Чёрная мадонна Лэнкфорд Дж.

– Где мальчик?

– Зачем тебе это знать, Чак? – спросил Сэм и, подойдя к Льюистону, толкнул доктора в грудь, после чего, не сводя с него глаз, направился к телефону. – Зачем ты сделал Джессу укол? Какой у тебя был план? Теперь я все вспомнил, Чак. Признавайся, что ты ему вколол?

Льюистон выпрямился на диване, поправил костюм, и только тогда Сэм заметил, что он небрит. Да и вид у него был такой, как будто он не ел вот уже несколько дней. Здесь явно было что-то не так.

– Я убил Брауна, – произнес Льюистон.

Сэм положил трубку.

– Позвольте, я окажу мальчику помощь. Он болен. Я могу его спасти.

– Ты убил Брауна? – Сэму хотелось в это верить. Льюистон хороший врач. Так что в данный момент он здесь пригодится. – Но почему ты его убил?

– Все дело в павлинах. В том, как пахла трава, – ответил Льюистон.

Сэм снял телефонную трубку и набрал номер доктора Чекагаллины и, пока ждал ответа, не спускал глаз с Льюистона. В светлом летнем костюме тот был воплощением спокойствия.

«Павлины и трава, – подумал Сэм. – Ну конечно, что же еще!»

Когда он повесил трубку, доктор Чекагаллина был уже на пути к вилле. Сэм отрезал кусок бельевой веревки Антонеллы и привязал Льюистона к стулу. Затем пригласил Джесса и Мэгги в дом и позвонил Антонелле. Та не заставила себя ждать. Запыхавшись от быстрого бега, она поведала, что Льюистон куда-то уезжал, а когда вернулся прошлой ночью, то везде искал Джесса и спрашивал, где он. С тех пор как они втроем уехали в паломничество по святым местам, он практически ничего не ел. Сегодня, когда Льюистон переоделся в свежий костюм – он перемерил их несколько, – она ушла домой.

Спустя пятнадцать минут, поскольку доктор Чекагаллина еще не приехал, а кровотечение Джесса не останавливалось, Сэм взял в руки пистолет и под его дулом сопроводил Льюистона в комнату мальчика. Здесь он снял пистолет с предохранителя и, приставив его к голове Льюистона, сказал:

– Если ему через час не стант лучше, Чак, твоя песенка спета.

Льюистон объяснил, он должен ввести Джессу внушительную дозу витамина, а также мефитон, и что Джесс должен в течение сорока восьми часов не вставать с постели. Затем приехал доктор Чекагаллина. Когда он услышал, что Джесс по ошибке получил антикоагулянт, то согласился с предложенным лечением, предложив добавить для восполнения кровопотери физраствор. Совместными усилиями Мэгги и Антонелла заставили Льюистона поесть, побриться и лечь отдохнуть. Однако готовить для него им не пришлось.

Весть об исцелении Джесса от смертельной болезни разлетелась по городку в мгновение ока. На виллу начали прибывать самые разные угощения, одно вкуснее другого – жаренные на вертеле, запеченные, вареные, тушеные, маринованные, приправленные самым лучшим оливковым маслом. Даже Карло Морелли пришел, чтобы от имени всех горожан пожелать мальчику скорейшего выздоровления. Вид у него был усталый, но что еще оставалось ему делать? Он сказал, что, поскольку Мэгги и Антонелла, пусть даже безуспешно, пытались помочь его жене, он должен со своей стороны ответить тем же. И добавил, что намерен отправить своего младшего брата Адамо лечиться от алкоголизма, хотя и попенял самому себе, что это следовало сделать уже давно.

Карло настоял на том, чтобы его пустили к Джессу. Держа наготове пистолет, Сэм пошел вместе с ним. Хотя Карло и обещал вести себя тихо, он не сдержался: опустился рядом с кроватью мальчика на колени и разрыдался. Мэгги и Антонелла были вынуждены вывести его из комнаты, чтобы он не разбудил Джесса.

В ту ночь Мэгги и Сэм, обнявшись, спали на полу в комнате мальчика. Мэгги благодарила Бога и то и дело вставала, чтобы проверить, как там сын. За окном темнело усыпанное звездами небо, а сквозь ставни в комнату струился лунный свет.

Уже через час после начала лечения кровотечение у Джесса существенно замедлилось, а к утру остановилось совсем. Спустя сорок восемь часов он вновь встал на ноги. Льюистон тоже пришел в себя и прогуливался рядом с Сэмом по берегу озера, над которым клубился утренний туман. Даффи прекрасно понимал Льюистона. Он сам прошел через точно такой же ад.

Утро было прохладным, и Сэм задался вопросом, где же Король-Молчун и другие лебеди. Почему их вот уже два дня не видно? Обычно они плавали неподалеку от берега, в ожидании Джесса. Даффи покосился на Льюистона, который наконец вновь обрел человеческий облик.

– Знаешь, Чак, у меня была амнезия. И если что, я, скорее всего, не вспомню, что ты сказал мне про Брауна.

– Спасибо, Красавчик Джонс, – с улыбкой ответил Льюистон.

– А это еще кто такой?

– Это такая шутка. Я врач, хотя и убивал, а по идее должен спасать.

– И ты их спасал. Ты спас Джесса, а также, возможно, и Эриэл, дочку Феликса. А может, и кого-то еще. И, конечно же, ты спас Мэгги. – Сэм поднял глаза на ее окно. – Без сына она не захотела бы жить.

Льюистон кивнул.

– Наверно, я все же сдамся полиции.

Сэм не стал отговаривать его. Совесть – это очень личная вещь. Вместо этого он написал на листке бумаги имя и адрес и протянул листок Льюистону.

– Если вдруг решишь, позвони этому парню. Десять лет назад он работал по этому адресу, и что-то подсказывает мне, что он до сих пор там. Если нет, дай мне знать. Он адвокат и мой хороший приятель. Скажи ему, что это я послал его к тебе. Расскажи ему все, от начала и до конца. Пусть он свяжется со мной. Мне известно о Брауне кое-что такое, что может пригодиться в суде, и тогда ты отделаешься легким приговором. Если, конечно, вдруг решишь сознаться.

– Верно, если решу… Спасибо, – поблагодарил его Льюистон.

– Могу я попросить взамен об одной услуге?

– Говори.

Сэм бросил взгляд в сторону виллы.

– Корал. Ты знаешь, где она? Что с ней?

– Да. Думаю, она вернулась в Нью-Йорк.

– Я сказал Мэгги, что сделал с Корал, когда я… ну сам знаешь… поступил с ней по-свински, и она настояла на том, чтобы я вернулся и загладил свою вину.

– Она знает, что чувствует Корал.

Спустя еще два дня Мэгги и Джесс стояли у ворот и махали на прощание доктору Льюистону и Сэму. Они уже заказали такси, которое отвезет их на вокзал, после чего их ждет возвращение в Нью-Йорк. Мэгги и Сэм провели бурную ночь, прощаясь друг с другом. Он пообещал, что останется верен ей, когда будет пытаться загладить свою вину перед Корал. Даффи также сказал, что навестит Феликса и даст ему подробный отчет обо всем, что произошло за последнее время, о чем тот просил его по телефону. Через неделю Сэм обещал вернуться.

В его отсутствие дни сделались теплее. Жизнь на желтой вилле вернулась в свое прежнее русло – как в те годы, когда Мэгги, Джесс и Антонелла обитали здесь одни. Они совершали вылазки в соседние деревни, вдоль и поперек исходили окружающие их холмы и даже осмотрели огромную статую святого Карло Борромео.

Во время этого паломничества Мэгги узнала нечто такое, отчего у нее перехватило дыхание. Когда в конце XVI века, в бытность Борромео епископом Миланским, в городе случилась вспышка чумы, он молил Бога, чтобы та скорее закончилась, посещал больных и молился об их исцелении. Епископ пообещал Господу, что, если Милан будет спасен, он совершит паломничество к Святой Плащанице. Чума действительно вскоре отступила, и Борромео отправился в путь. В то время Плащаница находилась во Франции. Герцог Эммануэль Филлибер, услышав о данной Борромео клятве, приказал перевезти реликвию в Турин, дабы избавить благочестивого епископа от тягот пути через Альпы.

Какое, однако, чудо, что детство Джесса прошло на родине человека, ради которого плащаницу перевезли в Турин! Это в очередной раз убедило Мэгги, что их присутствие здесь – часть промысла Божьего. В эти благословенные дни Джесс еще больше пристрастился к чтению. Казалось, ум его впитывает в себя всю мудрость этого мира. Мэгги слушала, как он наизусть читает отрывки из «Бхагавад-гиты», упанишад, Торы, Дао дэ цзин, Корана, как рассказывает ей о восьмеричном пути Будды. Она не пыталась поправлять его, с трепетом воспринимая каждый день, когда Джесс читал, плавал, ходил под парусом по озеру, которое, казалось, принадлежало только им, когда он играл со своим любимцем Королем-Молчуном.

Утром, когда должен был вернуться Сэм, они с Джессом завтракали на веранде озерного домика. Мэгги смеялась над Джессом – мальчик в очередной раз увлекся астрологией и пытался составить ее гороскоп. По всей видимости, ее знак – Рыбы. Он же – Дева с Луной в созвездии Рыб. Да, Мэгги была полна сострадания, и Джесс попробовал строить на этом свои рассуждения, однако если верить положению солярных знаков, они не ладили, а Джесс не ладил с самим собой.

Очень довольный, он взобрался на дерево и принялся кричать оттуда:

– Я Дева, я усердная девственница! Ты, дорогая мать, Рыба, сочувствующая рыбам. Наверно, в астрологии что-то есть. – Затем он перефразировал «Бхагавад-гиту». – Твое сердце полно блаженства, и ты, как свою собственную, ощущаешь каждую боль каждого существа, мама. Кришна восхищается тобой!

Мэгги рассмеялась и закрыла глаза. Она была готова поклясться, что ветер донес до ее слуха музыку: песню и барабанную дробь. Звук показался довольно знакомым, хотя она точно не слышала его раньше. Казалось, что песня подрагивает в воздухе и наполняет все вокруг бесконечной любовью. Барабан отбивал в ее сердце веселую дробь. Казалось, и песня, и барабан пытаются утешить ее.

Увы, в следующую секунду раздался ужасный голос:

– Астрология? Кришна? Si, si, Adamo!  un diavolo!  un diavolo![64]

Внизу, на усыпанном галькой берегу неожиданно показался Карло Морелли, как будто все это время прятался под их верандой. Откуда он взялся? И как давно находится здесь? Мэгги краем глаза заметила на углу портичиолло красно-зеленое пятно. Лодка Адамо. Даже со своего места она видела, что он в стельку пьян и ничего не соображает. И впервые за все эти годы она поняла, что синьор Карло Морелли тоже пьян.

– Что вам надо? – крикнула она Карло.

Покачиваясь на нетвердых ногах, он, объятый слепой яростью, нагнулся и принялся подбирать крупые камни, а затем, один за другим, начал швырять их в сидящего на дереве Джесса. Каждый камень отзывался тяжелым ударом в груди Мэгги. Она видела, как вибрировал воздух за каждым камнем. Ухал барабан. Рыдала песня. Джесс посмотрел на синьора Морелли и сказал:

– Отец, прости его.

Затем он посмотрел на мать – только на нее одну. Глаза его светились любовью и нежностью. Она видела, что каждый камень попадал в цель. В лицо. В шею. На ее глазах Джесс отпустил ветку. На какой-то миг ей показалось, что он взлетит. Но затем поняла, что он падает. Рухнул на землю, как подбитый лебедь. Ее мир взорвался мелкими осколками. Карло Морелли, открыв рот, в ужасе посмотрел на Джесса и бросился наутек.

Обливаясь слезами, Мэгги опустилась на деревянный настил и положила Джесса себе на колени. Его тело было подобно легкому перышку, она почти не чувствовала его веса. Джесс хрипел. Каждый новый вздох давался ему с великим трудом. И хотя его грудь вздымалась, легкие почти не наполнялись воздухом. Он покидал эту землю, это озеро, эту жизнь. Об этом ей сказали и песня, и барабан. Но как он может покинуть её? Ведь это плоть от плоти ее. Она дала ему жизнь, она вскормила его своим молоком. Ее руки кормили его с ложечки, ее губы целовали его разбитые коленки и локти, шептали ему слова утешения…

Джесс приоткрыл глаза.

