Богами не рождаются Устименко Татьяна
— Не молчи, дедушка! — умоляюще затормошил старика Алехандро. — Если есть хоть один шанс спасти мою драгоценную, я для этого самого себя не пожалею!
Остальные ничего не поняли, поэтому просто молча хлопали вытаращенными глазами. Дед Онисим нерешительно пожевал сморщенными губами, а потом, испросив взглядом дозволения у Ратибора, все-таки начал рассказывать:
— Знание сие есть древнее, тайное, простым селянам неведомое, а потому от непосвященных в большом секрете сберегаемое. Передается оно в роду нашем, Захарьевом, по наследству от отца к деду. Мне оно от шамана Порфирия досталось — жаль, что вот только силы его я не унаследовал. А Гала наша — она в него пошла…
— Но Ратибор-то откуда тогда про вашу тайну узнал? — недоверчиво хмыкнул Фен.
— Ох, лишечко! — Дед хитро улыбнулся. — У Захария много жен перебывало, оттого-то и род наш крепко на земле Уральской укоренился. А я-то уж как рад-радешенек, что дожил до вашего прихода — не исчах, не помер. Ну да я с вами, однако, в горы не пойду, ноги у меня уже не те — нет в них молодой прыти.
— Дедушка, а зачем нам в горы-то лезть понадобится? — нетерпеливо перебил Алехандро по-стариковски многословную и запутанную речь Онисима.
Но Старик не обиделся, он успокаивающе положил на плечо горячего юноши свою тяжелую, словно из доски вытесанную, ладонь и размеренно продолжил:
— Захария много по земле нашей поскитался. Бают, будто он и Врата Небес сам устроил и много тайн за ними схоронил. Да и пожил он немало, и еще вроде бы как испил он в чужой стороне зелья неведомого молодильного, силы огромные ему даровавшего. А в нашем краю нашел он в горах пещеру одну волшебную, всю изнутри хрусталем выложенную. И якобы свойства необычные хрусталь тот имеет — кости сломанные сращивает, разум уснувший пробуждает, мудрость дает нечеловеческую…
— Возможно ли это? — не поверил Алехандро, не сводя с деда загоревшегося надеждой взгляда.
— Возможно! — коротко ответил Ратибор. — Довелось мне подобное видеть, как вождей еле живых волшебная пещера излечивала и на поле брани героями великими возвращала.
— Ну, — скептично протянула Крися, — сложные ультразвуковые приборы часто монтируются на основе резонансных частот колебания нескольких пластин кварца. Хрусталь вообще обладает множеством малоизученных свойств — вспомните хотя бы мистические шары кельтских магов, медиумов и спиритов…
— Решено, — громогласно провозгласил Фен, — несем Нику в эту вашу пещеру друидскую!
Все, кроме Ратибора и Онисима, радостно закивали.
— Охма, и скор же ты, богатырь, на решения! — усмехнулся старик. — А мне вот ведомо, что не попусту лечебную пещеру Оком мира прозвали! Сама она выбирает — чем кого одарить, а чем наказать. Живал в наших местах хан один, шибко до золота жадный, а на доброту душевную — прижимистый. Прослышал он про Око мира, схватил шамана тогдашнего да и приказал отвести себя в пещеру…
— И что? — испуганно выдохнул Алехандро.
— Не отказал ему шаман, — удрученно покачал седой головой Онисим, — знал, что воздастся хану по заслугам. Нашли через пару дней ханские слуги труп своего господина, обугленный, как головешка…
— А твое лицо? — спросила Кристина. — Тоже таким от пещеры стало?
— Нет, — небрежно отмахнулся старик, — полез я однажды туда, куда соваться не следует. Молод был да глуп. Не своим путем пошел. — Онисим надолго замолчал, а затем встал, подошел к Нике и приблизил свечу к ее шее, на которой висели рядышком рукоятка от кинжала Зуб дракона и серебряный свисток из усыпальницы Рыжих жриц. — А вот ей ее путь давно ведом. — Старик ласково прикоснулся пальцем к нежной щеке больной девушки. — Выздоравливай поскорее, Хозяйка врат!
Алехандро сидел на припорошенном снегом крыльце избушки, усиленно делая вид, будто приводит в порядок лезвие своей рапиры, а по правде — с любопытством присматривался к возившимся среди сугробов Фениксу и Антонио. За время, прошедшее с начала путешествия, мальчишка-послушник заметно вырос, раздался в плечах и возмужал, но в некоторых вопросах по-прежнему оставался наивным до неприличия. Вот и сейчас, творчески самореализуясь под чутким руководством проказливого штурмана, Антонио старательно лепил из снега нечто кривобокое, весьма смахивающее на карикатурно пышную женскую фигуру.
— Эй, Микеланджело местного разлива, — виконт метко запустил снежком в трудолюбиво сгорбленную спину кардинальского воспитанника, — что это ты там такое изваял? На Кристину вроде не походит!
— Упаси меня святая Ника, чтобы эта кривая образина хоть чем-то напоминала прелестную Крисю, — немного виновато откликнулся мальчишка. — Просто господин Феникс сказал, что для тех, кто не умеет клеить девушек, последний шанс чего-то добиться — слепить снежную бабу!
Алехандро восторженно хохотнул. Простодушный Антонио, конечно, не уловил тонкой игры слов «клеить — лепить», которой блеснул шутник-штурман. Право же, слишком часто наследнику казалось, что за грубоватыми опусами могучего штурмовика скрывается недюжинный ум, впрочем напрочь отрицаемый самолюбивым Аймом. Залог успешной работы любой команды — подобрать в нее людей, обладающих совершенно несхожими склонностями и темпераментами. Результат операции напрямую зависит от большого числа мнений и вариантов развития событий, выдвигаемых членами команды, плюс такому звену позарез требуется авторитетный лидер, умеющий объективно анализировать полученные версии. Теперь Алехандро понимал, по какому именно принципу формировали экипаж «Ники». А вот по части клеить девушек… Виконт насмешливо подмигнул нескольким деревенским красоткам, через ветхий забор неотрывно и жадно наблюдающим за здоровенным штурманом, специально красующимся в одной легкой рубашке. А мороз-то на дворе нешуточный… Алехандро потер перчаткой покрасневший кончик носа.
— Шо, змерз, Маугли? — сардонически улыбнулся Феникс, кулаком проламывая свежий ледок, затянувший поверхность бадьи с водой.
— Да не май месяц на дворе, однако, — отшутился виконт, безоговорочно признавая превосходство закаленного штурмана.
— Неужто? — делано изумился штурман, с фырканьем выливая ледяную воду на свою разгоряченную голову. Даром он, что ли, полчаса демонстрировал приемы карате, мастерски делая вид, будто совсем не замечает восторженно поохивающих селянок, плененных его удалью. От волос богатыря немедленно повалил теплый пар. Девки восторженно завизжали. Феникс скинул мокрую рубаху, сладко потянулся могучим торсом и, накинув на голые плечи тонкий кафтанчик, присел рядом с виконтом.
— Ты зачем над послушником изгалялся? — заинтересованно спросил Алехандро.
Штурман покосился на друга темным глазом, в котором так и прыгали смешинки:
— Робок больно твой послушник! Не знает, дурень, как к девке подступиться, — а Кристина уже истосковалась вся. Замуж ей пора… — Он вытянул из стоявшего на крыльце плетеного туеска тонкий ломтик копченого сала и принялся задумчиво жевать, щурясь на поблескивающие в солнечном свете льдинки.
Алехандро отложил рапиру и неодобрительно уставился на штурмана:
— А ты, как я погляжу, по женской части спец!
Феникс многозначительно хмыкнул:
— А ты, типа, нет?
— А может, ты и к Нике лыжи вострил? — не унимался ревнивый виконт.
Штурман хотел привычно отшутиться, но, увидев раскрасневшееся лицо наследника, понял, что разговор принимает далеко не шуточный оборот:
— Охолони, друже! — Он сильно хлопнул виконта по плечу. — Горячий ты зело, кровь у тебя южная — так и бурлит! Я ведь Нику чуть ли не с пеленок знаю, она мне заместо сестры родной. Да и не ее я поля ягода. Ей принц нужен! (При этих словах, Алехандро громко выдохнул и расслабился.) Мне вот сестричка твоя шибко в душу запала. — Уголки губ Феникса лукаво поползли верх. — Коли все образуется, то к ней свататься стану. Она хоть и не семи пядей во лбу, но душой чистая и светлая. Хорошая из нее подруга получится!
Алехандро взволнованно отвернулся, донельзя обрадованный мнением мудрого штурмана относительно его младшей, любимой сестренки.
— Не грусти, прынц заморский! — поддразнил Фен. — Выкарабкается твоя ненаглядная. Она еще в Школе такой упрямой стала. Не гляди, что тонкая да чувствительная, зато внутри у нее — чистейшая сталь. Лоза вон тоже хрупкая, все гнется-гнется — а не ломается…
Виконт хотел о чем-то спросить, но встретил пристальный взгляд расширившихся зрачков друга, пытливо смотревших в упор, и тут же забыл заготовленный вопрос. Ни капли обычной дурашливости не сквозило в тот момент в проницательном взоре штурмана.
— Зачем же ты так? — с упреком спросил наследник. — Зачем зачастую дураком себя напоказ выставляешь? Вот поэтому Айм и не считается с тобой вовсе!
По губам Феникса бродила непонятная усмешка.
— Не считается, говоришь?.. — чуть насмешливо протянул он. — Да и нехай с ним, ибо наш толстяк умен, но себе же на беду — самоуверен излишне. Может зарваться, и тогда самое милое дело его не тычком, а шуткой невинной на место поставить.
Алехандро потрясенно вылупил глаза, никак не ожидая от грубоватого штурмана настолько глубокого понимания человеческой психологии.
— Оно ведь как в жизни случается, — спокойно продолжал Фен, — это только детство кулаками машет — с несправедливостью вокруг себя борется. А зрелость — та поумнее будет, она в драку попусту не лезет, но учится к миру приспосабливаться, преуспевать в нем. Вот только взрослеем мы все в разное время… Посему Аймушка наш — еще дитя малое, вроде умен-благоразумен, а чуть что — сразу на манер страуса голову в песок прячет, не замечая, как беззащитная задница снаружи остается…
Виконт заинтригованно поднял тонкую бровь:
— А Ника?
— Ника-то, — со вкусом обсосал кожицу от сала штурман, — добрая она лишку, в ущерб и себе, и задаче глобальной. Умная, сильная, надежная — но добрая, аж до одури! Она и нас бросить не может, и всех остальных спасти хочет. Вот и рвет себе душу, а ведь не божье это дело вовсе — души-то слушаться!
— Это как? — не понял Алехандро.
Феникс разочарованно вздохнул и вразумляюще постучал свиной шкуркой по смуглому лбу виконта:
— Спокойнее свой божий путь ей вершить надобно, на всякие мелочи не размениваться, за каждого человека не хвататься. Ради тысячи спасенных небось можно десятком-то убиенных и пожертвовать!
— Нами, что ли? — оторопел Алехандро. — Не сможет она…
— Вот этого я и боюсь! — помрачнел Феникс. — Знаешь, что случается с богами, которые парой людишек пожертвовать не умеют?
— Что? — всем телом содрогнулся виконт, интуитивно предугадав ответ.
— Собой они за это расплачиваются! — хмуро закончил штурман. — Вот что.
Алехандро сник и погрустнел.
— Брось, друже, авось еще и обойдется! — уже в привычной своей задиристой манере выражаться ободряюще гаркнул Феникс. — Где там этот наш деревенский знахарь-богатырь затерялся? Вроде бы он обоз снаряжать пошел, чтобы Нику в горы везти… Признаюсь по секрету, уж шибко он мне по всем статьям молодецким дерево одно экзотическое напоминает, на бабо… начинающееся… — Феникс игриво подмигнул.
— Баобаб! — подсказал начитанный виконт.
— Во-во, баболюб он и есть настоящий, — скабрезно осклабился штурман. — Тоже по части девок наш Ратибор не дурак оказался, от меня не отстает. Помнишь, как он вчера перед спелой мельничихой соловьем заливался — я, мол, все умею, снимаю порчу с любой бабы…
— Баб снимаю. Порчу, — в голос расхохотался Алехандро. — Он, как и ты, по женской части ценитель, а невеста у него — словно яблочко наливное.
— Ну он-то, может, и ценитель, а я — гурман! — самоуверенно подвел итог Феникс, поднимаясь на ноги. — Вон нам дед Онисим от ворот машет зазывно. Ну, значит, поехали уже!
Горный снег, белый и крупнозернистый, слепил глаза. Меньше чем за час пути у путешественников возник острый зуд под веками, вызывавший нестерпимое желание потереть, почесать взбунтовавшиеся органы зрения. Самые недисциплинированные — Антонио и Айм — так и поступили, неосмотрительно проигнорировав строгие запреты заботливого Ратибора, отчего им, естественно, стало только хуже. На ближайшем привале знахарь наложил на глаза приболевших гостей мешочки с какими-то травами, а потом выдал всем деревянные очки с узкими прорезями вместо темных стекол. Надевая это кустарное убожество, Феникс долго ворчал, вспоминая оставленные на звездолете любимые солнцезащитные «Полароиды», но ничего не поделаешь — пришлось смириться. Узкая обзорная щель при наличии некоторой тренировки почти не сужала кругозора, надежно оберегая глаза от солнечных лучей, отраженных девственным снегом.
А Алехандро на снег и вовсе не смотрел… Через узкие прорези очков он неотступно наблюдал за застывшим лицом любимой, кажущейся такой хрупкой на фоне укутывающих ее собольих мехов. Но, невзирая на его мысленные призывы очнуться, девушка оставалась неподвижной. Ратибор время от времени подходил к саням, везшим Нику, и заботливо брал ее за истончившееся запястье, отслеживая еле слышимую ниточку пульса. Недовольно качал головой, враждебно косился на тусклые браслеты, мертвой хваткой обхватившие руки больной, но снять их даже не пытался. Алехандро часто наклонялся к розовому ушку, скрытому средь густой чащи пышных рыжих кудрей, нашептывал тысячи милых глупостей и слов любви, пылко целовал холодные губы, но — увы, ненаглядная не отвечала. Ника не желала поднимать своих длинных загнутых ресниц, лежавших на бледных щеках, так разительно напоминая теперь мумию Влада Цепеша, что у виконта сердце обмирало от тревоги. Знать бы, каким богам молиться за любимую, да и остались ли еще в этом мире боги сильнее нее? Он отмечал, как устрашающе ввалились ее нежные щеки, заострился точеный носик, черные тени легли на влажные виски, и понимал — смерть рядом. Стоит, недобрая, возле его любимой, затаила дыхание и поджидает — как бы отплатить Рыжей за все: и за силу ее огненную, и за дружбу кракена, и за разбуженных Крылатых богов, и за усмиренный песчаный смерч.
«М-да, много чего хорошего за Никой накопилось — того, чего не прощает ревнивая судьба-злодейка…» — И Алехандро с неумолкающей тревогой вновь и вновь вспоминал недавнее пророчество Феникса.
На третьи сутки пути они достигли высокой одиночной скалы, в противовес всем другим горам не носившей щедрого снегового покрова. На высоте полуметра над землей зиял узкий вход в пещеру. Алехандро сунул голову внутрь и поспешно зажмурился. Пол, стены и потолок естественного округлого грота покрывали крупные кристаллы горного хрусталя, блиставшие сполохами холодного многоцветного пламени, словно застывшая радуга плавно перетекала из камня в камень, рождая тени неясных картин, отображающих прошлое и будущее. И при желании чего только нельзя было увидеть в этих отблесках: и небо с облаками, и бурную реку, и густой лес…
— Понял теперь, почему сию пещеру называют Оком мира! — подчеркнул интонацией Ратибор.
Наследник безмолвно кивнул.
Крися с Аймом тоже заглянули в грот и торопливо отошли, почтительно бормоча что-то про энергетические потоки и усиливающие их природные линзы.
Нику бережно внесли в пещеру и положили прямо на голые кристаллы, укрыв лишь тонким покрывалом. Алехандро опечалился: «Каково же это ей — лежать на холодном да остром?» — но Крися зашипела разгневанно: «Так и надо, контакт, массаж…» Виконт покорился. А что ему еще оставалось?
Два богатыря — Феникс и Ратибор — завалили вход в пещеру огромным валуном.
«Словно заживо ее погребли…» — неприятно царапнуло по сердцу наследника.
— Что же мы теперь делать станем? — спросил он Галу, хлопотавшую у костра.
— Ждать! — вместо невесты коротко бросил Ратибор, раскатывая меховой спальник поверх уложенных на снег еловых лап. — Три ночи ждать чуда. Ждать и надеяться!
Первой пришла боль. Жестоко вырвала меня из убаюкивающих объятий милосердного, предсмертного сна. Выгнула дугой тело, заставляя кровь жарче струиться в онемевших, атрофировавшихся конечностях. Вгоняла раскаленную иголку под каждый ноготь, а затем — в каждый пальчик, в руки и ноги. Сращивала порванные сухожилия, наживляла новые мышцы, восстанавливала кости. Исцелила отбитую селезенку и сломанный позвоночник, залатала пробитый череп и вынула осколки костей, пронзившие легкие. Филигранно возродила сгнившие нервные окончания, до этого сухие и почерневшие. Я сделала первый робкий вздох и открыла прозревшие глаза…
На вторую ночь возникло восприятие. Кристаллы показывали мне тысячи чужих миров, находящихся далеко за пределами известных нам галактик. Я еще не понимала — кто я, но послушно, как губка, впитывала открывающиеся мне знания. Я постигла технологии давно ушедших цивилизаций и языки инопланетных народов, тайны тибетской медицины и подлинное происхождение строителей гигантских пирамид страны Та-Кем, чаще называемой Египтом. Химия, богословие, теология, астрономия и ядерная физика непрерывно сменяли друг друга ярким калейдоскопом. К моему обновленному, безукоризненному телу прибавились изощренный ум, мощный интеллект, невероятная интуиция и холодный прагматизм. Душа отсутствовала. Я стала безликой машиной, самой совершенной на свете.
А на третью ночь появились они… Трое старцев, даже внешне схожих между собой, словно близнецы-братья. Убеленные сединами, одетые в развевающиеся, свободные, ангельские одежды. Мудрые, голубоглазые и добрые, как родные дедушки. Они окружили меня, обняли слабыми руками и поцеловали иссохшими губами, а я с восхищением и благодарностью приняла их бесценный дар — дар осознания самой себя. Я вспомнила все произошедшее со мной и узнала их, дорогих моему сердцу друзей — шамана Порфирия, крылатого Хизли и директора Захарию.
— Браво, капитан! — беззвучно хлопнул в ладоши директор. — Вы не только оправдали все мои надежды, но совершили подвиги, достойные если не богов, то, по крайней мере, титанов!
— Ах, господин Финдл, — это всецело ваша заслуга, ведь вы и в Школе любили загадывать нам различные загадки и ребусы, — скромно потупилась я.
— Ну и начудил же ты, дружище! — покачал лысой головой Хизли. — Совсем замучил нашу милочку со своими пророчествами.
— Неужели это еще не все? — с нехорошим предчувствием испугалась я.
Старики проказливо захихикали.
— Твой путь к Вратам только начинается, — предупредил шаман.
— О, боги милосердные, спасите меня! — Я измученно подняла глаза к хрустальному своду пещеры.
— Каким богам ты молишься? — удивились все трое.
— Ну, есть же в этом мире какая-то высшая сила! — окончательно растерялась я.
Хизли хихикнул — на этот раз неприкрыто злорадно, директор нахмурился, а Порфирий разочарованно всплеснул руками.
— Вот тебе раз, учили-учили ее — и все насмарку! — ненатурально расстроился Захария.
— Нелегко постигать себя! — укорил его шаман, видимо, более снисходительный к моим промахам.
— Еще не поздно правильно оценить свою душу, — успокоил меня техасец. — Было бы желание…
— Иди! — Директор повелительно простер руководящую длань. — Кому много дано, с того много и спросится. Ты не поняла косвенных намеков, значит, нам придется учить тебя прямо и грубо, как котенка тыкая мордочкой в совершенные ошибки и промахи!
— Куда тыкая? — еще пуще испугалась я. — В лужу?
Но видения не ответили, истончаясь, тая на глазах и превращаясь в легкую дымку…
А в следующее мгновение по ушам резанул громкий, пронзительный вой, грубо выбрасывая меня в реальный мир…
— Помогите, верните мою прелесть! — отчаянно голосил Антонио, хрипя и срываясь на визг.
Я вздрогнула и протестующе вытянула перед собой руки, намереваясь оградиться от этого дикого крика, сворачивающего мои внутренности в один встревоженно пульсирующий комок, выедающего душу и выгрызающего мозг. Случайно заметила браслеты на своих запястьях, полыхающие переливающимся пламенем, ярким как никогда. Первым же небрежным щелчком не то чтобы отвалила тяжелый камень, плотно закупоривающий вход в пещеру, а просто разнесла его в облако мелких осколков, мысленно переживая — лишь бы никого снаружи не задело. И вывалилась на склон горы такой, какой лежала в хрустальной пещере, — в одной развевающейся на ветру просторной полотняной рубахе. Неприбранная и непричесанная, пошатывающаяся на подгибающихся от онемения ногах, вмиг ставших чужими и непривычными, с вытянутыми вперед дрожащими пальцами. Не поймешь кто: то ли упырь, из домовины выбравшийся, то ли ведьма, из гроба восставшая. Под моими босыми ногами дымился, таял снег, а на свежих прогалинах тут же буйно пробивалась молодая зеленая трава. Оттолкнув окаменевшего Феникса, замершего с топором в руках, я мельком хмыкнула в перекошенное лицо Айма и улыбнулась, постаравшись сделать это как можно нежнее, обомлевшему Алехандро. Судя по тому, что любимый мужчина вдруг глухо застонал и обморочно повалился на спину, улыбка мне не удалась. И наконец, я налетела на источник нечеловеческого вопля…
Богобоязненный послушник Антонио, распластавшись в сугробе и судорожно обнимая неразлучный том священного Писания, голосил с силой, неожиданной для столь хилого горла. Он орал так, как не кричат даже пытаемые на дыбе смертники, и всем сразу становилось понятно — мальчишка лишился чего-то важного, более ценного для него, чем сама жизнь или спасение собственной души.
Я взметнула руку, желая извлечь Антонио из снега, но не рассчитала мощности своего энергетического импульса. Мальчишку выдернуло из ледовой норы, подняло на метр в воздух, перевернуло и швырнуло в соседний сугроб.
— Демоны! — взвыл ушибленный и до заикания перетрухнувший послушник.
— Где? — взвился рыжеватый незнакомый усач.
— Кто? — молодецки гаркнул Феникс, поднимая увесистый топор.
— Хозяйка врат! — бухнулась на колени миловидная девушка, обнимая мои ноги.
— А, черт! — Я поскользнулась на сотворенном мной же ледке и метко приземлилась на девицу, к счастью довольно мягкую на ощупь.
— Картина маслом — явление Христа народу! — многозначительно обобщил ехидный Айм.
Риф и Рей поднимали едва пришедшего в сознание Алехандро.
— Помогите, украли! — еще громче заверещал послушник, выползая из сугроба и на сей раз обращаясь явно ко мне.
— Да что у вас тут вообще происходит? Не дали мне, понимаешь, помереть спокойно… — визгливо гавкнула я.
— Умереть?
Виконт вновь попытался закатить глаза, но Фен с воплем: «Хватит уже миндальничать», — отрезвляюще стукнул его кулаком по макушке. Глаза моего милого плавно съехались к переносице, и он вяло обмяк на руках Рея и Рифа. Мушкетер посмотрел на штурмана укоризненно.
Я наконец-то оторвала от себя цепкие пальчики симпатичной девушки:
— Что у вас тут за выезд дурдома на природу? И где Кристина?
— Так вот я об этом и говорю! — Антонио полз на четвереньках, горестно мотая головой и волоча за собой порядком измочаленную антикварную книгу. — Украли нашу Крисю!
— Кто посмел? — вызверился Феникс. — Урою козла!
— Так, — я устало опустилась на чью-то лежанку, — давайте-ка с самого начала и поподробнее!
— Уйдут же, гады! — заколотился в истерике послушник.
— От меня не уйдут! — насупленно пообещала я.
Ситуация оказалась такова — Антонио с Крисей отошли чуть в сторону от лагеря, преследуя цель незаметно справить некие естественные физиологические надобности организма. К прискорбию, отнюдь не те, на которые скабрезно намекнул бесстыжий штурман, выразительно поигрывая густыми бровями. Мальчишка скромно отвернулся и спустя секунду услышал испуганный возглас девушки. Оказалось, что пятеро здоровенных парней, имевших донельзя неопрятный вид и одетых в шкуры, нагло умыкнули нашу биологиню прямо из-под невысокой сосенки, призванной укрыть Крисю от любопытных взоров. Подхватив на руки визжавшую девушку, похитители бросились к ближайшему лесочку, пропахивая нетронутую целину не хуже мощных снегоходов… Вот это событие и стало причиной заполошных воплей послушника. Попутно меня просветили по поводу всего случившегося с момента падения прогулочного бота и моего эффектного приземления прямиком во двор знахарки Галы, оказавшейся правнучкой достопамятного шамана Порфирия. Я только головой вертеть успевала, поворачиваться то к одному, то к другому рассказчику, наперебой излагавшим подробности, достойные пера Фенимора Купера или Майн Рида.
— Вот так-то, Хозяйка! — важно подытожил знахарь Ратибор.
— В целом мне все ясно, — откликнулась я, мысленно быстренько слепив воедино все описанные события. — Мне непонятно лишь одно: кто и зачем украл Кристину?
— Ну понятно же, зачем! — пошловато намекнул Феникс.
Антонио горестно взвыл, обеими руками вцепившись в свои и так-то не слишком пышные волосы. Ратибор смущенно откашлялся, Гала краснела и помалкивала.
— Да есть тут у нас орава лихих людишек, — смущенно повинился знахарь, — Свободными охотниками прозываются. Несколько мальчишек от родительских рук отбились. Сбежали в лес, землянок накопали и зажили по своему разумению. Охотятся, орехи да грибы собирают, меха по осени на торжке сбывают. Ну озорничают, знамо дело. Запросто могут зазевавшейся бабе юбку на голову завернуть. Одно слово — беспутные!
— А тут-то они что по холоду делали? — удивилась я.
— Так зимой самая знатная охота, мех у зверья зело густ и пушист, — компетентно пояснил Ратибор. — На песца, видать, охотились!
— На писца, говоришь! — с угрозой протянула я, вспомнив, в какой щекотливой ситуации подловили стеснительную Кристину. — Вот поймаю я ваших охотничков — такого писца им покажу!
Антонио смотрел на меня с надеждой.
— Ты знаешь, где точно лагерь похитителей расположен? — спросила я у знахаря.
Ратибор кивнул и указал в сторону леса.
— Веди! — приказала я.
Провинившиеся охотники, оказавшиеся всего лишь сборищем неухоженных мальчишек возрастом не старше семнадцати лет, улепетывали долго и отчаянно. Старательно путали следы, петляли, уводя нас то к чуть замерзшему болотцу, то к унылой каменистой гряде. Но их ухищрения попали втуне — я не отставала, прекрасно обходясь без четко видимого следа, чутко — лучше любой охотничьей собаки — улавливая тончайшие энергетические колебания, присущие каждому живому существу. Мальчишки упорно тащили завернутую в шкуры Кристину, бросив девушку только через десяток километров. Видимо, лишь тогда, когда уже совсем вымотались и приуныли. Я торопливо развязала попискивающий меховой кулек:
— Крись, ты жива?
— Ника! — повисла у меня на шее подруга. — Солнце мое рыжее!
Мы счастливо расцеловались, после чего девушка перешла в подрагивающие от переживания руки Антонио.
— Отступилась бы ты, Хозяйка! — попросил Ратибор, подразумевая, что пора бы мне позабыть про незадачливых похитителей, благо Кристину они не успели и пальцем тронуть, а уж тем паче — чем-то другим.
Но я заупрямилась, сама не понимая почему.
— Все равно догоню! — сердито рыкнула я, видимо, из извечной женской солидарности за все неправедно задранные подолы. — И отметелю показательно, дабы впредь неповадно насильничать стало. А коли вы устали, так я она дальше пойду.
Друзья возмущенно зароптали, отказываясь отпускать меня на очередные авантюры в одиночку.
— Место здесь худое! — поджал губы Ратибор. — Загнала ты песцовых охотников на Охранную гряду, за которой тропа к Небесным вратам начинается. Никто сюда соваться не отваживается. Дед Онисим один раз забрел — так вернулся еле живой, обожженный весь, едва-едва его Гала выходила.
— Почему обожженный-то? — подивилась Кристина, пожалуй, к моему великому изумлению, даже весьма довольная своими приключениями. Зато теперь моя подруга получила обоснованный повод горделиво задирать нос, красуясь перед по уши влюбленным в нее Антонио. Вон, мол, какая я роковая девушка — меня мужчины крадут, в меха бесценные заворачивают. Так что цени меня теперь, дурень, и люби до гробовой доски!
— Олгой-Хорхой охраняет подступы к Вратам, — тоненько подсказала Гала из-за широкой спины жениха, — и никого в оное место заповедное не пускает, клубами огня отгоняет!
— Кто? Червь из фантастического романа… — икнув от недоверия, начала я.
Но низкий, утробный рев неожиданно гулко раскатился над горной грядой, эхом отражаясь от огромных валунов.
— Нарвались… — стиснул зубы враз заробевшийРатибор.
Глава 2
Вам приходилось когда-нибудь жалеть своих друзей, переживать за их благополучие, бояться за них? Думаю, что каждый из нас, имеющий близких людей, знаком с подобным чувством. Если в беду попадает друг, то слишком многое, до сих пор надежно скрываемое в тайниках твоей души, выплывает наружу. Тогда отбрасывается прочь трезвый расчет и отметаются любые колебания, теперь уже не имеют значения деньги и прочие материальные ценности, срываются защитные маски, забываются роли и приоритеты. Подобная страшная беда превозмогает все, особенно в том случае, если становится общим несчастьем, общим горем. Мы — люди, и именно умение сопереживать, сострадать близкому или более слабому отличает нас от примитивных животных. Именно поэтому так уместно смотрелись в момент волнения и топор Феникса, и обморок Алехандро, и слезы Антонио. То были переживание и радость, причем не за себя, а за меня, за их близкую подругу. Помнится, еще в нашей школьной бытности Учитель внушал мне одну немудреную истину: пожалеть поверженного противника способен и враг, чтобы подчеркнуть свое великодушие и превосходство, а вот друг является подлинным только в том случае, если он не поддается зависти, а умеет бескорыстно радоваться твоим удачам — не меньше, чем своим собственным. Друг и жалеет, и радуется за тебя, и переживает горе вместе с тобой. На то он и друг!
А можно ли пожалеть врага? Не припомню, чтобы нечто похожее водилось у всемогущих богов, все равно каких — египетских, греческих, римских. Да, нужно воздать им должное — боги умели проявлять снисхождение. Но прощать… Нет, на подобные эмоции они не разменивались, а при каждом удобном случае мстили, причем мстили жестоко и безжалостно, мстили за каждый проступок и каждую мелочь, даже не предоставив провинившемуся малой толики времени, чтобы раскаяться и измениться. Они мстили людям за зависть, за гордость, за трусость, за самолюбие, за глупость и за похоть. А ведь если разобраться — все это привычные, распространенные, сплошь и рядом встречающиеся человеческие слабости. Хотя можно подумать, боги сами не грешили точно таким же образом… Грешили, еще как грешили. Просто зачастую то, что скрываешь в самом себе, ты начинаешь рьяно клеймить в том, кто слабее других или зависим от тебя. А называется это неприглядное качество весьма некрасивым словом — лицемерие. Искорени порок первым, пока тебя не заподозрили в том же, не выявили ту гнусность, коей привержен ты. Вот так, боясь утратить свой высокий статус, боги стали лицемерными и безжалостными. Опасаясь критики, боги стали необъективными. Для них существует всего лишь два мнения — их личное и неправильное. Считается, что бог всегда справедливо взвесит деяния человека и воздаст ему по заслугам. Но где гарантия того, что бог рассуждает беспристрастно? А вдруг богу не глянутся твои веснушки, рыжие волосы или плебейский нос картошкой? Поэтому нередко случается так — мы буквально из кожи лезем, совершаем кучу благих дел, а в ответ слышим очередную высокомерную сентенцию: «Ну не нравишься ты мне, мужик, не нравишься, и все тут!» — изреченную придирчивым небожителем. Ох, как часто торопились предусмотрительные герои древности заручиться поддержкой какого-нибудь ленивого обитателя Олимпа, чтобы с его помощью завоевать Трою, украсть красавицу Елену или отчебучить нечто покруче. А самим-то, без страховки, без божьего промысла и шулерской подтасовки судьбы — слабо, что ли, оное содеять? Выходит — слабо! М-да, в одиночку, пожалуй, только авгиевы конюшни и удается вычистить, да и то лишь в том случае, если ты ведешь свой род от какого-нибудь хоть завалящего, но бога! А простому смертному, значит, в жизни вообще ловить нечего? Вот поэтому-то и стремятся все смертные стать похожими на богов — научиться быть такими же холодными, капризными, ждущими поклонения. Но может ли подобный эгоистичный бог простить врага? Не наказать, не добить — просто помочь, понять и простить? Сомневаюсь… Ибо слишком уж сие бескорыстно: сделать врага другом! А зачем богам друзья? Боги — самодостаточны, одиноки и несчастны. Боги — не люди…
Чем дальше заводил нас жизненный путь, тем сильнее я понимала — меня форсированно готовили на роль божества, насильно навешивая на спину крылья и сантиметровыми гвоздями приколачивая на голову золоченый нимб. Но, признаюсь как на духу, мне все меньше и меньше хотелось становиться богом…
Наверно, поэтому я и не позлорадствовала, увидев морально сломленных песцовых охотников, со всех ног бегущих обратно, прямо на меня. Лица мальчишек — худые и грязные — красноречиво отображали крайнюю степень охватившего их ужаса. Первый из них отчаянно размахивал обожженной, покрытой волдырями рукой, а другой — с трудом приволакивал травмированную ногу, и мне стало искренне жаль тех, кого всего лишь минуту назад я мечтала наказать и проучить. Я поняла: негодные мальчишки столкнулись с кем-то опасным, с кем не смогли справиться сами, и посему — стремглав бросились за помощью к своему недавнему врагу, рассчитывая на помощь и милосердие. И я уже не смогла отказать им, несмотря на всю неблаговидность их прошлых поступков. Возможно, это было совсем не по-божески — помогать злодеям, но, кажется, очень по-человечески!
— Спаси нас, великая! — повалился мне в ноги один из охотников, запыхавшийся и измученный быстрым бегом. — Он сожрет, испепелит всех!
— Кто? — Я участливо протянула руку, помогая мальчишке подняться с холодной земли.
— Олгой-Хорхой! — лепетал несчастный беглец.
— Я вас предупреждал! — напомнил рассудительный Ратибор. — Нужно уходить, пока не стало слишком поздно, если наша жизнь нам еще дорога…
— Но мы же искали именно Небесные врата, — храбро усмехнулась я. — А по вашим легендам, чудовище охраняет это самое место. Я полагаю — глупо отказаться от того, что само плывет к нам в руки!
— Можно поискать другую дорогу, — предложил Феникс. — Более безопасную, хотя, надо ожидать, и более длинную…
— Поздно! — Алехандро встал рядом, прижимаясь ко мне своим крепким, надежным плечом. — Смотрите!
Мы взглянули…
Массивные базальтовые валуны, венчавшие горную гряду, вдруг легко взмыли в воздух и с грохотом рухнули возле нас, осыпав дождем мелких осколков. Ратибор покачнулся и шагнул назад, мальчишка-охотник с визгом присел на корточки, закрывая голову трясущимися руками. Но Алехандро и Феникс стояли непоколебимо, с двух сторон подпирая меня, подобно мраморным атлантам, удерживающим небесный свод. Я улыбнулась, довольная пройденной нами проверкой: ведь наша дружба оказалась сильнее страха за собственную жизнь. Алехандро повернул ко мне совершенно спокойное лицо, и мы обменялись понимающими взглядами.
— Что бы такое к нам ни приближалось — я не струшу, не побегу и не брошу тебя! — торжественно пообещал любимый.
«Ну и зачем нам боги?» — мысленно спросила я себя.
И откуда-то из глубины моего подсознания до меня долетел ехидный, удовлетворенный смешок Захарии Финдла.
Над камнями взметнулась чья-то огромная, обтекаемой формы голова, сильно напоминающая змеиную: плоская и широкая, покрытая крупной золотистой чешуей. Два кроваво-красных глаза злобно уставились на отступников, осмелившихся нарушить границу запретной территории. Раскрылась пасть, усеянная десятками мелких, загнутых внутрь зубов, но вместо языка из глотки чудовища вырвался столб пламени, докрасна раскаляющий обломки скал. Я вытянула вперед напряженные ладони, выставляя энергетический щит, по которому пламя стекало бессильными вспышками, превращаясь в клубы тумана и хлопья пепла. Чудовище разгневанно взревело, и из-за скал взвился его толстый хвост, играючи подбрасывающий следующие валуны. Я прикрыла друзей созданным мною силовым куполом, предоставив каменному граду бессильно барабанить по его радужным стенам. Но тварь не сдавалась… Медленно, метр за метром, она вытягивала из камней свое гигантское тело, укладываясь бесконечными кольцами на вершине горы. Он выглядел как змей или чудовищный червь-переросток, и теперь я опознала — мой противник один в один походил на неведомых существ, изображенных на фресках в усыпальнице Рыжих жриц. На тех, кого приручили и оседлали отважные Всадницы… Змей поднял голову и всем ее немалым весом ударил по моему силовому щиту…
Я даже глазом не моргнула.
— Кто ты, безрассудная женщина? — проскрипел в моей голове механический голос, безусловно принадлежавший червю.
— Всадница! — дерзко ответила я вслух. — Разве ты меня не узнаешь?
— Невозможно, — не поверил голос, — последние Всадницы ушли в небытие много лет назад. С тех пор разум наш угас, а жизнь — утратила высшую цель…
— Какую цель? — поинтересовалась я.
— Ты принадлежишь к породе смертных людей, — рокотал змей, — пусть и обладаешь непонятной мне силой. Мне нет до тебя никакого дела…
— Ошибаешься! — Я вынула серебристый свисток, ранее принадлежавший жрицам, и поднесла к своему рту. Я помнила наизусть то странное четверостишие, написанное на одной из надгробных плит, и сейчас я собиралась вдохнуть искру утраченного разума в тело червя. Я приложила свисток к губам и дунула…
Звонкая трель мелодично поплыла в чистом, морозном воздухе. С треском лопнул мой силовой щит, а услышав звук наследия жриц, еще два червя, немного уступающие размером вожаку, торопливо выползли из-за гребня скал…
— Всадница! — радостно приветствовал меня большой змей. — Ты вернулась! Приказывай, ОХ номер тридцать два, рад служить человеку из расы создателей.
— ОХ? — непонимающе удивилась я. — Олгой-Хорхой?
— Нет, — недовольно повело головой существо. — Так меня назвали местные дикари. Я — Охранный робот!
— Машины — они всего лишь машины! — в голос выкрикнула я.
— Возможно ли это? — усомнился Алехандро.
— Думаю, что да. — Феникс бестрепетно подошел к роботу и провел рукой по его блестящей чешуе. — Технология работы этого механизма аналогична той, которая поддерживала функционирование генераторов перевала Льда и Пламени.
ОХ скрипуче заурчал что-то признательное, а два меньших червя сползли вниз и свернулись вблизи меня, как изнеженные кошки.
— Контактный рычаг! — тихонько подсказал робот № 32, наклоняя ко мне свою массивную голову.
— Рычаг? — недоуменно переспросила я.
Память услужливо воспроизвела картину со стены усыпальницы: Всадницы сидят на спинах железных червей и держатся за какие-то странные отростки, выступающие из голов роботов… Я встала на звено его механического тела, приглядываясь к голове робота… На самом темени змея я обнаружила ровное прямоугольное отверстие, куда, по-видимому, и полагалось вставить рычаг управления. Но у меня же не было никакого рычага… А в четверостишии упоминался только Крест, коий требовалось соединить с волей…
Я озаренно ахнула и сдернула со своей шеи рукоятку кинжала Зуб дракона, болтавшуюся на шелковом шнурке от жабо Феникса. Рукоятка с лязганьем вошла в контактную скважину на черепе червя… Засветились рубины, имитирующие глаза дракона. Я повернула рычаг на девяносто градусов. Спина червя раскрылась, ушли вбок две полукруглые пластины, скрывающие под собой ряд удобных низких кресел.
— Хозяйка врат! — продолжал услужливо журчать робот, по-собачьи преданно заглядывая мне в глаза. — Небесные врата и Тропа испытания ждут тебя!
Я отпустила непутевых мальчишек-охотников, смотревших на меня с безмолвным обожанием, и поручила им важную задачу — помочь Гале и Ратибору собрать жителей всех деревень в условленном месте, откуда «Ковчег» легко сможет забрать будущих переселенцев. Мальчишки гордо приняли возложенную на них миссию, явно предвкушая, как они — недавние отщепенцы и изгои — торжественно вернутся под отчий кров в качестве спасителей и посланцев самой Хозяйки врат. Я добродушно улыбалась: богов из них точно не получится, да этого и не требуется. Зато теперь они имеют все шансы стать обыкновенными хорошими людьми. После прибытия на нашу новую родину нам очень пригодятся такие вот смелые мужчины, сумевшие понять силу человеческого сострадания, оценившие великодушие другого и научившиеся отвечать добром на добро. Ведь для того, чтобы человек поверил в себя, нужно так мало — всего лишь возможность проявить свои лучшие качества. А если не оценишь по достоинству порыва души человека, не поддержишь его вовремя, — то наружу выползет все самое худшее и низменное, что живет в каждом из нас. И позднее непонятой личности потребуется огромный душевный перелом, огромная работа над собой, чтобы понять уже известную мне мудрость: зло рождает добро… Тот, кто не постиг самых глубин зла, никогда не сможет творить добро в полной его мере. Или как там у христиан говорится: «Не согрешишь — не покаешься»…
Я украсила волосы Ратибора и Галы веночками из торопливо выращенных мною голубеньких васильков и торжественно соединила руки жениха и невесты. Внутренним взором мимолетно заглянула в чистые души молодых, не желая глубоко вторгаться в их приватные мечты и помыслы. Поняла, как самозабвенно любят они друг друга, как взаимосвязанно подходят, дополняют один другого. Я прикоснулась благословляющим поцелуем к белоснежному лбу невесты, благодаря за заботу и помощь. Гала счастливо всхлипнула. Я дружески пожала крепкие пальцы Ратибора.
— А может, и мы отправимся с тобой, Хозяйка? — взволнованно попросил знахарь.
— Нет, — коротко отказалась я. — Вы мне в деревне нужны. У тебя авторитет, к тебе прислушаются, а мне уже некогда по лесам шастать, всяких песцовых охотников отлавливать. — Я по-доброму подмигнула мальчишкам. Те виновато засопели грязными носами.
Отныне каждому из нас предстояло выполнить свою нелегкую задачу, не грезившуюся даже могучим богам…
Эх, и хороша же земля Уральская! Особенно если смотришь на нее с высоты удобной и безопасной спины могучего робота. Жаль только, что никого, кроме меня, окружающие нас красоты не интересуют ничуть. Алехандро и Феникс выдвинули железный довод: «А вдруг завтра война, а мы — невыспавшиеся», — и поэтому сейчас сладко спят, похрапывают. Крися с Антонио забились вдвоем в одно кресло и о чем-то тихонько шушукаются. Рифорд, получивший во временное пользование походный арсенал виконта, самозабвенно рассматривает его кинжалы и сюрикены, восхищенно цыкает зубом да правит лезвия клинков на карманном точильном камне. Временами он поднимает голову, проверяет — нахожусь ли я на своем прежнем месте, и вновь целиком погружается в свое излюбленное занятие. Кажется, мой телохранитель пришел к здравому, но весьма неоригинальному выводу, гласящему: неспокойную меня лучше держать на прочной веревке, привязанной к его запястью. Айм и Рей вцепились в том священного Писания, пребывающий в состоянии, близком к аварийному, и рьяно обсуждают очередное пророчество, пытаясь согласовать его с каракулями, нанесенными на прозрачную пластинку карты. Следует признать — они навязали себе в высшей степени интеллектуальное занятие, но, судя по доносящимся до меня приглушенным ругательствам, пока не приведшее к какому-либо продуктивному результату. А я тем временем просто отдыхаю, бесстыдно пользуясь выдавшимся затишьем. Так сказать, коплю силы морально и физически, подозревая, что впереди нас ждет нечто самое непредсказуемое и невероятное, при этом не сбрасывая со счетов и обещания Захарии потыкать меня носом в какие-то жуткие загадки…
А вокруг — красота! Стройные сосны, чуть посеребренные тонкой вуалью инея. Потрясающее по контрастности сочетание безбрежного белого снега и бескрайнего синего неба. Скованная морозом лента реки, спящая под панцирем толстого льда. И наш красавец ОХ, гибко пронзающий толщу сугробов. Под защитой силового поля, надежным щитом укрывающего пассажирские кресла, нам тепло и спокойно. А на душе у меня — горечь, ибо не сумела я все-таки спасти всю эту дивную красоту… Меня терзало чувство необъятной вины и жгучего раскаяния:
«Прости меня, земля! Простите меня, звери и птицы! Клянусь, если смогу — то я конечно же последую примеру библейского Ноя: соберу каждой подвернувшейся твари по паре — авось приживутся их потомки на новой родине. И запрыгают в девственных лесах Земли-2 юркие уральские белочки и зайчики, пойдут по траве пятнистые олени из долины Имлир, и…»
Резкий удар внезапно вырвал меня из страны грез, больно приложив лицом о спинку впереди стоящего кресла. Робот неожиданно затормозил, пропахав в снегу широкую полосу. Мои друзья попадали с мест, костеря неловкого ОХ на чем свет стоит. Кто себе язык прикусил, кто шишку набил, кто нос расквасил…
— Тварь неловкая! — возмущенно взревел Феникс. — Ты разве не знал, что таких штурманов, как я, следует оберегать будто зеницу ока? Их ни будить, ни кантовать нельзя, а при пожаре и вообще — полагается выносить в первую очередь?
— Простите, виноват! — вежливо извинился робот-червь. — Но из-за снега я чуть не проскочил мимо урочища Свистящих демонов. К счастью, я узнаю знакомые места — дальше вы пойдете одни. До Небесных врат уже недалеко…
— Почему одни? — поинтересовался Алехандро, нехотя покидая удобное кресло.
— Звук, — туманно пояснил робот. — Мои микросхемы его не выдерживают…
— Глупости, — привычно ворчал Айм, скатываясь по стальному боку ОХ и сразу же до колен увязая в снегу. — Уж очень привередливы эти искусственные интеллекты…
Но ОХ прощально вильнул хвостом и поспешно умчался прочь, вздымая клубы снега. Мы недоуменно пожали плечами, подхватили свои немудреные пожитки и медленно побрели пешком, проламывая тонкий наст и глубоко погружаясь в пышные сугробы.
— Безобразие, — жаловался Феникс, торя путь. — Робот бросил нас внаглую, а сам… — Тут штурман резко остановился, удивленно прислушался и хлопнул себя по уху. — Что это, комары?
— Окстись, Финик, какие могут быть зимой комары! — передразнил его вредный аналитик. — Это у тебя пустота в голове звенит. Завел бы ты в ней хоть одну умную мысль, глядишь… — Айм не договорил, взвыл и подпрыгнул на месте. — Ой, меня что-то больно укусило за ухо!
— И меня! — всхлипнула Кристина, пытаясь заткнуть пальчиками свои аккуратные розовые ушки.
— Очень больно, — пожаловался Антонио, накрывая голову раскрытым томом Писания.
Я тоже ощутила что-то неприятное, ошибочно принятое моими друзьями за болезненные укусы насекомых. Но на нас напали вовсе не комары, а еле слышимый звенящий свист, который упорно лез в уши, раздражая и вызывая мучительный зуд под черепной коробкой.
— Назад, все бегом назад! — потребовала я. — Нас же не зря предупредили о Свистящих демонах!
Не разбирая дороги, мы бросились обратно и бежали до тех пор, пока не исчез тонкий посвист, доставивший нам столько неприятностей.
Читать бесплатно другие книги:
