След черной рыбы Вайнер Георгий

— Откуда она у тебя? — Довиденко набычился.

— Неважно. Можешь оставить себе, — сказал Тура. — Это копия.

— Не вижу ничего удивительного, — вступил в разговор Фурман. — Надо быть готовым — человек, приговоренный к расстрелу, идет на любую хитрость! Он же борется за свою жизнь! Так? Кулиев надеялся, что ему не дадут смертную казнь, поскольку он чистосердечно признался. Но как только ему объявили приговор, он изменил тактику. Это естественно. Сразу возник этот мифический организатор, человек-невидимка, призрак… А почему Кулиев не называет его?

Амиров прервал его.

— Да кому мы это все говорим?! И зачем? У таких, как он, все начинается с аморальных связей…

У кабинета Саматова ждал высокий худой старик с двумя медалями, в широком костюме, оставшемся с более лучших времен. С портретом сына на груди в траурной рамке.

— Я отец Саттара Аббасова… — он показал на портрет сына. — Рыбоинспектора… Ты, наверное, слышал о моем горе, сынок!

— Да, конечно, — Тура молча взглянул на Гезель, она понимающе развела руки. — Сделай нам чаю, Гезель…

— Нет, нет… — старик отказался, прошел в кабинет впереди Туры. — Пока этот подонок… — он устало опустился на стул. — Убийца моего сына, Умар Кулиев, ходит по земле, поверь, мне ни от чего нет радости…

Он испытующе взглянул на Саматова. Тура кивнул.

— Знаешь, каким был мой мальчик? — Старик отер слезу, достал конверт со снимками. Все это были репродукции фотографий, сделанных в свое время для разных документов. — Какой он был добрый! Мягкий. Как он плакал в детстве, когда мы водили его в детский сад… Скучал! — Старик вдруг заулыбался. — Совершенно не мог оставаться один. Так и ходил, держался за мамину юбку. И все его дразнили… А потом вырос. Всему свое время! Занимался спортом… Пошел в армию — одни благодарности. Потом медали. «За отвагу». Ты знаешь, где он служил? Под Кандагаром. Слышал про Кандагар? Там слабеньких не держат… И вот вернулся, чтобы погибнуть…

Старик расплакался.

— Отец… — Тура налил ему воды, но тот отвел стакан.

— Не надо! Один на один Умару Кулиеву ни за что бы с ним не справиться! Они убили его сонного! А потом сожгли. Вместе с Рыбоинспекцией за то, что в тот вечер кто-то сжег браконьерскую лодку…

— А чью лодку? — Саматов заинтересовался.

— Об этом на суде хоть бы слово сказали! О, горе мне! — Старик был безутешен. — Ты знаешь, какие деньги мне предлагали, чтобы я замолчал, чтобы я продал им своего мертвого сына! Ты даже не представляешь!

— Примите, дедушка, — Гезель принесла валидол, старик взял таблетку, положил под язык. Из глаз старика катились слезы обиды.

— …А этот подонок… — слезы его вдруг просохли, — хочет ходить по земле, когда Саттар уже год как лежит в ней! А теперь и ты тоже взялся ему помогать… — Он поднялся. — Видно, у тебя никогда не было сына! Бог не простит этого! — Он пошел к дверям, обернулся. — Я послал на сто рублей телеграмм! В Верховный Совет, в Совет ветеранов, министру обороны… Всем! И буду посылать. У меня пенсия, и у жены тоже. Нам хватит, люди не дадут пропасть… И Партия нас не оставит!

Тура потряс головой. Нет, это не было сном — старик ветеран, на которого не действовали уже никакие аргументы, требовавший казни невиновного…

В этот момент раздался телефонный звонок.

Звонил Орезов:

— Я нашел одного человека. Его фамилия Семирханов. В тот день его везли из следственного изолятора на суд. Я думаю, Семирханов должен был быть в автозаке вместе с Умаром Кулиевым…

— Он на свободе?

— Да. Освобожден из-под стражи в зале суда. Проживает Маркса, семь… Я сейчас еду туда…

— А фотографии на опознание? Баларгимова и Умара Кулиева…

— Со мной.

— Молодец! Я сейчас тоже подъеду…

Тура и Хаджинур Орезов разговаривали с Семирхановым во дворе двухэтажного деревянного барака. У Семирханова было мясистое добродушное лицо, приплюснутый нос, нерусские глаза.

Против них в ящике с песком возились дети, поодаль, рядом с водоразборной колонкой бродили голуби. В углу двора лежал ободранный, повернутый набок «Запорожец», которым занимался Семирханов.

В руках Семирханов держал таблицы с фотографиями, прошитыми и проштемпелеванными по углам сургучными печатями. Тут же находились двое соседей — понятые…

— Убийцу везли в крайнем боксе, рядом с дверями. Я хорошо помню эту поездку в суд, потому что домой вернулся пешком на своих двоих.

— Откуда вы знаете, что он убийца? — спросил Тура.

— Он крикнул статью! Умышленное убийство… Там еще во втором боксе везли проститутку. Она всю дорогу с солдатами шумела…

Автозак двигался по улицам города. Как и обычные машины-фургоны — с хлебом, с промтоварами. Только на нем не было ни надписей, ни телефонов, ни рекламы. Так же останавливался он у светофоров, пропускал народ на перекрестках.

Старший конвоя и водитель смотрели на дорогу.

Внутри автозака горел тусклый свет.

На ухабах машину трясло.

В глубине кузова вместе с другими арестованными трясся Семирханов. Их было немного. Сбоку от Семирханова какой-то человек молился, истово, по-мусульмански отбивал поклоны. Было жарко.

Кулиев находился отдельно, в маленькой клетушке-боксе, рядом с кабиной водителя. На Кулиеве были наручники. Дверь бокса оставалась открытой. Напротив сидело двое солдат-конвоиров. Один из них придирался к женщине, находившейся во втором боксе:

— Приведи себя в порядок! На суд едешь, а не на тусовку…

Дверь второго бокса была также открыта. Молодая женщина внутри в невозможно короткой юбке, в расстегнутой кофточке демонстрировала солдатам длинные красивые ноги, грудь.

— Я сказал: приведи себя в порядок! — шумел конвоир.

— А че у меня не в порядке, начальник? — Женщина явно издевалась над ним. — Не пойму! Тут, что ли? — Она еще дальше откинула кофточку, полностью обнажив грудь. — Ты скажи прямо! Может, я тебе понравилась? Тогда запиши адресок… Через два года вернусь…

Другой конвоир, солдат-очкарик, заметил:

— Еще и курит! У-у, тварь!..

Женщина огрызнулась:

— Сам тварь! Встретились бы мы на воле — я б тебе сделала! Очки бы в двух карманах унес…

Автозак внезапно остановился. Конвоиров и арестованных резко качнуло.

— Не дрова везешь! — крикнули из кузова. Стало слышно, как кто-то снаружи открыл дверь.

Это был Баларгимов. Едва мафиози оказался в автозаке, машина тотчас двинулась с места, но ехала тихо.

Баларгимов остановился у бокса, в котором находился Кулиев, вынул изо рта сигарету, которую он до этого курил, сунул в рот Умару Кулиеву. Племянник затянулся дымком.

— …Все схвачены… — быстро заговорил Баларгимов. — Сам видишь! Я здесь, в автозаке! Если рассказать — никто не поверит!

— Прокурор просил расстрел… — Кулиев пытался бодриться.

— Это все игра! — Баларгимов махнул рукой. — Для дураков… Сейчас они просто обязаны тебе вломить на всю катушку — им нельзя иначе, народ разорвет!

Ревел мотор, Баларгимов старался перекричать шум.

— А как поутихнет… Сначала помилуют. Изменят режим, потом на химию. Верка к тебе приедет. Будет нормально… Сам видишь, уж если я здесь — в порядке!

— Спасибо, дядя… — сказал Кулиев.

Последние слова ему уже не пришлось кричать, автозак остановился.

Снаружи открыли дверцу.

— Давай…

Баларгимов выпрыгнул из кузова. С улицы вместе с городским шумом донеслось:

— Держись!

Дверца захлопнулась…

Семирханов еще раз взглянул на фотографию Кулиева, скрепленную печатью, поднял глаза на Саматова.

— Не помните конвоиров? — спросил Тура.

— Нет. Освещение там тусклое. Даже углы не видать…

Семирханов спросил в свою очередь:

— Ну что, освободят его?

Тура не ответил.

У базара Тура увидел телефон-автомат, попросил притормозить.

За забором виднелись машины с узбекскими номерами.

Из динамика, установленного рядом с шашлычной, на крыше тира, звучала песня. Казалось, базар живет веселой удалой жизнью.

На самом деле там было пусто, только у шашлычной толпился народ.

Саматов подошел к автомату, набрал номер.

— Анна!

Она тут же отозвалась:

— Беда, Тура!

— Что-нибудь случилось? Говори быстрее! С тобой?!

— С моим дядей…

— Он заболел?

— Его арестовали. Потом скажу. Я еду к нему!

— Когда мы увидимся?

— Я приеду к тебе. Поздно…

— Я буду ждать.

Тура повесил трубку. Он ничего еще не мог понять.

— Поедете, Товарищ подполковник? — спросил из машины Орезов.

— Езжай. Я немного пройдусь.

Полный дурных предчувствий, Тура шел мимо парикмахерской Гарегина. Стоявший по обычаю на панели хозяин предприятия — представитель частного капитала на восточном побережье — не преминул воспользоваться его состоянием.

— Товарищ подполковник! На вас тяжело смотреть! Вы не можете внушать оптимизм людям, которые обратятся к вам за защитой! За десять минут я обещаю вам изменить ваш имидж…

Тура автоматически взглянул на часы, кивнул. У него еще оставалось время. Но отойти от своих мыслей ему так и не удавалось, даже когда парикмахер наложил на его лицо свои теплые ухоженные пальцы.

— А как вы относитесь к проблеме снежного человека?! — спросил Гарегин задушевно.

Тура очнулся.

— Проблеме… кого? — Ему показалось, что он ослышался.

— Снежного человека, — невозмутимо повторил Гарегин.

Тура громко засмеялся.

— Есть что-нибудь новое? Мне казалось, что вопрос о снежном человеке давно решен.

— Разве вы не читали в «Восточнокаспийском рабочем?» — Гарегин на секунду даже задержал бритву.

— Видимо, я пропустил…

— Два английских туриста видели его своими глазами, — заинтересованно поведал Согомоныч. — Они стояли совсем близко, как от той двери до зеркала. Он был хорошо виден. Краснощекий, уши белые. Босиком…

— А почему уши белые? — Тура заинтересовался.

— Я думаю, отморозил, — бесхитростно объяснил Гарегин. — Мой дед тоже отморозил уши. И они у него до конца жизни оставались белыми. И не только уши. — Он взял салфетку.

Тура почувствовал мгновенный ожог всего лица. Но прежде, чем боль стала нестерпимой, Согомоныч уже приподнял салфетку, охладил и снова набросил ее ему на лицо.

— У вас сегодня вид прекрасно отдохнувшего человека, — любезно сказал Гарегин.

— Спасибо…

— И это — если учесть, что у вас ни минуты свободного времени эти дни… — Гарегин заговорщицки мигнул.

Тура дал понять, что это явное преувеличение, но Гарегин не позволил ввести себя в заблуждение.

— Это вы мне не говорите… — Он огляделся и, убедившись в том, что их не подслушивают, заметил довольно громко. — Народ за вас… С тех пор, как вы и майор Силов тут появились, людям хоть есть на кого надеяться…

— Вы серьезно?

Гарегин даже обиделся:

— Конечно! Знаете, как вас называют? «Борец с мафией из Джизака»!

В милиции Туру уже ждали. Гезель открыла дверь в кабинет:

— К вам отец Умара Кулиева…

— Пусть заходит, — Саматов кивнул.

Вошедший был отнюдь не пожилым, но успевшим махнуть на все рукой — усталым, в мятом, изношенном до нельзя костюме.

— Я насчет Садыка Баларгимова… — сказал он просто. — Это мой брат. Будь он проклят…

— Ваша фамилия — Кулиев, а его — Баларгимов… — заметил Тура.

— Мы родные братья. Просто ему дали фамилию по имени нашего отца — Баларгимова Кули, а мне досталось имя деда…

— Какие у вас взаимоотношения?

— Он отобрал у меня сына Умара. Но мы — братья. Этим все сказано.

— Вы общались с сыном до его ареста?

