Право учить. Повторение пройденного Иванова Вероника

«Отчасти… Белые волосы и красные глаза у людей появляются очень редко…»

Значит, он похож на отца.

«Как предначертано и осуществлено…»

И всё же с твоей стороны было жестоко оставлять меня один на один с…

«Истомившейся женщиной? А кто утверждает, что вы были одни?»

Ты… подглядывала?!

«Конечно, нет — смотрела во все глаза!» — Невидимый рот явно растягивается до ушей в довольной ухмылке.

Ты…

— Это у тебя щёки на солнце обгорели или к ним кровь прилила? — осведомился Бэр, участливо приподняв брови.

— Вы ещё здесь? А ну марш на работу!

Выпроводив гогочущих сорванцов (Румен участия в общем веселье не принимал, видимо, ещё мало интересуясь постельными утехами в силу возраста и горы других забот, а вот брюнет и рыжик вовсю заливались смехом, представляя, что могло происходить в той самой пустыне, где я нашёл женщину… хотя не думаю, что их фантазии хватило на все подробности), я отправился к ближайшему колодцу за водой. Раз уж не могу пить «сладкую», надо попробовать порченую. А то придётся переходить на ром, как знакомый мне капитан.

Внешний осмотр показал только наличие мутной взвеси, в течение получаса оседающей на дно сосуда белёсым осадком. Но вода прозрачной не становилась, напротив, приобретала заметный зеленоватый оттенок. Как будто в ней плавали мельчайшие частички тины. Впрочем, тиной она отдавала и на вкус, а ещё казалась слегка подсоленной. Похоже, и в самом деле тот пласт пород, в котором находятся водяные линзы, соприкоснулся с морем. Но не так уж противно пить эту воду. Непривычно? Да. Но не смертельно. Я спросил Юлеми, и та подтвердила, что домашний скот поят из прежних колодцев, и животные чувствуют себя вполне хорошо. Да и для хозяйственных целей пользуются городской водой.

— Почему же люди рвутся пить именно ту, сладкую?

Девочка удивлённо расширила глаза:

— Так она же вкуснее!

Логично. Зачем глотать через силу невесть что, если перед тобой разложены изысканные яства? Жаль только, что мне творения местного повара не нравятся…

Мэтт попробовал зеленоватую воду и кивнул:

— Пить можно.

— Что ж, тогда оставим всё, что набрали, для Юли. Согласен?

Молчаливое пожатие плечами.

— Кстати, о девочке. Как у тебя обстоит с лекарским делом?

— То есть? — Тёмные глаза мага чуть сузились.

— Ты можешь определить, чем она больна?

Белобрысая голова устало качнулась:

— Да какая болезнь, о чём ты? Жрать у них дома нечего, отсюда и все недуги. Ей молока надо парного, фруктов, мяса жареного с кровью… Восемь лет, а выглядит совсем крохой.

— Считаешь, в этом всё дело?

— А в чём?

Я не ответил, думая над словами Мэтта и поглядывая на ребёнка, торопливо глотающего из чашки привезённую воду.

Действительно, крайне тщедушная. Наверняка голодает, а в таком возрасте вынужденный голод может свести в могилу и совершенно здорового человека. Ну ничего, парни немного подзаработают, да и лето почти у порога, подкормится, маленькая. Других способов помочь всё равно не вижу…

Оставив мага и девочку дома отдыхать после праведных трудов по наведению относительного порядка (размели пыль по углам да выкинули истлевшие тряпки), я повесил на плечо сумку и объявил, что удаляюсь на природу с целью приобщиться к мудрости предков. Жадный взгляд Мэтта свидетельствовал, что белобрысый тоже не прочь взглянуть, какие чудеса прячутся за обложкой покусавшей его книжки, но возражений не последовало: кому, как не магу, понимать, что личные записи неприкосновенны.

Свернув по берегу вправо от портовых построек, я потратил битых три четверти часа, но нашёл ложбинку, из которой недавно ушло солнце, и расположился на не успевших сильно нагреться, но и не промозгло-сырых камнях, которые из-за близости моря каждую ночь наверняка покрывались потом росой.

Несмотря на ранний час, воздух уже казался похожим на горячий сироп. В тени береговых холмов ещё можно было дышать, но представляю, как тяжело будет парням в каменоломне. Там ведь ещё и пыли целые тучи… Надеюсь, меня не слишком сильно возненавидят. Хотя Бэр после моего опрометчивого обещания снабдить его эльфийским луком будет стараться за двоих. И придётся держать слово. Что ж, пойду на поклон к Кэлу или Кайе — уж они-то знают, где взять «радугу». Лучше, конечно, было бы сделать на заказ… Ладно, потом подумаю, а сейчас займусь делом.

Я достал из сумки книгу и открыл на первой странице.

«Три стороны Зеркала» — представилась она мне, подмигивая кривой припиской, сделанной, судя по всему, отнюдь не автором: «А нужна ли тебе третья сторона, если ты и с двумя первыми не справился?»

Хм. Выглядит как предупреждение. Но если Ксо уверен, что мне нужно прочитать книгу, прочитаю. Я ведь не обещал вникать в прочитанное? Не обещал. Только пробегусь глазами и…

Но «пробежаться» не получилось: чтение захватило меня целиком и полностью. И не в последнюю очередь этому способствовала раскинувшаяся передо мной изумрудно-зелёная гладь застывшего моря.

«Взгляни на зеркало, мой друг. Что ты видишь? Нет, не так! Я же просил посмотреть НА, а не В! Неужели трудно понять разницу? Трудно? Тогда послушай, в чём она состоит, и не спеши перебивать, пока не дослушаешь до конца.

Что есть зеркало? Предмет, позволяющий тебе увидеть кто ты есть. Не разглядеть цвет волос и форму носа — это ты можешь узнать и без помощи зеркала, — но предмет, отражающий всего тебя целиком, со всем внешним и внутренним, тем, о чём ты даже не подозреваешь. Я, однако, говорю не о полированной пластине, которую красотки вешают на стену, чтобы любоваться собой. Я говорю о зеркале глаз. Только во взгляде, обращённом в твою сторону, ты можешь увидеть себя без прикрас.

Но не следует целиком доверяться чужому мнению на свой счёт. Что делает зеркало? Оно поглощает исходящий от тебя свет и отправляет его обратно, однако даже на самой гладкой поверхности обязательно найдётся хоть крохотный, да изъян, и искажения неминуемы. И только от мастерства и мудрости смотрящего зависит, станут ли лёгкие тени, вплетающиеся в отражение, грозовыми тучами или же рассеются подобно утреннему туману.

У настоящего зеркала — зеркала жизни — всегда три стороны, и первая из них — место и значение, которое ты имеешь в пространстве. Когда ты появился на свет, Пряди сплелись между собой, порождая узор, похожего на который не существовало и не будет существовать более… Вторая сторона — твоё влияние на земли и души, в которых ты оставляешь свой след, ибо нельзя пройти по лугу, не приминая траву, и невозможно узнавать мир и населяющих его существ, не испытывая и не вызывая в ответ каких-либо чувств. Именно вторую сторону показывают взгляды, устремлённые на тебя. Но твоё понимание их значения образует третью сторону, самую опасную. Ведь так легко ошибиться, приняв свет в чужих глазах за отражение собственного света…

Есть то, каким тебя видят. Есть то, что видишь ты. И есть то, что есть, независимое и не скованное границами. И, чтобы стать самим собой, нужно слить три стороны воедино, сохраняя качество каждой. Это не только кажется трудным, это очень трудно. Но оно того стоит, потому что, обретя целостность, нарушенную при рождении, когда Нити Гобелена приняли новый узор, ты узнаешь истинную цену себе и своим желаниям, а без того невозможно остаться невредимым в ожесточённой войне с Правами и Обязанностями.

Их тоже трое, замечаешь? Права, данные нам, но вовсе не в дар, а всего лишь с отсрочкой платежа. Обязанности, постепенно выступающие из тени на свет и связывающие нас с миром невидимыми, но крепкими цепями. И веления наших сердец, противоречащие и той, и другой стороне. Как примирить их друг с другом? Как сделать исполнение обязанностей менее болезненным, а пользование правами — радостным? Как научиться искренне желать, защищать и служить? Одинакового для всех пути из этого лабиринта не существует. Ищи и найдёшь. Только помни, что путь и ты — единое целое, не терпящее разделения. И, делая шаг в сторону, ты разбиваешь прежде всего себя.

