Снова домой Ханна Кристин

Мадлен молчала. Но это молчание было красноречивее слов.

– Я знаю, что он был прав, – призналась Лина. – Но я не знаю, как мне быть. Что делать. И никогда прежде не знала.

– Даже самое большое путешествие всегда начинается с первого маленького шага. Может, ты на Рождество пойдешь куда-нибудь развлечься, встретишься там с совсем другими ребятами. Такая хорошенькая девушка, как ты, наверняка не будет скучать без кавалеров.

Лина недоуменно пожала плечами.

– Да Джетт Родхэм сдохнет от скуки, если ему предложить пойти в школу на танцы.

– Ну он – это ладно. А ты сама? Хотела бы пойти?

Едва ли Фрэнсис предложил бы ей подобное развлечение. Подумав, Лина решила, что и ей самой эта идея не кажется блестящей. Хотя, если поразмыслить... можно разок сходить на танцы, есть в этом что-то заманчивое... Лина представила себе, как она в нарядном платье спускается по лестнице, и ее фотографирует парень, смущенно улыбающийся из-за камеры. Подумала о матери и мысленно улыбнулась, представив, как та стоит рядом с Фрэнсисом, обнимая его за талию...

Впрочем, Фрэнсиса рядом с ней быть уже не может...

Лина резко поднялась.

– Не нужно заговаривать мне зубы глупой болтовней о балах, – сквозь зубы процедила она. В душе вновь пробудилась боль утраты. Раньше Лина и представления не имела, что бывает такая боль. – Это все мне не подходит. Не в моем стиле, черт побери, все эти дурацкие танцы. Лучше уж оставаться одной.

– Ох, девочка моя... – Мадлен вздохнула и протянула руку к дочери.

Лина чувствовала, как от матери исходит горячая волна любви. Перед глазами еще стояла картина: она отправляется с парнем на танцы, и ее провожают стоящие рядом Фрэнсис и мать.

При воспоминании о Фрэнсисе у Лины все внутри сжалось. Ни слова не говоря, она отвернулась, чтобы не видеть печального лица матери, и побежала от нее через все футбольное поле. Она и сама не знала, куда бежит. Да это было и не важно.

Ей просто хотелось оказаться где-нибудь подальше отсюда.

Глава 18

Мадлен надела на лицо маску, поверх обуви бумажные тапочки и направилась в палату Энджела. Взглянув внутрь через окошко рядом с дверью, она увидела стоящую около кровати и наблюдающую за показаниями кардиографа медсестру.

Быстро войдя в палату, Мадлен остановилась рядом с ней. Энджел неподвижно лежал на кровати, лицо его было пепельного оттенка, он весь был опутан сетью проводов и трубок. Две отводные трубки откачивали кровь из раны, через которую трансплантировалось новое сердце. Кровь бежала по пластиковым трубкам, собираясь в большой емкости, установленной в изножье кровати.

Вид у Энджела был сейчас на удивление безмятежный. Но Мадлен понимала, что это кажущийся покой. Каждые полчаса специальные медсестры переворачивали его с бока на бок, чтобы легкие могли нормально функционировать, чтобы в груди не застаивалась кровь. Он и дышал через трубку, чтобы легкие получали минимальную нагрузку. Огромные дозы иммунодепрессантов, которые вводились Энджелу в первые сутки после операции, теперь были снижены, но одновременно увеличились дозы антибиотиков.

Мадлен внимательно изучала показания приборов, стараясь не пропустить признаки возможных осложнений.

– Ну, как вам наш пациент?

Даже под маской было заметно, как медсестра улыбнулась.

– Нельзя сказать, что он всем доволен. Но физически он чувствует себя хорошо: сердце работает четко, организм прекрасно реагирует на лекарства.

– Я тут немного посижу с ним. Вы можете пока передохнуть.

Как только медсестра вышла из палаты, Мадлен пододвинула стул к кровати и села, взяв Энджела за руку.

– Что-то ты не очень спешишь нас порадовать, Энджел.

Он продолжал тихо лежать, дыша медленно и ровно.

Глядя на него, Мадлен никак не могла забыть страх в глазах Энджела, появившийся после того, как он очнулся от наркоза. Сейчас Мадлен понимала, какой ужас он должен был тогда испытывать, чувствуя ровное, сильное биение чужого сердца в своей груди. Как страшно ему было при мысли, что кому-то пришлось умереть для того, чтобы он выжил.

Впрочем, она-то знала, кому именно – Фрэнсису.

Что бы Энджел сказал, если бы знал правду?!

Она нахмурилась. С некоторых пор она уже не могла сказать себе, что хорошо знает Энджела. Может быть, она никогда хорошо его не знала. Но в одном Мадлен была уверена: узнай он правду, начнется что-то невообразимое... Тем более если Энджелу станет известно, кто именно принял окончательное решение.

Хотя вряд ли кто-то с точностью может сказать, как он поведет себя. Как вообще следует вести себя в такой ситуации? Мадлен, во всяком случае, этого не знала. Возможно, Энджел испытал бы сильнейший приступ ненависти к самому себе, пытался бы выяснить, действительно ли Фрэнсис был совершенно мертв уже накануне операции или Мадлен вместе с хирургами позволили себе поторопить события, слишком поспешно объявив брата умершим.

Но Мадлен совершенно точно знала, что будет гораздо лучше, если Энджел не узнает правду о происхождении своего нового сердца, пока идет процесс выздоровления. Это согласовывалось и с принятой в клинике политикой относительно раскрытия личности донора.

Ее сомнения касались только того, что все-таки это была не совсем стандартная медицинская процедура. На самом деле Мадлен боялась сказать Энджелу правду, боялась взглянуть ему в глаза, услышать те слова, которые он скажет ей. Она просто не знала, удастся ли ей жить по-прежнему после того, как Энджел их произнесет. Вдобавок дело осложнялось еще и той неожиданной истиной, которая недавно пришла к ней: Энджел появился и опять завладел всеми ее чувствами и мыслями. Такая уж у него была особенность: привлекать к себе души людей. И она вновь влюбилась в него, влюбилась как девчонка, как будто они и не расставались, как будто не стали старше на целых шестнадцать лет.

Насколько же сильней ее был Энджел, и как это притягательно действовало на Мадлен. Даже сейчас, в этой палате, где он лежал, находясь между жизнью и смертью, Мадлен видела перед собой удивительного, выдающегося человека.

За спиной Мадлен открылась дверь. Она обернулась как раз в ту минуту, когда Крис входил в палату. Глаза над маской весело улыбались.

– Ну, как тут наш пациент?

Мадлен тоже не могла не улыбнуться в ответ.

– Лучше, чем многие в его положении. Отлично реагирует на вводимые препараты.

Крис пододвинул для себя стул и уселся рядом. С минуту он проглядывал показания контролирующих приборов, затем положил все бумаги обратно в специальный кармашек, висевший на спинке кровати. После этого он посмотрел на Мадлен.

– И что теперь? Что думаешь делать дальше?

Она не стала делать вид, будто бы не поняла его вопроса.

– Хочу заняться другими больными. Только не им. После того, как я... я приняла решение о донорстве, у меня практически нет иного выбора. Оставаться его кардиологом я уже не могу.

– Мы могли бы обсудить это на комиссии по этическим вопросам. Такие решения с ходу не принимаются, ты это сама знаешь не хуже меня.

Она покачала головой:

– Попрошу Маркуса Сарандона, он все сделает, как надо.

Крис посмотрел на Энджела.

– А пациенту нашему что скажешь? Мадлен тяжело вздохнула.

– Я сама пока не знаю.

Как и все похороны вообще, эти были невыносимы.

Крематорий представлял собой великолепное здание из белого кирпича, опирающееся на колонны. Здесь были и безукоризненно подстриженные лужайки, и молодые дубки, обещавшие когда-нибудь сделаться мощными высокими дубами и придать новым строениям респектабельность и величие. Этот крематорий был сооружен с учетом симпатий американцев – их приверженности к стилю безукоризненного семейного особняка, построенного в южном стиле, свойственном давно ушедшей эпохе. Тогда под одной крышей сменялись одно за другим многие поколения одной большой семьи, а жизнь была удобной и более простой. Глядя на крематорий с фасада, можно было без особого труда представить себе расположенное на заднем дворике тщательно ухоженное семейное кладбище, окруженное невысоким аккуратным заборчиком.

Разумеется, все это было призвано именно производить впечатление. На самом деле за зданием из белого кирпича простирались многие акры зеленой лужайки – с откосами и холмиками, похожей на лужайку для игры в гольф. Клены и ольхи стояли тут и там, роняя свои многоцветные листья на ровный зеленый ковер.

Мадлен и Лина стояли совсем близко друг к другу вместе с остальными людьми, пришедшими почтить память умершего. Машины одна за другой подъезжали, образуя длинную вереницу вдоль обочины дороги. Женщины то и дело подносили платки к глазам, беседуя об отце Фрэнсисе. Мужчины горестно качали головами, поглядывая на могилу и успокаивающе обнимая за плечи жен и матерей.

Пришедшие подходили к тому месту, где должна была проходить заупокойная служба. Мадлен узнавала некоторые лица – это были прихожане отца Фрэнсиса из дома престарелых.

Она наблюдала за тем, как они медленно шли мимо нее; в глазах многих из них Мадлен видела отражение собственного горя. Лица этих стариков напоминали ей лицо самого Фрэнсиса. Только теперь она начинала понимать, в скольких человеческих судьбах он принимал участие, скольким помогал. Прошло всего лишь два дня, как его не стало, а казалось – минула целая вечность.

Мадлен, подняв голову, посмотрела на небо, сжимая в руке холодные листы мемориального альбома. «Знал ли ты, как тебя любили, Фрэнсис? Говорил ли тебе кто-нибудь об этом?..»

– Я не хочу идти туда, – тихо произнесла стоявшая рядом Лина.

Взглянув на дочь, Мадлен заметила, как та побледнела, увидела тени под глазами. И внезапно задумалась о том, что ей сказать: девушке, которая уже не маленькая девочка, но еще и не взрослая женщина. Мадлен просто не знала, как себя вести: улыбаться и делать вид, что все хорошо, или не притворяться, дать волю своему горю, не скрывать, что ей больно и тяжело. Она не знала, чем Лине помочь сейчас, возможно ли это вообще.

Она протянула руку и погладила дочь по щеке.

– Есть недалеко одно место. Я хожу туда иногда... Лина, всхлипнув, взглянула в глаза матери.

– Да?

– Может быть, сходим вместе... как бы попрощаемся с Фрэнсисом по-своему.

Губы Лины задрожали. Глаза опять наполнились слезами.

– Наверно, так лучше всего, – тихо согласилась она. – Не хочу прощаться с ним... вместе со всеми.

Мадлен не знала, что и ответить на слова дочери. Чтобы ничего не говорить, Мадлен просто обняла Лину за талию и притянула к себе. Лина посопротивлялась, совсем немного, для виду, и прижалась к матери. Вместе, обнявшись, они пошли навстречу все подъезжающим автомобилям вдоль длинной дороги, не обращая внимания на шум моторов и ослепительный свет фар.

Сев в «вольво» и захлопнув за собой дверцу, Мадлен на секунду почувствовала, как будто она отгородилась от гнетущей атмосферы похорон. Но по дороге в места, где прошло детство Мадлен, она снова ощутила прилив воспоминаний. Ей вспомнился запах горящего воска и ладана, всегда встречавший Мадлен в церкви, густой аромат оранжереи, благоухание лилий. Мадлен внезапно вспомнила, как однажды архиепископ низким, монотонным голосом рассказывал ей о некоем отце Фрэнсисе, человеке, которого Мадлен почти совсем не знала. Набожный, очень серьезный, самоотверженный пастырь, всегда готовый прийти на помощь, – так говорил об отце Фрэнсисе архиепископ.

Но из мыслей ее сейчас почти не выходило воспоминание о восемнадцатилетнем молодом человеке, который когда-то спас ее. Она многое успела забыть, но твердо помнила свои отчаянные словэ: «Помоги мне», и простой ответ Фрэнсиса: «Я всегда буду рядом, Мэдди, всегда».

Выключив двигатель, Мадлен некоторое время сидела неподвижно, глядя нэ рэзбивэющиеся о ветровое стекло первые дождевые капли. Сквозь затуманенное стекло она видела бывший дом своего отца, обрамленный серыми тучами, окруженный голыми деревьями; окна в доме казались такими же черными, как в день смерти отца. Лужайка перед домом была просторной, покрытой увядшей травой и сухими листьями.

Наконец Мадлен со вздохом произнесла:

– Пойдем.

Мэдлен вошла в отцовский дом, огромный и страшный в своей пугающей пустоте. Формально это сейчас был ее дом, однако онз не могла думать о нем как о своем. Когда отец был жив, он отказал ей в любой помощи и поддержке, а после смерти... все оставил Мэдлен. Это было очень на него похоже: оставить дочери дом, деньги – все, что с детства было ей ненавистно.

Поднявшись по вымощенным кирпичом ступеням, Мадлен по дорожке, огибавшей розарий, которым некогда так гордилась ее мать, прошла на задний двор, усыпанный опавшими листьями.

Дальше участок плавно спускался к каменистому берегу, о который, рассыпая в воздухе мельчайшие брызги, бились морские волны. Мадлен увязала высокими каблуками в жухлой траве. Взойдя на причал, скрипевший при каждом ее шаге, она села, Лина примостилась рядом, свесив ноги вниз.

Казалось, они сидели так, молча, бесконечно долго, раз-глядывэя тучи, сгустившиеся нэд кромкой леса на дальнем берегу. Дождь понемногу усиливался, по водной глади пробежала легкая рябь.

– После того как умерла моя мать, отец привел меня именно сюда, – сказалэ Мадлен.

– Ты ведь в этом доме выросла, да?

Мадлен зябко передернула плечами и потуже завернулась в пальто.

– Да, здесь.

– На верхнем окне решетка. Мадлен посмотрела и кивнула.

– Там была моя комната.

– Он что же, запирал тебя там? Мадлен горько усмехнулась.

– Видишь, бывают в мире родители и похуже твоей матери.

Лина не ответила. После долгой паузы она произнесла:

– Я все хочу позвонить ему... Столько уже раз снимала трубку...

Мадлен обняла дочь за плечи, притянула к себе. Дождь намочил уже все вокруг, капал на лицо, проникал сквозь одежду.

– Я разговариваю с ним каждый день, словно он рядом со мной. Иногда мне даже кажется, что он вот-вот ответит.

Лина понимающе кивнула.

– Не знаю, что с нами дальше будет. Пока у меня такое чувство, словно за всем этим стоит что-то... – Она пожала плечами. – Сама не знаю. Мне так его не хватает.

Мадлен посмотрела на бедный, беззащитный профиль дочери. У Мадлен сердце разрывалось от жалости: она бы сделала что угодно, чтобы облегчить страдания дочери, помочь девочке поверить во что-то действительно важное, внести больше смысла в ее жизнь.

Энджел.

Имя прозвучало в сознании совершенно неожиданно. Мадлен выпрямилась и огляделась по сторонам. Странно, ей показалось, что она слышала голос Фрэнсиса. Но она тут же поняла, что это просто голос ее подсознания. Вновь понурившись, стала смотреть на морские волны, набегавшие одна на другую.

Но голос не отступал: «Дай ей отца». Именно это ей, наверное, посоветовал бы Фрэнсис.

Мадлен повернулась к Лине. Взгляд ее был такой пристальный, изучающий, что девушка не выдержала.

– Ты что, мам?

Мадлен нервно облизала губы, ощутив вкус дождевой воды. Ей стало страшно. Проще всего сейчас было улыбнуться, сказать: так, ничего особенного, просто задумалась. С тех пор как умер Фрэнсис, она стала лучше понимать, как хрупка и уязвима жизнь. Стала замечать, как часто люди ошибаются, как часто жалеют о невысказанных словах.

