Чёрная мадонна Лэнкфорд Дж.

– Клон Иисуса Христа мертв, – ответил Росси.

В конференц-зале лучшего частного клуба одновременно ожили десятки сотовых телефонов, и десятки голосов тут же принялись диктовать отчеты о происходящем. Несколько человек, до этого стоявших, медленно опустились обратно в кресла. Кто-то, опустив голову, печально прислонился спиной к шелковой обивке стен.

– Извини, Корал, оставь меня на минутку, – попросил Браун.

Та послушно выполнила его просьбу и вышла из комнаты. «Живое воплощение женственности», – подумал ей вслед Браун.

Оставшись один, он нажал на кнопку пульта, и изображение Росси застыло на экране. Браун впился в него глазами. Вид у Росси был усталый, он явно недосыпал в последнее время. На лице также застыло выражение вины, растерянности и глубокой душевной боли. Может, он просто безумец? Или же все-таки искусный лжец? Неужели он знает, как нужно маскировать внешние проявления лжи? У Росси был печальный взгляд человека, который только что погубил себя. Никакое уважающее себя ученое сообщество или религиозные круги больше никогда не примут его.

Чего же он добился своим признанием? Если Росси опасается за собственную жизнь, то подобное публичное выступление нисколько ему не поможет и никак его не обезопасит. Может быть, он наивно полагает вернуть жизнь в нормальную колею? Признание – после того, как все подозревали его, – оно как горькое лекарство. Стоит его принять, и ему все простят. Он должен был знать, что это не так. Сегодняшняя пресс-конференция занесет его имя в учебники истории: безумный ученый, пытавшийся клонировать Иисуса Христа. Возможно, Феликс Росси надеялся, что тем самым избавится от навязчивой прессы. Но это смехотворно! Папарацци теперь ни за что не выпустят его из поля зрения.

Нет, для проведения пресс-конференции могла быть лишь одна причина – если, конечно, исходить из того, что Росси в здравом уме. Клон жив.

Теомунд Браун выключил телевизор, взял в руки телефон и нажал на кнопку.

– Ты все еще смотришь? – спросил он. – Хорошо. Проверь его рассказ, обрати внимание на наличие свидетельства о смерти. Выясни, что случилось с телами. Убедись, что за ним ведется постоянная слежка.

Браун встал и вышел на террасу. Как и сам пентхаус, она тянулась по длине всего дома. Маленькие столики и низкие стулья из литого чугуна с наброшенными на них подушками и полосатые шезлонги были расставлены по всей террасе по соседству с деревьями, кустарниками и цветами в кадках и горшках, создавая нечто вроде уютных островков отдыха. Корал лежала в шезлонге, разметав по подушке волну волос. Не ведая о собственном совершенстве, она согнула ногу и, о чем-то задумавшись, небрежно покачивала ею. Интересно, подумал Браун, чем именно заняты ее мысли? Корал посмотрела на него дымчатыми глазами. Этот взгляд обычно повергал представителей сильной половины человечества в транс. Всех, но не Брауна. На всякий случай он решил проверить ее, для чего, прикоснувшись к впадине на горле, нащупал пульс.

– Я слышал, что Сэм Даффи умер, – сообщил он и тотчас же обнаружил легкий сбой пульса. Впрочем, уже в следующую секунду пульс пришел в норму. Безразличие или жесткий контроль?

– Ужас! Что случилось?

– В него стреляли в Центральном парке. Там, где родился клон. Сэм помогал Росси.

– Понятно. – В ее голосе прозвучало легкое разочарование, но похоже, что она о чем-то думает или вспоминает.

– Когда ты в последний раз видела Сэма, Корал?

Вопросительный взгляд.

– Когда ты велел мне, Тео.

– Ты любила его?

Корал потянулась.

– Сэм был забавный. Хороший любовник. Конечно, я любила его. Как жаль, что он мертв. Он был красавчик.

С этим словами она зевнула, встала и грациозно потянулась. Затем взялась за подол платья и сняла его через голову. Оставшись обнаженной, легла в шезлонг и потянулась за романом Норы Робертс. Браун сел с ней рядом.

Но тут на крышу вышел дворецкий. Обнаженные женщины давно стали привычной частью обстановки этого дома, однако Брауна и Корал от него отделял куст в горшке. Отведя взгляд в сторону, дворецкий прошествовал мимо них на середину террасы. Здесь он щелкнул замком в стене и, вытащив скользящую перегородку, разделил террасу на две части.

– Благодарю вас, – бросил ему Браун.

Проходя мимо них, дворецкий отвесил легкий заговорщический поклон и произнес:

– Рад служить.

– Тео, почему ты отгораживаешься? – спросила Корал.

Браун смерил ее немигающим взглядом. В ее глазах ему почудилась легкая неуверенность. Не иначе как она поняла, что ей лучше не знать того, что окажется по ту сторону перегородки. Браун взял в руку прядь волос Корал и провел ею по горлу, затем сделал это еще раз и вновь проверил пульс. Тот не выдавал никакого волнения. Отлично. Похоже, она уже забыла о смерти Сэма Даффи. Неужели он все-таки ошибся, подозревая ее в том, что она помогала Сэму? Браун провел рукой по восхитительной груди Корал. Девушка откинулась на спину, приоткрыв рот и зажмурив глаза.

– Знаешь, что я сделаю с тобой, если узнаю, что ты предала меня? – спросил Браун.

Она ответила, не открывая глаз:

– Знаю, Тео. Вырвешь мне глаза раскаленными щипцами, а затем убьешь.

Он погладил ее по лицу.

– В первой части ответа ты ошибаешься.

Корал открыла глаза и посмотрела на небо.

– Слава богу, – ответила она и вернула его руки себе на грудь. Теомунд улыбнулся. Секс не был их обоюдной слабостью, но когда у нее возникало желание, Корал всецело отдавалась страсти.

– Извините, сэр, – кашлянув, произнес дворецкий. – Я подумал, вы захотите посмотреть, что творится на улице.

Корал протестующе простонала, но Браун встал и, отойдя в сторону, пронаблюдал за тем, как доктор Феликс Росси, его сестра и невеста вышли из такси и ступили на красную ковровую дорожку лестницы, ведущей в здание. Невероятно, но Росси вместе с родственницами вернулся в свою квартиру на Пятой авеню, как будто ничего не произошло! Неужели им невдомек, чем они при этом рискуют? Из такси и автомашин, следовавших за ними по пятам, выскочила целая армия репортеров.

Кивнув Корал, Браун вернулся в библиотеку, с ее рядами книжных полок из прекрасного красного дерева, изготовленных, между прочим, без единого гвоздя. На досуге он любил изучать книги по искусству, науке, религии и философии. Сев в мягкое, обтянутое кожей кресло, Браун включил телевизор. В течение одиннадцати лет Сэм Даффи был начальником службы безопасности, верно и преданно исполняя свои обязанности, а заодно выступая в роли швейцара этого роскошного дома. Новый привратник, Рэйв, к счастью, не отличался дотошностью Сэма. Сейчас он включил камеры видеонаблюдения и направил изображение на экран расположенного в библиотеке монитора.

Экран ожил, и Браун увидел, как Феликс Росси, ускользнув от навязчивых репортеров благодаря дежурившей у входа в здание охране, вместе с женщинами вошел в квартиру на восьмом этаже. Здесь он прошагал по коридору, мимо увешанных картинами стен, и, опустившись на колени на молельную скамеечку из черного дерева под серебряным распятием, произнес слова сожаления о смерти Сэма Даффи, матери клона Мэгги и самого клона. Впрочем, Браун не поверил ни единому его слову. Не иначе как Росси, зная или подозревая, что его жилище нашпиговано подслушивающей аппаратурой, репетирует фальшивую версию случившегося. Клон жив, Браун был в этом уверен. Тем не менее он пронаблюдал за тем, как Росси и его спутницы разошлись по своим комнатам, где принялись раздеваться. И любимая сестра Феликса Франческа, и его обожаемая невеста Аделина. Теомунд нахмурился. Если Сэм поведал им о «жучках», установленных в комнатах, неужели их не волнует, что за ними кто-то следит?

Мучительная пресс-конференция, должно быть, пробудила в Феликсе Росси похоть, потому что он и его невеста решили заняться любовью. Браун десятки раз видел, как мужчины и женщины предаются недозволенным сексуальным утехам, не ведая о том, что за ними наблюдают. Пленки с такими записями были необходимой мерой предосторожности. Однако это совокупление было фантастическим. Теомунд и раньше видел нечто подобное – отчаянный ритуал продолжения жизни. Так люди поступают, когда кто-нибудь умирает, и они силой своих чресел пытаются бороться со смертью.

Росси как безумный ласкал свою женщину, как будто тело его было кремнем, которым он пытался высечь из нее искру, чтобы воспламенить их обоих и чтобы любые слезы были бессильны погасить этот огонь.

Впрочем, лицо ее в эти минуты действительно было залито слезами. Стоило Росси проникнуть в нее, как их страсть вспыхнула с такой силой, словно они вечность не видели друг друга. Они могли бы стать идеальными натурщиками для великого Родена, столь много было в них неповторимой всесокрушающей нежности и любви. Судя по всему, первым оргазма достиг Росси. Лишь при последнем его яростном рывке Аделина задрожала от страсти, принимая в себя его семя.

Если в эти мгновения Аделина готова к зачатию, а семя Феликса Росси жизнеспособно, то она наверняка забеременеет.

Теомунд Браун проникся сочувствием к ним, по-своему понимая, что такое смерть. В его глазах это была неумолимая логика жизни. Каждый день кто-нибудь умирает. Он представил себе бесконечную череду смертей и рождений – первое дыхание, первый крик, последний вздох. Глаза впервые открываются и смотрят на мир или навсегда закрываются. Сам Браун не боялся смерти. Она была для него слишком привычна. Он будет управлять ею до тех пор, пока она не возьмет над ним верх.

Чувствуя себя хозяином положения, Браун выключил монитор. Росси и его женщины, похоже, даже не догадывались о том, кто он, их сосед сверху. Из чего следовало, что Феликс, по всей вероятности, сказал на пресс-конференции правду. Клон и его мать вполне могут быть мертвы. Если это действительно так, то кардинал Салати будет в восторге.

Однако чтобы окончательно в этом убедиться, придется все-таки понаблюдать за Росси и его женщинами.

В библиотеку вошел дворецкий.

– Машина «скорой помощи» прибыла, сэр.

– Они подъедут к отдельному лифту из моего гаража?

– Я позабочусь об этом, сэр.

Браун встал, чтобы пройти в фойе, и, услышав доносившийся с террасы смех, подошел к скользящей перегородке и задернул штору. Не хотелось, чтобы Корал видела, как к дому подъедет машина «скорой». По всей видимости, она нашла в книге что-то забавное – нечто такое, что заставило ее смеяться до слез. Помахав ей рукой, он вышел в фойе как раз в тот момент, когда открылись двери лифта. Это был старина Чак, который все сделал так, как ему было велено. С того времени, как Браун нашел его, Чак сделал себе неплохое имя в медицине. Даже не верится, что когда-то это был бедный черный юноша без гроша в кармане, зато с высокими показателями отборочного теста, необходимыми для поступления в колледж. Чак рано женился, и у него вот-вот должен был родиться ребенок, но он все равно не желал отступаться от своей мечты стать врачом. Щедрая финансовая поддержка со стороны Брауна пришлась ему весьма кстати.

– Добрый вечер, сэр, – произнес Чак.

Вид у него был в равной степени недовольный и напуганный. Браун намеренно оставил его настроение без внимания. Вместо этого он подошел к каталке, на которой лежал Сэм Даффи, и посмотрел на больного сверху вниз. Рот приоткрыт, глаза закатились, взгляд устремлен куда-то в пространство. Похоже, Чак был прав, когда утверждал, что Сэм вряд ли выживет. Но если такое случится, он сумеет вытянуть из него правду о том, что произошло с клоном. Браун вздохнул.

Почти год назад он дал Сэму задание выяснить, какой именно ученый пытается клонировать Иисуса Христа. Сэм задание выполнил, но вместо того, чтобы сообщить все необходимые сведения, стал тайно помогать Феликсу Росси. Почему? Этот вопрос не давал Брауну покоя последние три дня. Работая здесь, в этом доме, под личиной швейцара, Сэм, по всей видимости, завел дружбу со служанкой Феликса. Если Росси говорил правду и она действительно была матерью клона, то Сэм, возможно, взялся защитить ее. И все же при этом он даже словом не обмолвился ученому о том, что Теомунд задался целью уничтожить клона.

Браун кивнул дворецкому, и тот провел Чака Льюистона в комнату со звукоизоляцией, которую Браун распорядился приготовить для коматозного больного и того, кто будет за ним ухаживать.

Сам Теомунд вернулся в библиотеку, где принялся рассеянно водить пальцем по древнеиндийским символам, выгравированным на золотом кольце, некогда принадлежавшем его отцу. Это была одна из древнейших надписей в истории человечества: Iilavartatе vara, то есть священная река, окружает Ilavrita, мое царство. В случае Брауна этой рекой были океаны.

Он открыл балконную дверь, задернул шторы, кивнул Корал и, вновь включив телевизор, провел большим пальцем по друзе лазурита. Вопреки сказанному Росси на пресс-коференции, перед журналистами выступила некая женщина, уверявшая, что ее ребенок и есть тот самый клон Иисуса Христа, о котором все говорят. Она только что родила, и у нее во второй раз взяли интервью. Находилась эта женщина в больнице центрального Бронкса. Браун ей не поверил, но он был из тех, кто привык доводить любое дело до конца. Он посмотрел на часы. Через час ребенок этой женщины будет мертв.

Глава 3

Десять лет спустя

Арона, Италия

Для местных жителей не было никакого секрета в том, что в предместье, на виа Семпионе, что протянулась вдоль живописного западного берега озера Лаго-Маджоре, живет со своим сыном одна американка, которую они называли Mama Nera, Черная Мама. Мать и сын жили на небольшой вилле, пустовавшей с 1940-х годов, когда там проводила медовый месяц еврейская супружеская пара. Предупрежденные деревенским пекарем о приходе немцев, новобрачные сбежали. Оштукатуренные стены виллы были желтого цвета, а сама она стояла в саду; поблизости находились рыбацкий домик и небольшой навес для лодки.

Обитавшая за желтыми стенами виллы Мэгги Джонсон была встревожена. Открыв Библию и найдя Евангелие от Луки, она отыскала единственное место, в котором говорилось про детство Иисуса. Во второй главе Мэгги нашла следующие строчки: «Через три дня нашли Его в храме, сидящего посреди учителей, слушающего их и спрашивающего их; все слушавшие Его дивились разуму и ответам Его»[3].

В то время Иисусу было двенадцать лет.

Мэгги посмотрела на стопку нетронутых книг рядом с шезлонгом Джесса. Книги – а они были на самые разнообразные темы – прислал Феликс Росси. Мэгги не на шутку испугалась, что книги эти могут отвлечь Джесса от изучения Торы. Вот и этим утром томик «Невиим Рисхоним», «Ранних Пророков», которые мальчику дал равви Диена, был отложен через пять минут после того, как Джесс взял его в руки.

Сидя на стуле на террасе рыбацкого домика, Мэгги наблюдала за тем, как скрытый от нее ветвями плакучей ивы Джесс кормит хлебом своего друга лебедя, которому он дал имя Король-Молчун. Она уже привыкла к тому, что лебеди следуют за Джессом едва ли не по пятам. По утрам они ждут у дверей виллы, когда Джесс проснется и отправится на берег озера. Там они окружают мальчика, когда тот принимается играть у воды. Это были обитающие в Европе «королевские молчуны».

Феликс считал, что Джесс проводит слишком много времени с пернатыми. Мэгги не разделяла его точку зрения. Как можно проводить слишком много времени в обществе лебедя? Кстати, они появились на свет с разницей всего в несколько дней, Джесс и Король-Молчун. Десять лет назад, когда Мэгги в первый раз вышла вместе с Джессом на эту террасу, она увидела несчастного маленького лебедя с неестественно вывернутой перепончатой лапкой, которого трогательно опекали родители. Неспособный выйти на берег или даже построить гнездо и охранять его, изуродованный лебедь навсегда лишился пары. Тем не менее Король-Молчун был вожаком других лебедей. Они всегда следовали за ним, куда бы он ни направился.

Выгнув грациозную шею и открыв черно-оранжевый клюв, лебедь приблизился к Джессу, стоявшему в лучах утреннего солнца. Мэгги пристально посмотрела на сына, любуясь очертаниями идеально сложенного юного тела. У Джесса были крупные черты лица и кожа того самого бронзового оттенка, что и у его далеких предков, евреев первого века от рождества Христова, и такие же карие глаза и курчавые темно-каштановые волосы.

– Не забудь, что сегодня придет равви! – крикнула она Джессу.

Мальчик обернулся и посмотрел на нее широко раскрытыми глазами. Выражение его лица напоминало скорбную маску. Мэгги тотчас сделалось больно на душе.

– Только не это!

– Ты не можешь все время играть, милый. Тебе нужно учиться.

Джесс улыбнулся.

– Мне нравится, как мы учились раньше.

Мэгги в ответ рассмеялась.

Когда ему было пять лет, она сажала его к себе на колени и награждала маленьким подарком за каждую правильно угаданную на книжной странице букву – целовала его, давала оливку или ложку мороженого. Так продолжалось до тех пор, пока мальчик не выучил весь алфавит. Сказки перед сном вскоре сменились уроками чтения. Джесс часто засыпал у нее на руках, произнося слова по слогам. Особого интереса к книгам он не проявлял.

Неожиданно Джесс застыл на месте, глядя на плывущую по озеру лодку.

– Мама! Мама! – закричал он и, подбежав к матери, показал на озеро. Мэгги успела заметить, как лодка врезалась во что-то белое, и по водной глади начало расплываться красное пятно. Как оказалось, лодка убила оторвавшегося от стаи юного лебедя.

Мэгги протянула руки, и Джесс забрался ей на колени. Он весь дрожал, левая щека была мокрой от слез. Со стороны озера тянул легкий ветерок, и, чувствуя его дуновение, Мэгги принялась убаюкивать Джесса. Как и всегда, сердце ее было полно любви к этому юному родному существу.

– Ti voglio bene, – произнес Джесс. Этими словами они выражали свою любовь друг к другу. Итальянцы не говорят своим детям «Ti amo», «я люблю тебя», так же, как и дети родителям. Они выражают свою любовь иначе – словами «желаю тебе всего самого доброго».

Мэгги крепко обняла мальчика. Ей не нужно было объяснять, какого особого ребенка она опекает.

– Ti voglio tanto bene, Джесс.

Мальчик не сводил печальных глаз с той части озера, где погиб юный лебедь.

– Мы успеем сходить на прогулку до прихода равви?

Мэгги очень хотелось ответить ему утвердительно, но она не стала.

– В прошлый раз равви Диена сказал, что ты не приготовил еженедельный отрывок из Торы. – Она погладила мальчика по голове. – Сегодня ты все выучил?

Джесс встал и бросил в воду камешек.

– На этой неделе отрывок такой грустный! Почему ты хочешь, чтобы я учил это наизусть? Почти все рассказы равви такие печальные. – Он повернулся и вопросительно посмотрел на Мэгги. – Думаю, дядя Феликс не станет возражать, если я перестану заучивать отрывки из Торы. Он хочет, чтобы я читал те книги, которые он мне присылает.

Это было сущей правдой. Дядя Феликс хотел, чтобы Джесс получил светское, а не религиозное образование. Желания самой Мэгги для него ничего не значили, он упорно отказывался с ними считаться.

– Рабби объяснил, что история этой недели очень глубокая по смыслу, Джесс. Ты сначала все как следует выучи, а потом обсуди ее с ним. Тогда и получишь понимание этого отрывка.

Джесс взял в руки книгу. Она была на иврите. Благодаря Антонелле он уже довольно бегло умел читать по-итальянски, а благодаря Мэгги – по-английски. Джесс явно не горел желанием читать Тору. Он отложил книгу, взял другую и произнес:

– Они только имитируют жизнь.

Мэгги вздохнула.

– Если мы отправимся на прогулку, ты обещаешь все выучить, когда мы вернемся?

– Синьора! Почта! – услышала Мэгги голос почтальона; тот кричал откуда-то сверху, со стороны виллы.

– Да, обещаю. Обещаю! – торопливо произнес Джесс.

– Спасибо, синьор, – поблагодарила Мэгги и встала со стула. – Хорошо, Джесс. Идем. – Она посмотрела на его грязные ноги. – Я на пару минут зайду в дом, а ты пока вымой ноги.

Джесс вскочил и бросился к небольшой лодке, привязанной к столбу лодочного сарайчика, ялику «Оптимист», длиной всего восемь футов, хотя сарай был рассчитан на лодку больших размеров. В один из редких тайных визитов Феликс научил Джесса управлять лодкой и даже оставил книжку, «Руководство по управлению». Теперь в свое свободное время мальчик читал только ее. Мэгги же не давала покоя мысль, что озеро, пусть и не часто, но штормит.

– Когда мы придем в город, то сядем на паром, дорогой, – сказала она, спускаясь с террасы.

Джесс согласно кивнул в ответ, а Мэгги зашагала вверх по каменной лестнице, почти скрытой от посторонних взглядов зарослями гортензии. Преодолев последнюю ступеньку, она посмотрела на озеро: от берега гордо отплывал Король-Молчун. Мэгги знала, что лебедь направляется в город. Там он проведет пару часов в обществе своих пернатых соплеменников, после чего приведет их всех сюда. Все лебеди, обитающие на озере, стали любимцами Джесса.

Мэгги миновала небольшую лужайку и прошествовала под аркой из вьющихся роз, высаженных здесь очень давно, еще родителями Феликса. Арка была в буквальном смысле усеяна плотными весенними бутонами. Десять лет назад Феликс и его сестра отдали эту виллу в распоряжение Мэгги, чтобы за ее стенами она могла воспитывать Джесса, подальше от любопытных взглядов посторонних глаз.

Почта оказалась там, где ее оставил почтальон, то есть на крыльце. Стопка конвертов и газет лежала возле одной из витых колонн.

Забрав ее, Мэгги вошла в дом, где поднялась по лестнице в свою спальню, на ходу рассматривая огромный конверт. К ее удивлению, письмо было от Феликса, который, судя по всему, отправил его из Милана прежде, чем вчера вылетел самолетом домой.

Мэгги шагнула в комнату. На стене персикового оттенка, над типично итальянской кроватью с изголовьем из причудливой вязи чугунного литья, висела картина, изображавшая вознесение Девы Марии. Широкая двуспальная кровать была застелена белоснежным покрывалом. Рядом стоял деревянный стул, обитый тканью с цветочным орнаментом. Мэгги открыла ящик комода, в котором хранила письма Феликса. Каждое такое письмо содержало множество одобрительных слов и мягких советов, и Мэгги всегда казалось, что они пропитаны виной и нежностью. Своими посланиями Росси пытался компенсировать то, что был вынужден на долгие годы оставить их одних. Обычно Мэгги приберегала письма к позднему вечеру и читала их перед сном, но на этот раз, повинуясь импульсивному порыву, села и открыла конверт. Ей на колени выпал буклет: «Куинн Мэри-2». «Самый большой, самый быстроходный из всех океанских лайнеров». Мэгги эта реклама показалась сродни рекламе «Титаника», который в свое время жестоко поплатился за свою скорость. Зачем Феликс прислал ей это?

Она открыла буклет, и у нее тотчас перехватило дыхание. На один из летних рейсов Феликс забронировал для них двухместную каюту. Пассажирами значились Хетта и Джесс Прайс – те же имена, что и в их фальшивых паспортах.

Мэгги отказывалась верить собственным глазам. Не лучше ли было начать с летнего лагеря? Или Феликсу просто не пришло это в голову? Нет, доктор Феликс Росси, привыкший в этой жизни ко всему первоклассному, заказал для чернокожей матери и ее сына семитской внешности два билета на фешенебельный лайнер «Куинн Мэри-2»! Кстати, он также заказал третью, соседнюю каюту для неназванного взрослого лица.

Океанский круиз? Неужели Феликс думает, что мир уже забыл о них? Ну зачем же напрасно рисковать? И кто этот неназванный взрослый? Явно не сам Феликс. И пусть прошло столько лет, пресса сделает единственно правильный вывод, неожиданно обнаружив в числе прожигателей жизни таких необычных путешественников – чернокожую мать с десятилетним сыном еврейской наружности.

На брошюре рукой Феликса было написано: «чтобы расширить кругозор Джесса». Заглянув в конверт, Мэгги нашла записку.

Дорогая Мэгги!

Извини, что сообщаю об этом в письме, но ты должна признать, что о Джессе во время моих приездов разговаривать с тобой было нелегко. Каждый раз, когда я поднимаю вопрос, который кажется тебе неприятным, ты начинаешь меня перебивать.

Мэгги комично закатила глаза и села на кровать.

Я очень беспокоюсь за тебя и Джесса. Он умный мальчик, но никогда не берет в руки книг и не проявляет интереса к окружающему миру, а круг его общения ограничивается тобой, Мэгги, и домоправительницей Антонеллой. Ты молодая и красивая женщина, но в твоей жизни нет никого, кроме этого мальчика. Очевидно, я в немалой степени несу за это ответственность, и, как мне кажется, настало время исправить эту ситуацию. Хочется надеяться, что круиз пойдет вам обоим на пользу. Я, конечно же, не смогу составить вам компанию, однако в качестве сюрприза отправлю с вами одного человека, вашего дорогого друга, которого вы давно не видели. Я думаю, что вы не только обдумаете мое предложение, но и примете его. Если ты, Мэгги, откажешься, то я сниму заказ, и Джесс сможет отправиться в это путешествие без тебя. Подумай о том, что ему будет полезно попутешествовать этим летом одному.

– Одному? С каким-то незнакомым человеком, которого он никогда в глаза не видел? – возмутилась вслух Мэгги. – Вы что там, с ума, что ли, сошли? – добавила она сердито и принялась читать дальше.

Также прошу тебя употребить твое влияние на Джесса, чтобы он читал книги, присланные мной, в дополнение к заданиям равви Диена; как мне кажется, они имеют достаточно малый объем. Думаю, что Джесс будет делать то, что ты ему скажешь, если ты проявишь настойчивость в этом вопросе. Боюсь, что если ты не будешь побуждать его к чтению, мне придется настоять на прежнем решении и отдать мальчика в школу.

Я питаю вечную благодарность за твою любовь к Джессу и заботу о нем, а также за твои страдания, которые ты вынесла, давая ему жизнь. Однако мне кажется, что я должен приложить все усилия к тому, чтобы ты и он жили полноценной жизнью, особенно если принять во внимание то, что Джесс – самый обычный ребенок.

С глубочайшей любовью и благодарностью,

Феликс.

Мэгги со слезами на глазах опустилась на колени перед образом возносящейся на небеса Девы Марии. Вместо того чтобы воздать ей должное за то, как хорошо она знает своего сына, Феликс отнесся к ней как к какой-нибудь богатой, но чокнутой родственнице, которую прячут с глаз подальше.

Не успела она произнести первые слова молитвы, как на пороге, сияя улыбкой, возник Джесс. Мэгги испытала ставший привычным укол вины. Ее сын не имеет ни малейшего представления о том, кто он такой.

– Извини, мама, я, наверное, помешал, – произнес он.

Мэгги встала, мысленно представив Джесса посреди океана, откуда он не сможет даже дотянуться до нее.

– Все хорошо, мой мальчик.

Убедившись, что мать не сердится, Джесс плюхнулся на ее кровать, как на батут. Мэгги невольно улыбнулась, на миг ей удалось позабыть о малоприятном письме, зажатом в руке. Джесс тем временем перекатился на живот и повернулся к статуэтке Черной Мадонны на прикроватном столике – это была копия знаменитой Богоматери Рокамадурской, созданной во Франции в XII веке. Отец Бартоло, единственный священник, которому было известно о существовании Джесса, прислал ее из Турина, пообещав, если понадобится, хранить секрет Мэгги до самой смерти. Мэгги намеревалась позвонить святому отцу, чтобы тот, когда мальчику исполнится двенадцать лет, помог ей обратить Джесса в христианскую веру. Кроме того, она намеревалась позвонить баптистскому пастору, если таковой здесь найдется. Пока же она предпочитала, чтобы ее сын вел простую жизнь, как когда-то Иисус, и узнал то, чему Спаситель научился в детстве. Письмо Феликса поставило под удар все ее планы.

Джесс мизинцем провел пальцем по короне младенца Иисуса и Богоматери и сказал:

– Я думаю, что тот маленький лебедь уже на небесах.

– Верно, Джесс, – согласилась с ним Мэгги.

Мальчик вскочил с постели и подошел к комоду, обошел рядом стоящий стул. Неторопливо отвернул крышечку ее флакона с лавандовой водой, взял в руки сережки. Мэгги всегда делала вид, будто не замечает того, как он играет с ее вещами, а Джесс притворялся, будто это совершенно пустячное дело. Однако приход сына в комнату со стенами персикового оттенка был своего рода ритуалом, который был очень дорог для них обоих.

Без нее Джесс не проживет и дня. Пока что не проживет. А Мэгги даже представить себе не может свою жизнь без сына.

Она торопливо сунула буклет и письмо Феликса в ящик комода, который намеренно осторожно вернула на место, как будто опасаясь, что от сильного толчка комод развалится. Затем достала из платяного шкафа пару крепких прогулочных туфель и соломенную шляпу.

Заметив, как мать кокетливо посмотрелась в овальное зеркало, чтобы поправить шляпку, Джесс улыбнулся и произнес:

– Bellissima, мама!

Мэгги знала, что ее внешность далека от совершенства: короткая прическа, темная кожа, слишком широкий нос и слишком толстые губы. Единственным своим достоинством она считала лишь глаза – карие, с зеленоватыми крапинками. Впрочем, для своих сорока пяти лет выглядела она очень даже неплохо. Будь она с самого начала хорошенькой, красота ее, возможно, сохранилась бы и по сей день, но Мэгги всегда знала, что обладает самой обычной, если не сказать заурядной, внешностью. Тем не менее по настоянию Феликса она носила только дорогую одежду и спорить с сыном не стала.

– Пойдем, дорогой, – сказала Мэгги.

Джесс поцеловал ее и, метнувшись к выходу, выскочил за порог. Он подождал ее на крыльце, где показал на Анджеру, городок на противоположном берегу озера. Там, на высоком меловом утесе, в окружении леса, возвышался каменный замок.

– Давай съездим туда, мам, в Анджерский замок!

Мэгги посмотрела на белокаменное здание, высившееся в двух километрах от их виллы. Другой берег озера казался ей видом с открытки, которым можно любоваться с расстояния, но не посещать.

– Мы уже столько лет смотрим на него, так что давно пора увидеть его вблизи.

Они вышли за ворота, и первым препятствием для них стала виа Семпионе. На ней не было тротуара, так что мать и сын были вынуждены идти гуськом, друг за дружкой. Мэгги постоянно говорила себе, что итальянцы привыкли объезжать пешеходов на этой узкой дороге XIV века, вымощенной камнем. Хотя Джесс уже дважды самостоятельно совершил поход по этой самой улице, и оба раза едва не кончились для Мэгги сердечным приступом. Вот почему сегодня, стоило впереди показаться какому-нибудь транспортному средству, как Мэгги выходила вперед, грудью заслоняя сына, и пропускала Джесса вперед лишь тогда, когда они переходили на другую сторону.

Вскоре дорога привела их к современному многоэтажному зданию отеля «Конкорд» на берегу озера. Отель высился у подножия высокого утеса, названный местными жителями «Ла Рокка». Точно так же называли они и построенный на его вершине замок. В начале XVI века здесь родился знаменитый епископ Карло Борромео. В ту пору все здешние земли принадлежали его семье. В 1698 году в этом месте воздвигли памятник, массивную статую, изображавшую епископа Борромео. До того, как изваяли статую Свободы, это был самый большой в мире монумент подобного рода.

У Мэгги давно сложилось впечатление, что итальянцы называют все утесы и все возведенные на них замки и крепости словом La Rocca. Нужно лишь знать, о каком месте или замке идет речь: La Rocca di Arona, что возвышался над их головами, или La Rocca di Angera, на другом берегу озера, в который они сейчас направлялись. Это был самый опасный отрезок пути: дорога огибала «Ла Рокка», и встречных машин не было видно. В свою очередь, автомобилисты не видели шагающих за поворотом пешеходов.

– Джесс, держись ближе к обочине и не отходи от меня, – велела сыну Мэгги. Она постоянно оглядывалась на машины, выскакивавшие из-за поворота на полном ходу.

К счастью, они обогнули холм без всяких приключений.

Вскоре перед ними уже раскинулась Арона. Городок словно прилепился к южному краю озера. Здесь волны накатывались на белую каменную стену променада, а над водной гладью лениво парили чайки. Глядя на крытые красной черепицей дома, казалось, будто видишь деревню XIV века в ее первозданном виде.

Перейдя через дорогу, Мэгги и Джесс направились к двум скамейкам посреди лужайки. Мэгги частенько сидела здесь. Для нее это место было связующим звеном между уединенной жизнью на вилле и окружающим миром. Прямо перед ней тянулась зеленая ограда, за которой располагались местные теннисные корты и каменистый общественный пляж. В Италии пляжи открыты для всех, включая и частный пляж их виллы, однако никто не отваживался вторгаться в жизнь обитателей прибрежных особняков.

Мэгги опустилась на скамью, а Джесс, подбежав к ограждению, стал разглядывать пляж. Мэгги сидела, наслаждаясь теплом и созерцая мирную гладь озера. Увы, письмо Феликса не выходило у нее из головы. Когда они только приехали сюда, ею владел ужас и неуверенность. Ей было страшно остаться одной среди людей, языка которых она не знала. Она и сейчас толком не умеет читать по-итальянски. Однако ради сына Мэгги научилась быть смелой. Почему Феликсу никогда не приходило в голову, что она лучше знает, что нужно Джессу? Закрыв глаза, Мэгги попросила Всевышнего дать ей знак, чтобы она поняла, что ей делать. Ведь дал же он знак Марии и Иосифу, о чем повествует Библия.

Внезапно рядом, как будто проплывая мимо в гондоле, кто-то с беззаботной радостью затянул «O Sole Mio». Мэгги сразу поняла, кто это. Так мог петь только Адамо.

– Чао, Хетта! – крикнул он. – Как поживаешь?

Это действительно был Адамо Морелли, ходячее воплощение красавчика-итальянца. Правда, красавец этот не был любитель причесывать волосы и подстригать усы, а пуговицы рубашки всегда застегнуты на груди сикось-накось. Как обычно, Адамо был в подпитии, и по этой причине, вместо того чтобы выйти в лодке ловить рыбу, отправился на прогулку. У него была привычка называть Мэгги по имени, которое значилось в ее фальшивом паспорте, – Хетта Прайс.

Адамо приветливо улыбнулся и, пошатываясь, направился прямиком к ее скамейке. И как только грешный человек может быть настолько счастлив – это было Мэгги неведомо.

– Спасибо, Адамо, прекрасно, – как можно чопорнее ответила Мэгги. – Надеюсь, ты сейчас никуда не поплывешь на лодке. Может, тебе стоит выпить кофе?

Итальянец опустился на колени на траву рядом с ней.

– Джесс, о, Джесс! – театрально воскликнул он. – Скажи своей маме, чтобы она вышла за меня замуж, я люблю ее!

– Чао, синьор Морелли! – бросил через плечо мальчик.

Мэгги не раз видела, как Адамо Морелли громко признавался в любви всем проходящим мимо него женщинам. Ходили слухи, будто он влюблен в свою невестку – безответно, разумеется, – что и объясняло тот факт, что он вечно пребывал в подпитии. Адамо был полной противоположностью своему брату Карло Морелли. В отличие от брата, он бегло говорил по-английски и по-испански. Карло же иностранных языков не знал, зато был категорически не способен напиться посреди дня, поскольку был постоянно занят полезными делами в муниципальном центре или не покладая рук трудился в семейном ресторане. По мнению Мэгги, именно по этой причине синьора Морелли из двух братьев предпочла именно Карло.

Адамо Морелли раскинул руки и закричал:

– Неужели они больше не делают деревянных лошадок с помощью клея?

Джесс повернулся к Адамо и невозмутимым тоном произнес:

– Деревянных лошадок делают при помощи клея, который делают из настоящих лошадей.

Это был любимый пунктик Адамо Морелли. Мэгги не знала почему, но Адамо разразился пьяным хохотом. Джесс тоже засмеялся. Ведь он добрый мальчик.

Мэгги собралась встать.

– Нет, нет. Сиди. Я уйду, – сказала Адамо. – Я должен встретить жену брата и проводить ее домой. – Он поднялся с земли и пошатнулся; ветер раздувал подол его неаккуратно застегнутой рубашки. – Чао, Хетта, bella mia! Чао, Джесс!

– Джесс, я знаю, что синьор Морелли тебе симпатичен, но не забывай то, чему тебя учит равви, – сказала Мэгги, глядя вслед подвыпившему Адамо.

Джесс лукаво улыбнулся ей.

– Не беспокойся, мама. Я никогда не стану пить так, как синьор Морелли.

С этими словами он отвернулся и принялся наблюдать за тем, как Адамо на неверных ногах спускается к пляжу, чтобы встретить невестку. Затем неожиданно объявил:

– У синьоры Морелли скоро будет ребенок!

– Откуда ты это знаешь?

Мальчик повернулся к матери и ответил тоном заговорщика:

– Мне об этом сказала Антонелла. Антонелла мне все рассказывает!

– Все? В самом деле? – спросила Мэгги, подумав о том, знал ли Иисус о таких вещах, будучи в возрасте Джесса. Пожалуй, знал, решила она, потому что в те времена животных держали в домах, в одном помещении с людьми. И все же надо будет поговорить с Антонеллой, их домоправительницей.

В следующее мгновение Мэгги увидела синьору Морелли – в сером купальнике та направлялась к пляжу. Действительно, она была беременна.

– Как ты себя чувствовала, мама, когда я был в твоем животе? – неожиданно спросил Джесс. – Ты так же, как синьора Морелли, всегда улыбалась? Ты была счастлива?

Мэгги вспомнила собственную беременность, и неожиданно ей стало грустно. То были самые счастливые дни ее жизни! Рядом с ней постоянно находился Сэм Даффи. На какие только ухищрения он не шел, чтобы улизнуть от Брауна! Сэм надежно защищал ее, и с ним ей всегда было спокойно. Благодаря Сэму Браун так и не обнаружил ее до самого последнего дня. Мэгги невольно вздрогнула: ей вспомнились мгновения родов, когда она в последний раз видела Сэма. Как смело он ввязался в схватку с наемными убийцами! Сэм сказал те же слова, что и Адамо, хотя, в отличие от итальянца, не был пьян. «Будь моей женой, я люблю тебя». И произнес это абсолютно искренне.

Казалось бы, прошло столько лет, и все же осознание того, что она потеряла его, грозило раздавить ее непомерной волной горя. Она просила Господа явить ей знак и получила его: напоминание о том, что Сэм своей смертью дал Джессу возможность появиться на свет.

По сравнению с этим вмешательство Феликса – ерунда, сущие мелочи.

Джесс, должно быть, почувствовал ее боль. Улыбки на его лице как не бывало. Он подошел к матери, тихо сел рядом с ней и, взяв за руку, прошептал.

– Ti voglio tanto bene, мама.

Мэгги не нашла в себе сил ответить, опасаясь расплакаться. Слишком много слез дрожало в ее глазах при виде того, как смуглая, черноволосая синьора Морелли с ее огромным животом энергично шагает по песку пляжа.

Глава 4

Пятая авеню

Скомкав в руке бумагу, доктор Льюистон посмотрел сквозь белые полупрозрачные занавески на террасу. Теомунд Браун завтракал. Черные салфетки. Столовое серебро. Восточный фарфор. Черная роза в красной хрустальной вазе. На тарелке та же еда, что незадолго до этого была подана самому Льюистону: омлет с зеленым луком и сыром, бекон, горячий французский хлеб, сочные фрукты с Карибских островов, доставленные специальным рейсом с личной плантации Брауна.

За годы работы на Брауна Чак повидал на этой террасе немало влиятельных особ со всего мира. В разгар нефтяного кризиса здесь появились саудовские принцы. Когда в Квебеке были обнаружены богатые месторождения полезных ископаемых, приехал премьер-министр Квебека. Во время последнего экономического кризиса – вице-председатель Федеральной резервной системы. Перед последними выборами в США террасу почтил визитом человек, впоследствии избранный президентом.

Льюистон нередко видел их всех с того места, на котором сейчас стоял. Правда, он никогда не слышал ни единого слова, потому что комната была звуконепроницаема. За его спиной заправляла постель сиделка со щенячьими глазками на лице трупа. В течение десяти лет Льюистон спал возле своего пациента три-четыре ночи в неделю, чередуя с ней ночные дежурства. Соседняя подсобка была отдана в ее распоряжение. Врач никак не мог к этому привыкнуть. Впрочем, хотя в помещении стояло две кровати, здесь оставалось еще много свободного места.

Сам Чак спал в элегантной кровати под балдахином с двойным, ручной работы матрацем. С прикроватного столика на него смотрели фотографии его семьи. У изголовья – светильник с шестью вариантами подсветки. Пациент лежал на механической кровати, оборудованной всеми мыслимыми приспособлениями. На окнах – дорогие шторы, которые при желании всегда можно задернуть. В углу – роскошный диван и несколько кресел. На стенах – дорогие картины. Кроме того, комната была оснащена телевизором и радио. Телефона, правда, не было, хотя доктору Льюистону не возбранялось пользоваться мобильником. Как будто по мановению волшебной палочки Чак получил отпуск из больницы на неопределенный срок. Медицинская карточка пациента загадочным образом куда-то исчезла.

Дважды в месяц Чак проводил здесь круглые сутки, что вынуждало его лгать семье, придумывая ту или иную причину. В ту первую ночь, когда машина «скорой помощи» въехала в частный гараж, Браун встретил их в лифте, чтобы лично взглянуть на человека, лежавшего на каталке. Похоже, что он был в шоке. Льюистон не мог тогда точно сказать, что предпочел бы сделать Браун в те мгновения – обнять впавшего в кому или прикончить.

– Но ведь это может длиться бесконечно, – запротестовал было Льюистон.

Теомунд Браун положил руку ему на плечо и тихо произнес:

– Тогда вы навсегда останетесь моим гостем.

С этими словами он вышел вон.

И все десять лет Браун больше ни разу не вошел в комнату, в которой лежал больной. Льюистон так и не узнал имя пациента, равно как и причину, вынудившую Брауна привезти его сюда. Судя по всему, он вознамерился держать этого человека у себя до тех пор, пока тот не придет в себя или не умрет. Как и было обещано, Льюистону предоставили все, что необходимо врачу для того, чтобы вернуть больного к жизни и оказывать ему необходимое лечение.

Льюистон посмотрел в окно, раздвинув занавески. Сегодня суббота, и его, скорее всего, отпустят на выходные домой, однако Бетти, сиделка, в последний момент пришла и заявила, что ей срочно нужно уехать из города. Не иначе как для того, чтобы попить чьей-то крови.

Чак попытался не думать о скомканной бумаге в его руке. Все эти годы, почти постоянно находясь рядом с полуживым телом, он терзался таким отчаянием от собственной несвободы, что порой его посещали дурные мысли – когда и каким образом избавиться от навязанного ему пациента. Раньше такое ему бы и в голову не пришло. Так поступали лишь немногие врачи, тем более в отношении тех, кого они спасли. Что хорошо, потому что даже самые упорные усилия подчас не способны спасти жизнь, зато врачи прекрасно знают, как легко этой жизни можно лишить.

Несмотря на все ухищрения Льюистона, диагноз оставался прежним: поврежденные механизмы возбуждения ретикулярной системы активации. Больной по-прежнему оставался в коме, реагируя лишь на боль: булавочные уколы или поднесенный к коже сильный источник тепла. Ему по-прежнему приходилось вводить небольшие дозы антиконвульсантов и время от времени ставить капельницу. Если этого не делать, у пациента могут произойти припадки, сопровождающиеся сильными судорогами, – верный признак острого расстройства мозга, который отчаянно пытается восстановить свои функции. Ожидать его исцеления – смехотворно.

Льюистон подошел к кровати и посмотрел на пациента. Тот лежал на спине. Глаза открыты и незряче устремлены в потолок. Мускулистые, когда-то сильные руки лежат неподвижно. Бедняга. С того момента, как его нашли в Центральном парке, пациент даже пальцем не пошевелил.

Таким больным до недавнего времени ставили неутешительный диагноз: постоянное вегетативное состояние. Даже при геркулесовых усилиях врачей для большинства таких больных пребывание в коме заканчивается летальным исходом. Правда, в наши дни медицинской науке известны редкие случаи выхода из продолжительной комы, а при условии интенсивной, частой и продолжительной сенсорной стимуляции – возобновления нормальных функций организма.

Обычно благоприятный исход имел место благодаря усилиям родственников больного. Кто, как не родные, способны пожертвовать собой ради осуществления полной программы по выводу дорогого им человека из комы? Рядом с больным постоянно должен находиться тот, кто менял бы ему подгузники, кто во избежание уринарных инфекций своевременно вынимал бы катетер. Нужен кто-то, кто с любовью в глазах наблюдал бы за состоянием пациента, причем ежечасно. Каждый час обтирал его тело льдом. Издавал громкие звуки, называл его по имени, просил вернуться к нормальной жизни, иначе родные не выдержат вечной разлуки с ним. Это необходимо делать каждый час, круглосуточно и до тех пор, пока требуется. На это могут уйти недели, месяцы, а то и годы. Даже самые любящие семьи отказываются верить: нет, такое просто не может произойти с ними! Неудивительно, что поначалу у людей опускаются руки. Именно такие чувства Льюистон испытал в ту ночь в машине «скорой помощи»: с ним просто не может такого произойти. Когда семейная жизнь распадается, приходят гнев и фрустрация. Почему врачи не могут ничего сделать? Почему пациент, их родной человек, не выходит из комы, чтобы снова радовать их, а вместо этого лежит без чувств и лишь причиняет им страдания и неудобства? И, как только окончательно воцаряется реальность, приходит депрессия: потеря сна, аппетита, непреходящая тревога.

Это долгая, обычная дорога. То же самое бывает, когда умирает близкий человек: отрицание, гнев, горе, а затем постепенное привыкание. Разница состоит лишь в том, что пациент в коме не попадает в могилу. Он лежит не в гробу, а остается на больничной койке. Он здесь, с вами. Он требует к себе внимания и заботы. Ему нужно менять подгузники, делать массаж, кормить, называть по имени. Забудь свою жизнь и верни мне мою. Целых десять лет Льюистон и сиделка делали это каждый день и каждый час. Им удалось восстановить мигательный, глотательный и рвотный рефлексы пациента. Они сохранили тело, уберегли его от смерти, но и только.

В стеклянной двери Льюистон увидел отражение сиделки, которая понесла в стирку испачканные простыни. Он подумал о себе восемнадцатилетнем, вспомнил, как их скромные семейные сбережения были съедены продолжительной болезнью родителей еще до того, как те умерли. Это лишило его заветной мечты стать врачом, жениться и завести ребенка. Он так и не узнал, какой неведомый доброжелатель отправил его школьные оценочные тесты и бессмысленную заявку в Гарвард. Теомунду Брауну каким-то образом удалось узнать о его несчастьях, и он сразу же предложил оплатить его учебу. В результате Чак Льюистон превратился, по сути дела, в лакея Брауна. Его врачебная карьера рухнула, и он оказался в долгу перед человеком, который для достижения своих целей не гнушается запугиванием, не говоря уже о куда более страшных средствах. Впрочем, следует признать: Браун хотя бы хорошо платил ему, что позволяло его семье жить в относительной роскоши. На сегодняшний день единственной реальной потерей Льюистона была его несостоявшаяся научная карьера. Ему придется все начинать заново, если, конечно, он когда-нибудь вырвется отсюда. Да и вообще, если задуматься, выхаживание одного пациента в течение десяти лет вряд ли произведет фурор в медицинском сообществе.

Дворецкий вынес Брауну на террасу небольшой переносной телевизор, и память об утреннем омлете вернулась к Льюистону подобно яду. Он горестно поднес к глазам бумагу, которую сжимал в руке: повестку в суд по делу о разводе.

Глава 5

Арона, Италия

Мысленно представляя себя вместе с Сэмом, Мэгги наблюдала за синьорой Морелли и Адамо до тех пор, пока те не скрылись из вида. После чего встала со скамьи и последовала за Джессом, который уже шагал к виа Поли, что вела к городу. Он еще слишком юн, подумала она, чтобы знать историю ее беременности, трагедии и чуда собственного появления на свет.

Он пока еще ребенок: тоненький длинноногий мальчишка, который никогда не ходил прямыми путями, а вечно сворачивал в ту или иную сторону, забирался на любую поверхность, способную его выдержать, карабкался на первые попавшиеся деревья, изучал и ощупывал все, к чему только мог прикоснуться. Обычный маленький непоседа.

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Эта книга – уникальный методический тренинг для поэтапного освоения системы Дейла Карнеги. Система у...
Если хотите вернуть и сохранить здоровье, немедленно снимайте очки и начинайте восстанавливать зрени...
Все страхи иллюзорны! На самом деле нам нечего бояться! Страх – это только обманчивое чувство, за ко...
Мы живем в эпоху великих перемен – наша Вселенная претерпевает значительные, колоссальные изменения,...
Все мы хотим быть здоровыми и счастливыми, жить благополучно и радостно, решать все свои проблемы, д...
Фитотерапия еще со времен глубокой древности по праву считается одним из самых действенных методов л...