Чёрная мадонна Лэнкфорд Дж.

Глава 18

Сэм шагнул к себе в номер. В лицо тотчас больно ударило солнце. Он прищурился и не сразу увидел тех, кто был в комнате. В первые мгновения глаза различили лишь белый потолок и белые колонны, зеленые стены, белые занавески на огромном, во весь рост, окне у них за спиной, через которое в комнату лился поток солнечных лучей. Он прошел по бледным лилиям на темно-зеленом ковре и встал рядом с креслом, обтянутым тканью в розовую и желтую полоску. Они смотрели на него пристальным взглядом, но никто не проронил ни слова. Затем какая-то женщина поднялась и шагнула ему навстречу. Только тогда он смог ее рассмотреть. Чернокожая. Феликс про это умолчал. Глядя на нее, трудно было сказать, кто она. Не такая соблазнительная, как Корал, не такая изнеженная, как Франческа и Аделина, не такая вульгарная, как какая-нибудь портовая шлюха. Пока Феликса не было, Сэм немного прогулялся городу и во время этой прогулки выяснил, что говорит по-итальянски. И сделал вывод, что Турин просто кишит проститутками из Африки. Почему, этого он не знал. Но Мэгги не имела с ними ничего общего.

Для Сэма она была чистым листом бумаги. Он ничего не мог сказать о ней. Единственное, что он знал: это та самая женщина, про которую на второй странице инструкций Брауна было сказано, чтобы он даже не пытался ее трахнуть. А жаль, потому что стоило ему увидеть ее лицо, как он с трудом подавил в себе желание сгрести ее в охапку и утащить в спальню. Ибо она была прекрасна. Вернее, ее глаза. А вот черты лица самые заурядные. Даже та проститутка в Джерси дала бы ей сто очков вперед. И все-таки он хотел ее.

Мэгги подошла к нему и потрогала его лицо, как будто желала убедиться, что это не наваждение. На какой-то миг у него возникло ощущение, будто все эти годы ему страшно хотелось домой – и вот наконец он вернулся. Странная мысль, подумал Даффи.

– Сэм? – спросила она.

– Привет, – отозвался он.

В следующее мгновение она уже целовала его, целовала так, как будто была при смерти, и ничто другое не могло ее спасти.

Не будь рядом посторонних людей, не будь Феликса, – честное слово, Сэм за себя не поручился бы. Однако он тотчас вспомнил наставления Брауна и, неохотно отступив назад, сунул руки в карманы. Только круглый дурак профукает миллион баксов. Когда же Феликс заговорил, Сэм с трудом заставил себя сосредоточиться. Более того, он понятия не имел, о чем тот говорит. Лишь кивал, не в силах оторвать глаз от женщины, которую, будь у него такая возможность, он взял бы прямо здесь и сейчас.

Она не сделала даже шага назад и лишь спросила:

– Разве ты не помнишь меня, Сэм?

В самолете Феликс сказал, что они летят к женщине, на которой он когда-то собирался жениться, и к ее сыну. Однако когда Сэм поинтересовался, откуда сын, Феликс заверил его, что ребенок не его. Причем сделал это с таким жаром, что Сэм тотчас понял, что этот ребенок – клон. Помнится, в газетах что-то писали по этому поводу. И если эта женщина – новоявленная мать Иисуса Христа, интересно, была ли между ними интимная связь? Хотя, возможно, это не главное. Было видно, что она хочет его, причем не меньше, чем он ее.

Впрочем, показывать это Сэм не стал. Он продолжал стоять, сунув руку в карман и удерживая вставший член. Женщина шагнула вперед и положила голову ему на плечо. Он тотчас ощутил исходящий от нее запах лаванды. Затем она обвила его за шею руками, такими теплыми, такими нежными. Черт, как же ему совладать с собой и не облапить ее прямо сейчас?

– Мэгги, – произнес Феликс. Сэм даже вздрогнул. Он успел позабыть о том, что Феликс тоже здесь. – Мэгги, ему нужно время. Сэм не помнит тебя.

Господи, кому есть до этого какое-то дело?

Феликс взял ее за плечо, и она была вынуждена сделать шаг назад. В глазах ее блестели слезы. Похоже, он своего добился. Потому что первым пунктом в записке Брауна было сказано, что он должен добиться ее доверия.

– Мэгги, – сказал он. – Я очень хочу тебя вспомнить. Клянусь. Честное слово.

Она вся дрожала. Сэму ни разу не доводилось видеть, как женщина падает в обморок. Глаза Мэгги закатились, и если бы они с Феликсом не подхватили ее, она бы непременно рухнула на пол. Сэм взял Мэгги на руки и отнес на диван. Он точно знал, что сделал бы в эти минуты, останься они наедине. Однако здесь был Феликс, а Браун оставил однозначные инструкции на этот счет. Кстати, Сэм позвонит Брауну при первой же возможности, как только рядом никого не будет. Хотелось бы проверить, нет ли здесь какой-то ошибки. Вдруг окажется, что ему все-таки можно трахнуть эту бабенку.

Он сидел рядом с ней, держа ее за руку, и хотя она была без сознания, казалось, будто вокруг ее руки трепещут огни Святого Эльма. Когда же она наконец открыла глаза, то едва слышно – так, чтобы ее не услышал Феликс – прошептала:

– Сэм, неужели ты не помнишь, что мы любили друг друга?

– Не помню, – прошептал он в ответ, нагнувшись к ней, – но я это чувствую, Мэгги. Я чувствую, что любил тебя когда-то.

Похоже, его слова сделали свое дело.

Мэгги и Феликс извинились и вышли на улицу. Там они сели на скамейку перед гостиницей. В окно Сэму было видно, что они о чем-то спорят. Затем Мэгги расплакалась, а Феликс покраснел. Затем Росси растерялся и, наконец, разозлился. Тогда Мэгги расплакалась вновь. Сэм почему-то подумал, что Феликс наверняка спит с нею. Если он окажется прав в подобном предположении, то это существенно осложнит ситуацию. Феликс наверняка сделает все для того, чтобы Сэм не смог залезть к ней в трусы, потому что привык к тому, что сам имеет на это право.

После они вызвали такси и, сказав, что скоро вернутся, куда-то уехали. Сэм тотчас ощутил пустоту и, в ожидании возвращения Мэгги, принялся нервно расхаживать туда-сюда по вестибюлю гостиницы. На его счастье, они с Феликсом вернулись уже через несколько минут, на этот раз со священником. Сэм не мог сказать, зачем им понадобилось это делать, но, с другой стороны, какая разница. Будь такое возможно, он не раздумывая женился бы на Мэгги прямо сейчас. Для него она была важнее всего на свете, хотя он и не мог сказать, почему.

Сначала все вчетвером сидели в вестибюле, затем, чтобы никто не помешал их разговору, перешли в номер.

Священник Сэму не понравился. Звали его отец Бартоло, и, похоже, ему было известно как все хорошее, так и все плохое из прошлого Сэма. Он то и дело задавал вопросы типа: Вы помните меня? Где вы были? Вы помните, что веровали в Бога?

На что Сэм неизменно отвечал: Нет, я не помню. Разумеется, не помню.

Затем священник благословил Сэма. Все опустились на колени и попросили Господа направить их на путь истинный. Бартоло, в свою очередь, попросил Всевышнего простить им все, что они утаили, хотя и не сказал, что именно. Похоже, церемония повергла в растерянность всех, кроме Мэгги.

В какой-то момент она решительно поднялась с колен и, глядя ему в глаза, поведала историю, которую он уже знал. Феликс сотворил клон Иисуса. Она стала его матерью, потому что на тот момент была девственницей, что, впрочем, неудивительно. Если подумать хорошенько, то иначе и не могло быть – Феликс наверняка выбрал бы девственницу. Более того, сказала Мэгги, Господь сотворил чудо – он вновь сделал ее девственницей, как и Марию. Это, как и многое другое, служит подтверждением того, что ее сын – воплощение Бога.

Сэм пытался внимательно ее слушать, хотя это было нелегко. Уж слишком соблазнительные образы возникали в его сознании. Кроме того, он получил информацию, которую ему приказал раздобыть Браун. Клон жив.

Затем Феликс заговорил о каком-то Максе, и священник, похоже, согласился с ним, что этот самый Макс – важная фигура. А еще Бартоло сказал, что был вынужден приехать сюда тайком, потому что вот уже десять лет как Ватикан зорко следит за передвижением священников и монахинь, в чьем присутствии Феликс изучал плащаницу. Судя по всему, кто-то в Церкви сильно сомневается в том, что клон умер.

