Война чудовищ Афанасьев Роман

– Пожалуй, – тихо сказал король, – сейчас самое время определиться с этим выбором.

– Да сир, – отозвался Вильмонт. – Я понял вас, сир.

Он снова поклонился и скрылся за дверью, готовясь к очередной схватке с проклятой лестницей.

Геордор посмотрел на закрытую дверь, притянул к себе чистый лист пергамента и взял новое перо.

– Где же тебя носит, Эрмин, – тихо сказал он. – Не подведи меня. Не подведи.

Он окунул перо в чернильницу, задумался и снова смял лист в кулаке. Указ об отступлении войск никак не хотел ложиться на бумагу.

Вампиры отступили так же внезапно, как и напали – ветер упал с вершин деревьев на поляну, закружил водоворот теней, перемешал живое с мертвым... и зыбкие силуэты растворились во тьме, оставив позади поле боя, усеянное неподвижными телами.

Опустив окровавленный клинок, Сигмон задержал дыхание, пытаясь нащупать звериным взглядом тени за деревьями. Тан знал: вампиры рядом. Он чуял их. Упыри просто отступили на время, чтобы собраться с силами, но скоро они нападут вновь. Это только первый удар, проба сил. Многие кровососы даже не вступили в бой – они прятались в глубине чащи, пока не приближаясь к маленькой полянке, на которой разыгралось сражение.

– Сигги, – тихо позвал Рон.

Тан обернулся и окинул взором свою маленькую армию. На первый взгляд, все в порядке – Мираль стоит у дерева, сжимая окровавленный меч, маг разглядывает посох, Корд пытается поправить разваливающуюся на глазах кольчугу, а Рон, бледный, подстать луне, держится обеими руками за почти опустевшую перевязь.

– Все целы? – спросил тан. – Серьезных ран нет?

– Все в порядке, – ответил за всех Дарион. – Пара царапин, и только.

Сигмон опустил взгляд, пытаясь сосчитать тела убитых кровососов. Трупы упырей лежали вповалку, словно команда матросов напившихся до беспамятства в тесном кубрике. Вот только вином тут и не пахло, пахло кровью – два десятка мертвых тел у ног отряда, и боги знают, сколько еще лежит в кустах, отведав смертельного зелья алхимика.

Бой выдался коротким, но жарким: вампиры взяли отряд в кольцо, бросаясь на людей стаей бешеных псов. Сигмону пришлось несладко – он пытался прикрыть всех, успеть везде, где только мог. И на этот раз это ему удалось. Друзья бились плечом к плечу, прикрывая друг друга, кололи и рубили без жалости и без пощады – ноги, руки, головы... били в спину врагам, атаковали вдвоем одного, добивали раненых. Это была не схватка героев на поле славной битвы, а кровавый бой насмерть.

Многие кровососы не успели вступить в бой – алхимик разбросал вокруг людей колбы со смертельным дымом, и атака упырей захлебнулась. Многие из них умерли на месте, так и не успев нанести удар. Маг тоже внес посильную лепту – не раз и не два по кровососам хлестала ветвистая молния, сжигая все на своем пути. Тех, кого пощадила магия, встречали клинки Сигмона, Мираля и Корда. И сталь разила так же беспощадно, как и колдовство. Отряд отбился от первой атаки и даже не понес потерь, но тан понимал – упырей слишком много. В следующий раз они просто задавят числом, завалят телами, а он не сможет успеть везде. Он и так получил десяток ударов, что для простого человека стали бы смертельными. Он знал, что и Мираль не раз принимал грудью клинок – и, как все вампиры, выживал.

– Кажется, отступили, – прошептал Рон.

Корд гулко хмыкнул, а Мираль передернул плечами, словно услышал страшную глупость.

– У нас есть минут пять, – сказал он. – Те, кто уцелел, восстановятся, и тогда они атакуют снова.

– Чтоб тебя, – пробормотал алхимик. – У меня осталось три колбы. На одну атаку хватит, но потом...

– Дар, – позвал Сигмон. – Ты можешь определить, сколько их осталось?

Дарион повернул к тану осунувшееся лицо, и Сигмон увидел, что из носа мага идет кровь, заливая губы и рыжую бородку темным ручейком.

– Не знаю, – сказал он и вытер окровавленный рот рукавом. – Три десятка точно есть. Даже чуть больше.

– Четыре десятка, – глухо сказал Мираль. – И в следующий раз они нападут все разом. Пощады не будет. На этот раз придут все.

– Только Старшие? – спросил тан.

– Да, – кивнул вампир. – Мы уложили молодых хвастунов, что хотели доказать свою глупость в бою. Но следом пойдут те, кто знает о боях не понаслышке.

– Четыре десятка, – пробормотал Рон. – Сигги, ты как, справишься?

– Не знаю, – честно признался тан, чувствуя, как ломит натруженные плечи. – В городе, может, и справился бы. Там можно стать спиной к стене, забраться на крышу...

– Он-то справится, – буркнул Мираль. – Но вам от этого не легче. И мне. Вряд ли мы переживем следующую атаку.

– Пусть так, – веско уронил Корд. – Главное, чтобы Сигмон дошел до башни.

Над поляной повисло молчание. На Сигмона смотрели четыре пары глаз – с обреченностью, с надеждой, с усталостью, с уверенностью... А он чувствовал себя виноватым. Безумно виноватым в том, что у него есть шанс выжить. Никто его в этом не обвинял, но он чувствовал себя так, словно уже предал друзей. Предал своей живучестью, своей чудовищностью. Он даже не мог умереть вместе с ними – не имел права.

– Если дойдешь до башни, уничтожь ее, – хрипло попросил Дар. – Прошу тебя, если сможешь – выжги ее изнутри и разбери по камешку. Там слишком много старого волшебства. Его нельзя выпускать в наш мир.

– Вот всегда так, – устало бросил вампир. – Это для вас главное, а для меня вовсе нет. Ну почему мне никогда не удается сделать все чужими руками? С детства приходится самому браться за клинок. Прав был отец, когда велел работать больше головой, а не руками.

– Да у тебя и своими руками не очень-то получается, – отозвался Рон. – Раз тебе понадобились чужие мечи.

– Тише, – бросил Сигмон. – Слышите?

Затаив дыхание, он поднял голову и прислушался. Ему казалось, что с неба исходит странный шум. Нет. Не казалось. И в самом деле...

– Что там? – шепотом спросил алхимик. – Идут, да?

– Нет, – отозвался Корд. – Летят.

Крылья – вот что. Шум десятков крыльев – самых обычных, птичьих, не имеющих ничего общего с вампирами и магией.

– Правда, – растерянно пробормотал маг. – И большие крылья.

– Орлы? – вскинулся алхимик. – Орлы летят? Это верный знак...

– Какие, к хренам, орлы, – буркнул Мираль. – Это совы.

Сигмон оглянулся. Вампиры выжидали – таились за деревьями и пока не собирались нападать. А шум крыльев становился все громче, он звучал так, словно над отрядом вилась стая обезумевших птиц.

– Кольцо, – велел тан. – Клинки.

Отряд сомкнул ряды, и даже алхимик вытащил свой огромный кинжал, не надеясь больше на остатки эликсиров. Тан лихорадочно перебирал варианты отступления. Он искренне надеялся, что это не дело рук кровососов и что им не придется сражаться со стаей птиц. Но все может быть...

Сверху раздался хруст ветвей и мерзкий клекот.

– Дар! – крикнул Сигмон.

Маг вскинул посох, и его верхушка вспыхнула белым огнем. Широким лучом он ударил в темные кроны и выхватил из темноты огромный черный ком, что проламывался сквозь ветви, опускаясь прямо на отряд. Ком вздрагивал и клекотал.

– Назад! – крикнул тан. – Шаг назад!

Они послушались, расступились в стороны, и вовремя – клубок из живых птиц распался, и из него вывалилась странная фигура. Проломившись сквозь кроны деревьев, она скользнула по толстым ветвям и рухнула на землю к ногам Сигмона. Птицы вспорхнули испуганным облаком, заметались средь верхушек деревьев, как мотыльки у лампы, а потом бесшумно растворились во тьме.

– Это еще кто? – шепотом спросил Рон.

У ног Сигмона, уткнувшись лицом в истоптанную траву, лежал человек. Он был одет в простую крестьянскую рубаху и широкие порты. От него несло как из нечищеного курятника, а всю одежду покрывали темные пятна.

Маг опустил посох, осветил щуплую спину незваного гостя и человек зашевелился. Встал на карачки, потряс головой. На него нацелились три клинка разом – на боку человека висел меч.

Сначала он поднялся на колени. Потом выпрямился и встал, стараясь не делать резких движений. И очутился лицом к лицу с таном.

– Добрый вечер, тан, – сказал ночной гость. – Вот мы и встретились.

– Кто это там? – осведомился алхимик, которому был виден только взъерошенный затылок гостя, заляпанный птичьим пометом.

Сигмон медленно опустил меч. Он видел перед собой знакомое лицо – худые скулы, нос, похожий на клюв, и желтые круглые глаза ночной птицы.

– Добрый вечер, граф, – сказал он. – Не думал, что наша встреча произойдет при столь необычных обстоятельствах.

– Эй, – позвал Мираль. – Это друг или как?

Гость резко обернулся, и алхимик с воплем выронил кинжал, сделав обеими руками знак отгоняющий дурной глаз.

– Граф Эрмин де Грилл, – представился гость, прожигая упыря взглядом. – Советник короля Геордора.

– Э, – сказал вампир, опуская клинок. – Рад встрече, граф.

– Вы, надо полагать, Мираль? – спокойно осведомился де Грилл, словно и не стоял посреди ночного леса босой и полуголый. – Поздравляю с восшествием на трон Дарелена, граф.

– Благодарю, – выдавил вампир.

– Что до остальных, – де Грилл расправил плечи и бросил небрежный взгляд на онемевшего алхимика, – то мы, полагаю, уже встречались.

Корд что-то сказал, граф ему ответил, но Сигмон уже не услышал, что. Весь окружающий мир исчез, вся его вселенная сузилась до одной единственной вещи – меча на тонком ремешке, что болтался на боку графа. Сигмон узнал его сразу – так узнают свою руку, отрезанную умелым хирургом. Так отлетающая душа узнает тело, оставшееся лежать на сырой земле. Тан знал, что это. Его правая ладонь заныла, а по телу пробежал ледяной холодок. Сигмон не двигался, пожирая глазами черный от сажи меч. Его сковал ужас, что прочнее всех цепей на свете, ужас неминуемого и неотвратимого. Ужас сбывшегося предсказания. Он смотрел на черный клинок, и ему чудилось, что зеленые узоры проступают сквозь сажу, подмигивают ему, как глаза чудовища, затаившегося во тьме. Тан не слышал, как его окликнул Рон. И даже не почувствовал, как рука алхимика легла на его плечо. И только когда де Грилл развернулся и клинок скрылся за его щуплой спиной, тан смог поднять глаза.

– Сигмон? – спросил граф, нахмурив соломенные брови. – Тан?

– Да? – отозвался Сигмон, с трудом разомкнув непослушные губы.

Он смотрел в озабоченное лицо де Грилла, но видел только черный проем в башне, зовущий в объятья ночного кошмара.

– Эй, – позвал Рон, сжимая плечо друга. – Сигги, ты словно привидение увидел. Что случилось?

– Ничего, – отозвался тан, усилием воли отгоняя мрачное видение и возвращаясь в реальный мир. – Это не важно.

– Ну, раз не важно, то ладно, – с сомнением произнес алхимик. – Но ты больше так меня не пугай, Сигги.

Сигмон повернул голову и взглянул на Рона. Тот смотрел на друга встревоженно, с искренним сочувствием. Тан знал: полуэльф за него беспокоится. Хоть одному живому существу на свете не все равно, что чувствует чудовище, скованное чешуйчатой броней. И Сигмону стало легче. Быть может, все еще можно изменить. Он не один. И башня далеко. И проклятый меч сейчас в руках этого графа, напоминающего птицу.

– Нет, – тихо сказал де Грилл, подступая ближе. – Это важно. Это очень важно, любезный тан.

Сигмон отшатнулся, сделал шаг назад и стряхнул руку алхимика с плеча.

– Эй, – алхимик смерил де Грилла недовольным взглядом. – Что происходит?

– Сигмон, – тихо позвал граф. – Вы знаете, что я принес. Это последняя надежда...

– Нет! – крикнул Сигмон, выплескивая горлом черный страх. – Я не возьму его, слышишь, не возьму! И пальцем не коснусь!

В ночной тишине его крик громом разнесся по всему лесу, заставив умолкнуть даже ночных птиц. Лес замер. Стало слышно, как ветерок шумит в кронах лесных великанов. И как вдалеке шелестит трава под легкими шагами вампиров.

Под удивленными взглядами друзей Сигмон отступил еще на шаг. Сам он смотрел только на графа, на его усталое лицо, на котором проступила тень разочарования.

– Сигмон, – сказал де Грилл. – Послушайте...

– Нет, – отрезал тан, облизнув пересохшие губы. – Ни за что.

– В чем дело? – взорвался Рон. – О чем вы?

Сигмон отвернулся и уставился на темный ряд деревьев. Он слышал, как за его спиной Рон подался к советнику короля, но даже не повернул головы.

– Граф, – позвал Корд. – Объяснитесь!

– Вероятно, разговор идет о мече графа, – подал голос Дарион. – Я чувствую его силу.

– Это так, – неохотно признал де Грилл. – И тану знаком этот клинок.

– Ага, – сказал алхимик. – Понятно. Значит, эта штука уцелела. Надо же, а я думал, что расплавилась.

– Эльфийские мечи не плавятся на пожарах, – отозвался де Грилл. – Но, признаться, я не понимаю, что в нем такого страшного.

– И не пытайтесь, – буркнул Рон и поежился, – пока не увидите его в деле, все равно не поймете.

– Его удалось пробудить? – воскликнул Дарион. – Один из древних клинков?

– Насколько мне известно, нашему любезному тану это удалось, – отозвался советник короля.

– Сигмон! – позвал Дарион. – Послушай, Сигмон! Если тебе удалось его приручить, это меняет дело! Если ты сможешь ...

– Смогу! – тан резко повернулся, и подошедший маг отшатнулся. – Я – смогу. Этого я и боюсь.

Под взглядом его глаз, налитых кровью, Дарион попятился и наткнулся на невозмутимого де Грилла.

– Я не понимаю, – растерянно сказал молодой маг и шмыгнул носом, из которого еще сочилась кровь. – Это же отличный шанс на победу. Если клинок проснулся и подчинится тебе, ты сможешь одолеть целую армию! Нынче уж нет колдовства, что могло бы остановить такой меч.

Мираль, стоявший в стороне и равнодушно рассматривавший кусты, обернулся. Он не собирался вмешиваться в людские ссоры, но, услышав о волшебном клинке, насторожился. Он понял, что у него есть шанс вернуться к черному трону Дарелена целым и невредимым, и подался вперед.

– Так возьми его, – бросил он тану. – И покончим с этим. Что за капризы, когда на карту поставлена судьба двух государств?

– И в самом деле, – сказал Рон, взглянув на друга. – Сигги, тут упырь прав. Почему ты не хочешь взять клинок?

– Я не могу, Рон, – прошептал тан. – Не могу. Тогда все сбудется. Прости...

– Что сбудется? – спросил де Грилл. – Что?

Сигмон с отчаяньем огляделся, не зная, как передать друзьям то, что он чувствовал. Они все смотрели на него – и маг, и граф, и бывший наемник, и вампир, и старый друг... Он знал, что все они умрут, если он не возьмет клинок. Лягут в эту лесную землю, и их кости навсегда останутся лежать у подножья лесных великанов. И он, наверно, тоже ляжет рядом, и только его бесплотный дух будет бессильно яриться, когда полчища кровососов хлынут на земли людей. Он будет виноват во всем этом, только он один. Но если взять этот проклятый меч...

– Нет, – выдавил тан. – Простите. Нет.

– Что за блажь? – воскликнул раздосадованный вампир. – Граф, вы обещали мне венец Дарелена! Я не собираюсь упокоиться в этом клятом лесу, когда почти взошел на трон!

– Подождите, граф, – отозвался де Грилл. – Терпение есть великая добродетель. Похоже, возникли непредвиденные обстоятельства.

– Сигмон, – сказал Рон. – Все так плохо?

Тан отвернулся и молча кивнул. За его спиной ссорились вампир и советник короля. Они кричали друг на друга, и в разговор вмешался маг. Алхимик же молча стоял рядом с другом, терпеливо ожидая когда тот скажет хоть слово. И только молчавший Корд вдруг сказал:

– Тише.

Его никто не услышал. Тогда он повысил голос, и в нем зазвенела медь корабельного колокола:

– Господа! Извольте замолчать. Они идут.

Сигмон взглянул на темные пятна, скользящие к поляне меж зарослей лещины. Это не походило на предыдущую атаку, стремительную, как удар молнии. На этот раз вампиры накатывались на островок защитников темной волной – молча и неотвратимо, как морской прилив. В бой шли все, даже те, что раньше прятались в чаще леса. Четыре десятка Старших, способных уничтожить целый город, четыре десятка почти неуязвимых тел, что должны возродить расу ночного народа. Им мешало только одно – горстка безумцев, посмевших преградить путь ожившим легендам. И кровососы желали уничтожить их, растоптать, развеять по ветру, чтобы никто и никогда даже не смог помыслить снова заслонить им путь к величию и победе.

– Кольцо, – велел Сигмон. – Мы встретим их сталью.

И те, кто только что спорил до хрипоты, до драки, взялись за оружие и стали плечом к плечу. Время разговоров кончилось, сейчас у них был только один враг – безжалостный и беспощадный, враг, что не станет слушать и разговаривать. Враг, признающий один только довод – силу. И отряд снова занял оборону, выстроившись как и раньше. Только теперь в центре оказались двое: алхимик и советник короля.

Сигмон стоял к ним спиной и не видел, как Эрмин отвязал меч и кольнул им свою руку. Кровь залила темное лезвие, и граф вопросительно взглянул на алхимика. Тот покачал головой. Де Грилл с отчаяньем взглянул на широкую спину тана, но Рон снова покачал головой – теперь с усмешкой на губах, и граф опустил голову.

– Готовьтесь, – выдохнул тан, так и не увидевший этой пантомимы. – Они идут.

Рон успел шумно вздохнуть и процедить ругательство. Но и только. Потом крохотную поляну захлестнул черный прилив, и ночной лес вздрогнул от воя упырей.

Первого Сигмон уложил одним ударом, разрубив уродливую серую маску, заменявшую вампиру лицо. Прикончил двоих идущих следом – от смертельных ударов чудовища их не спасли даже стальные доспехи. А потом на него навалилась черная толпа обезумевших от жажды крови упырей. Они бросали оружие и шли в бой с голыми руками – только клыки и когти, больше ничего.

Это было даже хуже, чем бой в мертвом Сагеме. Кровососы волной накатили на тана, не давая ему как следует размахнуться. Сигмон бился яростно, разя клинком направо и налево, но вампиры теснили его назад, заставляли отступать шаг за шагом. Он рубил строй упырей крест-накрест, не разбирая, где головы, где тела – строй вампиров был таким плотным, что напоминал многоглавое существо, ощетинившиеся когтями. После одного из ударов меч Сигмона намертво засел в груди огромного упыря, и тану пришлось выпустить рукоять, чтобы не попасть под удар когтистой лапы. Меч в мгновенье ока канул в глубинах черной волны. Сигмон попытался подобрать с земли меч, оброненный кем-то из упырей еще при первой атаке, но его захлестнуло потоком тел.

Глаза застилала кровавая пелена, боль плескалась внутри кипящим варевом, обжигая нутро. Тело Сигмона рвали десятки когтей, острые клыки впивались в его руки, выхватывая куски мяса. Раны заживали на глазах, но их становилось все больше, и кровь струилась по ногам – собственная кровь Сигмона. Он продолжал сражаться – лишь тем оружием, которым наделила его природа. Он проламывал головы кулаками, ломал ребра ногами, просто отшвыривал упырей в сторону, как мешки с сеном, но отступал. Внутри бесновался зверь, творя невозможное – сдерживая ярость двух десятков почти бессмертных воинов, но Сигмон понимал: бой проигран. Он не сможет голыми руками одолеть это многоглавое чудовище. Один неверный шаг – и его погребет черный поток. Он знал: это случится через пару мгновений. От потери крови начала кружиться голова, а истерзанные руки, покрытые сотней затягивающихся ран, плохо слушались. Оставалась надежда только на помощь друзей – быть может, маг или алхимик смогут сдержать атаку упырей: магией или эликсирами.

Извернувшись, Сигмон бросил взгляд назад, пытаясь высмотреть Рона. Отвернулся он всего лишь на краткий миг, но этого хватило – десяток когтистых лап впились в ноги и дернули. Сигмон пал на колени, попытался подняться, но упыри повисли на плечах, как собаки на раненом медведе. Тан отшвырнул двоих, третьему разбил кулаком голову, но остальные облепили его, как огромные черные муравьи, и Сигмон зашатался. Он бросил последний взгляд на друзей и шумно выдохнул.

Рыжий маг стоял на месте, воздев посох к черному небу, и с простой деревяшки лился синий свет, накрывая поляну призрачным шатром. У ног Дариона лежал на спине Рон. Рядом, на коленях, стоял Корд. Его кольчуга развалилась на куски, а темный кафтан заливала кровь. Его поддерживал Мираль, который и сам едва держался на ногах. И только граф де Грилл бился о стену волшебного света, пытаясь вырваться наружу, к упырям, бессильно царапавшим стену длинными когтями. Граф сжимал черный от сажи меч – меч безжизненный и холодный, так и не оживший в чужих руках.

Опускаясь на землю под тяжестью насевших упырей, Сигмон успел подумать: все напрасно. Все его усилия, вся его никчемная жизнь... Дарион с трудом удерживал посох – его качало, а из носа и ушей струилась кровь. Тан понимал: друзья переживут его на десяток минут, не больше. Он попытался крикнуть им, что надо бежать, но не успел – волна кровососов опрокинула его на живот и вжала в мягкую лесную землю.

Чувствуя, как по шкуре скребут когти вампиров, как впиваются в истекающие кровью руки их клыки, Сигмон понял, что все кончено. Миг до удара по горлу растянулся на целый день, и тан успел увидеть тот самый кошмар, где целые города ждут восхода солнца как смертного приговора.

Сигмон поймал отчаянный взгляд де Грилла, замершего у волшебной стены, и увидел в его глазах отчаянье и боль. Не за себя. За всех людей разом. Советник короля видел тот же кошмар, что и Сигмон. Он отражался в его птичьих глазах, и тан никак не мог понять, кому из них на самом деле снится этот сон.

Из последних сил Сигмон вытянул руку вперед, раскрыл ладонь, словно прощаясь с де Гриллом. Тот отчаянно вскрикнул и уронил эльфийский меч. Но прежде чем он коснулся земли, Сигмон сжал руку в кулак.

Никто из кровососов не заметил черную молнию, вылетевшую из стены света. Они увидели только, как лопнул волшебный купол, словно мыльный пузырь, простреленный хулиганом из рогатки. Маг повалился навзничь, как срубленное дерево, поверх него упал советник короля, не удержавшийся на ногах. Но вампиры не набросились на беззащитных людей. Им пришлось обернуться, чтобы увидеть того, кто посмел встать в одиночку против их темного воинства.

Упыри облепили упавшего тана со всех сторон, скрыв его от посторонних глаз. Они возились на нем, словно омерзительные жуки, пирующие на трупе. Еще немного – и это стало бы правдой, но черные тела на мгновенье замерли, словно остановленные невидимой рукой. Из глубины черной пирамиды тел пробился лучик зеленого света, а потом вся груда взорвалась кровавыми ошметками.

Из вопящих и стонущих останков поднялся Сигмон. Он сжимал в руке пучок зеленого пламени, лишь отдаленно напоминающий меч. Свет истекал из ладони и расходился по телу тана зелеными волнами, заставляя вставать дыбом чешуйки на шкуре, что проглядывала сквозь изодранный в клочья камзол.

Уцелевшие кровососы, еще миг назад торжествовавшие победу и предвкушавшие кровавый пир, попятились. Никто из них не смотрел в сторону беспомощных людей, что лежали на земле, не в силах даже пошевелиться.

Все уцелевшие вампиры, все три десятка, смотрели на пылающее зеленым светом чудовище, поднявшееся из груды мертвых тел. Силуэт его мерцал и постепенно терял человеческие очертания, превращаясь в огромную ящерицу, стоящую на задних лапах. Чудовище взмахнуло зеленой молнией и грозно зарычало, бросая вызов другим чудовищам, окружившим его со всех сторон.

И только тогда очнувшиеся вампиры бросились на одинокую фигуру, исходящую зеленым светом.

Ночь заливала лес чернильными кляксами, завивалась меж густых кустов черными лоскутами, кутала кроны плотным покрывалом тьмы. В зыбком свете луны белели мертвые кости – изломанные ветви деревьев. Отравленные колдовством, мертвые и нагие, они переплетались щербатым узором, и только в самой глубине чащи расходились в стороны, открывая широкую поляну с выжженной землей, сквозь которую робко пробивалась чахлая зелень, умирающая от яда. Никто и никогда не бросил на нее даже взгляда – тот, кто попал на поляну, не мог отвести глаз от башни, что высилась в центре мертвого круга.

Каменная громада, сложенная из шершавых черных камней, возвышалась над деревьями. Круглая, аккуратная, она напоминала жезл мага-великана, уронившего свое оружие в лес. Венчала ее острая игла, что возносилась над кронами столетних сосен и матово блестела в лунном свете подобно острию меча. Темные окна, похожие на бойницы, зияли пустыми провалами. Вход – узкий дверной проем, заполненный тьмой, напоминал раззявленный в крике рот, навсегда застывший в безмолвной муке. Над входом белел череп – с клыками, каких не бывает у простого человека. Он смотрел на ночного гостя пустыми глазницами и терпеливо ждал, когда тот ступит на порог башни.

Правую ладонь жгло огнем. Тысячи маленьких иголочек срастили волшебный металл с человеческой плотью. Меч пустил корни, сросся с хозяином в единое целое, стал его частью. Продолжением руки. Он не был инструментом. Инструментом стал человек, посмевший разбудить древнее колдовство.

Завитки узоров на клинке налились зеленым светом. Меч дрогнул, пробуждаясь, и лениво пошевелился, как сонная змея. Он потянул человека за собой, в черный провал двери, ведущей в башню. Клинок чуял добычу, он стремился исполнить то, для чего создан, и ничто на свете не могло ему помешать – кроме непослушного инструмента, что сделал шаг назад.

– Сигмон?

Тан вздрогнул. Этого голоса не было в его сне. В кошмаре никогда не было никого, кроме него самого. Но это не сон! Тан вскинул левую руку и провел по лицу, стирая чужую кровь. Сон стал явью.

– Сигмон!

Чтобы оторвать взор от черной пасти башни потребовалось много сил. Это оказалось тяжело, очень тяжело – словно во сне, когда бежишь и никак не можешь тронуться с места. Но тан выдержал. Он повернул голову – медленно, словно пытаясь стронуть с места гору, и незримые путы башни лопнули. Сигмон очнулся от кошмара и оглянулся. На выжженной траве, около высокой черной башни стояли те, кого никогда не было в его кошмаре.

Рон лежал на спине, раскинув руки, и смотрел на друга – чуть удивленно, словно сомневаясь в том, что он видит. Под ним собралась лужица крови – рана в груди оказалась глубже, чем казалось на первый взгляд. Дарион, бледный, измазанный кровью по самые уши, прижимал к груди алхимика окровавленный ком – собственную рубаху. Маг что-то шептал, но его губы дрожали, он никак не мог вспомнить нужных слов.

Корд сидел рядом. Его кольчуга распалась на куски и осталась на поле боя. Южный кафтан остался без рукавов – из них капитан соорудил перевязь для сломанной руки и теперь старался не двигаться без нужды. Даже дышал через раз. Но левая рука крепко сжимала рукоять абордажной сабли, а холодные глаза неотрывно следили за Сигмоном.

Мираль и де Грилл стояли рядом, как два близнеца – черный и белый. Вампир, с головы до ног затянутый в черное, и человек-птица в белой тканой рубахе и босой. И оба они тоже смотрели на человека, стоящего у башни. Они все, все до единого смотрели на него, и тан чувствовал, как сердце его покрывается коркой льда.

– Сигги, – хрипло позвал Рон, – что же ты?

Тан хотел ответить, но не смог. Он повернулся всем телом, стал спиной к черной двери – лишь бы не видеть ее пустоты и не слышать ее протяжного зова. Но это не помогло. Меч снова дрогнул, потянул обратно, и Сигмон едва не повернулся. Ноги свело от боли, вспыхнуло огненным цветком колено, но тан устоял на месте. Он смотрел на друзей, а они смотрели на него.

– Давай, – сказал Мираль, – иди.

– Это твое дело, – буркнул Корд, – идти или нет.

– Мы останемся тут, – сказал Дарион, оторвав взгляд от груди алхимика. – Все равно от нас помощи никакой.

– Осталось совсем немного, – мягко произнес де Грилл. – Идите, тан. Теперь я понимаю, почему вы боялись клинка. Его мощь слишком велика для простого человека. Но вы, тан, не человек. Как и я. В этом нет ничего дурного. Вы справитесь с мечом. Вы разрушите башню и найдете книгу Лигерина. И люди вздохнут свободно. Идите, тан. Мы будем ждать здесь.

Сигмон не ответил – клинок снова дрогнул, пытаясь передать свой гнев человеку. Тан попытался выпустить меч, но у него ничего не вышло – пальцы разжались, но рукоять осталась в ладони. Она вросла в его руку, вросла тысячей зеленых нитей, что питали силой все тело Сигмона.

Он снова посмотрел на друзей. Они молчали. Затаив дыхание, они следили за тем, кто недавно превратился в обезумевшее чудовище, а потом снова стал тем, кого они привыкли видеть. Они все ждали – когда он сделает шаг. И этого ждал меч. И башня. Весь мир ждал, что Сигмон ла Тойя, бывший курьер вентсткого полка, сделает один маленький шаг к черному провалу двери. А он – не знал, что ему делать.

– Этого не было, – хрипло сказал Сигмон. – Вас не было в моем сне.

Никто не ответил. Глаза тана смотрели на поляну, на израненных друзей, но видели только опустевшие города, засыпанные серым пеплом, и выбеленные солнцем черепа последних защитников людского племени, сопротивлявшихся до самого конца. Над городами вставало черное солнце, не дававшее света, несущее только тьму и холод. И этот кошмар становился реальнее с каждой минутой, и теперь сон с черной башней казался прошлым, а мир без людей – настоящим.

– Все будет не так, – сказал Сигмон, пытаясь погасить крохотную искорку сомнения, что тлела в душе. – Совсем не так.

Глаза алхимика закрылись. Тан вскрикнул, шагнул к нему, но сильный рывок вернул его к порогу башни – меч не собирался отступать. Рон снова открыл глаза. И шепнул – неслышно, одними губами:

– Иди. Чтобы не зря.

Сигмон развернулся и оказался лицом к лицу с дверью, за которой плескалась тьма. Он облизнул пересохшие губы и провел левой рукой по поясу. Ладонь наткнулась на холодное железо и сжалась, ломая отросшие ногти. Меч – простая железка, иззубренная и тупая, – снова висел на боку. Тан разыскал его. Нашел, выдернул из вороха пепла и взял с собой. Он не знал, зачем так поступил – ведь в правой руке пылал клинок, способный уничтожить целую армию. Но все же тан подобрал свой старый меч как память о мертвом городе людей, и вложил в ножны на поясе. И теперь простое железо дарило ему надежду на то, что проклятый сон не сбудется. Холодная рукоять отрезвила. Простое изделие, вышедшее из рук обычного кузнеца, стало противовесом тому волшебному безумию, что поселилось в правой руке. На миг тан завис меж двух миров, закачался, словно акробат на проволоке, но устоял. Нашел точку равновесия – и устоял. Левой рукой, медленно и нежно, он вытащил железный клинок из ножен и крепко сжал, стараясь сделать его своей частью. Теперь у него было два клинка. Два центра реальности, два груза, что позволяли сохранить равновесие.

Сон отступил. Сигмон видел перед собой дверь, ведущую в башню, слышал за спиной бормотание мага, и чувствовал, как холодный ветер ерошит волосы на затылке. Это не сон. Это реальность.

– Так будет правильно, – шепнул Сигмон.

Он закрыл глаза и сделал шаг вперед.

Сигмон всегда знал, что темнота – это просто отсутствие света, и она не бывает абсолютной: свет есть всегда. Раньше он видел в темноте, его глазам всегда хватало света. Но только переступив порог башни, он понял, чем темнота отличается от тьмы.

Сначала ему показалось, что он попал в океан чернил. Густая и липкая тьма окружала его со всех сторон и ничуть не напоминала темноту, нет, она была похожа на черный туман. Он видел только свой пылающий меч – и больше ничего. Клинок светился ярко, но ничего не освещал – он словно жил сам по себе, отдельно от тьмы, просто существовал посреди этой черной взвеси, и все. Тьма не могла скрыть его, это оказалось ей не по зубам, но зато она не давала зеленому свету излиться в ее нутро.

Сигмону чудилось, что он висит посреди бескрайней пустоты и его окружает лишь бездна, которой нет названия в мире людей. Он представил это себе так ярко, что у него закружилась голова, и тан с ужасом подумал, что сейчас упадет. И будет лететь сквозь тьму – вечно, потому что дна у этой пропасти нет. Старый кошмар грозил обернуться явью. Еще миг – и камни под ногами дрогнут, растворятся в небытии, а ноги провалятся в пустоту.

Камни. Сигмон закрыл глаза и постарался успокоиться. Ноги. Они стоят на камнях. На твердых и надежных камнях, что легли в основание башни. И они никуда не денутся, потому что никакой бездны нет. Есть только старое колдовство и враг, что таится во тьме. Тан сжал кулаки. Правый обожгло огнем – зеленый клинок щедро дарил свою пылающую силу. А левый свело от холода – железная рукоять простого меча остыла, словно клинок лежал на морозе. Сигмон опустил левую руку и почувствовал, как железный меч коснулся камней. Тан ощупал мечом пол – словно слепец, что постукивает посохом по дороге, пытаясь нащупать верный путь. Клинок отозвался глухим звоном, и этот звук вернул тана в мир живых надежнее, чем любая магия.

Сигмон втянул носом холодный воздух. Он здесь. Он жив. Его ноги чувствуют дорогу, и у него есть надежный проводник – железный клинок, что не подведет его, что бы ни случилось.

Он сделал первый шаг сквозь тьму. Второй. А потом пошел – медленно, осторожно, словно по тонкому льду, но все же пошел. Туда, где тьма собиралась густыми хлопьями.

Он так и не открыл глаз. Зачем? Все равно ничего не видно. А здесь, за прикрытыми веками, таился хорошо знакомый ему мир, мир Сигмона ла Тойя, в котором он был единственным обитателем. Богом. В этом мире к тану вернулись привычные мысли. Неловкость отступила: закрытые глаза – это только закрытые глаза и не более того. Сердце перестало колотиться бубенчиком шута и гулко бухало в такт шагам, как военный барабан. Сигмон вглядывался в темноту всем телом, вслушивался в нее, впитывал ее дыхание каждым волоском, каждой чешуйкой шкуры чудовища. И он ощущал тьму – ее биение, ее тонкие связи, что пронзали жирные куски тьмы, словно ветвистая грибница. Тан не смотрел, но – видел. Он знал: глаза – это последнее, что понадобится ему в этой тьме.

Легкое биение Сигмон уловил на пятом шагу. Что-то приближалось к нему, содрогаясь как черное сердце, висящее в пустоте. Но когда оно придвинулось ближе, тан понял это – огромный нарыв, что пульсирует от боли. От него исходили волны ужаса, заставляя холодеть от ужаса даже шкуру чудовища. Следом за первым нарывом тьмы появился и второй. Через мгновение их стало больше десятка, и все стремились к Сигмону, как мотыльки, летящие на свет лампы.

Тан не знал, что это. Быть может, вампиры, что прекрасно видят в самой тьме, быть может – древние существа, рожденные колдовством башни, чьи имена давно забыли даже маги. Но зато Сигмон был твердо уверен: это не торжественная встреча. Чудовища собирались пожрать его плоть, уничтожить все до волоска, чтобы больше ничто не напоминало о том, что один из смертных посмел войти в эту башню. Тан знал это. И когда первый нарыв тьмы приблизился на расстояние шага, Сигмон сделал этот шаг и нанес удар пылающим клинком. Потом развернулся и ударил снова. И еще.

Это оказалось не сложнее, чем танцевать с закрытыми глазами. Просто одним это дано от рождения, другим – нет. Сигмон был рожден для подобного танца, танца стали и смерти, танца разрушения. Вернее, только его часть, что таилась под драконьей шкурой, но она оставалась всего лишь кусочком тана ла Тойя, бывшего курьера второго вентского полка. Она не была чужой и незваной гостьей. Она – всего лишь часть характера человека, которому выпала судьба нести на себе чешуйчатую шкуру. И эта часть нашла себе применение. Только и всего.

Сигмон танцевал под неслышную музыку, отбивая такты пылающим мечом и выдерживая паузы холодной сталью. Эльфийский клинок жил сам по себе – рвался в бой, направлял руку, выискивая во тьме врага и нанося удар. Тан вскрывал нарывы тьмы острыми клинками, его ноги скользили по черным камням, и он кружился легко и свободно, как танцор на высокой и ровной сцене. И тьма вокруг него распадалась жирными хлопьями, оседала на холодный пол черной взвесью, чтобы никогда больше не подняться, ни в этой жизни, ни в другой.

Все кончилось так быстро, что Сигмон даже ощутил разочарование, когда прекратился танец. Он снова замер посреди пустоты, пытаясь понять, что произошло. Вслушиваясь в темноту всем телом, он чувствовал, как тьма отступает. Она стала не такой густой и больше не липла к лицу моросью осеннего дождя. И только когда тан открыл глаза, он понял, что изменилось.

Наверху, над самой головой Сигмона, мягко светилось зеленое пятно. Его свет рассеивал тьму подобно восходящему солнцу, что еще не показалось из-за горы, но уже гонит прочь ночную мглу. Все вокруг стало серым. Густые чернила, заполнявшие башню, таяли на глазах. Света было мало, но его хватило, чтобы Сигмон заметил ступеньки, ведущие от его ног наверх – к зеленому пятну.

Он прикоснулся к лестнице острием железного меча. Камень. Хороший надежный камень, что выдержит быка. Сигмон встал на эту ступеньку, не опуская пылающего меча, и начал подниматься по лестнице, ведущей на вершину башни.

Чем выше он поднимался, тем светлее становилось, и вскоре тан понял, что здесь прошел бы и обычный человек. Сигмон прекрасно видел стены, сложенные из камней, крошащиеся ступеньки, что винтом уходили вдоль стен к самой вершине, к крохотной площадке и огромной двери, сияющей зеленым светом. Волшебный клинок тана пылал изумрудным пламенем, словно забирая свет от волшебного проема, и Сигмон догадался, что они рождены одним уменьем – уменьем эльфийского мага.

Перед самой дверью тан остановился. У нее не было створок – просто открытый проем, внутри которого колыхалась зеленая дымка. Он не чувствовал опасности, не ощущал злобы. Он знал: ему ничто не угрожает здесь, в сердце волшебного света. И все же перед тем как войти, он сделал глубокий вдох, пытаясь оставить за спиной тот сон, что так часто приходил по ночам. И только потом вошел в поток зеленого света.

Черная башня молчала, скрывая секреты от незваных гостей. С той поры как Сигмон исчез в черном проеме, прошло не больше десятка минут. Но тем, кто смотрел на безмолвную громаду, проглотившую их друга, казалось, что прошли века. Не в силах оторвать взгляда от черных камней, они ждали хоть какого-то знака – вспышки, крика, стона... Но башня молчала. На поляне царила тишина, и было слышно, как тяжело, с присвистом, дышит раненый алхимик. Он лежал на земле, а над ним нависал маг, пытаясь закрыть рану колдовством. Рядом лежал де Грилл – он не получил ни одной царапины, не считая ссадины на руке, но так вымотался за время путешествия и боя, что уснул, едва опустившись на землю.

– Может, нужно было пойти с ним? – вслух спросил Корд.

– Мало одной сломанной руки? – отозвался вампир, садясь на выжженную траву. – Хочешь свернуть шею?

– А хоть бы и так, – отозвался капитан. – Не нужно было отпускать его одного. Дар!

Рыжий маг, прижимавший к груди алхимика окровавленный ком рубахи, повернул голову к другу.

– Тише, – попросил он. – Никак не могу сосредоточиться.

– Как он? – тихо спросил капитан.

– Жить будет, – отозвался маг, и меж его пальцев мелькнул едва заметный голубой огонек. – Но я слишком устал. Слишком. Мне не поднять его на ноги сегодня.

– Чус, – булькнул алхимик. – Чудес. Но.

– Тихо, – велел Дарион. – Молчи. И дыши не так глубоко.

Ронэлорэн поднял руку к груди и сжал ладонь мага. Потом прикрыл глаза и затаил дыхание.

– Так лучше, – кивнул Дар. – Все. Теперь просто лежи.

Он отпустил разодранную тряпку и сел на землю. Руки он положил на колени и Корд увидел, что окровавленные пальцы дрожат.

– Ты как сам? – тихо спросил он.

– Терпимо, – отозвался бледный до синевы маг. – Как рука?

– Заживет, – буркнул капитан. – Не в первый раз.

Башня тихо вздохнула – словно огромное живое существо, переводящее дух, перед тем как броситься в воду. Три пары глаз уставились на черный проем, ожидая чего угодно – огня, крика, потоков крови... Ничего. Башня снова замолчала.

– Дар, – снова позвал Корд. – Ты не чувствуешь, что там внутри? Может, ему нужна наша помощь?

– Там только тьма, – тихо отозвался маг. – И потоки колдовства. Там есть еще кто-то живой, но это не человек.

– Вампир? – заинтересованно спросил Мираль.

– Пожалуй, что так, – согласился маг.

– А Сигмон? – спросил капитан.

– Я не чувствую его, – признался Дарион. – Но вижу волшебный клинок. Из него истекает колдовство и разгоняет тьму. Тан жив. Он бьется во тьме.

Корд тяжело вздохнул и поднялся на ноги. Взял в левую руку саблю и сделал шаг к черной двери башни.

– Не надо, – одновременно сказали маг и вампир.

– Я только посмотрю, – отозвался капитан, взвешивая в руке саблю. – Одним глазком.