Темная игра смерти. Том 2 Симмонс Дэн

Глава 60

К концу недели Тони Хэрода уже тошнило от общения со знаменитостями. Он пришел к выводу, что власть и деньги явно ведут человека к идиотизму.

Вечером в воскресенье они с Марией Чен прибыли частным самолетом в Меридиан, штат Джорджия, – самый душный город, в котором когда-либо приходилось бывать Хэроду, – только для того, чтобы им сообщили о другом частном самолете, который доставит их на остров. Если они, конечно, не хотят воспользоваться катером. Хэроду не надо было долго думать, чтобы сделать выбор.

Поездка на катере по бурному морю заняла почти час, но, даже свесившись через борт в ожидании, когда желудок очистится от водки с тоником и подававшихся в самолете закусок, Хэрод не жалел, что предпочел эти прыжки с гребня на гребень восьмиминутному перелету.

Его совершенно поразила яхта Барента высотой в три этажа с цветными витражами, окрашивавшими воду во все цвета радуги. Женщин во время недели летнего лагеря на остров не допускали. Хэрод знал это, но по-прежнему мучился при мысли о том, что через пятнадцать минут ему придется оставить Марию Чен на этом сияющем белоснежном судне длиной в футбольное поле, с белыми тарелками радаров и прочим немыслимым оборудованием. На корме высился вертолет, выглядевший так, словно он был пришельцем из XXI века.

Лопасти его не вращались, но и не были закреплены, по первому зову хозяина он готов был сорваться с места и лететь на остров.

Повсюду виднелось множество лодок и кораблей: обтекаемые катера с охраной, вооруженной М-16, громоздкие катера с радарами и вращающимися антеннами, разнообразные частные яхты в окружении сторожевых судов из полудюжины разных стран мира, а на расстоянии мили – даже миноносец. Зрелище было захватывающим: серое гладкое акулье тело, разрезая воду, неслось на огромной скорости, хлопали флаги, вращались тарелки радаров, словно голодная гончая гналась за беспомощным зайцем.

– А это еще что за чертовщина? – прокричал Хэрод, обращаясь к рулевому катера.

Мужчина в полосатой рубашке улыбнулся, обнажив зубы, белизну которых подчеркивал его загар.

– Это «Ричард С. Эдварде», сэр, – ответил он. – Первоклассный эскадренный миноносец. Он каждый год находится здесь в пикете во время летнего лагеря Фонда западного наследия, отдавая честь зарубежным гостям и государственным высокопоставленным лицам.

– Одно и то же судно? – удивился Хэрод.

– Один и тот же корабль, сэр, – ответил рулевой. – Официально он каждое лето проводит здесь свои маневры.

Миноносец прошел на таком расстоянии, что Хэрод различил выведенные на корпусе белые цифры.

– А что это там за ящик сзади? – осведомился он.

– Противолодочное орудие, сэр, модифицированное для работы с новыми гидроакустическими системами. – Рулевой развернул катер к пристани. – С него сняты пятидюймовые МК-42 и пара МК-33.

– Ах, вот оно что. – Хэрод крепко прижался к поручню, брызги от волн на его бледном лице смешивались с каплями пота. – Мы уже почти добрались?

Карт для гольфа, снабженный дополнительным двигателем, которым управлял шофер в голубой униформе, доставил Хэрода в особняк. Дубовая аллея впечатляла. Все пространство между мощными вековыми стволами было плотно засеяно блестящей, коротко подстриженной травой, напоминавшей мраморный пол. Огромные сучья переплетались в сотнях футов над головой, образуя подвижный лиственный шатер, сквозь который проглядывало вечернее небо и облака, создававшие изумительный пастельный фон. Пока карт бесшумно скользил по длинному тоннелю из деревьев, которые были старше самих Соединенных Штатов, фотоэлементы, уловив наступление сумерек, включили тысячи японских фонариков, запрятанных в высоких ветвях, свисающем плюще и массивных корнях. Хэрод словно попал в волшебный лес, залитый светом и музыкой, – невидимые усилители заполнили пространство чистыми звуками классической сонаты для флейты.

– Огромные, черти, – сказал Хэрод, показав на деревья.

Они преодолевали последнюю четверть мили, и впереди уже виднелся роскошный сад, окружавший особняк с северной стороны.

– Да, сэр, – не останавливаясь, согласился водитель. Хэрода встретил преподобный Джимми Уэйн Саттер с высоким фужером бурбона в руке и раскрасневшимся лицом. Евангелист двинулся ему навстречу по огромному пустому залу, пол которого был выложен белыми и черными изразцами, что напомнило Хэроду собор в Шартре, хотя он никогда там не был.

