Пепел звезд Гайворонская Елена

– Поменьше детективов смотри, – с сожалением отозвался майор. – «Платить отказался». Что у него, денег нет? Папаша вмиг бы все уладил. И насчет жертв: столкновение в ГИБДД никакой информации. В другом месте искать надо. Что сказал охранник?

– Некая Веденеева Елена, подруга покойного выходила из дома во время, примерно совпадающее со временем убийства, – вставил Соломатин.

– Молодец, – улыбнулся Гриценко, – возьми банку пива из холодильника. – Она что, убегала, пряталась, в окно пыталась вылезти?

– Нет, – удивленно сказал Соломатин, – ушла как обычно. Попрощалась.

– Пристрелила любовника и удалилась через главный вход с улыбкой на ангельском личике? Да вы сами-то верите в этот вздор? Это мотив – истерика жирной банкирши, кричавшей, что «эта бесстыжая девка» убила ее ненаглядного сыночка потому, что он на ней не женился? Такой мотив стоит не больше дохлого таракана.

– Всякое бывает… – пожал плечами Соломатин.

– Ну, вот что, – решительно отрезал майор. – Мне головоломки решать некогда. Новый год на носу. И без копейки я его встречать не собираюсь. Мне не двадцать один, – он метнулся в сторону Гриценко недовольный взгляд. Сейчас пойду, оформлю ордер на обыск, и поедем к Веденеевой. Может, где и зацепимся, а там – передадим «следакам» – пусть разбираются. Сочтут невиноватой – отпустят. Ясно?

Гриценко открыл было рот, чтобы возразить, но промолчал, остановленный толчком ноги Соломатина под столом.

– Да нам-то че, Палыч? Сделаем, как скажешь. Фролов только вот упереться может. Он же у нас принципиальный.

Майор Сухоруков скривился так, точно разжевал пригоршню кислющего винограда.

– Ох, мне этот Фролов! Одна головная боль.

– А представляешь, если бы все такими у нас были? – лукаво осведомился Гриценко.

Юрий Фролов шел по длинному, испещренному кабинетами, коридору. Высокий, атлетического сложения, он мог бы считаться красивым, если бы не рваный шрам через левую щеку – память о необъявленной войне. Ему было двадцать пять. Огненно-рыжие волосы Фролова, как бы коротко он не стригся топорщились упрямым ежом, а темные глаза за коротким частоколом каштановых ресниц смотрели серьезно, даже строго, будто до сих пор продолжали видеть то, что остальным людям, на их счастье, увидеть не довелось.

– Слышь, Фролов, закурить есть?

У окна стоял понурый Смольский, опер из соседнего отдела, яркий блондин, совершенно не оправдывавший фамилии. В руке он комкал пустую пачку «LM».

– «Прима» подойдет?

– Не графья.

Смольский судорожно затянулся. Пальцы его вздрагивали.

– Говорят, ребята пострадали? – осторожно спросил Фролов.

Он знал, как Смольскому сейчас нелегко. Знал, лучше других, как тяжело терять товарищей по оружию. И менее всего хотел сыпать соль на свежую рану. Все они, опера, в одной упряжке. Только толстые задницы в кожаных кабинетах забыли об этом.

Смольский мрачно кивнул.

– Костя и Саша Вашенкин. В больнице оба. Он их с автомата, сука…

Он снова затянулся, роняя пепел на потертые джинсы.

– Полкан говорит: «Мы вам новый» газон «дали.» Что нам «газон»! У Стрелка на «Мерине» пятилитровый движок… Сам бы попробовал угнаться, старый козел… Хотя я, конечно, виноват… Не нужно было ребят у окна ставить…

– Ничего, образуется…

Что он еще мог сказать?

– Спасибо, Юра. Тебя, вроде, майор искал.

– Иду.

– Слышь, Фролов, – окликнул его слова вслед Смольский, – я сам возьму эту сволочь. Веришь? Лично. И башку ему отстрелю. Как на войне. Как это ТАМ у вас называлось – месть?

– То на войне, – сказал Фролов.

– Так и сейчас война. И тоже – необъявленная. Не согласен?

– Согласен, – тихо проронил Фролов.

– Я возьму этого сраного киллера. Веришь?

– Верю, Коля, – Фролов хлопнул коллегу по плечу и собранной бесшумной походкой направился в свой отдел.

– Где тебя носит?! – взвился при виде Фролова майор Сухоруков. Он все еще пребывал в состоянии возбужденного раздражения. – Едем по делу Крылова. С обыском.

– Я работаю по убийству на Герцена. – Возразил Фролов.

– Отставить Герцена! Подумаешь, важность – хохлы-челноки. Сдай в архив.

– А для меня все покойники равны, – жестко выговорил Фролов.

– Это приказ! – побагровев, заорал Сухоруков. – Отныне занимаемся только делом Крылова! Ясно?!

– Так точно, – усмехнулся Фролов. – Разрешите идти?

В самой глубине ледяных глаз скрывалось презрение. Но майор был слишком занят мыслями об уплывающей «тринадцатой», чтобы это заметить.

– Да ладно тебе… – сказал он примирительно, – не обижайся.

Глядя вслед уходящему Фролову, он не мог понять, отчего иногда рядом с этим совсем «зеленым» парнем он частенько ощущал неловкость.

Случилось то, чего Юлька менее всего ожидала – ее вызвали на опознание. В тюремный госпиталь.

– Нарвались на спортсменов, те их отделали по первое число, – объяснил немолодой усталый следователь. – Да переборщили – один из бандюг копыта отбросил. Жаль ребят – теперь их могут осудить за превышение самообороны. Но, вроде, адвокат у них дельный. Глядишь, обойдется.

Закрученная в бинты кукла с сине-буро-черной опухолью вместо лица являлась жалкой пародией на человеческое существо, ничем не напоминая циничного бандита. Но в заплывших щелках глаз на миг мелькнул затравленно-злобный болотный огонек. В момент в Юльке все перевернулось. Страх, боль, унижение, ненависть – всколыхнулись с новой силой, заставив ее впиться длиннющими ногтями в собственные ладони, чтобы удержаться от искушения вонзить их в отвратительное месиво морды налетчика.

Он тоже ее узнал. В болотных прорезях застыло пугливое ожидание.

– Он? – спросил следователь.

– Он самый! – Юлька склонилась над коконом. – Ты помнишь меня, мразь? Я станцую рок-н-ролл на могиле твоего дружка!

– И сколько ему дадут? – поинтересовалась Юлька, выйдя из палаты.

– Трудно сказать… Будет суд. Хорошо, если лет десять.

– Всего?! – вскинулась Юлька. – За убийство?!

– Девушка, дорогая, – грустно вздохнул немолодой усталый следователь, – в какой, извините, стране вы живете? Кем наши законы писаны, знаете? А парень этот, если инвалидом останется, вовсе много не получит. Вспомните мое слово. Так-то… – он повертел в руках шариковую ручку. – Величко ваша фамилия? Как у думца одного, горлопана. Все выступает за смягчение законодательства. Не родственник Ваш случайно?

– Нет… – на мгновение серые Юлькины глаза наполнились горечью. – Однофамилец.

Всеми силами стараясь игнорировать возмущенные жесты и взгляды лихачей-водителей, жаждущих быстрой езды, которую, как известно, уважает всякий, и старый, и новый русский, на новехоньком «Мерседесном» джипе Марина ползла по московским дорогам, периодически останавливаясь поглядеть в карту автомобилиста.

– Третья скорость… Знак «уступи дорогу»… – шептала она про себя, словно «отче наш», – перекресток… Стоп.

Загорелся «зеленый».

– Первая скорость, вторая… Твою мать!

Откуда ни возьмись, нарушив все возможные правила, огромный черный джипарь, нагло «подрезав» поток, вылетел прямо перед носом Марины. Растерявшись, вместо тормоза она ударила ногой по «газу». И сразу же за этим последовал страшный толчок и душераздирающий скрежет. Ремень безопасности отбросил Марину назад, девушка в ужасе заслонилась ладонями и, как в тумане, ощутила неприятный удар вылетевшей подушки безопасности.

– Эй, ты там! Открывай, коза, блин!

Приоткрыв глаза, Марина увидела, как огромный белобрысый детина, коротко остриженный, в расстегнутом «пилоте», невзирая на мороз, обнаживший грудь с болтавшимся на ней внушительных размеров крестом на толстенной золотой цепи, разъяренно барабанил в дверь.

В момент на смену шоку пришло бешенство. Единственным, о чем Марина могла думать, был новенький, подаренный Антоном автомобиль, в секунду превращенный в металлолом волею возомнившего себя Шумахером дебила.

Вне себя от ярости, Марина распахнула дверь, едва не зашибив буйного молодца.

– Ты что наделал, скотина?! Куда прешь?! Зеленый от красного не отличаешь, дальтоник чертов?!

Печальный автомобиль подмигивал раскуроченной фарой, и Марина не скупилась на выражения.

Ошалевший от такого напора детина, сдал назад, бормоча:

– Ну, ты… того… полегче…

– Да пошел ты, дубина!

Чуть не плача, она рылась по карманам в поисках сигарет, воображая выражение лица Антона, когда ему станет известно о результате ее первого самостоятельного выезда.

– Ты какого хрена не тормозила? – вновь приблизился сбоку детина. – Че решать-то будем? Время, понимаешь, – деньги. – И он как-то по-детски повел носом вбок. И это едва уловимое движение показалось вдруг до боли знакомым. Рука с сигаретой опустилась вниз, и, пока Марина напряженно вглядывалась в лицо виновника аварии, счетчик ее памяти лихорадочно отстукивал годы в обратном направлении..

– Вован… Полуянов, это ты?!

Парень вытаращил, насколько возможно, глаза и, снова шмыгнув носом, растопырив лапищи, заорал на всю округу:

– Мара! Это ж Мара, блин! Субботина!

Даже видавшие виды гаишники остолбенели от подобной сцены – на фоне разгромленных гигантов-джипов здоровенный детина, приподняв, закружил радостно смеющуюся девушку в коротком норковом пальто.

– Ну, ты, медведь, поставь на место!

– Во, дела! – присвистнул Вован, восхищенно оглядывая бывшую подружку. – Тебя, прям, не узнать! Королева, блин!

– А ты совсем не изменился, все тот же сорвиголова и грубиян!

– И ругаться ты не разучилась! Как музыку слушать можно!

Они оба снова дружно захохотали.

– И тачка у тебя крутая!

– Была! Твоей милостью! – снова взъерепенилась Марина. – Знаешь, во сколько ремонт станет?!

– Ниче, – Вован миролюбиво похлопал девушку по плечу, – мы ща вмиг это разрешим, без базара.

Он достал мобильник и, тыча пальцами по кнопкам, принялся набирать номер, другой рукой отмахиваясь от подошедшего инспектора ГИБДД:

– Все нормально, братан. Претензий нет ни у кого. Ага, так и напиши в своей бумажке. Где расписаться? Мар, вон там крест поставь… Але! Ванёк! Вован говорит, узнал? Тачку грохнул. Ну! Подружку детства, можно сказать, встретил, прикидываешь? Ага, хавку-то раскрыл и ба-бах. Не, обе я плачу. Давай!

– Ну, все путем, – обратился он к Марине. – Подлатают твой джипарь – будет, как новенький. Кореш у меня в автосервисе. А мы пойдем, посидим в кабачке, встречу отпразднуем. Это ж какая встреча! Раз в жизни бывает, и то не у каждого!

Солнечный луч, падающий из окна на большое трюмо, дробясь, рассыпался на сотню веселых радостных зайчиков, точно потеснил хмурые зимние месяцы, расцепив их стылые, в мохнатых рукавицах, ладони, весельчак-июль.

Воскресенье. «Родительский день». По телевизору шла простенькая, но довольно забавная комедия, и Лена, иногда поглядывая на экран, смеялась. Единственным, омрачавшим этот день, была мысль о предстоящем разговоре с отцом и матерью по поводу ее нового контракта. Ей вновь придется уехать. На год. А, может быть, и больше. Они, похоже, решили, что, наконец, их блудная дочь осядет, успокоится. А там, глядишь, и замуж, внучат даст понянчить…

Лена закусила губу и принялась раскладывать деньги в три конверта: родителям к Новому году, двоюродной сестре, племяннику…

Заулюлюкал домофон.

– Елена Веденеева здесь проживает?

– Да, это я.

– Откройте, милиция.

– Майор Сухоруков, – с порога представился небритый человек в помятом синем галстуке. – Капитан Фролов. Старший лейтенант Соломатин. Разрешите войти?

– Пожалуйста, – обескураженная девушка посторонилась, пропуская незваных гостей. – Проходите в гостиную.

– У вас и гостиная есть… – с нескрываемой завистью протянул майор. Одна живете?

– Да. А что?

У длинного, как жердь, Соломатина был такой вид, точно он сейчас уснет, облокотившись на мягкую кожу дивана. Третий, молодой рыжеволосый, облику которого мог бы позавидовать Ван Дам, если бы не рваный шрам на щеке, глядел вокруг холодным, непроницаемым взглядом.

– У нас к вам пара вопросов, – усевшись поудобнее, поправив галстук, начал майор. – Вы приятельница Олега Крылова, сына известного банкира?

– Мы друзья.

Соломатин многозначительно кашлянул.

– Разве вы не собирались пожениться?

Майор искренне считал, что задавая прямые, «в лоб», вопросы, он загоняет подозреваемого в угол – очень хорошая тактика.

– С каких пор милиция интересуется моей личной жизнью?

Фролов исподволь, делая вид, что разглядывает комнату, наблюдал за девушкой. Он несколько иначе представлял себе известную фотомодель. Худенькая, бледненькая, минимум косметики… Держится вполне естественно. Или она – очень хорошая актриса, или ни при чем.

– Вы были позавчера у Олега Крылова между половиной одиннадцатого и одиннадцатью?

– Да, была.

– Вы не заметили ничего особенного в его поведении?

– Что он натворил?

– Вопросы здесь задаем мы! – возмутился майор.

– А на каком, простите, основании? Или вы объясните мне, в чем дело, или, – Лена решительно поднялась, – я попрошу вас уйти.

– Если ваш друг что и натворил, – сказал Фролов, – то нам предстоит это выяснить. Он, к сожалению, нам помочь уже не сможет. Он умер.

Побледнев так, что стали заметны голубоватые жилочки на ее висках и запястьях, Лена опустилась обратно на диван. Услышанное было чудовищно нереальным… Эти трое мужчин наверняка пытались ее разыграть.

– Если это розыгрыш, – глубоко вздохнув и выдохнув, произнесла она, – то он злой и бестактный. И ничуть не смешной…

– К сожалению, – весело сообщил майор, – это правда. Взгляните!

Он достал пухлый конверт и высыпал на колени девушки фотографии с места происшествия. Серое лицо с приоткрытым ртом, обнаженная грудь с пулевым отверстием под левым соском…

– Уберите! – вскрикнула Лена, отбрасывая снимки прочь. Она сидела, сдавив пальцами виски, голубоватые губы судорожно вздрагивали. Из уголка глаз выкатилась слезинка и растворилась на белом джемпере.

– Кто его? – спросила она прерывающимся голосом.

– Мы думали, вы нам расскажете, – ласково произнес майор тоном священника на исповеди.

Лена обвела сидящих перед ней мужчин удивленным прозрачным взглядом.

– Я не знаю…

– Вы были в близких отношениях, не так ли?

На щеках девушки выступил яркий румянец. Фролов с изумлением подумал, что не ожидал, что в конце двадцатого века девица ее профессии может так краснеть от банального, в общем-то, вопроса.

– Это было раньше. Потом мы расстались.

– Он отказался жениться на вас?

Лена удивленно поглядела на майора.

– Вовсе нет. Он делал мне предложение, но я отказала.

– Вот как? У нас на этот счет несколько иные сведения.

– Я вас не понимаю.

– Мать покойного утверждает, будто вы настаивали на свадьбе…

– Какая глупость! – глаза девушки, до сих пор подернутые печальной поволокой, возмущенно засверкали. – Его мать?! Мы даже не знакомы! И вообще, какое все это имеет значение теперь! Почему, вместо того, чтобы искать убийцу, вы роетесь в грязном белье?! Среди вас есть репортер?

– Нет, – оскорбился майор, – среди нас нет репортера. Мы, как раз, и ищем убийцу. Если, по вашим словам, вас с Крыловым ничего уже не связывало, может, вы объясните, что делали у него дома позавчера вечером, во время, совпадающее с моментом убийства?

– Вы хотите сказать… – прошептала, не веря своим ушам, Лена, – что Олег был… убит… сразу после того, как я ушла?

– Пожалуйста, – сказал Фролов, – расскажите как можно подробнее о вашей встрече.

– Я пришла с работы. Очень устала. Он позвонил. Попросил приехать…

– Зачем?

«Хороший вопрос. Действительно, зачем? Зачем, поддавшись на его странные сбивчивые уговоры, вместо того, чтобы, напившись горячего чая, упасть в мягкую постель и забыться после двенадцати часов работы, когда ноет все тело, от корешков волос до кончиков пят, зачем ей нужно было лететь сквозь декабрьскую метель к человеку, с которым их, в общем-то, ничего не связывало и прежде, а, тем более, в тот момент… Зачем? Если бы все в жизни поддавалось четкой логике здравого смысла…»

Лена принялась было объяснять, но сбилась, запуталась, наткнувшись на толстую стену ироничного недоверия. Может, стоит начать с Франсуа Рено? Нет, будет только хуже.

Эти люди не слушали ее, не верили ей и даже не пытались. Усталый майор, кажется, заранее знал все ответы. Длинный лейтенант, надремавшись, таращился теперь на ее вырисовывавшуюся под джемпером грудь. Рыжеволосый капитан с непроницаемым лицом вовсе глядел на нее как на мебель.

Лена замолчала. По шелковым стенам весело скакали, отражаясь от зеркальной плоскости, солнечные блики.

«– Ты мне изменил, дорогой, и будешь за это наказан…

Ярко накрашенная женщина на экране подняла пистолет, нацелив дуло на перепуганного мужичка.»

– А, «Замужем за мафией», – оживился Соломатин.

– У вас есть оружие? – спросил майор.

– Только дамский газовый.

– Покажите.

Лена принесла маленький «Умарекс» – безобидную хлопушку, продающуюся без регистрации.

– И зачем он вам?

– На всякий случай.

«Не рассказывать же им про чокнутых „сталкеров“, вроде Ника. А уж про уличную шпану и сами должны сообразить. По роду деятельности.»

– Вы не возражаете? – майор положил перед ней бумажку с печатью.

– Что это?

– Ордер на обыск. Соломатин, найди понятых.

Все, происходящее дальше, казалось невероятным, фантастическим кошмаром. Под любопытные взгляды богатеньких домохозяек-соседушек – понятых – чужие мужчины рылись в ее белье, перетряхивали книги, высыпали косметику, шарили в постели… Ей хотелось плакать, кричать от унижения, но, в каком-то странном оцепенении, она отрешенно следила за происходящим. Маска Коломбины свалилась со стены и пустыми глазницами смотрела в потолок. Лена подняла ее, села на диван, положила маску на колени.

– Это че? – ткнув пальцем, спросил Соломатин.

– Память о Венеции.

– Вы и в Венеции побывали… – с плохо скрытой завистью констатировал Соломатин. И принялся рассказывать майору анекдот.

– А это что? – Сухоруков сунул Лене под нос пластиковую баночку.

– «Свитли» – заменитель сахара. Вы читать не умеете?

– А… – разочарованно протянул майор, убирая находку в карман. Жена как-то говорила о такой штуке.

Потом они ушли шарить в кабинете, и Лена осталась одна. Зашел Фролов.

Он ненавидел обыски. Всем своим существом. Всячески от них отлынивал. Обошлось бы и на этот раз, не реши майор показать «кто из них главный». Лучше три очных выезда.

Девчонка сидела на диване. Униженная. Раздавленная. Может, она и виновата, но это не повод, чтобы Соломатин, подмигивая, перетряхивал ее трусы и лифчики.

– Извините. Такая работа, – угрюмо сказал Фролов.

Девушка вскинула на него огромные, полные слез, глаза, в глубине которых таилась горечь и упрек.

Фролов невольно отвернулся. Он не мог видеть этот взгляд. Взгляд загнанного в угол существа. Взгляд жертвы… Сколько раз он видел его ТАМ…

Женщины, дети, старики падали на колени, целовали им руки, умоляя не оставлять их, взять с собой.

Но они не могли. Они уходили. Они выполняли приказ. Зная, что завтра сюда придут совсем другие люди. Чтобы исполнить другой приказ… Они знали, что завтра может случиться с этими женщинами, детьми, стариками. Только потому, что они были русскими. Чужими на чужой земле. Эти лица, эти взгляды, мольбы о помощи преследовали его по ночам… Хуже отрезанных голов и разодранных взрывами тел. Зачем эта девочка смотрит так же?

– У вас можно курить? – спросил Фролов.

– Пожалуйста.

Фролов задымил «Примой».

– Сейчас закончим, проедете с нами в отделение, со следователем еще побеседуете, во всяком случае, попрошу Вас никуда пока далеко и надолго не выезжать, – объявил из коридора майор.

– Но я… у меня контракт…

– Какой еще контракт?

– С Домом Монтана. В Париже. На год.

– Вот как?! – протянул майор. – И давно вы его подписали?

– Позавчера. Послушайте, вы всерьез считаете, что я убила Олега и собиралась скрыться во Франции?

– Следствие покажет, – многозначительно заметил майор. – Во всяком случае, как ни прискорбно, но Францию придется отложить.

Он удалился на кухню.

– У вас есть адвокат? – спросил Фролов.

– Нет. А что, уже нужен?

– Всякое может быть.

Она поникла, закрыв лицо ладонями.

– Постойте… – она подняла голову. Но теперь в ее глазах разгорался иной огонек. Фролов даже удивился столь непонятному преображению.

– Можно я позвоню?

– Куда вы собираетесь звонить? – навострил уши, вылезший с очередной порцией улик в виде банок со специями, майор.

– Моему адвокату, – отчеканила она, смерив Сухорукова ледяным взглядом, – Дмитрию Грачевскому.

Она вдруг перестала быть жертвой. И Фролов не мог не испытывать невольного уважения.

– Это тому самому, что по телеку выступал? – кисло осведомился майор.

Молча кивнув, девушка принесла телефонный справочник и, найдя нужную страницу, принялась набирать номер.

На майора Сухорукова было жалко смотреть. Только что мимо него, прощально помахав бумажными крыльями, пролетели змейкой «тринадцатая», а за ней – вероятная возможность повышения до подполковника.

– Дмитрий Сергеевич, с вами срочно хочет поговорить некая Елена Веденеева. Соединить?

Покрытые шершавыми обоями стены вдруг расступились, и в помещение консультации пахнуло пряным жасминовым майским сумраком.

– Простите, – не своим голосом сказал Дмитрий сидевшему перед ним клиенту, – вы не могли бы минутку подождать в коридоре?

Спустя полчаса в «Тойоте» цвета мокрого асфальта он несся по запутанным лабиринтам московских дорог, боясь проскочить поворот. Трезвонил мобильный телефон. Дмитрий не брал трубку. Конечно, это Иван Иваныч, и, конечно, потребует объяснений, с какой такой стати один из лучших адвокатов срывается посреди рабочего дня, когда в коридоре ожидает толпа оплативших его услуги клиентов, запирает кабинет и стремглав несется неизвестно куда…

«Меня обвиняют в убийстве», – сказала она.

«Абсурд. Чушь. Она не могла этого сделать. Только не она!» Его Лена. Худенькая, большеглазая, опустившаяся на корточки, чтобы понюхать пион в розарии… С ее застенчивой улыбкой, неумелыми ласками…

Стоп! Она уже давно перестала быть Его Леночкой. Его белым пионом. Она поменяла милые смешные прозвища на пышные эпитеты, фальшивые звания. Его девочка была умилительно-старомодной, стеснительной в постели. Она еще не знала силы своей тонкой аристократической красоты… Она плохо разбиралась в моде, зато цитировала Шекспира и Гумилева, Золя и Ремарка… Он был у нее первым. И мог стать последним. Не захотел. Из-за глупого эгоизма. Дурацкой напыщенности.

In vino veritas, – сказал классик. Он прав. Но не в вине, что льется из бутылки, даже самом лучшем, дорогом. Истина в другом. Она – в извечной вине зрелого, опытного мужчины перед юной Незнакомкой, Прекрасной Дамой, втоптанной им в грязь в угоду своему «эго»…

Он мог бы сейчас сказать самому себе со вздохом облегчения: «Какое счастье, что не связался с ней…»

Но он не мог сказать этого. Потому что счастье ушло из его жизни вместе с ней, запахом жасмина и майскими сумерками.