След черной рыбы Вайнер Георгий

«… И чем чище будет в нашем партийном деле, тем скорее мы справимся с нашими непростыми задачами…»

Генерал Амиров уменьшил звук, взял со стола бутылку коньяка, внимательно осмотрел наклейку.

Агаев тем временем достал из верхнего ящика письменного стола кейс, положил его на стол. Щелкнул запор, Агаев открыл крышку кейса, молча показал генералу Амирову содержимое.

— Это все? — спросил Амиров.

— На Берегу такое творится… — объяснил Агаев. — Баларгимова взяли. Кадыров убит. Бураков, я уверен, под колпаком у Саматова…

— Это твои проблемы! — Амиров внезапно поднялся, пошел к дверям. — Ты его сам сюда пригласил. А этим… — Амиров показал на содержимое кейса, — можешь подтереть себе задницу…

Силов ждал Туру во Втором Чапаевском тупике, в самом сердце «Нахалстроя».

По обе стороны тянулись одноэтажные, выстроенные как Бог на душу положил, убогие дома-сараюшки, сарайчики, гаражи.

Несколько человек с ведрами ожидали своей очереди у колонки с водой.

Саматов затормозил рядом с замом, вышел из машины.

— Самстрой, — Силов кивнул на окрестные тупички, — поставщик самой опасной уголовной преступности. Крестные отцы Берега это давно поняли, пока наша номенклатура пристраивала своих детей за границей…

— Наверное, ты вызвал меня не только для политического самообразования? — поинтересовался Тура.

— Не только… Я хочу познакомить тебя с любовницей Баларгимова. Если это определение тут уместно… Нам удивительно повезло. В тот день, когда сгорела Рыбоинспекция, эта женщина была с Баларгимовым.

— Как ты нашел ее? — спросил Тура.

— Мне подсказала соседка Баларгимова. Ее фамилия Халилова. Римма Халилова.

— Она замужем?

— Разведена. Живет с дочкой. Дочь в детском саду.

— Работает?

— Да. Она телефонистка.

Молодая женщина, открывшая им дверь, сразу отступила, давая им место. И дверь, и дом были словно уменьшенной копией обычных.

— Я подполковник Саматов… — Тура представился. — Начальник водной милиции.

Халилова вздрогнула. Ее первое желание было удостовериться в том, что никто их не слышит. Саманно-глиняный жилой массив вокруг был по-прежнему пуст.

— Римма… Проходите.

Они прошли в небольшую чистенькую квартирку.

В маленьком деревянном ящике был весь необходимый набор того, что требуется в каждом доме. А вдоль стен на полу стояли куклы. Самых разных размеров, раскрасок, с париками — от черных, цвета воронова крыла, до ярко-рыжих.

Тура словно попал в страну лиллипутов.

— Садитесь, — предложила Халилова.

У маленького стола стояли такие же миниатюрные табуреты.

— Дом маленький — приходится экономить площадь… — объяснила Халилова.

Тура с интересом обозревал выставку кукол.

— Это вашей дочери? — Тура показал на кукол.

— Я уже объяснила вашему другу… В детстве у меня было мало игрушек. А теперь я не могу себе в них отказать… Я сейчас принесу вам чай. Садитесь…

Она ушла и тут же возвратилась, неся чай.

— Когда это произошло, Римма с дочкой жили на даче у Баларгимова… — сказал Силов.

— Долго вы жили там? — спросил Тура.

— Всю осень… — Халилова не испытывала смущения. — С мужем я разошлась, он жил здесь, а я с дочкой у Баларгимовых на даче. Потом муж уехал к себе, к родителям, а я сюда перебралась.

— Сколько лет вашей дочери?

— Три года.

— Вы помните тот вечер, когда сгорела Рыбоинспекция?

— Да. Вы хотите, чтобы я повторила про тот вечер… — Она достала сигарету, прикурила. — Когда мы уезжали, уже смеркалось…

«Волга» Баларгимова медленно шла вдоль берега. Кроме самого Баларгимова в ней находилась еще Халилова и ее дочь. Девочка засыпала.

Внезапно на дороге возник на велосипеде карлик Бокасса. Он замахал рукой, бросил велосипед.

Баларгимов притормозил. Карлик подбежал к машине.

— Ничего не знаешь, Садык? — закричал Бокасса. — Лодку твою новую сожгли! Рыбнадзор с ментом… Кадыров и Бураков! Облили бензином и подожгли…

Баларгимов молча слушал.

— … Адыл плавал к камням — Полный финиш! Один компас остался… Ты заверни к метеостанции! Узнаешь!

— Ах, сволочи…

Баларгимов достал из бардачка бутылку-фляжку, сделал несколько глотков, молча передал остаток Бокассе.

Теперь «Волга» шла уже на приличной скорости.

Халилову с ребенком на заднем сиденье бросало из стороны в сторону.

— Тише! Перевернемся… — повторяла она. — Ну, мы погибнем с тобой. А она-то за что? — кивала на ребенка.

Вдали показались тусклые огни метеостанции, несколько окруженных заборами сараев-»козлятников». Метрах в двухстах в глубине залива виднелись невысокие морские скалы и еще маяк.

Фары выхватили из темноты группу мужчин, они смотрели на подъезжавшую машину.

Баларгимов затормозил.

Высокий пьяный казах Адыл подошел к машине.

— Вот! Один компас остался…

Он сунул свою ношу в окно кабины.

— Водка есть? — спросил Баларгимов. Кто-то из мужчин передал бутылку в кабину. Баларгимов молча откусил и выплюнул станиолевую пробку и, далеко запрокинув назад голову, влил в себя почти половину содержимого, отдал бутылку Адылу. Казах допил остальное.

Отброшенная пустая бутылка покатилась по скрипучему песку.

Баларгимов уже гнал дальше. Он был пьян и, казалось, не разбирал дороги.

— Суки ненасытные! — кричал он своим невидимым врагам. — Сволочи! Самих вас сжечь! Сколько вам ни плати — все мало…

— Дай мы выйдем! — просила женщина. Машина неслась теперь по пустому городу.

У водной милиции Баларгимов резко затормозил, не выключив мотора, скользнул из машины.

Халилова видела, как он добежал до дежурки, застучал ногой в дверь.

— Вас самих сжечь… Сволочи! Дармоеды! Открывай дверь…

На пороге показался Веденеев.

— Ты куда пришел! Пятнадцать суток захотел? Я тебе устрою…

— Хрен ты мне устроишь… Это я вам устрою! Где Бураков? — Баларгимов ударил его по лицу, повернулся, побежал назад к машине.

Он уже снова жал по безлюдному городу.

— Садык… — просила Халилова. — Мы выйдем!

У одного из домов он затормозил.

— Возьми… — Увидев рядом на сиденье компас, он сунул его ей в руки. — Ну, давай!

Халилова, прижимая к себе ребенка, сумку, компас, вылезла из кабины и Баларгимов сразу уехал.

Проблесковые огни еще с секунду висели в темноте улиц.

Халилова с ребенком уже подходила к дому, когда в ночи, где-то невдалеке взметнулось к небу высокое огненное пламя…

— Вот этот компас. Он так у меня и остался… — Римма положила на стол морской компас, плавающую, как домашний гриб в банке, большую черную шайбу.

Тура и Силов помолчали. Тура спросил:

— Сколько времени прошло между тем, как вы вышли из машины и увидели пожар?

Она задумалась.

— Точно не помню. Наверное, минут десять…

Взгляд ее прошел по кукольному ряду. Игрушечные модницы — в шляпках, в черном кружевном белье, в боа — смотрели со стены.

— У него было что-нибудь с собой? Ружье, нож?

— Только ракетница. Он всегда ее возит. И канистра с бензином… — Халилова вдруг заволновалась. — Что-то меня всю трясет! Мы еще до дома не дошли — видим пыхнуло в пол-неба. Люди говорят: «Рыбнадзор горит!»

— Вас не допрашивали под делу Умара Кулиева?

— Нет.

— В ту ночь вы Баларгимова больше не видели?

— Нет.

— А на утро?

— Я встретила его на другой день. Когда посадили Умара Кулиева…

— А вы не связываете поджог инспекции с угрозами Баларгимова?

Она отвела глаза:

— Связывала… Но старалась не думать. У нас — чем меньше человек знает, тем дольше живет. А у меня маленькая дочь…

Тура остановил «Ниву» у ворот с надписью «Восточнокаспийская морская инспекция Рыбоохраны».

— Точно! — Он взглянул на часы. — От того места, где Баларгимов высадил Халилову с девочкой, восемь минут…

— И две минуты на то, чтобы пробежать с канистрой… Они вышли из машины, прошли в глубь двора.

На месте сожженного строения стояло новое — такое же легкое, временное.

Тура и Силов прошли внутрь. В коридорах было пусто. В одном из кабинетов два инспектора резались в шахматы, они не обратили на Туру и Силова никакого внимания.

