Когда она сказала «да» Брэдли Селеста

Глава 36

Рен помедлил перед дверью в спальню жены, стараясь собраться с духом, чтобы выстроить барьер, который смог бы сдержать боль в груди.

Собственно говоря, она ведь и не собиралась оставаться.

«Лгун. Ты мечтал о том, чтобы она осталась. С первого момента, когда увидел ее полуобнаженной, увешанной драгоценностями. Хотел, чтобы она вечно населяла твои ночи».

Что же, он может считать эту миссию выполненной…

Постучав, немедленно вошел. Калли встретила мужа улыбкой. Он не ожидал, что она уже сидит в постели и смотрит в открытое окно, вдыхая душистый весенний воздух. Хотя Калли была бледна, а под глазами легли тени, все же выглядела прежней, той, которая безмерно восторгалась мельчайшими деталями жизни.

— Правда, чудесно?

Он почти улыбнулся. Почти.

— Что именно?

Она снова повернулась к окну, закрыла глаза и подставила лицо ветерку:

— Все.

«Ты чудесна. Ты — это все».

Сейчас он не может ни в чем признаться. Не теперь, когда ему необходимо, чтобы она уехала. Придется жестоко ее ранить. Это всегда было его особенностью в операциях под прикрытием. Его инстинктивное понимание людей, его талант читать их, как открытую книгу, были для него надежным оружием.

Теперь он повернет его против Калли. Для того чтобы уничтожить ее любовь. Спасти ее жизнь.

— Полагаю, так и есть, — сухо обронил он. Она открыла глаза и вопросительно уставилась на него.

— Тебя что-то рассердило?

«Да, я зол, и еще как! Сейчас я ненавижу мир, и всех, кто стал врагами для нас обоих. Разрушил наше счастье, подвергает опасности твою жизнь, убивает наше будущее».

Он ответил спокойным взглядом.

— Дорогая, тебе пора уезжать.

Он сразу увидел, как изменилось ее лицо. Как она потрясена. Будь возможно побледнеть еще больше, она бы стала совершенно прозрачной.

— Каллиопа, я должен признать, что мы прекрасно проводили время, но теперь я больше не на пороге смерти, и есть много вещей, о которых мне следует позаботиться.

Она слепо обвела взглядом расстилавшийся за окном пейзаж.

— Поместье? Да, мы могли бы…

— Не Эмберделл. Я отдам его в управление Генри, — перебил Рен. — Пока я болел, для меня это место было достаточно хорошо, но теперь, когда выздоровел и обрел желание жить, вряд ли мне захочется и дальше прозябать здесь.

— Пожалуй, я могу это понять.

Она бросила последний, полный затаенных желаний взгляд на Котсуолдс, сглотнула слезы и решительно отвернулась.

— Хорошо. Когда мы едем?

— Боюсь, не мы. Я. Меня вновь призвали на службу. Возвращаюсь к той работе, которую выполнял раньше, до того как был ранен.

— Возвращаешься? Снова станешь шпионом?

— Да, — коротко кивнул он, — но предпочитаю, чтобы ты держала эту небольшую подробность при себе.

— Но… разве ты будешь жить не в Лондоне? — прошептала Калли.

Рен пожал плечами.

— Я еду, куда меня посылают. В Англию, Францию, Португалию… возможно, в Россию.

Она с трудом откинулась на подушки.

— Россия? Это так далеко…

— Чем дальше, тем лучше, — ответил Рен с энтузиазмом, которого не испытывал. — Мне не терпится покинуть это тоскливое место. Я чувствую себя так, словно долгие годы пробыл в тюрьме. Теперь благодаря тебе я свободен.

Глубоко вздохнув, он подошел к окну, со стуком захлопнул его и задернул шторы.

— Довольно этого холода. Я разожгу огонь, хорошо?

Она слабо подняла руку.

— Нет. Подожди! Рен… а как же мы… как наш брак?

Рен фальшиво улыбнулся.

— Ну… аннулировать его невозможно, так что будем следовать ранее намеченному плану. Ты вернешься к семье, а я начну свою жизнь заново.

— Твою жизнь…

Калли стало плохо. Даже раненая, даже лежа в постели, наедине с болью и опийным туманом, даже тревожась за Атти, где-то в глубине души она все равно была счастлива.

