13 мертвецов Кожин Олег
Чудовище затихло в луже едкой мочи. Ныне оно упокоилось навеки. Теперь Пирс мог в подробностях рассмотреть существо. Скелет, будто размягченный немыслимой температурой и растянутый клешнями. Вывернутые ноги. Пролежни, по которым ползали водяные клопы.
Он словно услышал из тьмы голос Дефта:
«Они изменились внешне… зубы заострились… изменения затронули глаза…»
Пирс не мог поверить, что когда-то это было человеком.
«Почему оно сразу не убило меня? Что почувствовало, обнюхивая?»
Запах атласной гробовой обивки? Околоплодных вод, размывающих суглинок под днищем домовины? Запах тьмы, из коей сам Пирс был соткан? Кладбище вместо жизни?
Могло ли случиться, что людоед принял Пирса за мертвеца?
Пирс не знал, но наверняка знала его бабуля.
«Сатанинский отпрыск! – прохрипел поселившийся внутри прокуренный старушечий голос. – Ты такой же, как он! Подменыш, вы из одного племени! Черти забрали моего внука и подсунули в гроб тебя!»
Пирс провел пятерней по заросшей щетиной щеке. Сзади послышались шаги. Малка стояла у края овражка – темный силуэт на фоне луны. Несколько секунд она рассматривала дохлую тварь.
– Это он? Лесной бог, о котором говорил отец?
– Нет, – твердо сказал Пирс. – Это не бог. Эта жалкая нечисть была каннибалом из паствы Девенлопа. – Он пнул раздавленную голову. – Ты открыла дверь?
– Да. Двор пуст, но надо спешить.
Словно соглашаясь с ее словами, по лесу прокатился зловещий рокот.
Около сараев они едва не напоролись на Мердока. Пирс втолкнул Малку в пространство между хибарами и стал наблюдать за подонком, вышедшим из конюшни. Мердок их не приметил. Он вел под уздцы каурую кобылу Эллисона и гнедого жеребца Пирса. Насвистывая, направился к воротам.
«Он выпустит лошадей, – подумал Пирс, – и скажет, что мы с Малкой сбежали. Как Родс и Круз».
– Я сейчас.
Пирс вышел из темноты. Пригнувшись, заскользил через двор. За крупом жеребца его маневр остался незамеченным. Встревоженное фырканье и стук копыт заглушали скрип досок. Чем ближе были ворота, тем сильнее противились животные. Норовистый Золотоискатель встал на дыбы, и Пирс воспользовался моментом. Он вклинился между лошадьми, ударом мыска опрокинул Мердока на тротуар. Запаниковав, Золотоискатель пихнул хозяина задом, копыто лягнуло Мердока в поясницу. Мердок застонал от боли. Пирс отправил его в небытие, обрушив рукоять «Грин-Ривера» на затылок. Затем и сам распластался на земле, следя за французским домом, погруженным в темноту. Шум не потревожил спящих.
При Мердоке были винтовка и кольт. А еще губная гармошка, инкрустированная серебром, с которой никогда не расставался Круз. Вне всяких сомнений, и мексиканец, и простодушный Родс были мертвы – сожраны мертвецом. Или мертвецами.
Пирс проверил обоймы и почувствовал себя гораздо спокойней.
– Все в порядке, мальчик. – Он потрепал Золотоискателя по загривку, снял оголовье и ремнями связал Мердока по рукам и ногам.
– Верни коней в стойло, – велел он Малке. – И разбуди Дефта. Пускай оденется. Ждите меня в гостиной.
Малка нравилась ему тем, что не задавала лишних вопросов.
– Эй, вы!
У крыльца, в гамашах и дубленке поверх сорочки, стоял взлохмаченный Эллисон. Ствол казнозарядного карабина «Шарпс» перепрыгивал с Пирса на Малку.
– На черта ты связал Мердока, Гроб?
– Где Мерфи? – вопросом на вопрос ответил Пирс.
– В доме. Спит, наверное.
– Тогда слушай меня. – Пирс угрюмо поглядел на куртины, за которыми что-то выло, и то был не ветер. – И слушай внимательно.
Мерфи выстрелил сквозь дверное полотно. Эллисон парировал пальбой из «Шарпса», превратив древесину в лохмотья. Коридор заволокло пороховой дымкой.
– Эйб! – крикнул бывший лейтенант. – Нас тут четверо.
– Все, все, – сдавленно буркнул Мерфи. – Я сдаюсь.
Пирс пинком распахнул дверь.
Главарь банды сидел на кровати, зажимая рану рукой. Пули срезали его ухо и пропахали плечо. Залитый кровью, Мерфи казался усталым и смирившимся. Он даже улыбнулся визитерам.
Пирс забрал длинноствольный револьвер и перепоручил его Малке. Индианка с отцом отошли в угол. Эллисон замер на пороге, не сводя с Мерфи карабин. Пирс присел на стол возле кровати.
– Говори, – бросил он.
Мерфи, кивнув, набрал в легкие побольше воздуха.
«– Не было никакого коммивояжера. Про Ад я узнал от Руфуса Пламмера. Руфус был моим кузеном и правой рукой Генри Олкотта – практически его пасынком. Мы не виделись много лет, но весной меня занесло в Техас, графство Каунти. Я знал, что Руфус, поскитавшись по стране, вернулся на ранчо родителей.
Мы встретились. Руфус выглядел неважно. Он прикрывал физиономию платком и так низко нахлобучил шляпу, что видны были только глаза. Мне стало не по себе от его взгляда. В доме плохо пахло, я сразу заподозрил неладное. И был к нему готов.
Когда Руфус накинулся на меня с тесаком, я выстрелил и ранил его. Потом обошел ранчо и нашел в корале его предков. Они висели на крюках, как свиные туши. Всюду были мухи.
Короче, у меня появились вопросы.
Руфус не юлил и сразу выложил карты на стол. Только морфия попросил. Он понимал, что помирает. Пуля застряла в кишках. А его рожа… братцы, я даже усомнился, что это мой Руфус. В язвах, в нарывах. У него зубы росли двумя рядами, сверху и снизу. Все небо в зубах…
Давайте про Олкотта, да? Олкотт был странным малым. Ходил в цилиндре, опоясанный патронташами крест-накрест, с настоящим томагавком, доставшимся от черноногих. Он был мулатом: папаша – работорговец, а мамаша – рабыня-негритоска. Его боялись.
Олкотт узнал про Лост-Лимит от индейского шамана. Мол, есть такая дыра, где можно пересидеть суматоху. Где никто тебя не найдет. Но главное, это место… оно делает человека сильным. Равным индейским богам. И если попадешь сюда хоть раз, будешь возвращаться снова и снова.
Но был подвох, не без этого. По словам шамана, в лесах вокруг форта живут демоны. Люди, пристрастившиеся к каннибализму и потерявшие человеческий облик. Чтобы защитить себя, нужно заплатить им. Что-то отдать за возможность находиться в крепости.
Да, Эллисон, ты догадливый малый. Не зря читаешь эти книжки. Олкотт и Руфус отправились в Ад и взяли с собой одного неграмотного ирландца. Ночью они вышвырнули его за ворота. Сами залезли на вышку. Демон пришел из чащи и забрал того паренька, а Олкотта и Руфуса не тронул.
Второй раз они поехали в крепость с компанией легочников. Грабанули филиал Миссурийской меховой компании, деньги сыпались из задниц. Руфус сказал, их тянуло в Ад. Спать не могли.
Каждую ночь они отдавали демонам причитающееся. А одного доходягу убили и съели. Мне тоже мерзко, братцы. Руфус сказал, их надоумил священник в пустой церкви. Но ведь Руфус бредил, да? Они слопали того беднягу, и им стало очень хорошо.
Вот только демоны захотели большего. Их аппетит разгулялся. В третий приезд Руфуса сюда они сожрали свой ужин и потребовали добавки. Между Олкоттом и Руфусом завязалась драка. Руфус победил.
Не знаю, Генри Олкотт ли проклял его, умирая, или рацион сыграл роль, но в Руфуса вселились бесы. Он убил родителей, и ел их плоть, и намеревался прикончить меня. Чтобы поправить силы и вновь поехать в Лост-Лимит.
Его бормотание становилось неразборчивым. Я тряс его, спрашивая, где конкретно спрятаны деньги компании. Он говорил: „Под… под…“. На этом все. Кузен околел. А я начал всерьез интересоваться фортом под названием Лост-Лимит.
Вы уже смекнули, братцы? Виновен. Я сговорился с Мердоком, и мы решили, что двух ночей нам хватит, а если нет, мы вернемся снова, вернемся с подарками. Круз был трусом, у Родса руки тряслись так, что он бы и кайло не удержал. Вчера мы обманом заманили их в лес и избавились от лошадей. Мы убедились, что Руфус не врал. Демоны рыскают в здешних лесах, и они голодны. Сегодня была очередь Дефта, но Мердок попросил заменить его тобой, Гроб.
Я был честен с вами, ребята, примите это во внимание. Но козырь в рукаве припрятал. Я знаю, как защитить нас от демонов. Как живыми уйти из Ада. Я нужен вам.
Слышите? Они уже здесь».
Вой, рев, лай своры бешеных псов – вот что услышал Пирс. Стул грохнулся об пол. У Эллисона отвисла челюсть. Малка обняла побледневшего старика.
– Они пришли… – ухмыльнулся Мерфи. – Без меня вам с ними не справиться.
– Заткни пасть! – Пирс ошпарил его презрительным взглядом и шагнул к окну.
Сердце галопировало в грудной клетке. Скелет – выше и больше того, которого Пирс уничтожил, – полз по крепостной стене, как паук. Под окном мелькнула безобразная тень. Завопил связанный Мердок. Пирс проникся жалостью к человеку, желавшему скормить его нечисти. Нажрутся ли чудовища Мердоком? Пирс сомневался.
– Ничего, – бубнил Мерфи, заливая кровью простыни. – Я с вами, у меня есть план…
Он сунул под подушку руку и выхватил револьвер, отобранный у Пирса. Ликующая усмешка скривила рот. Но превратилась в оскал, когда пуля тридцать восьмого калибра прошила грудь и расщепила изголовье кровати. Мерфи испустил дух, и вместе с ним газы. Кальсоны наполнились дерьмом.
Мужчины удивленно обернулись. Малка сжимала кольт обеими руками; над стволом вился сизый дымок. Глаза девушки были парой пустынных колючек, кусочками слюды.
«Она уже дважды спасла мне жизнь», – подумал Пирс, сдержанно кивая в знак благодарности.
– К бою, – сказал он Эллисону.
Скелет взбирался по лестнице на четвереньках. Он отличался от своего обезглавленного собрата: плоская морда летучей мыши, вместо носа – шишковатые утолщения, клыки растут не только во рту, но и на щеках.
Пирс рассмотрел все это за долю секунды, воздев над головой лампу. Потом открыл огонь. Свинец отбросил мертвеца в гостиную, тварь заметалась, круша мебель, пробуя выпрямиться под градом пуль.
– Метить в голову! – крикнул Пирс, спускаясь.
Мертвец был изрешечен, но гадкий сосуд с червивым мозгом никак не удавалось прострелить. Пирс палил с двух рук, и оба барабана опустели.
– С дороги! – гаркнул Эллисон.
Пирс отскочил. Эллисон, разжалованный из армии за мародерство и малодушие, водил дулом карабина, но не спускал курок. Мертвец рыкнул, обдав живых смрадом древних могил. Его черные глазищи сверкали. Одним прыжком он очутился перед лестницей и замахнулся смертоносными серпами.
Эллисон выстрелил в упор.
Залп разворотил морду патриарха. Что-то похожее на раздавленных жуков полетело в камин. Дезориентированный мертвец зачерпывал лапами пустоту все медленнее и медленнее. Второй выстрел оставил лишь дымящийся пень на заостренных плечах. Патриарх издох.
– Это то, о чем писали в гримуарах, – произнес Эллисон, озирая чудовище. – Великаны, жившие до Адама. Первые американцы.
Пирсу страшно захотелось курить. Он зарядил револьвер и перешагнул останки патриарха.
– Малка, Дефт, держитесь за нами.
Вчетвером они выбрались на крыльцо.
В самую сердцевину Ада.
Чудовища оккупировали форт. Белесое создание выволокло из конюшни мула и, обхватив тощими конечностями, обгладывало его. Мул судорожно дергал ногами. В сарае дико ржали лошади.
Восьмифутовая образина оседлала Мердока. Вынимала требуху из его брюха и совала в пасть урча. Задняя лапа с пальцами-клешнями погребла под собой лицо покойника. У чудовища была борода из тончайших серебристых прядей и вылупленные круглые глаза.
И надо всем этим кошмаром властвовала оплетенная лентами тумана волчья луна.
Пирс замер со вскинутым оружием. Словно надиктованная извне, пришла мысль. Мертвецы удовлетворялись подачками Олкотта и Мерфи не потому, что умели укрощать аппетит. Лесной бог, холодный, как кричащий космос, ждал, что люди в крепости уподобятся пастве Девенлопа. Давал шанс присоединиться к его мясной вере.
Тротуар завибрировал под подошвами, возвращая в реальность. Уродливая тварь оторвала рыло от трупа Мердока. Алые соки сочились по бороде.
Что-то огромное прыгнуло с крыши прямо на Эллисона. Он и крикнуть не успел. Мертвец сгреб лейтенанта в охапку и, оттолкнувшись, вскарабкался по бревенчатым стенам на гурдицию. Эллисон болтался в когтистых лапах, как гуттаперчевая кукла. Пирс не решался стрелять. Зарычав, мертвец разорвал Эллисона пополам; теперь куски тела были скреплены мотками кишок. Кровь хлынула водопадом, внутренности шлепнулись на карниз лачуги. Патриарх обронил нижнюю часть человека, а верхнюю запихнул себе в пасть. Клыки перемежались саблевидными бивнями, которые вмиг пронзили торс Эллисона. Задрав рыло к луне, патриарх принялся лакать вытекающую из обрубка жидкость.
Ад пировал.
Дефт и Малка куда-то пропали. Пирс попятился, а сожравшее Эллисона чудище приземлилось в паре футов от него. Оно бы снесло Пирсу голову… если бы заинтересовалось человеком. Вместо этого тварь плавно двинулась к крыльцу.
«Ты – от Сатаны, ты – подменыш, а не ребенок».
Воспользовавшись шансом, Пирс выстрелил патриарху в горло. Образовалась дыра с подпаленными краями, но тварь не почувствовала боли. Она оглядела Пирса черными плошками глаз, покрытыми пленкой. Что-то блеснуло на раздвоенном носу. Очки! Старомодные проволочные очки с залитыми кровью стекольцами. Они наполовину вросли в рыхлую морду, погрузились в плоть, как в зыбучий песок.
Пирс выстрелил. Глаз патриарха взорвался. Пуля не вышла из затылка, а срикошетила, уничтожая мозг. Патриарх упал, точно срубленная секвойя.
Бородатый мертвец прервал трапезу. Только сейчас заметив Пирса, он пошел вперед, раскорячившись. Борода подметала тротуар. Стараясь не упустить из виду патриарха, пожирающего мула, Пирс выстрелил в надвигающуюся мумию. Он целил по колену и не промазал. Мертвец зашатался. Вторая коленная чашечка, формой напоминающая осиное гнездо, разлетелась.
Пирс сунул кольт в кобуру, снял с плеча винтовку.
Третий мертвец скакал по двору. Пусть человек перед ним был несъедобен, но его следовало проучить!
Пирс послал в патриарха пулю – тот проворно уклонился. Когти полосовали воздух. Каждый – размерами с нож «Боуи».
Пирс молился бы, но бог в Аду был один. И презирая это лютое безумное божество, Соломон Пирс ринулся на патриарха, за дюйм от смерти ушел в сторону и выстрелом снизу, практически в упор, снес чудищу челюсть. Подошва заскользила по доскам, Пирс упал, перекатился – кулак пробил настил там, где секунду назад была его голова. Щепки обрызгали лицо, колючка застряла в щеке. Тень накрыла Пирса. Мертвяцкая морда обвисла клочьями, но глазищи пылали.
Пирс надавил на спусковой крючок. Череп мумии развалился. Тело еще не плюхнулось ниц, а Пирс уже торопился к подползающему чудищу с размолотыми коленями.
Патриарх зарычал. Пирс зарычал в ответ. Сунул дуло в раззявленный рот и накормил людоеда свинцовыми бобами.
Церковь была безлюдна и темна, но Кассиус Дефт в своем сознании видел ее совсем иной. Солнечный свет заливал залу, а на скамьях смирно сидели призраки. Он помнил их имена и радовался встрече спустя столько лет. Томпсоны, Робертсы, Дойлы. Семимесячный малыш на руках Генриетты Браун. Мистер Трейси, обнимающий красавицу-дочь. Ирма нравилась Дефту, втайне он был влюблен в девочку Трейси и до сих пор не мог забыть вкус ее почек.
Дефт кивнул Ирме, а она улыбнулась ему. Керосин лился из бутыли на пол, на скамьи, сквозь полупрозрачные ноги соседей. Дефт откупорил второй сосуд, рисуя полосу горючей смесью от притвора к кафедре. Лампа, оставленная на помосте, помогала работать.
Вдруг ее огонек испуганно заметался, сужая и всасывая световой круг. Дефт обернулся.
То, что стояло у алтаря, выглядело ветхим и ужасно старым. Кукла из веточек, вымахавшая выше Дефта. Тоненькая шея удерживала голову, раздувшуюся как арбуз. Пряди седых волос клеились к твердой шелушащейся корке скальпа. Парша, грибок покрывали морду троглодита, под давлением выпучились черные глаза, но Дефт узнал это существо. И не притронулся к висящему на плече «Ремингтону».
Вместо этого он неверными шагами двинулся навстречу девочке. Да, это была девочка, пускай и подвергнувшаяся дьявольским изменениям; исполинский ребенок.
Дефт застонал.
Арбузоголовая спрыгнула с помоста. В горле Дефта защипало. Он поднял дрожащую кисть. Отсвет узнавания всколыхнул черную пену в глазницах чудовища.
– Ванесса! – прошептал Дефт.
Девочка пятидесяти семи лет от роду протянула когтистую руку и коснулась его пальцев. Нежно, как в детстве. Будто она сама опасалась, что брат окажется призраком, бесплотным фантомом.
– О, Ванесса! – Дефт зарыдал. – Прости меня!
Девочка стиснула стариковские артритные пальцы, утешая брата. Губы раздвинулись, обнажив треугольные акульи зубы. Легко, как крылышко бабочки, Ванесса вырвала руку брата из туловища и вонзила клыки в дряблую шею. Кровь хлынула из яремной вены фонтаном.
«Я – бог!» – закричал ротик под ключицей.
Когда Малка вбежала в церковь, тварь уже добралась до трахеи своей жертвы. Запах крови смешался с запахом горючего. Сыто икнув, мертвячка обратила к индианке багровую морду и заверещала. Громадная голова была отличной целью. Малка разрядила в нее обойму.
Присела на корточки возле отца. Слезы наполнили глаза, но не потекли по чумазым щекам.
Малка вспомнила, каким близким казалось небо, если папа Кассиус поднимал ее ввысь на своих сильных руках.
– Спасибо, – прошептала она и закрыла старику веки.
На улице загрохотало так, будто Лост-Лимит проваливался в преисподнюю.
Но на самом деле преисподняя пришла в Лост-Лимит.
Земля содрогнулась под ногами Пирса, а затем вспучилась.
Двор вздулся, как пузырь на болоте. Ведро покатилось по кренящемуся настилу. Ошеломленный Пирс смотрел, как накреняется столб в центре форта. Зазвенел колокол, и звон его был тоскливее всего, что Пирс когда-либо слышал.
Малка выскочила из церкви, сжимая в руках «Ремингтон». Затрещали доски, ощетинились, ломаясь пополам. Комья почвы гейзером полетели ввысь. Что-то вылезало из-под земли. Гигантская рука поднялась над дырой, где минуту назад был колокол, согнулась в локте и уперлась в разрушенный тротуар. Вторая конечность взмыла к небесам, шлепнула по трупу патриарха пятерней, в которую поместилась бы двухместная коляска. Руки-распорки были перемотаны лоскутами шкуры, а локти увенчаны наростами-крючьями. Меж ними, как луна над ядовитым болотом, взошла лысая голова.
– Убегай! – закричал Пирс.
Чудовище всплывало среди разрушенного тротуара. Плечи, торс, впалое брюхо. Комья земли сыпались с ребер и ключиц. Показались таз, облепленный глиной пах без половых признаков, ляжки. Преподобный Девенлоп – а Пирс не сомневался, что лицезрит лидера переселенцев, – вылез из своей могилы и отряхнулся. Позвоночник торчал наружу, продрав желтую шкуру на искривленной спине. От копчика к удлиненному затылку поднимался ряд костяных наростов, перетекающий в зазубренный гребень. Верхушка гребня поравнялась с крышей двухэтажного дома.
Гигант заговорил. Кровь застыла в жилах смертных.
Речь мертвеца была набором бессмысленных звуков, рычанием ископаемого ящера. Но интонации! Этот вибрирующий рокот прокатился по крепости, и Пирс угадал в нем яростную проповедь, взмывающую до «Amen», пророчащую кару всему живому.
Голос пробирал до нутра дуновением безжалостного космоса, арктических пустынь.
Сгорбленный скелет не тратил время на Пирса. Он двинулся за Малкой, походя скальпируя длинными лапами тротуар.
– Ко мне, гаденыш! – Пирс выстрелил в спину Девенлопа, не надеясь на урон, только чтобы привлечь внимание.
Великан повернулся, выплевывая свирепые тирады на языке горельника и бочагов.
Его голова была голым черепом, слепленным из двух половин, с узкой вертикальной расселиной посредине; кости растеклись как лава и застыли сосульками. Глаза – два кипящих черных полумесяца, защищенные щитками надбровных дуг. И пасть, переполненная сталактитами зубов.
Пирс выбрал бы неделю или месяц в компании стервятников, но не минуту этого испепеляющего взгляда.
Малка шарахнула дробью. Пирс послал пулю в исполинский череп – свинец отскочил от кости. Скелет пошел на Пирса, распахнув пасть. Винтовка взбунтовалась, заклинило механизм. Словно мистер Спенсер, изобретатель карабина, был в сговоре с лесными демонами. Пирс заметил винтовку Эллисона на тротуаре, но, прочитав его мысли, Девенлоп топнул когтистой ступней, превращая оружие в лом.
Последней надеждой был револьвер. Не торопясь разряжать обойму, Пирс кинулся вдоль куртины. Что-то блестящее пролетело мимо и разнесло кровлю хибары. Колокол, понял Пирс. Девенлоп швырнул в него колокол!
Тяжелые шаги громыхали позади.
Узкое островерхое здание привлекло внимание Пирса. Он вбежал в церковь, оскользнулся на мокром полу. Пахло керосином. Забытая лампа освещала окровавленный труп Дефта и сдохшую уродину. Пирс добежал до алтаря, и тут длинная, увенчанная когтями рука проникла в оскверненную церковь. За ней просунулась кошмарная морда. Вонь разложения перебила запах горючего. Рокот заполнил помещение, ввинтился в барабанные перепонки.
Пирс выстрелил; пуля, отскочив, застряла в стене. Глазницы под костяными щитками бурлили маслянистым мраком. Пальцы загребали воздух, но Пирс был далеко. Габариты не позволяли преподобному протиснуться в церковь. Лишь шарить лапой внутри.
На улице лаял дробовик. Девенлоп мотал головой и скреб когтями пол. Доски слезали, как задубевшая кожа. Пирс прицелился в щель меж двумя половинами бронированной хари. Пуля сплющилась о скулу чудовища. Замерцали черные глаза.
В своем сознании Пирс услышал голос; интонации совпадали с колебаниями демонического рокота. Словно кто-то внутри переводил для Пирса нечестивое писание.
«Муж, узревший истинного бога, лунного червя, безжалостным оком окинет тщету свою, и будет есть детей своих, потому что детское мясо есть истина».
Пирс надавил на спусковой крючок, чтобы заткнуть богохульный завет. Курок «Уокера» щелкнул по гильзе. Патроны закончились. Опустели карманы. Даже нож пропал из голенища, утерянный в пылу сражения.
«Женщина возьмет послед, выходящий из среды ног ее, и будет есть, и уподобится прожорливым ангелам».
Пирс заткнул ладонями уши. Казалось, мозг сейчас воспламенится.
«И ты будешь есть плод чрева твоего, плоть сынов твоих и дочерей твоих, которых ты сваришь в молоке их матери».
Мечущийся взор упал на кирку, валяющуюся у скамьи возле локтя преподобного. Пирс оставил ее днем, уйдя за водой с Малкой. Но чтобы подобрать кирку, надо вплотную приблизиться к Девенлопу.
«Плоть есть путь!» – Голос бичевал разум, навеивал образы расчлененных тел, развешанных на ветках деревьев в зимнем лесу.
«Ты должен его остановить», – прорвался из пучины другой, надтреснутый голос. Может быть, голос матери, подарившей Пирсу жизнь в гробу.
Собрав волю в кулак, безоружный человек побежал к шевелящейся клешне и упал, отдавая себя чудищу. Девенлоп одобрительно заклекотал. Ледяные пальцы окольцевали ноги Пирса и поволокли к распахнутой клыкастой пасти. Раскрошенные доски царапали спину. Коготь впился в живот. Череп приближался. Смрад накрыл Пирса, тяжелый, как футы могильной земли над домовиной.
Пирс сжал зубы. Мышцы вспучились на покрасневшей шее. Его немеющая, вытянутая до предела рука стирала с половиц пыль. Мазнула по гладкой рукояти. Пирс схватил кайло на полпути к смертельным сталактитам клыков. Выгнулся и занес орудие над головой.
Девенлоп слишком поздно заметил маневр жертвы. Он уже подволок человека к своему рту. Из пасти вывалился кишащий клещами серый язык.
Пирс ударил киркой.
Лезвие вошло в расщелину, пересекающую морду от гребня до подбородка. Прямо в мозг преподобного.
Бесформенная челюсть брякнулась на настил. Чудовище заревело. Пирс вырвал кирку. Из щели потекла бурая каша вперемешку с опарышами. Неверие и оторопь мелькнули в древних глазах.
Пирс вонзил кирку в правую глазницу монстра, расплескивая мрак и слизь. Стальной клюв канул в череп. Великанские пальцы отдернулись, Девенлоп попытался высвободиться. Гной хлестал из дыры на месте его правого глаза.
Пирс ударил снова, точно между костных пластин. Кирка вошла в череп обеими рабочими сторонами, по самую рукоять. Уцелевший глаз Девенлопа стал пузырем, внутри которого метались черные рыбины. Вдруг они замерли и растворились, обратившись в туман. Голова чудища рухнула на половицы, подняв облако пыли.
Элия Девенлоп сдох в своем оскверненном храме.
И воцарилась тишина.
– Не делай этого, Соломон.
Пирс резко обернулся.
За кафедрой, окутанная табачным дымом, стояла худая старуха. Ее веки были закрыты монетами, вросшими в морщинистую кожу.
– И почему же? – поинтересовался Пирс. Его рубашка и штаны промокли от крови. Рана в животе была неглубокой, но причиняла мучительную боль. Пока Пирс говорил с призраками, спичка догорела до середины и обожгла пальцы. Он поморщился, задул огонь и вынул новую спичку.
Старуха сверкнула серебряными бельмами.
Распятие сорвалось со стены, завалилось набок. За ним не хватало доски. Блестящие кругляши посыпались из тайника. Дыра оказалась набита монетами. Сокровищами Генри Олкотта.
Пирс сглотнул.
– Ты никогда не был человеком, Соломон, – голос бабки звучал спокойно, примирительно. – Я не знала, действительно ли ты демон, но ты точно не человек.
Слова заглушал пульсирующий шум в ушах. С шумом содрогались стены и скважина, полная долларов.
– Лост-Лимит, – сказала бабка, – твой шанс стать человеком. Причастись, и твоя душа обратится к свету. Ты увидишь истинного Бога, но сначала ты должен поесть. «Ядущий человеков есть человек».
Монетки катились, весело прыгая с помоста. Они окружали Пирса, скапливались кольцом, словно ластились к ногам. На аверсах был выгравирован профиль кого-то очень старого; облик, ускользающий от разума, не распознаваемый мозгом. Пирс запомнил только ветвистые рога.
– Милостивый Бог прощает тебя и дарует богатства. Это твой дом. Правь в нем, Соломон.
Звон монет пробудил небывалый аппетит. Желудок заурчал, требуя пищи. Издалека донесся голос Малки, и Пирс уцепился за него, как тонущий за веревку. А Пирс и правда тонул – в наползающем мороке, в собственной слюне.
Он чиркнул серной спичкой, до крови прикусив губу.
– Ты не посмеешь! – изумленно прошипела бабка.
– Тебя не существует, – сказал Пирс. – Я убил тебя много лет назад.
Старуха заверещала. Пирс уронил спичку. Мгновенно занялся пол. Огненная дорожка пробежала по проходу к мертвому чудовищу, блокирующему дверь. Оранжевые язычки замельтешили, пожирая древесину. Пирс подобрал лампу и метнул ее в Девенлопа. Сосуд разбился о череп, проливая жидкий огонь.
Это было красиво. И это было правильно.
У окна Пирс обернулся.
Кафедра горела. Пламя объяло старуху. Она выпростала руки; бесконечный поток серебра сыпался из горстей. Она что-то кричала вслед, но Пирс уже не слышал.
Он выпрыгнул из узкого окна, как из могилы. Вместо землекопов снаружи ждала Малка с дробовиком.
– Все кончено? – спросила она.
Пирс окинул взглядом двор, усеянный трупами людей и чудовищ. В проломах ползали черви величиной с указательный палец. В их извивах Пирсу почудился страх. Небо на западе серело. Скрылась волчья луна.
– Полагаю, да.
Малка устало улыбнулась. Вытащила щепку из щеки Пирса. Он подумал, что ей очень идет это родимое пятнышко возле глаза. Нащупав сигареты, он с удовольствием закурил. Пламя трещало, пожирая церковь.
«Надо похоронить мертвых», – хотел сказать Пирс, но вместо этого получилось:
– Надо съесть мертвых.
Он вздрогнул. Поймал настороженный взгляд Малки и потер ладонями лицо.
– К черту. Пойдем отсюда.
В фургоне, под брезентом, они нашли кольты Родса и Круза, провиант и боеприпасы. В конюшне – окровавленных лошадей. Трех кобыл пришлось пристрелить, но Золотоискатель и техасский мерин Мерфи не пострадали. Выводя коней, Пирс вел мысленные подсчеты. Они отправили в пекло шестерых патриархов. Одного уничтожили вулферы. Значит, где-то рыщет восьмая тварь. И все, что им остается, – верить в очистительную мощь рассвета над языческим капищем.
Церковь обвалилась, рассыпая снопы искр.
Пирс отворил ворота и оседлал Золотоискателя. Кивнул Малке. Они выехали из Ада плечом к плечу.
Им было неведомо, что чудовище, которое Пирс убил в церкви кайлом, при жизни носило имя Джона Трейси.
И что из кустов, из мешанины деревьев, преподобный Элия Девенлоп наблюдает за ними черными дуплами глаз, а голод выкручивает мертвые кишки.
Шел тысяча восемьсот шестьдесят пятый год от Рождества Христова.
Всадники, девушка и подменыш, пришпорили скакунов и пропали в вечных сумерках древнего леса.
Елена Щетинина
Мертвецы идут домой
Любезный друг!
Ты видишь, что мы на много шагов сблизились уже друг с другом. Время холодное: 4 или 5 градусов; земля покрыта снегом. Здоровье мое хорошо, я думаю о тебе. Я за счастие почитаю скорое с тобою свидание, ты в этом не можешь сомневаться, потому что знаешь, сколь нежно я тебя люблю.
Обними моего сына.
Письмо Наполеона Бонапарта императрице Марии-Луизе30 октября 1812, Смоленск
Солдат, ковыляющий впереди Лабрю, бос. Острые края прихваченного морозом снега и льда изрезали его ноги – кожа со ступней слезла и волочится, как рваный носок. Его следы кровавы. Он не чувствует боли, но идти ему недолго – мышцы уже начинают отслаиваться. «Он не дойдет до дома», – равнодушно думает Лабрю.
Что-то фыркает около его уха, обдавая влажным жаром. Он отстраняется – рядом с ним, неуклюже проваливаясь в снег, то и дело оступаясь, бредет большой соловый жеребец. Конь косит на Лабрю круглым лиловым глазом и недовольно храпит, порываясь встать на дыбы.
Всадник, погруженный в раздумья, практически недвижим и лишь легким движением руки поправляет поводья. Это некрупный – кажется, даже невысокий – мужчина в теплой собольей, покрытой зеленым бархатом и расшитой золотом шубе и большом, не по размеру, меховом чепце.
Лабрю узнает его – и не верит своим глазам. Или не хочет верить.
Вокруг рта всадника легли глубокие морщины, глаза устало полуприкрыты воспаленными красными веками, на заиндевевших ресницах дрожат льдинки. Он смотрит прямо перед собой – и одновременно в никуда. Его измученное сознание терзает упрямая, неотвязная мысль – и Лабрю понимает какая.
Лабрю не то что никогда не видел – он никогда не мог и помыслить увидеть его таким. Таким осунувшимся, таким бледным, таким усталым… Таким слабым. И сердце пронзает острое чувство – это их вина! Вина их всех – тех, кто бредет по этой бесконечной дороге, кто остался лежать на заснеженных равнинах, кого разметало по буеракам и колдобинам, выпотрошило в овраги, перемололо в пищу для червей. Они, именно они, не смогли, не оправдали, не выдюжили!
И откуда-то из глубины души, из недр истерзанного нутра исходит звериный вопль:
– Виват императору!
Холод схватывает связки, дает под дых – и вопль обращается в хриплый сип.