— Почти нет. Брат поссорил меня с Умаром, потому что я оставил его мать… У нас такое не прощают. Иметь любовниц — это пожалуйста! Сколько хочешь! Да вы сами знаете… Как только я ушел из семьи, брат сразу начал настраивать сына против меня. Стал брать в море, готовить к браконьерским делам…

— Вы предостерегали сына?

— Когда я пришел к брату, чтобы он оставил парня в покое, его сыновья избили меня. Я месяц провалялся в больнице… Брат полностью вытеснил меня из семьи, он давал деньги моей бывшей жене… Я не мог им особенно помочь. Я работаю в вечерней школе. В Красноводске. Преподаю химию. Моя новая жена тоже преподаватель. Из моих братьев я один получил образование и никто из них мне этого не простил!

— Сын встречался с вами? Рассказывал о себе?

— Он ходил в море с моими племянниками. Постепенно стал умельцем. Получал от дяди большие деньги, в зависимости от улова. Он гордился этим! Пацан, а уже две машины! «Жигули» ВАЗ записаны на двоюродного брата, «Москвич» — на тетку! Я уже старик — но у меня ни одной машины…

— Когда вы узнали о поджоге Рыбоинспекции?

— В ту же ночь жена Умара прибежала ко мне. На счастье, я был тут. Сказал, что брат спьяну сжег контору Рыбнадзора и обрабатывает Умара, чтобы тот взял все на себя…

— Вы говорили с сыном?

— На рассвете, этой же ночью. Я просил его не делать этого. Он сказал, чтобы я не вмешивался, потому что могу все испортить…

— А почему Баларгимов сам не пошел с повинной?

— Он много раз судим. Трижды или четырежды. Ему могли дать суровое наказание… И еще один человек просил Умара взять все на себя. Когда я приехал, они как раз втроем разговаривали… Брат был пьян, но к этому времени протрезвился…

— Потом?

— Поначалу у них все получилось. Следствие закончили быстро. Умара судили за неосторожное убийство, И тут отец Саттара поднял шум: «Такого сына, такого мальчика сожгли! Воина-интернационалиста!» Вмешался обком… Пошли митинги. «Расстрелять! Никакой пощады!» Вы не можете себе представить, что мы чувствовали… — Он разрыдался. — Мы ведь знали, что Умар невиновный… Потом новый суд… Когда судья объявил: «Смертная казнь!» — мы все закричали… А люди хлопали: «Правильно!» — плач душил его. — до нас стали доходить слухи, что все от Умара отказались. Словно так и надо…

— А где в действительности находился Умар, когда его дядя поджег Рыбоинспекцию?

— У друзей. У Сейфуллина. С друзьями смотрел футбол.

— А что они?

— Возмутились: «Умар не виновен! Все пойдем в свидетели!» Но брат одних купил, других застращал. А Сейфуллина застрелил прямо при всех. На берегу. Народ сразу замолчал…

— А что с Пуховым?

— Сережа догадывался. Послал Мазута с запиской в тюрьму… Пухова тоже не стало. Я понял: это конец! Умара принесли в жертву… Но теперь, когда вы вмешались… Арестовали Садыка… Послали телеграммы, я впервые ночью заснул… — Старик откровенно рыдал. — Это счастье…

Тура дал ему время успокоиться, спросил:

— Вы сказали, что, кроме дяди, Умара уговаривал еще один человек… Кто он?

Старик помялся.

— Это полковник Агаев. Начальник областного управления…

— Агаев… — Тура печально усмехнулся, покачал головой.

— Он же не мог посадить хозяина лодок, брат на суде запел бы такое… С них со всех бы погоны полетели и головы. Цепочка эта высоко тянется… Генерал Амиров ее создал, когда тут работал… Агаев уже потом приехал. После окончания Московской высшей школы…

— Вас допрашивали?

— Один раз. И еще на суде. Мы — родственники — говорим, как нам велели, что ничего не знаем…

— Теперь вы дадите показания?

— Мы все подпишемся! — Старик ушел.

— Хотите чаю? — спросила Гезель, открывая дверь.

— Хочу.

— С конфетой?

— С конфетой, Гезель. Я уже сто лет не пил чай вприкуску с конфетой. Спасибо, Гезель.

Поздно ночью Тура вышел на улицу, он ждал Анну. Прохожих было мало. Тура увидел издали свет приближающихся машин. Их было не меньше десятка. Впереди шла «Чайка», которую сопровождали черные «Волги».