— Вы извините, ребята…— не терпевший невнимания к себе, когда находился на службе, положил, как бы нечаянно, руку на доску. — Как я понимаю, кто-то из вас сегодня ответственный…

Один из инспекторов — тучный, с мясистыми щеками, вздохнул.

— Ну, я!

— У начальника водной милиции к тебе вопрос… — Он кивнул на Саматова.

У инспектора испортилось настроение, он с сожалением взглянул на доску, потрогал фигуры. Тура сказал:

— У нас вопрос: уничтожала ли Рыбоохрана какую-нибудь браконьерскую лодку в день, когда подожгли здание Рыбнадзора…

Инспектор почесал затылок:

— Это вам лучше бы у Кадырова узнать…

— Я понимаю, сынок, — важно сказал Силов, — многим бы хотелось, чтобы мы непосредственно обращались к покойнику. Но ты уж сделай такую милость — загляни в свои книги…

Инспектор, не прекращая вздыхать, нехотя полез в бумаги, долго перекладывал с места на место.

Наконец он извлек нужную страницу, показал Туре:

— Нет!.. В тот день никакие браконьерские лодки не уничтожались… Иначе бы составлялись акты! С этим у нас порядок…

Тура и Силов вернулись к машине.

— Звонил прокурор Бассейна, — заметил Тура, садясь за руль. — откомандирован в следственно-оперативную группу, которую они создали… Хотят раскрутить тут большое дело. Выйти на самый верх…

— Судя по тому, как произошло с Вахидовым, здесь это им вряд ли удастся… Слишком большие деньги шли… Поэтому и прикрытие серьезное. Впрочем, посмотрим… Глаза боятся, а руки делают!

Гезель стучала на пишущей машинке.

Тура диктовал:

— «Председателю Президиума Верховного Совета СССР тов. Громыко А. А. Копия Генеральному прокурору СССР тов. Рекункову Т. В., Москва. Срочная. Связи со вновь открывшимися обстоятельствами прошу немедленно приостановить исполнение смертного приговора Кулиеву Умару Джафаровичу, осужденному обвинению умышленном убийстве инспектора Рыбоохраны поджоге Рыбоинспекции. Начальник отделения водной милиции Восточнокаспийской зоны подполковник милиции Саматов».

— Теперь это срочно отправляй, Гезель! — сказал Тура.

На телеграфе людей было немного. У окна приемщицы стояло несколько человек. Первой стояла солидного вида дама с пачкой пакетов, она готовилась сдать их, когда появилась Гезель.

Секретарь Саматова величественно проплыла к окошку. Очередь проводила взглядом ее огромный живот, но Гезель объявила торжественно:

— Срочные правительственные телеграммы…

Дама, стоявшая первой, недоверчиво взглянула на нее, но все-таки разрешила Гезель передать бланки.

Приемщица привычно положила их перед собой, вооружившись карандашом, начала читать. С каждой строчкой ее недоумение все возрастало.

Она неожиданно выскочила из-за стола, быстро направилась в угол зала, где сидела старшая, легла грудью на стол, пока та знакомилась с содержанием. Потом обе они скрылись за тяжелой дверью управляющего.

Очередь у окошка застыла.

Из-за двери обе телеграфистки показались уже в сопровождении самого управляющего.

— Где? — управляющий скользнул взглядом по очереди.

Телеграфистки подвели его к окошку, где, ожидая квитанцию, стояла Гезель…

Невзрачная «стекляшка» на берегу, скрывавшая за незавидным фасадом ресторан для посвященных, была знакома Буракову.

Старший оперуполномоченный водной милиции подъехал на новом «Москвиче», который сам вел. Вышел. Несколько секунд смотрел на сверкающую лаком машину.

Сам Бураков выглядел неважно: бледный, с припухшими веками.

Постояв, он запер машину, обогнув стеклянный фасад, направился во двор.

Никто не встретился ему ни во дворе, ни в тусклом коридоре, которым он дальше проследовал. Только в конце служебного столика он увидел молоденького, в очках, мальчика-официанта.

Бураков взглядом поинтересовался: «Пришел?»

Официант молча кивнул на дверь. Это был тот самый кабинет, в котором несколько дней назад ужинали Тура и Анна.

Бураков вошел.

У включенного телевизора в кабинете сидел полковник Агаев, как всегда, свежевыбритый, аккуратный, в отглаженном костюме. Слушал кого-то из отечественных политологов.