Даже в искусстве поединка есть три свои стороны. Можно отражать удары противника, самому становясь его зеркальным повторением. Можно, заглянув глубже, узнавать мысли сражающейся против вас стороны и предугадывать каждый её шаг, идти чуть впереди… Но высшей ступени мастерства достигает тот, кто, пропустив через себя душу своего врага и познав его сокровенные чаяния, не отвечает ударом на удар и не опережает атаку, а вынуждает противника действовать так, как сам того желает. Тот, кто способен сам стать третьей стороной…»

Время перевалило за полдень, и я с сожалением закрыл книгу. Пора возвращаться. Хотя бы для того, чтобы утихомирить урчащий желудок, не желающий насыщаться словесной мудростью. Но идти обратно тем же путём… Сварюсь живьём. Нет, лучше поднимусь в холмы и в тени рощиц дойду до городских стен.

Не я один выбирал эту дорогу: тропа была широкой и хорошо утоптанной, даже вытоптанной. По крайней мере, трава, имевшая глупость прорасти там, где с удовольствием ходят люди, наверняка не раз пожалела о своём поступке, потому что желтела и сохла не столько от зноя, сколько от шагов прохожих.

Ажур древесных крон, вовсю зазеленевших и благодаря этому способных отбрасывать довольно сносную тень, играл со зрением плохие шутки: в чехарде тёмных и светлых пятен не всегда можно было увидеть неровности лесной подстилки, и я вынужденно замедлил темп ходьбы. Впрочем, возможно, именно неторопливость и спасла мне жизнь, поскольку стрела вонзилась в землю в трёх шагах передо мной, а не ближе, говоря о намерениях стрелка примерно следующее: предлагаю остановиться и поговорить.

Я оценил угол наклона, под которым глашатай переговоров встретился с землёй. Стреляли не сверху, и то радость — не надо задирать голову, пытаясь разглядеть, кто прячется в листве. Правда, стрелок вряд ли выдаст себя, если только не решит сменить место засады. Ну на этот случай у меня всегда есть «паутинка», способная безошибочно указать, сколько живых душ находится вокруг да около.

Густая тень неохотно отпустила коренастую фигуру, облачённую в буро-зелёное тряпьё. То есть одет человек был вполне привычно, но поверх куртки болталась накидка с живописно изодранными краями. И как ему не жарко? Ни за что не стал бы таскать на себе лишний отрез ткани. Впрочем, Егеря привычны и к холоду, и к жаре, а в том, что вышедший мне навстречу мужчина был Егерем, я не сомневался.

Подразделение Тайной Стражи, состоящее из воинов, умеющих только одно: выполнять приказы. Любые. Связанные с решением проблем силовыми методами, как правило. Очень верное разделение, кстати, потому что умение отдавать правильные приказы и умение с точностью им следовать редко соседствуют в пределах одного и того же существа. За примером даже не нужно далеко ходить — достаточно посмотреть в зеркало. Фрэлл! Кажется, я основательно заблудился, но не в трёх соснах, а в трёх сторонах…

Примерно сорок лет, широкоскулое лицо, тяжесть нижней части которого скрадывается аккуратно подстриженной бородой, а складка губ прячется под густыми усами. Тёмно-русые волосы блеснули рыжиной, когда капюшон накидки был снят. Говорят, что растительность на лице заводит тот, кто не находит свои черты достаточно мужественными… Ерунда. Егеря, работающие «в поле», сплошь и рядом бородачи, потому что зимой лицо не так мёрзнет, а летом щетина помогает защититься от всяческого гнуса, норовящего впиться в кожу. Точно так же густые брови не дают капелькам пота попадать со лба в глаза, хотя в целом впечатление о заросших волосами людях создаётся, скажем прямо, пугающее. Впрочем, Егерей стоит бояться. Если за душой есть грешки.

— Кто ты и что делаешь в этих местах? — спросили меня.

Сильный голос, но излишне бесстрастный, словно его обладатель встревожен настолько, что старается убедить окружающих и прежде всего себя самого в отсутствии повода для беспокойства. Ни тебе любопытства, ни скуки, жаждущей рассеяния, а ведь вряд ли у этого мужчины много развлечений во время несения службы. Гораздо более любопытно, что ОН здесь делает, а не я. Уж не отряд ли это Егерей, занятый охраной месторождения «Слёз Вечности»?

Впрочем, надо поддержать беседу:

— Дожидаюсь установления погоды, пригодной для мореплавания. Такой ответ вас устроит?

Лёгкий кивок:

— Он ничем не хуже прочих. Только неполный. Я жду полного ответа.

Спокойствие не сменило основного тона, обогатившись лишь еле уловимым оттенком сожаления. Скорее всего, Егерь сейчас думает: «Угораздило же нарваться на любителя пошутить… И что мне теперь с ним делать? Сразу прикончить или чуть погодя?» Уверен, отпустить меня восвояси в планы мужчины не входило — в этом случае он просто дал бы мне пройти мимо, не выдавая своего присутствия. Значит, есть приказ задерживать прохожих. Цель? Опрос для выявления новых нелестных определений для царящей жары? Сомневаюсь.

— Вам нужно знать моё имя?

— И род занятий. Хотя он и так очевиден.

— Что вы говорите?

— Хватит прикидываться дурачком! Если я в течение трёх вдохов не получу внятные сведения… Догадываешься, что тебя ожидает?

Ещё бы. Тут и умным не надо слыть. Выложить всю историю? Боюсь, в такую чушь никто не поверит. Егерь ждёт либо очень простого и безобидного ответа, либо… А это идея.

Драгоценная, ты помнишь форму и рисунок медальона, который пытался мне всучить Рогар?

«Да… До мельчайшей чёрточки…»

Мой серебряный друг может его повторить?

«Ты задумал… Только будь осторожен!»

Как всегда, драгоценная.

Правая ладонь привычно онемела.

— Надеюсь, ваш стрелок не сглупит?

— Пока не последует приказ.

Думаешь, что успокоил меня? Как же! Знаю я, как быстро и незаметно ты можешь подать нужный знак, и предупреждаю только из намерения насторожить, поскольку настороженный человек, как это ни странно, реагирует на происходящие события с некоторой задержкой. Уместнее быть спокойными и немного расслабленным, вот тогда сумеете отразить атаку, потому что рябь приближения угрозы лучше всего заметна на застывшей воде.

Поднимаю правую руку и медленно разжимаю пальцы. Не знаю, что именно видит мой противник-собеседник, но его веки вздрагивают, выдавая удивление и разочарование. Последнее вызвано, полагаю, только тем, что меня теперь уже нельзя ни убивать, ни отпускать просто так, а надлежит поставить в известность относительно причины задержания, выслушать мои соображения по этому поводу и только потом, в зависимости от ситуации, решать: устраивать кровопролитие или нет.

Кто-то недоволен придворными церемониями? Воинский устав куда тягостнее! Хотя и в нём есть свои неоспоримые преимущества. Например, подчинение старшим по званию.

Капитан Хигил, как я и предполагал, являлся командиром отряда Егерей, выделенного для охраны территории, на которой находили tyekk’iry — брызги Силы из Колодца Западного Предела. Сухо и коротко ознакомив меня со своим назначением, бородач умолк, ожидая ответной любезности, и я растерянно поднял брови:

— Вы что-то желаете узнать?

— Не смею настаивать, но… Я не был уполномочен встретить в этих местах Мастера. Ваша цель…

— Я исполняю личное поручение ректора Академии. Этого вам достаточно?

— Да, милорд, разумеется.

Мой ответ нисколько его не удовлетворил, но упорствовать в дальнейших расспросах капитан не мог, потому что формально находился на гораздо более низкой ступени иерархии, нежели я.

С какой стороны ни погляди, поступок был совершён опрометчивый: кто его знает, как должны вести себя настоящие Мастера? Передо мной маячил только один образец для подражания — Рогар, но почему-то смутно думалось, что не все его коллеги столь же просты в обращении и шутливы. Наверное, по большей части они заносчивы и высокомерны, потому что имеют право на подобное поведение, заслужив его своими деяниями, ведь даже очень благородные и справедливые люди, получая в руки власть, практически ничем не ограниченную, меняются в худшую сторону. Хотя действуют, несомненно, из лучших побуждений, стремясь облагодетельствовать тех, кто, по их мнению, нуждается в помощи и защите. Знаю, сам набил на этом не одну шишку, порываясь творить добро, особенно когда о нём никто не просил… Ладно, выберусь как-нибудь. Не убили сразу, и то хорошо. Правда, при теперешнем раскладе лишить меня жизни стало значительно труднее, нежели прежде.

— Это поручение не имеет отношения к вам и вашим задачам. Можете считать меня простым прохожим.

— Но моё мнение ничего не изменит, не так ли, милорд? — с лёгкой горечью в голосе заметил капитан.

Не верит. И не будет верить, как бы я ни старался убедить его в своей непричастности к местным неурядицам. Сто против одного, думает, что меня прислали для надзора за Егерями. Ох… Кажется, я взвалил на себя лишний груз. Стало быть, должен нести.

Я скрестил руки на груди, стараясь выглядеть одновременно доброжелательно и строго. Рогару подобная мина на лице удаётся без малейшего труда, а о результатах моих потуг придётся догадываться только по реакции собеседника. По зеркалу его глаз.

— Почему вы покинули вверенный вам пост?

Ну вот, совсем другое дело! Даже усы выглядят расслабленно. За что ненавижу воинские обычаи, так именно за это! Как только появляется вышестоящий офицер, принятие решений по всем вопросам радостно и быстро переваливается на него. Да, он не будет сам следить за чистотой нужников и сытностью еды на полевой кухне, а поручит кому-нибудь, но всё равно останется в ответе. Старшим. Фрэлл! Капитан ужаснулся бы, узнав, насколько я далёк от того места, которое он мне отвёл в своём воображении.

— Я получил донесение от полевого агента в Вэлэссе и прибыл на встречу с ним.

— И? Встреча состоялась?

— Не так, как мы рассчитывали. Агент умер, не успев ничего сообщить.

— Когда это произошло?

— Сегодня на рассвете.

— Почему же вы встали лагерем, а не вернулись обратно?

Капитан сделал паузу, явно подбирая слова, чтобы точнее выразить свои опасения.

— Дело в том, что некоторое время назад он заболел.

— Чем?

— Этого мы не знаем. Но болезнь, несомненно, явилась причиной смерти, и если она будет распространяться, а последние донесения указывают, что сходными недомоганиями страдают и другие жители Вэлэссы…

Я нахмурился.

— Думаете, мор?

— Мы не знаем.

— Но, возможно, скоро будем знать! — заявила женщина, откинувшая полог палатки и подошедшая к нам.

Высокая, худощавая, с уверенными, жёстко фиксируемыми движениями — видимо, занимается тем, что требует точности и твёрдости в исполнении. Загорелая кожа отливает желтизной, черты лица резковаты, нос слишком длинен и вкупе с иссиня-чёрными волосами напоминает о вороне. И глаза такие же, как у птицы: круглые и внимательные. Одежда не слишком уже молодой, но далёкой и от увядания дамы ничем не отличается от костюмов её спутников: те же штаны со шнуровкой, довольно плотно облегающая тело рубашка с высокими манжетами, короткие сапоги, чулком сидящие на ноге. Накрыть всё это сверху маскировочной накидкой, и получится ещё один Егерь. Впрочем, она и так к ним принадлежит. Но какие задачи выполняет? Не сражается же в первых рядах.

— С кем имею честь говорить?

— Это Нэния, наш лекарь.

— Мне не доводилось раньше видеть Мастера так близко, — с непосредственностью ребёнка заявила брюнетка. — Но я всегда думала, что добиться столь высокого титула в таком… молодом возрасте невозможно.

— И это говорит человек, который только и делает, что спасает жизни? Уж вы-то должны знать, госпожа, что для сердца, в котором пылает огонь, нет ничего невозможного!

Женщина опустила ресницы, потом снова взглянула на меня. С интересом, который вовсе не воодушевил капитана: Хигил проследил её взгляд и с трудом удержался от восклицания, полагаю, по моему адресу и совсем нелестного. Вроде того, что нечего отбивать чужих подружек.

Ну я тоже хорош — парней предупреждал, а сам не ведаю, что творю. Но в чём моя вина, если вежливое и искреннее уважение принимается собеседницами едва ли не за признание в безоговорочной симпатии? Конечно, женщинам такая мысль всячески льстит. Неважно, насколько невзрачен тот, кто тебе кланяется, значение имеет сам поклон.

— И всё же… — Она сделала вид, что пропустила комплимент мимо ушей, но губы предательски дрогнули, стараясь справиться с торжествующей улыбкой: наверное, иного отношения к себе лекарка, слегка испорченная повышенным вниманием окружающих её мужчин, и не ожидала. — Трудно представить, какие заслуги помогли вам получить титул Мастера.

Я с трудом удержал вздох в груди.

Вот теперь ситуация осложнилась почти убийственно. И дело не в проницательности, свойственной всему женскому роду, угадывающему истину по несуществующим признакам… Не люблю, когда на мне отрабатывают очарование. Наверное, по той простой причине, что женщины, которых я знал с первых дней своей жизни, добились моего восхищения совершенно противоположным образом — не тратя на меня времени и сил, разве только чтобы выразить презрение. Болезненный опыт детства и юности не прошёл даром: в любом словесном поединке между мужчиной и женщиной я вижу игру, имеющую одну-единственную, прямую и ясную цель (благо, возможностей для наблюдения и анализа у меня было предостаточно). Но знание правил и умение играть — ещё не повод потакать чужому самолюбию. Своему, кстати, тоже.

— Поверьте, госпожа, даром мне не досталось ничего.

В моих словах не было ни тени лжи, и Нэния это почувствовала:

— Простите… Кажется, я была излишне настойчивой?

— Вы вели себя весьма достойно и в полном соответствии со своим положением, — спешу успокоить лекарку, которая, хоть и не может безоговорочно поверить в моё «мастерство», но не хочет неуместной дерзостью причинить неприятности своим сослуживцам, поскольку оскорбление Мастера способно повлечь за собой всё, что угодно. Со стороны самого Мастера, конечно же, и со стороны иных официальных лиц.

Она кивает, словно принося и одновременно принимая извинения, а я продолжаю:

— Если взаимные приветствия закончены, хотелось бы ознакомиться с причиной вашего нахождения здесь. Это возможно?

— Разумеется! Прошу вас… Мастер.

Лекарка широким жестом пригласила меня первым ступить под полог палатки, что я и сделал, надеясь избавить глаза от яркости солнечного дня. Наивный! Внутри было светло, как днём. И даже светлее.

Впрочем, масляные лампы, на корпусах которых были закреплены кусочки зеркал, отражающие и направляющие свет в нужное место, добавляли тепла к уже имеющемуся, а потому тяжёлый вздох всё-таки вырвался наружу, и Нэния понимающе ухмыльнулась:

— Да, здесь немного жарковато… Хотите воды? Ребята совсем недавно ходили к источнику, и она не успела нагреться.

— Нет, спасибо. Чем больше пьёшь на жаре, тем больше хочется… Предпочитаю справляться со зноем другими способами.

— И как, получается?

— Представьте себе. Если какое-то время потерпеть и не вливать в себя лишнюю жидкость, можно довольно долго обходиться без питья. Да и потом для восстановления потребуется совсем немного влаги.

— А я не могу отказать себе в удовольствии.

Она поднесла кувшин к губам и сделала глоток, слишком большой, чтобы удержать во рту: струйки воды скользнули с уголков губ на подбородок, пробежались по длинной шее и исчезли за расстёгнутым воротом рубашки. При известной доле воображения можно было представить, как они прокладывают себе дорогу между небольшими, но упругими полушариями, по межрёберной ложбинке, плоскому мускулистому животу… М-да. Не о том я думаю, совсем не о том. А мысли отражаются во взгляде и становятся достоянием остального мира. В частности, лекарки, довольно поглядывающей на меня поверх кувшина.

