Пока играет скрипач Бусырев Вадим

– Не-не-не! Видеть не могу. Уберите. Только чайку мне горяченького.

– Тебя чего? Комиссар наш приобщил? – встревожился Попович, – Только не втягивайся, гляди, в эти политзанятия. А то, как Половой, наш комсорг, попадёшь на больничную койку с язвой. Или с чем похуже.

– Да, да, старичок. Боб прав настоящим образом. А Половому так и надо. Не хер занимать чужие места. И слаб оказался. Я бы обоих наших комиссаров в турнире по литрболу позади оставил. Не без труда, ясное дело, не без труда.

– Отвлеклись от сюжета мы, – прервал Белоус пустую дискуссию, – Излагай анабасис [84] начальный свой.

– Во! Точно, анабасис! – воскликнула ПНШ, – Да ещё и наизнанку. Ехали вроде с пограничной зоны в центр страны, а выходило с благодати да на театр военных действий. Откуда они только «горючего» брали? Весь эшелон в нарастающем угаре. А я в купе, запершись, с начальником этого эшелона. Главное было тогда: не выпустить его «в люди». А то ведь он ещё и пистолетом балуется.

– А сам к народу ходил? Проведывал? Напоследок с личным составом и выпить не грех, – в мыслях оправдывая лично свою линию, размечтался Лещ. Его-то Натаха держала по Уставу. Специально изучала его и в нос тыкала: «Ну? Где ж тут сказано, что лейтенант, хоть и двухгодичник, право имеет выпивать?»

– Сперва пробовал. Плюнул потом. Однако, Поливец хоть и любитель путешествий в «страну чудес», но профи – настоящий. Заранее рассчитал, сколько взять. Учёл, что я не буду. Только сели, первый стакан себе накатил, меня предупредил: «Меня не тормози. Всё спланировано до Ленинграда».

– Прав ты, старичок. «Учиться, учиться и учиться» нам надо у проводников твёрдой единственно верной, этой самой,… идеологии, – Кто это мог ляпнуть? Конечно, Гринька.

– В Ленинград прибыли, глядь, комиссар вроде и ничего! Вроде и разумен. Да и личный состав дальше рассеялся весьма быстро. И беспокоился, можно подумать, излишне.

Политрук мне отдаёт приказ:

– Ещё трое суток сдаём демобилизованных. Встеча – в аэропорту. Всё ясно? Свободен.

Поехал я под Выборг. К брату на хутор. Успокоился. Из пистолета постреляли по бутылкам пустым.

– Да-а-а…, – выпустил из себя всю безысходность Мишаня, – Унёс я ноги из ЗГВ под выстрелы из пресловутого ПМ-а, надеялся тут, в ледяном краю, душой оттаять. Так нет же. У вас какая-то получается разнузданная вакханалия с этим личным оружием. И конца-краю не видать.

– Именно, именно! – воскликнул ПНШ, – Слушай дальше. Не финиш ещё.

Хлебнул остывшего чаю. Поморщился, как от водки: заколебала она Мишку, видимо, проникновенно. Продолжил, торопясь:

– Прибыл в аэропорт, загодя. Жду. Появился замполит мой вовремя. Но не сам. Вела его дамочка. Точнее, на себе тащила. Он мне намекал ведь, что к «бутончику» едет. Остановил я её. Меня не узнаёт. Поливец наш. «Бутончик» обрадовалась, закудахтала и упорхнула. А у комиссара-то? Пистолет впереди, на пузе, слева. Как у вермахта. И кобура рас-с-стег-ну-та! Сунул себе. Теперь у меня стало в обоих карманах по пистолю. Прав ты, тёзка. Это не вакханалия, а паранойя какая-то. А что ж с политрученькой-то «кривой» делать? Одному мне его никак. Никуда. А скоро посадка. И тут опять понимаю, что он, гад, всё рассчитал. Не иначе. Подваливают два капитана. Из ракетного дивизиона, что рядом. И всего-то: чуть «под газом». Образовались, что их ряды пополнились. Огорчились, что я не «присоединился». А камиссар наш с закрытыми глазами мычал, а к «соске» тянулся. Орёл!