– Энтони, мальчик мой, – прогудел Саттер, – добро пожаловать в летний лагерь. – Голос его отдавался гулким эхом.

Хэрод запрокинул голову и начал оглядываться, как турист. Необъятное пространство, обрамленное мезонинами и балконами, уходило вверх на высоту пяти этажей и заканчивалось куполом. Его подпирали изысканные резные колонны и хитро переплетающиеся блестящие опоры. Сам купол был выложен кипарисом и красным деревом, перемежавшимися цветными витражами. Сейчас он был темным, и дерево приобрело глубокие кровавые тона. С массивной цепи свисала люстра довольно внушительных размеров.

– Ни хрена себе! – воскликнул Хэрод. – Если это вход для прислуги, покажите мне парадную дверь.

Саттер поморщился от его лексики, в то время как вошедший служащий, все в той же синей униформе, подошел к затасканной сумке Хэрода и замер в позе почтительного ожидания.

– Ты предпочитаешь поселиться здесь или в одном из бунгало? – осведомился Саттер.

– Бунгало? – переспросил Хэрод. – Ты имеешь в виду коттеджи?

– Да, – усмехнулся преподобный, – если коттеджем можно назвать домик с удобствами пятизвездочного отеля. Их предпочитают большинство гостей. В конце концов, это ведь летний лагерь.

– Да брось ты, – отмахнулся Хэрод. – Я хочу получить здесь самую шикарную комнату. Я уже наигрался в бойскаутов.

Саттер кивнул прислуге:

– Апартаменты «Бьюкенен», Максвелл. Энтони, я провожу тебя через минуту, а пока пойдем в бар.

Они проследовали в небольшое помещение с обитыми красным деревом стенами, и Хэрод заказал себе большой фужер водки.

– Только не рассказывай мне, что это было построено в восемнадцатом веке, – произнес он. – Уж слишком все огромное.

– Изначально дом пастора Вандерхуфа был достаточно внушительным для своего времени, – пояснил Саттер. – Последующие владельцы несколько расширили особняк.

– А где же все? – поинтересовался Хэрод.

– Сейчас собираются менее важные гости. Наследные принцы, монархи, бывшие премьер-министры и нефтяные шейхи прибудут завтра в одиннадцать утра на традиционное торжественное открытие. А экс-президента мы увидим в среду.

– Ну и ну. – Хэрод присвистнул. – А где Барент и Кеплер?

– Джозеф присоединится к нам позже вечером, – ответил евангелист. – А наш гостеприимный хозяин прибудет завтра.

Хэрод вспомнил Марию Чен, оставшуюся на борту яхты. Кеплер еще раньше рассказывал ему, что все помощницы, секретарши, референтки, любовницы и жены скучали на борту «Антуанетты», пока господа развлекались на острове.

– Барент на яхте? – спросил он. Проповедник развел руками:

– Где он, знают лишь Господь да христианские пилоты. Лишь в последующие двенадцать дней друг или враг может точно знать, где он находится.

Хэрод фыркнул и взял в руки фужер.

– Не знаю, чем это сможет помочь врагу. Ты видел миноносец? Не понимаю, чего они боятся? Высадки русского морского десанта?

саттер налил себе еще бурбона.

– Не так уж далеко от истины, Тони. Несколько лет назад в миле от берега начал курсировать русский траулер. Приплыл с обычной базы, с мыса Канаверал. Не мне тебе рассказывать, что, как и большинство русских траулеров у американских берегов, этот был разведывательным судном, набитым таким количеством подслушивающей аппаратуры, на какое способны только коммунисты.

– И что же они могли услышать в миле от берега? – поинтересовался Хэрод.

саттер рассмеялся:

– Это осталось между русскими и их антихристом. Но наши гости и брат Кристиан встревожились. Отсюда этот сторожевой пес, которого ты видел по дороге сюда.

– Сторожевой пес, – повторил Хэрод. – А в течение второй недели вся охрана тоже остается?

– Нет. То, что имеет отношение к Охоте, предназначено лишь для наших глаз.

Хэрод пристально посмотрел на раскрасневшегося священника.

– Джимми, как ты думаешь, Вилли появится на следующий уик-энд?

Преподобный поспешно вскинул голову, и его маленькие глазки живо блеснули.

– Конечно, Тони. Я не сомневаюсь, что мистер Борден прибудет в условленное время.

– А откуда ты это знаешь?

саттер покровительственно улыбнулся, поднял фужер и тихо произнес:

– Об этом говорится в Откровении от Иоанна, Энтони. Все это было предсказано тысячи лет назад. Все, что мы делаем, давно уже начертано в коридорах времен Великим Ваятелем, который видит жилу в камне гораздо отчетливее, чем на это способны мы.

– Неужели? – съязвил Хэрод.

– Да, Энтони, это так, – подтвердил Саттер. – Можешь не сомневаться.

Губы Хэрода дернулись в усмешке.

– Кажется, я уже и не сомневаюсь, Джимми. Но, боюсь, я не готов провести здесь эту неделю.

– Эта неделя – ничто. – Саттер закрыл глаза и прижал холодный фужер к щеке. – Это всего лишь прелюдия, Энтони. Всего лишь прелюдия.

Неделя так называемой прелюдии показалась Хэроду бесконечной. Он вращался среди людей, чьи фотографии всю жизнь видел в «Тайме» и «Ньюс-уик», и выяснил, что, если не считать ауры власти, исходившей от них так же, как вездесущий запах пота исходит от жокеев мирового класса, ничто человеческое было им не чуждо. Они нередко ошибались и слишком часто вели себя глупо в своих судорожных попытках избежать конференций и брифингов, которые служили клетками с железными решетками для их пышного и роскошного существования.

В среду вечером, десятого июня, Хэрод обнаружил, что сидит в пятом ряду амфитеатра и наблюдает, как вице-президент всемирного банка, кронпринц одной из богатейших стран экспортеров нефти, бывший президент Соединенных Штатов и бывший государственный секретарь исполняют танец дикарей, нацепив на головы метелки, привязав вместо грудей половинки кокосовых орехов и обмотав бедра пальмовыми побегами, в то время как другие наиболее влиятельные восемьдесят пять человек Западного полушария свистят, орут и ведут себя, как первокурсники на вечеринке. Хэрод смотрел на костер и думал о черновом варианте «Торговца рабынями», который остался у него в кабинете и который уже три недели назад нужно было отправить на озвучивание. Композитор ежедневно получал три тысячи долларов и ничего не делал в ожидании, когда в его распоряжение будет предоставлен оркестр в том составе, который сможет гарантировать звучание, не уступающее записям в шести его предыдущих фильмах.

Во вторник и четверг Хэрод совершил поездки на «Антуанетту», чтобы повидаться с Марией Чен, и занимался с ней любовью в шелковом безмолвии ее каюты. Перед тем как вернуться к вечерним праздничным мероприятиям, он решил поговорить с ней:

– Чем ты здесь занимаешься?

– Читаю, – сказала она. – Отвечаю на корреспонденцию. Иногда загораю.

– Видела Барента?

– Ни разу. Разве он не на острове вместе с тобой?

– Да, я видел его. Он занимает все западное крыло особняка – он и очередной человек дня. Мне просто интересно, приезжает ли он сюда?

– Волнуешься? – поинтересовалась Мария Чен, перекатившись на спину и откинув со щеки прядь темных волос – Или ревнуешь?

– Пошла ты к черту! – Хэрод вылез из кровати и голым направился к бару. – Лучше бы он трахал тебя. Тогда, по крайней мере, можно было бы понять, что происходит.

Мария Чен подошла сзади и обхватила его руками. Ее маленькая, идеальной формы грудь прижалась к его спине.

– Тони, – промолвила она, – ты лгун.

Хэрод раздраженно обернулся. Она прижалась к нему еще крепче и нежно провела рукой по его гениталиям.

– Ты ведь не хочешь, чтобы я была с кем-нибудь другим. Совсем не хочешь.

– Чушь! – огрызнулся Хэрод.

– Нет, – прошептала Мария и скользнула губами по его шее. – Это любовь. Ты любишь меня так же, как я люблю тебя.

– Меня никто не любит. – Он намеревался сказать это шутливым тоном, но получилось совсем наоборот.

– Я люблю тебя, – тихо произнесла она. – А ты любишь меня, Тони.

Он оттолкнул ее и закричал:

– Как ты можешь говорить это?

– Могу, потому что это правда.

– Но зачем мы любим друг друга?

– Потому что так нам суждено. – И Мария Чен снова потянула его к мягкой широкой постели.

Позднее, лежа в ее объятиях, слушая плеск воды и другие непонятные корабельные звуки, Хэрод вдруг почувствовал, что впервые за всю свою сознательную жизнь ничего не боится.

Бывший президент Соединенных Штатов отбыл в субботу после полуденного банкета на открытом воздухе, и к семи вечера на острове остались лишь приспешники средней руки, бесцеремонные и прожорливые, в обтягивающих блестящих костюмах и дорогих джинсах. Хэрод решил, что самое время возвращаться на материк.