– Ты плачешь.

– Какой жестокий, ужасный человек!

– Нет, мама, – прошептал Джесс. – Моя смерть научит синьора Морелли любить.

Мэгги решительно тряхнула головой и притянула к себе сына. Положив его голову себе на грудь, она принялась укачивать его, как часто делала, когда он был маленьким. Затем она услышала звуки, смутно похожие на собачий лай, и подняла глаза. Это вернулись лебеди.

– Нет, нет, нет! – закричала она, увидев, как Король-Молчун занял место вожака и, словно часовой, принялся выписывать на воде восьмерки.

Мэгги посмотрела на Джесса.

– Нет! Нет, мой любимый сын! Прошу тебя, сотвори для своей бедной матери чудо! Останься со мной!

Она вновь положила его к себе на колени. Джесс закрыл глаза. Мэгги подняла взор к небу и принялась читать молитву:

– Отец небесный, оставь его мне! Не забирай его от меня, прошу тебя, только не забирай!

Внезапно она ощутила, что Джесс дотронулся до ее лица, и когда посмотрела на него, глаза его сияли, как утренняя заря.

– Мама, я – твоя печаль и твой смех. Я – слезы, что ты пролила. Ты не будешь одна. Я всегда буду с тобой. Я отец. Я мать. Я дитя.

– Нет! Нет! – вскричала Мэгги.

Джесс потрогал ее живот.

– У тебя будет кто-то еще.

– Нет, Джесс, – сказала Мэгги. – Ты у меня один.

– Положи меня.

Мэгги даже не шелохнулась. Тогда Джесс прошептал:

– Пожалуйста.

Поддерживая ему голову, она осторожно подвинула его с колен. Сын еле дышал, и каждое его надрывное дыхание могло стать последним.

– Ti voglio tanto tanto bene, – прошептал он. – Ti voglio proprio bene[65].

Мэгги поцеловала его руку и произнесла:

– Ti voglio tanto tanto bene. Ti voglio bene.

Джесс улыбнулся.

– А теперь отвернись, – приказал он.

– Нет! Нет!

– Отвернись. Ti voglio bene, bene!

Мэгги отодвинулась от сына и отвернулась, как он просил. В следующее мгновение ее охватило умиротворение. Казалось, воздух звенел оглушающей тишиной, как будто не было ни мира, ни неба, ни звезд, ни земли у нее под ногами, ни виллы на прекрасном озере, что протянулось до самого горизонта.

И тогда она увидела своего дорогого Джесса, у которого, подобно Кришне, был миллион лиц и миллион рук. Он был бородатым старцем в сандалиях, и люди следовали за ним, ведомые его любовью. Он был обнаженным индусом, совершающим омовения в водах Ганга. Он был священником в золотых одеждах, совершающим мессу у алтаря. Он был украшенным перьями шаманом, погруженным в транс. Он был раввином, читающим Тору, а затем многоруким Шивой, танцующим танец смерти. Он был монахом в шафранных одеяниях, баптистским проповедником в пыльном южном городке, правоверным мусульманином, совершающим намаз. Он был всеми теми, чьи имена шептал ей во сне.

Он был Великим Древним, он был Помазанником Божьим. Он обитал во всех сердцах. И все-таки он был ее сыном. Мэгги рыдала, и, казалось, слезы текли из ее утробы, в которой она выносила его. Внезапно она вновь услышала песню и барабанную дробь. И ощутила, как ее переполняет счастье, как будто им наполнена каждая клеточка ее тела. Время как будто замерло на месте. Мир замер на месте. И тогда она увидела, как над водой взлетел лебедь. Другие птицы распростерли позади него крылья и величественно устремились к солнцу. В тишине Мэгги обернулась. Веранда была пуста. Берег тоже был пуст. Джесс Джонсон, спаситель мира, исчез.

После этого никто больше не видал Короля-Молчуна. Вместо него на озере появился другой лебедь, с крепкими здоровыми лапами. Он спарился с самкой, у которой не было пары. У лебедей появился новый вожак.