Довели сокровище. Домой я добрался – никакой. Кислов манную кашу ест. С меня нервы стекают, как заряды с конденсатора. Выпил. Окосел. Не слегка, а прилично. Собрался спать, а пистолеты у меня. Оба. Зову соседа своего с кухни:

– Эй, Кислятина, давай дуэль организуем!

Хорошо, он после манной каши просветлённый, кроткий.

В печку я выстрелил. И заснул. Кислов спрятал проклятущие револьверты. Всё! Сыт я ими по самое некуда. А то ведь пуля от печки рикошетом в стену ушла. Утром Кислятина не упустил возможности спросить заботливо:

– А если б там Малец был?

Надо идти к Смирному. Клянчить, чтоб патроны списал».

– Не перживай шибко, – Лещ успокоил покровительски Мишку, – Не ты первый. Смирный с Разбойником наводят «идеяльный» (как говорит Соловей) порядок на складе. Много лишнего чего образовалось. Но через лабаз. Тут у них тоже альянс.

Лещ сейчас такой успокоенный, а совсем недавно с шилом в одном месте носился.

– Да-а. Пока ты отсутствовал, Мишутка, я ведь Натаху отправлял. На «большую землю». А в их положении – такое в голову взбредает! «Я, – говорит, – Офицерская и не офицерская жена. Все жены умеют стрелять, а я чем хуже? А в Уставе записано. Я читала. Это ты его в руках не держал». Допекла меня. Я – в карауле. Солдатики мои на постах. У Смирного с Разбойником разжился пятком патронов. Повёл Натаху за пост наш любимый, за третий. В овраг. На вышке Кзыл-орда моя стоит. Ему наказал: «Пойду пистолет опробую. Стрелять пять раз буду. Понял? Пять раз. Ты тихо стой. Понял?» Орда мне кивает, скалится, радуется. «Как ни панял? Карашо панял. Пят раза стрелял. Иды. Сё карашо будыт». Натаха припёрла пять бутылок пустых. Расставил. Желание, на сносях если женщина – закон. Стрельнула. И с вышки над нами, чурка понятливый, мой любимый, короткую очередь дал. Из пяти выстрелов. Мол: «Карашо всё! Мая твая панимала».

Вот тут-то я и набегался. И не с шилом, а с мокрыми штанами.

А Натаха в одну попала. В бутылку. И мне орала: «Этого в Уставе не прописано. Чтоб в беременных пулять. Правильно мне Татьяна, мишуткина жена, говорила: «Выкинь ты этот Устав. Они вовсе не по нему живут. Она потому быстро и уехала. Слава Богу, и я теперь смотаюсь. А вам только и остаётся, что в карауле забавляться. Склад новый построите – у вас вообще всё похитют». Представляю, как генералов жёны дрючат.

Закончил Лещина рассказ свой таким, не лишённым смысла выводом:

– У нас все солдатики, что на пост ходят, на вышку, в мороз и в жару комариную – вроде моего азиата. Они «великолепную семёрку» обставить бы не сподобились. Не солдатское это дело. Однозначно.

И, тем не менее, шла служба двухгодичная к своему итогу.

Прокурорские заглядывали. Как к старым знакомым. «Особые» люди более нас вниманием своим не жаловали особо. Так. Изредка.

Может, им всем было всё ясно? Не думаю. Длинная вереница событий разного калибра, вопросов прямых и косвенных, тянулась из давнего 1971 года. В наши времена.

А разгадка – где-то рядом…

18. Пока играет скрипач

– Наверное, ты был на хорошем счету в части своей? – Витька Верёвкин сдул пивную шапку с кружки. Одним глотком ополовинил. Глазки – буравчики хитрющие уставил на меня.

Хотел хлебнуть я пивка – замер с открытым ртом.

«А на каком же я был счету? – задумался на третьем месяце после дембеля, – И у кого?»

– Ну, чего молчишь? Рекомендацию-то дали тебе. А это случай из редких, – вторую половину Верёвкин пьёт медленнее. От меня он не отвяжется. Я уже его немного узнал. Самое чуть-чуть.

Я снова за Полярным кругом. Поступил в Морскую Арктическую экспедицию. В Мурманске. Север – притягивает. По молодости.

Нужна была характеристика – рекомендация. Для загранвизы. В море ходить. Из армии, чтоб прислали. Без надежды написал Мишутке. Он дослуживал последний месяц. И, о чудо! Встретились с ним в Мурманске, на вокзале. Посмеиваясь в светлые пушистые усы, рассказывает мне бравый помощник начальника штаба:

«Знаешь, «графоман», попытался заверить твою бумагу просто из интереса. Что будет? Состряпал её сам. Последнюю убойную фразу: «Рекомендуем…, несём полную ответственность» – писал, закрыв глаза. Я-то знаю, что раз с пистолетами, автоматами и солдатами не утёк, то теперь, женившись, не должен удрать. В ближайшее время, полагаю. Привёз в дивизию. Главный кадровик – новый. «Попишу, – говорит, – если визу в «особом» отделе тиснут». Стою у стальной двери и размышляю: «Идти – не идти?» Тут подлетает капитан. Что-то знакомое… «А ты чего здесь, штабной помощник?» Бывший старлей, что нас курировал. Говорили ещё: на Украину перевели. Ан, нет. Тут. Обрадовался я, доложил. Он мне: «А! Курносый лейтенантик! Чего не случалось, во всё успевал вляпаться. Он у нас просвеченный. Насквозь. Как на ладошке. Тебе-то пистолетика не оставил? Чтоб на хуторе с братцем или с женой беременной популять? По бутылкам. Ха-ха-ха! Давай писульку. Поставлю ему закорючку, «графоману». Вот так, Вадя. Я подумал, что он и мне бы визу свою наложил. Только я в моря не собираюсь».

А я ещё тогда добавил, что и везти в штаб более некому будет. Окромя тебя, Мишка.

И рассказал я это всё, издалека, Витюхе Верёвкину. За второй кружкой. И за третьей. Он интересно тогда подытожил:

– В море пойдём – надо будет около тебя держаться, пожалуй. Как тебя кликали-то: «графоман» или «громоотвод»?

– Окстись, – говорю, – Шишек мало набивал? Лбом-то своим необъятным.

– Дерьма с тобой, конечно, хлебать – не перехлебать. Но ты как-то ведь сухим выходишь? Это, пожалуй, лучше, чем один раз – и захлебнуться.

С Витюхой мы подсчитали: за шесть следующих лет прожили в одной каюте в три раза дольше, чем на берегу.

– Зайдём сегодня к моим предкам. Батьку поздравим с Днём Победы, – лаконично пригласил меня Витюха.

Затарились под его руководством. Подходя к дому, Верёвка поведал:

– Всю войну прошёл. Отметин на нём – не счесть. И мне ничего толком не рассказывал. Он в СМЕРШ-е служил.

– Ну-у-у… Вот это да, – только и смог я изумиться.

Долго сидели. Отец Витюхи, Иван Верёвкин, только пригубливал. Я с него брал пример. Витьку начинал «зацеплять», обычно, только второй литр. Под сто кило он, а толстым не назовёшь. Мастер спорта по подводному плаванию. Капитан запаса тоже каких-то водолазно-парашютных дел. Рижский ГВФ кончил. В море потянуло. Как и меня. От ума избытка.

– Расскажи батьке Ваш детектив. Ему можно. Интересно, как он оценит? – предложил благодушно Витюха.

Изложил, как мог, сжато. Ветеран СМЕРШ-а слушал, прищурясь, не перебивая. Задал вопросы скупые:

– На внешних постах стояли обычно азиаты?

– Да. В парке и на складе. Они же надёжные ребята. Исполнительные.

– Правильно. И ключ к ним тоже нужен азиатский. Не в деле они. Москвичей, ленинградцев, интеллигентов много было?

– Практически никого. Пара «философов» из-под Москвы, так «выслали» их раньше.

– Среди офицеров?

– Только двухгодичники. Мои лучшие друзья. Горняки.

– А с Львовщины?

– Двухгодичники оттуда. На РЛС.

– А начштаба этот? Феркес?

– Из тех же краёв. Точно не знаю.

– Хотел он тебя на артвооружение?

– Однозначно – нет.

– И с Соколом не корешился?

– Скорее наоборот. Насколько я наслышан был.

Думал, молчал отец Витюхин. Шарик хлебный катал. Ни он, ни Витька не курили. Я тоже воздерживался.

– Легко ты, пацан, отделался. Мне не понять одного: почему решили тебя не подставлять? А вообще-то ясно. Дефицит времени. Торопились.

– А-а, это…, а всё остальное вам, Иван Николаевич, ясно?

– Да так… Более-менее.

Ещё помолчали. Витька с гордостью посматривал на батьку. И на меня снисходительно, как бы успокаивая. Больного пациента: «Не дрейфь, геолог. Батькин диагноз будет железный. Смотри не упади со стула». Выпили по грамму с ним.

– Те места я облазил. Видел, знаю. Часовой на вышке спит, не слезая. Комаров меньше. Работал «профи». Нашей выучки. А «подводку» сделал офицер. Один. Больше и не надо. Тебя и этого, Павлюку, тасовали специально. А может случайно. Не суть. Это или Феркес, или ещё кто. Сокол о чём-то прознал. Феркес или убрал его, или рот ему самому заткнули. А тебе, сынок, лучше об этом не вспоминать боле. Долгие годы.

– Дак, да…, – я буквально лишился чувства этошл, говорильного.

Отдышался, промямлил:

– Кому? Кому это понадобилось? Зачем?…

– Очень высоко, братец ты мой, замыслили это. Голову туда и не задирай. Отвалится. Примеры-то сам видел. Да и прокурора – печкой убило! Умора. С юмором ребятки. Нашего полёта.

– Простите уж меня. Но это что же выходит?

Чувствуя, что успокоить надо, меня взбаламученного, отец Витюхин, по плечу похлопал:

– Да, да. Ненароком вы прикоснулись. В спецхозяйствах главное ведь что? Взаимопроникновение. Даже в своих. И с разными целями. Это у вас, у армейских, понял Тавров. Шпалеры брали не по бутылкам стрелять и не банки грабить. Слава Богу, не в штатах живём грёбаных. Самой верхушке кто-то о чём-то нежно намекнул. А семь кило далеко тащить – любому не в кайф. Смеха ради, могли и в нужник бросить.

Махнул ещё небрежно рукой папаша Верёвкин:

– И всё, всё. Плюнь, забудь. Давай-ка за это чуть-чуть шлёпнем.

Удар по моей черепушке был чувствительный. Только и хватило в ней разума – помалкивать. Долгие годы. Витюха тоже умел это делать. Только вздыхал бывало: – Эх, жаль-то как. Столько папанька мог бы порассказать. Иной раз мне кажется, что воевать легче, чем хранить в себе, вот так-то. Да нет, пожалуй. Настоящие солдаты, даже простая пехота, за зря языком не будут молоть. Это – верняк.

А время действительно протекло.

И век двадцатый был на исходе.

Другие нравы и другие люди, вольно или невольно, открыли дорогу иным воспоминаниям, иным книгам.

С жадным интересом читал книги Виктора Суворова. О дороге, которую он выбрал, о судьбе его – молчу. Об этом судить ему самому. И Богу. После «Ледокола» проглотил «Аквариум». В одном месте споткнулся. Замер… Дочитал до конца. Потом вернулся. Обомлел.

Запомнил почти дословно. Позволю себе напомнить Вам:

«Февраль 1971 года. КГБ и ГРУ вцепились в глотки друг другу. Но кто это может видеть со стороны? Все знают генерал-полковника Ю.Андропова. А кто знает генерала армии Ивашутина? Но ему реклама и не нужна. Ивашутин, в отличие от Андропова, руководит тайной организацией, которая действует во мраке и не нуждается в рекламе».

Если мы, отдельный зенитный дивизион, в Печенге, весной 1971 года, видели «это», то мозаика наша вся складывается.

Перестройка всех нас раскидала.

Уже в этом веке и тысячелетии пообщались с друзьями-однополчанами. Вспомнили, повздыхали.

Борька, «лейб-гвардии поручик», замкомандира батареи, задумчиво подкручивая рюмку:

– Ведь в тот вечер я третий пост караулил. Ты с Павлючиной обнаружил пропажу. И почему нас, и других многих, не посадили? Действительно: были другие, высшие цели. А мы, шушера, им и на… были не нужны. И всё же…

Мишенька, вышагивая в деканском кабинете, под необъятной красивейшей геологической картой Родины нашей: – Да-а…, Вадя. Как помешал ты мне мыльные пузырики пускать в тот вечерок памятный, так с той поры… А ведь комбат Пелипенко, царство небесное, чуял что-то. Не зря до нас в Венгрии служил. Намекал мне как-то: «Ой, Мишутка, дело це тако тёмное, что ни солдатское оно, и ни офицерское. Один мой… Тфу. Смолчим и выпьем».

С Белоусом, в морях и океанах, по волнам, портам и кабакам, вроде и позабывали о «великолепной семёрке». Виктор Суворов напомнил. Мишаня не упустил случая, меня успокоить: – Печалиться тебе не стоит, «графоманчик». Имиджа ты себе на этом историческом хламе не сошьёшь. Все те ГРУшники и КГБешники давно по банкам, фирмам, охранкам рассосались. Никто на подиум не выйдет и не признается: «Лежу я в маскхалате в овраге, жду, когда часовой на вышке заснёт. А командиры, бля…». Однако папаша мой, ответственный работник, действительно тогда обронил фразу: «Командующий округом не мог не чуять. До таких постов так просто не доходят. Мозги-то нужны. Это не у вас геолухов. Рюкзак, костёр, гитара…».

Лещ обрадовался, в ладоши захлопал: – Я-то знал, я-то ощущал. И Натаха меня упреждала. Мол, не ходи сортир чистить. Не торопись выслужиться. Хоть Тавров ваш и генерал-полковник, а ошибается. Посиди. Вот лучше Устав почитай. Там всё про это сказано.

Гарбузёнка давно не видел, но как будто слышу, что сказал бы:

– Ох, старичок, и ты прав, и все тоже. А я, Гришка, особенно прав. Что не стал в эту комсомольскую лезть комарилью. Ведь я бы со всей своей душой старался. А они? Облечённые доверием моим и властью своей? Это ж надо удумать? Для своих шкурных наши пистолеты пи… ть? После этого, конечно, Меченый распоясался.

И мама моя наверное сказала бы мне: «Это я, сынок, за тебя, за всех вас молилась. Отец-то виду не подавал. Хотя и знал».

Но всё это было потом. Значительно позднее. В другую эпоху.

А сейчас я сижу за столом. Навалившись грудью. Напротив меня белобрысый Мишка. Пьём из эмалированных кружек крепкий чёрный чай.

«Хорошо и тепло,

Как зимой у печки…»

Печка у нас действительно жарко натоплена. Зима в Печенге. А всё равно Есенин тогда нас в виду имел. О нас написал эти строки. И Мишка со мной согласен. Хотя и усмехается.

Он рисует своим пером безумного скрипача. Оборванного и босого. Среди тундры. Я гляжу во все глаза. Затаив дыхание.

Через дорогу дежурный по части, комбат капитан Пелипенко. Начальник караула – Белоус. Борька Попович – в Килпах, на боевом дежурстве. Лещ в артиллерийском парке со взводом мажет соляром траки у тягачей.

Мне спокойно, как никогда. Как никогда уже не было потом в жизни.

За спиной у меня – Дивизион.

Январь – май 2006 г. Санкт-Петербург.

©Все права автора охраняются законом об авторском праве.

Копирование, публикация и другое использование произведений и их частей без согласия автора преследуется по закону.

Sklenn mstek s.r.o. Vtzn 37/58, Karlovy Vary PS 360 09 IO: 29123062 DI: CZ29123062

Примечания

1

Что такое «шпалер», пояснять излишне. Сейчас любая барышня рюхает в таких терминах. Благодаря детективам и TV. Отмечу только, что здесь – пистолеты системы Макарова (ПМ).

2

Про шишки на бошках будет позже отдельный разговор. Это мы проходили. Лишний раз убеждаешься, что нет ничего нового под этой луной. (Так что ли выражаются? Я что-то забыл.)

3

За Полярным кругом должностной оклад был в полтора раза больше, чем на Большой Земле. Это очень сильно душу согревало.

4

У командира огневого взвода оклад был в те времена 100 руб. У командира батареи – 120. У начальника мастерских – 105 руб.

5

«Летучка» – жаргонное название любой ремонтной автомастерской. Их во взводе было шесть. Все – мягко говоря – разукомплектованные. Все на ходу, но… Внутри всё растащено.

6

М. Булгаков. «Мастер и Маргарита». Глава 22, «При свечах».

7

7 «Бонче» – Ленинградский институт им. Бонч-Бруевича. Радиоэлектроника – их кредо было. Это я про них помню.

8

Мишаня Белый Ус цитирует из О’Генри.

9

Далее буду и так и так писать. Я узнавал, «у кого надо», это можно. Не возбраняется. Тем более, я пишу – я и хозяин. Главное, запомните, друзья, я вам не врал и не буду. На этих страницах.

10

Ничего я тут не придумал. Но лишь позже понял, что и пример, и проблема – одинаково безумны и неоднозначны.

11

Сей правдивый случай описан в «Круизе». 2005 года издания. Сколько лет минуло, а пузырь «Каберне» порой ночами снится. Автору. (прим. ред.)

12

Так тогда обзывали стипендию.

13

Опять же смотри пасквиль «Круиз». Там Шланг за просто так форменному «бичу» червонец отдал. И это после разбитой «Кабернухи»!

14

Так на жаргоне называлась военная кафедра на факультетах дневного обучения.

15

Трёхлинейка Мосина. Легенда! В детстве с братом Толиком нашли такую на Пулково. Вёз в метро под пальто. Выронил. Как не забрали?

16

«Осколки памяти», Юрий Капков, Санкт-Петербург, 2004 г. стр. 357. Барсук полезен всеми своими частями. Шкура – от поясницы. Жир – от кашля всякого. Мясо – от романтических иллюзий.

17

См. «Круиз», изд-во «Росток», Санкт-Петербург, 2005 г. В этом творении впервые удалось развесить множество воспоминаний и лпши (прим. доброжелателя).

18

Интермедия Великого Райкина: «В греческом зале, в греческом зале». Автор ностальгирует. Хочет показать широту своего забулдыжного кругозора (прим. редактора).

19

«Маслята» – патроны. Где-то я слышал, вроде, такой есть жаргонный синоним. Может, ошибаюсь. Но два патрона пошли в карман старшины тира. Так вот и размножались в те времена боеприпасы. Сейчас, конечно, всё помасштабнее происходит.

20

Автор опять хотел было процитировать Райкина. Но, видимо, испугался. Ну, как Хребтович прочтёт случайно и обидится… (Прим. редактора, предположительное)

21

«Бить баклуши». Горняцкий термин. Это древнейший вид работ в шахтах. Забивать клинья в крепления сводов горных выработок. Ни к гире, ни к турнику с такой работы душа не лежит.

22

Да. Хоть не в море, океане мы были на службу воткнуты, но – за Полярным кругом. И лишь много южнее начиналась Большая Земля. РЛС – радиолокационная станция.

23

«Конус» – боевой самолёт на 500 метровом буксире тащит макет. В него лупят боевыми снарядами. Лётчику – боевой вылет.

24

«Дебилоскоп» – телевизор. В начале далёких 70-х годов впервые услышал, такую кличку для TV, от коллеги – чеха. Морского геофизика. У чехов – великое чувство юмора. Уверен: «Дебилоскоп» – придумал ещё Гашек, а сказал – Бравый Швейк. И в самую точку.

25

Не уверен, что к месту использовал этот термин. Да и вообще, честно говоря, не знаю, что точно он означает. Но слово – богатое! Особенно вторая половина. Всю жизнь хотелось встретить с таким именем – Её. Не вышло.

26

Руст – прилетел на заре перестройки к Горбатому в гости. С поздравлениями. Автор в своих угарных мечтах от переживаний по упущенному допускает явные политические ошибки. Это кто б ему дал сбить такого посланца к самому Меченому? (Примеч. независимого ред.)