Счастлива в своей любви к нему, счастлива в уверенности, что когда-нибудь он тоже полюбит ее, что нуждается в ней. Что хочет видеть ее рядом… всегда.

Да, она знала его только больным. Только искалеченным и сломленным. Этот мужчина… деловитый, резковатый, да он ли это? Тот ли, которым был раньше? Тот, который писал колоритные письма старому кузену? Тот, кто завоевал своей отвагой уважение принца-регента?

Мужчина, когда-то любивший другую женщину. Ту, которой нравились шарфы цвета павлиньего пера.

Калли прижала кончики пальцев ко лбу, пытаясь унять растущую боль. Пытаясь заставить себя понять.

— Значит, меня ссылают в Лондон, ждать твоего возвращения в Уортингтон-Хаусе?

— Калли, меня не будет очень долго. Теперь мне будет трудно менять внешность. С другой стороны, начальство считает, что изуродованное лицо может стать преимуществом. Люди не склонны слишком пристрастно расспрашивать человека со шрамами. Полагаю, они не захотят знать о моем прошлом больше, чем это необходимо.

Все это звучало ужасающе, но вполне логично. Он был очень хорош в своем деле. И, очевидно, любил эту жизнь. Нуждался в приключениях. В опасности.

Куда больше, чем в ней. Это видно.

«Что делать, когда любишь человека больше, чем он — тебя?

Неужели останешься… будешь ждать, гадать, волноваться? Пытаться заслужить эту любовь, всегда чувствовать себя так, словно недостойна его. Молить о малейшем знаке внимания, улыбке, ласке…»

А если она останется? Он возненавидит ее, и что она будет делать здесь, в поместье? Остаться, сидеть и ждать, как покорная собачонка, в надежде на подачку?

Боль была невероятной. Она навалилась на Калли, убивая сладостные надежды, душа только что родившиеся мечты.

Гордость Уортингтонов боролась со слезами, но ослабленная раной, проиграла сражение с напором эмоций.

Слезы текли медленно, непрерывно, падая на руки, сбегая по запястьям…

«Прекрати!»

Бесполезно.

— Я не хочу ехать, — прошептала она. — Пожалуйста. Хочу остаться с тобой.

— Но я не останусь. Я уезжаю, хотя сам не знаю, куда. Вряд ли ты можешь последовать за мной.

Последовать за ним. Как послушная собачка.

Но ей все равно. У нее нет гордости. Осталась только боль. Внутри и снаружи. Тело и сердце.

— Рен, я люблю тебя, — вырвалось у нее. — Не… не заставляй меня уезжать. Почему мы не можем жить, как раньше?

— Здесь? Неплохое место, чтобы умереть, любовь моя, но жить?!

Он никогда раньше не называл ее своей любовью. Беспечно. Не имея в виду ничего серьезного, словно зеленщик-кокни, пытающийся очаровать покупательницу, чтобы продать побольше яблок.

Он впервые произнес это слово и так небрежно… между прочим…

Внутренности свело от муки, обиды, гнева и чего-то вроде отчаяния.

Он неодобрительно воззрился на нее:

— Калли, моя работа крайне важна. Я служу Англии. Спасаю жизни. Не хочешь же ты на первое место поставить свое счастье, а не благо людей?

Это был удар ниже пояса, недостойный человека, который когда-то считал, что сражается честно. Но неважно, как низко он пал, главное, чтобы она оставила его… и выжила.

Калли с трудом выпрямилась и потянулась к нему.

— Пожалуйста, Рен, я этого не вынесу! Не смогу. Пожалуйста, скажи, что ты жестоко пошутил и хочешь, чтобы я осталась… что ты тоже мечтаешь остаться со мной.

Она смахнула слезы и посмотрела на него. Когда-то она находила его ужасным, теперь же считала красавцем.

Теперь она знала, что такое истинный ужас. Потому что он нахмурился и покачал головой:

— Каллиопа, ты переутомляешься. Позволь мне уложить тебя в постель. Я пришлю твою матушку, хорошо? Тебе нужно помочь собрать вещи. Думаю, лучше всего будет отослать тебя домой вместе с ними. Завтра же.

Так скоро. Так внезапно.

Он уложил ее на подушки и подоткнул одеяло. Она цеплялась за него, за ледяные пальцы, но это уже были не те руки, которые она знала. Не руки возлюбленного. Не прикосновение мужа… просто человека, которого нельзя назвать недобрым.