— Первый приехал, — поделился своим открытием незнакомый прохожий, оказавшийся на тротуаре рядом с Турой. — Из отпуска отозвали…

Тура рассеянно кивнул.

Под утро раздался шум подъехавшей машины. Тура пошел открывать. Это была Анна.

— Такси то и дело ломалось, — пожаловалась она, входя. — Мы добирались всю ночь… Я совсем замерзла.

Тура поставил чай.

— Как твой дядя?

— Мне дали с ним свидание, он совсем расклеился…

— Что там?

— Он работает заведующим небольшого магазинчика в совхозе. Ну, сам знаешь… Все бывает. И недостача, и пересортица. И кому-то в долг — до получки… Амиров приказал произвести внезапную ревизию. Короче: против него возбудили уголовное дело, как за хищение. Его уже исключили из партии. Я не знаю, что делать…

— Амиров сам скоро загремит…

— Нет! Ты его недооцениваешь… Вот! Смотри! — Она взяла сумку, достала из нее пакет.

— Что это? — спросил Тура.

— Географическая карта. Мой бывший муж передал ее дяде…

— Зачем?

Анна, как могла, разложила карту на полу.

— Смотри, видишь? Она вся целая, только Восточнокаспийск прожжен сигаретой. Он дал мне понять, я могу ехать, куда угодно. Жить везде, только не здесь. Я должна уехать отсюда и срочно. Тогда он отпустит дядю.

Они пили чай. Анна понемногу согрелась, но ей все равно было не по себе.

— Ты узнал, кто стрелял в окно в ту ночь?

— Это Мириш Баларгимов. Я арестовал его отца. Он стрелял со зла, когда узнал.

— А если он придет снова, Тура?

— Его арестуют раньше, чем он снова решится…

У Туры испортилось настроение.

— В моей жизни такое уже было. Я потерял близкого человека, оттого, что недооценил быстромыслия этих скотов. Второй раз такое не случится. Под Москвою живут родители моей погибшей жены. Ты поедешь к ним. Они примут тебя как родную дочь. Или — нет! Ты поедешь ко мне! У меня там дом — заколоченный…

Она невесело улыбнулась.

— Мой милый, это все хорошо в сказках… В жизни — иначе!.. Ты думаешь, все изменится, как только ты арестуешь здешнюю мафию в Рыбнадзоре и в милиции! Ты послушай, что люди говорят. «Ему дадут снять лишь нижний слой… И то — временно. А как только он замахнется выше — дадут по рукам или убьют!» Я знаю Амирова — если я останусь с тобой, он уничтожит меня… Сгноит моего дядю в тюрьме…

— Что ты предлагаешь? — спросил Тура.

— Мне уже дали понять, что именно я должна делать. Меня вызывали в военкомат. Для них я специалист по огнестрельным ранениям. Предложили работу.

— Здесь?

— Там, где требуются специалисты такого профиля… В госпитале.

— Что ты им ответила?

— Я не стала отказываться. Это сейчас единственно разумный выход. Я, действительно, специалист. Там раненые, умирающие ребята. А я смогу им помочь.

— Когда ты едешь?

— Завтра. Вернее, уже сегодня. Вечерним паромом. Только умоляю: ни о чем не спрашивай. И не провожай меня. Иначе я не выдержу…

— Я все равно найду тебя, — он скрипнул зубами. — Я больше не могу каждый раз начинать с нуля!

Анна с жалостью взглянула на него.

— Ляжем под одеяло… — Она уже разрыдалась. — Ничего не страшно, когда двое под одним одеялом…

Было раннее утро. Город еще спал.

Одинокий катафалк собирал первых пассажиров.

По улицам катила «Нива». В ней ехал Саматов.

За сотню метров до гостиницы «Интерконтиненталь» Тура оставил машину, быстро пошел к подъезду.

На втором этаже его ждали. Дежурная по этажу показала рукой на дверь одного из номеров.

Тура постучал.

Дверь была закрыта на ключ — Туре открыли.

В большом гостиничном номере находилось несколько людей в форме работников прокуратуры и в штатском.

Тура увидел среди них Силова — они перемигнулись.

Старший группы ждал Туру. Он взглянул на часы: