой молодости фрау Гретхен лишилась ноги в какой-то катастрофе, чудом оставшись жива. С тех пор к её бедру пристёгивался протез. Если она вдруг забывала смазать его металлические части специальным маслом, то при ходьбе протез начинал душераздирающе скрипеть и скрежетать, пугая окружающих.
Больше всего на свете Махмуд боялся тех моментов, когда старая ведьма лежала в постели полуобнажённая, скинув с себя шёлковое покрывало в ожидании эротических утех, и плотоядно улыбалась беззубым ртом. Рядом на прикроватной тумбочке в специальном рассоле лежал её зубной протез, а к изголовью кровати была прислонена отстёгнутая механическая нога.
Старуха лежала в постели неподвижная, бледная, освещённая лишь тусклым светом зловещих бликов от огромных ароматных свечей, расставленных заранее по всей спальне, как для какого-то жертвенного ритуала. Зрелище было ужасающее: эротическое белье, призванное разбудить желания плоти, наоборот, отторгало, лишь ещё явственнее подчёркивая сморщенное, как печёное яблоко, дряблое рябое тело с единственной ногой, плотно обтянутой шёлковым розовым чулком с блёстками. Она не спала, а лежала неподвижно в ожидании любви.
Несбыточной мечтой Махмуда было прийти в спальню в полной темноте и прилечь к уже спящей фрау. Но игривой немке не спалось и предаваться любви нравилось именно при странном свете догорающих свечей и никак иначе, что удавалось ему только после двойной дозы магического зелья. Любовники принимали его перед самим актом, на пару раскурив кальян, что являлось одним из элементов прелюдии: её это ещё больше распаляло, а его расслабляло.
Фрау Гретхен жила в Хургаде почти круглый год, занимая просторную комфортабельную виллу на самом берегу моря. Пару раз в году, в самые жаркие месяцы, она улетала в Германию по делам, но довольно скоро возвращалась. Старая карга пребывала в полной уверенности, что Махмуд скучает по ней и с нетерпением ждёт обратно. Он её не разубеждал, устраивая трепетные встречи по скайпу чуть ли не каждый вечер. Лил горючие слёзы в веб-камеру, убивался, что без неё пропадёт, и требовал немедленного возвращения.
Фрау Гретхен принимала весь этот спектакль за чистую монету или делала вид, что верит. Ей определённо льстило внимание молодого красавца-египтянина, но она, с присущими ей кокетством и жеманностью, сообщала ему, что сама пока не очень успела соскучиться и ещё немного побудет в Европе. Но скоро вернётся к нему и, разумеется, не забудет предупредить об этом. Махмуд полагал, хоть и не совсем был уверен, что она летала на родину не просто так, а для замены или ремонта своих протезов, не доверяя местным ортопедам и протезистам столь важные для неё атрибуты как искусственная нога и обе челюсти. Дни её отсутствия на египетской земле были для него по-настоящему праздничными, невзирая на то, что выклянчить для себя возможность жить одному на вилле немки ему никогда не удавалось. Фрау наотрез отказывала ему в этом благе, и о причинах отказа можно было догадываться. «Ревнивая ведьма…» – досадовал Махмуд, скрипя зубами.
Фрау Гретхен, надо отдать ей должное, кроме неуёмной сексуальности проявляла исключительную прямоту в отношениях с мужчинами. С первого же дня знакомства с Махмудом она заявила, что собирается использовать его для возрождения своей молодости, восстановления жизненных функций и продления жизни. В свою очередь, ему позволяется использовать её для регулярного пополнения его банковского счёта, если ему это удастся. Махмуд знал, что старуха-немка баснословно богата, но бесконечно жадна. Понятие о порядочности в делах и душевная щедрость у неё отсутствовали напрочь. Зато она умела доказать недоказуемое и каким-то образом всегда оказывалась права. Действовала она с немецкой точностью и без осечек. Обещания, которых она никогда не выполняла, но и не отказывалась от них, каким-то магическим образом сходили ей с рук. Обещала она многое: «золотые горы», если останется довольна Махмудом и получит неземное наслаждение. Обещала она ему и гражданство Германии, и готовый процветающий бизнес в Берлине, и хорошую машину, и дом с пышным садом в престижном районе. Он слушал её, как слушают сказку дети, и не мог не верить. Слишком правдоподобно всё это звучало из её уст, слишком красочно расписывались все преимущества близких с ней отношений.