— Я соберусь, — глухо сказала она.

Рен не мог вынести вида ТАКОЙ Калли.

Зато она живая. Вдали от него она будет жить. Вдали от него станет прежней живой, энергичной Калли…

Подальше от него, но живой.

Поэтому он сделал все что мог. И даже полез в жилетный карман, чтобы предложить ей платок. Что-то выпало из тщательно сложенного квадрата и приземлилось на одеяле, почти на коленях Калли.

Убедившись, что ее взгляд устремлен на маленький золотой кружок, украшенный сапфиром в окружении изумрудов, он поспешно схватил кольцо и с деланно-небрежным видом сунул в карман.

Он знал, что она нашла кольцо, лежавшее в одном ящике с медалью. Знал, о чем она думает. Как умеет связать разрозненные доказательства. Знал, что она успела представить женщину, для которой предназначалось кольцо.

И, судя по бездне, разверзшейся в глубине зеленовато-карих глаз, понял, что выполнил еще одну миссию. Жизнь ушла из ее глаз. Из милого лица. Даже тело, казалось, разом обмякло.

Вонзить еще один кинжал?

«Зачем стараться, если можно перестараться?»

Рен откашлялся и как можно убедительнее добавил:

— Полагаю, у меня достаточно связей в правительстве, чтобы церковь развела нас, если, конечно, это сделает тебя счастливее.

— Развод…

Она смотрела на свои дрожащие руки.

— Я не…

— Как пожелаешь. Если передумаешь, напиши Генри. Я буду сообщать ему о себе каждые полгода или около того.

— Да. Хорошо.

Она наконец отвернулась.

— Прости, я устала и хотела бы отдохнуть.

— Прекрасная мысль. Можно сложить вещи и вечером. Не желаешь, чтобы я открыл окно?

— Нет, спасибо, — прошептала Калли, зажмурившись. — За окном нет ничего, что я хотела бы увидеть… сейчас.

Глава 37

Наутро Уортингтоны готовились уехать навсегда. Калли покорно терпела материнскую болтовню и рассеянность Атти только потому, что Электра целиком посвятила себя тщательнейшей упаковке шедевров Лементье.

Калли могла ничего не делать и только наблюдала за сборами. Но тут Атти нашла в ящике комода альбом зарисовок Калли.

— Что это?

Она всмотрелась в рисунки. Под каждым были аккуратно выведены название и определение вида.

— Тут есть ядовитые растения?

— Атти, не смей всюду совать свой нос! — пожурила Электра и, взяв альбом у младшей сестры, протянула Калли.

Та тяжело вздохнула.

— Это можно не брать с собой. Он мне не понадобится.

Вряд ли у нее будет время для подобных вещей… даже если она когда-нибудь найдет в себе силы открыть конверт с мучительными воспоминаниями. Она не хотела брать с собой… эти холмы, эти цветы, эти прекрасные дни и безумно волнующие ночи.

Калли захлопнула альбом и решительно оттолкнула. Нет. Когда она закроет за собой дверь Эмберделла, не стоит брать с собой никаких воспоминаний о прошлом.

Электра собрала все, что смогла унести, велела близнецам стащить вниз то, что было ей не по силам, поскольку захватила с собой все, что принес Кэббот от мистера Баттона. Электра была в полном восторге от шедевров самого Лементье, а все, что ей не подойдет, можно продать за такие деньги, которых надолго хватит на хозяйственные расходы.

Калли устало подумала, что в конце концов Электра заслужила каждое платье.

Надежды уехать быстро и потихоньку, конечно, не оправдались, потому что внизу началось обычное безумие, сопровождающее сборы клана Уортингтонов. Шляпку Атти никак не могли найти, потом Айрис куда-то подевалась, и ее еле отыскали в галерее, где она сердечно беседовала с одним из портретов. Когда Калли, с трудом опираясь на Лизандра и мучаясь необходимостью быть далеко-далеко, наблюдала, как Дейд вталкивает мать в убогий экипаж между сестрами, подошел Рен, очевидно, решивший ее проводить. Ад и проклятье! Вот он стоит, такой, каким она жаждала его видеть, — с непокрытой головой, на солнце, и шрамы на его лице, хоть и видны, но не так выделяются благодаря его осанке. Мужчина, стоявший рядом, уже не похож на забившуюся в тень горгулью. Он герой, рыцарь, истинный хозяин дома, а не просто обитатель.