Не знаю, какой реакции она ожидает, но с удовольствием досматриваю спектакль до конца, который знаменуется лёгким (разумеется, неслучайным) покачиванием посудины и горстью воды, выплеснувшейся на грудь женщины и прижавшей мгновенно вымокшую ткань к телу. Угу. Небольшие: каждая с лихвой поместится в ладонь. Даже в её ладонь, стянутую тесной перчаткой.

— Надеюсь, госпоже стало прохладнее?

— Чуть-чуть. Но здесь столько огней…

Улыбаюсь в ответ на её игривую улыбку:

— Если вам не хватает мужского внимания, так и скажите. Обещаю, что не стану уважать вас меньше, чем сейчас. Но, право, некоторые вещи уместнее в спальне, а не на службе.

— Пожалуй, вы всё-таки заслуживаете своего титула, — задумчиво признаёт Нэния, подходит к сооружению, установленному посреди палатки, и сдёргивает покрывало.

На деревянных щитах стола, обитых «рыбьей кожей», в окружении слегка повядших, но безупречно зелёных кустиков полуденника[37] покоится обнажённое тело.

Мужчина средних лет, хорошо сложенный, при жизни, видимо, уделявший большое внимание развитию своей мускулатуры. Волосы светлые, почти прозрачные, из-за чего кажется, что вместо причёски на голове примостилась медуза. Черты лица слегка оплывшие, но это может объясняться и вздутием тканей на жаре. Хотя…

— Как давно наступила смерть?

— Около десяти часов назад, — последовал чёткий ответ: лекарка наконец-то сбросила маску куртизанки и вернулась к своему истинному призванию.

— Странно.

— Что именно вам кажется странным?

— Полагаю, внешний вид с тех пор не претерпел изменений?

— Совершенно верно.

— И… я не чувствую запаха гниения.

— О да, запах отсутствует. Впрочем, нередки случаи, когда…

— Разве здесь абсолютно сухо? — вспомнил я страницы подсунутых Ксарроном книг. — Ваше присутствие. Вода, которую вы пьёте. Дыхание других. Нет, разложение должно было бы начаться.

Нэния пожала плечами, наклоняясь над трупом и беря со стола скальпель:

— Проверим?

— Извольте.

Она коротко и чуть удивлённо взглянула на меня. Почему это? Я должен был поступить как-то иначе? Может быть, сбежать на условно-свежий воздух? А, понял: вскрытие мёртвых тел, судя по всему, не входило в перечень любимых зрелищ остальных Егерей, и лекарка занималась своей работой одна. Бедняжка… Как же ей, наверное, печально и скучно находиться наедине с покойником, который, конечно, слушает внимательно и уважительно, но ничего не сумеет сказать в ответ… А может, и сумеет. Если знать, как спрашивать.

— Плохо, когда смерть наступает изнутри, — заметила Нэния, примериваясь к грудной клетке мертвеца.

— Согласен. Если бы у бедняги был размозжён череп, нам с вами не пришлось бы гадать, какие причины заставили его покинуть сей суетный мир.

Лекарка хмыкнула, сделала первый разрез, раздвинула кожу и подкожные ткани.

— Вы сведущи в строении человеческого тела, Мастер?

— Возможно, менее, чем вы, но кое-какое представление имею.

— Взгляните. Вас ничто не удивляет?

Я обогнул стол и занял место напротив Нэнии, в свою очередь склоняясь над трупом.

Фрэлл! Я не так уж много видел в своей жизни распоротых животов, но запомнил их цветовую гамму: желтовато-красные тона, и никак уж не бледно-зелёные.

— Этому есть объяснение?

— Возможно, но я пока его не знаю, — качнула головой лекарка и принялась за исследование внутренних органов.