Примерно половину времени Мэгги спорила с Феликсом, вторую половину – в упор смотрела на Сэма. Наконец она сказала, что Господь вернул Сэма из могилы, чтобы он защитил ее сына. Ага, значит, он заручился ее доверием.

Они подождали, пока Даффи собрал вещи и покинул номер, после чего все сели в такси и поехали на вокзал, откуда, сев в поезд, отправлявшийся в 5:22 вечера, взяли курс на Арону.

В поезде Мэгги сидела рядом с Сэмом и про себя благодарила Бога за то, что к ней вернулся тот, кто любил ее. Об этом она не могла даже мечтать. Сердце гулко стучало в груди, стремительно разгоняя кровь по жилам. Она вновь видела знакомую хитрую улыбку, видела, как ходит вверх-вниз кадык, когда он говорит, как пальцы машинально ерошат волосы на голове. Видеть все это было выше ее сил, и через несколько минут она испугалась, что ей сделается дурно и она опять упадет в обморок.

Почувствовав, как его пальцы сжали ей руку, она подняла на него полные слез глаза. За эти годы Сэм похудел и осунулся, но она все равно ощущала исходившую от него силу. И тоже сжала в ответ руку.

Она точно знала: Сэм ее не помнит. Его чувство юмора куда-то исчезло, он больше не называл ее Мэгги, девочка моя, однако некая незримая связь, существовавшая между ними, сохранилась. Мэгги ощущала ее в его прикосновении, видела в его глазах.

– Скажи, где мы познакомились? – спросил он.

– Я работала у Феликса в Нью-Йорке, горничной. А ты – швейцаром. Тогда меня звали Мэгги Кларисса Джонсон. Здесь же местные жители называют меня Хетта Прайс.

Сэм пристально посмотрел ей в глаза.

– Хетта Прайс. Мэгги мне нравится больше. И сколько лет мы были знакомы?

– Пять.

– И все это время мы были обручены?

К глазам Мэгги подступили слезы.

– Нет, мы обручились с тобой в тот день, когда мы подумали, что ты… умер.

– То есть в тот день, когда родился твой сын?

– Да.

– В Центральном парке?

– Да, Сэм.

Выражение его лица тотчас изменилось, и она поняла, что он задумался о чем-то своем.

– Ты хочешь узнать, кто стрелял в тебя? – спросила Мэгги.

– Именно.

– Те же самые люди, которые хотели убить меня и Джесса, моего сына.

– Что за люди?

– Не знаю. Знаю только, что они работали на мистера Брауна. Феликс рассказал тебе о нем?

Она почувствовала, как Сэм слегка разжал пальцы.

– На Брауна?

– Он жил в пентхаусе, в том же доме, где мы работали. Как оказалось, это был злой, очень злой человек. Ты выполнял для него какие-то личные поручения, а потом и вообще ушел с работы. И остался со мной, чтобы защищать меня. Когда в тебя стреляли, у меня уже начались роды. Вряд ли ты это помнишь.

Сэм ничего не ответил. Он смотрел в окно на проплывающий мимо пейзаж. Интересно, задалась мысленным вопросом Мэгги, о чем он сейчас думает? Сэм молчал до самой Ароны, пока за окном не показались зелень горных склонов, облака, гладь озера и симпатичная набережная небольшого городка.

– Нет, не помню, – произнес он наконец, и было видно, что это не дает ему покоя.

Затем он машинально придвинулся ближе и погладил ей руку. Мэгги мысленно поблагодарила Антонеллу за нитяные перчатки и крем.

Выйдя из вокзала, они поймали такси, и к тому моменту, когда машина вырулила на Виа Семпионе, Мэгги была готова петь от радости. Здесь, на этом прекрасном озере, сотворенном по мановению самого Господа, она будет жить с Джессом и Сэмом, жить в любви, какой никогда раньше не знала. Все их дни и ночи будут наполнены любовью: она будет знать любовь, видеть любовь, ощущать, дарить, получать, источать ее. Благодаря Сэму и Джессу все ее существо исполнится радостью и счастьем.