Пришло время учиться стоять за себя, за Лину. Она не будет половой тряпкой, рохлей, тем, чем всегда стремился сделать ее отец. Она должна помочь Лине начать новую жизнь. Хотя всякое может случиться: вдруг Лина убежит с Энджелом. Или вдруг он разобьет сердце девочки... Вариантов было бесконечное количество, беда могла нагрянуть откуда угодно.

Мадлен долгие годы жила по инерции, ничего не делая, чтобы изменить свою жизнь, но у нее ничего не ладилось. Она подумала о том, как лучше начать говорить с дочерью. Пожалуй, следует сразу сказать правду. Даже если она огорошит Лину.

– Я говорила с твоим отцом.

– Вот как?

Мадлен проглотила комок в горле.

– Да, говорила.

Очень медленно подняв лицо, Лина посмотрела в глаза матери.

Мадлен ждала ответа, но дочь молчала. Наконец тишина стала невыносимой.

– Сейчас он очень серьезно болен и потому никак не может с тобой встретиться. Но скоро...

– Хочешь сказать, что он не хочет меня видеть?! – Лина рывком поднялась на ноги. – Ну конечно, узнал, что у него взрослая дочь, и сразу заболел. Я тебе не верю. – Она отрицательно помотала головой.

Мадлен тоже встала и попыталась взять дочь за локоть.

– Лина... Девушка вырвала руку.

– Не трогай меня! Я не верю тебе! Мы приезжаем сюда после похорон Фрэнсиса, сидим под дождем, мокнем, и вдруг ты говоришь, что разговаривала с моим отцом. – Она истерично захохотала. – Сегодня – именно сегодня! – я узнаю о том, что у меня есть отец, но ему плевать на меня, он.даже встретиться со мной не желает. Ничего себе, хорошенькое дельце! Ну и прогулку мне мамочка устроила!

– Послушай, девочка моя...

У Лины в глазах сверкали слезы.

– Не могу тебе поверить, хотя, если разобраться, после твоих слов мне могло быть не хуже, а лучше.

– Лина, прошу тебя...

– Сделай мне одолжение, мама, не пытайся меня утешать, ладно? – кинув на мать последний рассерженный взгляд, Лина быстро пошла прочь, потом перешла на бег.

Мадлен некоторое время оставалась на месте, беспомощно глядя ей вслед, потом нагнулась и, подняв сумочку, пошла по причалу и начала подниматься по склону к машине.

Усевшись за руль, она посмотрела на Лину. Дочь сидела, скрестив на груди руки, опершись головой о боковое стекло. Глаза ее были закрыты. Мадлен подумала о множестве вещей, которые могла бы сейчас сказать, но все эти слова звучали банально и глупо в эту минуту. Наконец все же произнесла то, что считала важным.

– Мне очень жаль, Лина. Наверное, не надо было говорить тебе. Я просто не подумала.

Ответом было молчание. А так как сказать ей больше было нечего, Мадлен завела мотор.

Домой возвращались молча.

«Мне очень жаль», – сказала она.

После всего случившегося можно было бы понять, как мало значат слова. Как легко они тонут в океане боли. Так, что и следа не остается на поверхности.

Энджел медленно просыпался, улавливая звуки ее голоса. Потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, что она ему читает. Это оказались «Рассказы похитителя тела» Энн Райс. Если только он не ошибается.

Энджел усилием воли открыл глаза.

– Довольно странный выбор, – произнес он, слабо усмехнувшись. – Уж не хочешь ли ты этим сказать, что отныне мне нужно приучаться пить кровь?

Он был уверен, что она улыбнулась под маской.

– Извини, просто я выбрала на свой вкус. Подумала, что и тебе будет интересно. – Она со смешком пожала плечами. – Вообще-то надо было обратить внимание на то, о чем там написано, ты прав. Я просто решила, что тебе будет лучше, если рядом звучит чей-то голос.

– Ты ужасно читаешь, Мэд, бубнишь себе под нос.

– Это точно, – со смехом согласилась она и захлопнула книгу.

– Но ты бубнишь, только когда волнуешься. Случилось что-то? Или пока я спал, сердце выскочило и сбежало к прежнему хозяину?

– Нет, – тихо произнесла она, и Энджел увидел, как веселость ушла из ее глаз. Она сразу стала очень грустной. – Теперь это твое сердце, Энджел.

Он почувствовал горечь в ее словах. Он всегда думал о нем только как о сердце донора. Он чувствовал, как сильно оно бьется. Стучит и стучит. Интересно, будет ли оно так же биться после его смерти. Он вдруг представил себя в гробу – тело неподвижное как камень, белое как бумага лицо. Эта штука вот уже три дня живет в груди. И с каждым днем Энджел ощущает ЕЕ все более чужой.

– Расскажи мне об этом парне, от которого мне досталось сердце, – оторвав голову от подушки, Энджел почувствовал, сколько усилий пришлось ему приложить для этого. – Не понимаю, Мэд, как это ты позволила им сделать со мной такое?

– Мы спасали твою жизнь, – спокойно произнесла она.

– Только не нужно так на меня смотреть, – прошипел он. Сейчас он ненавидел все на свете, включая Бога. – Ты не спасла мне жизнь, просто оттянула смерть. Посмотри на меня, ради Бога. Нравлюсь я тебе? Один скелет остался, голова с арбуз величиной. Я потерял десять фунтов веса... Да, так как насчет моего донора? Отдавшего сердце? —

Он холодно усмехнулся. – Если послушать тебя, получается, что он мне вроде бы как тарелку супа одолжил. Но, черт побери, он не что-нибудь отдал, а – сердце. Сердце. Или, думаешь, он был в восторге, когда вы залезли к нему в грудь, начали его потрошить?

Она сидела очень тихо, словно изо всех сил старалась держать себя в руках.

– Тебе дана вторая жизнь. И сейчас следует думать только об этом.

– А если мне это не нужно?

– Да как ты вообще можешь так говорить?! Кто-то умер, чтобы ты смог продолжать жить. И если ты будешь валяться и так рассуждать, Энджел Демарко, я клянусь Господом Богом... – Она резко оборвала себя, словно боясь сказать слишком много. Тяжело дыша, Мадлен встала и отвернулась к стене.

Внезапно он почувствовал огромную усталость. Словно во время разговора из него ушли все жизненные силы. Он хотел убрать волосы с глаз и ощутил непривычную полноту щек. Хорошо, что рядом не было зеркала.

– Господи, в кого я тут превратился...

– Это от преднизолона. Опухлость скоро пройдет. Он виновато взглянул на Мадлен.

– Извини, Мэд. – Энджел помолчал. – Вчера мне Фрэнсис приснился.

Мадлен медленно опустилась на стул. Энджел заметил, что у нее внезапно задрожали руки. Она тут же стиснула их в коленях.

– Вот как? – шепотом переспросила она. – И что же именно тебе приснилось?

– Что именно? – Энджел попытался вспомнить. – Приснилось, что я очень замерз. Это был как раз такой сон, когда кажется, что все происходит наяву. Словом, я проснулся и вижу – одеяла сбились на ноги. Я попробовал их натянуть на себя, посмотрел через то окошечко в коридор, а за стеклом Франко. Стоит и улыбается.

– И как он выглядел?

– В этом-то и была странность. Он почему-то был насквозь промокшим, словно вышел из-под ливня. Он попробовал стекло, как будто собирался пройти его насквозь, но не сумел. И я как-то мысленно услышал его голос: «Привет, Энджел!» Так он сказал. Потом улыбнулся. Ну, ты знаешь, как он улыбается, – морщинки, морщинки, и глаз почти не видно, .. – Он пожал плечами. – Вот, а потом он куда-то исчез.

Глаза Мадлен наполнялись слезами.

– Что такое, Мэд?

Она смотрела на свои ладони, зажатые между коленями. Выражение на лице было потерянное, кровь совсем отхлынула от щек.

– На той неделе Фрэнсис поехал в Портленд.

– Знаю.

Она резко вскинула голову.

– Откуда?

– Перед отъездом он приходил сюда. Мадлен как-то странно посмотрела на него.

– А мне он ничего не говорил. – Она замолчала. Энджелу показалось, что ее лицо нахмурилось под маской.

– Не все же он рассказывает тебе. Она с трудом проглотила комок в горле.

– Я не хотела говорить тебе, пока твое сердце... – В ее глазах вновь появились слезы. – Пока ты совсем не оправишься.

У него как-то сразу все опустилось внутри.

– О чем ты?

– Фрэнсис попал в аварию недалеко от Портленда. Энджела начал колотить жуткий озноб.

– Ну и?..

Она сумела выдержать его взгляд, и он сам прочел ответ в глазах Мадлен.

– Мне очень жаль, Энджел. Он сам виноват, не пристегнулся ремнем безопасности. – Казалось, она хотела сказать больше, но так ничего и не добавила. Просто сидела, смотрела на Энджела, а слезы тихо катились по щекам, впитываясь в зеленую ткань маски.

Нет!

Фрэнсис не мог погибнуть. Только не Фрэнсис, у которого такие добрые, смеющиеся глаза, который так глубоко верит, который в жизни не причинил никому зла.

– Ты лжешь, – проговорил он сквозь зубы, мотая головой. – Скажи, что все это – неправда!

Но по ее глазам он видел, что все – правда.

– О Господи, – простонал Энджел. Сердце в груди колотилось как сумасшедшее. Горе обрушилось на него с такой силой, что внутри все сразу заболело. От боли даже начали ныть глаза. – Черт побери, как же так?! И кто же в наше время пристегивается ремнем безопасности?! – Вместо того чтобы предаваться горю, Энджел как всегда попытался разрядиться через гнев. – И какого черта он потащился в этот вонючий Портленд?! Он священник, а не коммивояжер. И вообще он так толком и не научился водить машину. Когда мы были еще совсем зелеными мальчишками...

«Нет, – приказал он себе, – не думай сейчас об этом. Господи, как бы сделать так, чтобы ни о чем не думать...» Но тут Энджел ничего не мог поделать. С удивительной ясностью он увидел картину из прошлого: Фрэнсис учит его управлять автомобилем. Они круг за кругом огибают школьную стоянку. Старенькая «импала» их матери рычит, дергается и глохнет каждый раз, когда они переключают скорость. А они хохочут, чертыхаются и снова хохочут...

– Только не Франко, – прошептал он и с надеждой взглянул на Мадлен. – Это я должен был умереть, а не он...

В ее глазах застыла такая печаль, что Энджел почувствовал: еще немного – и он расплачется.

– Я тоже хотела бы все изменить, Энджел.

– Он... Он потом еще долго мучился? – В тот момент, когда Энджел произносил эти слова, он понял, что не следует спрашивать об этом. Но почему-то ему нужен был ответ.

Мадлен отвела глаза.

– Доктора «скорой» сказали, что он умер сразу, ничего нельзя было сделать.

Они плакали вместе. Казалось, так прошел не один час. Энджел оплакивал многое: то, что много раз мог позвонить Фрэнсису и не позвонил, мог хотя бы поздравить брата с Рождеством и не поздравил. Он думал о том, как коротка и непредсказуема жизнь, о том, что нужно вести себя совсем иначе.

– Господи, Мэд, – совсем убитым голосом произнес Энджел. – Я не говорил... – Голос его сорвался. Он очень много не успел сказать Фрэнсису. Столько глупостей наделал, столько возможностей упустил, был таким эгоистом. Таким чудовищным эгоистом.

– Он знал, что ты его очень любишь. Он всегда знал это.

От этих слов Энджелу стало еще тяжелее. Они не принесли успокоения, в котором он сейчас так нуждался. Чувство потери только усилилось.

– Он умер по дороге в Портленд. – Энджел пытался осмыслить эти слова. – Значит, буквально через несколько часов после нашей встречи. Господи, я и предположить такого не мог, даже никакого предчувствия...

Мадлен снова отвела взгляд и посмотрела на часы, висевшие на стене. Затем опять повернулась к Энджелу и взглянула ему в глаза.

– По дороге в Портленд, – медленно повторила она. Именно так.

– А почему ты столько времени скрывала от меня?

– Берегла твое сердце.

Энджелу хотелось ответить какой-нибудь резкостью, сказать что-нибудь насчет сердца покойника, которое вшили ему в грудь. Но не смог.

– Боже, вот уже неделя, как он умер, а я только сейчас узнал. Ты и на похоронах, наверное, была? И тоже ничего не сказала.

– Его прихожане хотели, чтобы была устроена пышная католическая церемония. Я не говорила тебе, потому что ты все равно не смог бы там присутствовать. А они, сам понимаешь, не могли ждать. Когда тебе станет немного получше, мы сможем заказать скромную поминальную службу, только от нашего имени.

Энджел прикрыл глаза. Ему представился интерьер церкви, уставленный венками проход, ведущий к стоящему в алтаре гробу, везде море цветов. И человек в гробу – Фрэнсис. Мертвый, в гробу...

Гроб, украшенный цветами, кажется даже нарядным, словно внешняя привлекательность – необходимое условие церемонии, словно это может сделать смерть человека менее ужасной. Церковь наверняка была наполнена ароматом лилий, жутковатым сладким ароматом. И наверное, исполняли эту совершенно невыносимую музыку, от которой слезы ручьем катятся из глаз.

– Нет, – сказал Энджел, чувствуя, как слезы постепенно отступают. – Я не хочу так поминать Фрэнсиса. Когда выберусь отсюда, попрощаюсь с ним сам, один.

Они вновь замолчали, глядя в глаза друг другу. Энджел отчаянно старался выкинуть мысли о брате из головы, но это ему не удавалось.

– Вот странно, Мэд... – Энджел сам удивился, услышав свой голос, ведь он не собирался говорить вслух. Однако Мадлен сейчас была единственным на земле человеком, с которым он мог говорить о брате: она знала Энд-жела и Фрэнсиса еще во времена их юности. – Все те годы, что меня здесь не было, я всегда ощущал незримое присутствие Фрэнсиса рядом.

Каждый раз, когда очередная моя фотография появлялась на какой-нибудь журнальной обложке или рекламном плакате, я думал о Фрэнсисе: вот попадется обложка ему на глаза, и он станет рассматривать ее, качая головой и улыбаясь. Я чувствовал, что он ожидает от меня звонка. Тысячи раз я поднимал телефонную трубку, но рука как-то не могла набрать номер. И когда он на днях приходил навестить меня, я так много хотел рассказать ему, но разговор покатился как всегда: Святой Фрэнсис, с одной стороны, а отпетый негодяй Энджел – с другой. И снова я не сказал, что хотел. – Энджел смотрел на Мадлен так, словно она могла дать ему отпущение всех грехов. Только его брат мог сделать это, но его больше не было. Энджел опоздал. – Думаю, у нас обоих не все в порядке с нравственностью.

Она улыбнулась, хотя улыбка получилась грустной.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду. Я... я подвела Фрэнсиса. Я довела до того, что ему пришлось уехать. Сделала это так легко, бездумно, а когда все осознала, он был уже далеко... Я надеялась, исправлю свою ошибку потом...

Энджел увидел отчаяние в ее глазах и странным образом почувствовал в себе прилив сил.

– Он очень любил тебя, Мэд. С первого мгновения, с того момента, как увидел тебя в больничной палате, влюбился по уши.

– Ты что же, помнишь этот день?

Энджел не ответил, он просто не знал, что сказать. Пусть лучше она думает, что он позабыл. Он раньше и сам думал, что совсем забыл тот день, но теперь мог сказать наверняка: те воспоминания о Мадлен как живые вставали в его памяти, ничуть не потускнев от времени.

Энджел пристально посмотрел на Мадлен и почувствовал подступающие слезы. Ему хотелось сжать Мадлен в объятиях, чтобы они оба не чувствовали себя такими одинокими.

Страницы: «« ... 1112131415161718 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Озеро Трэйклэйн, что в штате Висконсин, уже много лет было местом «паломничества» любителей рыбной л...
Прошло чуть больше ста лет от Исхода. Люди на своей новой родине живут как умеют, ну а то что они во...