— Народ… Силы демократии и социализма… — неслось с экрана.

Услышав шаги Буракова, он обернулся.

— Привет! Что с тобой? — Агаев поднялся, они поздоровались. — На тебе лица нет…

Бураков подошел к столу, там стояло несколько бутылок воды, коньяк; сбоку на блюде была разложена легкая закуска.

Было видно, что Бураков не может говорить, ему требовалось успокоиться. Он нашел открывалку, откупорил бутылку с водой, сделал несколько быстрых глотков.

— Мне кажется, Саматов уже договорился с водным прокурором о моем аресте… — Он сделал еще глоток, голос его дрожал. — Меня от всего отстранили. Я, фактически, не у дел… Живой труп. По-моему, Силов уже отбыл на тот берег за санкцией…

— Ну, прокурор может и не дать санкцию на арест, — Агаев, чувствовалось, не очень верил в то, что говорил; просто обязан был успокаивать по своему положению старшего. — Водный прокурор тут раньше работал. Он знает ситуацию…

— …Сам тут работал! Во-во… Знает… — Бураков не собирался смотреть на случившееся глазами Агаева. — Сейчас всю грязь на кого льют? На милицию! Газеты, телевидение… Это вот те, кто от Щелокова… — голос Буракова дрожал. — От Николая Анисимовича награды, премии, машины принимали… А теперь льют на нас, на милицию… Почем зря! Так что прокурор, по-моему, побоится взять меня под крыло!

— Ну, я думаю, ты преувеличиваешь! — с апломбом возразил Агаев.

— Что значит «преувеличиваешь»? Они только и ждут, чтобы взять меня под стражу. А там начнется! Опросы, допросы, разработка. «Откуда?» «Что?..» Соседский глаз-ватерпас… Такого наплетут…

Бураков откупорил еще бутылку воды.

— …Начальник участка расскажет, что вы его заставили оформить Баларгимова на работу! И в моем присутствии! А потом прижмут — и он расколется. Скажет, что Баларгимов денег не получал, а всю зарплату отстегивал мне! Потом устроят нам с вами очную ставку… Вот…

— Придется все отрицать! А какой выход?

— Что значит «какой выход?» Нажмите на своего друга! На Саматова!

— Это бесполезно! Ты сам знаешь… Саматов не пойдет ни у кого на поводу, у него собственное представление о порядочности!

— Что значит «бесполезно»? Зачем вы его вызвали сюда?

— Приехал бы подонок, было бы еще хуже. Ты сам сказал — «время такое»! Милицию сделали крайней. Обком, горком, горсовет, торговля — все чистые. А вот грязная — милиция. Мусора… Кто-то это действительно здорово придумал… У тебя машина на тещу записана?

— На меня. Да черт с ней, с машиной! Дочку жалко. Она у меня от первого брака. Инвалид. Совсем никуда не ходит…

— Да, я знаю.

— Я думал, пойду на пенсию, на ноги поставлю. А теперь — все.

— Я очень надеюсь на генерала. Амиров на коне. К тому времени еще продвинется на ступеньку… Он, кстати, спрашивал о тебе, просил передать привет…

Бураков отмахнулся.

— Это — старая песня. Все взятки запишут на меня одного! А там — миллионная сумма. Взятка в особо крупных размерах. Часть третья. Приговор. Вышка.

— Единственный выход — все отрицать… — У Агаева был один тезис.

— Как это отрицать?! При чистосердечном признании у меня еще есть шанс! А так — хлоп! — крышка! — Он замолчал. — И жена… Сука! Отправит дочь в дом инвалидов… навсегда!

— Да, я все понимаю… — Агаев помолчал; заметил осторожно: — Но вот с Вахидовым, видишь, как все получилось?

— С Вахидовым?! — Бураков почувствовал угрозу. С ходу перешел на крик. — У Вахидова, действительно, было больное сердце. И он ничего не знал! А я здоров! Я все знаю! И даже больше, чем тебе кажется… И про Умара Кулиева! Так что там и Амирову башки не сносить. И тебе тоже!

Оба замолчали. Политологи на экране телевизора ненадолго стали слышны вновь, снова закуковали о своем…

Агаев заметил, стараясь выглядеть спокойным, даже беспечным:

— Как раз это я и сказал генералу. И ты знаешь, что он мне ответил? «В камере можно и от геморроя концы отдать. У Буракова он наверняка есть! Не бывает полных людей без геморроя…» Так что думай! Только не очень долго!