– Охота начинается завтра, – заметил Саттер. – Неужели ты хочешь пропустить это развлечение?

– Я не хочу пропустить приезд Вилли. Барент по-прежнему уверен, что он приедет?

– До захода солнца, – кивнул Саттер. – Такова была последняя договоренность. Джозеф слишком скромничал относительно того, как он связывается с мистером Борденом. Чересчур скромничал. По-моему, брата Кристиана это начало раздражать.

– Это проблемы Кеплера. – Хэрод поднялся на палубу катера.

– Ты уверен, что нужно привезти дополнительных суррогатов? – осведомился преподобный Саттер. – У нас их предостаточно в общем загоне. Все молодые, сильные, здоровые. Большинство – из моего центра реабилитации для беженцев. Там даже женщин хватит для тебя, Энтони.

– Я хочу иметь парочку собственных, – ответил Хэрод. – Вернусь сегодня вечером. Самое позднее – завтра утром.

– Ну что ж. – Глаза Саттера странно блеснули. – Я бы не хотел, чтобы ты что-нибудь пропустил. Возможно, этот год будет особенным.

Хэрод кивнул, мотор катера заработал, и он, мягко отплыв от причала, начал набирать скорость, как только оказался за пределами волнорезов. Яхта Барента оставалась единственным крупным судном, если не считать пикетировавших остров катеров и удалявшегося миноносца. Как обычно, им навстречу выехала лодка с вооруженной охраной, которая, визуально опознав Хэрода, последовала за ними к яхте. Мария Чен с сумкой в руке уже ждала у трапа.

Ночная поездка на берег оказалась гораздо спокойнее, чем предыдущее плаванье. Хэрод заранее заказал машину, и за верфью Барента его ждал небольшой «мерседес» – любезность со стороны Фонда западного наследия.

Они свернули на семнадцатое шоссе к Южному порту, а последние тридцать миль до Саванны проделали по автостраде.

– Почему в Саванне? – поинтересовалась Мария Чен.

– Они не сказали. Парень по телефону просто объяснил мне, где остановиться – у канала на окраине города.

– И ты думаешь, это был тот самый человек, который тебя похитил?

– Да, – кивнул Хэрод. – Я уверен в этом. Тот же самый акцент.

– Ты продолжаешь считать, что это дело рук Вилли? – спросила Мария Чен.

Хэрод с минуту ехал молча, затем тихо сказал:

– Да. И я могу найти этому только одно объяснение. Барент и остальные уже имеют возможность поставлять в загон обработанных людей, если им это требуется. А Вилли нужен помощник.

– И ты готов участвовать в этом? Ты по-прежнему лоялен к Вилли Бордену?

– К черту лояльность! – огрызнулся Хэрод. – Барент отправил Хейнса ко мне в дом, избил тебя, просто чтобы покрепче натянуть мой поводок. Со мной еще никто так не поступал. Если у Вилли есть свои планы, какая разница? Пусть делает, что хочет.

– Но это может оказаться опасным.

– Ты имеешь в виду суррогатов? – спросил Хэрод. – Не вижу, каким образом. Мы удостоверимся, что они безоружны, а когда они окажутся на острове, с ними вообще не будет никаких проблем. Даже победитель этих пятидневных олимпийских игр заканчивает свою жизнь под корнями мангровых деревьев на старом рабском кладбище где-то на острове.

– Так что же Вилли пытается сделать? – спросила Мария.

– Проучить меня. – Хэрод выехал на эстакаду. – Единственное, что мы можем, это наблюдать и пытаться выжить. Кстати, ты захватила браунинг?

Мария Чен достала из сумки револьвер и передала его Хэроду. Ведя машину одной рукой, он снял предохранитель, проверил оружие и засунул его под ремень, прикрыв свободной гавайской рубашкой.

– Ненавижу оружие, – бесцветным голосом произнесла Мария Чен.

– Я тоже, – сказал Хэрод. – Но есть люди, которых я ненавижу еще больше, и один из них – этот негодяй в капюшоне с польским акцентом. Если он окажется тем самым суррогатом, которого Вилли хочет отправить на остров, мне придется очень постараться, чтобы не вышибить ему мозги по дороге.

– Вилли это не понравится, – заметила Мария Чен. Хэрод кивнул и свернул на боковую дорогу, идущую вдоль заросшего берега канала к заброшенной пристани. Их уже ждали. Он остановился, недоезжая шестидесяти футов, как было условлено, и помигал фарами. Из машины впереди вышли мужчина и женщина и медленно направились к ним.

– Мне надоело беспокоиться, что понравится Вилли, Баренту или еще кому-нибудь, – сквозь зубы произнес Хэрод.

Он открыл дверь и вытащил из-за пояса револьвер. Мария Чен достала из своей сумки цепи и наручники. Когда мужчина и женщина были от них футах в двадцати, Хэрод наклонился к Марии Чен и ухмыльнулся:

– Пусть теперь они беспокоятся о том, что понравится Тони Хэроду. – Он поднял ствол и прицелился точно в голову мужчины с короткой бородкой и длинными седыми волосами. Тот остановился, посмотрел на револьвер и указательным пальцем поправил очки.

Глава 61

Соломону Ласки казалось, что все это уже однажды было с ним.

Шел первый час ночи, когда катер пришвартовался к бетонной пристани и Тони Хэрод вывел его и мисс Сьюэлл на берег. Пока они стояли на причале, Хэрод спрятал браунинг – ведь считалось, что они его обработанные пешки. К ним подъехали два карта для гольфа, и Хэрод сказал водителю в униформе:

– Этих двоих отвези в загон для суррогатов.

Сол и мисс Сьюэлл безучастно уселись на сиденье, позади них встал человек с пневматической винтовкой. Сол повернул голову и посмотрел на женщину рядом с ним. Лицо ее ничего не выражало, косметики на нем не было, волосы зачесаны назад, дешевое платье висело, как на вешалке. Они остановились у проверочного пункта на южном конце охраняемой зоны и покатили дальше по ничейной земле, вымощенной хрустящим ракушечником.

«Интересно, – думал Сол, – что передает Натали шестилетний бесенок Мелани Фуллер, если вообще передает что-нибудь?»

Бетонные сооружения за оградой купались в ярком свете. Только что прибыли еще десять суррогатов, и Сол с мисс Сьюэлл присоединились к ним на голом дворе размером с баскетбольную площадку, обнесенном колючей проволокой.

С этой стороны ограды вместо служащих в синей униформе повсюду стояли вооруженные автоматами люди в зеленых комбинезонах и черных кепках. Из записей Коуэна Сол знал, что это представители личной охраны Барента, а из допросов Хэрода двумя месяцами раньше он выяснил, что все они в той или иной мере обработаны своим хозяином.

– Раздевайтесь! – скомандовал высокий человек с пистолетом.

Около дюжины пленников – в основном молодые мужчины, хотя Сол заметил и двух женщин, практически еще девочек, – тупо посмотрели друг на друга. Они все пребывали либо в состоянии шока, либо под воздействием наркотиков. Солу был знаком этот взгляд. Он видел его, когда люди приближались ко рву в Челмно или выходили из поездов в Собибуре. Они с мисс Сьюэлл начали раздеваться, в то время как остальные продолжали безучастно стоять на месте.

– Я сказал – раздеваться! – повторил охранник.

Вперед вышел еще один с винтовкой. Он ударил прикладом ближайшего пленника – юношу лет восемнадцати-девятнадцати в очках с толстыми стеклами и неправильным прикусом. Тот, так и не поняв, чего от него хотят, рухнул лицом на бетон. Сол отчетливо услышал хруст сломанных зубов. Затем пленники начали медленно раздеваться.

Мисс Сьюэлл выполнила приказ первой. Сол обратил внимание, что ее тело выглядело моложе и нежнее, чем лицо, если не считать страшного шрама после операции.

Не отделяя мужчин от женщин, пленников выстроили в ряд и повели вниз по длинному бетонированному спуску. Краем глаза Сол замечал двери, ведущие в отделанные плиткой коридоры, которые разбегались в разные стороны от этого подземного проспекта. К дверям подходили охранники в комбинезонах, чтобы посмотреть на новых суррогатов, а один раз всем пришлось прижаться к стенам, когда навстречу выехала процессия из четырех джипов, заполнивших тоннель шумом и выхлопами. Сол начал гадать, не прорезан ли весь остров такими подземными тоннелями?

Их отвели в пустое, ярко освещенное помещение, где мужчины в белых куртках и хирургических перчатках осмотрели всем рты, задние проходы и влагалища у женщин. Одна из девушек зарыдала, но ее тут же заставили умолкнуть ударом приклада.

Сол ощущал странное спокойствие, размышляя о том, откуда взялись эти суррогаты, использовали ли их раньше, и если да, то насколько отличается его собственное поведение. После смотровой их отправили в длинный узкий коридор, который, похоже, был вырублен прямо в камне. По выкрашенным в белый цвет стенам стекала вода, с двух сторон тянулись полукруглые ниши, забранные решетками, за которыми виднелись обнаженные безмолвные фигуры.

Когда очередь дошла до мисс Сьюэлл, Сол понял, что надобности в камерах в человеческий рост не было, так как никто из узников не задерживался здесь больше недели. А потом наступила очередь Сола.

Ниши располагались на разных уровнях, и его оказалась в четырех футах над землей. Он заполз внутрь. Камень был холодным, зато ниша оказалась достаточно глубокой и позволяла вытянуться в полный рост. Выдолбленная канавка и вонючее отверстие подсказали, где следует справлять нужду. Решетка опускалась гидравлическим способом сверху и упиралась остриями в глубокие отверстия в полу, оставляя лишь двухдюймовую щель, куда должна была подаваться еда.

Сол лег на спину и уставился в каменный потолок, находившийся в пятнадцати дюймах от его лица. Где-то дальше по коридору раздался хриплый мужской крик. Послышались шаги, звуки ударов, лязг железа, и вновь наступила тишина. Сол ощущал полное спокойствие. Он исполнял свой долг. Каким-то странным образом он почувствовал себя сейчас гораздо ближе к своим родным – отцу, Иосифу, Стефе, чем когда бы то ни было.

Чтобы не заснуть, Сол потер глаза и надел очки. Странно, что их не отобрали. Он вспомнил, как в Челмно работал в бригаде, собиравшей десятки тысяч очков, горы очков – их перекладывали на грубый конвейер, где другие заключенные отделяли стекла от металлических оправ, а затем сортировали оправы, выбирая золотые и серебряные. В рейхе ни одна мелочь не пропадала даром. Лишь человеческие жизни ничего не стоили.

Сол принялся щипать себя за щеки, чтобы не дать закрыться глазам. В нише было холодно, но он понимал, что уснет без всяких усилий. По-настоящему он не спал уже три недели – каждую ночь наступление фазы сна включало механизм постгипнотической суггестии, которая теперь и составляла его видения. Вот уже восемь ночей, как для запуска этого механизма он не нуждался в звуке колокольчика. Фаза быстрого сна сама по себе вызывала появление видений.

Были ли эти видения просто сном или он находился во власти воспоминаний? Сол уже не мог понять этого. Сон-воспоминание стал реальностью. В бесплотные видения превратились часы бодрствования, когда он готовился, планировал и обсуждал с Натали их дальнейшие действия. Поэтому он был так спокоен. Темный холодный коридор, обнаженные заключенные, камера – все это было гораздо ближе к реальности, к тем беспощадным воспоминаниям о нацистских гетто и концлагерях, чем жаркие летние дни в Чарлстоне с Натали и Джастином. Девушка и мертвец в оболочке ребенка…

Сол попробовал представить себе Натали. Он крепко сжал веки, пока глаза его не наполнились слезами, затем он широко раскрыл их и начал думать о ней.

Прошло всего три дня с тех пор, как Натали приняла решение.

– Сол! – воскликнула она, оторвавшись от карты, разложенной на маленьком столике мотеля. – Нам незачем делать это в одиночку. Мы можем найти того, кто заинтересован в этом.

Стена в номере за спиной Натали была усеяна мозаикой увеличенных снимков, сделанных ею на острове Долменн.

Сол покачал головой, не в силах разделить ее энтузиазм от усталости.

– Никого нет, Натали. Все погибли. Роб, Арон, Коуэн. Микс будет вести самолет.

– Нет, есть еще кое-кто! – воскликнула она. – Я думала об этом все последние недели. Тот, кто имеет к нашему делу непосредственный интерес. И я могу привезти их завтра. До субботней встречи на стоянке мне не надо навещать Мелани.

И она все ему рассказала, а уже через восемнадцать часов он встречал в аэропорту самолет из Филадельфии. Натали появилась в сопровождении двух молодых чернокожих мужчин. Джексон выглядел старше, чем полгода назад, его лысеющая голова поблескивала в ярком освещении зала, лицо покрылось сеткой мелких морщин, что свидетельствовало об окончательном заключении негласного нейтралитета с окружающим миром. Юноша справа от Натали казался полной противоположностью Джексону: высокий, тощий, энергичный, с таким подвижным и выразительным лицом, что трудно было отследить оттенки его настроений. Его высокий громкий смех эхом отдавался в коридорах, заставляя окружающих оборачиваться. Сол вспомнил, что этого парня называли Зубаткой.

– А вы уверены, что это Марвин? – спросил Джексон позднее, когда они уже ехали в Чарлстон.

– Да, – подтвердил Сол. – Но он… стал другим.

– Мадам Буду здорово поработала над ним? – осведомился Зубатка. Он без конца крутил ручку приемника в панели управления, пытаясь найти что-нибудь подходящее.

– Да, – ответил Сол, не переставая удивляться, что может говорить об этом еще с кем-то, кроме Натали. – Но есть шанс, что нам удастся вылечить его… спасти.

– Как раз это мы и собираемся сделать. – Зубатка ухмыльнулся. – Стоит сказать слово, и все братство Кирпичного завода наводнит этот чертов город, понимаешь?

– Нет-нет, из этого ничего не получится, – поспешно предостерег Сол. – Натали, наверное, уже объяснила вам почему.

– Она-то объяснила. Но как ты думаешь, сколько нам еще ждать? – спросил Джексон.

– Две недели, – ответил Сол. – Так или иначе, через две недели все будет закончено.

– Хорошо, даем вам две недели, – согласился Джексон. – А потом мы сделаем все, чтобы вытащить Марвина, независимо от того, будете вы участвовать в этом или нет.

– Мы успеем. – Сол посмотрел на огромного негра на заднем сиденье. – Джексон, я не знаю, это твое имя или фамилия?

– Фамилия. Я отказался от имени, когда вернулся из Вьетнама. Больше оно мне не нужно.

– Да и меня зовут не Зубатка, – присоединился к разговору его приятель. – Я – Кларенс Артур Теодор Варш. – И он пожал протянутую Солом руку. – Да, ладно, – тут же ухмыльнулся он, – учитывая, что ты друг Натали и вообще, так и быть, зови меня просто мистер Варш.

Труднее всего было в последний день перед отъездом. Сол был уверен, что ничего не получится, что старуха не выполнит свою часть сделки или не сумеет осуществить необходимую обработку, на которую, как она утверждала, ей понадобится три недели, пока Джастин и Натали будут ходить на пристань и смотреть в бинокль. Или информация Коуэна окажется ошибочной, а если и верной, то за прошедшие месяцы планы могли измениться. Или Тони Хэрод не откликнется на телефонный звонок и расскажет обо всем на острове, а если не расскажет, то убьет Сола и того, кого пошлет Мелани Фуллер, едва берег исчезнет из виду. Может, когда Сол будет на острове, старуха расправится с Натали, пока он будет связан по рукам и ногам в ожидании собственной кончины.

Затем наступил полдень той субботы. Они подъехали к Саванне и припарковали машину у канала еще до того, как сгустились сумерки. Натали и Джексон спрятались в кустах ярдах в шестидесяти к северу. Натали держала винтовку, изъятую ими у шерифа в Калифорнии.

Зубатка, Сол и женщина-манекен, которую Джастин называл мисс Сьюэлл, остались ждать в машине. Один раз женщина повернула голову, как кукла чревовещателя, пристально взглянула на Сола и изрекла:

– Я вас не знаю.

Он ничего не ответил, лишь посмотрел на нее без всякого выражения и попробовал представить себе ее мозг после столь долгого периода насилия. Мисс Сьюэлл закрыла глаза с механической резкостью кукушки из часового механизма. До приезда Тони Хэрода больше никто не проронил ни слова.

На мгновение Солу показалось, что продюсер собирается пристрелить его, когда он увидел, как тщательно тот целится. На шее Хэрода напряглись жилы, палец на спусковом крючке побелел. Сол испугался, но это был чистый, контролируемый страх, не имевший ничего общего с волнениями последней недели и безнадежностью его ночных видений. Что бы ни случилось, он сознательно выбрал этот путь.

В конце концов Хэрод удовлетворился тем, что выругался и дважды ударил Сола по лицу, вторым ударом слегка поцарапав ему скулу. Сол даже не сопротивлялся, мисс Сьюэлл также безучастно взирала на происходящее. У Натали был приказ стрелять из укрытия лишь в том случае, если Хэрод попытается убить Сола или заставит кого-нибудь другого напасть на него с целью убийства.

Его и мисс Сьюэлл посадили на заднее сиденье «мерседеса», несколько раз обмотав им запястья и лодыжки тонкой цепью. Азиатская секретарша Хэрода – по сообщениям Харрингтона и Коуэна Сол знал, что ее звали Мария Чен, – сделала это тщательно, но аккуратно, чтобы не пережать кровеносные сосуды. Потом она затянула цепочки и защелкнула на них замки. Тем временем Сол, как психиатр, заинтересованно изучал ее лицо, размышляя, что привело ее сюда и что ею движет.