Надо сказать, старуху он выносил с трудом и побаивался. Ей удавалось отравить даже те ночи, когда она отсутствовала в Хургаде. Скрип протеза, беззубая улыбка или клацающая вставная челюсть на тумбочке мерещились ему по ночам. Тогда он вздрагивал, просыпался в холодном поту, с ужасом прислушиваясь к ночным шорохам и опасливо вглядываясь в темноту. Однако ожидание золотых гор пересиливало страх, поэтому Махмуд старался не разочаровывать богатую старуху и всегда был рядом, когда та нуждалась в нём. Бывало, что фрау Гретхен подкидывала ему денег, только случалось это крайне редко – лишь в моменты её хорошего настроения или в минуты романтической рассеянности.
«Женщины… женщины…» – вздыхал Махмуд.
Воспоминания об этих женщинах навеяли мысли о последней из них, о Сандре. «…Видимо, потому что мне нужны деньги, – понял он. – Много денег…»
И всё это из-за мадам Шуфии… Хотелось выглядеть перед хозяйкой успешным хургадинским бизнесменом, этаким предприимчивым, образованным современным парнем. Он долго думал, в какой бы сфере это ему подошло бы больше всего, и не без гордости понял: в амплуа игрока на валютной бирже. А для этого нужны хоть какие-то деньги на счёте и некоторые навыки.
Навыки игры он имел, точнее, думал, что имеет. Когда-то давно Якио установил ему на компьютер обучающую программу, что-то вроде биржевого тренажёра, на виртуальном учебном счёте которого числился виртуальный миллион долларов. Махмуда это так вдохновило, что он без промедления с азартом приступил к игре: продавал валюту, покупал, снова продавал. В конце концов проигрался в пух и прах, и это произошло всего за несколько вечеров. Страданиям его не было предела: проигранного не вернуть…
Как наставлял Якио, нужно было вовремя остановиться и забыть о потерях. Он так и говорил: «Махмуд, о потерях забудь!» Остановиться-то он остановился… но слишком поздно: от виртуального миллиона остались крохи… какие-то пятнадцать тысяч. Кто смог бы забыть о потере такой сумасшедшей суммы! Единственное, что удалось, так это не дать разыграться своей фантазии и не вообразить проигранные деньги уплывающими к кому-то другому в виде аккуратно сложенных пачек стодолларовых купюр.
Махмуд имел представление об одном из важнейших правил биржевой игры, правда, весьма смутное, хоть японец не раз упоминал о нём: слушать сигналы. Однако сколько ни прикладывал он ухо то к клавиатуре, то к монитору, даже к дисководу прислушивался, никаких сигналов слышно ему не было.
Оказывается, как впоследствии объяснил Якио, до крайности раздражённый его бесконечными расспросами и нытьём, эти сигналы едва уловимы и исходят вовсе не из монитора или клавиатуры или откуда ещё, а становятся понятны по диаграммам и графикам биржевых сводок, и доступны не каждому, а лишь тому, кто разбирается в сложных биржевых показателях.
– Ты глухой, Махмуд! – был вердикт Якио, произнесённый ехидным тоном и с отвратительной усмешкой в хитрых узких глазах.
Махмуд тогда сник и стушевался, но втайне не переставал мечтать о восстановлении виртуального счёта до миллиона, однако как сделать это, понятия не имел, а Якио с тех пор оставался глухим к его мольбам о помощи.
Так и остался Махмуд с пятнадцатью тысячами виртуальных долларов, приняв единственно правильное решение раз и навсегда забыть о подобных играх: никаких виртуальных денег, никаких виртуальных потерь, никаких биржевых тренажёров. Однако флешку с программой «Биржевой тренажёр» суеверно хранил у себя на груди на золотой цепочке. Всё же пятнадцать тысяч, хоть виртуальных, согревали душу и придавали уверенности.
Сандра… Сандра… не успел Махмуд подумать о той женщине и выудить из глубин памяти её образ, как неожиданно раздался звонок скайпа и на экране ноутбука высветилось имя «Сандра». Так всегда… «На ловца и зверь бежит», – вспомнилась ему мудрая поговорка.
Ну что ж, почему бы не пообщаться с европейкой, тем более такой, как эта…
Много надежд и ожиданий он связывал с ней, хоть и зол был на неё. Вот так бездарно явиться к нему в Хургаду с пустой банковской карточкой, тем самым оставив его, любимого человека, без денег… Она не оправдала его ожиданий.
Простить этого Махмуд ей не мог. Приняв недовольное выражение лица, он нажал на кнопку ответа.
Глава 11
Читать бесплатно другие книги:
