Дай мне руку, Тьма Лихэйн Деннис

— Фил, — проговорил я и уронил голову ему на грудь.

— Он требует тебя, — сказал Девин.

Я взглянул на него снизу вверх и почувствовал себя отрешенным от всего и всех.

Я заметил свежую полоску крови на рубашке Фила, там, где лежала моя голова, и вспомнил, что Джерри порезал и меня.

— Кто? — спросил я.

— Глинн, — сказал Оскар. — Он окружен на детской площадке. С заложниками.

— У вас есть снайперские винтовки?

— Да, — сказал Девин.

Я пожал плечами.

— Так застрелите его.

— Нельзя. — Девин подал мне полотенце для моей щеки.

Затем Оскар рассказал мне о ребенке за спиной Джерри, и дробовике, примотанном к голове матери, и о бензине.

И тем не менее все это казалось мне далеким от реальности.

— Он убил Фила, — сказал я.

Девин грубо схватил меня за руку и поднял на ноги.

— Да, Патрик, это так. А сейчас он может убить еще двоих. Хочешь помочь нам?

— Да, — сказал я, но мой голос был не похож на мой собственный. Он был мертвым. — Конечно.

После того как я влез в выданный бронежилет и поменял обойму в своей беретте, они проводили меня к машине.

Болтон присоединился к нам на улице.

— Он окружен, — сказал он. — Полностью.

Я чувствовал себя совершенно опустошенным, подобно яблоку, из которого вырезали сердцевину.

— Скорее, — поторопил меня Оскар. — У тебя всего пять минут, иначе он сожжет заложников.

Я кивнул, и пока мы шли к машине, натянул на жилет сорочку и куртку.

— Знаете склад Буббы? — спросил я.

— Да.

— Забор вокруг него продолжается на детскую площадку. Он общий.

— Знаю, — сказал Девин.

Я открыл машину, залез в бардачок и стал разбрасывать его содержимое по сиденьям.

— Что ты делаешь, Патрик?

— В заборе, — сказал я, — есть отверстие. Его нельзя увидеть в темноте, потому что это просто доска. Надо толкнуть, и проход открыт.

— Ясно.

Я увидел край маленького стального цилиндра, торчащего из вороха спичечных коробков и рекламных проспектов, разбросанных по моим сиденьям.

— Дыра находится в правом углу забора, где стыкуются столбы у входа на склад.

Закрыв дверцу, я двинул машину вверх по авеню в сторону детской площадки. Девин не отрывал глаз от цилиндра.

— Что у тебя в руке?

— Одноразовый выстрел. — Я ослабил ремешок от часов и всунул цилиндр между кожаной полоской и запястьем.

— Одноразовый выстрел?

— Рождественский подарок Буббы, — сказал я. — Довольно давний. — Я помахал им перед ним. — Одна пуля. Нажимаю эту кнопку, это такой курок. И пуля покидает цилиндр.

Девин с Оскаром вовсю глядели на невиданное новшество.

— Подумать только, просто глушитель с парой винтиков и петлей, взрывная капсула и пуля. Оно взорвется в твоей руке, Патрик.

— Возможно.

Впереди замаячила детская площадка, пятиметровый забор блестел от льда, деревья от него были темными и тяжелыми.

— Зачем тебе это? — спросил Оскар.

— Потому что он заставит меня отдать пистолет. — Я повернулся и посмотрел на них. — Отверстие в заборе, ребята.

— Пошлю туда человека, — сказал Болтон.

— Нет, — я покачал головой, затем кивнул на Девина и Оскара. — Один из них. Доверяю только им. Один из вас пройдет через дыру и подползет к нему сзади.

— И что дальше? Патрик, ведь у него…

— …ребенок, привязанный к спине. Доверься мне. Тебе предстоит ослабить силу его падения.

— Сделаю, — сказал Девин.

Оскар фыркнул.

— С твоими-то коленями? Чушь. Ты не пройдешь и десяти метров по льду.

Девин посмотрел на него.

— Да? А как, интересно, ты протащишь свою китовую задницу через всю площадку, да еще незаметно?

— Я и ночь одной крови, старик. Мы одно целое.

— О чем это он? — спросил я.

Девин вздохнул, ткнув пальцем в Оскара.

— Китовая задница, — сердито проворчал Оскар. — Надо же!

— Там увидимся, — сказал я и зашагал по тротуару к детской площадке.

Поднимаясь по лестнице, я буквально тащил себя, перебирая руками по перилам.

Улицы днем освободились ото льда при помощи соли и колесных шин, но детская площадка представляла собой каток. По меньшей мере пятисантиметровый слой иссиня-черного льда покрывал ее центр, где внутри асфальтового бортика накопилась вода.