Он догадывался, что это было врожденным недостатком его народа – вечное еврейское желание понять, осознать мотивы, докопаться до причин. Так они продолжали свои вечные споры, толкуя подробности Талмуда, в то время как их энергичные и не особо размышляющие враги сковывали их цепями и заталкивали в печи. Их убийц никогда не волновали ни средства и способы достижения целей, ни проблемы нравственности до тех пор, пока поезда прибывали точно по расписанию и канцелярия исправно заполняла отчетные бланки.

За мгновение до того, как фаза быстрого сна запустила механизм его видений, Сол Ласки очнулся. Он вобрал в себя сотни биографий, собранных Симоном Визенталем, целый каталог гипнотически запечатленных личностей, но в сновидениях, на которые он себя обрек, регулярно повторялась лишь дюжина. Он не видел их лиц, хотя провел многие часы в Яд-Вашеме и Лохам-Хагетаоте, глядя на их фотографии. Просто он смотрел их глазами, обозревая картины их жизни, и для него вновь становились реальностью бараки, колючая проволока и изможденные лица.

И сейчас, лежа в каменной нише на скале острова Долменн, Сол Ласки понял, что на самом деле он никогда и не покидал эти лагеря смерти. Более того, они оказались единственным местом на земле, где он чувствовал себя абсолютно естественно.

Балансируя на грани сна и бодрствования, он знал, чей образ привидится ему этой ночью – Шалома Кржацека, человека, чью внешность и биографию он выучил наизусть, хотя сейчас некоторые даты и подробности утонули в тумане истинных воспоминаний. Сол никогда не был в Варшавском гетто, но теперь он видел его каждую ночь: толпы людей, бегущих под автоматным огнем к канализационным трубам, ползущих в потоках экскрементов по черным сужающимся проходам, одновременно посылая проклятья и молясь, чтобы впереди никто не умер и не закупорил путь… Сотни перепуганных мужчин и женщин, проталкивающихся в арийскую канализационную систему, проходящую под стенами и колючей проволокой. Кржацек выводил своего девятилетнего внука Леона, а сверху на них лились экскременты немцев и плавали вокруг, в то время как уровень воды все время поднимался, грозя затопить их… Наконец впереди показался просвет, но позади Кржацека уже никого не было – он выполз один под лучи арийского солнца и, развернувшись, заставил себя вновь вернуться в трубу, по которой полз две недели. Вернуться, чтобы отыскать Леона.

Зная, что это приснится ему с самого начала, Сол смирился и заснул.

Глава 62

Тони Хэрод наблюдал за прибытием Вилли. За час до захода солнца реактивный самолет мягко опустился на посадочную полосу, перечерченную тенями высоких дубов. В конце ее, в маленьком терминале с кондиционерами собрались Барент, Саттер и Кеплер. Хэрод почему-то сомневался, что Вилли окажется в самолете, и чуть не раскрыл рот от изумления, когда тот появился в окружении Тома Рэйнольдса и Дженсена Лугара.

Остальные, похоже, отнеслись к этому совершенно спокойно. Джозеф Кеплер принялся знакомить всех, словно был старым другом Вилли. Джимми Уэйн Саттер поклонился и загадочно улыбнулся, пожимая ему руку. Лишь Хэрод продолжал стоять, вытаращив глаза, пока Вилли не обратился к нему:

– Вот видишь, друг мой Тони, остров – это и есть рай.

Барент более чем любезно поздоровался с гостем и дипломатично взял его под локоток. Вилли был в вечернем смокинге и черном галстуке.

– Как же долго мы ждали этого удовольствия! – улыбнулся Барент, не выпуская руки продюсера.

– Да, воистину, – улыбнулся в ответ тот.

Вся процессия двинулась к особняку в сопровождении картов для гольфа, подбиравших по дороге прислугу и телохранителей. Мария Чен, просияв, встретила Вилли в Главном зале, подставив для поцелуя щеку.

– Билл, мы рады, что вы вернулись. Мы скучали.

– Я тоже соскучился по твоей красоте и проницательности, дорогая. Если ты когда-нибудь устанешь от дурных манер Тони, пожалуйста, поразмысли над тем, чтобы стать моей помощницей. – И его выцветшие глаза озорно блеснули.

Мария Чен рассмеялась:

– Надеюсь, скоро мы все снова начнем работать вместе.

– Возможно, даже очень скоро, – кивнул Вилли и, взяв ее под руку, последовал за Барентом и остальными в гостиную.

Обед превратился в настоящий банкет, длившийся до начала десятого. За столом присутствовали более двадцати человек, но когда Барент поднялся и направился в Игровой зал в западном пустом крыле особняка, к нему присоединились только четверо.