27

Сирота – Вовка Ошурков – так сам он себя прозвал. Батька его, Красный Комкор, рано умер. Вовка в префе был мастер. В Сочах мог бы жить точно. А жил со мной на одной улице. Фурштадской. (См. «Круиз»).

28

Уже обсуждали в «Круизе» этот постулат Крылова из его книги «Мои воспоминания». Эту книгу и открыл для нас Петух. Заветам адмирала Жека следовал строго.

29

Львовский автобус. В те времена. Дальнего следования. Жёсткие были и мягкие. «Икарусы» ещё ходили. Венгерские. Мне они почему-то нравились меньше.

30

«Щель» был такая очень известная забегаловка на Исаакиевской площади. У старой гостиницы. Где почил Есенин. Посетители – высокоинтеллектуальная публика. И фарца. Сломали всё. А так доступно было!

31

Вопрос бесподобен! (см. «Круиз»). Вывозил не единожды. Даже стакан удавалось выпить на шару. Но этот вопрос – высший пилотаж. Не для Мальца он был. Из пушки по воробьям.

32

«Ментик». Что-то связанное с гусарской амуницией. Или их лошадей. Не знал и не знаю точно. Это Мальский бубнил.

33

«Русофоб». Термин использован совершенно не к месту. Герои путают его с «русофилом». Или наоборот. Наглядно показывают низкий их культурный, так сказать, показатель. Да и чего с них взять? Драгуны-с! (От редактора).

34

Да есть на «фейсе» у меня отметина. Всем говорю, что скакал по кручам на горячем басмачёвском коне. На самом деле было совсем не так. Без романтики, как обычно. Может и расскажу позже. Для этого надо чуток выпить (прим. моё).

35

Михаил Сергеевич-второй – это пресловутый Горбатый. А первый, для тех, кто не в курсе, это – Белоусик. Он по отцу и паспорту – Михаил Сергеевич. См. «Круиз». (Примеч. автора. За него редакция не отвечает).

36

СПО. Это станция питания орудий. Дизель с генератором. Дура такая, более 5 тонн весом. На 4-х колёсах. Ну, видали, наверное, на улицах. Работяги асфальт долбят, она рядом гремит. Вроде того.

37

Автора опять заносит не в ту степь. «Собачье сердце» было написано давно, но читать его он тогда не мог. Ни коим образом. Впрочем персонажи, пожалуй, похожи. (Примеч. критика независимого).

38

На «военке», начиная с нашего курса, заботливо прекратили учить рулить.

39

Не путать с Гарбузёнком Гришкой. И внешне, и внутри, и по должности – были полными противоположностями. Гарбуз мог, но не хотел быть взводным. Гриня желал на место ПНШ, но писать ему было удобней справа-налево.

40

Красильщиков был сержантом. Секретчиком. Шлялся с пистолетом. Забрёл к корешкам в караулку. Дёргали затвор. Баловались. Попал одному в ногу. Случай замяли. Стал ефрейтором. Попал во взвод к Гришке.

41

Зарядить АЗП-57 очень тяжко. Надо бросить на лоток обойму из 4-х снарядов. Вручную взвести затвор. Крутя здоровую ручку, сжимая офигенную пружину. И бросить на лоток 2-ую обойму. Норматив – 6 секунд!

42

Петсамо. Первоначальное древнее название Печенги. Красиво! Теперь так уже не называют.

43

Цимес – слово явно не местного происхождения. Не петсамовское. Где откопал такое Гришка, его надо спросить. Может, это древнее название фаршированной щуки? Цимес этот?

44

Уголь этот СССР добывал в политических целях. Когда его привозили в бухту Лиинахамари, все начальники, на ком лежало бремя отопления их объектов – прятялись. В надежде переждать. До другого угля.

45

Выражение «по гражданке» означает облачение в штатское платье. Используется только военнослужащими. Носит презрительный оттенок. К женщинам, как таковым, не имеет отношения.

46

На счёт солидности в сапогах и портупее, я тоже сильно ошибался. Она появляется по мере стремления к генеральским знакам отличия: пузу и морде.

47