Кишечник, желудок, печень и прочая порадовали нас всеми оттенками молодой зелени, изредка переходя к голубому. Попытка извлечь мочу успехом не увенчалась. Точнее, Нэния получила в своё распоряжение комок слизи, но его густота заставила и без того близко расположенные брови женщины сдвинуться ещё ближе. Лёгкие трупа своим цветом мало отличались от прочих уже явленных свету органов, разве что выглядели слегка съёжившимися. Но самым занимательным был вовсе не странный цвет всего того, что пряталось под кожей. Больший интерес вызывал совсем другой факт: из разверстого тела не вытекло ни капли крови. Я спросил у лекарки, как такое возможно. Она хмуро сузила глаза и рассекла скальпелем самый большой сосуд из тех, по которым течёт животворящая жидкость, а в следующий момент мы недоумённо взглянули друг на друга.

Точно повторяя размеры и очертания русла, перед нами предстала полупрозрачная студенистая нить, сохранившая свою форму, даже покинув пределы сосуда, в котором содержалась.

Первой своё удивление выразила женщина:

— Быть такого не может!

— Не может, но есть, — растерянно подтвердил я.

— Что всё это значит?

— Понятия не имею. Будем продолжать?

Нэния зло выдохнула и принялась за голову покойного.

Ничего приятного для взгляда в разрезании и сдвигании кожи с целью добраться до черепной кости не было, но отсутствие крови создавало впечатление, что перед нами на столе лежит кукла, а не человек, некогда бывший вполне живым.

Те же студенистые капельки и ниточки, совершенно не желающие течь, обнаружились и на поверхности, и внутри мозга, ничего не проясняя. Нэния устало собрала всю требуху и набила ею распоротое тело.

— Пусть копаются, если захотят… Я ничего не понимаю.

Она стащила с рук выпачканные слизью перчатки, швырнула их рядом с трупом и опустилась на стул, разминая уставшие пальцы.

— Первый раз вижу такое.

— Где-нибудь описывались подобные изменения?

— Насколько знаю, нет. Конечно, с течением времени тело меняет свои свойства, но… Во-первых, смерть наступила слишком недавно, чтобы внутренности успели изменить свой цвет, а во-вторых, они совсем не утратили своих качеств. Вы заметили — мышцы по-прежнему упруги?

Я подошёл сзади и положил ладони на плечи лекарки.

— Да, заметил. А вот кое-кому не помешало бы расслабиться… Не возражаете?

Я сделал пальцами несколько массирующих надавливаний.

— О… нет.

Женщина опустила подбородок на грудь, предоставляя в моё полное распоряжение сухие и твёрдые, как камень, мышцы.

Ритмичные движения — самый подходящий аккомпанемент для разговора, не требующего слов. Разговора с моей подружкой.

Мне не нравится этот труп.

«Если бы было наоборот, я бы начала тревожиться, а так всё в порядке…» — не преминула пошутить Мантия.

Не смешно. Всё происходящее очень серьёзно, не находишь?

«Если ты так решил, конечно, серьёзно… Хотя в любой, даже самой скучной вещи можно отыскать крупицу веселья…»

Что может быть весёлого в смерти?

«Например, возможность отдохнуть от земных трудов… Чем не повод для радости?»

Неубедительно.

«Экий ты ворчливый сегодня…» — фальшиво сокрушается подружка.

Что произошло с беднягой?

«Откуда я знаю?»

Ты помнишь больше меня! В старых хрониках или ещё где не встречалось ничего похожего?

«Не стоило бы, наверное, торопиться с признанием, но… На ум не приходит ни единого случая…»

Жаль.

«Почему?»

Если это болезнь, она может быть заразной. Верно?

«То, что приходит извне, менее опасно для тебя, чем рождённое внутри… Истинная боль идёт из глубин тела, а не снаружи…» — следует туманное пророчество.

Я волнуюсь не о себе.

«Я понимаю… Но не слишком ли ты спешишь? Возможно, всё это не представляет опасности… В любом случае, ты ещё не обладаешь всей полнотой сведений…»

Спасибо за напоминание, драгоценная!

Оставив Мантию дуться и вздыхать, обращаюсь с вопросом к лекарке:

— По словам капитана, агент заболел некоторое время назад. Он описывал симптомы?

— Мм… Слабость. Вялость. Ослабление зрения и других чувств. Но всё это проявилось относительно недавно, — промурлыкала Нэния, нежась под прикосновениями моих пальцев.

— И удивительным образом совпало с установлением жары, в которую нередки все перечисленные явления… Что же заставило его отправить донесение?