Деревья, баскетбольные сетки, гимнастические снаряды и качели — все выглядело сделанным из стекла.

Джерри стоял посреди площадки, там, где первоначально собирались построить фонтан, но когда мэрия поняла, что у них не хватит денег, то ограничились простым цементным бассейном, окруженным скамейками. Иными словами, это было место, куда можно было прийти с детьми и убедиться, на что истрачены деньги налогоплательщиков.

Машина Джерри стояла здесь же, рядом; когда я подошел, он стоял, облокотившись на капот. Ребенка за спиной у него мне не было видно, но стоявшая у его ног на коленях Дэниэль Роусон своим отсутствующим взглядом доказывала, что морально она уже приняла свою смерть. Двенадцать часов в багажнике сделали свое дело: спутанные волосы сбились на левой части головы, будто их приплюснули рукой, по лицу расползлись разводы туши, уголки глаз покраснели от бензина.

Она напомнила мне снимки женщин, виденных мною в Аушвице, Дахау или Боснии. Похоже, она понимала, что жизнь ее дошла до грани, когда помощи ждать неоткуда.

— Привет, Патрик, — сказал Джерри. — Остановись, достаточно.

Я остановился в шести футах от машины и в четырех от Дэниэль Роусон, обнаружив, что касаюсь носком ботинка бензинового круга на льду.

— Привет, Джерри, — сказал я.

— Ты ужасно спокоен, — он поднял мокрую от бензина бровь. Его рыжеватые волосы прилипли к голове.

— Просто устал, — сказал я.

— Глаза покраснели.

— Верю тебе на слово.

— Филипп Димасси мертв, надо полагать.

— Да.

— Ты оплакивал его.

— Да. Верно.

Я посмотрел на Дэниэль Роусон, и мне понадобилось недюжинное усилие, чтобы почувствовать к ней сострадание.

— Патрик?

Он вновь облокотился о машину, отчего дробовик, привязанный к голове Дэниэль Роусон, потянул ее за собой к нему.

— Да, Джерри?

— Ты в шоке?

— Не знаю… — Я повернул голову, посмотрел вокруг: на призмы льда и черную морось, на белые и синие огни фар полицейских машин, на полицейских и федеральных агентов, вжавшихся в корпуса машин, слившихся с телефонными столбами, притаившихся на крышах домов, окружающих площадку. Все они, до последнего человека, держали оружие наготове.

Пистолеты, ружья, автоматы. Триста шестьдесят градусов чистого насилия.

— Думаю, ты все-таки в шоке. — Джерри кивнул сам себе.

— Может и так, черт возьми, Джерри, — сказал я и почесал голову, волосы насквозь промокли от дождя, — я не спал двое суток, вы убили или ранили почти каждого, кто мне дорог. Объясни, что я должен после этого чувствовать?

— Любопытство, — сказал он.

— Любопытство?

— Да, именно, — повторил он и так дернул дробовик, что шея Дэниэль Роусон резко изогнулась, а голова ударилась о его колено.

Я смотрел на нее, но в ней не было ни страха, ни гнева. Она была покорна. Как и я. Попытался ощутить некую связь между нами на этой почве, но безуспешно.

Я посмотрел на Джерри.

— Любопытство к чему, Джерри? — Я провел рукой по бедру, нащупав курок пистолета. До меня дошло, что он не потребовал положить оружие. Странно.

— Ко мне, — сказал он. — Я убил множество людей, Патрик.

— Браво.

Он вздернул дробовик, и колени Дэниэль Роусон оторвались от льда.

— Тебя это развлекает? — спросил он, и его палец крепко сжался вокруг спускового крючка.

— Нет, Джерри, — сказал я, — мне по фигу.

В эту минуту я заметил, как в темноте над корпусом машины выдвинулась часть забора, и на ее месте образовалось пустое пространство. Затем забор вернулся на место, а пустота исчезла.

— По фигу? — переспросил Джерри. — Вот что я тебе скажу, Пэт: посмотрим, насколько тебе действительно все безразлично. — Он завел руки назад, перенес вперед ребенка, крепко держа его за одежду на спине, и поднял его в воздух. — Весит меньше, чем некоторые камни, которые я когда-то поднимал, — сказал он.

Ребенок был еще под воздействием лекарств. А возможно, мертв, не знаю. Его глазки были крепко зажмурены, как от боли, а маленькую головку покрывали светлые перышки слипшихся волос. На вид малыш казался легче подушки.

Дэниэль Роусон взглянула вверх и уткнулась головой в колени Джерри; ее крик заглушала лента, облепившая рот.

— Собираетесь швырнуть малыша, Джерри?

