Чёрная мадонна Лэнкфорд Дж.
Вскоре узкая улица вывела их в сердце города, на древнюю пьяцца дель Пополо, Площадь Народа. Мэгги очень любила это место. Любила брусчатку мостовой, выложенную узорами в виде причудливых дуг, переходящих одна в другую. Любила уличные кафе, украшенные стоящими рядом красными керамическими горшками с цветами. Вскоре они подошли к отелю «Флорида». Пусть он не такой внушительный, как расположенный на холме «Конкорд», зато более уютный, почти домашний. Напротив него местные жители ежедневно встречались под фонарями на набережной озера: старики, выгуливающие собак, хозяева магазинчиков во время обеденного перерыва, пара африканских рабочих из Сьерра-Леоне.
Церковь, в которую обычно ходила Мэгги, храм Святой Марты, располагалась на правой стороне площади. Вообще-то Мэгги принадлежала к баптистской церкви и никак не могла свыкнуться с тем, что храм католический. Но такими были, похоже, все церкви в Италии. Эта была построена в 1592 году. Мэгги вспомнилось, как Сэм, бывавший в церкви разве только в Рождество или на Пасху, поклялся ей, что перестанет сквернословить и забудет про гулящих женщин и драки в портовых барах. В молодости он был моряком и никак не мог избавиться от старых привычек.
Рядом с церковью на той же правой стороне площади начиналась мощенная булыжником Корсо Кавур, пешеходная улица; вдоль нее тянулись ряды сувенирных лавок. В выходные дни площадь, да и вся Арона были полны туристов. Вместе с местными жителями они толпами бродили по берегу озера и соседним холмам.
Беспечно размахивая руками, Джесс принялся перепрыгивать через каменные скамьи, тянувшиеся под черными стволами лип, в изобилии высаженных вдоль берегов озера. Он был быстр, как ветер, свободен, как птицы в небе, и так же юрок, как озерные рыбы. Двигался мальчик с неповторимой грацией и изяществом… Он мог, стоя на одной ноге, словно цапля, надолго застыть на одном месте, но когда он двигался, то был неуловим и стремителен, как ветер.
Выйдя с пьяцца дель Пополо, мать и сын зашагали к главному променаду. Днем и ночью здесь под липами бродили влюбленные парочки, целуясь и обнимаясь на виду у всех куда более страстно, нежели большинство американцев сочло бы приличным. Однако итальянцам, похоже, до этого нет никакого дела. Родители приводили сюда детей. Старики прогуливались, опираясь на трости, красивые молодые итальянки расхаживали в соблазнительно обтягивающих платьях, смело сверкая темными глазами.
До лодочной пристани, в которую упиралась Корсо Кавур, Мэгги и Джесс добрались как раз к половине одиннадцатого, успев к отправлению судна на воздушной подушке. Через пять минут они уже были на другом берегу озера, где сели в туристический автобус, отправлявшийся в La Rocca di Angera. В автобусе, кроме них, сидела лишь пара подростков. Вскоре они добрались до вершины холма, и водитель, остановившись перед главными воротами, выпустил пассажиров. Юная парочка, держась за руки, тут же скрылась за стенами замка. Мэгги очень не хотелось, чтобы Джесс видел, как они торопливо укладываются в траве. Вполне возможно, юные итальянцы начнут заниматься тем, на что ему вовсе нет необходимости смотреть.
Остановившись возле желтой таблички-указателя, Мэгги сделала вид, что внимательно ее изучает.
– Джесс, подскажи, что тут написано?
Стоя под аркой в мощной каменной стене, сын разглядывал высокие двойные двери.
– Тут говорится, что крепость Борромео открыта с 27 марта по 31 октября. Время посещений с 9.30 до 6 часов вечера.
Джесс переводил надпись, даже не глядя на нее, удостоив табличку лишь беглого взгляда. Странно для ребенка, не слишком-то увлекающегося чтением. Стараясь не отставать от сына, Мэгги торопливо зашагала по мощенной камнем дорожке. Вскоре они оказались во внутреннем дворике.
– Когда-то по верху этих стен ходили хозяева замка и их женщины, надзирая за своими владениями, – произнес Джесс, глядя вниз на город, раскинувшийся у подножия холма.
Мэгги проследила за его взглядом: далеко внизу раскинулось целое море красных черепичных крыш средневековых домов, разбросанных, словно детские кубики, по всему зеленому ландшафту Анджеры. В идиллической бухте на глади озера покачивались белые лодки. Прямо посередине него виднелся одинокий лесистый островок, а на противоположном берегу озера – Арона. Казалось, высокие шпили ее церквей тянутся в безмятежное лазурное небо.
Джесс повернулся к матери.
– Наверно, это самое красивое место на земле, мама. Спасибо, что мы с тобой живем здесь, хотя это и довольно далеко от твоего родного дома. Чья это была идея – переехать сюда? Дяди Феликса? Моего отца? Или твоя? В любом случае, это так здорово!
Мэгги поспешила отвести взгляд. Джесс почему-то решил, что его отец был братом Феликса и умер до его рождения. Мысль о том, что она его обманывает, была Мэгги ненавистна.
– Это была идея Симона, дяди Феликса, – ответила она и в следующую секунду заметила юную парочку. Страстно целуясь на ходу, юные влюбленные направлялись в сад, разбитый у подножия замка. Заметив их, Джесс как будто застыл на месте.
– Они любят друг друга! – прошептал он. – Мама, они любят друг друга. Это совсем как в Шир Хаширим, «Песни Песней» Соломона из кетувима[4], который, по словам равви Диены, читали в синагогах в шаббат. Для этого парня его девушка подобна лилии долины. Он целует ее поцелуями в губы. Он возляжет между грудей ее.
Мэгги испуганно посмотрела на сына. Тот с улыбкой наблюдал за влюбленной парочкой.
– Джесс! – одернула она его. – Разве равви Диена не говорил тебе, что «Песнь Песней» – это метафора любви Бога и людей?
– Да, говорил, но я думаю, это нечто большее, верно, мама? Она думает: мой возлюбленный принадлежит мне, а я – ему. – Джесс повернулся к матери. – Ты так же любила моего отца?
Почему он спрашивает об этом?
– Да, конечно, – ответил сам себе мальчик, прежде чем мать успела что-либо сказать. – Все эти годы у тебя не было никого, кому ты могла бы дарить любовь и называть своим возлюбленным. Ты грустила из-за этого?
– Видишь ли…
На глаза Джесса навернулись слезы.
– Грустила, – продолжил он. – Я только сейчас об этом подумал. Ты была так печальна, так одинока, и с тобой не было того, кого ты могла бы целовать в губы. Но еще не поздно, мама. Ты еще кого-нибудь полюбишь. Равви Диена слишком стар. Дядя Феликс женат. Что ты скажешь про Адамо Морелли?
Мэгги удивленно моргнула и прочистила горло.
– Знаешь, Джесс, Адамо выпивает. Кроме того, он нечист на руку.
– Он честный человек, мама, я в этом уверен.
– Я как-то раз видела, как он взял у торговки яблоко и не заплатил за него.
Джесс нахмурился.
– Может быть, ради тебя он перестанет воровать.
– Но я не люблю Адамо.
Мальчик снова нахмурился.
– Ну, хорошо, я помогу тебе найти того, кого ты полюбишь, мама. Точно найду!
– Джесс! Мой мальчик!
Не найдя от волнения подходящих слов, Мэгги обняла сына. Ее не слишком удивило, что Джесс считает правильным для своего возраста найти для матери мужчину. Вот и сейчас он готов расплакаться только потому, что решил, что она одинока. Но это не так. Она не одинока, ведь у нее есть он…
– Давай оставим эту тему и продолжим экскурсию, хорошо?
Джесс пытливо посмотрел ей в лицо, как будто хотел убедиться в том, что она действительно счастлива. Мэгги решительно вытерла слезы. Если она и должна что-то сделать, так это выбросить из головы пустые мысли о Сэме и сосредоточиться на долге и радостях материнства. Джесс – дар божий, в будущем он послужит целому человечеству, станет новым мессией для всех народов.
– Что ты хотел бы увидеть прежде всего? – спросила она. – Тут, кажется, есть винодельня и…
– Здание суда, мама. Я покажу тебе его.
– Откуда ты о нем знаешь?
– На прошлой неделе Антонелла дала мне путеводитель по островам Борромео. В нем рассказывалось и об этой крепости.
Удивленная Мэгги последовала за сыном вверх по каменной лестнице. Вскоре они вошли в комнату с высоким сводом, каждый дюйм поверхности которой был украшен старинными изображениями. Фрески были тех же естественных цветов, что и большинство домов в Ароне. На них можно было увидеть изображения рыцарей, конных и пеших. Кто-то держал в руках щит или флаг, кто-то восседал на колеснице. А еще здесь были странные существа с крыльями и рогами, наполовину люди, наполовину козлы или рыбы.
– Это как раз то, что я думал, – сказал Джесс, указывая на арку. – Это Сатурн на своем троне между Водолеем и Козерогом. А вот Солнце между Львом и Раком.
Мэгги растерянно огляделась по сторонам.
– Лев? Рак?
Джесс подошел ближе к стене.
– Интерес к астрологии возродился в XII и XIII веках. Именно тогда в этом зале и появились эти изображения. Интересно, для чего они служили? Чтобы рассчитать благоприятный момент для сражений или просто…
Мэгги с тревогой посмотрела на сына.
– Откуда ты об этом узнал?
– Из путеводителя, что дала мне Антонелла, и одной из тех книг, что прислал дядя Феликс. Я читал их по ночам. Днем некогда. Днем у меня другие дела.
– Но ведь ты не любишь читать, – нахмурив брови, заметила Мэгги.
– Дядя Феликс хочет, чтобы я прочитал все эти книги. – Джесс печально поник головой и дрогнувшим голосом добавил: – Если я не буду читать, он заберет меня у тебя.
– Нет! – воскликнула Мэгги. – Он этого не сделает! Я ему не позволю!
В третий раз за день Джесс расплакался. Он хорошо изучил Феликса и пришел к наихудшему выводу.
– Поверь мне, – продолжила Мэгги. – Никто не посмеет забрать тебя!
– Правда?
Она снова смахнула нечаянные слезы.
– Обещаю тебе, мой мальчик. Этого никогда не случится.
Джесс улыбнулся ее словам и, взяв мать за руку, зашагал вместе с ней дальше. У Мэгги все клокотало внутри. Боже, с каким удовольствием она бы заперла Феликса в какой-нибудь темнице замка, лишь бы тот не пугал ее мальчика подобными вещами! И ни за что не приехала бы в эту Анджеру, знай она, что изображено на стенах замка. Астрология! Как объяснить Джессу ее суть? Слава богу, что им нужно успеть к автобусу!
Вновь оказавшись внизу, они доехали к пристани, где сели на паром, чтобы переправиться на другой берег озера.
– Когда-то люди верили во многие странные вещи, – сказала Мэгги, – но это было до того, как они узнали для себя много другого.
Джесс достал из кармана кусок хлеба и кинул его одинокому лебедю.
– Я тоже начинаю это понимать. Я уже прочитал четыре книги дяди Феликса. Он будет удивлен.
Мимо них с криками пролетела чайка.
Мэгги не поверила собственным ушам. Джесс прочитал за неделю четыре книги? Разве такое возможно?
Она заговорила, осторожно подбирая слова, чувствуя, что в ее сердце прочно поселилось не знакомое доселе чувство опасности, источник которой ей по-прежнему был непонятен.
– В книге пророка Исаии, в стихе 47:13 – говорят, что в Торе эти строки изложены иначе, при случае равви Диена тебе это подтвердит, – но в Библии про астрологию и астрологов, «наблюдателей неба и звездочетов», говорится так: «Вот они, как солома: огонь сжег их, – не избавили души своей от пламени; не осталось угля, чтобы погреться, ни огня, чтобы посидеть перед ним».
Джесс радостно рассмеялся.
– Знаешь, мама, единственный огонь, возле которого я сижу, – это ты! – Он поцеловал мать в щеку и бросился к носу судна, весело крикнув, точнее пропев: – Ti voglio bene, мама! Ti voglio tanto tanto bene!
Мэгги не нашлась, что на это сказать. Вскоре они причалили к берегу и зашагали в сторону дома. По дороге она обратила внимание на то, что Джесс внимательно разглядывает всех мужчин, попадавшихся им на пути. Когда они прошли мимо одного из них, мальчик шепнул на ухо Мэгги:
– Как, по-твоему, он красивый? Ты могла бы поцеловать его в губы?
Мэгги отрицательно покачала головой. Она была готова на этом самом месте упасть в обморок.
Как будто заметив ее состояние, Джесс остановился возле скамей у подножия Ла Рокка ди Арона, чтобы мать могла присесть. Немного отдохнув, они гуськом – Джесс впереди, Мэгги за ним – двинулись дальше, по виа Семпионе, шагнули под арку ворот и оказались на вилле. Разумеется, Джесс вошел первым.
Еще пара секунд, и он уже был на террасе лодочного домика. Придя туда, Мэгги увидела, что сын ее с головой ушел в чтение одной из присланных Феликсом книг. Как оказалось, «Бхагавад-гиты». Это еще что такое? Мэгги сняла шляпу и, вытянувшись в соседнем шезлонге, задумалась о странных вещах, о которых говорил Джесс, о его внезапном интересе к чтению. Она лежала и прислушивалась, ожидая, что в любой момент придет Антонелла и начнет готовить обед.
– Ты сказал, что любишь читать по ночам, верно? – спросила она Джесса и погладила сына по голове.
– Да, мама, но эта книга – особенная.
– А ты не забыл о своем обещании? Ты сказал, что, когда мы вернемся домой, ты возьмешься учить отрывок из Торы.
Джесс бросил на мать вопросительный взгляд.
– Я выучу, мама. Но ты только послушай это.
Он показал место на странице и протянул ей книгу. Затем встал и с чувством продекламировал:
- Кришна, Кришна,
- Теперь, когда я гляжу
- На моих воинов, приготовившихся к битве,
- Мои руки слабы,
- Во рту у меня пересохло.
- Все мое тело трепещет.
- Волосы встают дыбом.
- Кожа моя как будто горит.
- Стрела Гандивы
- Выскальзывает из моей руки.
- Мой разум в смятении,
- Я не могу устоять на ногах.
- Кришна, я вижу зловещие предзнаменования!
- На что мы можем надеяться
- После убийства воинов?
Мэгги потрясенно слушала сына. К ее удивлению, он неожиданно взорвался хохотом.
– Разве это не чудесно, мама? Ну, скажи, разве это не так? Почему равви Диена не учит меня вот таким интересным вещам? В этой книге рассказывается о принце Арджуне и его колесничем Кришне, а на самом деле он был переодетым богом.
Мэгги в панике посмотрела на книгу.
– Джесс, откуда это у тебя?
– «Гита» означает «песня». «Бхагавад» означает «Бог». Это самая важная книга для всех индусов.
– Индусов?
– Да, мама. В ней рассказывается о великой битве; точнее, она начинается с ее описания. Арджуна не знает, как ему следует поступать, потому что с обеих сторон его окружают родственники. Когда Кришна отвечает Арджуне, он разъясняет ему основы индуизма. Он говорит прекрасные вещи. Вот, например, такие:
- Тот, кто сгорает от блаженства
- И страдает болью
- Каждого страждущего живого существа,
- Создает собственное блаженство и страдание,
- Тому говорю я высочайшие…
Мэгги растерянно посмотрела на сына. Откуда этот интерес? Ведь гены Джесса не от Будды, не от Мухаммеда или Кришны, а от Иисуса Христа. И пусть горение блаженством и страданием других людей в чем-то перекликается с призывом возлюбить врагов своих, однако в Нагорной проповеди нет ничего общего с астрологией, Кришной или поиском мужчины для собственной матери!
По мнению Мэгги, для Джесса вернее всего было бы начать с иудаизма, который зиждется главным образом на Ветхом Завете, и с основ учения Христа. Ведь, в конце концов, он был евреем. Об индуизме не может быть и речи. Если Джесс не станет приверженцем религии, которую он сам, как потомок Иисуса, должен подпитывать и вдохновлять, разве это не станет великой катастрофой? Интересно, сколько страниц этой вредной книги он успел прочесть? Зачем Феликс подсунул ему ее еще до того, как мальчик успел крепко усвоить собственные традиции? Мэгги мысленно отругала себя за то, что потратила утро на ненужные мысли о Сэме, когда Господь возложил на нее ответственность за сына. Неужели она все испортила?
– Подойди ко мне, пожалуйста, – сказала она.
Джесс бросил на мать неуверенный взгляд, видимо, предполагая, что та сердится на него, однако тут же бросился к ней и обнял за шею. Мэгги обняла его в ответ и принялась медленно, как будто убаюкивая, раскачиваться вперед и назад.
– Мама, согласись, ведь то, что сказал Кришна, прекрасно!
– По-своему, да, но только по-своему.
На какое-то время Мэгги замолчала, наслаждаясь солнцем, легким ветерком, близостью сына. Сколько раз она пыталась сдерживать свои чувства, но это плохо ей удавалось. Ведь Джесс – ее родное существо и она до безумия его любит.
– Послушай, дорогой, – начала она. – Я хочу, чтобы ты посмотрел на меня.
Сын опустился рядом с ней на колени. Его глаза лучились доверием к матери. Он поверит всему, что она скажет. Боже, с какой силой на нее давит мучительный груз ответственности!
– Существуют вещи правильные и неправильные.
Мальчик кивнул.
– Да, я знаю, мама. Ты мне говорила об этом. Я помню.
Мэгги взяла в руки «Бхагавад-гиту».
– В том, что касается религии, это – неправильно.
Глаза Джесса тотчас вспыхнули обидой, а ее собственное сердце пронзила душевая боль. Но нет, она должна отмести прочь сомнения. Господь никогда не простит ей того, что она допустила неверие сына.
– Джесс, истинная вера приходит к нам, прежде всего, в виде Ветхого Завета, которому тебя учит равви Диена. Но с человечеством Бог говорит чрез Новый Завет. Христианство – это правильная религия, Джесс.
Мальчик ответил ей удивленным взглядом.
– Ты не считаешь «Бхагавад-гиту» прекрасной?
– Даже если что-то прекрасно, то это вовсе не значит, что оно правильно или хорошо для тебя.
Джесс посмотрел на книгу и тихо спросил:
– Ты можешь назвать мне пример?
Мэгги на мгновение закрыла глаза, мысленно упрекнув Господа, что тот допустил существование многих религий, и задумалась. Что же было прекрасным, но нехорошим? А когда вновь открыла глаза, то обратила взгляд на бескрайнюю гладь озера.
– Озеро прекрасно. Но если ты окажешься на его середине без лодки, то оно убьет тебя, то есть ты утонешь; так что в каком-то смысле оно плохое.
Сказав эти слова, она тотчас исполнилась гордостью за то, что нашла удачный, по ее мнению, пример. Но в следующее мгновение Джесс произнес.
– Мам, так что же мне делать?
Этот вопрос вселил в нее новое беспокойство; тем не менее она спокойно ответила:
– Я не хочу, чтобы ты читал эту книгу, Джесс.
Мальчик молча встал и бросил книгу в озеро.
– И еще я не хочу, чтобы ты увлекался астрологией.
– Не буду, – торжественно пообещал Джесс. – Ti voglio bene.
От его голоса, исполненного глубокой и искренней любовью, у Мэгги перехватило дыхание. Нет, конечно, Джессу было жаль расставаться с книгой. Без единого признака сопротивления или сожаления он разделся до купальных трусов и произнес: «Ti voglio tanto bene, мама!» Его любимая книга тем временем намокала и погружалась на дно озера. Кто еще мог бы так любить ее? Кто еще, кроме Иисуса?
Джесс соскочил с веранды на землю и крикнул:
– Ti voglio tanto tanto bene!
Мэгги поняла, что может расплакаться в любую секунду.
– Ti voglio tanto bene, Джесс.
Сын натянул на себя спасательный жилет, оттолкнул лодку от берега и, запрыгнув в нее, поднял небольшой парус.
– Мама, ti voglio proprio bene![5] – радостно крикнул он.
Эти слова прозвучали с взрывной интонацией итальянских мальчишек, живущих по соседству. Джесс слышал, как они говорят, и успешно имитировал их голоса. Порой он даже употреблял некоторые выражения, которые считались непристойными. Однажды Антонелла сказала ему, что они означают. Сам Джесс никогда не просился за пределы виллы и не высказывал желания играть с ровесниками, как будто понимал, что его судьба не похожа на судьбу этих мальчишек.
– Ti voglio proprio bene, – прошептала в ответ Мэгги, хотя внутри ее терзали сомнения.
Господи, как же это трудно – будучи взращенной в баптистской вере, посещать церковь католическую, воспитывать ребенка-еврея и столкнуться с учением Кришны! Господь как будто недоглядел, допустив наличие такого огромного количества книг, когда даже глупцу достаточно только одной, самой правильной. Какой именно, задался бы вопросом кто-то, но только не Мэгги. Ведь у нее имелось доказательство в лице собственного сына. Только глупец усомнился бы в том, что он – истинный агнец Божий. Сострадательный дух. Простой ум. Послушный. Неземной в своей любви.
Не сводя глаз с сына, Мэгги встала и направилась в лодочный домик. Там она взяла телефон и, набрав номер Антонеллы, принялась ждать, постукивая мыском ноги по полу, когда та ответит.
– Слушаю! – раздался в трубке голос Антонелла.
– Антонелла, это я.
– Mi dispiace, signora. Vengo subito[6].
– Все в порядке. Ты не опоздала. Я попрошу тебя, позвони Симону.
– Да, что ему передать?
– Пусть позвонит Феликсу и попросит его прямо сейчас перезвонить мне.
Глава 6
Пятая авеню
Портативный телевизор на террасе был настроен на канал Си-эн-эн и в данный момент вещал на самую популярную тему – клонирование Иисуса Христа. Льюистон угадал это по логотипу, пробежавшему по всему экрану: восходящее над облаками солнце, длинноволосый человек в длинных одеждах, попирающий обутыми в сандалии ногами слова «клонирование Иисуса». Какая чушь.
Видеокамера показала крупным планом репортера, стоящего в Центральном парке на фоне давно ставшей привычной очереди паломников. Затем он приблизился к женщине, державшей в руках табличку с надписью ОЛИВ, – представительнице движения «Объединенная Лига Иисусова Воскресения». Врач усилил звук, чтобы лучше расслышать, о чем журналист будет расспрашивать ее.
Вот уже десять лет подряд ОЛИВ устраивала пикеты и сидячие акции протеста, занималась сбором подписей для петиций в Конгресс США с требованием отменить запрет на клонирование Иисуса. Собственно говоря, особого смысла в этом не было. Ученый, имевший к этому отношение, еще десять лет назад созвал пресс-конференцию и публично заявил о том, что предполагаемый клон вместе с матерью умер при родах.
Тем не менее практически каждый день хотя бы один фанатик из ОЛИВ оказывался в очереди, змеившейся вдоль всей Ист-Драйв в направлении арки Глен-Спэн-Арч. Представители организации утверждали, что помогли клону и его матери сразу после родов в Центральном парке бежать в некое тайное место. В тот же знаменательный день их сайт подвергся атаке хакеров, а в дома активистов кто-то тайно проник. Во всяком случае, так утверждала сама ОЛИВ.
Разумеется, это не более чем рекламный трюк.
Затем видеокамера взяла в объектив нишу под аркой. До нее можно было добраться, лишь сойдя с пешеходной дорожки и перебравшись через небольшой ручей. В нише стояла статуя богоматери с младенцем на руках, заваленная цветами. Ходили слухи, что десять лет назад возле этого места полиция нашла окровавленное одеяло, оставшееся после родов. Мэр провел пресс-конференцию, в которой опроверг подобные слухи. Однако это не остановило толпы людей, приходивших сюда каждый день с цветами, прижимая к груди крестики и перебирая четки.
Согласно заявлениям ОЛИВ, грот в Центральном парке, где предположительно повторно явился в этот мир Иисус, стал местом массового паломничества. И неважно, что никто из представителей этой организации не видел даже волоска, упавшего с головы клона. Нью-Йорк научился спокойно воспринимать подобные вещи. Это был местный аналог давно ставшего легендарным городка Розуэлл в штате Нью-Мексико, куда толпами стекались чудаки, свихнувшиеся на инопланетянах и НЛО.
Льюистон заметил, что Браун иногда наблюдает за паломниками с террасы. Разглядывает в бинокль, как будто отслеживает возвращение муравьев в муравейник. Почему он так интересуется ими? Льюистон услышал, как сиделка вернулась и прощается. Браун еще в самом начале недвусмысленно дал понять, что в этой комнате она с Льюистоном на равных и ей поручена негласная роль: докладывать хозяину о любых, подозрительных с медицинской точки зрения, изменениях в состоянии больного.
– До свидания, мэм, – сказал он в ответ, внезапно рассерженный тем, что своим уходом эта женщина лишает его законного отдыха. А ведь у нее, насколько ему известно, нет мужа, которого ее постоянное отсутствие вынудило бы с ней развестись.
Льюистон посмотрел на часы, взял в руки фонарик и механически привычным движением посветил в зрачки пациенту. Затем взял больного за правую руку и принялся массировать вялые пальцы, отслеживая поступление залитого в капельницу антиконвульсанта. Медикаментозную терапию пришлось возобновить по причине недавних судорог.
Кап-кап-кап.
Льюистон еще не звонил домой, чтобы сообщить, что сегодня не придет. Сын не будет долго ждать его, как раньше, когда был маленьким, вслушиваясь в отцовские шаги, чтобы затем встретить его печальным взглядом. Пап, почему тебя больше не бывает дома? Когда-то жена старалась сохранить завтрак теплым, нетерпеливо поглядывая на часы. А когда нервы не выдерживали, отправлялась на задний двор, чтобы заняться грядками и клумбами, прополкой и посадкой семян. Дорогой, в чем дело? Неужели у тебя появилась другая женщина? Почему тебя не бывает дома? Чак знал, что она не верит в его полуложь: фонд, оплативший мне стипендию, взял с меня обещание работать на него, когда это потребуется. Об этом никто не должен знать, и я не могу ни с кем это обсуждать. Три или четыре ночи в неделю и каждый уик-энд дважды в месяц я должен там работать. По сотовому телефону со мной можно связаться в любое время. «Можно ли зайти к тебе на работу?» Нет.
Почему она не ушла от него раньше, Чак не знал. Знал лишь то, почему ничего не сделал сам – потому что боялся Брауна. Как-то раз Льюистон попытался освободиться от рабства тем, что просто не вернулся после выходных. Тогда к нему домой явились двое громил и до смерти запугали его жену. Новых попыток он больше не предпринимал. После этого Чак попробовал отправить семью за границу и даже подал документы на получение паспорта для сына. Почту с паспортом в их дом принес один из двух уже знакомых громил. С тех пор жена стала задавать меньше вопросов.
Понимая, что есть один-единственный способ вновь вернуть жизнь в нормальное русло, Льюистон сунул судебную повестку в карман. Да, но хватит ли ему смелости?
Чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы, он посмотрел на своего пациента. Надежды не было никакой, хотя Чак так и не перестал ждать лучшего исхода.
– Кто же ты такой? – в отчаянии спросил он и принялся массировать пациенту другую руку. Это был один из элементов программы по выведению пациента из комы, мучительно осуществляемую Чаком или сиделкой каждый час под музыку Моцарта или Шопена – ее она ненавидела, – исполняемую в фоновом режиме. Они делали это раз за разом в надежде на ответную реакцию: движение лицевых мускулов, сокращение зрачков, вздрагивание от шума. – Кто же, черт побери, ты такой?
Массируя больному руки, Льюистон добрался до некогда крепких плеч. В этот момент в комнате негромко звучала единственная запись, не относившаяся к классической музыке: воркование южноафриканских горлиц. Чак записал их во время своего последнего путешествия в Африку, и ему нравилось слушать эти удивительные звуки природы.
– Явно не балетный танцор, это точно. Больше похож на… Дай подумать. Что мы решили в последний раз? Профессиональный борец?
И Льюистон с удвоенным усердием принялся массировать шею со следами застарелых шрамов.
– Может, боксер? – предположил он, глядя на руки больного. Никаких следов травм. – Нет, не боксер.
Он автоматически выполнил привычную процедуру – контрастные похлопывания, то сильные, то слабые, удары ребром ладони по ногам больного. Результат, в сущности, был нулевой, зато руки самого Льюистона за эти годы изрядно окрепли.
– Хорошо, допустим, ты штангист. Когда-то был им. Давно утратил сноровку и показатели, но развитая мускулатура никуда не делась. Когда-то ты был штангистом. – Врач немного помолчал, затем заговорил снова: – Мы сошлись на том, что ты не был женат. Обручального кольца у тебя не было, да и внешне ты не похож на ухоженного, семейного человека. Впрочем, ты явно имел успех у женщин. Тебе было чем вызвать их благосклонность, было чем похвастать. Я и сам не плох… Как же тебя звали в ту пору, когда ты был «качком»? Красавчик Джонс? – Это было любимое прозвище, которым Льюистон награждал мужчин. – Нет, лучше Рок. Рок «Красавчик» Джонс, штангист и качок. Ты гастролировал по всему миру. Мы решили, что это были именно дамы, а не мужчины. – Льюистон вспомнил первый осмотр, подкрепивший его предположение. Рок «Красавчик» Джонс, бодибилдер. Предмет обожания женщин всего мира.
Льюистон закончил массаж и выпрямился.
– Вот ты кто такой. Вот почему тебя никто не искал, дружище. Слишком много женщин. Ты никогда не жил долго на одном месте. Родители умерли или слишком стары, чтобы постоянно поддерживать с тобой связь. Как-то так. Мать в доме престарелых для больных Альцгеймером. Она даже не помнит твоего имени. – Чак остановился и вновь перечитал повестку в суд в связи с предстоящим разводом. – Что же я делаю? – Вздохнув, он похлопал пациента по плечу и, попросив у Всевышнего прощения, отключил капельницу с физраствором.
Его удивила собственная реакция: он содрогнулся от страха, хотя и знал, что человек этот все равно умрет. Его действие носило чисто технический характер. Он надеялся на остановку сердца, быструю и безболезненную. Это могла бы быть послеприпадочная остановка дыхания или, если припадок продлится довольно долго, отек легких. В любом случае либо одно, либо другое. Льюистон не стал отворачиваться, хотя и понимал, что физраствор покинет кровоток больного еще не скоро.
Держа его за руку, врач повторял:
– Во имя Отца и Сына и Святого Духа!
Затем он замолчал, неожиданно подумав о том, что окружной прокурор наверняка найдет в его действиях состав преступления и признает убийцей. Ведь чем, как не убийством, называется неспособность врача сохранить больному жизнь?
Его взгляд упал на отключенную капельницу.
– Все, что у тебя осталось в нашем мире, – это мистер Браун. Он не слишком добр и слишком загадочен. Он тебе не родственник, это уж точно. Он никогда не заходил сюда, чтобы взглянуть на тебя. Ни разу не спросил, удобно ли тебе здесь лежать. У тебя есть что-то, что ему нужно. Должно быть так. У тебя есть что-то, что ему нужно, и только по этой причине он хочет сохранить тебе жизнь. У тебя есть что-то, или ты знаешь что-то. Что же именно, Джонс? Что, черт побери?
Чак не знал, таилась ли за этим некая незримая власть над миром. Если это так, то Браун либо принадлежал к тайной власти, либо оказывал на нее влияние. Но между ним и властью находился этот самый Красавчик Джонс? Почему?
Льюистон посмотрел на настенные часы. Прошло всего несколько секунд. Если начать с солевого раствора, то антиконвульсант будет вымыт из крови гораздо быстрее. Холодная мысль, да, но ведь Чак не был убийцей. Он всего лишь позволяет природе вернуться в то русло, в котором та двигалась много лет назад, если бы не вмешательство Брауна. Льюистон поменял емкости и начал быстрое прокапывание, не опасаясь, что кто-то может войти в комнату. Сюда никто никогда не входил.
Не зная, чем себя занять, он принялся мерить шагами комнату. Он не ел. Не читал. Время тянулось ужасно медленно. Неожиданно ему вспомнился чернокожий санитар, слушающий рэп и говорящий на афроанглийском. У них было мало общего, но Льюистон чувствовал, что скучает по тому, как они обменивались ничего не значащими улыбками, но в то же время означавшими многое. Чак посмотрел на пациента и прислушался, ожидая изменений в его состоянии. В следующую секунду до его слуха неожиданно донесся странный звук. Это был сдавленный горловой хрип.
Стоя у окна, Льюистон сначала бросил взгляд на включенный телевизор на террасе, затем перевел взгляд вниз, на ставшую привычной очередь в Центральном парке. В руках у людей были библии, многие несли на плечах маленьких детей. Услышав странный звук, он тут же обернулся. Лицо Красавчика Джонса по-прежнему представляло собой застывшую маску, с той лишь разницей, что губы слегка раздвинулись. Конечности по-прежнему были неподвижны. Затем доктор заметил слабую дрожь в ноге. Спустя какое-то время ему показалось, что обычно бледное лицо больного слегка розовеет, как будто «Джонсу» не хватало воздуха.
Мониторы замигали и запищали. Льюистон машинально едва не позвал на помощь реаниматоров, однако тотчас же напомнил себе, что спасать собственно некого, ведь пациент постоянно пребывает в бессознательном состоянии.
Чак с трудом удержался от того, чтобы не броситься к пациенту, чьи щеки заметно порозовели, а конечности напряглись. Затем все тело начало судорожно дергаться. У Красавчика Джонса начинался очередной припадок. В такие мгновения мозг не в состоянии функционировать нормально: он посылает пульсирующие сигналы, пронзающие позвоночник, подобно грозовым разрядам. Тело больного выгнулось дугой, как будто внутри него бушевала буря. Сейчас у него либо мерцание предсердий, которое он сумеет пережить, либо фибрилляция сердечных желудочков, и она неизбежно должна была завершиться летальным исходом. Испытывая ненависть к самому себе, врач мысленно пожелал, чтобы все поскорее закончилось. Он не стал проверять показания мониторов, однако взгляд в сторону не отвел. Он должен видеть смерть Красавчика Джонса. Тем временем шея больного напряглась, глаза широко открылись, и Льюистон прочел в них то, чего не видел все эти годы. Перед ним был живой человек.
Невероятно!
На него смотрели не те, обычные, пустые глаза. Теперь их взгляд был осмыслен, в них был свет понимания и мольба.
Я здесь!
С криком «О, Боже!» Чак Льюистон, дипломированный врач, бросился через всю комнату. Попискивание монитора, на которое до этого он старался не обращать внимания, превратилось в вой сирены. В дверях неожиданно возник Теомунд Браун. В смокинге. На шее болтается галстук-бабочка, как будто он не успел его завязать.
Не удостоив Брауна даже взглядом, Льюистон продолжал выкрикивать:
– О, Боже! О, Боже!
Автоматическим движением врача отделения экстренной помощи он обнажил пациенту грудь и, быстро приложив к ней электроды дефибриллятора, разрядом тока заставил биться сердце этого загадочного человека. Вой сирены прекратился, монитор вновь перешел на пиканье. Льюистон на всякий случай вколол Красавчику Джонсу, чудом восставшему из мертвых, полную дозу антиконвульсанта.
Глава 7
Квартира Росси,
Пятая авеню
Зазвонил телефон, и Феликс Росси досадливо поморщился. Он только что вернулся из Италии, куда ездил проведать Мэгги и Джесса. Вместе с восьмилетней дочкой Эриэл они играли в лошадку на персидском ковре, устилавшем пол длинного коридора. Феликс, разумеется, исполнял роль лошадки и ползал на коленях, тогда как Эриэл осторожно похлопывала его по бедру хлыстиком для верховой езды.
– Вперед, папа, вперед! Ты такая ленивая лошадка!
Феликс лег на ковер и опустил девочку на пол.
– Эриэл, дорогая! Да ты настоящий тиран! – шутливым тоном произнес он и принялся щекотать дочь.
– Папа, ну, пожалуйста, покатай еще! – со смехом взмолилась Эриэл.
Росси поцеловал ее в лоб и встал.
– Достаточно. Папа устал. Он еще не отошел от полета.
Девочка, балуясь, раскинула руки, и Феликс был вынужден поднять ее с пола.
– Ты уже так выросла, дорогая моя!
– Ну, когда мы отправимся за город кататься верхом?
– В эти выходные, – ответил Феликс и снова поцеловал дочь. – Обещаю тебе. Возьмем лошадок и на весь уик-энд останемся в Вермонте. Ты рада?
Эриэл обняла отца за шею.
– Конечно, рада! Но, папа, знаешь что, я потеряла перчатки для верховой езды!
– Не расстраивайся, мы купим тебе новую пару.
Не успел он это сказать, как зазвонил телефон. Феликс, держа на руках дочь, решил не отвечать на звонок, кто бы это ни был, но через пару секунд в холле появилась Шармина. За последние десять лет он привык к ее присутствию в доме. Ей, конечно, далеко до усердия Мэгги, зато она была в равной степени доброй и приветливой. Эриэл ее обожала.
– Шармина! – позвала девочка горничную. – Папа возьмет нас на эти выходные в Вермонт, кататься на лошадках! Поедешь с нами? Ну, пожалуйста!
Читать бесплатно другие книги:
