Чёрная мадонна Лэнкфорд Дж.
Адамо принялся выгребать обратно к причалу. Когда Мэгги вышла из лодки на берег, он сказал:
– Постараюсь найти такого надежного человека для нашей дорогой Хетты. Может, он подыщет для нее новое местечко, тихое и уютное. Естественно, моему брату Карло об этом ни слова. Потому что он всегда на стороне la autorit, власти и мужчин. Я же всегда на стороне любви и женщин.
Растроганная Мэгги расцеловала его в обе щеки и крепко обняла.
– Не бери в голову, Хетта. Я никому не дам расплавить нашу Черную Маму и превратить ее в клей, чтобы склеить из нее деревянную мадонну. Это все равно как на клей растапливают жир настоящих лошадей, чтобы затем склеить части деревянной лошадки.
Мэгги не нашлась, что сказать на эту витиеватую фразу, и ограничилась лишь коротким «спасибо». Адамо всегда говорит странные вещи.
Оглядевшись по сторонам, как будто желая удостовериться, что за ней никто не следит, она вернулась в дом и, пройдя к себе в комнату, опустилась на колени перед распятием. Ее немного пугало то, что она собралась сделать, однако была полна решимости. Стоя, преклонив колени перед распятием, она повторила слова, ставшие ее ежедневной молитвой:
– Отче наш, если Адамо действительно собрался помочь нам, если ты за этим прислал его к нам, прошу Тебя, дай ему силы, чтобы одолеть зло, склоняющее его к пьянству, и пусть они пребывают с ним до тех пор, пока исполняет волю Твою!
Глава 11
Утро четверга
Пентхаус Брауна
Сэм Даффи сосредоточил взгляд на шторах, полный решимости дойти сегодня до них без помощи доктора Льюистона. В течение месяца он упражнялся в отдельных компонентах ходьбы: учился заново переставлять ноги, переносить вес тела с одной на другую, слегка наклоняться вперед. Нога вверх, переносим вес, нога вниз. Самая большая трудность заключалась в том, чтобы не сбиться с ритма.
В его сознании промелькнула мысль: стань шторами. Он сам не знал, где раньше слышал эту чушь, однако решил попробовать. Сэм внимательно рассмотрел дорогие занавеси, вышитые золотой нитью, как если бы они предназначались для принца. Я принц, а это мои чертовы шторы. Он представил себе, как срывает их с окон, как заворачивается в них, как сверкают на солнце золотые нити, которые никогда больше не позволят ему провалиться во тьму.
Он отпустил руку Льюистона.
– Я попробую сам.
– Ты устал.
– Я сказал, что попробую.
– Ну, хорошо, главное, осторожнее, – согласился врач тоном, полным отеческого снисхождения, каким обычно говорят с придурками и который неизменно выводил Сэма из себя. Пропустив мимо ушей его слова, Сэм сдвинулся с места. Шаг, переносим вес, шаг, наклоняемся вперед.
Стань шторами. Он почувствовал, что заваливается в сторону. Стань шторами.
Поднимаем ногу. Он качнулся. Переносим вес. Он почувствовал, что падает. Стань чертовыми шторами. Ногу вниз, ногу вниз, ногу вниз, скомандовал он себе. Делаем шаг. Переносим вес. Наклоняемся. Ура, он пошел! Поднимаем ногу, переносим вес, смотри не упади, Даффи, сохраняй равновесие, чтобы не впаяться носом! Ногу вниз, вниз, вниз. Стань шторами. Стань шторами. Он шел!
Золотые нити на шторах переливались, словно лучи восходящего солнца. Все, больше никакой тьмы. Годы, проведенные в темноте, остались позади. Он больше не пленник тела, оно не то чтобы мертво, но и живым его тоже назвать было нельзя. Исполненный ликования, Сэм ухватился на шторы и рухнул на кровать, срывая их вниз.
Льюистон тотчас подбежал к нему.
– С тобой все в порядке?
– Все нормально, – ответил Сэм, заворачиваясь в штору, словно в тогу. – Я принц, черт подери!
Он встал и повторил свою победу, – прошелся по комнате еще и еще раз, пока наконец не почувствовал, что твердо держится на ногах, – да что там! Теперь он мог ходить, бегать, скакать, прыгать – сам, без посторонней помощи, на своих собственных двух ногах.
Даффи решительным шагом подошел к стеклянным дверям террасы и, пошатываясь, остановился. Он устал, но это не главное. Главное то, что теперь он вновь может ходить. За его спиной раздались аплодисменты – это Льюистон демонстрировал восхищение его успехами. Врач также добавил, что Браун тоже будет им гордиться. Этого он мог и не говорить. Потому что практически каждый день Браун приходил к Сэму, чтобы набить ему голову странными фактами, чтобы затем еще пару часов мучить его вопросами. Разумеется, он будет доволен, что Сэм научился ходить. В некотором смысле этот мужик ему даже нравился. Если ему не перечить, он щедрый и терпеливый. А стоит сказать хотя бы слово против, и он раздавит тебя в лепешку.
А вот Льюистон ему решительно не нравился. Слишком самоуверенный тип. Сэм не был ни в чем уверен, кроме того, что остался жив; что дышит, что в его груди бьется сердце. Однако хуже всего то, что этот Льюистон – настоящий пижон, носит дорогие очки и дурацкие строгие костюмы, которые почему-то так обожаю выпускники частных элитных школ. Сэм был уверен, что при желании этот тип мог бы иметь любую телку. А в этом ничего хорошего, потому что Сэм был большой любитель женщин.
Они, и только они, могли заполнить зияющую пустоту, возникшую и заполнившую его доверху. Теперь же ему предстояло наверстать упущенное за целых десять лет. И чем скорее он избавится от этого пижона-доктора, тем скорее приступит к этому делу. Присутствие Льюистона теперь раздражало его вдвойне, потому что внимание Сэма было приковано к женщине на террасе. Она уж точно вернет его к жизни. Было довольно необычно видеть ее там вместе с Брауном, потому что обычно, если на террасе кто-то был, то выходившая на нее дверь оставалась закрытой. На этот же раз стеклянная перегородка отъехала назад, как будто кто-то об нее стукнулся, и Сэм увидел за растениями какого-то японца в дорогущем костюме. Выпучив глаза, он блаженно пялился куда-то вниз, как будто это был самый потрясающий минет в его жизни. Женщину Сэм не видел. Интересно, это Корал? Черт, как же он ее хочет!
Еще месяц назад в волосах Сэма блестела седина. Теперь же, благодаря усилиям чертова Льюистона и непонятной греческой формуле, она исчезла. Нет, конечно, Сэм был слишком худ, гораздо тощее, чем ему хотелось, да и мускулатура тоже сдулась, но в целом его тело было по-настоящему мужским. Уже в самый первый день ему принесли гантели и заставили делать упражнения. Он был готов упражняться день и ночь. Тем не менее Сэм был вынужден умерить свое рвение, хотя ему до смерти хотелось понравиться этой телке.
И вот теперь она была на террасе рядом с Брауном. Завтракала, одетая лишь в короткий, золотистый прозрачный халатик, накинутый на такую же прозрачную ночную рубашку. Сэма так и подмывало распахнуть стеклянную дверь, чтобы лучше рассмотреть видневшиеся сквозь тонкую ткань соски. От одного их вида он был готов сойти с ума. Как будто нарочно, Браун протянул из-под газеты руку и потрогал ее бедро. Интересно, подумал Сэм, каково оно, оказаться с ней в одной постели? Прикажет ли ей Браун это сделать или же она придет сама, и должен ли он будет ей за это заплатить? Глядя на Корал, Сэм так возбудился, что был вынужден крикнуть Льюистону:
– Скажите, вам обязательно здесь все время торчать, или как?
– В принципе, нет, – холодно ответил врач. – Если вы сами дойдете до кровати. Я же составлю остальным компанию за завтраком.
– Дойду, никуда не денусь, – ответил Сэм, глядя на отражение Льюистона в стекле. – А вы идите, если вам надо.
Как только дверь за доктором закрылась, Сэм посмотрел на эрекцию, которую была бессильна скрыть даже пижама. Слава богу, что они поставили снаружи охранника. Потому что – дьявол, как он хочет эту женщину! Как она возбуждает его! Но, черт возьми, как же ему заманить ее сюда? Не дрочить же ему прямо сейчас, когда она завтракает, совсем рядом, за стеклянной перегородкой?
Как будто прочитав его мысли, она обернулась и посмотрела в его сторону. Интересно, разглядела ли она сквозь прозрачные занавески, что у него стоит? Ему было видно, что она наклонилась к Брауну и что-то ему сказала. Правда, что именно, Сэм не расслышал. Ага, догадался он, его комната звуконепроницаемая. Корал встала. Неужели она сейчас войдет к нему? Он и без того едва контролировал желание, но сейчас это чувство превратилось в безумную похоть. Полный предвкушения, Сэм подошел к двери. Он представил себе ее приближающееся тело, и тотчас стал твердым, как камень. Она даст ему то, что он пропустил за все эти годы. Женщина с улыбкой открыла дверь и, шагнув внутрь, спросила:
– Тебе, наверное, скучно одному?
Сэм не ответил, продолжая таращиться на нее. Сиськи у нее были просто фантастические. Он не мог припомнить, встречал ли когда-либо телку, у которой они были бы лучше. Впрочем, какая разница. Люби то, что есть в наличии. Эта грудь была пределом его мечтаний и предназначалась только ему. На правой огромными буквами было написано «Сэм», на левой «Даффи». А темный треугольник у нее между бедер говорил: «Трахни меня».
Корал подошла к нему и, прикоснувшись губами к его уху, что-то прошептала. Правда, он не расслышал, что. Кажется, что-то про Брауна, но в данный момент тот был Сэму до фонаря.
Даффи протянул руки и схватил ее за грудь, тем более что та была рядом, и большими пальцами провел по соскам.
– Ой! – сказала она. – Не так сильно, они настоящие.
Сэм дрожащими руками снял с нее халатик и бросил его на пол. Затем взялся за подол ночной рубашки и, дрожа еще больше, стянул ее через голову.
– Обойдемся без разговоров? – спросила она. – Ладно, давай, Сэм. Подозреваю, ты изголодался за эти годы.
Сэм жадно взял в рот ее грудь – столько, сколько смог – и даже застонал от удовольствия, ощущая губами вкус женского тела, ноздрями – его пьянящий запах, ладонями – шелковистую кожу. Он сосал, вдыхал, гладил и не мог насытиться. Сэм не знал, почему она плачет, потому что сам был весь словно в огне, и, черт, как ему было хорошо, пусть даже при этом кружилась голова и он не мог разобрать, что она говорит ему. Что-то вроде «давай» или, наоборот, «кончай». А потом они свалились на пол, и он даже не помнил, как они там оказались. Он крепко сжимал ее грудь, как будто это был спасательный круг. Ему казалось, что стоит ему ее отпустить, как она тотчас исчезнет, а он вновь погрузится во тьму. Он стискивал ей соски, чтобы они посильнее торчали, чтобы ему было удобнее их сосать.
На какой-то момент картина перед его глазами прояснилась, и он увидел, что лицо ее стало влажным от слез. Она плакала. Правда, быстро затихла и стиснула зубы, так что, похоже, все в порядке. Кстати, когда это его руки успели побывать у нее между ног и намокнуть? Потому что пальцы у него мокрые. Она что, помочилась прямо ему на руку? Впрочем, какая разница, потому что он наконец проник в ее горящее влагалище и получил то, о чем мечтал.
Он трахал ее, трахал, что было сил, хватал, сжимал, тискал. Казалось, этот кайф продлится вечно и он будет и дальше сжимать эти потрясающие сиськи, на которых написано его имя; тискать ее ягодицы, путаться пальцами в ее волосах, засовывать ей в рот руку и пальцем ковырять ей горло, и трахать, и трахать, и трахать, пока сам не окажется на самом краешке раскаленного добела утеса, но не сорвется вниз, а повиснет, дрожа в ослепительном свете блаженства. И больше не будет никакой тьмы. Он имел ее, как только мог, и никак не мог насытиться.
Сэм услышал что-то вроде «брошу тебя» или «прошу тебя», но не знал, откуда доносятся эти слова. И вообще, какое ему дело, откуда… Сэм достиг вершины утеса и завис над ним, словно птица, глядя в лицо прекрасным демонам, продолжавшим подзуживать его, нашептывая: давай, давай. Оттрахай ее по самое не могу.
Дыхание вырывалось из его груди надрывными всхлипами, а демоны все пели и пели. Или нет, скорее, выли. Он не мог остановиться и посмотреть, почему это так. Он должен был трахать и трахать, и трахать, проникать еще глубже, кусать влажные соски, мять, хватать, сжимать, засовывать свой член в любое отверстие, в какое тот мог проникнуть, и трахать, удерживая ее на месте, чтобы она кусала его, сосала, помогала ему сорваться вниз с раскаленного добела утеса.
Но вместо этого кто-то кричал. Он же не мог отдышаться, и утес куда-то исчез, и его мир неожиданно задрожал наплывающими со всех сторон волнами боли.
Когда Сэм проснулся, головокружение прошло, но страшно болела голова. У изножья его кровати стояли люди, мистер Браун и доктор Льюистон.
– Привет! – сказал Сэм, пытаясь как можно дальше запрятать свой страх. Когда он говорил, голова просто раскалывалась от боли. Интересно, и надолго он вырубился на этот раз? – Я что, снова того? И сколько я проспал? Надеюсь, что не десять лет? – он вымучил смешок. – Кстати, аспирина у вас не найдется?
Оба молча, в упор, смотрели на него.
– Ну, хорошо, не хотите давать бесплатно, давайте я у вас его куплю.
Не говоря ни слова, Льюистон принес две таблетки и стакан воды.
– А в чем, собственно, дело? – спросил Сэм, проглотив таблетку.
– Думаю, с ним все в порядке, – сказал Льюистон, обращаясь к Брауну. – Возможно, мне придется прописать ему курс лече…
– Войди к нам, – перебил его Браун, обращаясь к кому-то, кто не был ему виден.
Сэму стало не по себе, а затем и вообще он едва не наложил в штаны, увидев, как в комнату, с пистолетом в руке, вошел охранник и приставил пушку прямо к его виску.
– Пока ты работаешь на меня, – ледяным тоном произнес Браун, с презрением глядя на Сэма, – не вздумай сделать это еще раз. Ты меня слышал?
Сэм понятия не имел, о чем он, однако ответ был понятен и прост.
– Конечно. Все понял. Если что не так, прошу меня извинить.
Взгляд Брауна сделался холодным, как сталь.
– Если только я тебе не прикажу.
Льюистон стоял, прижав руки к животу, как будто его вот-вот вытошнит.
– Понял, если вы не отдадите приказ, а так ни-ни.
Браун кивнул.
К великому облегчению Сэма, охранник убрал от его виска пистолет и вышел из комнаты.
Льюистон вышел вслед за ним. Даффи не осмелился спросить у Брауна, чего ему приказано не делать, но, в конце концов, задал мучивший его вопрос:
– Вы, часом, не скажете мне, и надолго я вырубился?
– Ненадолго, – на этот раз ледяной взгляд Брауна сменился чем-то вроде улыбки. – И чтобы ты понял, что я не слишком сержусь… – С этими словами Браун повернулся и крикнул: – Корал!
Она появилась из-за штор, которые за это время вернулись на свое место, в прозрачном золотом халатике и золотой сорочке. Вся ее шея была в синяках. Вдоль одной руки протянулась длинная царапина. Господи, и кто ее так? Неужели он сам? Быть того не может! Или как? Он отчаянно внушал себе, что это не он, потому что ему хотелось еще. Жуть как хотелось.
– Эй, если это я такое натворил, ты уж, киска, меня извини.
– Корал, – сказал Браун, – дай Сэму то, о чем он был должен тебя попросить.
Она посмотрела на Брауна так, будто не поверила собственным ушам, однако Браун смотрел на нее строгим немигающим взглядом. Затем шагнул к ней и, проведя рукой вдоль ее спины, сказал Сэму:
– Сделай хоть что-нибудь, не спросив у нее разрешения, и ты пожалеешь, что родился.
– Он это серьезно, – сказала Корал сдавленным голосом.
Сэм мысленно с ней согласился.
– Все понял. Как скажете.
Браун ушел, но Корал не торопилась подойти к его кровати. Красные кровоподтеки резко выделялись на ее светлой коже. Но даже с ними она была жуть как хороша! Неудивительно, что в первый раз он был сам себе не хозяин.
– Честное слово, я не знаю, что на меня нашло, – произнес он. – Я ничего не помню, клянусь тебе, ничего.
Корал вздохнула, лицо ее как будто слегка разгладилось. Она молча подошла и осторожно легла рядом с ним на кровать. Когда он к ней даже не придвинулся, она проговорила:
– Я сразу поняла, что ты не отдавал себе отчет в том, что делаешь.
– И на том спасибо, – взгляд его был устремлен к ее бедрам и тому, что находится между ними. – Мне можно тебя потрогать?
Было видно, что она колеблется.
– Ну, пожалуйся, прошу тебя, всего разок.
Ее губы дрогнули, и она закрыла глаза, что, по всей видимости, означало «да». Сэм пробежал пальцами по шелковистой коже ее руки, отметив про себя, что она не стала его отталкивать.
– Эй, честное слово, извини. Я не хотел. Ей-богу, извини.
– Ты теперь не такой, Сэм, – сказала она и, дотронувшись пальцем до его подбородка, посмотрела ему в глаза; в ее собственных застыл упрек. – Ты был таким славным парнем. Ты никому не делал больно, Сэм. Ты никого не обижал. Никогда.
Она говорила едва слышным шепотом. Он не знал, что ему на это ответить. А вот некая часть его тела прекрасно знала. Потому что поднялась во весь рост и требовала к себе внимания. Увидев это, Корал сказала:
– Ну, хорошо, я составлю тебе компанию, ради нашей старой дружбы. Но после этого даже не проси, пока не вспомнишь, кто я такая.
Сэм же не мог оторвать взгляда от ложбинки между ее грудей.
– Понял.
Боясь совершить новую ошибку, он позволил ей взять всю работу на себя, и Корал, несмотря на все синяки, сдержала слово. Впрочем, было видно, что делает она это без особой охоты, как будто на самом деле в последний раз. Впрочем, Сэм вновь вернулся на раскаленный добела обрыв и довольно долго оставался там. Вскоре она тоже присоединилась к нему. Вид у нее был одновременно и полный блаженства, и печальный. А затем он сорвался с обрыва и с криком устремился вниз, упиваясь оргазмом, как подросток, которому неожиданно привалила удача. Корал положила ему на рот ладонь, чтобы другие ничего не услышали. Она то ли не знала, то ли забыла о том, что его комната звуконепроницаемая. Сэм обрушился сверху на нее и мгновенно погрузился в сон. Когда же проснулся, то оказалось, что он снова один, в панике, вспоминая все тот же повторяющийся сон.
Водопад. Ленивые летние дни. Какой-то тип. Странный такой. По всей видимости, дурак, которому до всего есть дело. Еще один водопад. Повсюду опасность. Этот тип умирает, как пес, поздно ночью в парке, чтобы помочь кому-то еще. Кто он, этот тип? И главное, какой идиот…
Сэм поднялся, стряхивая с себя сон. К его великому удивлению, Корал рядом не оказалось, зато его поджидал поднос с завтраком. Он подошел к нему и снял серебряную крышку с тончайшей, – не толще яичной скорлупы – черной фарфоровой тарелки. В доме у Брауна все было только самое лучшее. В нос Сэму тотчас ударил запах жареного бекона, такой пьянящий, что он закрыл глаза и шумно втянул его в себя, после чего положил ломтик в рот и принялся медленно жевать, давая возможность рецепторам на языке сполна насладиться вкусом. По идее, он всю свою жизнь ел жареный бекон, яичницу, масло, сахар, соль – и все же его вкусовые ощущения отличала какая-то удивительная новизна. То же самое касалось и Корал.
Проглотив первый ломтик, Сэм потянулся за вторым, но в следующий миг заметил рядом с вазой бумажник. И еще чемодан – на полу, рядом с подносом. Сгорая от любопытства, он откинул крышку и тотчас увидел на ворохе одежды перочинный нож с ручкой из кости кита, который, как ему сказали, был его собственностью, хотя где и когда этот нож попал к нему в руки, он вспомнить не мог. Нож лежал рядом с внушительных размеров «пушкой». Сэм взял в руки пистолет. Интересно проверить, заряжен тот или нет. Как оказалось, заряжен, хотя и стоял на предохранителе. Но поразило его не это, поразило другое – то, что он знал, как с ним обращаться. Сэм открыл бумажник. Тот оказался набит деньгами, а вот удостоверение личности отсутствовало. Сэм насчитал десять тысяч долларов. Лишь потом он заметил приклеенную к бумажнику записку, сообщавшей ему, что это «деньги на личные расходы». Хороши себе расходы! Такие крупные купюры перестали выпускать еще в шестидесятые годы.
Интересно, как такое он помнит, а собственное имя – нет? Впрочем, какая разница, если теперь это все его? А главное, он снова жив. Подумаешь, мозги слегка набекрень. Зато теперь он при деньгах. И потратит их на то, чтобы вновь сполна изведать все радости этой жизни.
На софе была разложена одежда, рядом стояла пара туфель. Сэм все внимательно осмотрел. А когда осмотрел, фыркнул, потому что туфли явно были из дешевого магазина, костюм приобретен на распродаже, а часики – электронная дешевка. Этикетка на хлопчатобумажном белье гласила «Fruit of the Loom». К трусам булавкой была приколота записка.
Время приступать к делу. В качестве праздничного мероприятия у тебя состоится встреча с одним другом. Запомни содержание следующей страницы. Поешь, прими душ, побрейся, оденься. Выйди из дома в полдень, возьми такси. Слушай, смотри. Не пытайся трахать всех женщин подряд. Шевели мозгами. Помни все, что я тебе сказал. Запомни номер и, когда никто не видит, позвони мне, если будет что доложить. Предательство будет иметь последствия. 888 672 7696
P.S. Оставь записку. Возьми чемодан и не возвращайся, пока не получишь от меня разрешение это сделать.
Что это, начало какой-то секретной миссии? Сэм усмехнулся, внимательно глядя на телефонный номер. Не иначе, что он когда-то был частным детективом. Иначе откуда у него такая привычка? На клавиатуре телефона цифры после кода высветятся словами «мистер Браун». Запомнить легко. Вычислить трудно. Точно так же, как и владельца телефона.
Как ему было велено, Сэм внимательно прочел вторую страницу оставленных инструкций. В конце концов, амнезия не такая уж и страшная вещь, потому что пока все было довольно легко. Будем надеяться, что так будет и дальше. После завтрака он купит себе приличную одежду, остановится в лучшем отеле города и будет жить в полном комфорте, выполняя то, что прикажет ему Браун.
Сэм попробовал дверную ручку. Дверь оказалась не заперта. Он вышел в фойе, уставленное стеклянными витринами, в которых чарующе переливались кристаллы и драгоценные камни. С чемоданом в руке он вошел в лифт и вскоре оказался в гараже – скорее всего, это был частный гараж Брауна, – горя желанием поскорее приступить к делу. Кто-то вызвал для него такси, потому что оно подъехало, как только он вышел на улицу. Правда, вид у машины был какой-то странный. Таких Сэм не мог припомнить: машина вся какая-то обтекаемая, никаких острых углов. Наверно, за десять лет внешний вид автомобилей сильно изменился. Сэм сел в такси, но машина сразу с места не сдвинулась: поток транспорта был столь велик и двигался с такой черепашьей скоростью, что им пришлось выждать какое-то время, прежде чем в него влиться.
Пока они ждали, он увидел, как из лифта вышла женщина и направилась к другой машине. Это точно был «Роллс-Ройс». Похоже, шофер сейчас доставит ее туда, куда ей нужно. Каково же было его удивление, когда он узнал в женщине Корал; правда, она была слегка не такая, как обычно. Походка другая, никакого покачивания бедами. В глазах никакого блеска. Неужели это все из-за него? Она заметила Сэма. Ее взгляд, брошенный на него, казалось, стал тяжелее камня. Сэм опустил окно, желая извиниться. Кто знает, вдруг ему еще раз подвернется случай залезть в ней в трусики?
– Не вырубись ты вовремя, ты бы точно меня доконал, – сказала она.
– Я?
– Да.
Она явно была не в себе. Горяча, как вулкан, но с головой у нее точно не все в порядке. Сэм откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза, вспоминая запах жареного бекона.
Глава 12
Пентхаус Брауна
В вестибюле пентхауса Теомунд Браун улыбнулся доктору Чаку Льюистону, ждавшему, когда же наконец прибудет лифт, чтобы отвезти его вниз. В эти минуты он пытался скрыть свое нетерпение.
– Не могу сказать, Теомунд, что эти десять лет были мне приятны, – признался Льюистон, – но я благодарен, что о моей семье позаботились.
Чак уже давно решил для себя, что в свой последний день рабства назовет Брауна по имени.
– Это был мой долг, – ответил Теомунд, – ты прекрасно выполнил свою работу. Сделал все, о чем я тебя просил. Теперь ты свободен, Чак. Жди, когда тебе позвонят из твоей больницы. Хотелось бы, чтобы ты продолжил свою карьеру.
– Спасибо. Но я предпочел бы сделать все сам. Так что если вы не против, то никаких телефонных звонков. Тем не менее спасибо за предложение.
Браун похлопал его по плечу.
– Я не удивлен. Что ж, тогда всего хорошего.
Льюистон кивнул. В присутствии Брауна он чувствовал себя неловко, хотя и пытался убедить себя самого, что тот лишь человек, простой смертный, как и он сам.
Подошел лифт. Льюистон шагнул внутрь, отдал дружеский салют и нажал код первого этажа. Он знал Брауна, его паранойю о мерах безопасности. Как только он покинет здание, Теомунд наверняка сменит код.
Двери наконец закрылись, и доктор Чак Льюистон устало привалился к стене лифта. Казалось, тяжкий груз десяти лет наконец свалился с его плеч. Ему хотелось кричать от радости, однако он сдержался. Вместо того чтобы покинуть здание через частный гараж Брауна, он шагнул в вестибюль первого этажа. Швейцар по фамилии Рэйв оскалился, пытаясь изобразить улыбку, и спросил, не желает ли он лимузин.
– Нет, благодарю вас, Рэйв, – ответил Льюистон и быстро зашагал вперед. – Я как-нибудь сам.
Выйдя на Пятую авеню, Чак набрал полную грудь утреннего воздуха и зашагал в сторону 96-й улицы. Свернув за угол, он высоко подпрыгнул и стукнул кулаком по открытой ладони. Свободен! Сжав кулаки, Льюистон потрусил в сторону Мэдисон-авеню, а перейдя ее, – к Парк-авеню. С каждый новым шагом он шел все быстрее и быстрее, пока не перешел на бег, огромными скачками, словно лев, преодолевая саванну. На Лексингтон-авеню он вошел в подземку и, перепрыгивая через две ступени, спустился вниз. Потом сел в поезд, и колеса выбивали в такт его мыслям: «Свободен, свободен, свободен!»
Чак вышел из подземки в Челси, на перекрестке 23-й улицы и Восьмой авеню, и едва ли не вскачь преодолел несколько кварталов. Глаза с жадностью рассматривали красные кирпичные дома, кованые решетки, ограды, ступеньки лестниц. Перед дверью его дома стояли зеленый «Порше» и серебряный «Астон-Мартин», хотя обычно там был припаркован «Вольво» его жены. Судя по всему, машины принадлежали какому-нибудь толстосуму, из числа тех, что скупали дома в исторической части города.
Чак Льюистон взбежал по ступенькам и воспользовался собственным ключом. Дверь открылась. Он замер на месте. В прихожей стояли его жена и сын и вопросительно смотрели на него. Неужели они видели, как он идет домой? На какой-то миг Льюистон застыл, глядя на них. Вот оно, самое дорогое, что есть в его жизни. Его красавица жена, волосы слегка тронутые сединой, модная стрижка в стиле «афро», в ушах золотые серьги, которые он привез ей из Намибии. И его сын – высокий, в элегантном деловом костюме.
– Все! – крикнул он. – Я свободен! Мы можем снова жить прежней жизнью. Я свободен!
Затем он увидел в их руках ключи.
– Чак, – сказала жена. – Если ты считаешь, что способен компенсировать все эти годы двумя дорогими машинами…
– Чем?
– Хорошо, отец, – сказал сын, – я возьму себе машину, но это ничего не меняет.
– Какие машины? О чем вы?
– Сегодня утром, как ты и велел ему, позвонил дилер и сказал, что машины будут доставлены.
– Какой еще дилер?
– О, Чак! – Жена повернулась и пошла в гостиную, полную сувениров, привезенных им из африканских поездок. Маска из черного дерева. Кресло, в котором сидели вожди различных племен. Взяв с обтянутого кожей столика две карточки, она протянула их Чаку. Он взял их и прочел: «Только не сорвись в пропасть. С приветом, Чак. С приветом, отец».
Это не он прислал их. Это не он купил обе машины. Только не сорвитесь в пропасть… Как та жена сенатора? Льюистон был на дежурстве, когда ее привезли. Прежде чем умереть, она успела кое-что сказать ему. Браун знал, что он будет в это время на дежурстве. Браун лично выбрал место, где машина сорвется в пропасть.
Чак опустился в кресло вождя африканского племени и разрыдался. В конце концов, жена и сын были вынуждены извиниться перед ним, что не оценили по достоинству его подарки. Жена поцеловала его. Сын похлопал по плечу. Они сказали, что благодарны ему, просто его слишком давно не было дома.
В свое время Льюистон изучал историю рабства в Америке. Он видел африканские застенки, откуда закованных в цепи чернокожих рабов грузили на корабли. И вот сейчас он испытал примерно то же чувство, как и тогда, стоя среди голых каменных стен. Не глядя на жену и сына, он поднялся с кресла и вышел из дома, ругая себя за то, что вел себя как турист на сафари, разгуливая среди диких зверей, будто это зоопарк. А ведь ему давно следовало понять, что это не зоопарк, а африканский буш, и во главе пищевой цепи здесь стоит Браун. Сам же он позволил себе расслабиться, вместо того чтобы быть настороже.
Чак вернулся к дому Брауна. Рэйв встретил его своим привычным оскалом. Как Льюистон и предполагал, коды лифта изменились. Тогда он зашагал вверх по лестнице пешком. Камердинер проводил врача в библиотеку, где его терпеливо поджидал Теомунд Браун.
Льюистон сел на стул перед ним. Ему хотелось кричать: что ты хотел сказать, говоря моей любимой женщине и моему сыну: «Только не сорвитесь в пропасть»?
Вместо этого он посмотрел Брауну в глаза и смело выдержал его взгляд.
– Чего мне будет стоить вернуться вновь к прежней жизни? – спросил он.
Ответ не заставил себя ждать. Льюистон выслушал его, спокойно глядя Брауну в глаза, каким бы жутким ни было новое поручение.
Теомунд Браун снял телефонную трубку и услышал на том конце своей личной линии взволнованный голос кардинала Салати:
– Теомунд!
– Слушаю, ваше высокопреосвященство.
– Месяц назад один из наших священников внезапно заинтересовался фотографиями Росси и его команды, когда они изучали плащаницу. Его имя Бартоло. Я узнал об этом вчера. И тотчас велел заново прослушать все его телефонные разговоры. До того, как он взялся изучать эти фотографии, он провел один телефонный разговор.
– С кем?
– Звонок был сделан с американского мобильного номера. Сейчас мы устанавливаем, кому тот принадлежит.
– У меня тоже есть для вас новость, – ответил Браун. – Сэм Даффи проснулся. И с его помощью я надеюсь узнать правду. Если клон выжил и теперь ему десять лет, то…
– Мои предыдущие инструкции остаются без изменений, – ответил Салати и, вздохнув, положил трубку.
Браун позволил себе довольную улыбку. Десять лет назад он расстроился исключительно по финансовым причинам, когда пришел к выводу, что клон погиб. Для него это означало лишь одно: утрату доступа к счетам Ватиканского банка, а значит, конец легкому отмыванию денег. Теомунду этот доступ был нужен позарез; именно по этой причине, в качестве подстраховки, он и сохранил Сэму жизнь.
И неважно, что за эти годы он так и не нашел ничего равного по выгоде руднику Цумеб в Намибии, чья уникальная полость обнажала пласты скальных пород, которые образовались два с половиной миллиарда лет назад. Браун сделал себе новое состояние на марганцевых залежах Калахари и других, менее известных месторождениях, в Африке и обеих Америках. Так что теперь потребность в хорошем банке для него только возросла. А вот что касается личных причин, то он предпочел бы видеть клона мертвым.
Браун вернул на место телефонную трубку и, открыв ящик стола, вынул из него кожаную папку, на которой золотом было вытеснено «Гороскопы Смерти». Это название изобрел один астролог, составивший их много лет назад по заказу его отца. Браун открыл папку и посмотрел на самый первый лист, на котором все еще виднелись следы слез – единственных, пролитых им слез за всю его жизнь в тот день, когда умер его отец.
Выйдя на террасу с папкой в руках, он посмотрел на спящую в шезлонге Корал. Сэм в буквальном смысле истерзал ее. Нет, конечно, Корал была привычна к грубому жесткому сексу – разумеется, не с его стороны, а со стороны тех мужчин, что искали силы и власти, хотя не имели их внутри себя; трусов, могущих самоутвердиться, лишь сделав женщине больно. Браун презирал их и использовал в своих целях. Корал знала, как вести себя с ними. И они никогда не позволяли себе то, что сделал с ней Сэм.
Он мог легко погубить ее, как для нее самой, так и для Брауна. Именно по этой причине Теомунд и отправил ее назад к Сэму. Оставь он ее носить в себе боль и шок, и она была бы для него потеряна. Браун подошел к шезлонгу и, с грустью посмотрев на синяки, пятнавшие ее шею, принялся гладить ей волосы, пока она не проснулась. Корал привстала и посмотрела на него. В глазах ее читалась покорность, но никакого тепла, никакого огня. Браун протянул ей кожаную папку, а сам сел у ее ног.
– Почитай, пожалуйста.
– Ну, хорошо Тео, – сказала Корал и принялась читать вслух своим грудным, соблазнительным голосом. – Солнце и Марс в созвездии Льва в Четвертом Доме. Ты король, смело правящий из-за неприступных стен своего замка. Поскольку все планеты, кроме двух, находятся за линией горизонта, мир не догадывается о твоей деятельности.
Корал подняла глаза.
– Тео, это о тебе?
– Да, можешь пропустить астрологические части.
– Ты найдешь себе утешение, близкое к любви, среди тех, кто работает на тебя, и почувствуешь потребность быть справедливым к ним. Угроза национальной безопасности будет восприниматься тобой как личная. Ты не раз поможешь своей стране. – Даже больше, чем всё правительство, вместо взятое, – добавила от себя Корал. – Однако тебе нелегко устанавливать искренние отношения с другими, – она умолкла, как будто только что оскорбила его.
– Это так, и мы оба это прекрасно знаем.
Корал вновь посмотрела на лист бумаги.
– Тео, наверно, я должна прочесть вот это.
Когда ты родился, Звезда Вифлеемская только что взошла над горизонтом. Это соединение Юпитера и Сатурна. Мудрецы с востока увидели в нем символ рождения царя. Для тебя это земной знак Тельца. В некотором смысле здесь, на земле, ты хочешь быть единственным богом. И ты до известной степени преуспеешь в этом своем стремлении.
Корал вопросительно посмотрела на Брауна.
– Читай дальше.
– Однако эта связь также правит твоим Восьмым Домом Смерти из Двенадцатого Дома спрятанных вещей, включая наемных убийц. Вполне возможно, что ты умрешь на открытом воздухе на сухой земле. Остерегайся того, кто заслуживает уважения, ибо им руководит рождение царя. Поскольку Двенадцатый Дом – это естественный дом Рыб, знака Евреев; наемный убийца может – в прямом или переносном смысле – действовать по поручению этого самого царя, к которому приходили мудрецы.
– Господи, что за чушь! – воскликнула Корал и отшвырнула папку.
– Там еще есть второй лист, – сказал Браун, протягивая ей бумагу. – Это гороскоп моего отца. Прочти последний абзац.
– Уран, приносящий с собой резкие повороты событий, занимает водный знак и правит твоим Восьмым Домом Смерти из Девятого Дома чужеземцев и чужеземных стран. По всей видимости, ты утонешь во время шторма в чужой стране.
Корал умолкла.
– Мой отец утонул, когда его яхта попала в сильный шторм у побережья Мальты.
Браун не стал уточнять, что это произошло, когда его отец помогал католической церкви избавиться от банкира-шантажиста по имени Роберто Кальви.
– О Господи! – негромко воскликнула Корал. – Но ведь это еще не значит, что…
Браун поднялся с места. Женщина увязалась за ним. Он остановился у края террасы и окинул глазами Центральный парк. Корал подошла к нему сзади и обняла.
– Когда я был ребенком, у меня случались видения.
– Расскажи мне о них, – попросила Корал, разворачивая его к себе лицом.
– Мне снился ребенок. Звезды вырывались из его рта. Небеса ликовали, когда он родился; я же ощущал себя в кромешной тьме.
– О, Тео, ты до сих пор видишь этот сон?
– Иногда, – признался он.
– И что, по-твоему, он значит?
– То, что клон, по всей видимости, жив.
Корал нахмурилась.
– Это что еще за клон? Неужели ты хочешь сказать, что Феликс Росси…
– Да. Поначалу я искал клона Иисуса. Я следил за каждым шагом этого Росси. За всей его семьей – сестрой, женой, даже ребенком.
Если Росси прятал их, думал Браун, то делал это виртуозно. Каждый дом, каждая комната, в которой побывал Росси, подвергалась тщательнейшему обыску, кроме семейного особняка в Турине. Это объяснялось тем, что дядя Феликса был настороже и имел связи. Было невозможно нашпиговать дом подслушивающими устройствами. И люди Брауна были вынуждены слушать, находясь по ту сторону стен, через сверхчувствительные микрофоны. Когда Феликс приезжал туда, они следили за каждым окном, за каждой дверью. Ничего.
– Вот это да! – воскликнула Корал. – Но что, если это значит, что никакого…
– Внутренний голос подсказывает мне, что клон до сих пор существует.
– Если ты так говоришь, значит, так оно и есть. – Корал прищурила глаза и задумалась. – Скажи, Тео, именно поэтому ты и хранил жизнь Сэма все эти годы? Ты считаешь, что он…
– Я сказал тебе, что Сэм помогал Росси.
– И ты считаешь, что он поможет тебе найти клона?
Браун не ответил. Он и так рассказал ей слишком многое, а значит, стал уязвим, хотя это и не сравнить с тем риском, какому она подвергала себя в постели с Сэмом. Корал обняла его за шею рукой – той самой, на которой теперь красовалась длинная царапина. Они молча стояли на краю террасы. Сверху на них светило солнце, снизу доносился нескончаемый шум уличного движения, и он чувствовал, как она прижимается к нему всем телом.
Глава 13
Бродвей
Сидящему в такси Сэму казалось, будто здание само завернуло за угол 80-й улицы и Бродвея и протянулось еще на полквартала. На Даффи смотрели ряды огромных окон и красный кирпичный фасад, поверх которого тянулась вывеска. Всего два слова – «Забарс» и «Ярмарка Товаров», начертанные огромными наклонными буквами. По крайней мере, это было нечто такое, что он помнил. Да и как не помнить, если все в Нью-Йорке знают этот магазин деликатесных продуктов. Заплатив по счетчику астрономическую сумму в четыре доллара и сорок центов, Сэм добавил щедрые чаевые. Поскольку он прибыл на встречу рано, то прошел мимо ресторана на углу, где, собственно, та и должна была состояться.
Вместо этого он проследовал дальше по Бродвею ко входу в рынок, дивясь на странные, обтекаемые машины, что катили мимо него по проезжей части, и тому, как странно были одеты люди. Никаких завивок, никаких пышных причесок и накладных плечиков у женщин. Никаких перетянутых талий. И одежда, и прически были простыми, прямыми, плоскими; концы волос либо подстрижены ровно, либо зубцами. Никаких тонких галстуков у мужчин. Представители сильного пола расхаживали в ярких нарядах. Воротники были больше, намного больше, чем раньше. Некоторые бы здорово смотрелись на пиратских рубашках.
Покачав головой, Сэм Даффи с чемоданом в руке шагнул под своды рынка и прошелся туда-сюда, присвистывая, глядя на сыры, подвешенные к потолку гирлянды колбас, оливки, вина. Искать продавца не было нужды – обслуживающий персонал был везде, готовый откликнуться на любую просьбу. Узнать их было легко по белоснежным халатам и небольшим шапочкам.
Что бы там Браун ни имел в виду, он явно знал заранее, что Сэм не станет скупиться. Даффи остановился перед небольшой черной доской – а они, надо сказать, здесь были повсюду, – на которой мелом от руки были написаны цены. Специальные предложения дня на копченую рыбу и икру. Две унции русской осетровой икры за семьдесят долларов с гаком? Невероятно!
Сэм решил направить стопы к отделу готовой еды и слегка подкрепиться, потому что начал ощущать в ногах слабость. Услышав за спиной шум, он обернулся и увидел, что к нему торопится какая-то женщина, крича с таким видом, будто только что увидела гусыню, несущую золотые яйца: она налетала на людей, махала руками, глядя на что-то или кого-то за его спиной.
Сэм шагнул в сторону. Женщина метнулась туда же и врезалась в него, едва не сбив с ног. Сэм почувствовал прикосновение ее тела, ощутил запах духов на каштановых волосах, увидел слезы в глазах и, не удержавшись, запечатлел на ее губах поцелуй, прямо перед витриной с красной рыбой и икрой.
Вместо того чтобы удивиться, она ответила на его поцелуй, пусть даже всего на миг. Затем отступила назад и, держа Сэма на расстоянии вытянутой руки, осмотрела его с головы до ног.
– Сэм, ты не изменился, благослови Господь твою гнилую душу! О Боже, даже не верится, что это ты! Живой. Ты действительно живой? Ты так похудел! С тобой все в порядке? Где, скажи, тебя все это время носило?