Ничего страшного, если память к Сэму вернется не сразу, если понадобится время, чтобы вновь обрести силы. Даже если он всего до конца не вспомнит, все равно в этом нет ничего страшного. Главное, у нее снова есть его любовь. И пока они держали друг друга за руки, даже стук сердца был бессилен заглушить эту любовь. Мэгги все ждала, что он ее поцелует, но Сэм лишь смотрел ей в глаза и продолжал сжимать ей руку.

Когда такси остановилось перед виллой, ворота, к великому удивлению Мэгги, стояли открытыми, а на подъездной дорожке была припаркована машина. Странно, потому что ворота всегда были на замке.

Она бросилась к дому, впереди всех.

– Джесс? Антонелла? – Ответа не последовало.

– Наверно, они пошли прогуляться у озера, – предположил Феликс.

Отец Бартоло опустился на садовую скамью. Мэгги бросилась бегом через лужайку, Сэм и Феликс – вслед за ней. Она добежала до верхней ступеньки лестницы, обрамленной кустами розовой и фиолетовой гортензии, и тотчас застыла на месте. Увиденное поразило ее.

Антонелла и Джесс стояли на стене портичиолло. Антонелла впереди, Джесс – за ее спиной, обняв за ее талию. Он не осмелился посмотреть Мэгги в глаза, но она поняла, что он плачет.

– О, мадонна, о Господи! – запричитала Антонелла по-итальянски. – Падре, падре! О Святой дух!

Перед портичиолло стояла раскрашенная лодка Адамо Морелли. В лодке стоял ее хозяин и орал благим матом, словно ненормальный:

– О, мадонна! О, мадонна!

Лишь тогда Мэгги увидела Карло Морелли. Вместо того чтобы трудиться в ресторане или в муниципальном центре на благо города, он стоял на берегу, держа на руках безжизненное тело беременной жены.

Казалось, его причитаниям не хватало логики – до тех пор, пока Мэгги не разобрала его слова:

– Fategli radunare i cigni! Lasciate che il ragazzo la tocchi! Appena una volta! Appena una volta![22]

– Что он делает? – вскрикнула Мэгги и бросилась было вниз по ступенькам к сыну, однако Сэм поймал ее за руку.

– Не ходи туда, – произнес он. – Это небезопасно. Этот идиот считает, что твой сын наделен некой магической силой и способен воскрешать мертвых.

– Сэм! – вскрикнула Мэгги. – Только не говори мне, что она мертва.

– Мертва, как дверная ручка. Это видно по цвету ее кожи, – сказал Феликс. – Приведи мальчика, Сэм. Я же позову священника.

– О Боже! Давай, Сэм, приведи моего сына, прошу тебя!

Даффи еще с полмгновения наблюдал эту сцену. Свою миссию он почти выполнил. Теперь можно звонить Брауну и докладывать, что клон нашелся.

Даффи бросился вниз по ступенькам к воде и, не скрывая своего отвращения, зашагал по берегу мимо Карло Морелли. Этого глупца и его мертвую жену он не удостоил даже кивком. Решительно шагнув к портичиолло, снял мальчика со стены. Тот не стал сопротивляться – наоборот, крепко обнял Сэма за шею. Он был легок, как перышко. Стоило Сэму ощутить его в своих руках, как ему тотчас сделалось хорошо, пока он не вспомнил, что именно этого ребенка ему поручено убить. Он пронес мальчика вдоль берега, затем вверх по ступенькам позади гортензий и, наконец, вручил матери.

Феликс, священник и женщина по имени Антонелла остались на берегу вместе с Карло и его мертвой женой. Сэм направился вслед за Мэгги и ее сыном в сад. Неожиданно, глядя, как ребенок обхватил ее руками за шею, он ощутил что-то вроде укола ревности. Мальчик все еще плакал, не в силах успокоиться, и его плечи при этом подрагивали. Уткнувшись лицом матери в грудь, он что-то бормотал насчет Кришны, который не захотел спасти синьору Морелли, и то и дело повторял что-то вроде:

– Ti voglio bene Mamma!

Сэм с мрачным видом наблюдал, с какой нежностью руки Мэгги гладят голову и лицо мальчика. Боже, с каким удовольствием он ощутил бы прикосновения этих рук к собственному телу! Однако знал, что торопиться не следует. И все-таки он предпочел бы, чтобы Мэгги разговаривала с ним, а не с ребенком, когда ангельским голосом шептала Джессу на ухо:

– Ti voglio bene. Ti voglio tanto bene, Джесс, ты ни в чем не виноват.

