Дай мне руку, Тьма Лихэйн Деннис

— Мне бы только выпить, — лепетал он.

— Знаю, — сказал Джерри. — Но не могу тебе дать. У тебя есть деньги на такси? Где ты живешь?

— Мне бы только выпить, — повторил парень. Он посмотрел на меня, и слезы хлынули по его щекам, увлажнив сигарету, бессильно свисающую из его губ. — Я только…

— Где ты живешь? — снова спросил Джерри.

— А? Лоуэр Миллз. — Парень хлюпнул носом.

— Хочешь сказать, что пришел пешком из Лоуэр Миллз в таком виде, и никакая кондрашка тебя не хватила? — улыбнулся Джерри. — Видимо, за десять лет это место сильно изменилось.

— Лоуэр Миллз, — всхлипнул юноша.

— Сынок, — сказал Джерри, — ш-ш-ш. Все в порядке. Все хорошо. Сейчас ты выйдешь за дверь, пойдешь вправо, через полквартала увидишь такси. Водителя зовут Ачал, он дежурит до трех ночи. Попросишь его отвезти тебя в Лоуэр Миллз.

— У меня нет денег.

Джерри похлопал юношу по бедру, а когда убрал руку, за поясом у парня торчала десятидолларовая купюра.

— Похоже, у тебя все-таки была заначка, о которой ты забыл.

Парень с удивлением взглянул на свой пояс.

— Мои?

— Ну, не мои же! А теперь шагай к такси. Идет?

— Идет. — Юноша шмыгнул носом и в сопровождении Джерри направился к выходу, но вдруг резко обернулся и, схватив Джерри в охапку, крепко сжал его в объятиях.

Джерри усмехнулся.

— Ну, все, все.

— Я люблю тебя, мужик! — сказал парень. — Люблю!

Слышно было, как к тротуару подъехало такси, и когда появился водитель, Джерри кивнул ему.

— Сейчас поедешь. Слышишь?

Пэттон опустил голову и свернулся в удобной позе на стойке бара, закрыв при этом глаза. Я почесал его нос, а он легонько оттолкнул мою руку, и мне даже показалось, улыбнулся мне во сне.

— Я люблю тебя! — крикнул парнишка снизу, выходя на улицу.

— Я тронут, — сказал Джерри. Он закрыл дверь бара, и слышно было, как заскрипела ось машины при повороте на авеню, которая вела в Лоуэр Миллз.

— Глубоко тронут, — Джерри запер дверь на замок и, взглянув на меня, провел рукой по своему рыжеватому «ежику».

— Все играешь «доброго полицейского»? — спросил я.

Он пожал плечами, затем нахмурился.

— Я что, читал у вас в школе лекцию на эту тему?

Я кивнул.

— Второй класс в Сент-Барте.

Джерри взял бутылку водки и стакан и перенес их на столик возле телевизора. Я присоединился к нему, но свой стакан оставил на стойке, там, где он и стоял. Пэттон также оставался на своем месте, закрыв глаза и мечтая об огромных кошках.

Джерри откинулся на спинку стула, выгнулся назад, заложил руки за голову и громко зевнул.

— А знаешь? Я вспомнил.

— Да ладно, — сказал я. — Это было больше двадцати лет назад.

— М-м-м… — Он вернул ножки стула обратно на пол и налил себе новую порцию. По моим подсчетам, это была уже шестая, но у него, что называется, ни в одном глазу. — Ваш класс, однако, был особенным, — сказал он, протягивая свой стакан к моему, чтобы чокнуться. — В нем был ты, Анджела и тот желторотый птенец, за которого она потом вышла замуж.

— Фил Димасси.

— Фил, да. — Он кивнул. — Еще там был этот больной на голову Кевин Херлихи и другой крепкий орешек, Роговски.

— С Буббой все в порядке.

— Знаю, вы друзья, Патрик, но давай смотреть правде в лицо. Он подозревается примерно в семи нераскрытых убийствах.

— И конечно, жертвы — невинные обыватели.

Джерри пожал плечами.

— Убийство есть убийство. Раз лишаешь кого-то жизни, должен быть наказан. Вот и весь разговор.

Я отхлебнул пива, посмотрел на экран.

— Не согласен?

— По правде сказать, не вникал… Однако сам подумай — уж наверное, жизнь Кары Райдер стоит намного больше, чем того, кто ее убил.

— Прекрасно, — сказал Джерри, подарив мне улыбку, в которой было что-то дьявольское. — Утилитарная логика в своем лучшем проявлении и краеугольный камень большинства фашистских идеологий, между прочим. — Он допил порцию, глядя на меня чистыми, незамутненными глазами. — Если ты предполагаешь, что жизнь жертвы котируется выше, чем ее убийцы, а ты сам готов покончить с ним лично, не значит ли это, что твоя собственная жизнь ценится гораздо ниже, чем жизнь преступника, которого ты прикончил?

— Послушайте, Джерри, — спросил я, — уж не стали ли вы иезуитом? А может, просто хотите опутать меня, связать своими силлогизмами?

— Ты не ответил на вопрос, Патрик. Не увертывайся.

Даже в пору моего детства вокруг личности Джерри существовала некая эфемерная аура, странная и необъяснимая. Он находился в каком-то ином измерении, чем все мы. Чувствовалось, что определенная часть его существа обитала в некоем спиритуальном мраке, о котором священники говорят как о существующем вне нашего повседневного сознания. Это тот источник, откуда берут свое начало мечты, искусство, вера, божественное вдохновение.

Я пошел за стойку бара за следующей бутылкой пива, Джерри же наблюдал за мной своими спокойными, добрыми глазами. Я залез в холодильник, пошарил в нем, нашел еще одну бутылку «Харпуна» и вернулся к столу.

— Знаете, Джерри, можно сидеть вот так и дискутировать всю ночь, возможно, в идеальном мире это по-другому, но в нашем, уверен, жизни одних стоят гораздо дороже, чем других. — Я пожал плечами в ответ на его недоуменный взгляд. — Можете считать меня фашистом, но я считаю, что жизнь Матери Терезы гораздо ценнее, чем Майкла Миллкена[12]. А жизнь Мартина Лютера Кинга не сравнима по значимости с жизнью Гитлера.

— Интересно. — Его голос превратился почти в шепот. — Выходит, если ты в состоянии судить о ценности жизни другого человека, значит, ты сам считаешь себя существом высшего порядка по отношению к этой жизни.

— Не обязательно.

— По-твоему, ты лучше Гитлера?

— Безусловно.

— А Сталина?

— Да.

— Пол Пота?

— Да.

— Меня?

— Вас?

Он кивнул.

— Вы же не убийца, Джерри.

Он пожал плечами.

— Значит, это твой критерий? Считаешь себя лучше любого, кто убивал или отдавал подобные приказы другим?

— Если убийства были совершены по отношению к людям, не представлявшим реальной угрозы убийце или человеку, отдавшему приказ убивать, тогда да, я лучше.

— Выходит, ты выше Александра, Цезаря, нескольких американских президентов и даже кое-кого из римских пап.

Я рассмеялся. Он прижал меня к стенке, и, хотя я чувствовал, к чему он клонит, но не мог понять, с какой стороны обрушится удар.

— Джерри, я уже понял, вы наполовину иезуит.

Он улыбнулся и потер свой короткий «ежик».

— Допускаю, кое-чему они меня научили. И неплохо. — Глаза его сузились, и он наклонился к столу. — Мне просто ненавистна идея о том, что одни люди обладают большим правом лишать кого-то жизни, чем другие. Если так, то это в корне порочное убеждение. Раз ты убил, значит, подлежишь наказанию.

— Как Алек Хардимен?

— А ты ведь и сейчас полицейский, пусть неофициально, правда, Патрик?

— За это мне и платят мои клиенты, Джер. — Я нагнулся через стол и вновь наполнил его стакан. — Расскажите об Алеке Хардимене, Коле Моррисоне и Джамале Купере.

— Возможно, Алек и убил Кола Моррисона и Купера, точно не знаю. Кто бы это ни сотворил, совершенно очевидно: этим поступком он хотел сделать своего рода заявление. Ведь Моррисон был распят под статуей Эдварда Эверетта, в его горло был воткнут нож для колки льда, чтобы пресечь крики, некоторые части его тела были отрезаны и так и не найдены.

— Какие части?

Джерри постучал пальцами по поверхности стола, губы его сжались, по всему видно было, он решает, что и как можно сказать.

— Отрезаны были яички, коленная чашечка, оба больших пальца. То же самое было с другими жертвами, о которых мы уже знали.

— Другими, помимо Купера?

— Незадолго до того, как убили Кола Моррисона, — сказал Джерри, — в автобусном депо Спрингфилда были найдены тела нескольких пьянчуг и шлюх. Всего шестеро, первым был Купер. И хотя не все совпадало, отличалось как оружие убийства и разрезы на телах, так и методы пыток, но мы с Бреттом были уверены: это дело рук все тех же двух извращенцев.

— Двух? — спросил я.

Джерри кивнул.

— Они работали в паре. В принципе, это мог быть и один человек, но тогда он должен был быть чрезвычайно силен, мастер «на обе руки» и быстр, как молния.

— Но, если характер оружия и выбор жертв были так различны, почему вы были уверены, что имеете дело с одними и теми же убийцами?

— Потому что все убийства объединяет невероятно высокий уровень жестокости, какого я раньше не встречал. Да и после не приходилось. Эти парни не только сами получали удовольствие от своей работы, Патрик; они, или он, также думали о тех, кто найдет эти трупы, об их реакции на увиденное. Одного пьянчужку они разрезали на сто шестьдесят четыре кусочка. Вдумайся. Сто шестьдесят четыре кусочка плоти и костей, некоторые не больше фаланги пальца. Все они были разбросаны по комнате — на тумбочке, вдоль изголовья кровати, по всему полу, торчали с крючков и веревки в душе — и все это в маленькой комнатушке ночлежного дома все в той же Зоне. Этого здания уже давно нет, но, веришь, не могу проезжать мимо этого места, чтобы не вспомнить эту комнатку. Или другой случай. Шестнадцатилетняя девчушка, сбежавшая из дому в Вустере. Он свернул ей шею, повернул голову на сто восемьдесят градусов и обклеил основание шеи эластичной лентой, чтобы она держалась в вертикальном положении, — и все это для того, чтобы ошарашить первого, кто войдет в помещение. Это было сверх всяких норм и границ, с которыми мне приходилось сталкиваться, и никто пока не смог убедить меня, что все шестеро — а их дела, кстати, не закрыты до сих пор, — были жертвами разных преступников.

— А Кол Моррисон?

Джерри кивнул.

— Номер семь. А Чарльз Рагглстоун, возможно, был бы номером восемь.

— Минуточку, — сказал я, — Рагглстоун, друг Алека Хардимена?

— Да-да. — Он поднял свой стакан, поставил обратно и стал рассматривать. — Чарльз Рагглстоун был убит в помещении склада недалеко отсюда. Он был зарезан — в его тело вогнали нож для колки льда тридцать два раза, затем нанесли несколько ударов молотком по голове, настолько мощных, что отверстия в черепе напоминали норки загадочных зверьков, решивших выбраться из своего домика наружу. Рагглстоун был также обожжен, сантиметр за сантиметром, от пяток до шеи, и все это делалось, пока он еще дышал. Алека Хардимена мы нашли без сознания в диспетчерской, на нем везде была кровь Рагглстоуна, а рядом нож для колки льда с отпечатками его пальцев.

— Значит, его рук дело.

Джерри пожал плечами.

— Каждый год, по просьбе отца, я посещал Алека в тюрьме Уолпол. И уж не знаю почему, возможно, потому, что люблю его, я все еще вижу в нем маленького мальчика. Что бы там ни было. Но хоть я и люблю его, все же должен признать: на самом деле он всего-навсего ноль без палочки. Способен ли он убить кого-то? Да. Ни на секунду не сомневаюсь. Но должен подчеркнуть следующее: ни один человек, как бы силен он ни был, а Алек, увы, к таковым не принадлежал, не мог сотворить того, что было сделано с Рагглстоуном. — Он поджал губы и поставил стакан на стол. — Когда Алека осудили, убийства, которые мы расследовали, как бы сами по себе заглохли. Его отец, естественно, в скором времени подал в отставку, но я продолжал интересоваться делом Моррисона и тех шести, и должен сказать, что исключил участие Алека по меньшей мере в двух убийствах.

— Но он был осужден.

— Только за убийство Рагглстоуна. Никто не хотел признавать, что где-то бродит серийный убийца, а это скрывают от широкой общественности. Ни у кого не было желания получить еще по яйцам после того, как сын заслуженного полицейского был арестован за жестокое убийство. Поэтому Алек отправился под суд за злодеяние, совершенное над Рагглстоуном, и был приговорен к пожизненному тюремному заключению в Уолполе, где гниет по сей день. Его отец отбыл во Флориду, возможно, уже умер, пытаясь разобраться в том, где искать истоки своих несчастий. И все это не имело бы сейчас никакого значения, если бы кое-кто не распял на горе Кару Райдер, а некто другой не снабдил тебя моим именем, а заодно и именем Алека Хардимена.

— Выходит, — сказал я, — если в действительности убийц было двое, и Алек Хардимен был лишь ассистентом…

— Тогда второй все еще среди нас, да. — Под его глазами образовались темные мешки. — И если он снова здесь, если он таился целых двадцать пять лет для нового прыжка, могу сказать только одно: он дико зол.

Глава 16

В тот яркий солнечный летний день, когда Кара Райдер остановила меня, чтобы спросить, как продвигается дело Джейсона Уоррена, шел снег.

Она вновь изменила цвет своих волос, вернувшись к естественному, светлому. Она сидела в садовом кресле возле бара «Черный Изумруд», на ней были только розовые трусики-бикини, снег обсыпал ее со всех сторон, образуя рядом с креслом сугробы, но ее кожа была освещена лучами солнца. Ее маленькие груди были упруги и покрыты капельками испарины, и мне пришлось напомнить себе, что я знаю ее с детства, поэтому не должен рассматривать их в сексуальном плане.

Грейс и Мэй были неподалеку, Грейс прилаживала черную розу к волосам Мэй. На противоположной стороне улицы за ними наблюдала стайка белых собачек, маленьких и шишковатых, истекающих слюной, обильные потоки которой струились из уголков пастей.

— Я должен идти, — сказал я Каре, но когда оглянулся, то увидел, что Грейс и Мэй уже ушли.

— Сядь, — сказала Кара. — Только на секунду.

Я сел, и снег стал падать мне за воротник, холодя позвоночник. Зубы мои стучали, особенно когда я произнес:

— Я думал, ты умерла.

— Нет, — сказала она. — Я просто уезжала ненадолго.

— Куда именно?

— В Бруклин. Черт.

— Что?

— Это место выглядит так же, как раньше, просто охренеть.

Грейс выглянула из «Изумруда».

— Ты идешь, Патрик?

— Должен идти, — сказал я и похлопал Кару по плечу.

Она взяла мою руку и прижала ее к своей обнаженной груди.

Я посмотрел на Грейс, но она, казалось, не возражала. Рядом с ней стояла Энджи, и обе улыбались.

Кара прижала мою ладонь к своему соску.

— Не забудь обо мне, Патрик.

Снег начал покрывать ее тело, будто желая похоронить ее.

— Не забуду. Я должен идти.

— Прощай.

Под тяжестью снега ножки ее кресла подкосились, и когда я оглянулся назад, то увидел только смутные очертания тела под покровом мягкого снега.

Из бара вышла Мэй, взяла меня за руку и протянула ее своей собаке.

Я наблюдал, как моя кровь превращается в красную пену, наполняющую собачью пасть, но боли не было, наоборот, было почти приятно.

— Видишь, Патрик, — сказала Мэй, — ты ему нравишься.

* * *

Была последняя неделя октября, когда мы, по общему согласию с Дайандрой и Эриком, закрыли, наконец, дело Джейсона Уоррена. Я знаю парней, которые еще доили бы его, играя на материнских страхах, но я этого не делаю. И не потому, что исключительно высоко морален, а просто знаю, когда половина доходов поступает от подобных клиентов, это недолговечный бизнес. Мы завели досье на всех преподавателей Джейсона с момента его поступления в университет (числом одиннадцать) и на всех его близких знакомых (Джейд, Габриэль, Лорен и соседа по комнате), за исключением парня с бородкой, и ни в ком из них не обнаружили хоть какую-то угрозу для Джейсона. У нас имелись отчеты о повседневных наблюдениях, а также краткий обзор наших встреч с Толстым Фредди, Джеком Раузом и Кевином Херлихи и расшифровка моего личного телефонного разговора со Стэном Тимпсоном.

Дайандра больше не получала угроз, телефонных звонков и фотографий по почте. Отдыхая в Нью-Хэмпшире, она в разговоре с Джейсоном упомянула, что кое-кто из ее друзей видел его на прошлой неделе в кинотеатре «Сансет Грилл» с молодым человеком, на что тот ответил, что это «всего лишь друг», и разговор на этом завершился.

Мы потратили еще одну неделю на наблюдение за Джейсоном, но результат был тот же: взрыв сексуальной активности, уединение, учеба.

Дайандра согласилась, что мы все зашли в тупик и что, кроме той фотографии, ничто больше не свидетельствовало об угрозе для Джейсона, и в конце концов мы пришли к выводу, что, возможно, наша первоначальная версия — Дайандра ненароком рассердила Кевина Херлихи — была наиболее правильной. А уж после того как мы встретились с Толстым Фредди, любой намек на угрозу просто испарился; возможно, Фредди, Кевин, Джек и вообще вся эта компания решили дать задний ход, но не хотели потерять лицо перед какой-то парочкой интеллектуалов.

В любом случае, теперь все было позади. Дайандра расплатилась с нами и поблагодарила, мы оставили наши визитки и номера телефонов на случай, если что-то вдруг проявится и снова ворвется в нашу жизнь в этот мертвый для бизнеса сезон.

* * *

Несколько дней спустя по настоянию Девина мы встретились с ним в два часа дня в баре «Черный Изумруд». На двери висела табличка «Закрыто», но мы постучали, и Девин открыл нам, а после того как вошли, запер дверь на замок.

Джерри Глинн сидел с довольно кислым видом на холодильнике за барной стойкой, Оскар сидел там же с тарелкой еды. Девин уселся рядом и занялся кровавым чизбургером, видимо, так и не дошедшим до открытого огня.

Я уселся позади Девина, Энджи — рядом с Оскаром, что позволило ей своровать у него картофель-фри.

Я посмотрел на чизбургер Девина.

— Похоже, корову просто прислонили к радиатору?

Он проворчал что-то и отправил в рот очередную порцию.

— Девин, знаешь ли ты, что делает красное мясо с твоим сердцем, не говоря уж о кишечнике?

Он вытер рот салфеткой.

— Послушай, Кензи, похоже, за то время, что мы не виделись, ты превратился в одного из этих вегетарианцев-чистоплюев?

— Ничуть. Но видел одного, пикетирующего на улице.

Девин потянул руку к бедру.

— Вот. Возьми мой пистолет и пристрели придурка. Давай, пока он еще там. Обещаю, тебе ничего не будет.

Позади меня послышалось легкое покашливание, будто кто-то прочищал горло. Я посмотрел в стенное зеркало. В затененной нише, как раз за моим правым плечом, сидел мужчина.

На нем был темный костюм и такой же галстук, белоснежная рубашка и такой же шарф. Его темные волосы имели оттенок полированного красного дерева. Он сидел настолько прямо, что, казалось, у него вместо позвоночника вставлена палка.

Девин ткнул указательным пальцем через плечо.

— Патрик Кензи, Анджела Дженнаро, знакомьтесь, специальный агент ФБР Бертон Болтон.

Мы с Анджелой повернулись на вертящихся стульях и одновременно сказали: «Здравствуйте».

Специальный агент Болтон промолчал. Он окинул каждого из нас с головы до ног взглядом, который, очевидно, бывал у комендантов концлагерей, когда они оценивали заключенных на предмет, годен ли тот для работы или пусть отправляется в газовую камеру, затем этот взгляд переместился в точку, находящуюся над плечом Оскара.

— У нас проблема, — сказал тот.

— Которая пока маленькая, — подхватил Девин, — а может стать большой.

— И в чем же она? — спросила Энджи.

— Давайте сядем вместе. — Оскар отодвинул свою тарелку.

Девин сделал то же самое, и мы объединились. Специальный агент Болтон остался в своей нише.

— А Джерри? — спросил я, видя, как тот собирает тарелки со стойки бара.

— Мистера Глинна уже допросили, — ответил Болтон.

— А-а…

— Патрик, — начал Девин, — твоя визитка была найдена в руке Кары Райдер.

— Я уже объяснял, как она туда попала.

— Когда мы разрабатывали версию, что Мики Дуг или кто-то из его друзей убили ее, потому что она отшила кого-то из них, это было неважно.

— Ваша версия изменилась? — спросила Энджи.

— Боюсь, что да. — Девин зажег сигарету.

— Ты же бросил, — сказал я.

— Неудачно. — Он пожал плечами.

Агент Болтон вынул из своего дипломата фотографию и протянул мне. На ней был изображен молодой человек, примерно тридцати с небольшим лет, фигурой напоминающий греческую статую. На нем были только шорты, он улыбался прямо в камеру, а верхняя часть его торса состояла из упругих округлых мышц и бицепсов, некоторые из которых были размером с бейсбольный мяч.

— Знаете этого человека?

Я сказал «нет» и передал снимок Энджи. Она с минуту смотрела на него.

— Нет.

— Уверены?

— Я бы запомнила такое тело, — сказала она. — Можете мне поверить.

— Кто он?

— Питер Стимович, — сказал Оскар. — На самом деле, его полное имя — «покойный Питер Стимович». Прошлой ночью был убит.

— У него тоже была моя визитка?

— Насколько нам известно, нет.

— В таком случае, почему я здесь?

Девин посмотрел на Джерри, находящегося в противоположной стороне бара.

— О чем вы говорили с Джерри, когда приходили сюда несколько дней назад?

— Спросите у него.

— Мы это сделали.

— Минуточку, — сказал я, — откуда вы знаете, что я приходил сюда несколько дней назад?

— Вы находитесь под наблюдением, — сказал Болтон.

— Простите?

Девин пожал плечами.

— Все это серьезнее, чем ты думаешь, Патрик. Гораздо серьезнее.

— С каких пор? — спросил я.

— Что?..

— За мной следят? — Я взглянул на Болтона.

— С тех пор как Алек Хардимен отказался отвечать на наши вопросы, — ответил Девин.

— При чем же здесь я?

— Когда он отказался беседовать с нами, — сказал Оскар, — он сообщил, что единственный человек, с кем он будет разговаривать, это ты.

— Я?

— Ты, Патрик. Только ты.

Глава 17

— Почему Алек Хардимен захотел говорить именно со мной?

— Хороший вопрос, — сказал Болтон. Он помахал рукой, разгоняя дым от сигареты Девина. — Мистер Кензи, все, что будет сказано по этому поводу, строго конфиденциально. Понятно?

Мы с Энджи с готовностью пожали плечами.

— Итак, чтобы была полная ясность: если вы разгласите то, о чем говорилось здесь сегодня, вас осудят по обвинению в препятствовании применению федеральных законов на максимальный срок в десять лет.

— Вы явно получаете удовольствие, говоря это? — спросила Энджи.

— Что именно?

Она понизила голос.

— «Препятствование применению законов».

Болтон вздохнул.

— Мистер Кензи, когда Кара Райдер была убита, в руке у нее нашли вашу визитку. Способ ее убийства — возможно, вам это известно — удивительно совпадает с убийством паренька в этой округе в 1974 году. Возможно, вам не известно, что сержант Амронклин был тогда патрульным и работал с бывшим детективом Глинном и инспектором Хардименом.

Страницы: «« « ... 678910111213 » ... »»