— Конечно, — ответил он. — А что?

Я пожал плечами.

— Да ничего. Он ведь не мой.

Глаза Дэниэль округлились, а ее зрачки прокляли меня.

— Ты опустошен, Пат.

Я кивнул.

— У меня ничего не осталось, Джерри.

— Достань свой пистолет, Пат.

Я достал. И направился, чтобы выбросить его в замерзший снег.

— Нет, нет, — сказал Джерри. — Держи его при себе.

— Держать при себе?

— Совершенно верно. Более того, вставь патрон и целься в меня. Давай. Будет весело.

Я сделал, как он сказал, поднял руку и прицелился ему в лоб.

— Уже намного лучше, — сказал Джерри. — Мне жаль, что это я так опустошил тебя, Патрик.

— Да ни хрена тебе не жаль. В этом для вас был особый смысл. Разве не так?

Он улыбнулся.

— Что ты имеешь в виду?

— Вы хотели на практике доказать свою дебильную теорию «антигуманизма». Верно?

Он пожал плечами.

— Некоторым она не кажется дебильной.

— Некоторые покупают недвижимость в Арктике, Джерри.

Он засмеялся.

— С Эвандро она показала себя прекрасно.

— Именно поэтому вам понадобилось целых двадцать лет, чтобы вернуться?

— Я никогда и не уходил, Патрик. Но в рамках моего эксперимента по части свойств человека вообще и моей особой веры в число три, да, нам с Алеком пришлось ждать, пока вы все вырастете и пока Алек не найдет достойного третьего кандидата в лице Эвандро. А потом у меня годы ушли на планирование, а у Алека — на подготовку Эвандро, пока мы не убедились в том, что он — один из нас. По-моему, это огромный успех, разве нет?

— Разумеется, Джерри, как скажешь.

Он поднял ребенка так, что его голова оказалась направлена прямо на лед, и стал искать подходящее место для удара.

— Что собираешься делать, Патрик?

— Не знаю, что я тут могу, Джер.

Он улыбнулся.

— Если выстрелишь в меня, мать точно умрет, ребенок — возможно.

— Идет.

— Не выстрелишь — я размозжу голову ребенка о лед.

Дэниэль дернулась о дробовик.

— И в таком случае, — продолжил Джерри, — погибнут оба. Итак, предлагаю тебе выбор. Что скажешь, Патрик?

На льду под машиной Джерри появилась тень Оскара, который сантиметр за сантиметром продвигался вдоль ее другой стороны.

— Джерри, — сказал я, — вы победили. Верно?

— В каком смысле?

— Попробую угадать. Предполагалось, я должен расплатиться за то, что мой отец сделал с Чарльзом Рагглстоуном. Верно?

— Частично, — сказал он и, взглянув на ребенка, приподнял головку так, чтобы видеть закрытые глаза.

— Ладно. Ваша взяла. Давайте, стреляйте. Будет круто.

— Никогда не хотел убить тебя, Патрик, — сказал Джерри, не сводя глаз с малыша. Сморщив губы, тот издал какой-то воркующий звук. — Прошлой ночью в доме твоей напарницы Эвандро должен был убить ее, но тебя оставить в живых с чувством вины и боли.

— Почему?

Тень Оскара двигалась по льду впереди него самого. Она вынырнула впереди машины и неровными очертаниями стала перемещаться через каменных зверюшек и пони прямо к спине Джерри. Тень отбрасывал уличный фонарь откуда-то из глубины площадки, и меня разозлило, что ни одна гениальная голова не додумалась его выключить, перед тем как Оскар пробрался сквозь забор.

Стоит Джерри повернуть голову, и этот страшный спектакль приблизится к финалу.

Но он повернул лишь руку, вращая ребенка из стороны в сторону.

— Когда-то качал так своего сына, — сказал он.

— Надо льдом? — спросил я.

Он ухмыльнулся.

— Нет, Патрик. Просто держал на руках, вдыхал его запах и иногда целовал в макушку.

— И он умер.

— Да. — Джерри пристально вгляделся в лицо ребенка и придал своему собственному похожее выражение.

— Так что, Джерри, это и есть самая главная причина?

В моем голосе, не знаю откуда и почему, появился слабый намек на эмоцию.

Джерри уловил его.

— Брось пистолет вправо.

Я посмотрел на него с полным отсутствием, будто забыл, что он там.

— Живо. — Джерри разжал кисть руки, и ребенок полетел вниз.

Дэниэль вскрикнула сквозь залепленный рот и стукнулась головой о дробовик.

— Ладно, — сказал я. — Ладно.

Голова мальчика гирей приближалась ко льду, но в последний момент Джерри обхватил пальцами лодыжки ребенка.

Я бросил пистолет в слякотную песочную яму под гимнастическими снарядами.

— Теперь второй, — сказал Джерри и стал раскачивать ребенка из стороны в сторону как маятник.

— Да пошел ты, — сказал я, глядя на рискованные манипуляции с детским тельцем.

— Патрик, — сказал он и поднял брови, — похоже, ты уже вышел из оцепенения. Второй.

Я вытащил пистолет Фила, который он держал в руке, когда Джерри перерезал ему горло, и бросил его рядом со своим.

Оскар, видимо, заметил свою тень, так как она стала двигаться обратно за машину, а его ноги появились между передними и задними шинами.

— В день, когда умер мой сын, — сказал Джерри и, прижав Кэмпбела Роусона к щеке, понюхал его нежное личико, — ничто не предвещало беды. Ему было четыре года, он играл во дворе, шумел, затем… тишина. Заклинило какой-то клапан в мозгу. — Он пожал плечами. — Просто заклинило. А череп наполнился кровью. И он умер.

— Тяжелый случай.

Он одарил меня нежной, доброй улыбкой.

— Если еще раз проявишь ко мне сочувствие, Патрик, я разобью череп ребенка вдребезги. — Он нагнулся и поцеловал Кэмпбела в щечку. — Итак, мой сын был мертв. И я понял, не существует способов предсказать то, что случится, или предотвратить. Бог решил, что Брендан Глинн должен умереть сегодня. Так тому и быть.

— А ваша жена?

Джерри погладил Кэмпбела по волосам, но глаза мальчика оставались закрытыми.

— Моя жена, — сказал он. — Хм-м. Я убил ее, да. Не бог, а я. Не знаю, какие планы были у бога насчет этой женщины, но я их разрушил. У меня были планы по части жизни Брендана, но бог их развеял. Возможно, у него были планы в отношении Кары Райдер, но ему пришлось поменять их, разве нет?

— А Хардимен, — спросил я, — как он пришел к этому?

— Он рассказывал о своем детском открытии по части пчел?

— Да.

— М-м-м. Это были не пчелы. Алек любит все приукрашивать. Я был там, это были комары. На него налетела целая туча, а когда он вышел из нее, я заметил, что в его сознании произошел сдвиг. — Он улыбнулся, а в глазах у него плясали насекомые и чернело бездонное озеро. — После этого между Алеком и мной установились отношения «ученик — наставник», которые позднее преобразились в нечто куда более значительное.

— И он добровольно пошел в тюрьму, чтобы защитить вас?

Джерри пожал плечами.

— Тюрьма ничего не значит для таких, как Алек. Его свобода безгранична, Патрик. Она в его сознании. Решетки не могут сдержать ее. В тюрьме Алек более свободен, чем большинство людей за ее пределами.

— Тогда зачем наказывать Дайандру Уоррен за то, что она послала его в тюрьму?

Он ухмыльнулся.

— Она унизила Алека. При всех. Она дерзнула разобрать его по косточкам перед судом каких-то тупиц. Это было чертовски оскорбительно.

— В таком случае, — моя рука щупала мокрый от бензина снег, — все это вы с Алеком устроили, чтобы «показать» кому? Богу?

— Это, пожалуй, слишком упрощенный подход, но если этой бойкой туфтой ты собираешься кормить средства массовой информации после моей смерти, милости прошу, Патрик.

— Вы собираетесь умереть, Джерри? Когда?

— Как только ты решишь, Патрик. Ты убьешь меня. — Он наклонил голову в сторону полиции. — Либо они.

— А как с заложниками, Джерри?

— Один из них умрет. Как минимум. Ты не сможешь спасти обоих, Патрик. Выхода нет. Прими это как должное.

— Я это сделал.

Дэниэль Роусон впилась глазами в мое лицо, чтобы понять, шучу ли я, но по моему неподвижному взгляду поняла, что нет.

— Один из них умрет, — сказал Джерри. — Мы ведь договорились?

— Да.

Я повел своей левой ногой вправо и назад, затем снова вправо. Надеюсь, для Джерри это был бессмысленный жест. Для Оскара же, надеюсь, это кое-что означало. Я не мог больше бросать взгляды на машину. Мне приходилось лишь верить, что он там.

— Месяц назад, — сказал Джерри, — ты бы еще из кожи вон лез, чтобы спасти обоих. Ты ломал бы голову. Но не теперь.

— Верно. Вы хорошо научили меня, Джерри.

— Сколько жизней ты исковеркал, чтобы добраться до меня? — спросил он.

Я подумал о Джеке и Кевине. О Грейс и Мэй. И, конечно же, о Филе.

— Немало, — сказал я.