Глава 19

Мэгги услышала шаги под окном комнаты сына. Она поцеловала мальчика в лоб и встала. Джесс уснул. Феликс дал ему легкое успокоительное.

Выглянув в окно, она увидела, что к дому приближаются мужчины. Один держал передние ручки носилок, второй – задние. На носилках лежало тело синьоры Морелли. Мэгги был виден ее огромный живот, в котором все еще находился ребенок, погибший вместе с матерью. За носилками шагал, как сомнамбула, убитый горем Карло, за ним – доктор Чекагаллина, отец Бартоло, Феликс и хлюпавший носом Адамо.

Антонелла была на кухне. Она сказала, что ей нужно что-то приготовить, чтобы у всех остальных были силы хотя бы плакать.

Сэм не принимал участия в направляющейся от озера процессии. Он, словно часовой, застыл на крыльце, охраняя входную дверь. Мэгги спустилась и встала с ним рядом. Ею двигало уважение – ей казалось, что она должна выйти из дома, когда мимо пронесут тело мертвой женщины.

– Тебе лучше вернуться внутрь! – рявкнул на нее Сэм. – Кто знает, что могут выкинуть эти идиоты?

Но они ничего не сделали – лишь, не поднимая глаз и не посмотрев в их сторону, прошли мимо виллы к поджидавшей машине «скорой помощи». Чем продемонстрировали типично итальянское отношение к смерти. Женщина умерла, ее тело следует убрать.

Мэгги направилась было внутрь, но Адамо неожиданно откололся от небольшой процессии. Подбежав к садовым воротам, он принялся потрясать кулаком:

–  un diavolo! – кричал он. –  un diavolo![23]

– Я сейчас с ним разберусь, – сказал Сэм и направился вниз по ступенькам, однако Мэгги удалось схватить его за руку.

– Не надо.

С этими словами она шагнула мимо него и направилась к Адамо Морелли.

– О, Хетта, Хетта! – запричитал он, когда она подошла ближе.

Мэгги обняла Адамо за шею.

– Sono cos spiacente[24], – произнесла она. – Прими мои соболезнования.

Несчастный Адамо прижался к ней. Он любил синьору Морелли слишком долго и безнадежно, чтобы теперь заботиться о каких-то там приличиях.

Когда Адамо и «скорая помощь» уехали, дом, казалось, погрузился в молчаливое отчаяние, прерываемое лишь поминками, устроенными Антонеллой.

Джесс проснулся и вышел к столу, однако вместо того, чтобы, как обычно, обнять каждого из присутствующих, лишь поцеловал мать и молча сел за стол. Феликс никогда не садился во главе стола, как будто не был здесь полновластным хозяином, хотя именно из его кармана была оплачена каждая нитка их одежды, каждая крошка на тарелке. Он сел по правую руку от Мэгги, рядом с Джессом. Места по обоим концам стола заняли Мэгги и отец Бартоло.

Восставший из мертвых Сэм занимал место слева, зажатый между Мэгги и Антонеллой, которая сидела ближе всех остальных к кухне и накладывала им на тарелки еду. Смерть синьоры Морелли набросила на желтую виллу серую тень как раз в тот момент, когда Мэгги так хотелось любить. Увы, вид мертвой женщины с мертвым ребенком в чреве отравил всю радость встречи. Более того, в уголках дома, в саду и на озере уже начались пересуды. Впрочем, Мэгги было безразлично, что там говорят.

В течение нескольких недель она размышляла о том, что делать с Джессом и с Феликсом. И, в конце концов, приняла решение. События этого вечера лишь укрепили ее в этой мысли.

Тем временем половина приготовленных Антонеллой кушаний были отнесены в дом Морелли. Ну кто бы мог подумать, что пир, который предполагалось устроить в честь возвращения Сэма, обернется поминками… В качестве закусок были поданы разнообразные вкусные блюда – маринованные, тушеные, запеченные, обильно сдобренные нежнейшим оливковым маслом первого отжима.

Итальянцы такие же непревзойденные мастера делать оливковое масло, как и вино. Мэгги отведала баклажаны, грибы, артишоки, булочки с анчоусами, кальмары, пока, наконец перепробовав все, не сдалась. От нее не скрылось, что Сэм отведал всего, причем, пробуя первый кусочек, несколько мгновений сидел, закрыв глаза, как будто на него снизошло неземное блаженство.

Что не скрылось от зоркого глаза Антонеллы, продолжавшей подкладывать ему в тарелку новые угощения.

– Buono?[25] – спрашивала она, и он отвечал:

– Non buono. Eccelente[26].

И тогда она говорила:

– Mangi! Mangi! Ешьте!

И Сэм с радостью выполнял ее приказ. Мэгги же подумала, что Сэм проснулся, терзаемый волчьим голодом.

После закусок было подано нежное ризотто, затем бифштекс, рыба, паста маринара, фрукты и козий сыр. В качестве десерта – дульча доместика: финики, фаршированные орехами, сваренные в подслащенном медом вине. Это блюдо подавалось еще в Древнем Риме. За столом было выпито две бутылки «Барбареско» из престижного сорта «Ниббиоло», выращиваемого на солнечных склонах Пьемонта. Антонелла выбрала старое «Марчиано Аббона», «Винья Фасет», со знаменитой этикеткой, изображавшей сидящую на ветке колибри. По словам Феликса, вино отличал тонкий, изысканный вкус. Сэм почти единолично выпил целую бутылку, как будто это была газировка. Мэгги позволила Джессу сделать несколько глотков вина, разбавленного водой. Для тех же, кому столь обильная трапеза грозила проблемами с пищеварением, Антонелла приготовила ликер из Абруццо, так называемый Centerbe di Tocco Casauria.

Все дружно поглощали пищу, что позволило развеять царившую до этого меланхолию, однако разговор в основном велся через голову Мэгги – Феликс, отец Бартоло и даже Джесс обсуждали такие вещи, о которых она ничего не знала. Затем Феликс на минуту умолк и подался вперед. Глядя на него, можно было подумать, что он собрался продекламировать Геттисбергскую речь[27].

– Джесс, – произнес он. – Ты не мог бы оставить нас на минутку одних?

– Да, дядя, – ответил мальчик.

Антонелла встала из-за стола и увела с собой Джесса. Когда они ушли, Феликс сказал, обращаясь к Мэгги:

– Думаю, нам пора поговорить о тебе и Джессе. Отец Бартоло предложил вам обоим временное пристанище в монастыре кларитинок. До тех пор, пока мы не решим, что делать с Джессом… – Феликс умолк, ожидая, как она отреагирует на его слова.

– Карло Морелли – христианин, – ответила Мэгги. – Думаю, он проявит благоразумие. Меня больше беспокоит Адамо. Мы с Антонеллой поможем ему пережить свалившееся на него горе.

Феликс вспыхнул.

– Но…

Мэгги закатила глаза.

– Здесь мы в полной безопасности. Как и в Клифф-Лэндинг, когда я была беременна.

– Мне кажется, – встрял в их разговор Сэм, – последнее слово должно быть за Мэгги. Кроме того, теперь здесь есть я.

Феликс бросил в его сторону хмурый взгляд.

– Думаю, Мэгги по достоинству оценит твое благородство, но тебя здесь не было, Сэм. И потому ты не можешь судить. Все далеко не так просто.

– Зато я мог бы охранять их. Это очень просто сделать, наверху… – Сэм так и не смог договорить предложение.

– Ты имеешь в виду пистолет? – спросил Феликс ровным тоном. – Ты ничуть не изменился, Сэм. Должен тебя разочаровать: в этой стране требуется разрешение на ношениеоружия. А у тебя, насколько мне известно, его нет. Или ты тайком провез пистолет под носом у таможенников?

Даффи скривил рот, но ничего не ответил.

За время беременности Мэгги привыкла к тому, что Сэм всегда вооружен. В принципе она этого не одобряла, однако заговорила с большей уверенностью:

– Феликс, мы с Джессом не покинем дом, в котором прошло все его детство. Мы не поедем ни в какой монастырь.

– В монастырь? – уточнил Сэм и нахмурился. – Не вижу причин, зачем вам туда вообще нужно переселяться.

– И я не вижу, – согласилась Мэгги.

От нее не скрылось, как Сэм торжествующе выгнул бровь. В свою очередь, Феликс бросил на них обоих ледяной взгляд, как будто вновь дало о себе знать старое соперничество, когда он хотел, чтобы Мэгги выносила клона, Сэм же был категорически против. Впрочем, теперь у них нет причин ревновать друг друга.

Затем заговорил отец Бартоло. В его голосе прозвучала озабоченность:

– Италия – христианская страна, Мэгги. Впрочем, ты это наверняка и сама заметила. В любом небольшом католическом городке для Джесса было бы опасно, реши кто-то, будто он наводит чары во имя Кришны, тем более по просьбе кого-то, кто, в конце концов, умер, и тем более здесь, в Ароне, где высится Святой Карл.

Отец Бартоло имел в виду бронзовую статую местного святого, высотой в сто пятьдесят футов, стоящую на вершине Ла Рокка. Епископ Борромео родился здесь, в замке, и прославился своим благочестием, однако Мэгги ни разу не брала с собой сына, чтобы посмотреть статую поближе. Ей хотелось, чтобы Джесс благоговел перед богом, а не перед святым Карло Борромео.

– Если вы останетесь в Ароне, – продолжал Бартоло, – Джессу нужно будет принять христианство.

– Я знаю, – ответила Мэгги.

Когда Антонелла и Джесс вернулись к столу, все умолкли и обменялись выразительными взглядами.

– Lo perdoni, per favore, Padre Bartolo[28], – произнес Джесс. – Вы католический священник. Мы можем поговорить о религии? Смерть синьоры Морелли заставила меня задуматься на эту тему.

– Разумеется, – ответил Бартоло.

– Джесс, – заговорил Феликс, – по-моему, самое главное в христианстве – это Христос. Его послание миру.

– Верно, – поддержал его Бартоло.

– И ты, дядя Феликс, тоже веришь, что послание Иисуса единственно верное?

– Да, нехилое послание, – буркнул Сэм. – И посмотрите, чем все закончилось: его самого прибили гвоздями к кресту.

– В этом и заключалось послание, Сэм, – сердито оборвал его Феликс. – Христос пострадал за наши грехи. Однако, в конечном итоге, все равно остается вопрос – надеюсь, вы простите его мне, отец Бартоло, – как мы можем быть уверены, что одна религия истинна, а другая – нет?

– Лично я не собираюсь следовать за тем, кто позволил пригвоздить себя к кресту, – съязвил Сэм.

– Сэм, так говорить некрасиво! – укоризненно воскликнула Мэгги. Феликс же пропустил его реплику мимо ушей.

– Джесс, в отличие от индуизма, с его многочисленными богами…

– Неправда! – перебил его Джесс, явно оскорбленный в лучших чувствах. – Индуизм знает лишь одного Бога, умеющего принимать разные формы. Индуизму все равно, в каком обличье вы поклоняетесь Богу – как Кришне, Шиве, Иисусу и кому-то еще. Индуизм учит, что все дороги ведут к Богу. Просто некоторые из них короче и быстрее других.

– А вот это, на мой взгляд, разумно, – согласился Феликс, и Мэгги поняла, к чему он клонит: пытается увести Джесса от Иисуса.

– Все дороги ведут к Богу? – расхохотался Сэм.

– Именно так, – возразил Джесс и принялся цитировать строки, которых Мэгги от него ни разу не слышала:

– Господи, Джесс, что это такое? – изумилась Мэгги.

– Это из откровения «Бхагавад-гиты».

– Но ведь ты обещал мне…

– Да, я помню мама, и я тебя не ослушался. Просто, когда обещал, я уже выучил это наизусть, – Джесс посмотрел на Росси. – Дядя Феликс, вам не стоит переживать из-за меня потому, что Бог имеет миллион рук.

С этими словами Джесс поднялся и повернулся к матери.

– Мама, не переживай. Я не могу утратить Бога. Ни я, ни ты, ни дядя Феликс, ни Антонелла, ни семья Морелли, – мальчик повернулся к Сэму и почти шепотом добавил: – Никто не может.

Мэгги положила вилку. Феликс встал из-за стола. В глазах Джесса стояли слезы.

– Кришна не спас бы синьору Морелли, потому что она не потеряна.

Мэгги увидела, как Феликс протянул руку, но Джесс отступил назад.

– Мама, дядя Феликс, в моей голове живут голоса. Стоит мне закрыть глаза, как я вижу людей, которых ни разу не встречал. И все же я уверен, что они знают меня, а я знаю их. Я видел, как Кришна спас синьору Морелли, но затем она отвернулась и умерла по какой-то своей причине.