И она всем сердцем хотела, чтобы он оставался таким. Правда, хотела.

Рен знал, на что обрекает себя, прогоняя единственный шанс на счастье. Он приблизился к ней, не уклоняясь от ее смертельно тоскливого взгляда.

— Ты кое-что забыла.

Он протянул ей нить жемчуга, которую она сама нанизала несколько дней назад.

Калли сжалась, но все-таки нагнула голову, позволив ему застегнуть ожерелье. Если его пальцы немного задержались на ее шее, перебирая вьющиеся прядки, то лишь потому, что он сражался с искушением утащить ее в дом и навеки запереть от окружающего мира.

Она, казалось, не заметила его слабости. И вообще почти на него не смотрела.

Братья помогли ей устроиться во втором экипаже, взятом в Эмберделле. В нем она поедет вместе с Дейдом, утопая в подушках, свободная от утомительных выходок семейства.

Когда скрипучая колымага Уортингтонов и куда более крепкая карета из Эмберделла выехали на дорожку, на дом снова опустилась тишина.

Рен вернулся в дом, свой прекрасный, уютный, удобный, пустой дом… и понял, что не вынесет одиночества.

Он принялся бродить по коридорам. Встал в центре бального зала, где все еще пахло гарью и бедой. Прислушался к слабому звону хрустальных люстр, качавшихся над головой.

Прошел через столовую, провел кончиками пальцев по большому столу, вспоминая, как подпрыгивали и раскатывались жемчужины по полированной поверхности.

И наконец распахнул дверь в спальню Калли. Закрыл глаза и вдохнул, по-прежнему ощущая легкий аромат розмарина, женщины и полевых цветов.

Обошел кровать, глядя на подушки, еще хранившие отпечаток ее головы.

И споткнулся обо что-то. Нагнулся и поднял кожаный альбом. Отпер замочек, открыл и очутился среди котсуолдской весны.

Она оставила альбом. Забыла? Нет, он слишком хорошо ее знает. Как зверек, отгрызающий себе лапу, чтобы выбраться из капкана, она была вынуждена оставить здесь часть себя.

Он быстро спустился по лестнице. А дальше уже бежал.

Бежал от той пустоты, в которой не было Калли.

По дороге Дейд наблюдал за Калли, сожалея о своем эгоизме. Она лежала на подушках бледная и обмякшая, тень былой энергичной Калли.

Калли, с ее ловкими руками и стремлением всем управлять и все улаживать. Он раньше не понимал, что она обладает таким романтическим сердцем, сердцем, которое меньше чем за две недели так безжалостно разбил незнакомец.

Да знал ли он вообще свою сестру?

Они ехали в молчании, прерываемом только скрипом колес и слабыми стонами, которые Калли не могла сдержать, когда экипаж подскакивал на ухабе или попадал в рытвину.

Первый экипаж давно исчез из виду, и даже пыль за ним улеглась.

Они тащились невыносимо медленно, и все же Калли чувствовала, что они просто летят по дороге, все дальше удаляясь от Рена.

Ее словно привязывала к нему и Эмберделлу невидимая нить, и с каждым поворотом колес нить становилась все тоньше. Пока не превратилась в мысль, не более постоянную, чем воспоминания.

Она мучилась от боли во всем теле, от хватки невидимых рук, сжавших сердце, грозивших пресечь дыхание…

Калли вдруг поняла, что Дейд говорит что-то вроде «рад, что теперь ты проследишь за мотовством Элли».

— Я не твоя экономка, Дейд, — ответила она без всякого выражения, словно только сейчас это осознала.

Дейд нахмурился:

— Это я знаю. Ты могла бы иметь свой дом. Теперь ты миссис Портер.

— Леди Портер, — поправила она. Неужели в ее голосе прозвучала гордость? Неужели она горда быть его отвергнутой женой, женой на расстоянии?

— Ну… — неловко пробормотал Дейд, — если верить ему…

Она бросила на него взгляд, в котором не было ни капли терпения.

— Это не сказка, которую он придумал. Я нашла документы, знаки отличия, медали, письмо с пожалованием рыцарства от самого принца-регента. Просто его терзали воспоминания. И все.

Глаза Дейда широко раскрылись.