Агаев поднялся, потрепал Буракова по плечу, пошел к выходу.

Телевизор продолжал работать. Бураков подошел, машинально переключил программу.

— Я не помешала, Тура Саматович? — спросила Гезель, войдя в кабинет. — Сейчас такое было на почте! Приемщица сразу заметила «Срочно. Правительственная»… А когда дочитала до конца, где вы просите немедленно приостановить исполнение приговора, у приемщицы будто начались схватки… — Гезель использовала сравнение из близкой ей сферы. — Старшую вызвала. Потом управляющий прибежал. Передо мной как раз сдавала почту начальник канцелярии облпрокуратуры. Только я отошла, они начали шептаться!..

— Это — ничего, — успокоил Тура. — Довиденко узнает о телеграмме раньше, чем ее получит.

В приемной зазвонил телефон. Гезель взяла трубку, шепотом сказала Туре:

— Он уже знает!

Тура снял трубку.

— Довиденко. Срочно приезжай!

— Это что — приказ?

Довиденко сбавил гонор:

— Да, ладно тебе. Просьба. Тут какие-то телеграммы в Москву. Надо посоветоваться. Машина есть? А то я пришлю свою.

Туре не пришлось ждать в приемной. Помощник Довиденко кивнул на дверь, и Тура, ни на секунду не задержавшись, вошел в кабинет. Несколько работников сидели за приставным столом. Туру ждали — потому что, едва он появился, все молча и быстро удались.

— Напоминает великий исход, — кивнул он на дверь.

— Скорее — приход Великого Инквизитора, — Довиденко убрал в стол какие-то бумаги.

— Ты что? Детально знаком с делом Умара Кулиева? — жестко приступил Довиденко.

Тура пожал плечами:

— Дело-то в Москве!

— И с заключением Прокуратуры для отдела помилования?

— Я думаю: решение о помиловании — прерогатива Президиума Верховного Совета…

— «Он думает»… — презрительно сказал Довиденко. Чуть отвернувшись, он набрал по телефону какой-то номер, тот оказался занят. Довиденко нетерпеливо снова принялся крутить диск.

— Ну, что вы там разболтались, телефон занимаете… — крикнул он кому-то. — Зайди! И захвати наблюдательное по Умару Кулиеву… — Довиденко снова развернулся к Туре. — Ты видел его заявление из тюрьмы?

Тура молчал.

— А не мешало бы! Умар Кулиев сознался в первый день, когда его милиция допросила. И с тех пор ни слова не изменил! Кто и где только его не допрашивал! — Довиденко поднялся из-за стола, прошел по кабинету. — Он и на место выезжал и все подтвердил! Два суда было! Потом дополнительное следствие. И всюду — одно и то же! Почитай его ходатайство о помиловании… — Довиденко был вне себя. — Там нигде и слова нет о невиновности. Только — «Каюсь». «Виноват». «Простите…»

В приемной послышались голоса, но прежде чем Фурман и его коллега вошли, в кабинете появился генерал Амиров. Он за руку поздоровался с Довиденко. На Туру Амиров даже не взглянул.

Тем временем вошел вызванный прокурором сотрудник. Им оказался уже знакомый Саматову Фурман.

Они поздоровались.

Генерал Амиров с ходу сел на диван, достал платок. В кабинете было жарко.

Он обращался к Довиденко так, словно начальника милиции тут и не было.

— Я уже приказал, чтобы ему подготовили бумагу. Разъяснили. Если у него самого котелок не варит… — Лицо замминистра было недоумевающе-брезгливым. — Кто из посторонних мог попасть в автозак? Ты слышал такое? Согласно уставу караульной службы во время транспортировки подследственных и осужденных внутри автозака могут находиться только!.. — Амиров поднял указательный палец, — содержащиеся под стражей и конвой. Он думает, это рейсовый автобус «Самарканд — Бухара»…

Довиденко развел руками:

— Я то же ему говорю.

— Надо срочно вынести этот кадровый вопрос на бюро обкома. Довольно! Кончать надо с этим делом. Я сегодня же буду звонить министру… Поторопились они его восстановить! Я многое видел, но такого начальника милиции тут пока не было!

— Амиров прав… — Довиденко обернулся к Туре. — Есть правила конвоирования арестованных в автозаке. Это — святая святых МВД. Особенно, когда они конвоируют смертника…

Саматов положил на стол записку.

— А как ты это понимаешь? «В автозаке он обещал, что все сделал, что расстрел дадут только, чтобы попугать…»