Зов пустоты

73

Когда вся Франция узнала о том, каких чудовищных терактов ей чудом удалось избежать, по стране прокатилась волна возмущения. Взорвать Елисейские Поля, выбрав в качестве цели невинных детей, а затем направить переполненные электрички на парижские вокзалы – одних этих слов хватило для того, чтобы в воображении французов, еще хранившем воспоминания о недавних трагедиях, возникли самые жуткие картины. Это было невозможно, немыслимо, недопустимо. Телевизионные выпуски новостей без конца передавали видео с забитой полицейскими Кольцевой, посреди которой дымилась взорванная машина. Для страны, все еще не забывшей о предыдущих терактах, все еще ощущавшей свою уязвимость, новости о провале жуткого плана террористов стали чуть ли не вызовом. В социальных сетях возникло множество групп, твердивших об объединении нации. Очень скоро все пришли к мысли о том, что французам нужно доказать: страна способна объединиться. Пора отправить всему миру, и прежде всего галактике террористов – где бы она ни находилась, серьезное, веское послание. Сказать: «Нет!» Всем вместе. Утописты от ислама берутся за оружие, чтобы нести ненависть; Франция выйдет на улицы и ответит им братской сплоченностью.

Было решено устроить марш свободы. Он должен был пройти на парижской площади Республики – там, где часто устраивались массовые манифестации, в месте, название которого словно давало символический отпор системе несвободы, которую фанатики хотели навязать западному миру.

Лудивина не знала, хочется ли ей принять участие в марше. Имеет ли она на это право – ведь служба в армии обязывает ее быть беспристрастной. СМИ устроили вокруг марша такую шумиху, что там наверняка соберется огромное количество людей. Она не была уверена в том, что хочет оказаться в толпе. Лучше провести субботу дома, в тишине и покое: это точно пойдет ей на пользу. Возможно, с ней рядом будет Марк. Она на это надеялась. Она уже думала о будущем. Их отношения начались совсем недавно, но она успела привязаться к нему. Секундный прилив счастья, когда на экране телефона высвечивалось его имя; вечера, когда ей хотелось петь и танцевать в ожидании встречи с ним; их ночи, то нежные, то бурные, когда она засыпала лишь на рассвете. Ей нравилось все это. Марк вел себя так, словно их отношения были чем-то само собой разумеющимся, словно вопрос об их будущем был делом решенным, и от этого каждый раз, когда она смотрела, как он утром пьет кофе в кухне, когда он целовал ее, говоря: «До вечера», у нее внутри словно распускался прекрасный цветок. Она была влюблена и знала об этом. Влюблена всем телом, всем сердцем, всей душой.

На этот раз Лудивина была готова отдать всю себя целиком. Она решила испытать судьбу. Раскрыться, рискнуть, пусть даже потом ей придется вновь собирать себя по кусочкам. Но Марк вселял в нее уверенность в себе: редкое умение для мужчины.

Коллеги из ОР всю неделю окружали ее заботой: они беспокоились из-за того, что ей пришлось пережить, боялись, что для нее это будет уже слишком. Как ни странно, она и на этот раз перенесла все довольно легко. Она умерла, а затем воскресла на руках у Сеньона. Ей удалось пережить терроризм, фанатизм. Вот что было по-настоящему важно. В первую ночь ей даже снились кошмары – но они не повторились. Она была уверена, что не последнюю роль в этом сыграли жаркие объятия Марка.

За праздничным пятничным ужином у Сеньона и Летиции собрались Гильем с женой, Магали, Бен, Франк, Лудивина и Марк: на этот раз он даже не опоздал. Все слишком много ели и пили, безудержно хохотали, матерились, божились, смеялись над всеми и вся лишь для того, чтобы ощутить, что они живы. Они праздновали все вместе, соблюдали давно сложившийся ритуал, но в то же время помнили о том, насколько все они разные, насколько они не похожи друг на друга.

На следующий день, в субботу, Марку все же пришлось оставить Лудивину одну. В марше свободы участвовали все представители служб безопасности: всех пришедших тщательно обыскивали, на каждом углу стояли заграждения из полицейских машин, на крышах дежурили снайперы. На подобных мероприятиях редко обеспечивали такой уровень безопасности. ГУВБ работала не покладая рук: за особо опасными элементами заранее установили наблюдение. Нельзя было даже представить себе, что в столь знаменательный день хоть что-то пойдет не по плану. На поддержание порядка были брошены все силы. Даже солнце ярко светило с самого утра, словно и его тоже пригласили на праздник.

Это безумное расследование не прошло для Лудивины бесследно. Слова обвиняемых все еще звучали у нее в голове, и от них ее бросало в дрожь. Она вновь и вновь думала обо всем, что узнала, представляла себе, что радикальные исламисты перестанут воевать в Ираке и Сирии, разработают более хитроумную стратегию, решат подорвать систему изнутри. На протяжении долгих лет они будут скрывать свое истинное лицо, прибегнут к такии, притворятся обычными людьми, станут программистами, полицейскими, военными, техническими специалистами, займут все возможные ключевые посты, а затем, в условленный момент, нанесут удар. А вдруг один из снайперов, защищающих всех, кто вышел на площадь Республики, примется стрелять по толпе во имя собственных идеалов? А вдруг программисты отключат основные роутеры, обеспечивающие всем нам доступ в интернет, или устроят беспрецедентную серию кибер-атак, которая просто парализует страну? А вдруг специалисты из «Электроэнергетической компании Франции» отключат электроснабжение, чтобы помочь террористам одновременно устроить как можно больше терактов? А вдруг какой-нибудь военный в день взятия Бастилии откроет огонь по президентской трибуне? А что, если социальные службы, работающие в проблемных кварталах, вовсе не стремятся погасить бушующее там пламя, но лишь его раздувают? Делают все для того, чтобы пригороды объяло огнем, и жители всей Франции ополчились друг на друга. Чтобы этнические и социальные критерии оказались для всех важнее единства нации. Чтобы к власти пришли экстремисты. Чтобы французы стали еще более уязвимыми, чтобы страна разделилась на два лагеря, чтобы она вскипела, наполнилась ненавистью, чтобы совершенно утратила всякое доверие, всякое представление о добре и зле.

Лудивина зашла слишком далеко: она потерялась в собственных мыслях, понимая, что навсегда сохранит воспоминания о минувших неделях. Флешбэки во время прогулок, внезапная паника в толпе, безумные, тревожные мысли – все это будет преследовать ее до конца жизни, не будет давать ей покоя на улицах, на вокзалах, в магазинах, даже в минуты отдыха, в парке или на пляже… Она вспомнила слова Марка и с горечью осознала, что он, возможно, был прав, когда сказал, что психология современного человека – это психология жертвы войны.

«Мы мыслим и думаем так, словно живем в условиях долгой осады, словно наши войска постоянно ведут бои, а мы постоянно страдаем от точно спланированных, молниеносных ударов».

Этой стране, этой исторической эпохе нужна была собственная точка объединения. Стойкий символ, который сохранится в веках.

Площадь Республики.

74

Людской поток слегка покачивался на месте. Море людей с белой, коричневой, черной, желтой кожей всех возможных оттенков. Волны мужчин, женщин, детей. Гордые надписи на транспарантах, слова мира, силы, единства, любви. Солидарное море расплескивалось во все стороны – но все головы в нем были повернуты к центру, словно весь народ объединился, восхваляя Республику.

Кто-то пел, кто-то скандировал, кто-то смеялся, кто-то порой утирал слезы.

Эта толпа была вовсе не сборищем незнакомцев, нет, это было единое существо, возникшее прямо здесь, в общем порыве единения, голем из плоти и надежды, слепленный, чтобы разбить ужас, который хотела посеять горстка террористов. Это существо двигалось, во весь голос заявляло о своем воодушевлении, о решимости. Теперь оно сплавляло воедино тысячи частичек, призванных стать для него оболочкой, оберегающей его на пути.

В самой гуще толпы стоял, спрятав руки в карманы пальто, потрясенный человек. Надер Ансур, беженец из Иордании, во Франции уже три года. Он держался прямо, едва ли не гордился тем, что пришел сюда, что стоит в этой дышащей добротой толпе. Сейчас он почти ощущал себя стопроцентным французом.

В его прошлом не было ничего особенно примечательного или постыдного: это была жизнь человека, росшего среди палестинцев, а затем и иорданцев – родни, приобретенной, когда отец женился во второй раз. Позднее он вынужден был бежать – уже после того, как пережил множество трагедий, отсидел в тюрьме, потерял все и всех, родителей, братьев, сестер. Он оказался во Франции, совершенно один, в грязном центре приема для бездомных на Порт-де-Клиши: все общежития для беженцев уже были переполнены. Надер не обладал какой-нибудь редкой или важной профессией, не имел склонности к какому-нибудь виду искусств, он был всего лишь выжившим – вот что было важнее всего. Он довольствовался малым, был от природы активным, волевым человеком и вскоре сумел неофициально устроиться мойщиком посуды на кухне ресторана в Леваллуа-Перре. Надер был молчуном, но умел слушать и всего за год выучил французский. Потом он принялся его совершенствовать, расширять свой словарный запас, читая бесплатные газеты, которые раздавали у входа в метро. Вскоре он накопил достаточно денег и присоединился к группе ливийцев и эритрейцев, вскладчину снимавших квартиру в Клиши. Он был рад уехать из центра для бездомных: ни вид на Кольцевую, ни запахи и звуки, ни другие обитатели этого места его не слишком прельщали.

Надера часто предавали в жизни – и родные, и женщины, и государственная система. Он никому не доверял, не любил откровенничать, не ценил жизнь в коммуне. Квартиру в Клиши он быстро сменил на другой клоповник, откуда спустя полгода бежал в Женвилье, где ему наконец удалось снять собственное жилье – плохонькую старую студию, которая, однако, полностью отвечала его невысоким запросам. Студию – безо всякой надежды на ремонт – ему сдавал сварливый старик, Надер платил ему наличными три раза в год. Это вполне устраивало Надера, ведь у него не было ни средств, ни надежды получить что-либо более пристойное на законных основаниях. Чем дальше он уезжал от Парижа, от городского смога, тем сильнее ощущал себя самостоятельным, тем выше – так ему казалось – взбирался по социальной лестнице. Он прикрепил к двери туалета старую карту Франции и обвел на ней Бретань, не без доли иронии говоря себе, что однажды доберется туда и поселится у моря, вдали от Парижа, как и подобает знатному господину, каким он к тому времени станет.

Надер ни с кем не общался, постоянно перемещался от одного ресторана к другому в поисках работы мойщиком, и мог позволить себе всего лишь два удовольствия: когда у него выпадала свободная минута, он кормил голубей в парке неподалеку от дома, а по пятницам старался не пропускать молитву в мечети.

В этот субботний вечер он оказался в людском потоке, на марше свободы едва ли не по воле случая, движимый скорее любопытством, чем какими-то патриотическими чувствами.

Мимо него по гигантской площади Республики, казавшейся крошечной в море людей, прошла группа молодежи. Они дули в трубы; они подхватили его под руки, стали кричать, что он и они – единое целое. Надер расплылся в робкой, удивленной улыбке.

Он осторожно попытался отойти в сторону, чтобы никому не мешать: он был лишь неприметным беженцем в огромной толпе. Сколько здесь собралось народу? Двадцать тысяч? Сорок? Со всех сторон подходили все новые и новые участники. Это впечатляло.

Надер устроился у скамейки, на которой уже сидели другие люди, и принялся разглядывать голубей, примостившихся на фасаде ближайшего дома.

Потом он перевел взгляд на окружавших его людей. На семьи, учившие своих детей тому, что они – богатство Франции. На подростков, размахивавших картонными плакатами и призывавших забыть о ненависти. На парочку, целовавшуюся так, словно они были одни в целом мире. На отца, усадившего на плечи маленькую дочь. На двоих полицейских неподалеку. На троих парней, открыто пристававших к двум девчонкам гораздо младше их. На профсоюзных деятелей в кепках с одинаковыми логотипами и в самодельных футболках с лозунгом «Нет терроризму!». На предприимчивого продавца воды в бутылках, которому наверняка пришлось потратить немало времени на то, чтобы весь его товар проверили полицейские: меры безопасности на марше были очень серьезные. На одинокого мужчину, который с печальным видом бормотал что-то себе под нос так усердно, что на лбу у него выступил пот.

Надер стоял совсем рядом с ним. Мужчина скорее походил на «простого коренного француза», как порой говорили по телевидению, но говорил по-арабски: Надер сразу узнал свой родной язык.

Мужчина читал молитву.

Присмотревшись, Надер вдруг понял, что мужчину трясет, что он весь дрожит. Он говорил все быстрее. Что-то с ним явно было не так.

Надер заметил у него в руках мобильный телефон.

Мужчина собирался нажать на кнопку вызова. Он закрыл глаза, упомянул имя Аллаха, Его славу, и положился на Его милость.

Надер кинулся на него. Мужчина его не видел, не ожидал ничего подобного и тут же повалился на землю под его тяжестью. Они покатились по мостовой, мужчина выпустил из рук телефон. Он попытался спихнуть Надера, ударил его локтем в бровь, но Надер держал его, сжимал изо всех сил. Мужчина с каплями пота на лбу был взбешен тем, что его прижали к земле: он продолжал отбиваться, бил Надера кулаком в лицо, снова и снова, так что тот уже ничего не видел из-за заливавшей ему глаза крови. Но не ослаблял хватки.

Он держал вспотевшего мужчину, словно перед ним был сам дьявол. Он навалился на него и старался удержать как можно дольше, как можно крепче. Как можно дальше от телефона.

От детонатора.

Толпа вокруг них расступилась, слышались крики. Надер уже готов был отпустить мужчину, он чувствовал, что скоро потеряет сознание, что больше не может ничего сделать, как вдруг двое спецназовцев в черном кинулись на его противника, прижали его к асфальту.

Надер собрал все свои силы, чтобы не отключиться, перекатился на живот и принялся оглядывать землю, хотя из-за крови почти ничего не видел.

Меньше чем в метре от себя он увидел мобильный телефон, указал на него пальцем:

– Это бомба, – произнес он, старательно выговаривая французские слова. – Бомба!

Снова послышались крики. К Надеру кинулись спецназовцы, но слух уже пронесся по всей площади, толпа всколыхнулась, и лишь по чистой случайности при ее паническом бегстве не пострадал никто из участников марша.

Но Надер Ансур все понял правильно. Телефон и правда был детонатором.

Это и правда была бомба.

Это была беда.

Это был террор.

75

В канализационных коллекторах под площадью Республики обнаружили около двух тонн взрывчатых веществ: они должны были сдетонировать от простого звонка с мобильного телефона террориста. Две тонны взрывчатки, которые могли погубить сотни или, скорее, тысячи человек.

Муса Бакрани обманул Марка и ГУВБ. Чтобы выиграть время. Он и его товарищи вовсе не собирались взрывать Елисейские Поля. Они действительно планировали отправить террористов-смертников на рождественскую ярмарку и в пригородные поезда, которые должны были врезаться в вокзалы и уничтожить как можно больше неверных; но в конечном итоге все эти атаки имели единственную цель – поднять волну возмущения, какая всегда поднималась во Франции, когда страна оказывалась настолько истерзанной, израненной, несчастной. Чтобы затем, по горькой привычке, французы, как и всегда, вышли на многолюдный марш. В обычное для таких маршей место – на площадь Республики.

По иронии истории, хотя теракты и удалось предотвратить, марш все же состоялся. Трагедии, которая привела бы к бесчисленным жертвам, оставила бы страну обескровленной, оглушенной горем на долгие годы, не произошло лишь по чистой случайности. Этой случайностью стал Надер Ансур. Он вел себя крайне скромно, робко, изо всех сил пытался избежать общения с журналистами, но те все же сумели его разыскать: уже в понедельник его фотография, взятая с удостоверения беженца, украсила все первые полосы газет. Фотография национального героя.

Неприметный беженец вмиг стал символом для всей страны.

Символом смелости, подтверждением того, что борьбу с терроризмом должны вести не только спецслужбы. Победу не одержать, пока в общее дело не внесет свой вклад каждый человек, каждый француз. От профессионального полицейского до простого гражданина. Полиция просто не может быть повсюду, не способна делать все. Это не просто борьба, это война, и в ней участвуют все жители страны, ведь победить Зло можно лишь сообща.

СМИ хотели узнать о Надере Ансуре все: кто он такой, откуда, чем живет. Простой беженец, из тех, на кого вечно показывают пальцем на улицах, сумел спасти Францию. Эта история была слишком хороша, и вскоре газеты уже склоняли ее на все лады, почти совершенно забыв о самих террористах.

И все же существовал еще и шестой террорист, о котором никто даже не знал. Последнее звено цепи. Марко Иззени, он же Абу Юсеф. За всю свою жизнь он ни разу не попался на глаза спецслужбам, потому что не делал ничего необычного. Он бывал в клубах, выпивал, встречался с женщинами, устроился работать ассенизатором. Чтобы получить эту работу, он приложил большие усилия. Это была его мечта, его навязчивая идея: он предпринял немало попыток, пока наконец не сумел сорвать куш. Столь успешную и столь безупречную операцию по внедрению вряд ли сумели бы провести даже спецслужбы. Он обладал знаниями и оборудованием, которые помогли террористам поместить взрывчатку в канализационные стоки под площадью. Он был самым незаметным членом ячейки: именно ему выпала обязанность нажать на кнопку и все взорвать.

Абу Юсеф отказался говорить, он избрал тактику упорного молчания, совершенно не вязавшуюся с впечатлением, которое успели составить о нем его коллеги, потрясенные тем, как ловко он сумел их обмануть. Ничто не могло заставить Абу Юсефа заговорить, и Марк Таллек понял, что он не сломается, что у ГУВБ нет способа его расколоть. Все, что им удастся узнать, они узнают в ходе расследования, не от Юсефа.

Но Франции было все равно. У нее появился новый идол.

Во вторник в газете «Ле паризьен» появилась сделанная украдкой фотография Надера Ансура – тот с встревоженным видом шел по улице, его распухшее лицо было покрыто синяками, – под заглавием «Истинное лицо символа». Этим было сказано все. Надер стал истинным символом современной Франции, которая не могла сама защитить себя от всех опасностей и потому вынуждена была полагаться на своих «незаконных детей». Таково было ее будущее.

Все телеканалы, все радиостанции бились за право взять у нового героя самое первое, эксклюзивное интервью, но Надер старательно скрывался от них, не изменяя своим привычкам. Он долгие годы пытался вести как можно более незаметную жизнь, и теперь совершенно не собирался внезапно предстать перед всеми телекамерами Франции.

Но все же одно приглашение он не смог не принять.

Надер Ансур всегда чтил иерархию, питал уважение к авторитету – даже если этот авторитет преследовал его в родной стране. Так что, когда президент Франции выразил желание принять его в Елисейском дворце и выразить ему благодарность от имени всего государства, Надер не сумел отказать.

Его, простого иммигранта, примет сам президент. Какой поворот судьбы, какая удача. Его родители были бы самыми счастливыми людьми в мире.

Он знал, что на встрече его будут ждать толпы журналистов, что они забросают его вопросами, что станут фотографировать, но важность события перевесила все сопутствующие неудобства. Нельзя отклонять приглашение президента приютившей тебя страны.

Известие о том, что Надер Ансур придет на прием, взволновало общественность, донельзя возбудило журналистов. Один-единственный человек принес такое счастье целой стране.

Прием назначили на четверг.

В тот день президент принимал всех своих героев. Того, кого все во Франции уже знали и хотели видеть, и тех более скромных профессионалов, кто работал не покладая рук, лишь бы террористы не сумели нанести удар. В Елисейский дворец пригласили в первую очередь руководителей ГУВБ и жандармерии. И все же Марк Таллек тоже оказался в числе приглашенных. Само собой разумеется, он собирался держаться в тени, избегать всяких контактов с прессой, ненужных специалисту вроде него; но любопытство все-таки одержало верх, он не мог пропустить такой момент, мечтал хотя бы издалека увидеть, как вершится история.

Он шутливым тоном сообщил Лудивине, что побудет личным телохранителем нового символа Франции, проследит за тем, чтобы с ним ничего не случилось. Лудивина вволю посмеялась над ним и его самомнением.

В означенный день Лудивина вместе с коллегами планировала посмотреть по телевизору официальное выступление героя Франции. Следователи собрались в конференц-зале на первом этаже здания ОР. В глубине души Лудивина гордилась тем, что Марк присутствует на приеме у президента. Она надеялась, что он нет-нет да и мелькнет на экране, но лишь она будет знать о том, что это он.

Открыв дверь в конференц-зал, она увидела на длинном столе в центре помещения всю свою коллекцию игрушек из киндер-сюрприза.

– Не может быть…

Сеньон, Гильем, Магали, Бен, Франк и даже капитан Меррик выстроились в ряд у стола, свистели и хлопали в ладоши.

– То есть в этом участвовали все, – заключила Лудивина.

Сеньон тут же проговорился:

– Это была идея Магали!

– Я надеялась, тебя это развеселит, – подтвердила та, отбросив со лба челку. – Мы хотели отвлечь тебя от работы. Решили, что тебе полезно будет иногда подумать о чем-то другом. После всего, что случилось весной…

– А я по их милости доедал шоколад и поправился на два килограмма! – делано запричитал Франк.

Лудивина поблагодарила коллег, хлопнув кого по плечу, а кого – по животу. Наконец-то и эта тайна была раскрыта. Затем следователи разбрелись кто куда: одни вернулись в свои кабинеты, другие включили выпуск новостей и тут же увидели на телеэкране крыльцо Елисейского дворца, широко распахнутые, несмотря на сильный дождь, стеклянные входные двери. Швейцары в ливреях с золотой каймой готовились принять во дворце простых смертных. Сейчас – как пояснили, заполняя паузу, двое ведущих – президент как раз принимает приглашенных в одной из гостиных дворца.

Лудивина бросила взгляд на расставленные перед ней игрушки. Как раз такие ребяческие, но в то же время трогательные знаки внимания и делали их группу столь уникальной. Их объединяло самое жуткое – и самое смешное. Лудивина почувствовала внезапный прилив нежности, от которого глаза у нее наполнились слезами.

«Не хватало только расплакаться прямо здесь и сейчас», – в шутку обругала она себя.

На самом деле она едва ли не гордилась тем, что способна дать волю любым эмоциям.

Недавние страхи все еще готовы были вырваться из темниц, в которые она их заточила. Крики, чувство, что она пошла на сделку с совестью, ощущение неминуемости смерти, жуткий и в то же время нелепый образ голого мужчины…

Ее спас Гильем, просунувший голову в дверь со словами:

– Лудивина, тебе звонит капитан Форно из ИКРНЖ. Спрашивает, не хочешь ли ты узнать, что получилось из какого-то там бульона. Я ничего не понял…

– Да-да, переведи сюда звонок, пожалуйста.

На телеэкране замелькали какие-то тени: вот-вот должны были появиться все приглашенные.

«Как невовремя», – подумала Лудивина.

– Можешь заодно принести мне ноутбук? Спасибо!

Зазвонил телефон, стоявший на столе прямо перед ней. Она сняла трубку, а Гильем тут же поставил перед ней раскрытый ноутбук.

– Лейтенант, я выслал вам блюдо, приготовленное по нашему тайному рецепту, – весело объявил в трубку Форно.

– Вы довольны результатом?

– Вам решать! Мы выполнили задачу. Полученное изображение обычно довольно точно передает черты жертвы.

Лудивина открыла свою рабочую почту, нашла присланный Форно документ. Сейчас, когда первичное расследование давно завершилось, она не ждала от результатов ничего особенного – но все же понимала, что будет очень полезно идентифицировать обезображенный, изъеденный известью труп, который Антони Бриссон закопал в саду возле дома матери.

На телеэкране показалось несколько человек: знакомая фигура президента с широкой улыбкой на лице, рядом с ним – довольно высокий человек лет пятидесяти, смугловатый, со все еще покрытым синяками лицом. «Неприметный иммигрант», как его называли в СМИ, выглядел куда более харизматично, чем ожидала Лудивина, хотя и старался изо всех сил спрятать глаза от телекамер. Ему явно было не по себе. Двоих мужчин окружала небольшая толпа, Лудивина попыталась отыскать в ней Марка, но тут компьютер пискнул, сообщая о том, что вложения полностью загружены.

Лудивина тут же открыла папку.

– Для начала я составил всего три портрета, – пояснил Форно, – но, если понадобится, предложу и другие варианты причесок, бороды и так далее.

Лудивина взглянула на три портрета, созданные программой по реконструкции черт лица. На первом портрете мужчина был лысым, на втором – с короткой стрижкой, на третьем – с волосами чуть подлиннее.

У девушки замерло сердце.

Она перестала дышать.

Ее рот широко раскрылся от изумления.

Невозможно. Она не могла поверить своим собственным глазам.

76

Марк Таллек старался держаться в стороне.

Глава государства подошел поздороваться с ним, поздравил его наравне со всеми присутствующими сотрудниками ГУВБ – но Марк не хотел попасть на официальные снимки и отворачивался от всех направленных на него камер. Вся церемония казалась ему совершенно сюрреалистической. Сам Надер Ансур, казалось, до конца не осознает происходящего, не понимает, где он и что с ним.

Марка удивила непринужденность самого президента и всех его сотрудников: все шло легко, естественно. Рукопожатия, пара слов для каждого присутствующего, хорошее настроение, обещания всего, что государство может предложить новому герою, который вежливо кивал в ответ. Но больше всего Марка удивила та легкость, с которой он попал во дворец. Едва протокольная служба Елисейского дворца сверила его имя с именем на его удостоверении, как ему разрешили пройти внутрь: никакого обыска не последовало, ему даже не пришлось проходить сквозь металлодетектор. Ничего такого. Он вполне мог принести с собой свое табельное оружие, и никто бы этого не заметил. Это казалось ему совершенно ненормальным – но в то же время и вполне понятным. Кто мог представить себе, что каждого гостя Елисейского дворца станут обыскивать, заставят снять ботинки и ремень, вынуть из карманов все содержимое, сложить в коробку, а затем шагнуть сквозь рамку? В Елисейском дворце все работало по-другому. Протокол не предполагал подобных мер безопасности, даже в случае с простым приглашенным. Надер Ансур был свободен как ветер. Равно как и все остальные присутствующие. Проведенная заранее проверка позволяла убедиться в том, что человек не представляет опасности; считалось, что все приглашенные уже сполна подтвердили чистоту собственных намерений.

Здесь и сейчас имели значение лишь образ и репутация. Лишь она давала доступ во дворец, поддерживала в нем безопасность. Жизнь каждого гостя заранее раскладывали по полочкам и тщательно оценивали.

Первая леди прохаживалась по гостиной с видом человека, чувствующего себя в своей стихии, и все же Марку виделись в ее взгляде нотки сомнения, усталости. Напускная доброжелательность политиков. Сколько подобных церемоний они должны посетить за год? Марк принялся внимательно рассматривать само помещение, позолоту, обои, светильники… Как много исторических событий, как много тайн они повидали. Гостям подносили шампанское и печенье на серебряных подносах. Все пребывали в восхищении и от самого дворца, и от происходящего с ними. Всех переполняла гордость.

Президент, стоявший в окружении двух своих скромно молчавших советников и державшихся слегка поодаль телохранителей, знаком попросил слова. Он произнес показавшуюся импровизированной речь, упомянул о том, что и для него самого, и для его гостей эта церемония наверняка станет исключительным, очень личным событием, и подчеркнул, что в столь мрачный час каждый гражданин просто обязан ни на миг не терять бдительности – ради блага всей страны. Франция многое давала своим сынам, но в то же время сама нуждалась в их помощи, в их внимании. Вот в чем заключалась основная задача всех французов на сегодняшний день. Президент подчеркнул ироничность того факта, что на фоне все большей нетерпимости по отношению ко всему чужому героем страны стал простой иммигрант, и поздравил с этим всех присутствующих, а затем поприветствовал Надера Ансура и заявил, что страна не забудет о его подвиге. Надер стал символом для всей Франции, и президент собирался воздать ему должное.

После этого советники дали понять, что пришло время продолжить церемонию.

Марк вместе со всеми собравшимися двинулся ко входу во дворец, в зал, стеклянные двери которого, выходившие во двор, были широко раскрыты. Марк и сейчас старался держаться позади, но при этом не терял из виду президента и Надера Ансура. Для него присутствие здесь было личной наградой. Половину помещения занимала целая толпа фотографов, операторов, журналистов с микрофонами; во дворе продолжался сильнейший ливень; распорядители выстраивали приглашенных для общих снимков, стараясь удержать президента и Надера в самом центре группы. Весь процесс, как показалось Марку, был довольно бессистемным и неорганизованным, приглашенных расставляли в зависимости от их ранга, но многие все равно пытались локтями проложить себе дорогу и оказаться как можно ближе к центру событий. Марк осторожно отошел в сторону, желая остаться лишь свидетелем, не принимать непосредственного участия в этом светском маскараде.