— Значит, шрамы…

— Заработаны на службе короне.

Дейд поджал губы и кивнул.

— Война. Мне следовало понять…

— Ты не хотел понимать.

Калли выглянула в окно.

— Хотел видеть в нем скомпрометировавшего меня дикаря.

Мрачно рассмеявшись, она покачала головой.

— Думаю, давно пора понять, что я, в общем, не особенно сопротивлялась.

Дейд отвел взгляд.

— Ты моя сестра. Я несу за тебя ответственность.

— А я думала, что, как старший родственник, в нашем доме за меня несет ответственность папа.

Дейд едва не закатил глаза, но вовремя воздержался.

— Да, но…

А у Калли не было ни сил, ни желания спокойно выносить лицемерие Дейда.

— Ты совсем не интересовался им самим. Важно было направить на него пистолет. Ты ничего не знал о человеке и видел только шрамы.

— Именно так я и сказал, когда ты решила остаться с ним.

— Ты сделал из него врага, и из-за тебя и абсурдного мужского самодовольства я ранена, Атти вне себя от горя, а Рен… Рен ушел от меня навсегда.

Дейд опустил глаза:

— Я не знал, что ты во всем винишь меня.

Калли громко выдохнула, борясь с желанием плакать по все растущей пустоте в груди, там, где когда-то билось ее сердце.

— Дейд, ты мне не отец. Ты вообще никому не отец. Ты просто мужчина, немного старше меня, с кучей обязанностей и недостаточно храбрый, чтобы сбросить их на те плечи, которые должны эти обязанности нести.

Она упорно смотрела вперед, на пустую дорогу, где недавно проехал родительский экипаж.

— Зачем папе обязанности, когда он не хочет их выполнять? Зачем маме трудиться замечать смятение Атти и тщеславие Элли — «или мое отчаяние», — когда все годы этот груз несла я?

— Но ведь они не изменятся. Особенно в их возрасте, — сухо заметил Дейд.

Калли закрыла глаза и осторожно откинулась на подушки.

— Откуда нам знать, пока мы не откажемся все делать за них?

— Тем не менее, — упрямо продолжал Дейд, — хорошо, что ты возвращаешься с нами. Ты должна жить с семьей.

— Пока не умру? Неужели у меня не должно быть ничего своего? А как насчет тебя, Дейд? Или ты приговорил себя к пожизненному заключению без права на помилование? Или решил, что такова моя судьба и другой не будет?

Дейд ничего не ответил. Калли погрузилась в горестные мысли, изо всех сил пытаясь не дать воспоминаниям власти над собой. Слишком больно было думать о страсти и радости, и знать, что по крайней мере для Рена все это не было порождением любви.

Глава 38

Рен едва успел выехать на дорожку, как увидел впереди красивую маленькую, запряженную идеально подобранной парой черных пони тележку, сиявшую медью и темной зеленью.

Натянув поводья, он с омерзением глянул на кучера.

— Вы?!

Баттон ответил спокойным взглядом.

— Я ждал вас. Нам нужно кое-что обсудить.

— Я не желаю иметь ничего общего с такими, как вы, — прорычал Рен. — Вы не позволили мне жить спокойно! На вашем месте я бы поберегся.

— Тем не менее, вы многого не понимаете.

Рен боролся с желанием оторвать негодяю конечности и бросить на дороге умирать. Но Калли не хотела бы, чтобы он покалечил Баттона.

— Вы вступили в братство, когда меня там уже не было, поэтому не знаете. Когда-то я был вроде вас. Я верил. А потом меня ударили в спину те же братья, которым я поклонялся. Поэтому берегитесь, коротышка. Они могут быть безжалостны к тем, кто любит их больше всего.

Он пришпорил коня.

— Это не «Лжецы» пытались ее убить! — крикнул Баттон ему в спину.

Конечно, это вранье. Ведь это — именно то, что «Лжецы» умеют делать лучше всего. Рен снова остановился.

— Объясните! — потребовал он.

— Это не я разбил лестницу, не я запер дверь подвала, не я стрелял в ее лошадь. Я приехал сюда по просьбе дорогого друга. Остальные прибыли на бал, желая убедиться, что ты не обманут авантюристкой.

— Курт был там с самого начала, — прошипел Рен. — Я сам его видел.

— Значит, он хотел, чтобы вы его видели, — улыбнулся Баттон.